Вкусная еда, отличная выпивка, симпатичные люди

ВКУСНАЯ ЕДА, ОТЛИЧНАЯ ВЫПИВКА, СИМПАТИЧНЫЕ ЛЮДИ
Роман


Глава 1
В которой терпение читателя подвергается испытанию

  Студенты любят водку. Особь со студенческим билетом в кармане, не разделяющая этой любви, приглашается на вечеринки и дни рождения только, если этот редкий недостаток компенсируется редкими же достоинствами. Настоящая любовь рождается не сразу – курсу к третьему. Первые два года студенчества любви предшествует слепая и неразумная страсть. В это время только начинают складываться компании, члены которых, осоловевшие от мнимой взрослости, готовы на любые подвиги, чтобы укрепиться в приглянувшемся кружке. Мы тогда выдерживали жесткие нормативы. Количество бутылок должно было равняться числу пришедших. По той же формуле рассчитывалось оптимальное число бутербродов. Никто, конечно, не засекал времени, но само собой получалось так, что за полчаса, максимум час, все заготовленное уничтожалось. Большинство собравшихся довольно быстро засыпало тяжелым сном, и только самые крепкие оставались у стола, с трудом затягиваясь сигаретами и признаваясь друг другу в лучших чувствах. Часа через два-три собрание вновь оживлялось и тут радушный хозяин (а иных среди младшекурсников не бывает) извлекал из холодильника еще парочку холодных бутылочек, какие-нибудь соленья и консервы, и праздник продолжался более степенно. Те, кто на этой стадии общения ограничивался минералкой, или чаем, рассматривались как кандидаты на исключение из числа избранных. По окончании вечеринки (длившейся, впрочем, в течение всего дня) разбредались как солдаты с поля боя, сами, или с чужой помощью, усталые, совершенно больные, но полные гордости. 
Теперь, когда мы учились на третьем курсе, когда компании уже сложились окончательно, необходимость в совершении подвигов отпала. Герои со спокойным достоинством носили трудные лавры былых побед. Водка стала поводом для общения так же естественно, как раньше общение становилось поводом для водки. О жестких нормативах забыли. Почти все стали предпочитать ощущение легкой веселости полному одурению, которое когда-то считалось обязательной целью. Кто-то, конечно, и теперь достигал нирваны, но на это уже смотрели искоса. 
В таком нравственном состоянии мы встретили этот день конца сентября. Мы – компания третьекурсников юридического факультета, и примкнувших сверстников. Мы называли себя  друзьями, но не все на самом деле были ими. Только позднее начинаешь понимать, что быть в одной компании и быть друзьями – вещи разные. Повод к застолью - день рождения Славика, а собрались за городом на базе отдыха, приписанной к одному богатому предприятию. Папа Славика, заместитель директора этой богохранимой конторы, уже в третий раз организовывал на базе день рождения «сынули»  – без излишеств, но со всем необходимым. База, построенная еще в советские времена, когда-то принадлежала некоему проектному институту. Этим объяснялось ее сходство со всеми почти загородными базами отдыха и бывшими пионерскими лагерями. Как везде – несколько скромных домиков со спальными комнатушками. В стороне, противоположной главному входу – небольшое двухэтажное здание с кабинетиком директора, кухней, службами и банкетным залом, где мы и собрались за составленными в ряд столиками. Остальное пространство базы, как обычно, представляло собой заасфальтированный участок, который по желанию можно было превращать то в  танцевальную площадку, то в зрительный зал, то в футбольное поле.
Родители Славика, выпив с нами по первой, поблагодарили за то, что мы пришли поздравить «сынулю» и тактично покинули базу, предоставив молодежь самой себе. Повар и его помощницы, приготовив необходимое, тоже спешно ретировались и с нами, по обыкновению, остался только смотритель базы – дядя Петя. Некоторое время он заботливо обхаживал нас, затем, прихватив бутылку, отправился отдыхать в каптерку, пожелав нам хорошего вечера и шепнув Славику, что двери в спальных домиках он оставил незапертыми: «На всякий случай. Дело то молодое!».
