(Вирусное наваждение)
Замечаю: до девяти утра всегда на небе синь, и по крышам пятиэтажек бодро гуляют солнечные лучи. А потом с северо-запада наползают из дальних серебряных далей облака. Сначала легкие, похожие на куски ваты, а затем тяжелые и черные, они ползут на город. Город мрачнеет на глазах. В блеклые сумерки проваливаются и лес, и поле за лесом, и дома, и городские дорожки, сливаясь с всеобщей серостью и мглой.
Ветер становится резче, и его ледяные порывы залетают в приоткрытое окно моей комнаты. Рассада на подоконнике от залетевшего вихря колышется, заполняя комнату пряным помидорным духом. Легонько взлетают занавески, их полощет ветер, лаская мои лицо и руки. И я не спешу затворить окно, хочу насладиться встревоженной, застоявшейся в цветах и рассаде весны, которой за окном по-настоящему еще и нет.
Но колкий северный ветер зол и беспощаден, как беспощаден к людям с короной вирус.
У нас всем приказано быть взаперти. И провезти на дачу или на участок, где домик в деревне, выросшую чуть ли не в половину окна рассаду проблематично. Администрация объясняет, что можно, если проверяющим полицейским предъявишь документ о праве собственности на домовладение и участок земли возле него. Конечно, маски и прочие защитные средства. Конечно, паспорта с пропиской. Это само собой.
Правда, одни соседи подтверждают, что таким образом уже проезжали. Другие говорят, что нарвались на ретивых служак, и те, невзирая на объяснения, выписывают (на первый раз) штраф по тысяче рублей на каждого пассажира в легковом транспорте.
Вот сегодня раздумываем, как быть. Прибегнуть к партизанщине? А потом по суду добиваться справедливости, как предлагает администрация, знающая толк в нынешней «демократии»? Или плюнуть на всё и ждать у моря погоды?
Но пока начала хорошей безвирусной погоды что-то не видать. В таком случае владельцев дач и маленьких земельных участков в деревне ждет запустение…
А душа уже просится в деревню и воображаемо летит туда, где подступает к огородам и хате прыснувшая после дождей зелень.
В деревенском домике, думаю я, будет солнечно и сухо; тихое тепло и нега лягут от русской печки, которую нарочно берегу для внуков, чтобы они знали, как жили их деды и прадеды. Они узнАют, как удивительно пахнут испеченные в этом русском чуде пироги - на капустном или дубовом листике. Как духовито потянет древним русским напитком – ВЗВАРОМ, вскипяченным на диких грушах или яблоках. Как засвистит, запоёт на все лады пузатый самовар, прислоненный со старой ржавой трубой к ЗАГНЕТКЕ, этому удивительному началу к печному зеву, где лежит какой-нибудь ухват для выемки чугунка, вспотевшего у пламени. А жаркое пламя охватит свод, и тот уже пламенно засияет по всему внутреннему пространству…
А пока за стенами городской квартиры гуляет ветер; он порывист и совершенно неуместен в конце апреля. Мне чудится его поступь, поступь командора; видится его суровая стать, увенчанная зловещей короной. От его поступи знобит березу. Она раскачивается у моего окна, и на неё сверху слетают редкие холодные снежинки.
Знаю, к вечеру, как было и вчера, ветер разгонит тучи, нальется пунцовой краской закат и будет долго и пугающе гореть, словно предупреждая всех в России, что нескоро еще от её жителей отчалится прицепившийся ветер с вирусным мороком. Как и вчера, над крышами домов, в красных отсветах зари, в ветровых завихрениях, промчится багряное облако, похожее на степную кобылицу. И моё сознание пронзят строки Блока: «Закат в крови! Из сердца кровь струится! /Плачь, сердце, плачь.. / .Покоя нет! Степная кобылица / Несется вскачь!»