Воспоминание об идеальном кусочке пазла

Дрон Свистунов
Говорят, для того, чтобы начать, достаточно одного лишь вдохновения. Это неправда. Даже когда и особенно когда речь идет о писательстве – это абсолютная ложь. Одних красивых слов недостаточно; они должны укладываться в какую-то общую идею, сюжет, повествование – развивающееся и приводящее к логическому концу.
Я был полон вдохновения в марте 2020 г., но стихи, которые я иногда писал на протяжении уже нескольких лет, были неспособны его выразить полностью и содержали в себе отдельные и как будто незначительные мысли – мелкие и совершенно не сравнимые с той гениальной и великой Идеей, которую я ждал для того, чтобы начать писать что-то большее, стоящее, настоящее и значимое.
Пандемия коронавируса приближалась к России. В Москве и Санкт-Петербурге уже были зараженные, столичные власти обсуждали введение режима обязательной самоизоляции. Многие компании перешли на удаленную работу. В опустевших университетах и школах готовились к переходу на дистанционное обучение. Патрули полицейских еще не ходили по улицам, нервируя одним своим видом вышедших за продуктами граждан, но в последнее воскресение перед объявлением президентом нерабочей недели, превратившейся для многих в нерабочий месяц, улицы Китай-города были уже пусты.
Поеживаясь от холодного ветра, я прогуливался по Солянскому тупику, жалея, что накинул пальто прямо на тонкое поло, и убивал ожидание созерцанием случайных людей и явлений вокруг. Эта привычка, доставшаяся мне от мамы-психолога и разогретая десятками прочитанных книг и желанием писать самому, стала инструментом, преследующим одну-единственную цель: найти Идею. Чужие жизни набегали на меня, как волны на пустынный берег, и удалялись, исчезая в великой пучине человеческих судеб. Я же, молчаливый, праздный зритель, оставался на месте, лишенный повествования и неизменный в своей сути; камень, покрывающийся от сырости мхом и разрушающийся эрозией внешне, но даже распавшийся на гальку и песок неспособный стать частью моря.
Некоторые люди уже не выходили из дома без защитных масок. Высокий парень в голубой медицинской маске, спущенной ниже носа, соблюдая полутораметровый канон социальной дистанции, обошел веселую группу школьников-старшеклассников и резко остановился прямо напротив выхода из метро. Ему на шею бросилась невысокая блондинка, стоявшая возле автобусной остановки, и поцеловала его прямо в маску. Они оба засмеялись, парень стянул маску на шею, и они вновь поцеловались. Затем, порывшись у себя в рюкзаке, парень достал еще одну, точно такую же медицинскую маску, и протянул девушке. Та быстро надела маску, парень вернул свою на исходное положение с выступающим из-под ткани носом, они снова поцеловались, уже будучи оба в масках, и направились к Старой площади. Одновременно с ними, но в противоположную сторону двинулись и школьники с разноцветными прическами, без всяких масок и с сигаретами в смеющихся ртах; идущий последним довольно запихивал пачку в карман джинсов.
Я остался один и по-прежнему без сюжета. Оля задерживалась. Мною вдруг овладела уверенность, что она не приедет. Эта догадка не вызвала ничего, кроме досады. Все, что ни делается, делается от скуки или во имя ее. Любое действие есть лишь заполнение вакуума бесцельности и скуки. Не все ли равно, чем и кем его заполнять?
Оля вышла из метро. Светлые волосы, аккуратно обрамляющие ее лицо, с такими правильными и тонкими чертами, легкий пуховик, подогнанный к талии так, что он только подчеркивал изящество ее фигуры, платье кремового оттенка, название которого известно только лишь женщинам, без единой складки опускалось вдоль ее стройных ног.
Может быть, и не все равно.
Она обняла меня и засмеялась.
- Сколько лет мы не виделись?
Много. Она была совсем другой в школе. Я уезжал в Москву и помнил бледную, худенькую, но вечно радующуюся чему-то, восторженную девочку. Ее взгляд стал глубже, серьезнее, проницательнее. Макияж придавал выражению ее глаз какую-то пленительно-игривую загадочность.
Как случилось, что она идет рядом с сутулящимся, наскоро обритым машинкой человеком неопределенного возраста, с неухоженной бородой, в угловатом пальто, нахмурившим брови над полинявшими глазами, немного ввалившимися то ли от бессонной ночи, то ли от очередной выпитой бутылки водки?
Бывает, цветок распускается среди мусора, или драгоценный камень, случайно сорвавшись с цепочки, падает в сточную канаву. Так люди увидели ангелов.
Мы взяли кофе. Его тепло разливалось внутри меня звуками ее звонкого голоса. Мы гуляли по Бульварному кольцу, вспоминали школьные времена, делились университетскими впечатлениями. Я заканчивал магистратуру, она – бакалавриат; нам обоим предстоял диплом, а дальше – новое, неиспробованное, по-настоящему взрослое. Магистратура и работа, химия и косметология – она говорила уверенно, не ожидая каких-либо серьезных угроз намеченным планам, предвидя все возможные затруднения на своем пути и вместе с ними – способы их разрешения и преодоления.
Небо от мягкого голубого, окрашенного на западе в розовато-оранжевый, незаметно преобразилось в плотный черный. Нам почти не встречались пешеходы, и даже Тверская лежала непривычно тихой в желтоватом свете унылых фонарей. Мы зашли в бар.
Знакомый бар, славящийся отличным разливным и сочными бургерами, где еще неделю назад мы с другом с трудом нашли место, в этот воскресный вечер был пуст. Длинные деревянные столы внушали опасение, что бар не работал. Ходили слухи, что администрация Москвы собирается закрыть места потенциального скопления людей, и некоторые точки предпочли приостановить работу еще до оглашения специального распоряжения. Наш бар был открыт.
Я был рад этому вечеру, этому настоящему, каждому его моменту. Потрясающая девушка, безлюдный бар, красный эль после часовой прогулки по весенней Москве, живой разговор: в пазле, которым ты вымащиваешь пустоту своего существования, тот вечер был идеальным кусочком, абсолютно не связанным с другими, но в отсутствии которого все остальные теряют цвета.
Планы на жизнь – еще не раскрашенные, не выложенные кусочки, которые могут испортить всю картину.
- Я мечтаю уехать в страны третьего мира и помогать местным жителям, учить их английскому, просвещать о гуманизме и демократии.
Первая девушка, которой я в этом признался, пожелала мне на прощание, чтобы эта мечта не исполнилась.
Оля улыбнулась. Она ничего мне не желала. Мы просто поделились планами на будущее. Химия и косметология с ее стороны, наивная попытка замаскировать пустоту – с моей.
Как-то Оля сказала мне: «Знаешь, иногда мужчине достаточно сделать что-нибудь не то или посмотреть как-то не так, и одного движения или взгляда хватит, чтобы женщина сказала нет.» Я не оптимист. Вероятность не сделать такое движение или не обнаружить «неправильный» взгляд слишком ничтожна, чтобы я перестал быть собой хоть на час.
Она уехала на такси. Я спустился в метро и поехал на юг по зеленой ветке в общагу. Домой.