Парочки, пришедшие на торжество, поочередно воспользовались милостью дяди Пети часа через два после ухода родителей Славика. Они возвращались раскрасневшиеся и чуть намокшие под дождем, с чувством требовали налить водки и произносили душевные тосты за именинника. После возвращения последней из четырех парочек (а вернулись они около полуночи), никто уже не покидал банкетного зала. Настроение собравшихся было приподнятым, выпивкой никто особенно не злоупотреблял, и стало ясно, что неспешное и приятно расслабленное торжество продлится до рассвета. Накануне мы рассчитывали на хорошую погоду и планировали после полуночи немного «растрястись» на свежем воздухе, но сильный дождь, начавшийся днем, и не прекращавшийся ни на минуту, расстроил планы и сделал застолье непрерывным. Впрочем, выходить не было необходимости. Изобильное угощение было отменно приготовлено. Те, кому надоело сидеть за столом, могли взбодриться у бильярда. Туалеты и душевые, прилегавшие к банкетной и содержавшиеся дядей Петей в безупречной чистоте, были к нашим услугам. Так что вынужденное заточение никого не тяготило.
Славик сидел во главе стола с подругой, что придавало дню рождения некоторое сходство со свадьбой. Виновник торжества - патологический симпатяга. Не отягощенный избытком интеллекта, он по-житейски совсем не глуп и обладает, вдобавок веселым нравом. Богатство родителей, хотя и не сумасшедшее по нынешним временам, включило его в десятку самых завидных женихов курса, но не испортило доброго нрава. Немного бездельник, но не вполне лишенный ответственности, заядлый анекдотчик и удивительно приятный сотрапезник, он привлекает искреннее внимание окружающих. Во всяком случае, мы дружили с ним вовсе не из-за положения родителей. Его обаятельная, вечно кокетливо небритая физиономия, его мягкая дурашливость действительно могли любому поднять настроение. Подруга Славика – Верочка была ему подстать: миниатюрная, живая, смешливая брюнеточка, с блестящими черными глазками на безупречно красивом личике. Такая же законченная обаяшка, как и бойфренд, но более начитанная и «породистая», она пользовалась неизменной симпатией однокурсников, родителей и преподавателей.
По правую руку от хозяина стола сидела другая пара – Андрей и Наташа. Андрей, всегда чертовски аккуратный, хотя и одевавшийся не с безупречным вкусом, круглый отличник, не отличался ровностью в поведении. В общении с каждым он легко переходил от теплоты к холодному апломбу. Заметная самоуверенность делала бы его смешным, если бы она не основывалась на выдающемся уме. Андрей все схватывал на лету, а знания его были, на общем фоне нынешнего студенчества, почти энциклопедическими. Сын простых родителей, и выпускник рядовой окраинной школы, он всему, что знал, научился сам, чем вызывал искреннее уважение. Серьезный и обычно мало пьющий, он, на первый взгляд плохо вписывался в любую из сложившихся кампаний, но входил во все без исключения: каждый считал престижным считаться его приятелем. Никого не подпуская близко, он вместе с тем никому не делал дурного и не допускал сознательных бестактностей. Если ему случалось кого-нибудь обидеть, то только из-за недостатка домашнего воспитания, с которым он, впрочем, по мере сил боролся. В его манере держаться, можно было заподозрить некоторое самолюбование. Он любил блеснуть хорошим докладом на семинаре. Любил подчеркнуть интерес к литературным новинкам и модным спектаклям; во всяком случае, как мне кажется, он не пропустил ни одной гастроли столичных театров. При этом подчеркнутой была и оппозиционность «линии партии и правительства». Андрей, например, не упускал возможности пренебрежительно  отозваться о президенте, или о «партии власти». Когда, к примеру, «Идущие вместе» затеяли травлю Сорокина, он незамедлительно появился на факультете с новым романом, читая его во время лекций, и бурно выражая восторг. Я, впрочем, наблюдая за ним, заметил, что, листая сорокинский шедевр, он втайне морщится. Вообще казалось, что и достоинства, и недостатки Андрея равно проистекают из некоторого малодушия, из той особенной его формы, которая, в зависимости от обстоятельств, может привести и к пороку и к добродетели. Блестящие ответы на семинарах проистекали не из стремления «блеснуть», а из опасения прослыть «серостью». Фрондерство и показная богемность, кажется, исходили из панического страха считаться простым обывателем, погрязшем в тупом довольстве. Вместе с тем из боязни обидеть кого-нибудь отказом, или нажить врагов откровенным разговором, происходила тактичность, особенно заметная в отношениях со старшими. 
