Город - Остров или Четыре города

Это единый вариант повести "Город - Остров - Полуостров", в котором объединены, развиты и окончательно оформлены сюжетные линии обеих повестей.

Фантастическая повесть в предчувствии последних времён.
Посвящается моим детям Александру, Евдокии и Анне.

ГОРОД - ОСТРОВ
фантастическая повесть в предчувствии последних времён

В одном лесу жили два Глаза, один Нос и одна Улыбка. Но они уже давно умерли. Была война, их победили Злые Волки. Ещё у них был Большой Синяк, они вместе спасали Хорошего и Плохого. А потом они умерли до Самой Ночи…
Из рассказа девочки Нюры.

часть 1 ЮЖНЫЙ ГОРОД

МАСТЕРСКАЯ ХУДОЖНИКА

Летает фея на ветру и машет крыльями красиво. А почему? А потому! Никто не знает... Тайна!
Из рассказа девочки Нюры.

Квадратный одноэтажный кирпичный дом с пыльными окнами и деревянным чердаком отделяла от звёзд чёрная полоса неба. Он казался покинутым. Занавески в окнах не открывались. Свет вечерами не загорался. Только под крышей дома жили летучие мыши. Каждый вечер с наступлением темноты они просыпались и вылетали сквозь чердачное окно. Стремительными чёрными тенями скользили по небу.

...Год назад Художник запер дверь дома - мастерской, отдал ключ соседкой старушке и ушёл, с рюкзаком, этюдником на плече и вязанкой холстов. Сказал соседке, что уезжает на пленэр в северные земли на неопределённый срок. Попросил приглядеть за домом. Это было ранней весной прошлого года.
 
Городок, который покинул Художник, назывался Зеленчумск. Жители  прозвали свой город Зелёная коробка или Гринбокс за обилие зелени и  невысоких, не выше двух - трёх этажей домов. Центр города образовывала квадратная площадь с прямоугольными скверами. Дом стоял на берегу речки Ясная. В нескольких километрах ниже по течению река разливалась, образовывая Кислый лиман. Лиман переходил в Зелёное море.

В городе стояла морозная бесснежная зима. Чернели акации и абрикосовые деревья с узловатыми ветками. Все с надеждой ждали первого тепла, зелёных почек и весенних цветов. Но сухой трескучий злой морозец упорно цеплялся за землю, ветки и камни и не хотел уходить.

В последнюю ночь календарной зимы 29 февраля високосного года в небе необыкновенно ярко засияли алмазные звёзды. Одна из звёзд полетела по дуге вверх и ярко вспыхнула в высоте космической бездны. Летучие мыши свистящей картечью выстрелили из чердачного окна в чёрный вязкий южный воздух. Последней вылетела самая маленькая летучая мышь, полетала и вернулась обратно, повиснув на коньке крыши. Она отличалась от своих сородичей. У неё были блестящие глаза оттенка зелёного бутылочного стекла, железные механические скрипящие лапки и искусственные пластиковые крылья...

Перед рассветом стало очень холодно. В соседних дворах заорали коты. Мастерская Художника задумчиво поглядела на реку тёмными глазницами окон, словно очнувшись от небытья и припоминая что-то. Внутри её чрева уныло громоздились небоскрёбы мольбертов, пыльные стеллажи с холстами, книжные полки с паутинами.

Старые вещи Художника проснулись, ожили и взволновались в ожидании чего-то. Запачканный краской старый мольберт потихоньку заскрипел и заворчал. Палитра лупоглазо-глупо воззрилась на окружающих. Кистей было много и все разные: старые пенсионерки, молодые ловкие гуляки. Молодёжь хорохорила жёсткие волосы, блистая сверкающими обновами. Старые кисти завздыхали под грузом лет и налепленной на них старой краски. Тюбики масляных красок в разноцветных одеждах хором и наперебой защебетали птицами в весеннем лесу. Их цвета выглядели вкусными, словно пирожные в кондитерской. Разбавитель называл себя гордо - «Уайт-спирит». В этом было что-то французское, изящное и алкогольное. Палитра терпеть не могла своего имени, однажды кто-то срифмовал её с «пол-литрой». Она содрогнулась, вспомнив, как скребли её металлическим жалом мастихина.

…Первые мутные блики рассвета 1 марта високосного года появились на стёклах окон мастерской, словно пятна мыла в остывающей ванне. Настоявшийся февральский морозный зной перемешивался со свежей прохладой кануна весны.

Мастерская таяла испариной, переживая прожитую жизнь. Собственность её - картины, как листы после бури в библиотеке, были повсюду. Некоторые прилипли к стенам, иные теснились на полках, проклиная друг друга случайными знакомствами и связями. На многих пейзажах плескалась зелёная вода. Художник предпочитал изумрудно-зелёную краску. Когда писал Кислый лиман зеленоватой акварелью, то посыпал для красоты влажную поверхность бумаги крупной солью. В мастерской было много зелёных картин.

Из растворяющегося сумрака выскользнула призрачная тень. Это покинутая Муза художника зябко зашелестела среди старых этюдов и рассорившихся картин. Она воспарила под высоким потолком, вдыхая разноцветными прозрачными перьями стеклянный ломкий воздух умирающей зимы. Её память на мгновенье вернула Художника, безе и сливочный крем свежевыдавленных красок на палитре, напряжённые нервы нитей холста и первые интимные прикосновения к ним волос кистей.

Всплыл раздавленный оранжевый тюбик солнца. Слепящий рассвет перешагнул через рамы окна, раскачиваясь огненными шагами, разрывая занавески светящимися пальцами. Тьма исчезла, всё ожило и заиграло.

Резкий алый блик солнца ударом ножа резанул по поверхности большой картины, висящей в центре стены: пейзажа приморского парка. На холсте засиял ясный солнечный день ранней осени. Деревья зелёные, только кое-где вкрапления жёлтых и оранжевых мазков. На дальнем плане виднелось зеленоватое море. Под картиной прямо на стене - надпись маркером чьей-то нетвёрдой рукой:

К нам фонари наклонились,
Нового ждут снегопада.
Заны во сне появились,
Две запятых листопада.

Неожиданно изображение начало изменяться. Словно блик света, упавший на картину, стал ключом, оживившим механизм анимации. Небо в пейзаже потемнело. Зажглись фонари. В свете фонарей пошел снег. Поверхность моря или озера на дальнем плане побелело - словно замёрзло. На дорожке парка появилась одинокая фигура женщины, обутой в валенки и с рюкзаком за спиной. Она медленно устремилось к выходу из парка по направлению к воде. Женщина ступила на кромку неверного льда и продолжила путь. Началась метель. Вскоре уменьшающаяся фигурка скрылась в в пелене темнеющего снега. Снежная буря с неистовой силой вырвалась из периметра картины, льдистые снежинки засыпали раму и ударили в пол и стены...

Внезапно всё стихло, словно ничего и не было. Яркие блики солнца погасли. Стало очень тихо, ровно и светло.

В то утро никто не заскрипел ключом в замочной скважине. Утреннее солнце осталось греть тихо плещущееся зеленоватое море и грозовые облака на небрежно развешенных этюдах. Чьё-то лицо улыбалось с портрета. Тень прозрачнокрылой Музы растворилось в наступающем свете нового дня. Ничто не нарушало учащённое дыхание пыльного пола. Лишь зеленоватая муха сотрясала воздух неистовым весельем, восторженно приветствуя наступающую весну. Вдруг ожила крохотная игрушечная птица на книжной полке Художника. У птички был вид заводной механической игрушки - цветные пластиковые перья, блестящий металлический клюв, стеклянные глазки. Подлетела к окну и ловко склевала муху. Опустившись на подоконник, походила, постукивая, железными лапками по деревянной поверхности. На мгновенье ореол света вокруг искусственной птицы изменился и стал неземным - золотым, перламутровым и изумрудно-зелёным одновременно, открывая портал в иной мир. Стекло в окне на доли секунды исчезло, словно растаяло. Механическая птичка вылетела на улицу и исчезла...

ЗАЗЕРКАЛЬЕ

Весенний дождик льёт по травам и пескам. И разливается по всем душам!
Из рассказа девочки Нюры.

На рассвете 1 марта високосного года река Ясная по прежнему несла свои бурные мутные воды неподалёку от мастерской художника. Несмотря на небывало холодную морозную зиму вода не замёрзла, только по берегам кое-где был лёд. Утреннее солнышко просвечивало сквозь облака на горизонте, отражение в водной глади рассыпалось замысловатой мозаикой мерцающих цветных пятен и бликов. Скользили по речной поверхности блестящие остроугольные льдинки, словно осколки разбитого волшебного зеркала Снежной Королевы.
 
Солнце высвободилось из плена лоскутных облаков и засияло обнажённым факелом. Течение река замедлилось и успокоилось. Уровень воды резко поднялся. Поверхность выровнялось, как зеркало и приобрело пронзительный изумрудный оттенок. Отражение неба в воде вдруг преобразилось в золотой небесный город. Город в зеркальности реки стал реален. Он был огромен и великолепен. Квадрат города окружала крепостная стена, нерукотворно сложенная из драгоценных камней изумрудных оттенков. В город открывались двенадцать ворот, украшенные жемчугом, по три с каждой стороны света. Улицы города сияли, словно прозрачное золото. Сквозь город текла хрустальная река со ступенчатым водопадом на центральной площади, и росло огромное дерево с зелёными ветвями, усыпанными разными плодами. Образ города на доли секунды раздвинул границы воды и словно заполнил собой всё видимое пространство обыденного мира. Казалось, необыкновенный явленный мир вот-вот разорвёт ткань привычного мира и станет новой реальностью.
 
Явление горнего мира - чудесного города в глубине водного зазеркалья продолжалось несколько мгновений. Утреннее солнце вновь скрылось в неожиданно появившемся большом туче - облаке, разорвав связь с видением тремя последними золотыми лучами... Подул лёгкий ветерок, сморщил рябью зеркало. Из исчезающего золотого речного пятна вдруг выстрелила маленькая рыбка огненно-красного оперения и переместилась над поверхностью воды, вскорости скрывшись за прибрежными ивовыми кустами. В это же мгновенье на противоположном краю ускользающего чудесного видения, на границе схлопывающегося портала вспыхнула и сгорела подлетевшая большая оранжевая птица, похожая на попугая. Уровень в реке упал и берега белой обкатанной гальки возмутили пенные волны. Из воды боком выполз ярко-розовый краб и, быстро семеня лапками, исчез в валунах. Следом за ним на берег выползла крупная черепаха с чёрным кожистым панцирем. Она замерла, согреваясь на нагретых солнцем камнях, затем медленно развернулась и уползла обратно в воду. На берегу чёрное абрикосовое дерево с перекрученным старостью корявым стволом и кривыми ветвями, уже давно засохшее и мёртвое, вдруг в мгновенье ока покрылось нежными бело-розовыми цветами, словно юная невеста оделась в подвенечное платье и фату. В цветах зажужжали пчёлы. Воздух наполнился ароматом цветов и запахом мёда. Отчётливо послышался хор квакающих лягушек. Раздался шум обвалившегося крутого склона каменистого берега. Среди груд камней из под земли забил прозрачный фонтанчик с хрустальной водой. Образовав озерцо с позолоченным галечным дном, источник журчащим ручейком соединился с руслом реки. На берегах во влажной полосе отступившей воды среди омытых камней вдруг обнажились искрящиеся прожилки льдистого, золотисто-прозрачного стекла, стрелки - россыпи драгоценных камней - самоцветов среди серого песка. Словно кто-то наспех залатал коротенькими стежками дивных золотых сияющих нитей прореху на ветшающей ткани старого мира, скрыв до поры до времени грядущий новый мир...
 
УЗНИК ДВОРЦА ПИОНЕРОВ

Пешка на Е6. Шах коню!
Из рассказа девочки Нюры.

На квадратной площади в центральной части Зеленчумска недалеко от набережной реки Ясной стоял двухэтажный дом с четырьмя короткими облупленными колоннами - городской Дворец пионеров. В живом уголке Дома пионеров жил большой говорящий попугай Феня. Феня был не молод, когда-то ярко-оранжевый оттенок его оперения выцвел и посерел. Заведовала живым уголком очень полная молодая женщина с веснушчатым круглым лицом, маленькими голубыми глазками, вздёрнутым носом и крашенными в светло-рыжий цвет кудрявыми волосами по имени Степанида. Пионеры звали её тётя Стёпа, а за глаза Жир - девица. На её попечении находились четыре черепахи, одиннадцать хомяков, трёхцветная морская свинка, семья лимонно-жёлтых канареек, белый и чёрный кролики, рыжие домашние тараканы в трёхлитровой банке. В углу на столике возвышался круглый аквариум с рыбками. На шкафах стояли чучело лисы с тонким, напоминающим крысиный, объеденным молью хвостом и скелет лягушки. В углу висела высушенная раскрытая пасть зубастой щуки, прикрученная за углы челюстей шурупами к куску фанеры.

Феня был любимцем Степаниды. Феня любил орешки, семечки и купаться. Женщина наливала в синий эмалированный таз тёплой воды и открывала дверцу клетки. Попугай важно выходил, садился на край таза и плескался в воде. После этого хозяйка сушила его феном, а он растопыривал крылья и от удовольствия открывал клюв. За это его и назвали Феном или Феней.
 
На стене комнаты напротив клетки попугая висел большой портрет на холсте в толстой багетной облупившейся раме со стилизованными ветками лаврового листа и ленточками в форме буквы «Х», покрашенной бронзовой пудрой. На портрете был изображён человек с  гордым орлиным профилем, сощуренными глазами, усами и бородкой клинышком, в фуражке и шинели. Внизу картины была подпись, сделанная красной масляной краской: «Думаешь, делать жизнь с кого? Делай её с Феликса Эдмундовича Дзержинского!» Тётя Стёпа указывала своим коротеньким толстым розовым пальчиком на портрет и говорила Фене: «Железный Феликс!» Феня наклонял голову набок, косился блестящим глазом на председателя ЧК, утвердительно кивал головой и повторял: «Железный Феникс». Затем пробовал клювом на прочность прутья железной клетки.

Иногда к тёте Стёпе наведывался низенький сутулый лысоватый плотник Дома пионеров - пенсионер дядя Юлий с деревянной коробкой шахмат под мышкой и газетным кулёчком жареных семечек для попугая. Степанида наливала воду в электрический чайник, убирала банку с тараканами с маленького столика, наливала себе и Юлию чай в подстаканники, ставила жёсткий стул для деда Юля и придвигала мягкое кресло для себя. Они садились за столик, расставляли деревянные шахматы и начинали играть. Феня щёлкал семечки, заинтересованно наблюдал за игрой, иногда давая совет игрокам: «Пешка на Е6! Шах коню!» Потом задумчиво ковырял клювом прутки металлической решётки.
 
На рассвете 1 марта високосного года дремавший на жёрдочке Феня проснулся от страшного грохота. «Железный Феликс» сорвался с ржавого гвоздя, вбитого в стену и упал на паркетный пол. Рама от удара развалилась, холст разорвался пополам. Из трухлявого чрева Железного Феликса разбежались жившие в его недрах дикие рыжие тараканы. От грохота или от ветра распахнулась форточка в окне, открывая Фене путь к побегу. Попугай ловко подцепил своим большим загнутым клювом защёлку дверцы и выбрался из клетки. Из форточки тонким прожектором струился необыкновенный солнечный луч, переливом меняя оттенок золота на изумрудный. Попугай, не раздумывая, взмахнул крыльями и вылетел по лучу на волю. Чудесный диво - луч устремлялся к набережной, и Феня рванул к реке. В зеркале поднявшейся воды переливался чудесный мираж золотого Небограда, и  попугай влетел в волшебное место и исчез там, словно в Бермудском треугольнике. За мгновенье до исчезновения в портале он вспыхнул необыкновенно ярким огнём - пожаром, преобразившись в фантастическую птицу Феникс...
 
Пришедшая на работу заспанная Степанида открыла двери живого уголка и почувствовала неладное. По комнате гулял свежий морозный воздух из настежь распахнутой форточки. На полу распластался труп разбитого и разорванного Железного Феликса. А вместо любимого попугая Фени в центре открытой клетки парила маленькая рыбка со сверкающей золотистой чешуёй и ярко-алыми плавниками. Стёпа изумилась, но не растерялась, а стала осторожно приближаться к сияющей чудо - рыбке, предвкушая обладание новой живой драгоценностью. Протянув руку с коротенькими толстыми пальцами, она ловко захлопнула дверцу клетки и победно вскрикнула. Но, отняв руку, обнаружила зияющую пустоту. Золотая рыбка исчезла...
 
МЕХАНИК

У меня нет чувств, я робот!
Из рассказа девочки Нюры.

Недалеко от мастерской Художника, на соседней улице, в высоком деревянном доме с острой крышей, крытой блестящей жестью, жил человек по имени Механик. Он был немолод, худ, жилист, очень высок и сутул. Больше тридцати лет проработал инженером - программистом на секретном военном заводе где-то в Сибири, разрабатывал новейшие системы космического оружия. В результате несчастного случая лишился правой руки почти до плеча. Он сам себе спроектировал и сконструировал кибер руку. Железная рука работала и двигала пальцами почти как настоящая. Семьи у Механика не было, жил он на пенсию, подрабатывал починкой компьютеров и другой бытовой техники. А всё своё свободное время посвящал любимому делу - конструированию живых игрушек.

В доме Механика маленькие механические существа обитали повсюду. Заводные лягушки прыгали по полу, переворачиваясь на спину и дёргая лапками. Неторопливо ползали по полкам черепашки на аккумуляторах, царапая остренькими коготками полированные поверхности. Разноцветные пластиковые птицы летали по комнатам, натыкаясь на стены и сталкиваясь в воздухе друг с другом. Под высоким потолком на проволочных трапециях висели летучие мыши. Стрекотали пергаментные стрекозы и шуршали бумажными крыльями раскрашенные бабочки. В большом аквариуме плавали пластмассовые рыбы. В закоулках кухни искусственные мыши бегали за настоящими. Неживая живность, набегавшись, наползавшись и налетавшись, набивалась в большие коробки на вместительных полках в огромном старинном деревянном шкафу - шифоньере с резными наличниками и облупившимися росписями на дверцах. Росписи, написанные масляными красками, изображали нарядных дам с кружевными зонтиками, прогуливающихся по приморскому парку с беседками и фонтанами.

Обширный стол хозяина заставлен баночками и коробочками с запчастями механизмов, завален частями лапок, голов и крыльев. Венчал хаос фрагментов расчленённых тел постоянно включённый ноутбук. На экране заставка - панорама ночного Нью-Йорка, светящиеся огни башен - небоскрёбов Вавилона.

Однажды в доме Механика появился его старый друг - священник по имени Лазарь. Он появился поздним летним вечером високосного года, шагнув к изумлённому хозяину прямо из шкафа. Механика и Лазаря связывала давняя дружба, когда они вместе работали на военном заводе. В то время у Механика были целы обе руки, а его товарищ ещё не был священником. Во время визита Лазаря комнату озарил странный, какой-то волшебный свет, появившийся вслед священнику из портала в недрах огромного шифоньера.
 
Однажды сосед пропойца увидел через окно, как монах держит в руках кусочек золота, формой напоминающий рыбку и с улыбкой протягивал хозяину. Они о чём-то возбуждённо и горячо говорили. Из незатворёной дверцы шифоньера лил золотистый свет. Пропойца расслышал слова: остров, золотые трубы, небесные сокровища. Он понял, что Механик и монах нашли клад. Догадался: друзья роют подземный ход прямо из дома, а золото и самоцветы прячут в шкафу.
 
Как-то вечером Механик отлучился из дома. Злодей, воспользовавшись случаем, выломал дверь топором, влез в дом и стал озираться в поисках спрятанных драгоценностей. Вдруг, за приоткрытыми дверцами шифоньера, стоящего в углу комнаты, забрезжил свет. Из портала в шкафу показался Лазарь. В руке он держал парящую рыбку с золотой чешуёй и огненно-алым оперением. Пропойца второпях взмахнул топором и ударил по голове вылезшего из шкафа человека, успев заметить, что во чреве шкафа был лаз с лесенкой, ведущий куда-то глубоко - глубоко вниз. В глубине брезжил золотистый далёкий свет. «Вот там сокровища!» - обрадовался злыдень, оттащил мёртвое тело монаха и уже собрался лезть в нору. Но внутри шкафа уже ничего не было, только фанерные стены, обклеенные обоями. Портал закрылся. Сияющая рыбка исчезла. Пропойца с рычанием стал крушить топором деревянные стенки. Пол и стены дома качнулись и задрожали, словно от землетрясения. Шифоньер со скрипом накренился и обрушился на злодея. Острая сухая щепа впилась злыдню в шею. Он упал бездыханный, погребён под обломками.
 
В комнатах падали со стен полки с книгами и инструментами, с потолка обрушилась люстра, в кухне дребезжала и разбивалась посуда, качались и ломались столы и стулья. Из под обломков мебели и вещей стали выползать ожившие кибер игрушки и разбегаться по полу. Птицы, стрекозы, летучие мыши вылетали в разбитые окна. Живые и искусственные мыши, лягушки, ёжики и черепашки устремились в распахнутую дверь. Сам собой загорелся экран ноутбука на уцелевшем столе. Фото заставка изменилась: Вавилонские башни - небоскрёбы охватило огнём пожара. Сквозь деревянные щели перекосившихся досок пола вдруг стал прорастать камыш. Возле дома быстро поднимались и разрастались кусты ежевики, опутывая проседающий в землю дом Механика. Спиральные ветки ежевики протиснулись в дом и рвали колючками ветшающие обои. Дом съёживался и скукошивался. Где-то под землёй из-под треснувшего фундамента зажурчал ручей. Над провалившейся крышей дома сгустилось и почернело небо. В вышину устремилась ярко засиявшая алмазная спираль изумрудно - хрустальных звёзд, словно малый млечный путь. Одна звезда вспыхнула на сине - бархатном небе и резко взлетела вертикально вверх...

