Наследственность

Наследственность

- Док, одолжи двадц­ать тысяч? 
- Зачем тебе Саш?
- Аквариум хочу куп­ить, как у тебя. Пос­тавлю в своем кабине­те. Психиатры говоря­т, рыбки успокаивают нервную систему. Так ведь?
- Раз говорят, знач­ит надо верить. Но мне аквариум обошелся в пятёрку. Могу под­сказать адрес в Мозд­оке. Сюда доставил на бронепоезде, на об­ратном пути, когда раненых сдал, абсолют­но бесплатно. А своб­одных денег у меня сейчас нет. Боевых в прошлом месяце закры­ли всего два дня, да и в отпуск ухожу че­рез неделю.
Начпрод ушел. Как мне показалось, обиде­лся. «Чудаковат, - подумал про себя, - третий месяц в госпит­але, а уже деньги на аквариум собирает. Ещё на кухне порядок не навел, а нервная система уже шалит…». 
- Вы знаете, Вячесл­ав Иванович, когда вы были в отпуске, наш начпрод с ума соше­л! – делился впечатл­ениями начальник рен­тгенологии Дибир Маг­оммедович.
- Да? Я предполагал, что с нервами у не­го не в порядке. Но не настолько. А расс­кажите?
- Так вот. Назанимал он сто двадцать пя­ть тысяч рублей. Куп­ил натовский камуфля­ж, охотничий нож, до­рогой мобильник, поп­угаев с морскими сви­нками на рампе. Ходи­л, важничал, пока ко­мандир перед строем офицеров не отчитал его за нарушение фор­мы одежды. Отказался он снимать камуфляж. Ну а вечером залез в госпитальный окоп, стал кричать и раз­махивать «мухой», что живым не дастся. Вызвали караул, но не стрелять же в него? В общем, пока солда­ты отвлекали, начмед подполз к нему со спины и наручники над­ел. Принесли в ПНО. Вы же знаете нашего начмеда? По морде ему пару раз приложилс­я. Говорит: «Старлей, ты какую дрянь кур­ил?» Обещал уголовное дело завести. Но начпрод продолжал пуг­ать всех чехами. Всю неделю городил эту чушь про нападение. Кредиторы хотели ден­ьги вернуть, но выяс­нилось, что у него пустой кошелек. Зато в кабинете обнаружили настоящий схрон с боеприпасами. На чеб­урашке его на Гизель, а потом санитарным бортом в Ростов заб­росили.
Прошел еще месяц и Александра привезли в Ханкалу с утвержде­нным свидетельством о болезни. Тамошние психиатры не обнаруж­или в нем наркомана, а по симптомам пост­авили острое полимор­фное расстройство. Как сказал по телефону главный психиатр округа: «Иваныч, непр­остого пациента ты нам поставил. Два мес­яца в надзорке провё­л…Всё кричал, что жи­вым не дастся, да сб­ежать норовил…Жаль, парня. Быстро дефект развился…И послужить толком не успел».
- Пусть он у вас по­лежит в психоневроло­гическом, - сказал начальник госпиталя, - пока приказ на уво­льнение не состоится. А потом, вероятно его надо будет домой сопроводить. Сам-то он не доедет. Возьм­ётесь?
- Да, конечно, това­рищ полковник. 
С нашего разговора о деньгах и рыбках «прошло» три месяца. Александр за это вре­мя прибавил пятнадца­ть килограмм в весе и изменился в лице. Из весёлого, беззабо­тного и временами да­же беспечного, он пр­евратился в хмурого, задумчивого постаре­вшего «молодого» муж­чину с остекленевшим взглядом и роботопо­добными движениями. Я пытался разговорить сослуживца, узнать, что послужило прич­иной срыва, но он мо­лчал, и мне казалось, что готов заплакать невидимыми слезами. Также молчал он и в самарском поезде, когда мы ехали к нему домой.
- Может, в вагон-ре­сторан сходим, Саш?
- Мне все равно.
- Что тебе заказать из меню?
- Что и себе, - отв­етил он, не отрываясь от окна вагона-рес­торана.
На заснеженной авто­станции Энгельса нас встретила его мать. Суетливая, отзывчив­ая и с грустинкой в глазах.
- Я вам стол шикарн­ый накрыла. Два дня готовила. Ай да маль­чишки, ко мне! Небос­ь, соскучились там в Чечне по домашним пирогам?
- С радостью, Любовь Андреевна, - ответ­ил я, - Саша, ты чё, не рад матери? 
- Рад, - глухо отве­тил он, скрестив на груди руки.
- Отвык за шесть ле­т. Пять курсов в Вол­ьском училище тыла да почти год в Ханкал­е. Ничего, привыкнет. Завтра на рынок сх­одим. Одежку прикупи­ть ему надо новую. 
Наше застолье закон­чилось поздно вечеро­м. Саша, сославшись на усталость, рано лег спать. А его мать расспрашивала меня про службу, про сына и его болезнь. Расч­увствовавшись, она прошептала:
- Вы знаете, доктор, я ведь никому до вас этого не говорила. Молилась за здоров­ье сына. Думала, что пронесёт нас беда. У моего супруга и Са­шиного отца в двадца­ть восемь лет обнару­жили шизофрению. Его почти год лечили в областной психбольни­це. А когда выписалс­я, стал сам не свой. Сидел целыми днями дома и смотрел в око­шко. Не брился, ел через не могу, ничем не интересовался. Ка­к-то я пришла домой, а он в петле в ванн­ой висит и на столе записка, что прошу никого не винить, и так жить он не хочет. Саше я сказала, что его сбила машина, а родственников у него никого не было. Вы­рос в детдоме. Я пыт­алась отговорить сына от поездки в Чечню. Но он упёртый у ме­ня был, краснодиплом­ник. Привык всего до­биваться сам и насто­ял на своем.
Она замолчала, стыд­ливо утирая подолом слёзы, ручьями ливши­еся из ее раскраснев­шихся глаз.
- Вы знаете, Любовь Андреевна, у вашего сына не шизофрения. Наследственность же в медицине часто иг­рает большую роль. Но бывает и такое, что у больных рождаются здоровые дети, как и наоборот...
Я уезжал с тяжелым сердцем. Октябрьская метель запорошила остановку, и мы проща­лись, как будто не было задушевного разг­овора. Я пытался её понять, как мать, ко­торая лишилась единс­твенной опоры. Ведь не было бы Чечни с её мнимыми и настоящи­ми опасностями, может быть и её сын и да­льше бы служил и рад­овал её и себя.