Наташа была скорее невестой, чем просто подружкой Андрея. Они встречались больше года, хотя официальной помолвки не устраивалось. Жили раздельно: Андрей в однокомнатной квартирке в хрущебе, которую сняли для него родители, а Наташа – в общежитии. Всем, однако, было понятно, что это временно. Как объясняла Наташа: «вместе еще наживемся, успеем друг другу надоесть». Когда в малознакомом обществе Наташу представляли как жену Андрея, он не смущался и не делал оговорок. Наташины родители жили в маленьком городе, где-то на задворках области. В начале лета Андрей приезжал туда на ее день рождения и был принят подчеркнуто тепло. Наташин папа фамильярно пил с ним водку «за советскую власть», похлопывал по плечу и называл «сынком». Вообще родители подруги произвели на Андрея впечатление людей простых, но милых до необычайности и, кажется, порядочных.
Я, откровенно говоря, считал, что Наташа самым неприкрытым образом взяла Андрея в оборот. Мне не нравилась ее заметная простонародность, и выбор Андрея я не одобрял. Но мы были не настолько близкими друзьями, чтобы я мог себе позволить высказывать соображения на этот счет. Вдобавок, Андрей явно чувствовал себя уютно в ее цепких коготках. Влюблен он был до безобразия, и подчеркнутая нежность по отношению к подруге настолько бросалась в глаза, что порой служила поводом для насмешек. Ссорились они нечасто и несерьезно: точь-в-точь по классической формуле «милые бранятся – только тешатся». Притом, что от выбора Андрея я был не в восторге, как мужчина я его все же понимал. В целом Наташа была, конечно, существом положительным. Веселая, хозяйственная, общительная с равными и молчаливая, когда необходимо скрыть пробелы в образовании, она не заставляла Андрея краснеть. Внешне она была почти безупречной: густые и мягкие чёрные волосы, неизменно подстриженные под Мирей Матье, сразу привлекали внимание. Необычные для брюнетки огромные ярко-синие глаза были настолько красивы, что некоторая простота черт лица, подчеркнутая вздернутым носиком, становилась почти незаметной. Великолепная фигурка с головокружительной талией, ножки, растущие от ушей – в общем, все, на что «западают» мужчины. Не лишенная кокетства Наташа, похоже, особенно гордилась ножками, предпочитая по возможности появляться на людях в экстремальной мини-юбке и открытой обуви, позволявшей оценить отлично ухоженные маленькие ступни. В тот вечер Наташа была именно в мини, не совсем подходившем к дождливой погоде. Она время от времени слегка поеживалась от холода, но находила мужество для того, чтобы эффектно сверкать коленками и покачивать сползшей туфелькой.