Вскорости вернулся Механик, обнаружив на месте своего дома пустырь, поросший крапивой и ежевикой. Он раздвинул колючие джунгли железной кибер рукой, высмотрел в зелёных глубинах зарослей и хаоса разрушенного дома слабое свечение норы портала в другой мир, спустился в открывшийся лаз и исчез в наступившей темноте...

Участок Механика стал глубоким сырым оврагом. Никто не заметил исчезновения дома, словно его никогда и не было. О пропавших Механике и его соседе пропойце никто никогда не вспоминал. Только изредка в просветах колючих джунглей порхали неестественно яркие птицы и в глубокой тишине раздавалось монотонные, словно механические скрипы...
 
ПЕЛИКАН

По небу летят те, кто звёзды колышат!
Из рассказа девочки Нюры.

Он и она жили в большом красивом доме в престижном приморском районе Гринбокса. В рафинированном мире полезных вещей, удобных приспособлений и желанных событий. Любовь их почти остыла как забытая на столе чашка кофе, но их это почти не беспокоило. Он и она были не стары и не молоды. Её имя было Энни, супруг звал её «дорогая». Она звала его «мой». Их жизнь наполняли весёлые корпоративы, высокие зарплаты, удобная одежда, мягкая мебель, путешествия, отсутствовали дети и проблемы.

Он гордился высокооплачиваемой должностью, в выходные с энтузиазмом крутил педали велотренажёра. В его офисе на стенах висело множество пустых рамочек. Присмотревшись, можно было разглядеть за пыльными стёклами витиеватые выцветшие грамоты. Он был белотелый, лысоватый, с небольшим круглым брюшком. У неё на лице и шее было много маленьких родинок, словно план или карта. Она читала книги перед сном и часто видела сны.

Энн всё чаще и чаще ощущала странные чувства внезапной грудной тоски. Она смотрела на закатное солнце с неуместной грустью и мокрыми щеками. Пускала слезу, читая надуманную историю женского романа. Слушала надрывный романс о банальной истории несостоявшейся встречи в уголке с цветами и печалилась, словно о потерянном рае. Она всё чаще вспоминала своё короткое деревенское детство у бабушки, летние белые сумерки в забытой северной деревне на краю огромного поля, пьянящие запахи черёмухи и сирени. Среди ночи просыпалась от пригрезившихся звуков далёких забытых песен, скрипов калитки и торопливых шагов призрачной девушки в чёрной кружевной шали. «Отчего и зачем я грущу?» - спрашивала сама себя Энни, - «Отчего силюсь что-то вспомнить - то, что со мной когда-то было или было не со мной, что со мной не было и никогда не будет? И почему мне вдруг становится тепло от этих призрачных воспоминаний и собственных слёз?»
 
Однажды ночью Энни приснился необыкновенный сон. Наутро она его записала в своём дневнике: «Я стояла на берегу тихой спокойной реки изумрудного цвета. Я видела близко двух белых птиц: огромного белоснежного Пеликана и его маленького птенца, ещё нетвёрдо ступающего и, видимо, недавно вставшего на ноги. Неожиданно из высокой травы выползла ужасного вида змея и ужалила птенца.  Птенец закричал от боли и ужаса скорой смерти. Пеликан вдруг начал расклёвывать себе грудь и кормить детёныша собственной кровью. Я поняла, что так родитель спасает ребёнка от неминуемой гибели. Спасённая маленькая птица вдруг повернулась ко мне и произнесла человеческим голосом: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает. А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше». (Первое послание к Коринфянам святого апостола Павла, глава 13, стих 4 - 8, 13.)
 
Сон ошеломил Энн. Вновь и вновь повторяла волшебные слова о любви, заучивая наизусть. Она осознала, что словно ещё никогда не любила. Что любовь, это нечто гораздо большее, чем думала она. Энни мечтала вновь увидеть Пеликана...
 
КЛЮЧ ДЛЯ ЭННИ

Рождество начинается в небе. Листья летят над Рождественской ёлкой.
Из рассказа девочки Нюры.

В южном городе заканчивалось лето, словно проходила и истончалась история жизни. Дни становились короче, ночи длиннее. Меланхолия Энни стала раздражать супруга. Они стали ссориться и ещё больше отдаляться друг от друга. Почти всё время проводили врозь.
 
В последний вечер лета она грустила в одиночестве дома, вязала свитер. Пила чай маленькими глоточками и глядела в окно на старый парк. На улице зажигались фонари и звёзды. Маленькая мерцающая точка вдруг взлетела вверх и, слабо вспыхнув, растворилась в небе.

Когда-то на выставке Энни запомнилась картина местного художника. Это был пейзаж знакомого приморского парка. На холсте сиял ясный солнечный день ранней осени. Деревья зелёные, только кое-где вкрапления жёлтых и оранжевых мазков. На дальнем плане виднелось зеленоватое прозрачное море. По дорожкам парка гуляла одинокая фигура женщины.
 
Энни закрыла глаза и представила пейзаж за окном картиной, когда-то увиденной на выставке. Картина непреодолимо притягивала её внимание, словно волшебное треснутое зеркало, в которое нельзя, но так хочется смотреться. Она повелела в её мире - картине падать снегу. В периметре полетели снежинки, укрывая прошлогодние листья, и соседского рыжего кота, спавшего на куче листьев рядом с блюдечком заботливо налитого молока. Кот отряхнулся и торопливо пошёл к дому, волоча на шерсти коричнево-замшевые лоскутки внезапно умершего лета. Она сама невесомой феей в платье из звёздной пыли взлетела вместе со снежинками по влажному перламутровому воздуху в том рисованном придуманном мире, где нет ни денег, ни славы, ни предательства, ни зависти, а есть лишь надежда и вера в любовь. Та любовь, что приснилась ей. В прозрачном воздухе воспарила с нею огромная снежная птица, по птичьи окликая её...

Задремавшая Энн вздрогнула и очнулась от своих снов - фантазий. За окном действительно началась зима: подул резкий ветер, сорвал пожелтевшие от недавней жары листья с деревьев и с гулким шорохом швырнул о землю. Полетел колючий снег. Словно через их городок пронеслась карета Снежной Королевы, зацепив ледяным шлейфом улицы и дома. В испуге и смятении она смотрела в окно. Что-то кольнуло её сердце - маленькая иголочка или осколок волшебного зеркала? Что-то неуловимо изменилось в этом мире. Что произошло. Но что?

У Энни закружилась голова. Ей внезапно стало зябко и страшно. Она запахнула халат, одела свитер и обула когда-то купленные на ярмарке валенки, которые она носила вместо тапочек по дому зимой. Легла в кровать и укрылась с головой одеялом. Засыпая, она вдруг услышала в своей голове два звонких детских голоса, поочерёдно нараспев читающих четверостишье. Ей почему-то показалось, что это две маленькие девочки. Старшая с уже хорошей дикцией прочитала две первые строчки, младшая, не выговаривая некоторые буквы, пропела третью и четвёртую строфы:

К нам фонари наклонились,
Нового ждут снегопада.
Заны во сне появились,
Две запятых листопада.

Вслед за детьми она шёпотом повторяет эти незнакомые - знакомые строчки и, прежде чем окончательно провалиться в сон, успевает подумать, что стихотворение - это ключ, открывающий тайную дверь. Во сне снова является знакомый приморский парк в ожидании осени, каменная набережная и Кислый лиман, переходящий в Зелёное море. Она торопливо идёт к выходу из парка, неудержимо стремится к воде. Она ступает в воду, идёт, заходит всё глубже, затем плывёт. Вдруг всё начинает меняться: вода становится ледяной, солнце прячется в тучи, налетает ветер. Она пытается повернуть обратно, но холодное течение подхватывает и непреодолимо несёт вперёд. Она кричит, пытается проснуться и не может. Что-то захватывает её, какая-то новая неизвестная реальность, сон во сне. В последние секунды она видит впереди летящего белоснежного Пеликана…
 
ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ЭННИ

Трудный день всегда заканчивается красивой луной!
Из рассказа девочки Дуси.

Солнечные лучи заливали их спальню воскресным утром. Супруг проснулся поздно и, не обнаружив жену дома, не слишком обеспокоился. Вчера он вернулся домой поздно после очередного корпоратива. На вечеринки в последнее время ходил один. Весело провёл время с сотрудницей соседнего отдела. Подумал: «Наверное, пошла в супермаркет или к подруге». Не спеша оделся и сварил себе кофе. Ему позвонили из офиса и срочно вызвали на работу. Он был востребован и незаменим.
 
Энн исчезла. Через неделю супруг заявил о пропаже жены в полицию. Его неприятно допрашивали, задавали вопросы, но в конце концов оставили в покое. Её нигде не нашли. Он облегчённо вздохнул.
 
Спустя несколько месяцев супруг почти не вспоминал об Энни. Вскоре дела его резко пошли в гору. Ему предложили возглавить налоговую организацию. Деньги полились рекой. Налоги платили все, кто скрывал - платил огромные штрафы. Супруг радовался важности дела и гордился своей обеспеченностью. Сошёлся с сотрудницей соседнего отдела. Купил четыре тренажёра и новый автомобиль бизнес класса. Стал мечтать о переезде в столичный город...

Мир старой земли истончался и ветшал. Небо пульсировало и приближалось к земле. Те немногие, кто не мог заснуть по ночам, запрокидывая голову, с трепетом вглядывались в бездну густого чёрного неба, всё явственней слышали шум - словно шум крыльев летящего облака саранчи. Осадки звёздной пыли осыпались сквозь прорехи реальности, увлекая за собой чьи-то жизни и образуя новые сгустки судеб...
 

часть 2 СЕВЕРНЫЙ ГОРОД


Дневник Художника:
ПОЕЗД

Что такое: было живое, а стало мёртвое? Это пень! Был ствол, потом стал пень. Пришла Пиявка, села на пень. У неё в руках три пуговицы. Если она их проглотит, что будет?
Из рассказа девочки Дуси.

В Зеленчумске я часто ходил на этюды. Иногда возвращался уже затемно и проходил дорогой через железнодорожную насыпь. Светились рельсы дороги на север, отражая зелёный глаз светофора, сияла Полярная звезда на чёрном южном небе. Я с тоской глядел на дорогу, уходящую вдаль. Мне хотелось туда. Там, за горизонтом, мне грезилась моя неоткрытая чудесная Земля Санникова. Каждый раз, когда я переступал железные рельсы, во мне словно щёлкала магнитная стрелка компаса, с непреодолимой силой обращая мой взгляд на север.

И однажды я решился. Собрал краски, кисти и вещи в большой рюкзак, повесил на плечо этюдник, взял под мышку вязанку холстов, запер дверь дома - мастерской, отдал ключ соседке и отправился на пленэр на неопределённый срок. Покинул родной Зеленчумск - Гринбокс после полуночи в поезде, идущем на север.

Попутчик, подполковник в отставке, низкорослый лысеющий грузный мужчина с кривыми ногами кавалериста, водрузил на столик литровую бутылку коньяка. Я достал поллитровую бутылку Нарзана. Подполковник налил мне и себе в пластиковые стаканчики. Мы выпили по первой. Крякнули и закусили хлебом с вяленой рыбкой. Мой собутыльник бережно достал из чемодана книгу с красивой яркой обложкой. На обложке были изображены прекрасная девушка с большими глазами и ярко-розовыми губами в декольтированном платье, туфлях на каблучках и мужественного вида широкоплечий военный. Они, театрально держась за руки, убегали от огромного краба, угрожающе поднявшего клешни в боевой стойке. Это оказалась повесть его собственного сочинения «Крабы - мутанты». Попутчик с гордостью развернул книгу и стал с выражением читать. В повествовании огромные крабы - переростки вылезли из волн Зелёного моря, потопили несколько небольших рыбацких судов, а затем, грозно рыча и оглушительно щёлкая клешнями, напали на город Зеленоморск. Доблестные воины Южфлота не растерялись, атаковали мутантов и защитили мирных жителей. Морякам, рискуя жизнью, помогали подразделения умных бронированных дельфинов. Главный герой - молодой майор спас героиню - красавицу прямо из жуткой пасти самого огромного мутанта. В финале истории девушка отдала красавцу - майору руку в обмен на предложение его сердца. В освобождённом городе началось срочное строительство консервного завода по переработке мяса краба. История почему-то напомнила мне сказку «Горшочек, вари», где все неожиданно наелись кашей. Раскрасневшийся подполковник читал подробные и многословные описания слаженных действий, рапортов, азимутов, паролей и команд армии и флота. Автору лично, видимо, за свою военную карьеру не удалось поучаствовать ни в каких военных действиях. Поэтому весь свой неистраченный героизм и невостребованное мужество излил на бумагу, а потом и на меня. «Южфлот не подведёт!» - в волнении восклицал он. Я согласно кивал. Коньяк то сглаживал чудовищное впечатление от стиля рассказчика, то, наоборот, усиливал. После затянувшегося литературного вечера, обессиленный и пьяный, я залез на верхнюю полку и заснул. Мне снились дельфины - мутанты,  русалки - подводницы в огромных бронированных бюстгальтерах и погонах на округлых обнажённых плечах. Во сне я был младшим дельфином и проснулся от страха перед предстоящим решающим сражением. Внизу храпел подполковник. Вагон раскачивало из стороны в сторону, словно лодку на волнах. Я вновь забылся тяжёлым хмельным сном...

Проснулся от звенящей, какой-то неестественной тишины. Пассажиры исчезли, поезд стоял. За окном брезжил рассвет. Я оделся, взял рюкзак и вышел из вагона. Оказалось, что поезда след простыл - вагон отцепили. Вокзал был пуст. Пустынны и железнодорожные пути, за исключением моего одинокого вагона. Я увидел улицы незнакомого спящего города...

ПОЛУОСТРОВ

Жил был Медведь. Он посадил репу. А выросла большая морковка. Медведь идёт по лесу и всех спрашивает:
- Как такое могло случиться?
 И вот он бредёт, а навстречу ему Фонарь Говорящий. Медведь говорит:
- Я тебя съем!
- Не ешь меня, я железный! Лучше я дам тебе волшебную палочку, ты ударишь ей по старому камню, который под берёзой растёт. У тебя появится всё, что пожелаешь: звёздное платье и две луковицы!
Из рассказа девочки Нюры.

Полуостров не был чудесным цветущим местом с водопадами и пальмами, отвесными скалами и золотыми пляжами на лазурном море. Он был обычным провинциальным северным городком, расположившимся на мысе у круглого, похожего на огромную горошину, озера. Но чудеса уже начали там происходить, живая и мёртвая вода из подземных ключей постепенно наполняла Гороховое озеро. Жители уже тогда чувствовали себя островитянами - Робинзонами, потерпевшими кораблекрушение, и дикими, невоспитанными аборигенами - Пятницами. Правда, чаще всего с острова «Невезения», вернее, с полуострова «Винный мыс», где вина почти не мучила, а вино мучило почти всегда, где любимым принципом жизни был «Алиба да ту!» (Псковское разговорное выражение, буквальный перевод: «Пусть оно само как-нибудь будет, а если не будет, то и ладно!») Но хрустальные воды тайной подземной реки потихоньку подтачивали фундамент, готовили весенний взрыв половодья, могущий вынести голубую льдину города в волшебное неизведанное плавание…

ВИННЫЙ МЫС

Пылесос в камине, вызываю клятву «Барсук»!
Из рассказа девочки Нюры.

Оказался в городе ранним утром, когда только светало. Я вышел в город. В центре маленькой привокзальной площади, огороженной бетонными полу шарами, посреди круглой клумбы стояла скульптура Барсука, поднявшего вверх саблю. Недалеко виднелась выкрашенная красной краской доска почёта. Над ударниками труда я прочитал надпись, сделанную белыми буквами: «Природа не аристократка, она любит мозолистые руки и делает откровения только челу, изборождённому морщинами». Из-за доски почёта вышел тощий полосатый кот, за ним - мальчик лет шести с большим чёрным пластмассовым автоматом. Мальчик прицелился и «выстрелил» в кота. Потом взглянул на меня и сказал:
- Скоро прилетит вертолёт, и я на нём полечу!

За площадью - сквер, разбитый прямо на ушедшей в землю улице. Виднелись верхние части крыш и дымоходы. Из некоторых труб поднимался дымок. У деревьев были отпилены ветки и прикреплены многочисленные новенькие скворечники с очень маленькими отверстиями. Но птиц видно не было. Видимо, они не смогли пролезть в свои новые квартиры. Немного подальше возвышались руины древней крепостной стены. Вдалеке за городом темнела пологая гора, покрытая еловым лесом. Впоследствии я узнал, что она называлась Невинная. Повсюду цвели белые подснежники и голубые пролески.

В северном городе не было снега. В центре городка высилась водонапорная башня с огромным гнездом наверху. В гнезде сидели два аиста и, запрокинув головы, весело и громко щёлкали клювами. Одноэтажный дом с приоткрытой свежеокрашенной железной дверью, евро окнами и надписью «Администрация». Перед ней - красивая ухоженная клумба с цветущими фиолетовыми крокусами. На клумбе сладко спал пьяный мужик с пышными чёрными усами. Неподалёку маленький хлебозавод с огромной надписью: «Традиции выпечки на дровах». В витрине магазинчика «Мечта» красовались торты в виде ёжиков с грибочками. Высокий пожилой дядька в роговых очках и старомодной шляпе стоял, взявшись за ручку двери магазина, и читал наклеенное на стекло объявление. Вкусно пахло свежеиспечённым хлебом.

Прямо от площади шла улица и выходила мысом к большой воде. На маленьком полуострове располагался уютный парк с детской площадкой, аллеей старых лип и рюмочной под названием «Винный мыс». Возле самой воды на сломанной скамейке неловко сидел нелепый человек с маленькой взъерошенной, точно воробьиной  головой с острым носом - клювом, спортивном костюме и ключом на розовой ленте, висящим на шее со спины. Человек, увидев меня, осклабился, показал рукой вперёд и скороговоркой проговорил: «Пасха красная!» Я посмотрел в направлении его руки. По водной глади плавали большие льдины. В озере на огромной льдине возвышалась маленькая белая церковь, словно тоже слепленная изо льда. Вода была ярко-зелёного цвета. Приглядевшись, я увидел внутри воды, как в зазеркалье, фантомные летние лужайки, круглые кусты, крыши домов. "Утонувшие воспоминания," - подумал я. Ветерок сморщил поверхность озера, и призрачная Атлантида исчезла. В небе висело одинокое огромное белое облако, по форме отчётливо напоминавшее океанический корабль. Облако почему-то не отражалось в воде. Постояв несколько минут, я в нерешительности повернулся и зашагал прочь.

Впереди меня, пошатываясь, шёл выпивший молодой мужик с бритым затылком ушастой головы и высоких рыбацких сапогах, неся под мышкой только что купленную в магазине хлебозавода буханку хлеба. За ним бежала большая драная собака. Дядька остановился, отщипнул большой кусок хлеба и кинул ей. Дворняга понюхала хлеб, но есть не стала. Поравнявшись с ними, я улыбнулся. Рыбак заулыбался в ответ, обнажив редкие, с прорехами, кривые зубы, протянул мне корявую мозолистую ладонь и неожиданно сказал:
- Меня Толиком звать! Корабль должен приплыть! Слышь, дай мне, срочно на пузырь не хватает!
Я порылся в кармане и протянул ему мелочь. Толик с поспешностью сгрёб монеты.
- Я корабль жду. Должен корабль приплыть, - сообщил он. Откусив от буханки, повторил:
- Жду корабль, скоро приплыть должен!
Он развернулся и бодро зашагал назад по направлению к рюмочной. Собака потрусила следом.
 
После полудня потеплело. Трава зазеленела, на глазах распускались листочки на деревьях. Вскоре стало жарко, словно наступило лето.
 
Улицы городка постепенно усеяли «павшие» - мужички с велосипедами, возвращавшиеся с работы, принявшие на грудь по положенной «банке» и сморённые неожиданной жарой. Возле администрации на самой красивой клумбе лежало уже трое. Рядом стояла женщина и разговаривала с одним из лежащих, выясняя, где зарплата и ключи от квартиры. Мужик, не в силах подняться, что-то невнятно отвечал жене.

Вечерело. Огромное красное солнце садилось в воду. Вода приобрела изумрудный оттенок. Стало прохладнее. Голубые льдины по-прежнему плавали в потемневшей воде. Похолодало. «Павшие бойцы» все разом поднялись, взялись за велосипеды и исчезли. На площади зажёгся единственный фонарь. Он ярко светил вертикально вверх, освещая высоко в темнеющем небе мерцающий океанический лайнер. В воде озера зажглись звёзды, в небесах - незнакомые созвездия. Наступила ночь. Стало немыслимо тихо и необыкновенно хорошо…

МЕДОВЫЙ БАРСУК

Гречка лежала на полу, и её подъедала Пиявка. Пиявку позвали ужинать засохшим грибом. Пиявка увидела свой портрет, висевший на стене, и пошла гулять. Что-то не так было с Пиявкой, но она была счастлива!
Из рассказа девочки Дуси.

