1940 год. Мне 2,5 года. Мама и папа на работе. Старшие два брата заняты своими подростковыми делами. У нас двор из трёх флигелей и забором с острыми пиками ограждён со всех сторон. Во дворе даже трава росла. Чужих нет. Все знают друг друга и их семьи. Дома заселены в начале 30-х годов.
Меня выпускали во двор вместе с соседкой моего возраста Людой Ломуновой.
Ломуновы жили под нами на первом этаже. Наши родители дружили и мы с Людой тоже. Даже ездили в Петергоф в 1940 году и вместе фотографировались.
Короче говоря, Люда была будущая моя невеста, как говорили взрослые. Я тогда не возражал, мне с ней было интересно играть. Значит, будет невестой, думал я.
Может ли ребёнок (мужского пола) в 2-3 года влюбиться в девочку, или это только детская привязанность, не знаю. Но её я помню до сих пор, а других девчонок из детского сада – нет.
Глубокой осенью 1942 года нас эвакуировали из Кронштадта через Лисий нос, Ленинград, Ладогу на баржах вглубь страны, где ещё не было войны.
На пирсе Итальянского пруда, нас провожал отец Люды в военной форме (он оставался в Кронштадте). Он подержал меня на руках (я был лёгким во время голодовки), поцеловал, и мы семьёй впятером погрузились на посудины и поплыли.
С Людой я больше не встречался, даже после войны, когда в 1944 году мы вернулись в родной Кронштадт. Что произошло с Ломуновыми, не известно.
А Люду из памяти выкинуть не могу. Помню. Если это любовь к противоположному полу, то это самая первая в моей жизни.
1949 год. Мне 11 лет. Маму приглашала её племянница Анна погостить летом в совхозе «Возрождение» на Карельском перешейке. Там муж Анны работал зоотехником, и они семьёй с двумя мальчиками там летом отдыхали. Папа нас с мамой отпустил. Мы добрались до Финляндского вокзала, а билет нам не продают. Там, куда мы едем, запретная зона. Не солоно хлебавши, вернулись в Кронштадт.
Мама потом как-то получила пропуск и мы отправились с Ленинграда в Выборг. Пока ждали наш следующий поезд, я болтался по перрону. В Выборг нас тоже не пускали.
Один машинист или кочегар позвал меня и спросил, хочу ли я прокатиться на паровозе. Конечно, я был рад.
Меня подсадили в грязный паровоз, и мы переехали на другую ж/д линию. Я был горд, что покатался на паровозе.
Маму чуть кондрашка не хватила, потеряв ребёнка. Однако, всё образумилось, меня отмыли, и мы успели на свой поезд. Сколько мы ехали от Выборга до станции Возрождение, я не засекал. Мама беседовала с соседями внизу, а я валялся на верхней полке и смотрел в окно. На соседней верхней полке оказалась девочка моего возраста.
Она тоже поглядывала в окно и украдкой на меня. Я это заметил, но мы оба молчали. А когда наши глаза встречались, то начинали хихикать. Родители снизу благодарно улыбались. Когда мы почти подъезжали к нашей остановке, я рассказал ей, что прокатился на паровозе. Ей было интересно, она улыбалась.
Нам суждено было выходить, а девочка ехала дальше. Выйдя, я помахал ей рукой через окно, и поезд убежал дальше, увозя девочку.
Мне стало грустно и даже не радостно, что мы сейчас увидимся с родными, которых видели только до войны.
Мы жили вместе с моими племянниками, моими одногодками. Когда у меня была возможность, я приходил к безлюдной станции, смотрел в сторону убежавшего от меня поезда с той девочкой, и у меня навёрстывались детские слёзы.
Что это было? Неужели тоже любовь, детская и не осознанная, не знаю.
Но было.
2020