Следом за Андреем и Наташей  за столом возвышался Сергей. Впрочем, так его никто обычно не называл: все больше «Серега», или «Серый». Если кого-то из нашей компании было совершенно
невозможно заподозрить в интеллигентности, то это был именно он. Настоящий бугай, немного недотягивающий до двух метров, Серега был способен держать в руке трехлитровый баллон пива и так же естественно прихлебывать из него, как любой справляется с обычным стаканом. Вместе с тем, великан Серега был душевным, молчаливым и фантастически трудолюбивым. На юрфак поступил без поддержки и без помощи репетиторов, как говорится «высидев задницей» программу для поступающих. Мало что понимая, он просто вызубрил учебник по основам права, свод русской грамматики, и пособие по английскому наизусть и без особых проблем получил соответственно две пятерки и четверку на вступительных экзаменах. На первом курсе он потерял родителей. Отец умер от рака. Умирал тяжело. Сереге еще долго слышались слова, которые отец, жалобно, как ребенок, повторял в последние дни, утратив мужество в борьбе с мучениями: «Сыночка! У меня рак болит!». Безумно любившая мужа мать смогла пережить его только на несколько месяцев. После смерти матери Серега ушел в жестокий месячный запой, затем взбодрился, твердо все пропущенное и без проблем сдал летнюю сессию. Одновременно устроился работать вышибалой в популярном казино. Зарплату эффективному и обаятельному работнику после испытательного срока установили всего немногим меньше чем у опытных вооруженных секъюрити на входе, так что без родительской поддержки Серега выжил. Более того, частенько богатенькие клиенты приплачивали лично: кто за спасенный от неминуемого перелома нос, кто за спокойное возвращение к машине с крупным выигрышем. В общем уже за первый год работы серегины дела настолько наладились, что он даже купить новенькую «восьмерку», которую трогательно любил. Теперь перспективы достаточно четко определились: отучиться еще три года, открыть частное охранное агентство и обзвонить бывших подопечных из казино по более, чем сотне накопленных визиток, обеспечив тем самым широкую и стабильную клиентуру.
Подле Сереги и прямо напротив меня сидела Оленька, наша однокурсница. Вечный ребенок, наивная и трогательная, она могла бы сделать театральную карьеру, играя котят в театре юного зрителя. Совсем как месячный котенок, она излучала игривую нежность, мягкость и беспомощность. Таких девочек приятно провожать вечером до подъезда, надежно охраняя от дворовой шпаны, отдавать им свою куртку в прохладный вечер и поздравлять с днем рождения, любуясь смущенным румянцем и получая в ответ мягкий детский поцелуй в щеку. Но влюбляться в них опасно. Их беспомощность – опаснейшее из искушений. С ними нельзя «поматросить и бросить». Вовсе не потому, что такая девочка может вас «женить», хитростью или угрозами. Совесть не позволит оставить на произвол судьбы беспомощное и трогательное создание. В общем, предлагать им дружбу можно только, внутренне созрев для брака. Оленька была в меня влюблена с первого курса и не пыталась этого скрывать. Вот и теперь сидела напротив, и ее большие глаза наполнялись слезками всякий раз, когда из музыкального центра лилась медленная музыка, а я не спешил приглашать ее на танец. Время от времени она робко касалась под столом моей ноги, но тут же смущалась и делала вид, что нечаянно. Откровенно говоря, Оленька мне нравилась, и я не побоялся бы серьезных отношений с ней. Но в тот вечер настроение было особенным. Я всего пару дней назад окончательно разошелся с очередной подружкой, с которой по идее должен был прийти на день рождения Славика, и хотелось немного почувствовать себя свободным  - хотя бы пару недель. Иногда, изящно пропетое Вертинским: «Как хорошо без женщин…» начинаешь принимать за непреложную истину. Пару недель надо отдохнуть, а Оленька никуда не денется. Всему свое время.
Рядом с Оленькой (о, город контрастов!) сидел двоюродный брат Славика. Он был школьником и в нашу компанию не входил. Собственно говоря, мы и видели его только на днях рождения Славика. Несчастный юноша комплексовал сразу из-за всего: редких волос, прыщей на лице, сутулости, дурацкой фамилии Гусёнков, которую родители по неизвестным соображениям украсили именем Томас. Томас Петрович Гусёнков тихо ковырялся вилкой в салате, время от времени бросая недобрые завистливые взгляды на друзей взрослого кузена, пришедших со стройными красотками. Когда какая-нибудь из них обращалась к нему с вежливым вопросом о школе, он густо краснел, а наташкина мини-юбка и умело соскальзывающая туфелька заметно приводили его в замешательство. Вообще-то я считал, что он просто пока гадкий утенок, и когда перерастет комплексы, скорее всего, будет пользоваться определенным успехом. Лишь бы до этого он не стал сексуальным маньяком. По крайней мере, его враждебно-смущенный взгляд мне не нравился. Да и кушал юноша плохо, что, конечно, не способствовало моему расположению. Томас Петрович был не в состоянии опрокидывать рюмку «по-взрослому», и предпочитал делать малюсенькие глоточки. Но прикладывался он нервно и часто, поэтому по количеству выпитого отстал от старших немного.
