Ваня сказал, что собирается принять буддизм. Он меня не удивил; его тяга к буддизму была мне известна и произрастала из нашего общего с ним родника – поиска великого смысла. Возможно, он искал какой-то другой смысл, смысл иного рода, потому и пришел к буддизму. Исходили ли истоки его интереса из чистого любопытства к философской стороне этой конфессии или же они содержали примесь религиозного чувства, неудовлетворенности христианской традицией, я не мог сказать. Выросший в очень далекой от церкви семье, глава которой в лице матери старалась поддерживать в глазах обоих сыновей культ науки, я оставался духовно холоден к религиям, и в моем понимании существенные различия между верованиями ограничивались численностью пантеонов.
Нехватка веры, неспособность искренне надеяться на загробную жизнь или Великого Архитектора Вселенной подвели мои поиски смысла к последним, реальным и наиболее достоверным для меня источникам знаний – книгам.
- Знаешь, Вань, - со вздохом обратился я к другу, оглядывая Москву-реку. Мы шли по одной из многочисленных столичных набережных. На вечернем горизонте вырисовывался Храм Христа Спасителя, как будто толкая нас к продолжению дискуссии и отгоняя своим сиянием мысли о приближающейся эпидемии.
- Загоняешься ты, Андрюха, - бросил Ваня и хлопнул меня по плечу.
- А все же, - настаивал я, - человечество изобрело всего несколько смыслов жизни. Первый, довольно простой, это служба Богу, высшим силам. Спиноза приравнял Бога к природе и ее законам, и из этого можно вытянуть неубедительный ответ, что жить надо потому, что ты уже родился и так просто надо – для природы. Но человек живет далеко уже не по законам природы, он подстраивает ее под себя, и объективно, для выживания в качестве вида человечеству хватило бы намного меньше персонажей. Большинство – лишние с этой точки зрения, и какова вероятность, что мы не входим в их число?
- Да конечно входим! – воскликнул Ваня. – То, что у нас давно перенаселение, это понятно же, и то, что без нас справились бы, – тоже.
- Ну вот. Другой смысл предложил Ницше: жить для будущих людей, для сверхчеловека. Развивать себя и готовить почву для счастливой страны потомков, для общества великих людей. Недалеко от него стоит Марк Аврелий, который фактически приравнивает смысл человеческой жизни к исполнению общественного долга, служению обществу. Был еще Эпикур, который высказался за то, чтобы служить собственным желаниям. Многие говорят о том, что смысл жизни – это наши дети, а самое главное, соответственно, – наша собственная семья. Но вся соль в том, что если человек поднимается на плоскость выше этих смыслов, то видит, что все эти пути в общем-то сливаются в один – путь жизни. Другой путь – собственно, путь смерти, – находится всегда рядом с нами. Но ступить на него страшно. Учитывая итоговую бессмысленность нашего существования, он, возможно, самый правильный и самый логичный, как прямая между двумя точками. Однако две вещи сдерживают сильнее чего-либо: первая – это страх смерти, а вернее, боли, которая может и, скорее всего, будет ее сопровождать; другая же – это любовь к близким, к тем, кто будет скорбеть о твоей смерти. Речь во втором пункте идет прежде всего о родителях. Любовь всегда налагает моральные обязательства. Любовь к родителям же налагает еще и чувство долга.
- Нет, я тут не согласен, - возразил Ваня. – Ты говоришь о том, что обязан жить, потому что они тебя родили. Но ведь ты не просил их об этом.
- Не просил, однако же они мне дали эту жизнь и возлагают на меня определенные ожидания. И таким образом, я чувствую перед ними не только долг жить, но и долг оправдать эти ожидания. То, что ценно им, определяет и мой смысл, мои цели, мои дороги в этом мире. Поэтому, как бы я ни хотел уехать или уйти пешком странствующим паломником, забить на карьеру, деньги, чертов диплом – я не могу этого сделать. Не могу себе разрешить.
- А я не чувствую никакого долга перед ними, - громко сказал Ваня. – Родили? Спасибо! Но если они действительно любят и хотят, чтобы я был счастлив, то должны примириться и быть счастливыми тогда, когда я действительно буду счастлив. Это же моя жизнь.
- Вот все и упирается в этот вопрос: испытываешь ли ты чувство долга или нет? – задумчиво протянул я. – В этот вопрос и упирается вся свобода.
С реки потянул холодный ветер. Солнце зашло, и небо быстро темнело. Храм Христа Спасителя скрылся из виду, едва мы свернули на какую-то улочку. Ваня предложил пойти в кальянную неподалеку. Я согласился. Хотелось пива и табака.
Ваня отлучился в туалет. Я курил кальян и оглядывал других посетителей. Двое парней в противоположном конце зала арендовали приставку и резались в Mortal Kombat. Несколько разбросанных парочек, сидя в обнимку, непринужденно болтали, окруженные клубами прозрачного дыма. За соседний от нас столик сели четыре симпатичные девушки. Одна из них поймала мой взгляд и улыбнулась. Я отвел глаза. Очередной день без сюжетов. Такой же пустой, как и выдыхаемый мною дым.
Вернулся Ваня, и мы заговорили о готовящихся поправках в Конституцию.
Принесли пиво. Я снова был дома.