III
Прошло около месяца с тех пор, как Дженри поселилась в доме мужа своей матери. С самой Сэнеми отношения не заладились — женщина, возомнившая себя настоящей леди, смотрела на диковатую дочь с долей светского презрения, а та избегала ее. Ори Аггей здесь почти не появлялся. Устроившись на работу, он завел себе новых друзей, с которыми принялся по-старому за стаканом вина проклинать бывшую жену, а заодно и своего благодетеля.
Гораздо теплее относился к Дженри — кто бы мог подумать! — Дэниэл Рисс. Он проявлял тактичную заботу, беспокоился о ней, так что вскоре девушка стала по праву считаться его подопечной. Они подружились, ибо хозяину дома импонировало ангельское бескорыстие Дженри, а ей — его понимание. Поначалу разговорить юную барышню было сложно, но Дэниэл Рисс повел осторожную тактику и в короткие сроки полностью расположил девушку к себе. Однако честолюбивой Дженри претило находиться под крышей чужого дома на правах нахлебницы, поэтому она выдумывала себе всякую работу, начиная с ухода за парком и кончая помощью на кухне. Дэниэл все чаще замечал маленькую хрупкую фигурку в простеньком голубом платье снующей между кустов и спешил в самой вежливой форме, немало при этом смущаясь — прямо как мальчишка! — напомнить девушке, что она здесь гостья, а не прислуга. Сэнеми криво усмехалась, наблюдая этот нелепый диалог.
— Дэниэл просто тряпка. Обвести его вокруг пальца — раз плюнуть! Так он скоро лишится всего своего состояния, — бормотала женщина себе под нос. Она уже перестала бояться мужниного гнева.
Однажды поутру Дженри обвязала голову платком, подпоясалась шелковым фартуком и отправилась в парк подрезать розовые кусты, вооружившись огромными садовыми ножницами. Ей было по вкусу возиться на природе под ласковым солнцем, ходить босиком по мягкой зеленой траве. В работе ее не так донимали тяжелые мысли, но все же иногда девушка осмеливалась задать вопрос самой себе: «Как долго продлится эта сказка?» — и тут же сама отвечала: «Недолго. Ведь богатые подвержены минутным прихотям, а когда на смену старому капризу приходит новый, исчезает вся их милость».
Окончив свои дела, Дженри решила прогуляться вдоль берега. Она уже стала спускаться по лестнице к воде, как где-то невдалеке услышала слабые всплески. Девушка затаилась и вскоре увидела человека, который уверенным кролем рассекал толщу воды. Рядом с шезлонгом валялось полотенце, наполовину засыпанное песком; Дженри подняла его, отряхнула и заботливо развесила. Ее обязанность — следить за порядком, она сама так считала, ибо просто не привыкла сидеть без дела.
Дэниэл Рисс плавал вдалеке от берега, и девушке давно следовало уйти, но что-то удерживало ее от этого. Она помимо воли продолжала заворожено смотреть на чернеющую посреди лазурного ковра точку и была не в силах сдвинуться с места. Почему этот человек так добр к ней? Может ли она ему доверять, или под личиной его заботы кроется все та же вездесущая корысть?.. Обо всем этом размышляла Дженри, как вдруг была застигнута врасплох. Дэниэл начал выходить из воды; она же не успела скрыться из вида.
— Дженри, стой! Куда ты? — окликнул ее мужчина.
Девушка поняла, что теперь притворяться неслышащей просто неприлично. Подчиняясь необходимости, она медленно повернулась.
— Ты что-то хотела? Тебя что-то тревожит? — как всегда осведомился он.
Кукольно-нежное лицо Дженри порозовело еще больше. Тогда Рисс понял причину ее смущения: он стоял перед ней в одних плавках. Капли соленой влаги потоками стекали по его могучей груди и мгновенно высыхали на жарком воздухе.
Дженри не знала, куда деть свои глаза. Конечно, она не сделала ничего плохого — она просто проявила повышенное любопытство к своему опекуну (в который раз).
Наверное, она лишь хотела узнать его получше, но почему-то чувствовала себя так, будто совершила какое-то преступление.
— Я каждое утро купаюсь в море. Я не могу без него, — сказал Дэниэл.
