Бутылка сидра была «наполовину полна» – ни каплей больше, ни каплей меньше. Великая гармония. Существовала на секции и никому не мешала. Я жадно поднял руку, облачился пессимистом и осушил ее. Два глотка – бутылке конец; швырнул под кровать, и та покатилась по полу, громко ударилась о ножку кровати и обдала свинец в моей голове звонкой вибрацией. Всепоглощающая тревога накатила вровень с осознанием, что полбутылки было недостаточно.
– Катя?
Тишина – будто бы никого и нет. Лег обратно и понял, что Катя рядом. Сопела, отвернувшись к стене, и не слышала меня. Сопела, как ветер за окном, чуть посвистывала.
Наверно, обойдусь и без бутылки. Пока мозг в отключке, надо бы снова заснуть. Но спал ли я до этого или в небытии пялился на раскачивающуюся тень от люстры? Время было второстепенно моему теперешнему миру. Я пытался заснуть, но мысли крутились, точно смазанные светлячки, и всякий раз я открывал глаза. Не облевать бы постельное белье… но на пол не вариант – Катя меня убьет. Встать я тоже не мог, а потому валялся, не смыкая век, пускал слюну, чтобы не вырвало, и мечтал отрезветь. Бутылка была ошибкой – она вернула безнадегу. Пьянь внутри подначивала сделать это прямо на себя.
– Ты спишь?
Катя спала. Я надеялся ее разбудить. Якобы не нарочно, как делает моя бабка, заходя в половину первого ночи, включая свет и спрашивая, не сплю ли я. Конечно, не сплю. Теперь уж точно не сплю. Или? Иногда я притворяюсь и похрапываю, прячась от фраз, пропитанных телевизионной пропагандой и старческой деменцией. Родители Кати так никогда не заходят. Вместо этого они устраиваются на кухне и спорят, сопьемся мы или же возьмемся за голову и высрем что-то стоящее. Крики ее бабки словно специально доносятся из-за стены так, чтобы слышать их, но не понимать сути криков – догадывайся и сгорай со стыда или бесись от злобы. Диплом? Работа? Семья? Я прокручивал эти слова, проговаривал их шепотом, выворачивая смысл этих слов, чтобы не сорваться и победить рвотные позывы. А если и Катя притворяется?
Два часа без движения – люстра над головой никуда не делась. От жесткого матраса ныла спина.
– Ты спишь? – не вытерпел я.
На этот раз я чуть-чуть подтолкнул ее локтем и посмотрел, как она среагирует.
– Нет… – ответила она, не открыв глаза.
– Сколько мы выпили?
– Много. Я на шестой перестала считать.
Шестой… рюмке? Бутылке? Вместе или каждый? Зачем? Мы пьяны и ни минуты не спали. Я не спал. Катя-то отрубается на раз-два. Надо вставать… но куда? Голова была набита опилками: пустая и тяжелая… никак не поддается. Нет, в ней еще что-то есть, но оно смертельно ранено – на последнем издыхании, и уже потихоньку начинала отдавать мертвечиной. Далее была пустота. Тотальная пустота разума. Редкие блики то тут, то там скользили в пустоте, пытаясь воссоздать что-то похожее на фигуры, лица и их намеренья, но всякую мощь мысли выкачал алкоголь. Я понимал только то, что видел: потолок, люстра, тень, разводы белил и никакого тайного смысла. Собственно, смысла и не было – только омертвевшее воображение.
Без резких движений. Старайся не моргать. Хорошо, что сегодня нет работы, хотя сегодня не выходной. Вообще, у безработных нет рабочих дней и нет выходных. Сидишь себе за компом, перед тобой пролистываются десятки вакансий, а ты отсылаешь резюме и притворяешься, мол, переживаешь, хотя вера в себя издохла, лишь ты что-то отправил, точно мысли после долгой и безрадостной попойки.
– В универ к девяти? – спросил я.
– Да.
Мы говорили как можно короче, не разбазаривая слов – в них не было начинки, а потому никто из нас не хотел выдавливать из себя что-то, не играющее роли.
– Унижение и боль?
– Ага.
Она чуть было не провалилась в сон, но я перетянул на себя одеяло – ее нельзя оставлять одну. Секунда, и все… заснет, а мне было лень бежать на трамвай и зря потеть. Я потряс, помог сесть и пнул к ногам ее грязные тапки.
– Встаем и собираемся. Я на трамвай не побегу.
Откуда во мне столько энергии? Минут пять назад был овощем и думал, куда бы вырвать, а сейчас я стоял – ровно, и даже не качался, одевался, помогал Кате, подавал ей одежду. Потом я вышел на кухню. Ее бабка, как я и предполагал, уже сидела за столом. Она нарезала ветчину и приговаривала, что без завтрака мы недалеки от язвы, а с пивом недалеки от обезьянника. Толстые, кривые куски ветчины ложились на суховатый отлежавшийся хлеб с намазанным на него старым сливочным маслом. Чей-то волос обвивал это масло, извиваясь между крошками черного хлеба (наши бутерброды были с белым хлебом). Охота есть издохла столь же быстро – стоило поторопиться и сварить кофе, пока бабка не сделала это самостоятельно. Тогда придется пить мочу.