Уже несколько месяцев я снимал комнату в деревянном голубом доме у хозяина дяди Феди на окраине Полуострова в деревне Ям. Деревенька находилась в низине - яме. Была ранняя осень. Вокруг дома рос старый фруктовый сад. Огромные, с перекрученными ветками и корявыми стволами, яблони стояли, угрохши яблоками. Под весом плодов ломались ветки. Ночи тихие и звёздные. Наступило время звездопада - вместе с гулкими звуками падающих яблок бесшумно чертили тёмно-синее небо падающие звёзды. В саду стоял круглый деревянный стол, покрытый клеёнкой. Поверхность стола иногда намокала, и в ней отражался кусок звёздного неба. Выходя ночью в сад, я мечтательно смотрел вверх, на Млечный Путь и причудливые розы блистающих созвездий. Потом подходил к столу и изучал «карту» будущего большого космического путешествия.

Возвращаясь вечером с этюдов, я обычно заставал хозяина на кухне. Он сидел на табуретке, упёршись спиной на холодильник, и читал потрёпанный журнал «Наука и жизнь». Дверца старого холодильника «Полюс» была сплошь заполнена наклейками с бэтменами, человеками - пауками и девами - воительницами. Флегматичный белый кот Клёпа по своему обыкновению лежал, поджав под себя лапы, на крашеном подоконнике рядом с большим зелёным яблоком и коробкой с лекарствами. Кот глядел в окно, иногда поворачивал морду и нюхал лекарства. На печке стоял чугунок с отваренной «в мундирах» картошкой, накрытый вафельным полотенцем, на столе - трёхлитровая банка солёных огурцов. Дядя Федя говорил: «Бери ложку, ешь картошку!» Я обдирал шкуру с дымящейся картофелины, посыпал крупной солью, насаживал на вилку корявый пупырчатый огурец, отламывал краюху ржаного хлеба и, наслаждаясь, ел. Вспоминал Юрия Гагарина. После триумфального полёта в космос ему часто приходилось участвовать в томительных банкетах и пышных пирах. И однажды, сидя за изобильным столом с изысканными яствами, он вдруг с сожалением сказал: «Мне бы сейчас картошечки «в мундирах» да с солёным огурчиком!»

Иногда к Фёдору заезжал его приятель Жора на скрипучем велосипеде. Федя спрашивал:
- Как жизнь молодая?
- По-старому.
- Откуда едешь?
- Да из города! По делам был и в магазинах!
- А почему ничего не везёшь?
- Как не везу? Вот батарейку для часов купил и два подшипника!
Потом они долго разговаривали о пчёлах.

Дядька Жора жил в соседней деревне Зажогино. На указателе с названием деревни какой-то шутник пририсовал палочку к букве «Г», изменив на «П». Получилось «Зажопино». Его дом стоял поблизости «Стоунхенджа» - недостроенной фермы. Над фундаментом возвышались мощные бетонные колонны, кое-где перекрытые балками. Место было возвышенное, на «Стоунхендже» почему-то не росла трава. Рядом протекала река, на другом берегу чернел старый графский парк, скрывающий в тени старых лип и елей руины некогда пышного поместья. По ручьям и канавам жили бобры - валили деревья и возводили плотины.

Мужик строил возле дома огромный гараж из старых шпал и брёвен, в который мог поместиться современный двухэтажный автобус. Машины у него не было, вернее, стоял сломанный старый красный москвич. «Зачем ему такой большой гараж?» - спрашивал я. Фёдор пожимал плечами, шутил, что друг нанял на строительство местных бобров.

Жора жил один, семьёй так и не обзавёлся. Стены его комнат поверх старых грязных обоев были обклеены яркими фото плакатами с изображениями улыбающихся смуглых тайских красавиц в розовых и лазурных купальниках на фоне моря и пляжа. Дядя Жора в молодости хорошо играл на гармони, его часто просили выступить на деревенских праздниках. Однажды возвращался со свадьбы навеселе. На лесную дорожку вдруг вышел медведь. Вмиг протрезвевший Жора не растерялся. Растянул мехи гармошки и стал играть. Медведь пошёл за ним следом, слушая музыку. Так и проводил его почти до самого дома.

У дядьки был большой сад. В саду вырыт круглый маленький прудик, в нём росли жёлтые кубышки и плескались караси, которых хозяин приносил с рыбалки и выпускал. Посреди пруда плавал выпиленный из фанеры и выкрашенный белой краской лебедь с чёрным глазом и красным клювом. Поодаль стояли большие ульи. Пчёлы были злые, кусали всех гостей. Говорил, что какая-то кавказская порода. Одна из пчёл на большой скорости врезалась мне в ухо, и я почувствовал удар лома. Дядька ловкими пальцами вытащил жало и успокоил: «Вовьё, так вовьё!» (Псковское разговорное выражение: «Ужалит, так ужалит!»)

Охранял хозяйство рыжий лохматый пёс по кличке Медовый Барсук. Барсук любил спать в будке. Иногда слышалось, как он храпел. Любимое лакомство собаки: свежие огурцы, мёд и крыжовник. Хозяин ласково гладил собаку и хвалил: «Никто не может, а Медовый Барсук может!» Барсук благодарно вилял хвостом и преданно заглядывал в глаза.

В длинные летние вечера, когда стихал ветер, и уплывали за горизонт облака, солнце медленно садилось за край деревни в розовые заросли Иван-чая. Железобетонный «Стоунхендж» отбрасывал ровные, длинные чёрно-фиолетовые тени, словно разрезая землю на полоски. В мире разливалась необыкновенная вязкая тишина, всё живое замирало. Рыжий пёс, освещённый оранжевым светом, неподвижно смотрел тёмными точками - глазами на мёртвый геометрический остов, превратившись в нелепую скульптуру собаки, словно часть сюрреалистической инсталляции какого-то безумного современного художника...
Вскоре Жора помер, так и не достроив свой ангар для танка. Дядя Федя забрал кавказских пчёл и Медового Барсука к себе.

ПРОТИВ ВЕТРА

Жили-были Макаронины. И вот они пошли гулять и нашли Тушёнку. И стали её есть. Ели они ели, пока не добрались до глаз Тушёнки. Тогда они глаза поделили и съели. А через неделю у них заболели животы. Им пришлось выплюнуть всю Тушёнку по кусочкам. Она погрозила им лапой и пошла. А сзади ковыляли глаза.
Из рассказа девочки Дуси.
 
Арне Николаевич жил в соседнем, в десяти километрах на запад от Полуострова, маленьком посёлке с красивым названием Пещеры. Приехав туда на этюды, я шёл по улицам и спрашивал, не сдаёт ли кто комнату. Мне показали на ладный домик возле старинной крепости с характерной каменной кладкой и голубями на крыше. Во дворе меня встретил невысокий красивый пожилой человек с седыми волосами, немного напоминавший Жана Маре в роли графа Монте - Кристо, только немного постаревшего и от этого ещё более мужественного. На крыльце «разговаривал» транзисторный приёмник, настроенный на волну эстонского радио. Широко улыбаясь, повёл меня в дом, усадил за стол, поставил передо мной тарелку с «мощнейшей» зажаркой:
- Вы поешьте с дороги!
Арне Николаевич оказался очень весёлым и очень добрым.

…Мы шли с Николаичем к его приятелю, Пал Палычу, который жил на окраине посёлка. Путь наш лежал по узкой тропинке, вдоль оврагов и каменистых уступов, мимо пустырей и огородов. В огородах сидели зайцы и ели капусту, бегали ёжики, летели к вечернему солнцу стаи птиц, возвращаясь с полей.
Пал Палыч - крупный пожилой человек с круглым красным лицом. Всегда носил бейсболку. Был у него большой старый пёс Мухтар, похожий на волка. Пал Палыч и Мухтар работали сторожами в краеведческом музее. У обоих - служебные таблички: на грудном кармане и ошейнике. Палыч носил свою карточку с гордостью, никогда не снимал. Пёс свою табличку периодически отгрызал. Мухтар любил рвать котов и душить соседских козлят, поэтому хозяин иногда брал его на поводок.

…Мы сидели в небольшой кухне, смотрели на маленьком мониторе видеокамеры авторский фильм Палыча о красивом морозном инее в крепости и пили коричневую вонючую самогонку. Мухтар лежал под столом. Иногда мы клали на него ноги, и он недовольно ворочался. Хозяин кидал ему кусочки сала. Арне Николаевич, залпом осушив стопку, утёр губы и воинственно сказал:
- Асса курат! (Искажённый эстонский: «Ах ты чёрт!»)
И добавил уже более благостно:
- Хорошо, что коровы не летают!
Потом рассказал смешной случай из прошлого:
- Как-то летом привезли в город зоопарк. И был там бегемот возле большой бочки с водой. Он разевал пасть с чудовищными клыками, и окружившая толпа нарядных жителей клала ему в рот куски хлеба и булки. Бегемот ел. Когда вновь разинул пасть, какие-то озорники насыпали туда камней и палок. Бегемот сомкнул челюсти и замер. Все с любопытством ждали, что же будет дальше. Немного подумав, бегемот подошёл к бочке, опустил туда голову, оказавшись массивным задом к толпе. Затем всех обдал коричневым фонтаном. Бегемот, держа морду в бочке, передвигался по кругу, помахивая хвостиком как маятником. А из-под хвоста била коричневая струя. Люди, уже не столь нарядные, разбежались.

Мы смеялись, наливали из пластиковой бутылки душмяную самогонку, чокались гранёными стопками и выпивали. Захмелев, затянули песню:
- Чёрный ворон, что ты вьёшься над моею головой…
Подвыпивший Палыч укоризненно сказал Николаичу:
- Вы, эстонцы, скучные. Выпив, не поёте, и застольных песен у вас нет!
Арне Николаевич тут же влез ногами на табурет, расправил плечи, поднял правую руку и громко, задорно запел по эстонски. Песня звучала как гимн. Закончив песню, как ни в чём не бывало сел и продолжил трапезу. Мы недоуменно и восхищённо смотрели на него.
- Про что песня? - спросил я, ожидая услышать что-то торжественное.
- Про пиво, - лаконично ответил певец. - Мы, эстонцы, всегда поём её за столом…

Арне Николаевич очень любил читать. Самодельные полки в его доме уставлены книгами: энциклопедиями, историческими романами, сочинениями про Сталина и немецко-фашистскую разведку, описаниями путешествий. Многие с автографами авторов. Говорил, что лично знаком с Кусто, Прохановым, и некоторыми президентами. На страницах красной пастой делал пометки и подчёркивал понравившиеся места. Рабочий стол с настольной лампой завален газетами и журналами, которые выписывал. На стене портреты Путина, Гагарина и Дина Рида, календарь с репродукцией картины «Утро в сосновом лесу». Коридор обклеен старыми советскими кино афишами с портретами кинозвёзд ушедшей эпохи. С афиши фильма «Синяя птица» улыбалась нарисованная ультрамарином Элизабет Тейлор. С противоположной стены на неё сурово глядел чёрно-белый Штирлиц - Вячеслав Тихонов.

На любой вопрос мой хозяин давал энциклопедически точный, но часто не проверяемый ответ:
- Сколько человек участвовало в штурме Зимнего дворца? Сколько времени проводит под водой белый медведь?
Исчерпывающий ответ следовал незамедлительно.

Арне Николаевич - великолепный и остроумный рассказчик. Большинство его историй также не проверяемы на детекторе лжи. Я подозревал, что реальные воспоминания переплетены с выдумками и сдобрены книжной информацией. Сам себя весело называл:
- Я автогонщик, велогонщик, самогонщик!
Однажды пришёл домой и радостно сообщил:
- Мне присвоили академика лесного хозяйства!
- Поздравляю! А как ты узнал? - спросил я.
- Да, мужиков встретил в магазине, вместе раньше работали в лесхозе. Они и сказали!
Спустя некоторое время стал поговаривать о поездке в Китай:
- Меня пригласили олимпиаду судить!
А однажды заявил:
- Скоро уезжаю в Вену дирижировать симфоническим оркестром! Будем исполнять Штрауса!

Арне Николаевич всегда смотрел новости. Однажды его чёрно-белый телевизор «Рекорд» сломался: старинного типа круглый переключатель каналов застопорился. Позвал друзей чинить: двух подполковников на пенсии - отца и сына. Они были нисколько не похожи друг на друга. Сын - крупный, важный и мордатый. Отец - маленький, тщедушный и застенчивый. Хозяин достал поллитровую бутылку самогонки, варварского вида пассатижи и отвёртки. Друзья выпили, и старший подполковник принялся чинить. Дело двигалось медленно. Младший подполковник выдвинул идею доломать переключатель и переключать каналы плоскогубцами. На это хозяин отреагировал:
- Спасибо Сулейману, что помог советом мне!

Выпивка быстро закончилась. Арне Николаевич достал из кармана мятые деньги и протянул сыну. Тот оторвал отца от починки и послал за бутылкой. Старик вернулся быстро, «замахнул» вместе со всеми стопку и вновь молча принялся за работу. Разговор пошёл веселее - сыном было высказано много дельных советов. Вторая бутылка опустела. Опять подполковник - отец сбегал за выпивкой и снова принялся ковыряться в телевизоре. Арне Николаевич стал рассказывать, как грузил на Кубу советские ракеты и общался с Фиделем Кастро. Сын соглашался, что Николаич - заслуженный разведчик и он тоже разведчик. Громко хвалили боевые заслуги друг друга. Старший молча чинил, и на малое время его оставили без внимания. Потом вспомнили про него, стали вдвоём ругать и укорять, что тот не разведчик и неряшлив, ходит в заштопанной фуфайке, позорит армию. Подполковник - отец смущённо улыбался, продолжая чинить переключатель. Выпить опять не хватило, и снова смиренный дядька пошел за бутылкой. Так продолжалось раз пять. В конце концов, не пьянеющий дед починил телевизор, автоматически надел ватник и, сунув пустую посуду в карман, отправился знакомой дорогой. Вернулся запыхавшийся и в мыле, но уже никого не застал. Его пьяные товарищи разбрелись кто куда. Лишь громко работал телевизор, показывая мыльную оперу «Богатые тоже плачут». Марианна что-то с надрывом спрашивала у Луиса Альберто, из её подведённых глаз капали крупные слёзы. Героиня по имени Марисабель плела интриги. Мой остроумный хозяин называл её Марисобес, а создателей сериала дерьмоварами. Придумывал и другим героям смешные, но неприличные прозвища.

Арне Николаевич любил готовить еду в чугунке в печке. Он крупно резал овощи с огорода: картошку, капусту, свёклу, морковь, брюкву, лук, чеснок и зелень. Жарил сало и делал белую эстонскую зажарку на сметане или молоке. Получалось очень вкусно. Наливал порцию котам в большую алюминиевую миску. Коты - родственники жили на чердаке. Их около десяти, они дикие, разного размера и толщины, но все одного белого цвета.

Мой добрый хозяин очень любил людей. У него была большая семья. Сыновья выросли и разъехались. Младший сын трагически погиб. Жена - русоволосая красавица Ольга, не смогла оправиться после смерти любимого сына и вскорости умерла. Долгое время Арне Николаевич жил один. Старший сын уже давно проживал за границей, в Швеции, и звал отца к себе.
- Что я там буду делать? Здесь я дома, захочу - траву покошу, захочу - на печи полежу! - говорил мой мудрый друг.
И добавлял задумчиво:
- Каждому своё!

В пожилом возрасте познакомился с очень хорошей женщиной Валентиной Петровной, тоже вдовой. Они долго встречались, а потом поженились.

Когда Арне Николаевич шёл встречать Валентину Петровну на остановку автобуса, надевал свой старомодный пиджак и галстук. На моё недоумение снисходительно говорил:
- Нельзя любимую женщину встречать без галстука!

Я был свидетелем на их свадьбе. Арне Николаевич одел костюм из розовато-серого кримплена с мраморными запонками, бордовый галстук. Вставил белоснежный накрахмаленный носовой платок в нагрудный карман уголком вверх. Валентина Петровна надела красивое платье и сделала причёску с завитками. Взяв ещё одного свидетеля, мы вчетвером отправились в ЗАГС.

Большой зал торжеств, освещённый солнцем сквозь большие полукруглые окна, был пуст. Посреди гулкого пространства стояли под ручку две трогательные фигурки: счастливые жених и невеста. Работник ЗАГСа поздравила молодожёнов и предложила обменяться кольцами. Я фотографировал церемонию. Арне Николаевич надел супруге кольцо на безымянный пальчик правой руки. Валентина Петровна попыталась одеть супругу кольцо на мозолистый заскорузлый палец. Кольцо налезло только наполовину, дальше никак. Арне Николаевич смущённо сказал:
- Палец опух от волнения!
- Тот ли у тебя палец опух от волнения? - иронично спросила невеста.

Однажды зимой мы шли с Николаичем по заснеженной улице. Впереди стояла пожилая женщина с высокими санками - финками и разговаривала с подругой. Издали завидев моего друга, стала что-то очень громко и язвительно говорить ему по эстонски. Тирада закончилась, когда мы почти поравнялись с ними. Арне Николаевич, не сбавляя темпа шага, тут же коротко и чётко парировал ей через плечо:
- Тюри юри!
Старая эстонка опешила. Ни я, ни подруга бабки ничего не поняли. Когда мы прошли подальше, я спросил:
- Что хотела от тебя эта женщина?
- Она сказала: «Ах ты, старый пень, говорят, на молодой женился? У тебя же давно не стоит!»
- И что ты ответил?
- Ещё как стоит!
Потом добавил со смехом:
- Я всегда «хожу» против ветра!

Арне Николаевич и Валентина Петровна любили копаться в своём огороде. На участке у них порядок: теплицы с огурцами и помидорами, аккуратные грядки с полосатыми кабачками и рыжими тыквами, заросли укропа и лука. В одной из теплиц - маленькие северные арбузы. Возле дома стояли бочки и старая эмалированная ванна с дождевой водой для поливки. Хозяин всегда по утрам умывался дождевой водой, называя её небесной. Валентина Петровна сажала повсюду пёстрые цветы. Я писал их на своём холсте, словно резал разноцветный винегрет. Посреди цветов бродили белые коты. Одна особо любимая хозяевами кошечка разлеглась на самой красивой грядке и грелась на солнышке. Посреди картофельного участка стояло пугало, сооружённое Николаичем из собственной старой одежды. Оно удивительно похоже на хозяина, характерно движение «рук» и наклон «головы».
- Автопортрет! - говорил я ему.

Иногда в огород приходили зайцы и безобразничали на овощных грядках. Возможно, что «длинноухие» уже жили поблизости: за старой баней в кустах. Хозяин выкопал в огороде ржавый остов винтовки Мосина, оставшийся со времён Великой Отечественной войны. Прицелился в баню и «выстрелил» по зайцам. Возле забора возвышались трёхметровые подсолнухи на толстых стеблях. Где-то далеко вдруг послышался шум винтов пролетающего вертолёта. Я вспомнил строчку стихотворения: «Подсолнух высокий и в небе далёком над степью летит вертолёт». И мне почему-то стало грустно и тревожно…

…Вечер в уютном, натопленном доме. Я лежу на горячей лежанке у печки, отогреваюсь после работы на пленэре. Валентина Петровна хлопочет возле плиты, запекая овощи и куриные крылышки, весело рассказывает о районном обществе слепых и слабовидящих людей. Как они любят ездить на экскурсии в Санкт-Петербург и его пригороды, «смотреть» дворцы, мосты и набережные, шумно делясь друг с другом впечатлениями в автобусе. Арне Николаевич говорит, что неплохо бы сходить к друзьям «сето» и изжарить енота. Ноздри щекочет чудесный аромат приготовленной в печке еды. Я смотрю на этих двух любящих друг друга, удивительно красивых людей и думаю, что главным сокровищем и украшением жизни являются люди. Сажусь за стол, покрытым клеёнкой с подсолнухами, где уже стоят тарелки и ложки, большая миска с разноцветным салатом из помидоров, огурцов и зелёного лука, порезан крупными ломтями хлеб, заварен чай с листьями мяты и чёрной смородины. Мне очень и очень тепло. Я дома…

Примечание: сето или сету - маленький народ, живущий на территории Печорского района Псковской области и приграничной Эстонии. Православные эстонцы, принявшие русскую веру ещё при царе Иване Грозном. Весёлые, певучие люди, периодически выбирающие своего короля, поющие народные русские, украинские песни, песни Любэ и Виктора Цоя, сохраняющие традиции и фольклор своего маленького народа.

ПРОСТО Я РАБОТАЮ ВОЛШЕБНИКОМ

Жили - были Котёнок и Щеночек. Щеночек Котёночка любил, не обижал. Но однажды бил его неаккуратно.
Из рассказа девочки Дуси.

Я собирался пробыть в северных землях несколько месяцев, но жил уже почти год. Правда, сколько на самом деле прошло: полгода, год или больше, сказать не берусь. Время здесь вело себя странно, словно пульсировало: то замедлялось и почти останавливалось, то сжималось до нескольких мгновений. Времена года как будто сбивались с очереди и путались: в зимние холода вклинивалось майское тепло, в летнем сонном покое блуждал февральский снегопад. Несколько раз я вспоминал об оставленных когда-то делах в прежней жизни и исполнялся желанием покинуть Полуостров. Собирал рюкзак и выходил на рассвете в направлении вокзала, но всякий раз возвращался. Иногда плутал в густом утреннем тумане, не находя дороги. Иногда вспоминал, что забыл документы и деньги. Вернувшись, я тут же успокаивался и напрочь забывал об отъезде. Я чувствовал себя дома на этой странной, непонятной, чужой, но такой уютной и ласковой земле...
 