— Наверное, это чудесно… — Девушка потупилась.
— Твои родители… они…
— Я знаю.
Тут она впервые подняла на него ясный взгляд, в котором нельзя было отыскать следов обиды — в нем искрилась только боль.
— Они совсем не любят меня. Они любят деньги, — тихо сказала Дженри.
Отчего-то рядом с этой невинной жертвой обстоятельств он — отпрыск богатой фамилии — начинал глупо теряться, хоть и был старше ее на четверть века. Ему хотелось говорить о том, о чем он никогда не говорил раньше, поднимать те темы, которые прежде ни разу не срывались с его языка и не бередили разум. Дэниэл Рисс прожил долгую жизнь, но всегда оставался неким баловнем счастья. Испытывая неосознанное чувство вины перед несчастными и обделенными, он старался сделать для них что-то, чтобы оставить о себе добрую память.
— Трудно переделать характер человека, — после паузы промолвил Рисс. — Я говорил с Сэнеми, но она…
— Да, она пару раз пыталась объясниться со мной, — сказала Дженри, — но делала это только из-за страха, что вы с ней разведетесь. Я все понимаю — вы можете говорить как есть.
— О чем ты мечтаешь? — вдруг спросил Дэниэл, обтираясь полотенцем. — Может, ты хочешь учиться? Путешествовать? Может, желаешь побывать на балах?
Она долго глядела в пустоту, словно собиралась с мыслями. Подул горячий ветер, и прядь светлых волос, остриженных под каре, наполовину закрыла лицо девушки.
— Я мечтаю о чуде, которое изменит мою жизнь, — призналась она.
— В самом деле? — Он рассмеялся, но сделал это не со зла, а только потому, что был умилен наивностью своей собеседницы. — Похвально! Что ж, это очень даже хорошо! — сказал мужчина после того, как справился с приступом смеха. — Хотел бы я посмотреть, каким будет твое чудо.
— А оно будет? — воодушевилась Дженри.
— Конечно! Непременно будет!
Лишь после его пространных рассуждений она поняла, что он беседует с ней как с маленьким ребенком.
— Вы ведь такой добрый и щедрый только из-за своего богатства! — вскрикнула девушка, и улыбка медленно сползла с его загорелого лица. — Если бы вы ничего не имели, то были бы жадным, как мои родители!
Дэниэл медленно покачал головой.
— О, ты еще многого не знаешь! — начал было он поучать ее, но Дженри уже пошла прочь и быстро скрылась из виду за небольшим холмом.
Острое чувство раскаяния обожгло душу Дэниэла Рисса. Он понял, что неосторожно обошелся с признанием девушки и бросился вслед за ней — словно какая-то неведомая сила подтолкнула его к действию.
— Дженри! Я обидел тебя… Подожди!.. Стой!.. Остановись же!
Холл огромного дома огласили взволнованные крики. Служанки переглянулись, когда увидели вбежавшую в кухню Дженри. Девушка забилась в угол и оправила растрепанные волосы. Краснощекая кухарка Керелла подкралась к двери гостиной, за которой не без ехидного смешка увидела мокрого, босого, полуобнаженного хозяина. Он метался по всему дому с крайне испуганным видом.
— Что это между вами происходит? — лукаво спросила Керелла, возвращаясь к плите. — Я же вижу, как ты подглядываешь за господином Риссом из-за занавески, когда он обедает, как караулишь под дверью его кабинета… А как он заискивает перед тобой? Как старательно приобщает к своим любимым картинам!
— Мне очень нравятся его картины, — кротко пролепетала девушка.
— Картины или сам господин Рисс?
Дженри резко обернулась на полную, грубую служанку, которая не слишком уж подбирала выражения.
— Ну что ты мелешь, Керелла? — вступилась другая повариха. — За нашим хозяином не водится таких грешков! Соблазнять молоденьких глупышек? Нет, он не такой!
