Иногда сны так похожи на реальность. Для сновидящего, разумеется, но все же. Ощущения почти нельзя отличить от непосредственного субъективного опыта. Нельзя отделить от себя. Для человека такие переживания оставляют странный привкус после пробуждения. Встал. Умылся. Выпил кофе. И задумался – так оно было на самом деле, или все же приснилось? Стоит этот человек с пустой чашкой в руке и думает, между всем прочим, опаздывая по важным делам. Для Кащея же такие сны – это способ непосредственно прикоснуться к восприятию людей. К тонкостям их мира, ощущения и мысли.
И вот она, восхитительная ночь. Оранжевая, рассеченная светом фонарей на множество самостоятельных отрезков пространства. Сверху плывет во времени луна, раздвигая своим светом легкие облака. Кажется, будто они проявляются в тот момент, когда она на них смотрит. А может, она появляется в момент, когда замерзшая фигура где-то далеко внизу обращает на неё свой фокус внимания? Кто знает, кто знает… Разве что даосские мудрецы, но они все равно ни на что не отвечают определенно.
Холод колючками низко ползет, рассыпая снег между темными островками почти невидимой, черной от влаги земли. Он неторопливо тянет свое длинное, неповоротливое тело по готовящемуся ко сну городу, приземисто скрипя колесами припозднившихся автомобилей. Тихо, так тихо вокруг. Человек внизу постигает тишину. В ней есть множество звуков, но она не теряет своей природы от их наличия. Нет, напротив, именно эти звуки – машины, далекие голоса, шорох ветра и далекая музыка, не к месту напомнившая про уже русские южные берега, утонувшие в стрекоте цикад, зелени акаций и шашлычном дыму, составляют истинное тело тишины, царицы отсутствия всего здесь и сейчас. Боги, как же холодно в ноябре… Так бывает только в конце осени, когда никто еще толком не привык к минусовой температуре и непроизвольно ежится в излишне теплых одеждах. А человек, между прочим, стоит и никуда не уходит. Стоит на него посмотреть поближе.
Кащей подходит, невидимый и незаметный, плоть от плоти самого сна, и вглядывается внутрь. Молодой мужчина приплясывает в ожидании… в смятении… нет, не правильно. Это просто реакция на холод. Его место здесь и сейчас, ведь в холоде, темноте, ветре и снеге, в общем, в этой промозглой и совершенно обыденной ноябрьской ночи сосредоточена суть его памяти. Люди ведь странные создания, не так ли? Они думают, что память – это что-то вроде списка дат, чисел, имен и всех прочих фактов, эдакий гроссбух с обложкой из телячьей кожи. Стоит заглянуть вовнутрь, и там найдешь все, что тебе хочется. Наивные. Если уж сравнивать память с чем-то или кем-то, то на ум приходит какая-нибудь хищная тварь. Она крадется за своей жертвой многие дни, отмеряя шаг за шагом её путь по бескрайним равнинам бытия. Жертва не подозревает, насвистывает себе под нос, а бестия хлещет себя по бокам хвостом и ждет, затаившись в кустах. Проходит время, сменяют друг друга мгновения и… вот оно! Один прыжок, один удар когтистой лапой, и в доли секунды спрессовывается единый миг бытия. Человек, может быть, не хотел, не собирался и вообще ни при чем, но таинственный механизм внутри его головы соприкоснулся с нужной комбинацией раздражителей и вот, и вот, и вот оно. Открывается дверь. А внутри…
Внутри все. Он стоит, сжимая в мерзлых пальцах забытую последнюю папиросу, а тьма, холод и снег открывают перед ним гробницы прошлого. Мужчина оказывается мальчиком, юношей, снова собой и снова тем, кем был когда-то. Все происходит единовременно, сливаясь в бесконечный поток непосредственного переживания. Такое бывает только у людей. Возможно, именно в этом проявляется суть человечности? Не морали или принципов, не поведения, ума или какого-то иного отдельного признака или их совокупности, но самой основы людского бытия, его главной и совершенно неуловимой составляющей. В этом потоке переживания хаотически сложено все вместе и нет ничего отдельного, в нем, быть может, даже проявляется первопричина сложнейшего организма, который обладает главной ценностью во вселенной – разумом. Хотя, если подумать, то эта драгоценность оправлена в такое немыслимое количество эмоций, состояний и всех прочих явлений внутреннего и внешнего мира, что как-то даже непонятно, пользуется ей человек или нет. Впрочем, сейчас это неважно. Кащей пришел в сон мужчины для того, чтобы испытать его поток. Переживания живых в корне отличаются от ощущений мертвых. В них есть место материальной реальности, диктующей цельный ворох разнообразных раздражителей, условий, провокаций и так далее. Конечно, во сне, пусть даже самом реалистичном, есть свои погрешности, но для царя мертвых это самая лучшая из возможностей погрузиться в самую сердцевину человека. Медлить тут нельзя, ибо время, как свойство реальности, также добросовестно есть и в этом сне. Кащей принюхивается, и бросается в поток.