– Не забудь отправить несколько CV. Помнишь? – приговаривала она.
– Помню-помню, – скупо отвечал я. – Уже десять раз это повторила.
– И еще повторю. Сколько за неделю отправил?
– Три… кажется.
– Надо больше.
Катя села в трамвай; я сел в автобус, чтобы по пути домой не попасться контролерам. Минуты тянулись, как пережеванная жвачка: одна остановка, другая остановка. Автобус ехал по прямой, и мне казалось, что моя поездка не имеет ни маршрута, ни начала, ни конца – сплошные остановки, на которые я смотрю и все их пропускаю мимо.
Контролеры остановили автобус. Две толстых тетки вывели на улицу меня и еще одного парня такого же гадко-похмельного вида. К нему подошла одна тетка и два мужика. Мне досталась старуха с розовым чупом, выпирающим из-под шапки.
– Где билет? Думаешь, тут благотворительность? – от ее нахального тона меня подташнивало, но я не перечил. – С полицией хочешь поговорить?
– Я на экзамен опоздаю. Не успел купить билет.
– У водителя тоже можно, – поспорила она.
– Денег не хватает.
Заглянув в сумку с тетрадками, которые действительно были конспектами, хотя бакалаврскую я защитил год назад, она поверила моей истории о сложном экзамене и испорченных нервах из-за подготовки к нему. В мои истории, вообще, все всегда верят. Не из-за моего таланта врать, а потому что я вызываю у людей доверие своим никчемным видом. Почему-то старухи склонны верить убогим, и чем более убог был мой вид, тем охотней они мне верили. Так что контролерша, покачав головой, махнула в мою сторону и пошла к коллегам, пожелав мне удачи на экзамене. Еще она предупредила, чтобы больше не попадался. Но я попадусь. И не раз, а экзамены так никогда и не кончатся. Все мы вернулись на свою тропу.
***
Днем Катя прислала сообщение: «Отсылал CV?» Я солгал и сразу открыл сайт с вакансиями. Около сорока минут я выбирал рабочие предложения. В итоге отправил одно резюме. Необходимо высшее образование, хорошие навыки общения и знания иностранного языка. Одно из трех – уже удача. На остальное не приходилось и надеяться. Я был вымотан абсолютным бездействием; голову то ли кружило, то ли дробило на части, но на «Ибуметин» денег не хватало. И много ли можно купить на полтора евро? В аптечке кроме «Эспумизана», «Тавегила» и бинтов ничего. Обожраться бы этим всем и засесть в укромном уголке. Так выцепят же… и начнется.
Пока я рылся за обезболивающим в кухонных ящиках, зашла бабушка.
– И что мы ищем?
Ее довольная желтая улыбка растянулась на морщинистом лице, а руки уперлись в бока, будто бы она мудрец, а перед ней тупорылый остолоп, который ни на что не способен. Даже не то, чтобы найти сраный «Ибуметин».
– Просто смотрю, – я сразу закрыл шкафчик.
– Давай найду, – не отставала она.
– Пойду, покурю.
Она от меня не отстала и тоже пошла на балкон. Мы сидели и курили. Во дворе желтели деревья – цвет листьев напоминал об ее улыбке. Из небольшой щели в окне меня обдувал ветер. Он подгонял к нашему району черные тучи. И вдруг мне стало тошно от самого себя. Я пару раз затянулся нормальной сигаретой, которую стрельнул у бабушки, тем самым стараясь перебить перегар, и, ничего так и не сказав за пару минут курения, ушел обратно в комнату.
В обед позвонила Катя, и мы поболтали ни о чем. Она ныла об увольнении и ненависти к коллегам. Только что ходила на очередное «шпионское» собеседование – там просто кошмар, а не работа. Я врал, что ищу работу и занимаюсь самообразованием. Выдал два-три словечка на английском, сумничал какой-то фигней о современном социуме и его формировании, как общего организма, а потом стал успокаивать ее, мол, все обойдется, и мы найдем свое поприще. Она еще раз звонила вечером. Наш разговор от и до повторился, разве что порядок слов поменялся. Завтра встретимся. Завтра будем вместе отправлять эти резюме.
***
Чешуйчатые крылья разгоняли облака. Из зубастых пастей извергалось пламя. Я сидел на балконе в полном одиночестве и с улыбкой наблюдал повадки сказочных тварей, пока бабушка выгуливала собаку. Дома пылали – пламя на крышах напоминало убойные прически панков ярко-оранжевого цвета. Из окон валил черный дым. Будучи тяжелее воздуха, он опадал, прижимаясь к асфальту, лаская парапет. Ветви деревьев извивались танцем, птицы прятались от драконов под подоконниками. Мой новый мир был приятней старого – в нем не было бабушки, не было безработицы, не было электронной сигареты и сраных напоминаний об отправке CV.
Мои герои бродили по улице и искали на свою задницу приключения, а я прямо из окна отдавал им разные команды:
– Направо!