По левую руку от именинника сидели его школьные  друзья  - Рустам и Катя, недавно сыгравшие свадьбу, предрешенную со второго класса. Рядом с ними непрестанно болтала еще одна одноклассница Славика – кругленькая армяночка Карина. Я сидел рядом, и потому в мои обязанности входило подливать ей водку и подкладывать салаты. Каждый раз при этом я замечал ревниво-обиженный взгляд Оленьки, хотя я по мере сил старался ухаживать и за ней. За мной же следовала парочка однокурсников – Марина и Паша, сидевших напротив Томаса Петровича. Их роман был в самом разгаре, поэтому они общались в основном друг с другом, отвлекаясь только на произносимые здравицы, причем Паше приходилось чуть ли не стряхивать с себя неизменно висящую на его плече Марину, чтобы «освежить» рюмки.
Теперь, кажется, из всех присутствовавших не был представлен только я.




Глава 2
В которой говорится об обстоятельствах моего рождения в семье великого гуманиста

Меня зовут Володя Королев. Такими рисовали пионеров в советских мультфильмах: среднего роста, чуть-чуть склонный к полноте, с коротко подстриженными светлыми волосами, и вдобавок с серьезными очками. Правда, в отличие от советских пионеров я предпочитаю очки в тонкой позолоченной оправе. Насчет склонности к полноте, пожалуй, не все согласились бы с изреченным выше «чуть-чуть». Ну, люблю я поесть! И общество единомышленников ценю высоко. Ничего нет лучше общения людей, которые, разговаривая о достойных предметах, одновременно наслаждаются хорошим куском мяса! Объявление чревоугодия грехом – одно из самых необъяснимых недоразумений в нравственной истории человечества. Чревоугодники – добрые и веселые люди. Вы когда-нибудь видели жирного диктатора? Насколько я знаю историю,  реки крови проливали худосочные парни, вроде Гитлера! Греческий философ Полибий говорил, что цари, погрязшие в обжорстве, становятся тиранами. И где была его совесть, когда он это писал? Архивредная, глубоко ошибочная, грубо ненаучная теория! Толстый король – добрейший король! Ему некогда мучить народы – он занят, он кушает! Вспомните знаменитых серийных убийц. Все они – жалкие заморыши! Наконец, напрягите память еще раз. Вам наверняка приходилось проходить мимо листовок «Их разыскивает милиция». Ну что? Разве среди расклеенных фотографий общественных врагов вы видели когда-нибудь что-нибудь толстоморденькое? Спорю, что нет! В откормленном теле – здоровый дух! Я, конечно, не имею в виду жирных грушевидных американцев. Это – другая ересь. Следует проводить доктринальное различие между здоровой полнотой и болезненной тучностью, равно как между эстетически замешанным чревоугодием и булемией, возросшей на гамбургерах. Если же речь идет о подлинном чревоугоднике, то я со всей ответственностью могу заявить: его круглые щеки явно свидетельствуют о положительности характера. В общем, получается, если без ложной скромности – внешне я вполне положительный тип. А если честно, то и внутренне тоже. В детали вдаваться не стану. Хотя, нет, некоторые детали, конечно, необходимы. Теперь серьезно. Я человек настроения. Какое-нибудь незначительное обстоятельство может навеять на меня странную грусть, а затем другое незначительное обстоятельство также легко эту грусть унесет. Я быстро перехожу от искренней любви к людям, к такой же искренней мизантропии и обратно. Охотно приобретаю приятелей и, особенно, приятельниц, но никого не считаю закадычным другом. Многие считают меня несколько старомодным. Я действительно, по нынешним временам, консерватор. Люблю серьезную литературу и классическую музыку. Почти не бываю на дискотеках и концертах модных звезд. Консерватизм мой – наследственный. Родители всегда жили ценностями ушедшего времени. При советской власти они любили подчеркивать, что «никогда не опустятся до некоторых вещей, потому что все же интеллигенты». После крушения режима, с той же естественностью стали говорить, что «никогда не опустятся до некоторых вещей, потому что, по воспитанию все же – советские люди». Но, хотя родители всегда шли в общей колонне, обернувшись назад, они, тем не менее, от строя не отставали и в ногу попадали. Всегда способные к компромиссу, они не становились «белыми воронами». Эта счастливая способность передалась и мне. Несмотря на то, что мои интересы и пристрастия мало совпадают с тем, что предпочитают сверстники, я говорю с ними на одном языке, легко завожу знакомства и никого не «напрягаю». Хотя по-настоящему уютно чувствую себя, общаясь с поколением родителей.