Однажды у меня заболели зубы. Узнав, где находится городская больница, я направился к доктору. Была весна или осень. Листва уже облетела или ещё не распустилась. Длинное двухэтажное здание больницы неуловимо напоминало фронтовой госпиталь. Вдоль всего здания стояла аллея деревьев, высаженных через одинаковые промежутки, с грубо спиленными ветками. Нижняя часть стволов густо побелена известью, словно перевязана бинтами. Я шёл по аллее, словно вдоль фантастического строя покалеченных, перебинтованных солдат, которые от боли растопырили свои ампутированные конечности. Но всё равно стояли в идеальном строю, готовые вновь идти в бой.

Пожилая ласковая женщина, врач стоматолог вылечила мои зубы и посоветовала поставить коронки: обратиться к доктору протезисту Василию Ивановичу.
- Он волшебник! - с улыбкой сказала она.

Народ толпился возле кабинета протезирования. Правда, почему-то никто не занимал очередь. Люди разные, в основном пожилого и среднего возраста, которые уже длительное время жевали и нуждались в «капремонте». Приезжали и жители близлежащих деревень. В кабинет с любопытством заглядывал всклокоченный деревенский дядька в синем с белыми полосками спортивном костюме и кедах. Дверь кабинета приоткрыта, оттуда раздавались ужасающие звуки фрезы, распиливающей камень, и громкое радостное пение:
- Солнышку я руки протяну, ветру озорному подмигну... Просто я работаю волшебником, волше - бни - ком!

Иногда раздавались слабые человеческие стоны. Очередь со страхом прислушивалась к неестественному сочетанию звуков.

Звук шлиф машинки прекратился. Из кабинета выбрела старушка, держась рукой за щёку. Следом вышел доктор и сказал ей на прощанье:
- Ты плохо себя вела, родителей вызову! Если зуб отвалится, не выбрасывай! Принесёшь, обратно приклеим!
Затем бодро оглядел замерших в оцепенении людей. Взгляд его остановился на дядьке с чёрными усами, с зонтом - тростью в руках. Доктор гаркнул на весь этаж:
- Эй, усатый, как матрац полосатый!
Мужик подскочил, как ошпаренный, выронил зонт и побежал в кабинет. Через несколько минут художественное сочетание звуков возобновилось.

Василий Иванович - крепкий худощавый подтянутый немолодой человек. Красивое мужественное лицо украшали рыжие усы. Он напоминал героя старого советского фильма - фронтового врача, на чьих плечах госпиталь, переполненный ранеными бойцами. Врач спасал жизни, шутил с солдатами, поддерживал боевой дух. В него были влюблены все медсёстры.

В свободное от работы время Василий Иванович тренировал дворовую детскую команду по футболу. Сам с упоением гонял мяч. Вместе с мальчишками ходил на рыбалку. Своими руками делал всевозможные хитрые снасти. В его кабинете полки заставлены спичечными коробками, в которых лежали зубы, протезы и коронки, а в некоторых - самодельные блестящие блесны на сома и щуку. У доктора было два взрослых сына: оба играли в футбол, любили рыбалку и учились на врачей.

Кабинет доктора представлял собой «поле боя». Повсюду лежали пластмассовые и гипсовые челюсти и корявые гирлянды зубов. На столике в беспорядке разложены садистского вида инструменты, стекло с насыпанным порошком для пломб. Тут же лежала половинка очищенного апельсина. На стенах хаотически развешены фотографии любимых футбольных команд и картина маслом, изображающая морду коня – подарок от благодарного исцелённого.

В очереди пациенты шёпотом рассказывали ужасы. Как однажды доктор засверлил одному мужику язык, а потом на живую зашивал. Но больничная очередь - не то место, где можно поручиться за объективность информации. Василий Иванович дело своё знал и отремонтировал зубы почти всему городу и окрестным посёлкам.

Иваныч был ещё и хирургом. Когда накапливалось человек пять на удаление, он переходил в соседний кабинет, делал уколы новокаином и ловко расправлялся с зубами. Пациенты не успевали ойкнуть. В хирургическом кабинете военно - патриотический репертуар дополнялся лирическими попурри:
- Кто тебя выдумал, звёздная страна? А напоследок я скажу: «Прощай, любить не обязуйся…»
Закончив рвать зубы, выглядывал в коридор:
- Ни фи-фи сколько народу!
Выходил из дверей, напоследок сказав взволнованной очереди:
- Ну, кто ещё ко мне? Никто? Не хотите, как хотите!
Медленно вытаскивал из кармана брюк пачку сигарет, закуривал и неторопливо отправлялся на перекур. Через пять минут возвращался к своей обычной работе.

...Я сел в кресло и открыл рот. Доктор бегло осмотрел указанный мной зуб и пошутил:
- Взял бы талон на удаление! Мне нужно план выполнять!
Потом спросил, как моё имя. Я представился:
- Александр.
- Санёк - журнал «Огонёк»!
Опустил на нос очки, выбрал и вставил нужную фрезу, прицелился и включил бор машинку. Я зажмурился, вспомнив рассказ о том, как Василий Иванович «брал языка». В волнении раздвинул челюсти на максимальную ширину. В ушах что-то щёлкнуло, и я вдруг стал предельно хорошо слышать, словно оказался в зале театра с мощной акустикой: отошли в ушах серные пробки.

Василий Иванович сверлил мой зуб, вернее, всё сильнее углублялся в пень от зуба. Мне казалось, что он насквозь просверлит челюсть. Изредка металлический бур выскакивал из крепления ручки бормашины и застревал в дырке. Доктор вытаскивал застрявший бур своими сильными ловкими пальцами и вставлял обратно в ручку, вновь принимаясь за дело. Для меня он исполнял военные песни:
Рано - раненько до зорьки в ледоход
Собирала я хорошего в поход.
На кисете на добро, не на беду
Алым шёлком шила - вышила звезду.

Шила - вышила удалой голове
Серп и молот алый шёлком по канве.
И уехала кручинушка моя
Биться с недругом в далёкие края. («Кисет», музыка Блантера, слова Суркова.)

Бур в очередной раз застрял глубоко в нижней челюсти. Иваныч схватил его за конец, выдернул, он упал и закатился под кресло. Доктор наклонился, чтобы поднять его, вставить и опять сверлить, но не дотянулся до пола.
- Ну и … с ним, - задумчиво произнёс Василий Иванович и взял из железной коробки другой наконечник.
Потом негромко спел:
Идёт солдат по городу,
По незнакомой улице,
И от улыбок девичьих
Вся улица светла.
Не обижайтесь, девушки,
Но для солдата главное,
Чтобы его далёкая
Любимая ждала. («Идёт солдат по городу», музыка Шаинского, слова Танича.)
- В Сербии опять стреляли, - грустно произнёс он, неожиданно прервав песню.

С ним в кабинете уже давно работала пожилая, опытная, добрая, внимательная и смиренная медсестра Зинаида Ниловна. Обращался к ней:
- Эх, Зинка, Зинка, от трусов резинка! Ничего ты не понимаешь! Ругаю тебя, как пограничник свою собаку!

Старый глухой дед, которому закончили вставлять зубы, очень громко и искренне хвалил доктора:
- Василь Иваныч, у тебя руки золотые! Спасибо!
Врачу приятно, он улыбался в свои рыжие усы и кричал деду в ухо:
- Я сам глух, как палка!

В кабинет не решалась войти пожилая женщина - топталась перед дверью.
- Проходи, в коридоре я могу соврать! На рабочем месте не имею права!
Бабуля рассказала, что приехала из дальней деревни по рекомендации своей подруги.
- Кто тебя привёз? Зять, сын, любовник? Эх, ворона, поздно приехала!
Бабушка пыталась умягчить сердце доктора лестью. Рассказывала про свою одноклассницу, которой Василий Иванович вставил все зубы, и она теперь грызёт кости и щёлкает орехи. Иваныч смягчался:
- Сделаю тебе зубы. Будешь, как в фильме про Мейсона, иметь любовника с сигарой! Я не шучу, я на работе!

Придя на следующий приём, я сидел на лавке в коридоре и, улыбаясь, слушал доносящиеся из кабинета шутки доброго доктора. Дверь его кабинета была как всегда открыта. Некоторые воспитанные пациенты, уходя, пытались прикрыть за собой дверь. Василий Иванович кричал:
- Дверь открой!
Весёлому доктору были нужны зрители.

Доктор примерял протез миловидного вида даме с высокой причёской. Окинув её лицо критическим взглядом, произнёс:
- Фу, какая ты некрасивая!
Вытащил и стал подтачивать. Спустя минуту опять поставил протез на место и торжественно произнёс:
- Ты стала обладателем этой вещи!

А тем временем в очереди рассказывали очередные ужасы на медицинскую тему. Одна женщина, по виду бывшая учительница, рассказывала внимательной собеседнице:
- В том году лежала в больнице. Зашла в палату медсестра. Смотрим, а она пьяная. Стоять не может - шатает её. Маску одела, что бы перегаром не дышать. Опустилась на четвереньки перед койкой больного поставить капельницу. Поставила идеально! Талант не пропьёшь! Видать и держали потому на работе. Стариков ласково называла «детушками», «солнышками». Шутила с нами: «Вы тут не пищите. Видите жгут: на шею наложу!» После смены приехала за ней «скорая»: домой отвезти. Водитель зашёл в палату, спросил: «Какую старушку везти?» «Ты что, Лёха, это я с тобой поеду!» А недавно в отделении был пожар, старая электропроводка загорелась. Так эта медсестра помогала больных выносить из огня, а сама дымом задохнулась, погибла…

Я слушал пение «фронтового доктора», смотрел на пожилых пациентов, с надеждой глядящих на дверь кабинета. К горлу подступал комок. И вспомнилась любимая с детства песня:
Смерть не хочет щадить красоты,
Ни весёлых, ни злых, ни крылатых.
Но встают у неё на пути
Люди в белых халатах.

И дыхание станет ровней,
И страданья отступят куда-то,
Лишь нагнутся к постели твоей
Люди в белых халатах.

Сколько раненых в битве крутой,
Сколько их в тесноте медсанбатов
Отнимали у смерти слепой
Люди в белых халатах!

И на свете тебя еще нет,
И едва лишь откроешь глаза ты,
Твою жизнь охраняют от бед
Люди в белых халатах.

Вечный подвиг - он вам по плечу,
Ваши руки бессонны и святы.
Низко вам поклониться хочу,
Люди в белых халатах. («Люди в белых халатах», музыка Колмановского, слова Ошанина.)

МАТКИН БЕРЕГ

Моё терпение может лопнуть! Это в голове есть такой мочевой пузырь и он может лопнуть! А терпеть всё равно надо, чтобы свою подружку не убить!
Из рассказа девочки Нюры.

Я по-прежнему жил на окраине Полуострова в деревянном доме дяди Феди. В гости к хозяину иногда приходила его тётка из соседней деревни Козий Брод: маленького роста бабулька, смешливая и шустрая. Обнимала племянника и ласково приветствовала:
- Ну, здравствуй, выпердыш лисий!
Оглядывала дорогого родственника, взгляд останавливался на только что начищенных сапогах:
- Блестят, как соплями намазаны!

Бабка приносила в подарок трёхлитровую банку свежего молока. Звали старуху Васиха. Деревенских женщин называли по именам их мужей: Петиха, Васиха. Вовиха. Некоторые мужики давно примёрли, а имена их по-прежнему носили вдовы. Иногда давали характерные прозвища: Полеводиха, Почтарька.

Фёдор ставил на печку кастрюлю с супом и приглашал тётку «ись». Она не торопилась:
- Мне не на полешню! (Псковское разговорное выражение: "Мне не срочно!")

Васиха по-хозяйски усаживалась на диване, покрытом лоскутным покрывалом, с удовольствием включала пультом новый цветной телевизор. Как раз шёл мексиканский сериал. На экране накалялись страсти, героиня рыдала, затрудняясь в выборе меж двух достойных возлюбленных. Старуха комментировала события:
Я, бывало, всем давала
По четыре разика.
А теперь моя давалка
Стала шире тазика.
Я заинтересованно спрашивал её:
- А дальше, бабушка?
Оглянувшись ко мне, коротко отвечала:
- А дальше яйца не пускают!
Когда заканчивалась серия, будто нехотя садилась за стол, пробовала перегретый суп:
- Ожга! (Горячо!)
Брала краюху хлеба со словами:
- Съешь большой ломоть, будет в ж…е хломать!
С аппетитом ела, полтарелки на коленях и полу. Потом хозяин наливал всем чай. Доставал шоколадные конфеты на верхосытку (на десерт). Васиха толкала меня под локоть и шутила:
- Пей, воды много. Вода - дура, запруду рвё!
Закончив есть и пить, говорила:
- В окат! (Досыта набить своё пузо так, что можно потом катиться!)
Потом хитро глядела на нас:
Наел туго, завязал худо! Отнесите вы его, не обделал бы кого!
Сытая, опять садилась к телевизору, бормоча:
- Я на живот плечиста! Большая сыть пузо дерё!

В коридоре лежал этюдник и краски, на гвоздиках висели и сушились мои пейзажи. Васиха внимательно рассматривала картины, удивлялась и восхищалась. За свою жизнь она ни разу не видела живого художника. Разглядывала портрет Фёдора:
- Племяш как вбыльной! (Как настоящий!) Меня хоть убей, я так не нарисую!
Потом искренне восклицала, восхищённо оглядывая меня:
- Какой специалист! Такого специалиста в губы надо целовать!

Васиха вспоминала молодость, рассказывала, как ездила к подруге в Ленинград. Я спрашивал её:
- Понравился Питер? Дворцы, мосты, набережные?
- Дворцов не помню, а в комнату смеха ходила, в магазине кофту жёлтую купила, такую красивую, броскую, что милый из-за горы уссытся!
Потом ещё припоминала:
- Гуляли в городе по саду, там статуи голых мужиков и баб!
И тут же декламировала:
Стоит статуя
Глазами вниз.
А вместо …
Лавровый лист.

Расставаясь, обнимала и целовала племянника, смахивала слезу. Фёдор совал в карман её старой куртки пригоршню леденцов и карамелек. Бабулька философски замечала:
- Жизнь натолкает в короткие оглобли! Маткин берег! Ах ти тошненько!

Однажды я решил разведать окрестности в поисках новых мотивов для этюдов. Заодно и проведать знакомую весёлую бабку. Прихватив блокнот с карандашиком для зарисовок и кошёлку с пустой трёхлитровой банкой, вышел из дома. Дядя Федя указал мне направление, махнув на прощанье рукой. Вскоре я вышел к речке и пошёл вдоль заболоченного топкого берега. Хорошо, что по совету хозяина, обул резиновые сапоги. Действительно, козий брод! Поднявшись по склону, наконец, увидел раскинувшуюся на пригорке деревню. Перед крайним домом лежала на тропинке большая гадюка и грелась на солнышке. Я с опаской обогнул её и двинулся разыскивать дом Васихи.

Я шёл по улице. Никого не было видно. На двери одного из домов я разглядел висящую на замке калошу. И сразу вспомнились рассказы Фёдора о деревенском житье - бытье: «В деревнях раньше людей жило много. Работали в колхозах. Дома никогда не запирали. Пошёл в магазин: палочкой дверь подпёр. А если уезжали в район: вешали замок, рядом на гвоздик - ключ, на этот же гвоздь - калошу: прикрыть ключ. Жили бедно, но весело. В голодные годы ели тюрю: хлеб, лук и огуречную траву (траву с запахом огурца) крошили в сыворотку. Получалось что-то вроде окрошки. Так от слова «тюря» произошли другие слова. Если парень влюблялся в девушку, шутили: «втюрился». Если ребёнок съел кашу: «стюрюшил». На тему еды в деревне говорили: «дрязгать» (ложкой в тарелке перебирать, вместо того, что бы есть); «мыргать» (не есть, а грустить); «окусываться» (таскать со стола куски еды); «модный» (разборчивый в еде).
От Фёдора, Васихи и деревенских я слышал смешные образные выражения и обороты речи: «По закожью разбежится» (если съел что-то несытное); «Под рубахой не видать» (всё равно, что поел); «Не сиди галонная» (не сиди голодная); «Голова как лукно» (голова разболелась); «Глазы выголил» (глаза выпучил); «Наелся как клещ»; «Молчать, пока зубы торчать».
Перенял множество красочных ёмких словечек: «огорить» (с горем пополам купить), «дражить» (раздражать), «зяпать» (громко говорить), «плызать» (медленно и неэффективно перемещаться), «кадрелить» (капризничать), «отпырхнуться» (отойти, выздороветь), «кошелиться» (долго собираться), «супониться» (морщиниться), «каляниться» (напрягаться), «костопыжиться» (растопыриваться), «крутой» (быстрый), «натурный» (упрямый), «приборный» (аккуратный), «млявый» (вялый), «блёдый» (бледный), «блёдая дуплянка» (бледная поганка), «побояшка» (слуховой раздражитель), «пахалова» (неаккуратная, распущенная), «одоробла» (бестолковая, глупая), «швейка» (шустрая), «посёстра» (любовница мужа), «чёска» (наказание), «пудик» (тепло оделся или хорошо поел), «даинька» (недавно), «впроплак» (со слезами в голосе), «сглуху» (укрыться с головой одеялом), «втрюшечку» (трусцой), «заковревши» (давно не мывшись), «заколохши» (замёзнув), «укистивши» (если к платью прилипли волосы или нитки), «сгрибивши» (надувшись от обиды).

Иногда слова уменьшались до звуков: «е» (имеется в наличии), «ё» (вот оно), например:
- У тебя ножницы есть?
- Е!
- Где они?
- Ё!

Задумавшись, я прошёл почти всю деревню. Вдруг послышался переполох. Впереди увидел двух женщин у колодца, которые издали махали мне руками и кричали. Я поспешил к ним. У «журавля» росла старая, раскидистая липина. Возле липы испуганно мычала чёрная корова с белой звёздочкой во лбу, запутавшись копытом в длинной цепи. Рядом лежало большое оцинкованное корыто. Бабы заглядывали в колодец и что-то туда говорили.
- Васиха упала! Пособи вытащить, малец! - наперебой сообщили мне.

Из тёмного нутра колодца раздавался жалобный голос. Я крикнул «утопленнице», что бы встала одной ногой в ведро и крепко схватилась за цепь. Вдвоём с крупной широкоплечей бабой Петихой мы схватились за цепь и вытащили мокрую, испуганную, замёрзшую старуху.

Как впоследствии выяснилось, Васиха накануне вечером засиделась у соседки и забыла про корову. Не доенная, мучимая жаждой Ночка всю ночь простояла, привязанная к дереву. На рассвете хозяйка вспомнила и поспешила к бедной своей кормилице. Собралась, уж было, напоить животину. Рассерженная Ночька боднула под зад наклонившуюся за ведром бабку. Осверивши (потеряв равновесие), Васиха упала в колодец. Простояла в ледяной воде всё утро, жалобно взывая о помощи. Наконец-то её крики услышала соседка. В это время подоспел и я.

- Честь отдать! - сказала мне вторая женщина, очень низенькая и очень полная, с круглым личиком и малюсенькими голубыми глазками. Все называли её Сашечка - «Метр на метр».
- Где же ваши мужики? - спросил я.
- Кто где: кто в районе, кто в поле пасётся! - ответили бабы.
- Как это «пасётся»? - не понял я.
- Стадо пасёт!
- Замёрзла! Комом, кулем, уши колом! - шутила тётка Васиха, кашляя и сморкаясь.
- От простуды надо запечь вшу в булочку и съесть. А если горло заболело или кашель: жабу изловить и подышать на неё! - советовала подруге Сашечка.
- В меня бражка е! - вспомнила Петиха.
- Ё! С меня хлебня (еда)! - обрадовалась Васиха. - Пошли, художник!

И мы направились к большому деревянному дому, глядевшему на нас окнами с белыми кружевными занавесками и ярко-голубыми ставнями, словно огромными наивными глазами. Зашли в избу. Внутри стояла русская печь. Горница была перегорожена выцветшей ситцевой занавеской, с когда-то розовыми розами на синем фоне. В спальной части стояла кровать с железной сеткой и грубо сколоченные деревянные нары. Мы сели за большой круглый стол. Сашечка втиснулась в кресло, я уселся на деревянную табуретку с дыркой посередине. В центре потолка, рядом с лампочкой, на загнутом ржавом гвозде, висела в сетке буханка хлеба и батон. Хозяйка попросила его достать.
- Почему у Вас хлеб под потолком висит, да ещё посреди комнаты? - недоуменно спросил я.
- Чтоб крысы не сожрали! - ответила бабка и указала на большую дырку в буфете.

На столе появились: алюминиевая миска с творогом, трёхлитровая банка простокваши, сорванный в огороде зелёный лук. Васиха накладывала нам в тарелки гречневую кашу с салом. Сашечка пододвинула к себе тарелку с кашей, влила туда простокваши (побелила) и попросила хозяйку:
- Всыпь мне пяску!
- Каша же с салом!
- Всё равно всыпь!

Бабушка выставила на стол сахар - песок. В горницу зашла Петиха с лимонно-жёлтого цвета эмалированным бидоном бражки в руке. Бидон источал «ёмкий» запах. (Бражка - алкогольный напиток. Состав: сахар или конфеты, сладкие яблоки, сливы, дрожжи, вода. Бидон ставился на лежанку печки, укутывался фуфайками. Стоял и бродил до готовности. Запах ужасен. Можно перегнать в самогон. Но чаще пили так.)