Как много.
Вот рука старшей сестры, теплая даже через её перчатку и его варежку, ведет куда-то за собой. Она торопится на пары, кутаясь в слишком красное пальто. Он ничего толком не понимает, ведь вокруг метель и раннее утро, но эта опора, эта твердыня – всего один палец в маленьком кулаке, дает какое-то бесконечное чувство уверенности и правильности происходящего. Это ненадолго.
Он стоит на балконе, пьяный и раздетый, рассматривая, как через белую завесу пробиваются белые и красные огни. Снег идет с утра, но теперь, в два часа ночи, он превратился в стихийное бедствие, вынуждая полуночных автомобилистов сбросить скорость, и возложить свои надежды на бешено размахивающие дворники. Ему все равно. Холод и вода омывают разгоряченное тело, равно разбитое алкоголем и осознанием собственной несовместимости с реальностью. Что делать с этой молодой жизнью, которая понемногу, будто прохудившийся в уголке мешок с зерном, изо дня в день теряет смысл? Есть какие-то люди, есть институт, есть распорядок и дела, но кому все это нужно? Не ему так точно. Все похоже на снег и фары, обрамленные оранжевым светом. Движение, только движение, без внутреннего содержания, продиктованное равнодушной природой. Никого нет рядом, нет ни одного человека. Одиночество. На балконе что-то говорят, кто-то пытается выдавить из себя бодрые слова, но…
Это бесполезно. Все бесполезно. Я не знаю, где я нахожусь. Отец ушел искать дорогу, сказал стоять здесь. Черные деревья закрывают небо, фиолетовое и низкое, будто фосфоресцирующее в своем сказочном несоответствии ситуации. Лыжный костюм когда-то был жарким, но теперь остывает, и в нем уже становится зябко. Ждать. Замерзнуть. Мы потерялись в снегах, до машины так далеко, и где же отец? Черт возьми, какая дурацкая смерть – помереть от холода в двенадцать лет… В жизни так много смысла, так много того, что надо сделать, понять, увидеть. Почувствовать. Все вокруг интересно, прям как снег, понемногу падающий через черные плети ветвей. Наверное, он скоро скроет лыжню. Стоп. Я слышу его дыхание… Он близко…
Я близко. Еще немного и будет уже неловко, так что лучше обождать. Пусть она допьет чай, пусть стукнет чашка о блюдце, и её глаза встретятся с моими. Нельзя торопиться, это вредит. Нельзя показывать, это вредит еще больше – еще пара мгновений, и я не смогу сдерживать эту металлическую, холодную откровенность в моем нутре. Что она мне скажет? Что? Надо успокоиться. Я не могу потерять её, только не её и только не сейчас. Весь мир сошелся клином на этих глазах. Вдох. Отхлебнуть чай. Перевести взгляд на окно. В оранжевом отсвете белые тени мечутся, повинуясь размеренному дыханию ветра. Там темно. Тут тепло. Надо говорить, надо. А там будь что…
Было. Было время, когда рога архара упирались в небо, а хвост верблюда заметал пыль от его шагов. Я жду, когда ты выйдешь. Каждый раз я жду этого, хотя прошло уже порядком времени, и часть явлений должна была пройти. Так говорят люди, но что они понимают о человеке, который и есть для меня весь мир? Каждый раз, когда я стою у подъезда, сижу в машине, прохаживаюсь, стряхивая холод с замерзших ног, у меня в голове вертится одно и то же. Это не чувство, не мысль, не состояние, это все вместе и порознь, разделенное и собранное вновь. Я прочитал в той книжке, что «было время». Нет. Оно есть и сейчас, но проявлено в ином. Есть одна и только одна сила, заставляющая рога архара снова упереться в небосвод. Её невозможно ни с чем перепутать, раз её испытав. У неё есть множество имен, но все они ложные, ибо сказанное слово есть ложь. Пройдет еще немного времени, упадет еще пара миллионов снежинок, моргнет фонарь, и я почувствую тепло твоей руки даже через варежку.
Да будет известно моё слово, проявленное в сути мира. Я, стоя на горе в центре всего сущего, провозглашаю: каждый есть звезда, и каждый есть свет, и каждый есть царь мира сего. Да будет слово мое проявлено в сути мира, ибо познал я, что нет ни меня, ни его, ни сущего, но есть лишь образ, существующий в моем сознании. Да будет заключена и озвучена воля моя – я есть царь царей, я есть альфа и омега, я есть закон мира сего и имя мне…
Любовь.
Кащей отошел от мужчины. Повернулся к небу, фиолетовому от ноябрьской стужи, поправил воротник и сунул руки в карманы. Дома темной стеной окружили его, но это было всего лишь еще одно воспоминание. Его, не человека. Это значило, что пора было идти дальше. Жалко, однако, что люди так мало помнят, когда просыпаются. Впрочем, они вообще странные существа, не правда ли?;