Родился я 10 ноября – как раз в день милиции. Этому я обязан дурацкой кличкой «Вова МВД», которой меня наградили в школе и о которой, по счастью никто не узнал в университете. День рождения, совпавший с днем милиции – конечно, более чем символично для студента юрфака, но мой выбор определялся вовсе не датой рождения. Я просто пошел по стопам отца, который до недавнего времени преподавал на нашем факультете муниципальное право. Впрочем, обстоятельства моего рождения прежде всех сочла символичными, причем в свою пользу, моя матушка – Полина Андреевна Королева, в девичестве – Серова. Очень дальняя родственница знаменитого композитора, автора «Юдифи», «Рогнеды» и «Вражьей силы», она предпочитает считать себя его прямой праправнучкой. Потомственная скрипачка, она в то время работала концертмейстером скрипичной группы в городской филармонии и мечтала о моей музыкальной карьере. Даже зарегистрировать меня хотела по своей девичьей фамилии, полагая что «Владимир Серов» – одинаково хорошо звучит и для скрипача, и для дирижера, и для композитора, и для пианиста – в общем, для любой артистической карьеры. Но папа горячо этому воспротивился, и я был зарегистрирован как Королев.
День милиции, в который я появился на свет, был не совсем обычным. 10 ноября 1982 года я издал первый крик приблизительно в то время, когда должен был состояться праздничный концерт, отмененный по случаю безвременной смерти любимого народом Леонида Ильича Брежнева. Пять дней советские граждане были вынуждены слушать по телевидению и радио не что-нибудь, а исключительно классическую музыку. И именно это показалось символичным маменьке. Отец в эти дни о знамениях судьбы не размышлял, все время проводя в поисках необходимых продуктов для благополучно разрешившейся роженицы и подарков для врачей и нянечек. Постоянное пребывание в роддоме чуть не стоило папе неприятностей, поскольку пришлось проигнорировать траурное собрание в актовом зале факультета, на котором, как ожидалось, он должен был выступать от имени кафедры «Советского строительства». На выговоры декана папа отмечал, что дети – наше будущее и рождение у представителей трудовой советской интеллигенции здорового карапуза – не такое уж малозначительное событие. К тому же, - добавлял он, - неизвестно, кем этот карапуз станет, когда вырастет. Возможно, его рождение именно в этот день не случайно и именно ему когда-нибудь будет суждено возместить советскому народу тяжелую утрату, которую он понес с уходом дорогого Леонида Ильича.