С ней были ещё две женщины: Тонька - Блоха и Валька Длинная. Они поставили на стол пластиковую бутылку самогонки и кулёк конфет «Школьные». Следом появилось двое чумазых детей лет восьми - десяти: мальчик и девочка. Девочка прижимала к груди двух серых котят, у мальчика в руках была палка. Котята жалобно курнявкали (мяукали). Дети бросили котят и полезли за конфетами. Хозяйка резала хлеб, обращаясь к внучке, со словами:
- Первый кусок - чтоб сиськи росли, второй кусок - чтоб мальцы любили!
Дети запихали за щёки конфеты, стали смеяться и шалить. Бабушка погрозила им пальцем:
- Шкуру чулком спущу!
Ребята насовали конфет в карманы и убежали на улицу.

Налили и чокнулись. Я выпил самогонки и закусил кашей. Потом запил простоквашей. Женщины оживлённо разговаривали, шутили и смеялись. Объектом шуток избрали Вальку Длинную, высокую молодую женщину, не так давно вышедшую замуж:
- Ты зачем за Кольку замуж пошла? Ён не с красы, отвернувши, не наглядеться. (Он некрасивый, отвернувшись, не наглядеться.)
Ниже тебя, да ещё пьющий!
- Да он как выпьет, не бьёт меня, не буянит, а спит тихо, как мушинка (маленькая муха)! - оправдывалась молодуха.

Хозяйка подливала в стаканы браги, мы пили и смеялись. Перед глазами приятно плыло, выпивка и закуска уже не казались чудовищными. Васиха загадывала загадки:
- Моя милка - крокодилка. А котора в её была мать? Можно ли солёный огурец через крышу перекинуть?
Я надолго «завис» в раздумье. Ответов я так и не получил. Потом компания весело запела:
Два кусочека колбаски
У тебя лежали на столе.
Ты рассказывал мне сказки
Только я не верила тебе. («Два кусочека колбаски», музыка Окорокова, слова Ивановой, Окорокова.)

Неожиданно у меня заболел живот. Видимо, я переоценил свои физические возможности. Я попросил разрешения прилечь. Хозяйка проводила меня к лежанкам со словами:
- Шо в тябя болит, живот? Не, брюхо! Понос? Не, дристуха!
Подруги продолжали звенеть стаканами и веселиться. Я закрыл глаза и отключился...

Очнулся от громкого возгласа: «Вы выиграли приз!» Долго не мог понять, где я и что со мной произошло. Я лежал на деревянных нарах. На до мной на стене, на гвоздике висел треугольный красный вымпел с золотой бахромой и вышитой надписью: «Победитель соцсоревнования». Вечерние лучи освещали комнату. На комоде работал телевизор. Показывали «Поле чудес». Над телевизором в углу висела маленькая иконка под стеклом, обрамлённая выгоревшими бумажными цветами. На подоконнике темнели куски коричневого хозяйственного мыла. За окошком на улице слышалось мычание не доенной забытой коровы и лай собаки. На ситцевой занавеске висели котята, уцепившись за ткань когтями, и раскачивались. Цветастые обои на стенах кое-где ободраны. И под ними видно, чем раньше были обклеены стены: политической картой мира. Под потолком тускло горела лампочка на чёрном перекрученном проводе, освещая подвешенный в сетке батон. В кресле перед телевизором, сцепив маленькие ручки с короткими пальчиками на круглом брюшке, громко храпела толстушка Сашечка по прозвищу «Метр на метр». За неубранным столом с грязными тарелками и пустой пластиковой бутылью сидела Васиха и кормила внучку клубникой. Девочка держала в одной руке лохматую одноглазую куклу, другой рукой брала ягоду и клала в рот.
- Гляди ка дочушь, кака крупна ягода, в бараньи яйца! - говорила подвыпившая старуха.
Внучка ела и просила бабку:
- Бабушка, научи меня выражениям!
- Кого?
- Ну, матом ругаться!
- А, … твою мать!
- Это я знаю, бабушка!
- Ну тогда … за ногу!
- Это я тоже слышала, ты мне что-нибудь новенькое расскажи!
- Ах ты, сикляха (маленький муравей) сухобзейная (худая, стройная)! Маткин берег! Ах ти тошненько!
Я шёпотом повторил:
- Ах ти тошненько! Маткин берег! И закрыл глаза.

ВЕРТОЛЁТ

Держи голову в пустоте!
Из рассказа девочки Нюры.

…В тот последний месяц всё было по-прежнему. Городок жил своей обыденной привычной жизнью. Весна была в самом разгаре. Старый сад моего хозяина дяди Феди вскипел белой пеной и дружно зацвёл. В саду загудели пчёлы. Стало очень тепло. Все ждали наступления скорого лета.

Однажды ночью вдруг ударил сильный мороз. Утром сад стоял голый. Все цветы с яблонь осыпались, пчёлы исчезли. Старый хозяйский пёс по кличке Медовый Барсук сорвался с цепи и в ужасе носился по участку. Потом сел посреди сада и жалобно завыл. Небо приобрело необыкновенный изумрудный оттенок. Озеро у берегов замёрзло. По горизонту прошла тёмная, почти чёрная полоса иной воды, словно очерчивая границу. Деревья как-то испуганно посерели, лишь чернел на Невинной горе сильно разросшийся за последние годы высокий ельник. Низко над городом грузно пролетел большой военный вертолёт, чуть не задев водонапорную башню, наполнив звенящую тишину гулом тревоги. Мне вспомнился мальчик с пластмассовым автоматом, который хотел стать вертолётчиком и целился в кота. Я посмотрел на вертолёт и вспомнил, как он похож на описание саранчи из Апокалипсиса: «По виду своему саранча была подобна коням, приготовленным на войну… На ней были брони, как бы брони железные, а шум от крыльев её - как стук от колесниц, когда множество коней бежит на войну; у ней были хвосты, как у скорпионов, и в хвостах её были жала…» (Откровение святого Иоанна Богослова, глава 9, стих 7-10.)

Я чувствовал, что-то должно произойти, какие-то очень важные события, трагические и радостные одновременно. По телевизору каждый день передавали тревожные новости об эпидемии рыбьего гриппа, землетрясениях и катастрофах, борьбе с международным терроризмом. По утрам у меня сильно кружилась голова. Я перестал писать картины. Мне стало трудно записывать свои впечатления. Я силился вспомнить, откуда я приехал и что мне, наверное, нужно срочно вернуться. Но куда? Я забыл, где я раньше жил и что со мной было. Ночами мне снилась большая снежно-белая птица с большим красным мешковатым клювом, похожая на пеликана...
Конец дневника Художника

НАВОДНЕНИЕ

…Ибо, как во дни перед потопом ели, пили, женились, выходили замуж, до того дня, как вошёл Ной в ковчег…
Евангелие от Матфея 24:38

Начало лета выдалось жарким и засушливым. Ясным солнечным июньским утром вдруг стала подниматься вода. Вода надвигалась с озера, местами сочилась прямо из-под сухой потрескавшейся земли. Вода была стеклянно-прозрачная, очень холодная и имела необыкновенный изумрудный оттенок, словно вода высокогорных альпийских рек. Она постепенно наполняла улицы, но неравномерно, почему-то обходя некоторые дома и целые участки, независимо от их расположения. Первой скрылась под водой рюмочная под названием «Винный мыс». Проваливался городской участок железной дороги. Старый одинокий вагон с изображением парочки, танцующей лезгинку на фоне двугорбой горы на выцветших занавесках, скрипнул, покачнулся и стал медленно съезжать в чёрную трещину, наполненную водой.
 
Жители не испугались, а стали разбредаться кто куда. Кто пошёл за вёслами и отвязывать лодку. Кто, сняв ботинки или туфли, закатав брюки или подобрав полы платья, пошлёпал босиком прочь. Кто-то и вовсе остался дома, заперев дверь и включив телевизор.
 
Дети радостно бегали вдоль образовавшихся озёр и ручьёв. Сооружали кораблики из коробок и досок, запускали и тут же расстреливали их камнями. Мальчик с чёрным пластмассовым автоматом, прижимая к уху игрушечную рацию, громко сообщал: «Пылесос в камине, вызываю клятву «Барсук!» Его товарищ запускал над водой бумажные самолёты. Вместе с ними бегал и прыгал блаженный человек с птичьей головой Кайчибрис по фамилии Кайчибрёс. Он часто находился среди детворы и ребята давно привыкли к нему. Иногда дети его дразнили, но он не обижался, только улыбался, обнажая беззубый рот. Они кричали: «Давай, Чибрик, давай Кай!»

Две русоволосые веснушчатые девочки усадили замызганную тряпичную куклу с лохматыми оранжевыми волосами из шерстяной пряжи в картонную коробку из-под торта «Полено» и пустили в воду. Заворожённо глядели на неё, одинаково прижав худенькие ручки к груди. Старшая тихонько напевала: «Принцесса на волнах качается, плывёт на корабле. Все замки её ждут белокаменные, все короли её ждут изумрудные».

Несколько заядлых рыбаков побежали за сетями и удочками, надеясь на скорый богатый улов. Долговязый голубоглазый мужик Толик по прозвищу Ассоль возбуждённо размахивал поломанным спиннингом и кричал: «Корабль плывёт! Корабль плывёт!» Ассоль в волнении бегал вдоль кромки воды. Его возглас подхватил Кайчибрис. Он радостно закричал: «Пасха красная!» и засеменил по воде вслед за рыбаком. Оба скоро скрылись из виду.

Город пустел. Памятник Барсуку с саблей скрывался под водой. Над поверхностью возвышалась только его лапа, сжимающая клинок. За саблю зацепился плывущий кусок фанеры, отвалившийся от доски почёта, с надписью, сделанной кроваво-красными буквами: «Мы не можем ждать милости от природы, взять их у неё - наша задача!»

Большое облако - океанический лайнер, всегда неподвижно висевшее над городом, медленно развернулось и поплыло к горизонту. Водонапорная башня с гнездом аиста на верхушке постепенно уходила под воду. В гнезде стоял аист, беспокойно вертя головой в поисках пропавшей подруги. В свободной воде вдруг стали выпрыгивать рыбы, словно пытаясь взлететь. Чайки, сложив крылья, с большой высоты снарядами ныряли в воду. Небо и вода изменили свойства, поменявшись местами. Рыбы уже парили в воздухе, растопырив перламутровые плавники. В глубинах озера летали стаи птиц.

На изумрудных волнах покачивался коробок - кораблик с перевёрнутым названием «Полено» на борту и рыжей принцессой на палубе. И вот уже не видно картонного пароходика с растрёпанной куклой. По воде скользила лодочка с двумя нарядно одетыми сёстрами, одна в голубом, другая в золотом. Рядом плыла огромная белая птица, похожая на пеликана. Дети спокойно трогали кончиками пальцев сияющую воду и улыбались пеликану. Вскоре лодка и птица растворились в густеющем влажном воздухе. Начался дождь. Капли были похожи на крупные перламутровые жемчужины, они отрывались от водной поверхности и летели вертикально вверх. Из-за горизонта медленно поднимались снежные облачные цитадели небесных городов. Над поверхностью сверкающей воды освобождённого озера вдруг на секунды явственно показался огромнейший панцирь или кожистый хребет древнего морского чудовища…

ПОЛЁТ АИСТА

Радужные мыльные пузыри нужны, чтобы украшать небо.
Из рассказа девочки Дуси.

Нестерпимо сияло обнажённое солнце. Над Морем - Озером появилась разноцветная дуга радуги, раскинувшаяся по всему видимому пространству, словно хрустальный мост в новый мир. Вода была спокойна и тиха. Только под радужным мостом на воде покоилось большое аистиное гнездо с замершей, словно скованной сном, длинноклювой птицей. Аист встрепенулся и медленно поднял голову. Медленно выпрямил свои длинные ноги. Медленно оглядел затопленную изумрудной водой родину. Потом, запрокинув голову, посмотрел вверх, словно увидел в небесах Новую Родину. Защёлкал клювом, распрямился, медленно расправил крылья и, широко взмахнув, медленно полетел. Он поднимался всё выше и выше, кружа в восходящих потоках семицветного воздуха, пока не стал маленькой точкой и вовсе исчез…


часть 3 ГОРОД – ОСТРОВ


УТОНУВШИЕ ИСТОРИИ

Мама! Как меня звали в детстве?
Из рассказа девочки Дуси.

На пустынную песчаную отмель волна вынесла две мокрые тетради. Ветерок с задумчивым шорохом перелистывает подсохшие страницы, словно читает. Тетради пострадали от воды: разбухла и покоробилась бумага, размылись карандашные наброски. Но тексты разборчивы. Два дневника. Один написан мужским почерком, второй -  женским.

Первая тетрадь подписана: «Дневник Художника». Почерк автора чёткий и стремительный, в конце превращается в отрывистые  каракули, повествование обрывается. На последней странице рисунок приморского парка и одинокой женской фигуры в валенках и рюкзаком, идущей по дорожке к выходу по направлению к морю. И быстрый выразительный набросок летящего пеликана.

На обложке второй тетрадки написано: «Дневник Энни». Почерк женский, буквы крупные и круглые. Листы были некогда скручены в трубку. Неизвестный Робинзон с необитаемого острова свернул свои письмена в плотный рулон, втиснул в бутылку и бросил в море в надежде на помощь. Или хотел поведать историю своей непростой жизни. Бутыль лопнула или разбилась. Рукопись подписана: «Энни - раба Божья Анна. Город - Остров».

Дневник Энни:
МЕТЕЛЬ

Когда мне снится страшный сон, я всегда закрываю глаза!
Из рассказа девочки Дуси.

…Я в ужасе проснулась. Мир вокруг меня изменился до неузнаваемости. Я уснула в знакомом мире а очнулась в незнакомом. Я уснула в конце лета, а проснулась зимой. Я иду по льду посреди морозной снежной вьюги. Ветер воет страшными звериными голосами, ничего не видно, кроме кружащихся стай сумасшедших белых мух. Я хочу остановиться, закричать и не могу, мои губы плотно сжаты, мои ноги, обутые в тёплые валенки, идут сами по себе. Я смутно вспоминаю, что накануне вечером было очень холодно и я заснула одетая в своей постели. Откуда-то знаю, что иду на остров к старцу. Я иду, мне очень страшно, вокруг мерещатся страшные, облепленные снегом, чудовища. У меня за плечами рюкзак, а в нём лежит вязаный свитер, позвякивает кружка и термос. В термосе горячий чай, я сейчас остановлюсь и сяду прямо на снег, достану термос и буду пить горячую сладкую жидкость и греть руки о кружку. Но останавливаться нельзя, потому что потеряю направление, заблужусь и замёрзну, меня съедят голодные серые волки и, потому что меня ведёт мальчик, и он не разрешает останавливаться. Я смотрю вперёд и вижу среди крошева снега образ - призрак его доброго детского лица. Я иду за ним вперёд.

Неожиданно стихает ветер и прекращается метель. Я стою на льду озера или моря, справа впереди меня в нескольких сотнях метров кусок замёрзшей суши - остров с маленькими домами и деревьями. «Если бы не распогодилось, могла проскочить мимо острова», - мелькает ужасная мысль, и от неё холодеет внутри. Уже темно, непривычно глубокое сине-чёрное небо с нестерпимо яркими звёздами, и кажется, что оно повсюду, даже подо мной. Одна из звёзд, вдруг резко сверкнув, летит по большой дуге снизу вверх и бесшумно вспыхнув, гаснет. Я подхожу ближе, вижу силуэт крайнего дома, вижу слабый свет в занавешенном фиолетовой тканью окошке. Протягиваю руку, чтобы постучать. Нежданно дверь сама отворяется, и чья-то сухая тёплая рука затягивает меня в дом. Передо мной стоит маленькая сухая старушка с белым лицом и очень светлыми голубыми глазами.
- Ты Анна? - ласково и странно нараспев спрашивает она.
- Да, наверное, сама не знаю, - отвечаю я.
- А внучек мой Коля в волнении бегает по комнате и говорит: «К нам Анна идёт! К нам Анна идёт!»
Из-за спины бабушки выглядывает мальчишеское лицо, и голова моя кружится: узнаю его, это тот мальчик, что вёл меня сквозь бурю.
- Я гостинец несу старцу, свитер вязаный, - говорю, словно оправдываясь.
- Он на лодке уплыл, месяц как нету его, - поёт старушка.
- В прошлом году уплыл, вверх-вниз по реке народ спасать, - добавляет Коля.
- По какой реке? - удивляюсь я.
- По Чёрной реке. Ты лучше оставайся пока у нас, ложись, отдохни с дороги.
Так я осталась на острове, назвавшись именем Анна. В этом зеркальном имени, как в тёмном зеркале, утонула моя прошлая половина: прежнее имя и моя прежняя жизнь…

АССОЛЬ

От солнца не ленись - свет будет. От солнца будешь лениться - дождь пойдёт.
Из рассказа девочки Дуси.

Я проснулась поздним утром следующего дня. В доме никого не было. Одевшись, вышла из дома. Было почему-то очень тепло и не видно никакого снега. «Растаял за ночь?» - недоуменно подумала я. Лёд тоже исчез без следа. Водная гладь светло-голубого Озера - Моря спокойна, лишь слабый ветерок собирал кое-где морщины ряби. Подняв голову вверх, увидела в воздухе стаи медленно кружащих, как бы танцующих птиц. Приглядевшись повнимательней, поняла, что это рыбы. Стаи серебристых рыб торжественно парили в воздухе, блистая на солнце чешуёй. Подойдя к кромке берега, я разглядела летящих под самой поверхностью воды белых птиц. Иногда крыло той или иной птицы выскальзывало на поверхность Моря - Озера, рассекая воду на сверкающие брызги. Недалеко от горизонта часть моря имела совсем другой цвет: тёмная, почти чёрная полоска иной воды проходила по всей видимой широте озёрной глади, словно очерчивая границу. Вдруг рыбы и птицы приостановили свой волшебный танец, Море - Озеро посинело, и с поверхности воды пошёл дождь. Капли были крупные, редкие и падали вертикально вверх. Солнце светило по-прежнему, появилась радуга, уходя разноцветным рогом в глубину морской бездны. Удивительный дождь скоро закончился. Поднялся прохладный ветерок, усиливаясь в ветер, и с линии горизонта по небу поплыли низкие белые облака, быстро увеличиваясь в размерах. Когда облака заполнили всё видимое пространство неба, ветер неожиданно стих и наступила какая-то немыслимая тишина. На краткое время исчезли все звуки и движения. Я заворожённо смотрела в небо. Облака фантастическим образом образовали величественные цитадели воздушных городов. Я разглядывала затейливые дома, башни, круглые площади, лучи улиц, деревья, выстроенные сверху вниз в опрокинутом небесном зеркале. Снова подул ветер, но уже с другой стороны, он был жаркий и как будто пряный, воздушно - гипсовые фантомы поднялись вверх и стали дымчатой прозрачной перьевой облачностью, словно сферически выгнутой поверхностью неожиданно приблизившейся гигантской планеты - океана Солярис.

Я отвела глаза от неба и огляделась вокруг. Метрах в ста от меня был ветхий деревянный причал с прибитыми к доскам автомобильными покрышками, на нём стоял высокий человек и неотрывно смотрел вдаль. Я подошла и окликнула его. Он вздрогнул, обернулся и сразу спросил:
- Ты с корабля?
- Нет, я пришла сюда по льду.
- По какому льду?
- Вчера была метель, мороз, я ночью вышла к острову.
Он не удивился и, неожиданно протянув мне корявую ладонь, сказал:
- Слышь, дай мне, на пузырь не хватает!
От неожиданности я замолчала, в кармане у меня оказалась монета в два евро.
- У меня только это, - протянула ему.
Он заулыбался, обнажив редкие, с прорехами, кривые зубы и с поспешностью схватил деньги.
- Я корабль жду. Должен корабль приплыть, - сообщил он. - Жду корабль, приплыть должен!

Имя мужика было Толик. Был он из местных, из рыбаков. Каждое утро ходил на причал встречать корабль и за это его прозвали Ассоль. К острову давным-давно не приходили ни катера, ни лодки. Новые люди появлялись сами по себе и сами по себе таинственным образом исчезали. Ассоль у всех клянчил на бутылку и всем сообщал, что скоро придёт корабль. Скоро я поняла, что остров был ИНЫМ местом и его жители были ИНЫМИ.

ОСТРОВ И ГОРОД

Жили - были Крошечка да Пёрышко. И была у них Крыса - Мышь. Вот Крыса - Мышь и говорит им: «Идите по полю всё прямо и прямо и придёте в такую страну, где живут только пёрышки и крошечки и поселитесь там!» Пошли они, пришли в эту страну и стали там жить.
Из рассказа девочки Дуси.

Коля как-то сказал: «Мы живём на панцире уснувшей морской черепахи. Скоро она проснётся и нырнёт, и мы все утонем!»

И правда, остров был похож на панцирь или кожистый хребет древнего морского чудовища. По молчаливому согласию жители не копали землю и не пахали огородов, словно боясь разбудить живую землю. Островитяне не знали и не помнили, как очутились в городе. Этот вопрос ставил собеседника в тупик. Кто рассказывал, что жил здесь всегда, сколько себя помнит, как Ассоль. Кто-то оправдывался, что ушёл от жены жить на дачу. Кто-то с трудом вспоминал, что рыбачил, купался или даже тонул и выплыл к острову. Жителей объединяли две вещи: полное равнодушие к собственной судьбе и цвет глаз. У всех глаза были различных оттенков синего цвета: от выцветших голубых до тёмно-синих. И почему-то ни у кого не возникало мысли покинуть Город - Остров. В городе никто не умирал и не рождались младенцы. Люди почти не болели. Детей на острове было всего трое: Коля, сёстры Дуся и Нюра.

