23:18
Я ему говорила, что они собирают вещи в черные мешки для мусора, огромные, такие, как для трупаков.
Что я кашляю и мне плохо.
И что у меня едет крышняк.
Я ему ещё не надоела?
Он говорил, что нет и разве он бы стал мне звонить, если бы надоела?
И что любит меня, я его слышу?!
И чтобы выздоравливала, это сейчас главнее всего.
И что будет теперь всё очень хорошо!
Мне показалось, он был рад, что уезжают.
А вдруг он всё же захочет у меня жить?
Ныла ему, что не будет стиральной машины, где же мне стирать форму, что я выкупила матрас и шкаф... Где же взять ещё денег и на стиралку?
Здесь нельзя жить никому, ему здесь точно не понравится, я бы и сама здесь ни за что не жила, но мне негде...
Что у меня кукусины мысли и кукусины вещи, и я схожу с ума...
Он отвечал, что это потому, что я думаю о многих вещах одновременно. И все складывается как нельзя лучше!
Я ему говорила, чтобы вешал трубку, зачем он слушает эту мою беготню вокруг люстры, он говорил, чтобы я... вешала трубку.
Я сказала, что так и буду ныть тогда пятнадцать часов кряду.
Он сказал, что он меня очень любит, но пятнадцать часов не выдержит, бросится под грузовик...
Я плакала и смеялась одновременно и говорила, чтобы прислал мне фотографию свою, лучше голую.
Он отвечал, что не может прислать голую фотографию сейчас, потому что он идёт по улице и его заберёт полиция... И холодно голому зимой.
Наконец, я повесила трубку счастливая, что он любит меня.
И мне не было страшно, как тогда, когда я пришла и увидела мешки.