Надеждам мамы не суждено было сбыться. Маленький Вова действительно горячо полюбил классическую музыку, но любой инструментов, за которые его пытались усадить, воспринимал как орудие пытки. Вдобавок, от сольфеджио меня тошнило еще больше чем от школьной арифметики. В конце концов, когда я учился  в пятом классе, мама окончательно сдалась, и предоставила меня профессиональному влиянию отца, которое оказалось более счастливым. Папа сумел объяснить, что право, как проблема, стоит гораздо выше того написанного в кодексах и ходовых учебниках, рассчитанных на идиотов. Он не уставал повторять, что подлинным юристом делает не университетская догматика, а собственное суждение и жизненный опыт. В конце концов, я стал видеть в профессии отца не скучную казуистику, а повод для хорошей игры ума. Стало ясно, что вся ерунда, которой он вынужден заниматься – не то, что интересует его на самом деле и что условия современной науки порой заставляют ползать рожденных летать.
Несмотря на рядовую научную карьеру советского образца, мой папа Антон Александрович – интеллигент во втором поколении – действительно выдающийся ученый, что ему, впрочем, до поры до времени пришлось скрывать от окружающих. Он окончил факультет с красным дипломом и с кучей грамот и призов за участие в молодежных научных конференциях разного уровня. Освобожденный от армии по наследственной слабости зрения, он не был вынужден отвлекаться от любимой юриспруденции и вдобавок, уже в двадцать три года сумел легко поступить в аспирантуру. Как все молодые, талантливые и успешные люди, он рассчитывал на переворот в науке. Те вопросы, которые он ставил, были совершенно необычными для советского правоведения. Но, к огорчению папы, темы, которые он предлагал для диссертации, сходу отвергались и научным руководителем и факультетскими доброхотами как ненаучные, практически не применимые, неактуальные и, главное – не имеющие опоры в марксистско-ленинской теории. Тогда он махнул на все рукой, и стремительно написал диссертацию на тему: «Роль местных советов в укреплении социалистической законности и правопорядка», которая была с восторгом встречена коллегами, и как следствие, досрочно защищена с редкостным успехом. Вскоре папа получил звание доцента и спокойно преподавал «Советское строительство», позже переименованное в «Муниципальное право». Гораздо позднее, когда появилась возможность знакомиться с иностранной литературой и западными коллегами, папа с горечью узнал, что продуманное им в молодости называется на западе «биоэтикой права», что она бьет все рекорды популярности и, что в свое время он мог стать русским пионером этого направления.
До начала девяностых наша семья считалась зажиточной. Папа получал триста двадцать рублей, мама – двести сорок. Плюс кое-что осталось в наследство от умерших дедушек и бабушек. Но с наступившей демократизацией и последовавшим экономическим крахом, мы стали чувствовать себя неуютно. Зарплата родителей стремительно обесценилась. Папа принципиально не брал взяток, а его специализация не давала возможности консультировать предпринимателей, чем в то время поголовно занимались преподаватели гражданского и хозяйственного права. Одно время папа пытался заняться репетиторством, но быстро понял, что не умеет находить общего языка с полуграмотными «деточками», которых новая российская школа ничему не учит. Искусством «разжевывать» вещи, которые казались сверхочевидными, он так и не овладел, и от выгодной затеи пришлось отказаться. Мамина филармоническая зарплата сделалась и  вовсе смешной. Причем и она не могла подрабатывать частными уроками: кому из состоятельных детишек, скажите на милость, нужна теперь скрипка!
Чудо, выведшее семейство с задворок среднего класса, произошло неожиданно. С начала девяностых факультет начал потихоньку вступать в контакты с европейскими коллегами. Тут-то папа и узнал, о том, что был когда-то у истоков популярного направления в науке. Он стал лихорадочно переписываться с западными ВУЗами, с обществами биоэтиков права, в надежде, что кто-нибудь оценит брата по разуму. Но кружок апостолов биоэтики оказался непробиваемым. Да и само это направление ушло далеко вперед, и юношеские откровения советского ученого оказались пройденным этапом. Зато с идиотским упорством заграничные коллеги присылали отцу предложения участвовать в разнообразных конференциях по «правам человека», «правовому государству» - в общем, по проблемам, которые он считал околонаучной лабудой.