— Он не такой, — повторила Дженри. — Он совсем особенный…
IV
Тихим теплым вечером Дженри прогуливалась по набережной и смотрела в бинокль на заходящие в солнечную бухту корабли. Утомленное дневным усердием светило, превратившись в маленькую остроконечную звездочку, неуклонно скрывалось за гребнем пологих гор, оставляя в нагретом воздухе карамельную дымку. Сердце девушки тревожно и трепетно замирало в предвкушении чего-то такого, чего она еще не знала, но что так спешила узнать. Это что-то было подобно забытому сну, который никак не удается вспомнить, но который будто отдаленно знаешь…
Ах, как же легко на душе! И как тревожно… Мягкие короткие волосы Дженри, пахнущие соленым зноем, приятно щекотали ей шею и временами, когда дул горячий, истомленный ветерок, лезли в глаза, в нос и в рот, заставляя отмахиваться, щуриться, улыбаться. А бинокль…Увидев сей предмет сегодня утром на книжной полке в кабинете господина Рисса, Дженри взяла его без спроса и в мыслях не раз обещалась вернуть на место прежде, чем хозяин обнаружит пропажу. Пусть муж ее матери предельно добр, все же не стоит злоупотреблять его радушием! Девушка взяла эту вещь не столько из-за того, что хотела полюбоваться пейзажем, сколько оттого, что она принадлежала этому милому, ни на кого непохожему человеку из другого мира. К биноклю, без сомненья, прикасались его пальцы, и ей было приятно в течение дня носить с собой частицу его житейского обустройства…
Снова и снова Дженри думала о том, что неизменно приводило ее в состояние странного, непостижимого трепета: неужели такой человек, как Дэниэл Рисс, может любить такую пустую, корыстную женщину, как ее мать? Какая сила связала двух, несомненно, разных людей? Неужто они счастливы вместе? Если взять во внимание поведение Сэнеми, то она в своем паническом страхе лишиться завоеванного статуса, была далека от описания влюбленной. В ее взгляде угадывалось напряжение; раболепное заискивание перед благородным супругом сменялось в ней тщательно замаскированной неприязнью.
Что касается господина Рисса, то маска железного спокойствия и небрежной грациозности ни на секунду не покидала его загорелого лица. Разве что иногда он как-то особенно вздыхал и глядел вдаль с выражением разочарованным и усталым.
Вдруг, совершенно неожиданно девушка услышала позади себя знакомый голос:
— Дженри!
Только что упомянутый в мыслях господин Рисс неумолимо приближался. Дженри задрожала и, тихо вскрикнув, выронила бинокль, который с характерным всплеском скрылся в темно-изумрудной воде. Девушка едва поняла, что случилось, как мимо нее промелькнуло нечто темное, большое и быстрое. Чудо-зверь мгновенно перелетел через парапет и булькнулся внизу, взметнув вверх брызги. А господин Рисс стоял рядом, за спиной смятенной и чуточку испуганной Дженри, и на твердых губах его играла интригующая улыбка.
— Ты не знакома с ним, верно? — спросил он.
Дженри лишь слабо кивнула.
— Он мой друг. Весь последний месяц он где-то пропадал, но теперь пришел с тобой познакомиться. Он будет уважать тебя, если ты будешь уважать его свободу.
Опекун Дженри говорил мягко и вкрадчиво, однако она все равно ничего не поняла. Лишь когда у ее ног очутилось нечто большое, мохнатое, мокрое, похожее на неуклюжего медведя, но вместе с тем проворное, покрытое черной маслянистой шерстью, она со вздохом изумления подняла сверкающие детским восторгом глаза на Дэниэла. Внушительных размеров ньюфаундленд с невозмутимостью человека, исполняющего привычную, отработанную до автоматизма работу, положил на землю у ног девушки оброненный ею бинокль, затем грациозно отошел в сторону, где не преминул отряхнуться. Густая шерсть на спине собаки перекатывалась, рассыпая тучи сверкающих в закатных лучах брызг, и среди всей этой черно-бурой массы розовел лишь высунутый язык — даже глаз не было видно.
— Вот за это его и прозвали Душ Шарко, — объявил господин Рисс, заметив, как морщится Дженри от летящих от могучего тела собаки соленых капель. — Это очень умное животное, — добавил он. — Умнее многих представителей человеческого рода… У меня даже язык с трудом поворачивается назвать его животным.
— Откуда он здесь? — спросила заинтригованная девушка.