Город был вовсе не город: беспорядочно расположенные улицы, теснящиеся дома, большой длинный трёхэтажный барак, неуловимо напоминавший подводную лодку, в котором, похоже, никто не жил. Некоторые дома были странно-красивы и похожи на потерпевшие крушение космические корабли, наполовину вросшие в землю, выбросив в сигнале «SOS» высокие ржавые антенны. Другие дома выглядели вполне обычно и заурядно. Люди не обрабатывали огородов, зато с изобретательной любовью водружали на своих заросших участках пугал - security. Творческая привычка русского человека делать новогодние игрушки из перегоревших лампочек и лебедей из старых автопокрышек превращала огородные чучела в фантастические и нелепые образы. Возле одного дома стояло чучело, похожее на пьяного мужика, пляшущего вприсядку. В другом месте торчал на шесте сделанный из чурбака инопланетянин, руки которого вращались при порывах ветра. Нередко весело выкрашенные разноцветной краской деревянные заборчики сменяли старые рыбацкие сети, натянутые на колья. Улицы часто заканчивались тупиками, иногда спускались в тёмные овраги, поросшие спирально растущими кустами колючей ежевики. На огромном пустыре, где росла гигантская крапива, и обильно цвёл большими розовыми мётлами Иван-чай, высилось старое деревянное зернохранилище, похожее на мавзолей. На нём красовались нарисованные краской из баллончика двухметровые буквы: «Виктор Цой жив!» Поодаль стоял ржавый, когда-то оранжевого цвета, огромный экскаватор.
 
Самым оживлённым местом в городе была маленькая рыночная площадь. Там продавалась и менялась всякая всячина, туда приходили рассказать новости или послушать «музыку». Певец и музыкант - большой толстый потный дядька в капроновой шляпе по прозвищу «Старая Котлета». Он был одет в красно-коричневый кримпленовый костюм. Лицо и руки такого же красно-коричневого оттенка. Исполнитель сидел на складном стульчике, играл на аккордеоне и пел, внимательно считывая с нот на деревянном пюпитре:
Там, где клён шумит
Над речной волной,
Говорили мы
О любви с тобой.
Ты слова любви
Не смогла сберечь,
Поросло травой
Место наших встреч.
Поросло травой,
Поросло травой,
Поросло травой
Место наших встреч. («Там, где клён шумит», музыка Акулова, слова Шишко.)

Катя - Катерина, маков цвет,
Без тебя мне, Катя, жизни нет.
Ягода - малина, Катя - Катерина! («Катя - Катерина», музыка и слова Державина.)
Голос у него был непривычно высокий и громкий и, как говорится, брал за душу силой чувств накопившихся запасов невостребованной любви и нежности.

Времена года посещали Город - Остров в произвольном порядке: не всегда осень следовала за летом, а весна за зимой. В разных частях острова мог одновременно лежать снег и лететь тополиных пух. Остров омывали воды различных течений. Вода Моря - Озера у берегов была неодинакова на вкус: терпко-сладковатая и горьковато-солёная. Мальчик Коля говорил: «Вода здесь живая и мёртвая». Поговаривали, что недалеко от острова течёт на большой глубине Чёрная река - ледяная река Стикс. Иногда она поднималась к поверхности, и её тёмная линия была видна с берега. Над городом часто шли светлые дожди с вертикальными радугами и короткие бурные ливни, и тогда вода и небо менялись местами. В самые жаркие дни большие белые облака застревали между домов, и жители двигались по улицам вслепую в молочном тумане. На западной кромке берега находилось «кладбище» старых кораблей: возле огромных валунов короткой косы ржавели старые рыбацкие катера, щетинились ежи якорей, и скелеты больших деревянных лодок походили на останки динозавров. Говорили, что Город - Остров таинственно разворачивался и дрейфовал, иногда поднимался и увеличивался в размерах, и тогда из-под воды поднимались окрестности: забытые хутора и деревни. В особые ночи в небесах гасли все звёзды, а на горизонте вспыхивало и переливалось северное сияние.

В южной части острова берег песчаный и мелкий. Росли сосны со змеевидными ветвями, тополя и берёзовые рощицы. На северной каменистой возвышенности был густой очень высокий ельник. Жители звали это место Елины и ходить туда не любили: «В берёзовом лесу - веселиться, в сосновом - Богу молиться, а в еловом - удавиться!» В темноте ельника не таяли островки снега, и на закате деревья отбрасывали густые фиолетовые тени, а пролетающие птицы в темнеющем небе превращались в парящие кресты. Говорили, что раньше там находилась деревенька Ям, которая провалилась под воду вместе с жителями. Осталось только начало улицы, мощёной булыжником, круто уходящей в глубины вод. В осенние тёмные вечера из-под воды слышались тихие голоса, женское пение, мерцали в омуте слабые отблески огней утонувшей деревни, поднимались на поверхность пузырьки воздуха…

На востоке острова, в долине камней одиноко стояла каменная церковь, словно портал в горний мир. Там я и познакомилась с отцом Лазарем.

Примечание: Стикс в греческой мифологии - река, протекающая в подземном царстве мёртвых Аида. Через Стикс в Аид перевозчик Харон перевозил души умерших.

ЖИВЫЕ И МЁРТВЫЕ

Аще бо и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла, яко Ты со мною еси, жезл Твой и палица Твоя, та мя утешиста.
Псалом 22:4

Мальчик Коля рассказал:
- На острове не все люди живые. Есть и мёртвые. Некоторые живые переправились через чёрную реку Стикс по льду, как ты. Некоторые переплыли. Некоторые в дыру провалились.
- В какую дыру? - спросила я.
- Вселенная ветшает, дырки появляются. В них кто-то и проваливается. Наш остров в Море - Озере тоже что-то вроде большущей прорехи или решета. Только остров живой, ну вроде животного, только скованного, заколдованного. Помнишь сказку про Конька-Горбунка? Там деревня была на спине Чуда-юда Рыбы-кит. Вот и мы так-же... А кто-то с острова в твёрдый нижний мир тайную тропку лесенку - лаз знает и шастает туда-обратно!
- Кто? И где эта тропка?
- Не знаю! Может, ты узнаешь и мне расскажешь!
- Коля, а ты живой или мёртвый?
- У Бога все живые! Кто в Троицу верит и Господа Иисуса Христа любит, тот и жив. А кто не верит и не любит, тот уже мёртв. Только сейчас люди по настоящему еще не живут. Человек - это чело вверх. Человек всегда должен в небо смотреть, к Отцу своему небесному стремиться. Голову свою не опускать: грязь под ногами не рассматривать. К земле не прилепляться. Скоро небо везде будет. Небо и весна. Изумрудно - золотой мир. Время остановится и восьмой день наступит. Тогда люди все и оживут, как зелёные побеги весной. Люди, которые всегда вверх смотрели, в небе смогут жить. Летать как птицы, как ангелы. Умирать и болеть не будут. Плакать от радости будут, что домой к родному отцу вернулись. А многие люди к земле прилипли и от отца своего и создателя лицо отвернули, всю жизнь что-то под ногами искали - тем не подняться. Восьмой день для всех людей наступит. Только не все обрадуются. Страшный Суд и Пасха Красная!
- Страшный Суд - это же очень страшно?
- Кому страх жуткий, а кому радость великая.
- А как это, восьмой день?
- День, когда Пасха наступит.
- Но Пасха раз в год празднуется?
- Пасха насовсем! Воскресение! Навечно! Царство Славы!
- Как это, Коля? Я не понимаю!
- Увидишь! Все увидят! Верующих и не верующих тогда не станет. Потому что все всё своими глазами увидят! А ты сама живая или мёртвая? Ты крещёная?
- Нет, - огорчённо ответила я.
- В Бога веришь? Хочешь стать дочерью Отца Небесного?
- Да, - прошептала я, и расплакалась.
- Иди к отцу Лазарю: церковь найдёшь, иди по ручью.

ЛАЗАРЬ

Лучший подарок - это не мёд, как Винни-Пух поёт, а крест - для некрещёного. А для крещёного и мёд подойдёт.
Из рассказа девочки Дуси.

Ноги сами привели меня к маленькой церкви на восточной оконечности острова. Путь к ней шёл вдоль извилистого ручейка, тихо струящегося сквозь лабиринт больших и малых камней, поросших лишайником.
 
Подойдя ближе, я услышала удивительное пение. Храм был сложен из больших валунов и стоял на возвышенности. Небольшой второй придел подмыло водой, он опустился прямо в русло. Я робко зашла внутрь. Под куполом храма раздавалось тихое необыкновенное пение, но никого не было. Вдруг появился священник и сказал:
- Пойдём, Анна, я давно тебя жду.

Храм, небольшой снаружи, казался необычайно просторным внутри. Горели свечи и лампады. У самого входа стояло знамя - хоругвь с длинным деревянным древком. На большом полотнище вышивка, украшенная речными жемчужинами: снежно-белый пеликан с тремя птенцами. Пеликан стоял на ногах, расправив крылья. На груди у сердца была рана. Птенцы кормились кровью родителя. Уползала чёрная змея.
- Мне откуда-то известно про Пеликана - он каким-то чудом спас своих детей! Только не могу вспомнить, как? - сказала я, с изумлением рассматривая хоругвь.
- Это древняя христианская легенда, - стал рассказывать мне Лазарь. -  Пеликан жил на озёрах и реках, ловил рыбу в камышах. В зарослях берегов водились ядовитые змеи, которые кусали Пеликана. Взрослой птице не был страшен яд - её кровь вырабатывала противоядие. Но организм его птенцов ещё не имел противоядия. Поэтому, когда змея кусала птенца, птица расклёвывала себе грудь и кормила кровью детёныша, спасая его от смерти. Птица Пеликан, причащающий своих детей, укушенных ядовитой змеёй  -  образ Господа Иисуса Христа, отдавший нам свои Тело и Кровь, что бы мы, отравленные смертельным ядом греха и зла и потому обречённые на смерть, не умерли, а жили вечно. Христос говорил нам: «Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира... истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день. Ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем.» (Евангелие от Иоанна, глава 6, стих 51, 53-56.)
- Мне это снилось, я вспомнила!
- Тебя Господь призвал. Вот ты и пришла.

...Я крестилась в необыкновенной купели. Пол и стены малого придела находились намного ниже центра и были на метр наполнены родниковыми водами, словно небольшой бассейн. Весь интерьер церкви заполняли большие фрагменты фресок. Росписи красного цвета изображали горний ангельский мир. Огромные огненные шестикрылые серафимы, изображения животных, одно подобно льву, второе подобное тельцу, третье с лицом человека, четвёртое - летящий орёл. Горящие алые колёса - престолы, исполненные множеством очей. Удивительные глаза и крылья полыхали повсюду, взлетали вверх и опускались под воду. Самым большим было изображение воина с мечом в сверкающих золотых латах - архангела Михаила. В затопленном приделе стояли под стеклянной водой мерцающие тяжёлые латунные подсвечники, на них играло солнце и казалось, что горят под водой свечи. Пол был узорно выложен керамической плиткой. По шахматам плиток плавали малиновые и оранжевые рыбы, в трещинах шевелились розовые клешни крабов…

- Крещается раба Божия Анна во имя Отца, аминь, и Сына, аминь, и Святаго Духа, аминь!

Окунаясь в ледяную чашу купели в окружении небесного воинства, я закрывала глаза и видела осыпающиеся золотистые блики, словно дождь звонких золотых монет из заоблачных сокровищниц. Своды храма поднимались, трепетали красные крылья. В моих ушах пели тысячи серебряных колокольчиков. Вся моя тоска и боль истончалась и стекала вместе с водой. Вся моя скучная злая жизнь осталась за этим хрустальным морем.
- Теперь ты раба Божья, Божий младенец и дочь Отца Небесного. Все грехи тебе прощены и смыты водой святого крещения, - сказал отец Лазарь - Тебе открыта дорога в нашу далёкую небесную родину - Царствие Небесное.

Исповедовшись и причастившись драгоценных Тела и Крови Господа, я вдруг ощутила близость рая, его неизъяснимый небесный аромат, переливы зелёных цветочных лугов, бездны голубых облачных равнин и ослепительный блеск славы Царствия Небесного. Снежно-белая птица прикоснулась крылом моего сердца. Слёзы радости потекли по моим щекам. Невыразимое счастье, вера и надежда охватили меня. Сердце переполнялось любовью...

Отец Лазарь был монахом, игуменом. Риза батюшки сшита из простой холщовой ткани. Он шил её сам. Правая сторона одеяния чёрная, опалена огнём. Когда он кадил, из тлеющих углей кадила вырывался огонь. Лазарь был невысоким старцем с красивой седой бородой и карими глазами, в отличие от голубых глаз жителей Города - Острова. Поговаривали, что пришёл он с нижнего твёрдого мира по своей воле и знал тайную тропу назад. Стал восстанавливать и обустраивать церковь, отмыл фрески и перекрыл досками крышу, восстановил купол и крест. Ему помогали жители: десяток женщин во главе с почти глухим дядей Федей, который громко сетовал, что не купил себе слуховой аппарат, потому, что только немецкие были в магазине.
- Как я по-немецки буду понимать? - возмущался он.
 
Голос у игумена Лазаря был тихий и сбивчивый, но когда он цитировал слово Божие, голос его пел. Заново осветив храм, радостно сказал своим немногочисленным прихожанам:
- Сегодня мы восстановили храм Божий, будем здесь служить и, наверное, прославимся!
Потом на секунду смутился и уже тише произнёс:
- А может и посрамимся.
Поднимаясь по узкой винтовой лестнице на колокольню, любил повторять слова Христа:
- Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущий в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их. (Евангелие от Матфея 7:13.)

Старушки несли в церковь круглые вязаные коврики, вышитые полотенца, пластмассовые и живые цветы. В храме начались регулярные богослужения, и я стала ходить на службы и учиться петь. В церкви оказалась замечательная акустика: среди валунов в стены вмурованы пустые глиняные кувшины. Я пела вместе со всеми незнакомые слова молитв, и они осыпали меня как дождь из алмазных крупинок.

В тёмные вечерние часы ярко горели свечки, выхватывая из темноты пурпурные крылья огненных духов. Иногда храм посещали две незнакомые высокие сухие женщины в расшитых бисером платках. В зыбком свете свечей я разглядела на их длинных шеях мерцающий перламутр крупной рыбьей чешуи. Остроносый профиль одной из них вдруг на доли секунды превратился в голову рыбы.
Заходил в храм нелепый человек в спортивном костюме с ключом на шее. У него была птичья голова: остренький носик - клюв, серые редкие пёрышки на плешивой голове. Звали его Кайчибрис по фамилии Кайчибрёс. Он оглядывал всех своими блестящими птичьими глазами и радостно восклицал:
- Пасха красная!

Однажды отец Лазарь исчез. Почти сразу после исчезновения батюшки в храме появился незнакомый человек, который назвался Механиком. Его правая рука была железной. Он медленно, с механическим скрипом крестился своей неживой рукой. Шёпотом о чём-то долго разговаривал со старостой храма.
В храме стали друг - другу рассказывать, что Лазарь погиб: его убил бандит - пропойца в нижнем мире. Недаром священник всё шутил, что пора собираться в «Могилёвск».

- Неправда! - не соглашалась  женщина - певчая. - Помните, что говорил батюшка? Ангел вострубит трубою, и мёртвые воскреснут. Посмотрите, как ангелы на наших стенах трубят! Он живой. Он других людей спасать ушёл!
На нас с иконы смотрела Пресвятая Богоматерь, утешая ласковым взором. Мы плакали и пели:
- Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящии Его…

СЁСТРЫ ИЗ КАРТОННОЙ КОРОБКИ

Как красив весь мир, трава, но особенно родня!
Из рассказа девочки Нюры.

В Городе - Острове жили две сестры Нюра и Дуся. Старшей Дусе было лет семь - восемь. Младшей лет пять. У Дуси волосы светло русые, с серебристым отливом, У Нюры русые с золотой рыжинкой. Жили они в доме пожилой супружеской пары Арне Николаевича и Валентины Петровны. Старики говорили, что всегда находились здесь, только, вроде бы, раньше воды было меньше:
- Озеро разлилось!

В их доме была печка с лежанкой, много старых книг, выцветших репродукций картин и ветхих портретов каких-то важных людей: артистов и политических деятелей на фоне флагов, микрофонов и космических ракет. У них - единственных на острове, маленький огородик с зеленью, мятой и цветочной клумбой.

Старики рассказывали, что однажды утром к их дому, стоящему у самой воды, причалила лодочка, похожая на большую коробку. В ней сидели две нарядные девочки. Увидев стариков, радостно побежали к ним с криками:
- Бабушка! Дедушка!
Дуня бросилась в объятья Арне Николаевича, Аня обняла Валентину Петровну. Лодка исчезла. Сами они рассказывали, что приплыли на огромной белой птице, похожей на лебедя, только с большим клювом.
 
У Дуси любимой игрушкой было маленькое полено, напоминавшим носатого человечка. Полено звали Тычка. Младшая Нюра играла с пластмассовым гусем. Они сочиняли сказочные истории. Гусь по имени Даги рассказывал истории Тычке. Полено рассказывало гусю. Все четверо были неразлучны. Сёстры всегда ходили вместе, держась за руки, прижимая к себе каждая свою любимую вещицу.

Дети любили играть в птиц. Дуся бегала на высоком берегу озера, раскинув руки, смотрела вдаль и кричала:
- Я птица, я птица!
Младшая бежала следом за сестрой, растопырив пальцы и повторяла:
- Я птитя, я птитя!
Нюра отпускала поплавать Даги. Гусь плыл, подхваченный течением, совсем как живой. Она вытирала об себя мокрые маленькие ладошки, в восторге хлопала ими и кричала вслед:
- Даги, Даги, ты силён! Ты умён и храбр! Ты и Даги, ты и гусь! Вот как просто вышло!
Часто они вспоминали волшебную белоснежную птицу:
- Она скоро прилетит и всех нас заберёт в свою сказочную страну. Там зелёные луга и хрустальная река. А посередине огромное дерево с грушами, апельсинами и яблоками на ветках. Там очень хорошо и радостно. Мы станем похожими на птиц и научимся летать!

Знакомые стариков слушали их рассказы. Некоторые недоверчиво качали головами. Другие улыбались и гладили девочек по волосам. Ассоль, когда встречал их, утвердительно говорил:
- Скоро приплывёт корабль!
 А Кайчибрис тихо сообщал им по секрету:
- Пасха красная!

АЛИБА ДА ТУ

Есть такая хорошая сказка, как мужик на дерево полез за своей свиньёй. Он упал, а бабка отобрала у него свинью. А он стал с другой свиньёй встречаться. А бабка отобрала. А он опять пошёл за свиньёй. Полез на дерево и упал, и все свиньи тоже упали…
Из рассказа девочки Нюры.

В мире высокое всегда соседствует с низменным и непотребным. В Городе - Острове это казалось особенно явственным…

Баба Шура попала в Город - Остров по воде, спасая тонущего поросёнка. В прошлой жизни работала дояркой в Полуостровском районе в деревне Синяки на речке Синей в Синерецком колхозе. Девицей Шурка была весёлой пересмешницей, щёлкальщицей семечек, знатоком деревенской непотребщины. Была у неё любимая подружка - такая же смешливая, очень маленькая и очень полненькая девка Сашечка по прозвищу «Метр на метр» из соседней деревни Козий брод. Любила ходить с подругой в клуб в кино. Они всегда садились на первый ряд с подсолнухами на коленях, заразительно и громче всех смеялись. Шура была симпатичной, доброй, в меру ляной (ленивой) молодухой. Вышла замуж за любимого парня односельчанина, родила сына. Но судьбы их сгубила водка, вернее не она сама, а злая пагубная страсть к пьянству. Муж тракторист перевернулся по пьянке на тракторе и захлебнулся вытекшей соляркой, единственный сын в хмельном угаре повесился. Однажды и сама чуть не погибла. В сильном подпитии, похряла (пошла) поздно вечером искать ещё выпить. Проезжавший грузовик с нетрезвым шофёром двинул её бортом, она чудом осталась жива. Свою справедливо негодующую совесть успокаивала: «Алиба да ту!» (Псковское разговорное выражение, буквальный перевод: «Пусть оно само как-нибудь будет, а если не будет, то и ладно!»)

Одинокая состарившаяся баба - «опять баба одная» - жила в избе с любимой зюрькой (поросёнком) Дочей, которая стала как родная и спала в Шуриной постели. Готовила ей и себе хлебню (еду). Ласково хвалила её: «Хвост крючком, нос пятачком, попа яблочком!» Однажды поросёнок Доча паслась на берегу речки Синей в компании соседских свиней.
 
«Потихоньку отбившись, свинья паслась одна. На противоположном берегу колхозниками был посажен овёс, который уже вырос и выглядел аппетитно. Отказавшись кормиться травкой, Доча решила переплыть реку и попробовать овёс, но долго не решалась, так как на том берегу ходили колхозники и могли её побить. В полдень колхозники ушли на обед и свинья решилась плыть. Неразумное животное не учло направление ветра и силу течения. Дочу относило на глубину. Соседские поросята видели, что она погибает, но оказать действенную помощь не могли и, громко визжа, бегали вдоль берега, пытаясь таким образом привлечь внимание людей. Свинка длительное время барахталась, пока её визг не услышала хозяйка. Ни секунды не раздумывая, Шура выбежала из своего дома и кинулась спасать, доплыла и ухватилась за её задние копыта. Они быстро скрылись за излучиной реки», - подробно рассказывал очевидец - хромой дед сосед для протокола участковому милиционеру.