Белобрысый мужчина в железных доспехах, постукивая пальцами по эфесу меча, обернулся к автомобильной стоянке. Шипы на наплечниках сверкали невиданной чистотой – мы полировали их многие годы, чтобы воин с гордостью вышел в свет.
– Налево!
Воришка натянул на свою кривую харю черный капюшон, приготовил два стальных кинжала, смазанных ядом, и глянул на темный, обволоченный дымом, двор. Рукава в заплатах; капюшон был сшит из ткани разного цвета; подошва на правом ботинке чуть ли не жила своей жизнью, настолько сильно он ее износил.
– Вперед!
Старый хрыч нахмурился из-за дыма, валящегося из окон. Его мантия или роба – я еще не решил, колыхалась на ветру, а в складках проглядывалась миниатюрная книжонка в золотом переплете – древняя магия… а может, это просто библейский томик, дабы знать, что говорить перед смертью.
Я был косноязычен, но герои понимали меня и сразу выполняли все мои команды.
– Становись! Достаньте мечи! Этот дракон должен быть побежден!
Первый дракон с грохотом приземлился во двор – он вонзился когтями в асфальт, раскинул громадные крылья и плюнул столпом пламени в воздух. Дерево возле героев вспыхнуло, как бенгальский огонь. Из-за вибрации от его лапищ сигнализации близлежащих машин разорвались душераздирающими гудками, но никто не приходил вырубить их, никто не видел зрелища меча и магии, человека и стихии.
– Да начнется битва!
Смертельное противостояние двух идеологий, самопожирающих друг друга. Само естество этого действа то вторило чешуйчатому зверю, то вторило героям, то путало зверя и героев. Оно нагнало черные тучки и хлестнуло крыши розгами молний, окутав весь двор духотой.
Герои прятались от пламени за упавшими кусками стен, метали оттуда в дракона копью и пускали стрелы. Старый хрыч вовремя вспомнил о своей магии и приморозил хвост твари к асфальту. Дракон был обездвижен и утыкан стрелами. Синяя кровь катилась по чешуе, а он безудержно поджигал небо. Жалко ли было мне этого дракона? Герои резали его, отравляли и раздирали; одинокий зритель смаковал расправу; никто более не интересовался пламенем, жрущим вселенную. Сородичи рептилии не прерывали казнь. Чешуйки падали под ноги героям. Блестящие, окропленные синей кровью. Король щедро наградит героев за чешую: деньгами, титулами, женщинами и поместьями, а затем их повесть превратится в развратную оргию без подвигов, которую мы спрячем за печатью цензуры. Истинные герои не трахаются, не пьют и не сидят без работы. Если же работы нет, значит, нет и проблем с деньгами. Но я бы хотел повести их к новым битвам, оставаясь скромным зрителем. После этого боя лишь потрогаю оружие, окропленное кровью чудища, насмотрюсь на новые доспехи из синей чешуи – мне этого хватит. Доспехи эти… наверно, они придают сил. Иначе зачем герои сражаются с драконом? Не ради же богатства и шлюх? Ах да… это же я их нанял…
Солнце пряталось за тучами и дымом, но я знал, что мои герои одержат победу. Другие драконы уже не прилетят на выручку. Их удел – кружить над двором в беспорядочной куче и ждать своих соперников. Земля подрагивала, воздух накалялся. Казалось, вся округа сейчас разом вспыхнет, но исход был предрешен.
***
В дверь позвонили. Я спрятал драконов в кармане, отпустил героев, вернул двор в исходное состояние и не спеша побрел в прихожую. Мама и сестра вернулись с занятий по музыке. Мне тоже пора бы вернуться в себя. Голову вновь пронзило болью; разум опустел, превратившись в вязкие сопли; тело одеревенело.
– Саня, а мы вон что сделали! – сестра протянула тетрадку.
Передо мной были строчки с нотами. Одинарные, двойные, тройные, скрипичный ключ и еще куча какой-то тарабарщины. Ну, ноты, как ноты. Я с наигранным интересом рассматривал каждую, якобы не понимая смысл того самого скрипичного ключа, и натянуто улыбался своей сестре, пока она что-то там мне объясняла.
– Прикольно. Ты молодец.
– А завтра мы будем разучивать сольфеджио!
Она гордилась собой, а мне было наплевать. На нее, на сольфеджио, на работу – тысячи забот сковывали меня цепкой хваткой и метали из крайности в крайность, а я плевал на них со своего балкона. Ничто из этого не станет чем-то – рано или поздно, но все пройдет, и останешься лишь ты, сестра, наедине со страхами и лицемерами. Один из низ был перед тобой. С похмелья, злой и завистливый. Может, когда-нибудь я найду смелости извиниться перед ней и по-настоящему поддержать.
Потом мне снова позвонила катя. Она отправила мое резюме в десять разных компаний. Из четырех мне даже ответили. В одно я даже сумел устроиться. Новое чудовище было сломлено, и его обезглавленная туша была доставлена королю. Я же лишь нечаянно прикоснулся к награде и отошел в тень. Герои смотрели на меня – их взгляды были пропитаны ненавистью, но они оставались в моей власти. В моей бесполезной, ни к чему не ведущей власти.