— Несколько лет назад недалеко отсюда потерпел крушение пассажирский пароход, на борту которого находился Шарко вместе со своим пожилым хозяином. Презрев страх, пес спас многих, но когда вынес на берег хозяина, тот был мертв — его сердце не выдержало страшного потрясения. С тех пор Шарко живет в небольшой пещере, питается рыбой, да подачками добрых людей. Незримо для стороннего наблюдателя он патрулирует пляж, помогая тем, кто попадает в беду… Так гласит легенда здешних мест, но я думаю, что большее в ней — правда.
Дженри хотела погладить большого умного пса, но тот, громко фыркнув, шарахнулся от нее в сторону.
— Душ Шарко добр и великодушен, но своим темным собачьим сердцем остался верен прежнему хозяину. До сих пор он не признал никого, кто хотел бы подчинить его своей воле. Однажды местные ребятишки лаской заманили Шарко в свой дом, чтобы посадить на цепь и превратить его тем самым в обыкновенную дворнягу. Если верить слухам, Шарко очень тосковал. Без моря — без своей родной стихии, — без привычной кочевой, свободной жизни он худел и слаб с каждым прошедшим днем. Он отказывался от пищи, а по ночам местные жители замирали от его душераздирающего, протяжного воя. Однако глухие к собачьим страданиям дети, пленившие Шарко, не сжалились. Ослепленные своей эгоистичной привязанностью, они думали, что делают доброе дело, тогда как на самом деле заставляли бесправное существо страдать. На исходе седьмого дня Шарко порвал цепь, убежал прочь. С тех пор он больше не поддается на коварную ласку.
Пока господин Рисс говорил, Шарко стоял в стороне. Мохнатые медвежьи уши его с вялым интересом внимали голосу человека, а розовый шероховатый язык, трепеща тяжелым дыханием, иногда замирал — пес словно недоумевал и прислушивался.
Тем временем Дэниэл поднял с нагретых плиток бинокль и со своей привычно-приветливой улыбкой протянул его девушке. Покраснев, она потупилась.
— Возьми. Будем считать, что это мой подарок. Тебе следовало раньше без стеснения сказать мне.
— Я собиралась вернуть! — воскликнула Дженри, тогда как в ее порывисто взметнувшемся снизу вверх взгляде читался и стыдливый протест, и мольба, и сожаление… Она снова чувствовала себя так, будто совершала что-то постыдное, недозволенное… Сами ее мысли рядом с этим человеком словно приобретали свободное от ее воли направление. О, как ей нравилось, когда он что-нибудь рассказывал, когда его голос лился бархатистым речитативом, успокаивая слух…
— Я не сомневаюсь в твоей порядочности, Дженри, — кротко улыбнулся Дэниэл. — Но сейчас речь не о том. Я хочу, чтобы ты приняла мой подарок. А еще… я хочу, чтобы ты подружилась с Шарко так, как сделал это я. Нужно только искренне признать его равным себе и ни в коем случае не пытаться поработить, сделать из него живую игрушку.
Дженри кивнула. Сжав в одной руке еще влажный бинокль, она другую руку протянула к собаке.
— Милый Шарко, я признаю и уважаю твою свободу. — Ее голос запнулся, но одобрительно кивающий господин Рисс быстро вернул девушке уверенность. — Мы все имеем право жить так, как нам нравится. Я обещаю, что никогда не уподоблюсь твоим обидчикам. Я бы очень хотела узнать тебя поближе… Будем же друзьями!
Хитро зевнув, тот склонил голову вбок.
— Дэниэл, смотри! — помимо воли вскричала она, когда Шарко протянул ей свою огромную перепончатую лапу.
Рисс лишь покровительственно улыбнулся, когда увидел эту трогательную картину — хрупкую белокурую девочку рядом с могущим, мохнатым псом; а Дженри в свою очередь подумала, что между ними обоими — Дэниэлом и Шарко — есть какое-то смутное, едва уловимое сходство. Быть может, их роднило благородство и невозмутимость? А может, стремление к свободе без намека на себялюбивую обособленность?
Под свободой они понимали отнюдь не вседозволенность и звериное торжество, а возможность дарить свою доброту и бескорыстную помощь всем, кто в ней нуждался.