В деревню Шура с Дочей не вернулись. Тела их так и не нашли. Приливной волной их вынесло к незнакомому острову…

Шуре нравилось читать про экзотических животных и разные далёкие страны, особенно журналы «Юный натуралист» и «Вокруг света». Была уверена, что попала на острова к «ябанцам» (японцам). В доме на острове нашлась единственная обтрёпанная книга «Земля Санникова и Плутония» Обручева. На обложке красиво изображён динозавр - тираннозавр. Шура, разглядывая его, шептала: «Кенгуру». Баба Шура любила всё живое: птиц, собак, кошек, маленьких детей. Видя ребёнка, оживлялась, притоптывая, громко напевала: «Дри-та-ту, дри-та-ту!» Вспоминала соседа по деревне Кузьму Ангубовского: «У Кузьмы одиннадцать детей было! В деревне ночи длинные, керосину нету. Что делать, чем заняться? Вот дети и нарождались. И дружно все жили!»
 
Прибилась к ней дворняжка: маленький рыжий, местами лохматый оковалок на коротких лапках. Собачка ходила за ней, как привязанная. Шура звала её Тарзан - Цыплятка. По Городу - Острову они бродили неразлучно. Баба Шура брала с собой хлеб или сухари и ходила на берег кормить рыб, на рыночную площадь - птиц. Галки, голуби, воробьи и неизвестной породы пичуги узнавали её и слетались. Однажды вдруг хищная птица, камнем упав с высоты, схватила в когти одного из голубей, клюющих у Шуриных ног, и унеслась с добычей. Так она и коршуна прикормила...

В долгие одинокие вечера на острове старуха вспоминала своё деревенское детство. Как девчонкой захотела полетать: взяв в руки наломанные пучки берёзовых веток, влезла на высокий пень, закрыла глаза и полетела, «шкрябнувшись мордой» о сухую землю. Смотрела на одинокую белую берёзу, растущую под окошком, вспоминала молодость, любимого мужа, любимого сына и грустила. Её губы шептали запомнившиеся в юности стихи:
Я буду ждать, я буду верить,
Тебя вовек буду любить.
Часы считать, минуты мерить,
Я так привыкну в разлуке жить...

Без любви, без ласки, пропадаю я.
Белая берёза, ты любовь моя!
Старые глаза её увлажнялись, она вдруг широко крестилась, шептала: «Царица небесная…» и плакала.

В Городе - Острове Шура не бросила своей привычки выпивать, хотя спиртного в городе не продавали. В единственном магазине под номером 38 были только продукты, непонятным образом их запас не иссякал. Но алкоголь таинственным образом появлялся. Умельцы делали брагу из ягод и медовуху из мёда, гнали самогон. Заходили к ней такие же несчастные, одержимые пьянством Ассоль и мужик Боря - Шуруп. Соображали на троих. Получался своеобразный литературный клуб.
Ассоль упрямо повторял:
- Скоро приплывёт корабль!
- Не колесись! - укоряла его Шура и затягивала песню с картинками (срамную песню):
Говорят, что я курноса,
В меня ровненький носок:
Девять курочек садится,
А десятый петушок.
Шуруп рассказывал трагическую историю своей жизни, бережно доставая из кармана и разглаживая на колене помятую пожелтевшую газету, где в разделе «Криминальная хроника области» было написано следующее: «В деревне Матюгино во втором часу в ночь с пятницы на субботу двадцатидвухлетний молодой человек ограбил магазин райпо. Местный житель открыто похитил бутылку водки. По факту грабежа было возбуждено уголовное дело».
- Это про меня написано! - говорил он. - Срочно выпить надо было. Дошел до дому, поставил бутылку на крыльцо. Пока замок отпирал, бутылка… ахти тошненько!
- Разбилась? - спрашивали заинтригованные собеседники.
- Нет, украл какой-то килун! (Непереводимое псковское ругательство.) Пришлось опять в магазин возвращаться, а там уже поджидали милиционеры!
- Вот, дали ему год! - вставляла в разговор Шура.
- Я, как Жан Вальжан, десять лет за бутылку водки отсидел! - в сердцах заканчивал свою историю Боря - Шуруп.
Бабка наливала ему и всем выпить, открывала пластиковую банку с майонезом, всыпала туда сахару - пяску (готовила йогурт), приговаривая:
- Ешь, пока не дан в плешь!
Стоя выпив, Шуруп уже менее связно продолжал:
- Я человек не злопамятный, кого пошлю или кому по роже дам - сразу забуду.
- Сядь, пускай не висять! - успокаивала его баба Шура.
Ассоль плакал и говорил:
- Корабль придёт!
Потом они вместе нестройно пели:
- Жизнь невозможно повернуть назад!
Боря - Шуруп причмокивал и приговаривал:
- О, правильно!
- И время ни на миг не остановишь!
- О, правильно!
Алиба да ту!

…В один из светло-голубых дней мы гуляли с мальчиком Колей по берегу Моря - Озера. Коля посмотрел вверх и сказал, что голубая завеса воздуха закрывает холодную чёрную дыру наверху, и если бы не небо, было бы некрасиво и страшно. На причале стояла одинокая старушечья фигурка с маленькой рыжей собачкой. Старуха отщипывала хлеб и кидала в воду рыбам. Мне вспомнилось, как отец Лазарь говорил словами царя Соломона: «Опускай хлеб свой по водам, потому что по прошествии многих дней опять найдёшь его». (Книга Екклесиаста, или Проповедника 11:1)

Примечание: Жан Вальжан - главный герой романа Виктора Гюго «Отверженные». Бывший каторжник, осуждённый на девятнадцать лет за кражу хлеба для семьи своей сестры.

КУКУШКА

Кукушка говорит одним словом!
Из рассказа девочки Нюры.

Мальчик Коля однажды сказал, что мы - странствующий город в поисках небесного отечества...
 
Поэт пришёл в Город - Остров пешком по песчаной косе озера, камышовому мелководью и по крышам низкого неба. Говорил, что стал лёгким после того, как его контузило под Бейрутом. В молодые годы работал в театре, имел семью. В одно прекрасное утро встал, взял гитару и ушёл, оставив всю свою прежнюю жизнь, ушёл в мир с желанием просто жить на белом свете. Так он стал бомжом. Поэта часто можно было встретить возле «Бейрута»: маленькой кофейни в Полуострове, где любили собираться музыканты, писатели и художники, где продавали кофе с пирожками, при необходимости наливали напитки покрепче. Он был высок ростом, красив, выглядел старше своих лет и очень запущено. Он был молод и не по годам мудр. Поэт иногда произносил ироничную фразу о своей жизни, которая вскоре стала крылатой: «Сгорело всё к е…ням, окромя рукописей!» Иногда его приглашали выступить на рок концертах. После грохочущих страстных рок и панк групп со скрежетом металла и визжащим вокалом, выходил на сцену Поэт, спокойно брал в руки старую гитару и пел свою «Кукушку»:
Ну-ка накукуй, кукушка, мне казну,
Ну-ка накукуй, кукушка, мне весны.
Я теперь аж до рассвета не усну,
Песня развевает, гонит мои сны.

Век живу я в терему
С окнами да на тюрьму,
Из окна тюрьму видать,
Песни вечером слыхать.

А покуда пой, гуляй,
Да не думай, не гадай,
А последний свой пятак
Отнесу-ка я в кабак.

Ну-ка накукуй, кукушка, мне казну,
Ну-ка накукуй, кукушка, мне весны.
Я теперь аж до рассвета не усну,
Песня развевает, гонит мои сны.

Век бранит меня жена,
Мол, не можешь без вина.
А я со скрипом сапоги
Нынче отдал за долги.

На груди рубаху рву,
Всё ругаюсь да реву.
Коль ты есть на небеси,
Ах ты, Господи, спаси!

Ну-ка накукуй, кукушка, мне казну,
Ну-ка накукуй, кукушка, мне весны.
Я теперь аж до рассвета не усну,
Песня развевает, гонит мои сны.

Дети малые в соплях,
Не бывает мяса в щах,
Вместо хлеба лебеда,
А на водочку - всегда!

Я на водочку найду
На свою-то на беду.
А мамка, видно по глазам,
Много плачет по ночам.

Ну-ка накукуй, кукушка, мне казну…

Поэт считал самым удивительным сокровищем и главной роскошью в жизни общение с людьми. Он очень любил людей, был ко всем добр, нежно приветлив и никогда не отвечал на насмешки и оскорбления, только тихо и грустно улыбался. Разгадывал призовые кроссворды в журнале «Лиза» продавщицам в колбасном отделе гастронома, и за это они отдавали ему колбасные обрезки. Иногда выходил на «джигитовку». Это означало подхватить, проходя мимо и не сбавляя шаг, початую бутылку пива: например рядом с мужиком, копающимся в моторе своего автомобиля. Когда ему удавалось позавтракать, радостно напевал: «Утро гуманное, утро с едою». Любил повторять: «Жизнь прекрасна, что удивительно!» Поэт ночевал, где придётся, иногда у друзей, но чаще в брошенных аварийных домах и холодных сараях. Однажды у него схватило сердце. Приехала неотложка, и на вопрос доктора: «Что Вас беспокоит?» Поэт, с трудом разомкнув веки, ответил: «Гондурас!» Так он и жил с ножом в сердце, неся тяжесть щемящей тоски русской поэзии, живя, как птица, мечтая когда-нибудь улететь к бескрайним мирам и волшебным дарам. Однажды друзья устроили его сторожить склад стройматериалов. Там его случайно ударило током. И мечта Поэта сбылась: он стал лёгким и отправился на поиски своего удивительного острова…
 
Жажды моей песни не утолили,
Из какого мне ручья напиться?
Дважды меня в жизни похоронили,
Вряд ли ещё что-то со мною случится.

Жить да поживать неплохо тоже,
Только не прикажешь душе, как птице.
Мается она, помилуй Боже,
Из какого мне ручья напиться?

Я люблю свой город летней ночью,
Сумерки дворов, знакомых с детства.
Дым от сигарет рвёт ветер в клочья,
И от лет прожитых никуда не деться.

Жить бы, не тужить, пуская корни,
Только иногда на вздохе ёкнет.
Видишь, голубей старушки кормят,
Или на дожде скамейка мокнет.

Только отчего виски белеют?
Только отчего мне часто снится:
В шуме городском на миг немея,
Провожаю взглядом в небе птицу.

Жить да поживать неплохо тоже,
Только не прикажешь душе, как птице.
Мается она, помилуй Боже,
Из какого мне ручья напиться?
Мается она, помилуй Боже,
Из какого мне ручья напиться?
 
Примечание: тексты песен Юрия Алексеевича Баленко (1967-2000), псковского поэта и музыканта.

ГЛУХОЙ ХУДОЖНИК

Жили два Солнца: Жёлтое и Красное. Дружили они, а потом поспорили.
- Я самое красивое! - сказало Жёлтое.
- Зато я самое яркое! - сказало Красное.
- Зато я позже сажусь!
- Зато я самое красивое! - опять сказало Жёлтое.
Из рассказа девочки Дуси.

Жил в Городе - Острове Глухой Художник. Фасадную стену своего дома он красиво и ярко расписал горами, облаками и кустами сирени. Во дворе и в комнатах стояли, прислонённые к стенам и висели на гвоздиках яркие картины: натюрморты с цветами, яблоками и арбузами, пейзажи с озером и домами, портреты людей с ярко-голубыми глазами. Повсюду лежали листы бумаги с карандашными набросками, недодавленные тюбики красок, засохшие кисточки и заляпанные альбомы с репродукциями знаменитых художников. Хозяин дома вставал рано на рассвете, делал зарядку и в любую погоду бежал на Море - Озеро купаться. Потом уходил на этюды на целый день. Художник был симпатичным молодым человеком не старше двадцати пяти лет, высоким, кудрявым и голубоглазым. С рождения очень плохо слышал.

Я познакомилась с ним, когда ранним пасмурным утром он стоял на берегу и писал пейзаж. Озеро на его холсте было ярко - изумрудного цвета. Я изумилась и спросила:
- Почему у тебя вода такая зелёная? Она же на самом деле голубоватая и серебристая. Солнце сегодня в облаках.
- Зелёный цвет - цвет весны, цвет обновления мира! Мир начинается с зелёного цвета! - важно ответил юноша. И, помолчав, немного грустно добавил:
- Так говорил мой старший брат, двоюродный. Он был хорошим художником и всегда писал зелёной краской. Когда я был мальчишкой, он учил меня рисовать.
- А где твой брат сейчас?
- Не знаю. Я его искал. Я здесь оказался из-за него.
- Как это?
- Я студентом был. Брат раньше жил в Зелёной Коробке, на юге, но однажды переехал на север. Городок, в который он приехал, назывался Пьяный мыс или Гороховый остров, точно уже не помню. Слал мне письма оттуда. Писал, что там очень красиво, много сюжетов для творчества истинного пейзажиста. Звал приехать. Ну, я собрал этюдник, рюкзак с красками и рванул к нему. Только по дороге заплутал. С поезда сел не в тот автобус. Я же глухой, не расслышал. Да устал и заснул. Пока спал, у меня кошелёк вытащили. Смутно помню, как поздно вечером слез на конечной автобуса, а там какие-то мрачные зелёные кусты кругом. Автобус развернулся и уехал - последний был. Хвать по карманам - кошелька нет. Спёрли! Я шофёру кричать! Поздно. Хороший автобус уехал. Остались плохие кусты. Зелёные! Я прям зелёный цвет тогда возненавидел. Бродил я бродил. Ни души, ни огонька. Ночь. Потом луна взошла и увидел сквозь кусты озеро. Вода чёрная-пречёрная! Иду я вдоль берега и гляжу на воду. Вдруг вижу - лодка. А в ней мужик сидит. Лицо тёмное, бородища длинная чёрная. Я к нему.
- Дядя, - говорю, заплутал я. - Ехал к брату пейзажи рисовать. Посёлок ищу. Винный Горох называется, или Вина Гороховая. Там вроде горох выращивают и пойло из него готовят и на винзаводе выпускают в красивых зелёных бутылках. «Настойка царя Гороха» называется. О чём это я?.. Ах да, заблудился я! Не знаете, как брата найти? А мужик тот спрашивает:
- Ты художник, что ли?
- Да, - отвечаю.
- Садись в лодку! В красивое место отвезу. Будешь там рисовать! Только заплатить за извоз надо! Я недорого возьму!
Я ему:
- У меня деньги все украли!
- А ты пошарь по карманам, может найдёшь монетку!
Я пошарил по карманам и протягиваю ему жетон на питерское метро.
- Пойдёт! - говорит. - Садись, поплывём!
Я сел, да в лодке задремал. Очнулся здесь на берегу. Звёзды огромные в небе, одна вверх полетела. Красота! Огляделся: ни странного мужика, ни его лодки. И дядьку того чернобородого звали то ли Харлам, то ли Харитон, то ли Фараон.
- Может, Харон? - шёпотом испуганно спросила я.
- Может и так. Не помню. Про брата у всех спрашивал. Старик эстонец со своей старухой его вспомнили. Гостил он у них давным-давно. Цветную капусту у них в огороде писал. Значит, бывал и здесь. Он любил путешествовать. Потом куда делся, не помнят. Может, утонул? Вода кругом! Зелёная! - неожиданно добавил он, озирая серебристо - голубоватую воду Моря - Озера.

Глухой Художник потом еще много говорил про свою жизнь. Рассказывал всегда серьёзно и подробно.

До появления на острове учился в институте в столичном городе. Там он всегда ходил с огромной папкой, в которой хранил свои работы, написанные гуашью и маслом, и всем их показывал. Любил писать городские пейзажи, стоя с этюдником на самых оживлённых городских перекрёстках:
- Я же плохо слышу, а когда на улице ездят автобусы, скрипят трамваи, разговаривают люди, то слышу, словно море шумит!
Ходил на рынок рисовать портреты. Однажды две портретируемые девушки после того, как увидели свои изображения, потребовали деньги назад. Автор отказался. Натурщицы позвонили 02. После разбирательства в милиции Глухой Художник взволнованно рассказывал своему глухонемому товарищу по комнате в студенческом общежитии:
- Хорошо, что Путин смертную казнь отменил. Женщина следователь сказала, что, таких как я, расстреливать надо!

Любил ходить на эстрадные концерты и брать автографы у знаменитостей. Его родители, жившие в деревне, всегда смотрели телевизионное шоу «Минута славы». Там часто показывали их сына среди зрительской массовки, с улыбкой до ушей, машущего флажками или воздушными шариками.

Была у него неразделённая любовь. Однажды зимним вечером Глухой Художник зажёг на снегу под окнами в пятиэтажке, где жила его возлюбленная, множество свечей. Свечи он выставил в форме большого сердца, в середине которого огоньки сложились в слово «Оля». К сожалению, девушка Ольга не оценила нежный пыл и жар влюблённого молодого человека. На следующее утро юноша понуро сидел во дворе её дома с бутылкой водки и пластиковым стаканчиком в руке. На снегу, возле сгоревшего сердца, красовалась новая надпись, сделанная красной краской из баллончика: «Ты всё проср...ла». Выпив из стакана, прилёг на лавочку отдохнуть, поджав свои длинные ноги. На улице был мороз и, опасаясь за жизнь несчастного, жильцы дома вызвали милицию. Когда патруль приехал, парня уже не было. На детской карусельке стояла пустая бутылка «Столичной», а рядом алела «кровавая надпись».

Глухой Художник очень любил слушать эстрадные песни о несчастной любви. Когда он слушал Валерия Меладзе, всегда громко подпевал, роняя нечаянные слёзы:
Красота актрисы так обманчива
И влечёт напрасными надеждами.
Ничего слова её не значили,
И в судьбе моей всё по-прежнему.
Песня и подпевание звучали очень громко, соседи возмущались, стучали в двери и грозились вызвать милицию.
 
Глухой Художник так однажды и появился с этюдником и большой папкой в Городе - Острове. Вскоре уже сидел на рынке на складном стульчике за этюдником и рисовал первый портрет. Милиции в городе не было, да и портреты всем жителям очень понравились.

Примечание: Харон в греческой мифологии - перевозчик душ умерших через реку Стикс в подземное царство мёртвых Аида. За перевозку брал плату в одну монету.

ОТЕЦ ИВАН И МОРСКОЙ ЦАРЬ

Жила - была Королева. Вот она пошла в лес погулять и встретила там огромного голодного Злого Волка. Она его съела, и стал пир на весь мир!»
Из рассказа девочки Дуси.

После исчезновения игумена Лазаря и невидимого дрейфа острова церковь Архангела Михаила ещё больше опустилась в ручей, и теперь уже вся нижняя часть храма находилась в воде. Мы грустили и печалились. Но однажды в Городе - Острове появился новый священник - отец Иоанн. Это был немолодой плотный человек с мягким добродушным лицом, рыжей с сединой бородой - лопатой, светло-голубыми весёлыми глазами. В прошлой жизни служил прапорщиком на военном аэродроме: обслуживал и ремонтировал самолёты. Он не стал проводить богослужения в старом каменном храме, а решил построить новый. Поселился в северной части острова возле елового леса. Он начал рубить и пилить деревья и собирать на возвышенности, недалеко от своего дома, деревянную церковь. Отец Иван, а именно так его стали все называть, взял себе в помощники дядю Витю - плотника: маленького, не выше полутора метров роста, коренастого деда с удивительно нежным округлым и улыбчивым, почти детским лицом, густыми седыми, подстриженными ёжиком волосами. На руках у дяди Вити были татуировки в виде якорей, рукопожатие твёрдым, пальцы как плоскогубцы. К ним присоединился Механик - человек с металлической рукой. Все стали звать его Железный Дровосек. Он собрал из металлолома лебёдку для подъёма брёвен.
 
Замечательные умельцы работали необыкновенно ловко и скоро.  Через неделю жители уже видели вдалеке поднявшуюся над крышами домов нижнюю часть строящегося храма. Через месяц церковь построили, отец Иван освятил её в честь святой Анастасии.

Золотистая церковь была похожа на готовый к старту новенький космический челнок. Жители принесли в храм иконы, полосатые дорожки, белые, расшитые цветами и голубями скатерти. Глухой Художник ярко расписал алтарь. В церкви стало удивительно светло и радостно, пахло хвоей и свежеспиленным лесом, янтарные грозди капель смолы были повсюду, свисали с потолка и источались из стен. Глухой дядя Федя принёс из старой церкви и подвесил на деревянную стойку с перекладиной: импровизированную звонницу перед церковью, небольшой колокол. Сам себя назначив звонарём, стал звонить. Кайчибрис - человек с птичьей головой радостно закричал:
- Пасха красная!

Люди искренне обрадовались новому рукотворному чуду. Отец Иван окрестил многих жителей, в основном несчастных и заблудших. В их числе молодая женщина Лидка, сильно пьющая, с большим фиолетовым фингалом под глазом. После крещения она преобразилась: стала аккуратнее и чище одеваться, лицо после схождения синевы побелело, глаза посветлели. Пришёл как-то к батюшке парень и сказал, что мать сильно болеет и попросил денег на лекарство. Получив деньги, купил самогонки и в компании своей, якобы больной матери, весело напился. Ночью парня вдруг стала поднимать в воздух и швырять об пол невидимая сила. Наутро, перепугавшись и протрезвев, весь в синяках и ссадинах прибежал к священнику с просьбой креститься.
- Кто тебя так отбороновал? - спросил отец Иван.
- Сам, - мрачно потупившись, промямлил обманщик.
- И за окучника сам ходил? - не сдержал иронии батюшка. - Неси воду из родника!
Крестил его тут же в центре храма, окатив из ведра ледяной водой. Отец Иван всё делал весело, умело, по-хозяйски сноровисто и смекалисто.

Появился в церкви маленький хор, которым руководили красивый мужик Володя и его жена Ирина. У Володи был очень зычный бас и такая же «зычная» густая чёрная борода. Громко и весомо говорил своим писклявым женщинам певчим:
- Когда человек идёт, Господь даёт ему дух!

У Иры с Вовой дома находилось множество икон, хозяева любили молиться. Жил с ними говорящий попугай Феня. Супруги рассказывали, что удивительная птица однажды прилетела к ним неизвестно откуда и постучала клювом в их окно. На вопрос: «Кто там?» Попугай ответил: «Железный Феникс!» Феня быстро выучил часто повторяющуюся в молитвах фразу: «Господи помилуй!» Когда Ирина пела в храме с попугаем на плече он, вторя общему хору голосов, по-птичьи возглашал:
- Господи помилуй!

Их дом на берегу Моря - Озера почему-то часто пытался гореть: видимо хозяева нередко забывали про зажжённые свечи. Но дом горел всегда вяло, дымил, и огонь почти всегда сам собою тух. В прошлой жизни Володя работал пасечником при большом монастыре и разводил индюков. Любил стрелять из самодельного арбалета, установив мишень на стене своей бани, и смотреть мультфильм про десантника Стёпочкина.

Супруги рассказали удивительный случай из прошлого:
- Однажды снежной зимой к нам прилетел аист и уселся на крышу дома. Мы, а с нами и изумлённые соседи, стояли на морозе и смотрели на него. Аист, посидев немного, расправил крылья, взлетел и скрылся за дальним сараем. Быстро поспешив за ним, обогнули сарай, но никого там не обнаружили. Аиста и след простыл. Откуда аист зимой? Они же улетели в Африку! А спустя несколько недель с опозданием узнали, что в тот день умер наш духовник, священник из дальней области. В последнюю встречу говорил: «Умирать к вам прибуду!» Вот и прилетел попрощаться…

В воскресения и праздники хозяйственные бабушки накрывали на всех прихожан большой цветной стол в доме священника. Помогали готовить пожилая семейная пара с двумя внучками: Арне Николаевич и Валентина Петровна, Нюра и Дуся. Арне Николаевич готовил белые эстонские соусы, приговаривая:
- Мощнейшая зажарка!

Валентина Петровна с детьми резала салаты, запекала в печке овощи и рыбу. Винегрет, копчёная рыбка, зелень, лук с чесноком, солёные грибы в сочетании с бутылочками медовухи и вишнёвой наливки. Все дружно пели «Отче наш» и радостно принимались за трапезу. Дядя Витя безуспешно пытался почистить варёное яйцо своими заскорузлыми руками - плоскогубцами, ронял его на пол и виновато улыбался. Врач - стоматолог Василий Иванович сидел рядом с симпатичной бывшей медсестрой с обожжённой щекой и накладывал ей жареную рыбу, недавно им самим пойманную. Медсестра рассказывала, что давным -  давно работала в больнице. И случился пожар. Пыталась помочь больным выбраться, да сама загорелась. Поняла, что погибает и стала шептать слова Иисусовой молитвы. Вдруг за окном увидела близкую зелёную реку. Распахнула окно и прыгнула в воду. Выплыла на берег острова...
 
Женщины рассказывали про лечебный эффект местной живой и мёртвой воды, если туда поместить магнит или кусок серебра. Володя сочным басом рассказывал про Стёпочкина и громогласно смеялся. Дядя Федя, выпив наливочки, грустил, что глух как тетерев и не выучил в школе немецкий:
- Купил бы слуховой аппарат, так ведь он сделан в Германии! Ни слова по-ихнему не пойму! Только и знаю, что «Хенде хох», «Гитлер капут», да «Ахтунг, ахтунг, в небе Покрышкин»!

Человек с птичьей головой Кайчибрис по фамилии Кайчибрёс сидел немного в сторонке, оглядывая всех блестящими безумными глазами, улыбался и шептал:
- Пасха красная!
Все шумно разговаривали, шутили и смеялись. Батюшка называл трапезу «плотской молитвой».

Иногда появлялись на службах и застольях незнакомые жителям люди: две высокие прямые женщины в длинных, старинного кроя юбках, красивых кружевных платках и с блеском чешуи на шеях и степенный низкорослый бородатый мужичок в белой расшитой рубахе, красивый как барин, перепоясанный вышитым жемчугом красным кушаком. Всё чаще они сидели за столом рядом с батюшкой, всё чаще они что-то шептали ему на ухо, с улыбкой оглядывая закусывавший беспечный народец.

Эти нарядные люди оказались старообрядцами - жителями глубоководной деревни Ям. Они стали уговаривать отца Ивана переселиться к ним под воду:
- Ваш остров - всего лишь крыша нашего, истинного морского острова. Наша деревня - место мудрости и спасения. Там сходятся семь морских ветров, и колосится пшеница на семи морских полях. Мы умеем дышать воздухом на поверхности и научились дышать под водой как рыбы, потому что с верой отцов не расстаёмся. Глубины моря - наша вотчина и морской царь у нас на посылках. Мы - хранители благодати и древних книг о сокровенной истине. А ваша вера искажённая, книги ваши по-новому неверно переписаны, креститесь вы тремя перстами, а надо двумя. Потому и церковь ваша безблагодатная. Пошли с нами, отец! Нам поп нужен, давно без священников живём! Построишь у нас церковь, и все богатства подводного мира у тебя будут!

Вскоре отец Иоанн стал рассказывать своим прихожанам о глубоководной истине, медленно складывая пальцы в двуперстие и торжественно поднимая руку, чтобы все увидели.
- Нам нужно уходить под воду, только там мы обретём спасение! - возвещал он смущённым людям.
Народ чесал в затылке и недоумевал:
- Зачем нам под воду, мы же там утонем?
- Там благодать и свет истины! - снова и снова повторял отец Иоанн.

Постепенно дружный приход стал разваливаться. Первыми покинули храм Володя и Ирина со своим говорящим попугаем. Без них хор начал недружно пищать и натужно сипеть, а потом и вовсе умолк. Оскудели и сошли на нет чудесные воскресные пиры. Отец Иоанн безуспешно уговаривал последних застенчиво молчащих хозяйственных бабушек уходить с ним под воду. Вскоре церковь опустела, и службы прекратились. Все грустно разбрелись по своим домишкам.

Однажды жители увидели изменение в городском пейзаже: силуэт возвышающейся церкви уменьшался и таял на глазах. Батюшка разбирал храм и по брёвнышкам перетаскивал по старой мощёной булыжником дороге к обрыву, к тому месту, где древняя улица скрывалась в глубинах Моря - Озера. Брёвна таинственным образом исчезали с берега, вскоре исчезла и вся маленькая золотистая церковь, а с ней и отец Иван. Прошло время, и в тихие туманные вечера с севера стал доноситься слабый приглушённый колокольный звон, исходящий как будто из-под воды…

СТАЛКЕР

Одна девочка купила в магазине пульт с кнопочкой, который делает облака тяжёлыми, и они сваливаются на землю. И вот так случилось, что к ней в дом пришёл Злой Волк. Она сразу догадалась, нажала на кнопку, и облако бухнулось на него.
Из рассказа девочки Дуси.

В Городе - Острове без времени заснуло лето. По вечерам стелился по воде туман. Днём кусались мухи. На маленьком рынке в центре города сидел полноватый дядька коричнево-красного цвета по прозвищу «Старая Котлета» и играл на аккордеоне:
Птица счастья завтрашнего дня
Прилетела, крыльями звеня.
Выбери меня, выбери меня,
Птица Счастья завтрашнего дня! («Птица счастья», музыка Пахмутовой, слова Добронравова.)
Редкие покупатели кабачков бросали ему монеты в пластиковую банку из-под майонеза.

В один из таких сонных дней появился в городе новый человек. Он был очень худ и очень высок, в ношеной жилетке с меховой подстёжкой, одетой поверх чёрной монашеской рясы, перепоясанной офицерским ремнём, и в стоптанных армейских ботинках. На измождённом лице с крупным носом странно блестели зелёные глаза. Большими шагами он прошёл к центру рыночной площади, остановился и стал горячо говорить:
- Братья и сестры! Граждане странствующего города! Нам нужно срочно уходить! Времени почти не осталось! Идти на Большую Землю! Там люди страдают, потому что они Бога забыли! Люди живут во тьме суетного мира, света белого не видя! Им нужно помочь! Они гибнут! А идти больше некому, кроме нас! Завтра рано утром пойдём! Ничего с собой не берите, ни сумы, ни денег, ни посоха! Берите только знамёна!
- Да как же мы пойдём, отец? По воде, что ли?
- Я знаю дорогу! - твердо ответил отец Даниил.

ПОЖАР

У огня синий язык!
Из рассказа девочки Нюры.

Вечером я зашла в гости к Володе и Ирине. Их дом ещё больше покосился, словно устал стоять. Попугай Феня раскачивался на жёрдочке, наклонив голову набок, громко и важно произнёс: «Господи помилуй!». Золотистое оперение его поблёкло и посерело, сам он как-то постарел, но глаза по-прежнему гордо блестели. Хозяева налили мне чаю и присели рядом. Мы молчали. Слов не было.

Вдруг мы вздрогнули от неожиданности: сам собой включился старый телевизор «Горизонт». Он всегда стоял в углу, покрытый круглой вязанной салфеточкой. Механик несколько раз пытался починить единственный телевизор на острове, но безуспешно. Экран засветился голубым светом, и через несколько секунд возникло изображение ликующей толпы людей. Следующий кадр показал двух лежащих на улице мёртвых мужчин, одетых, словно древние пророки, в одежды из мешковины. Голос диктора радостно провозгласил: «Объединёнными силами правопорядка ликвидированы двое главных международных террориста Илия и Енох, организаторы беспорядков в Едином государстве и клеветнической пропаганды против его Величества, даровавшего нам мир и порядок, коронованного в Храме на Храмовой горе в столице объединённых наций, переименовавшего Стену Плача в Стену Радости. День смерти злодеев объявлен праздничным выходным днём!» Безумные люди славили Вавилон и своего нового царя.

Экран телевизора потух и мы в тревоге посмотрели друг на друга. Страшные события происходят сейчас в большом мире, который мы когда-то оставили. Ощущение времени вернулось. События прошлого вдруг резко кольнули память. Нам нужно идти! Нам нужно возвращаться!
 
…Ночь. Я сижу возле окошка и с лёгким сердцем дописываю свою рукопись, и листы бумаги сами собой скручиваются. На рассвете мы покидаем Город - Остров. Никто на острове не спит и не зажигает свет, потому что светло. Из окна я вижу, как горит фантастической свечой Володи и Ирины ветхий дом. Соседи и сами хозяева дома стоят на улице, заворожённо любуясь огнём. Никто не пытается тушить, все понимают: тому должно быть. Оранжевые искры горящими пчёлами летят вверх. Ира сквозь слёзы рассказывает: «Это Феня пожар устроил. Он спокойно сидел в клетке, потом как-то нахохлился, уменьшился и скукошился. И вдруг клетка вспыхнула огнём и запылала. Мы попробовали потушить, но огонь перекинулся на занавески и мебель. Мы едва успели выскочить из дому. А Фенечка сгорел!». В следующие мгновения в пожаре мне чудится пронзительный птичий крик, и вверх летит большой сгусток искр, очень похожий на огненную птицу. Ночное небо тёмно-красного цвета, звездопад: множество ярких голубых и изумрудных звёзд падают вверх, прочерчивая в бездне светящиеся дуги. Я ощущаю, как скручиваются спирали бесконечных звёздных миров, горят ледяные океаны и изменяется вселенная. Спала пелена с моей памяти, я наконец-то вспомнила своё прошлое в глянцевом скучном мире и своё прежнее имя Энни. Но Энни умерла, а Анна родилась. Это теперь моё настоящее имя. И что когда-то я была замужем у меня был ты. Но я не могу вспомнить твоё имя и твоё лицо. Ты как будто человек без лица.. А может, твои черты исчезли, потому что это ты забыл меня? Я нашла потерянный ключ к своей запертой дверце памяти. Я вспомнила заветное четверостишье давнего сна и узнала голоса читавших. Это Дуся и Нюра - сочинительницы необыкновенных историй. Они стали ключиками, открывшими волшебную дверцу в Город - Остров. Я стала читать, подражая интонациям детских голосов:
К нам фонари наклонились,
Нового ждут снегопада.
Заны во сне появились,
Две запятых звездопада.

Я поняла, что заны - это маленькие человеческие тени, это мы с тобой, как две крошечных запятых в горящей вселенной. Я должна о многом тебе рассказать, обо всём, что узнала здесь. Вспомни меня! Я иду к тебе!
Конец дневника Энни


часть 4 НОВЫЙ ГОРОД


ИСХОД
 
И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего. И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их. И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло. И сказал Сидящий на престоле: се, творю все новое. И говорит мне: напиши; ибо слова сии истинны и верны. И сказал мне: совершилось! Я есмь Альфа и Омега, начало и конец; жаждущему дам даром от источника воды живой. Побеждающий наследует все, и буду ему Богом, и он будет Мне сыном.
Откровение святого Иоанна Богослова 21:1-7

Ранним утром, уже перед рассветом, ударил крепкий мороз. Гладь воды сковал тонкий ледяной панцирь. Лучи восходящего солнца изнутри подсвечивали пластину озёрного льда. Стали собираться жители. Подошли две сестры - старушки в одинаковых чёрных обтягивающих старомодных пальто и валенках, похожие на двух пингвинов. Взяли в руки по иконе: одна выбрала самую маленькую, другая самую большую. Тихо встали за отцом Данииилом. Пришёл человек с птичьей головой Кайчибрис по фамилии Кайчибрёс. Улыбаясь щербатым ртом, радостно сказал:
- Пасха красная!

Приковыляла старушка с тросточкой, неся вышитую болгарским крестиком икону Божией Матери. Подошла высокая прямая женщина в длинной, старинного кроя юбке, красивом кружевном платке и с блестящей перламутровой рыбьей чешуёй на шее. Появился певец с рынка с аккордеоном, а с ним Глухой Художник с этюдником и Поэт с гитарой. Пришли глухой дядя Федя, мальчик Коля со своей бабушкой Верой, помятая Лидка с опять проступившим фингалом под глазом, по-детски улыбающийся маленький плотник дядя Витя. Володя и Ирина шёпотом причитали, что их попугай сгорел в пожаре. Собрались многие. Все стояли взволнованные и притихшие. У некоторых было что-то в руках, что-то дорогое, что жалко оставить. Подошли протрезвевшие баба Шура с книгой «Земля Санникова» и Ассоль с треугольным вымпелом «Победитель соцсоревнования», которого он тут же бросил и взял фонарь с горящей свечой. Анна сжимала в ладонях длинное древко хоругви с большим полотнищем. На ткани была вышита белая птица Пеликан, сияющая в рассветном воздухе драгоценным перламутровым жемчугом. Последними пришли очень нарядные Арне Николаевич и Валентина Петровна с внучками. Арне Николаевич был в костюме с галстуком и янтарными запонками, Валентина Петровна в красивом платье с золотой брошью. Сёстры Дуся в голубом, Нюра в золотистом платье держали друг друга за ручки. Младшая Нюра левой рукой прижимала к груди большую икону святой Евдокии. Старшая Дуся держала в правой руке маленькую иконку Пророчицы Анны, левой крепко сжимала ладошку сестры. Вдруг Ира радостно вскрикнула. Прилетел сгоревший накануне попугай Феникс. Его оперение стало огненно-красным и сияло в первых солнечных лучах. Ирина протянула к попугаю руку и ласково позвала:
- Феня, Феня!
Феникс, не глянув в её сторону, сел на плечо отца Даниила и громко воскликнул:
- Господи помилуй!

Все зачарованно смотрели на чёрную долговязую фигуру монаха с горящей пожаром птицей на левом плече. Потом молча выстроились в колонну и пошли вслед за ним, осторожно ступая по твёрдой воде в направлении восходящего света. Рядом с Даниилом шагал Механик, держа в вытянутой железной руке огромный деревянный крест с распятием.

Всплыло огромное оранжевое солнце, щедро рассыпав свои рыжие локоны по паркету льда. Лёд под ногами потрескивал, но держал. Раскалённые блики вспыхивали на плечах людей, стекле окладов и древках знамён. Впереди колонны горящей живой звездой летел Феникс. Жители шли, не оглядываясь, их лица были серьёзны и полны радостного счастья. Анна несла белое знамя снежной птицы, прижимая левой рукой к груди рукопись, втиснутую в бутыль. Увидев полынью, она швырнула туда послание и, не сбивая шаг, зашагала дальше. Люди шли, отбрасывая от ног длинные голубые тени, которые постепенно становились всё короче. Подо льдом вода становилась темнее, ноги ступали по чёрным водам пограничной реки Стикс. Зловещая бездна поглощала падающие тени. В воздухе летели огненные рыбы, а в чёрной воде проносились стаи перламутровых птиц. Анна подняла голову и не увидела вокруг себя многих знакомых лиц. Она обернулась, хотя очень этого страшилась. Сзади расширялась чёрная полынья, и у её истока, как каретка на расходящейся молнии, маячил Ассоль. А на горизонте изменялся силуэт Города - Острова. Город истончался, дома и деревья рассыпались на тысячи теней и бликов, из теней вырастали вертикали мачт, блики собирались в перламутровые сверкающие паруса. Уже наполовину прозрачный, Ассоль махал уходящим рукой, и с ним махали тонкими руками - тенями другие исчезающие человеческие тени. Корабль - Призрак Города - Острова надувал паруса и разворачивался в густеющем вязком воздухе. Откуда-то полилась музыка, похожая на звуки духового оркестра.

Виднеющаяся впереди вытянутая железная рука Механика несущая крест, вдруг на глазах стала обрастать сухожилиями и мышцами, словно мёртвая засохшая ветвь оживала зелёной листвой. Распятие в его руке превратилось в огромный сияющий факел, благоухающий майским ароматом цветов. Рассыпающиеся искры факела разлетались вокруг и осыпались белыми лепестками цветущей яблони. Кибер рука и деревянный крест воссоединились и стали единым стройным весенним деревом с перламутровыми соцветиями и огненными жужжащими пчёлами в кроне. Рядом со своим другом шагал воскресший отец Лазарь и громко пел:
- Кости сухие! Слушайте слово Господне. Вот, Я введу дух в вас, и оживёте. И обложу вас жилами и выращу на вас плоть, и покрою вас кожею и введу в вас дух и узнаете, что Я - Господь!

Лёд под ногами засветился изнутри: в бездне воды, а может уже не воды, мириады плывущих птиц, танцующих рыб и медуз, падающих звёзд образовали огромнейший сияющий крест, который вдруг стал повсюду, всей вселенной, пронзил все миры и все многоэтажные лабиринты пространств. Где-то в забытых полыньях горели древние золотые царства и великие железобетонные города, осыпались карточные башни Вавилона. Звук труб нарастал, воздух гудел, словно внутренность колокола. Лёд под ногами стал мягким, и уже не надо было идти. Повсюду были юные люди, летящие на облаках. И времени не стало, и всё прошлое стало сном. Все смотрели вокруг, узнавая и не узнавая изменившиеся от великого счастья лица. Все летели вперёд, навстречу Новому Небу и Новой Земле.

И все увидели

НЕБЕСНЫЙ ГОРОД
 
...великий город, святый Иерусалим, который нисходил с неба от Бога.  Он имеет славу Божию. Светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы камню яспису кристалловидному. Он имеет большую и высокую стену, имеет двенадцать ворот и на них двенадцать Ангелов; на воротах написаны имена двенадцати колен сынов Израилевых: с востока трое ворот, с севера трое ворот, с юга трое ворот, с запада трое ворот. Стена города имеет двенадцать оснований, и на них имена двенадцати Апостолов Агнца.
...Город расположен четвероугольником, и длина его такая же, как и широта...... Стена его построена из ясписа, а город был чистое золото, подобен чистому стеклу. Основания стены города украшены всякими драгоценными камнями: основание первое яспис, второе сапфир, третье халкидон, четвертое смарагд, пятое сардоникс, шестое сердолик, седьмое хризолит, восьмое вирилл, девятое топаз, десятое хризопрас, одиннадцатое гиацинт, двенадцатое аметист. А двенадцать ворот - двенадцать жемчужин: каждые ворота были из одной жемчужины. Улица города - чистое золото, как прозрачное стекло.
Храма же я не видел в нем, ибо Господь Бог Вседержитель - храм его, и Агнец. И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего, ибо слава Божия осветила его, и светильник его - Агнец. Спасенные народы будут ходить во свете его, и цари земные принесут в него славу и честь свою. Ворота его не будут запираться днем; а ночи там не будет. И принесут в него славу и честь народов. И не войдет в него ничто нечистое и никто преданный мерзости и лжи, а только те, которые написаны у Агнца в книге жизни.
И показал мне чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл, исходящую от престола Бога и Агнца. Среди улицы его, и по ту и по другую сторону реки, древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды, дающее на каждый месяц плод свой; и листья дерева - для исцеления народов. И ничего уже не будет проклятого; но престол Бога и Агнца будет в нем, и рабы Его будут служить Ему. И узрят лице Его, и имя Его будет на челах их. И ночи не будет там, и не будут иметь нужды ни в светильнике, ни в свете солнечном, ибо Господь Бог освещает их; и будут царствовать во веки веков.
Откровение святого Иоанна Богослова, глава 21, стих 10-27, глава 22.