После десятого приглашения, отец вновь решился наступить на горло собственной песне и отправился в Швейцарию на помпезный конгресс. Специально для собрания небожителей он составил патетический доклад «Перспективы защиты прав человека в России и странах бывшего СССР». Откровенный получился бред – папа от души хохотал, перечитывая написанное. Готовый к международному скандалу он на безупречном немецком озвучил это перед светилами европейской науки. По окончании доклада наступила гробовая тишина. И вдруг, когда похолодевший от осознания содеянного папа уже ожидал, что мэтры встанут с мест и в негодовании запинают его ногами, зал взорвался аплодисментами. Супостаты аплодировали стоя минут пять. На следующий день швейцарские газеты комментировали триумф мужественного борца за права человека из далекой холодной и полудикой страны. Тут же поступило предложение развить идеи доклада в небольшой монографии, которую папа с его легкостью пера, так же искренне забавляясь в душе, написал за полгода. Монографию молниеносно издали в Швейцарии, а уже через пару лет ее, как и прочие новые папины опусы, можно было прочесть в переводе на любой европейский язык. На папу посыпались гонорары, дипломы Европарламента, приглашения, звания почетного доктора всех мало-мальски уважаемых университетов. Как шутили тогда факультетские острословы: «Теперь Королев – почетный член всего, у чего в принципе бывают члены!». Материальное положение семьи стремительно поправлялось. На упреки коллег в том, что он продался закордонной моде, папа неизменно отвечал, что это ничуть не хуже репетиторства: тоже объясняешь идиотам, что «дважды два – четыре», но этот вариант у него получается лучше.
Через неделю после того, как я (уже студент юрфака) достиг совершеннолетия, папу пригласил на работу Венский университет. Причем капиталисты были готовы на любые условия и заявили, что примут великого ученого и гуманиста вместе с семьей, членов которой они берутся трудоустроить. Папа с мамой немедленно приняли приглашение, а я заявил, что останусь здесь до получения диплома юриста, а там – посмотрим. На самом деле, я не собираюсь уезжать, но пока не решаюсь прямо заявить об этом предкам.
По приезде папа немедленно сделался профессором Венского университета, а маменьке действительно нашли место в оркестре Венской филармонии. Теперь господин и госпожа Королефф зарабатывают за год больше, чем смогли заработать за предыдущую жизнь. А поскольку при своих скромных запросах, они львиную долю заработанного считают моим достоянием, я также вхожу в десятку завидных женихов факультета. И у родителей, и у меня есть открытая долгосрочная виза, поэтому приезжать друг к другу можем свободно. Так что, общение не прерывается. Конечно, с отъездом родителей я, к огорчению своему, лишился прелестей мамочкиной кухни, и пришлось научиться готовить. Я, впрочем, довольно быстро в совершенстве освоил многофункциональную микроволновую печь. К тому же, содержание, предоставленное родителями достаточно солидно, чтобы я мог позволить себе время от времени отобедать в хорошем ресторане. Так что вынужденное одиночество не повредило доктринальному чревоугодию.
Открою маленький секрет. В свободное время папа пишет толстенную монографию, где обстоятельно доказывает, что все эти прогрессистские теории -  полная чушь. Из пяти намеченных томов (страниц по пятьсот каждый) у него уже готово три. Папа взял с нас клятвенное обещание немедленно опубликовать опус в России и в Европе сразу же после его смерти. Он говорит, что если загробного блаженства не существует, то вытянувшиеся физиономии европейских индюков будут для него достаточной компенсацией.


Глава 3
В которой судьба молодого джигита, решившего продать коня,  остается неясной
 
Заседание продолжалось, и командовал парадом Славик. Мы выпили за собравшихся, за родителей и будущих детей, а затем перешли на любимых преподавателей. Редко решавшаяся брать на себя инициативу Оленька встала и предложила выпить за здоровье декана. Собравшиеся даже немного смутились оттого, что никому не пришло в голову сделать это раньше. Наш любимый декан Дмитрий Дмитриевич на прошлой неделе попал в больницу с микроинсультом. Как водится в таких случаях, не без причины. Последнее время он тяжело переживал мерзкую историю, случившуюся на факультете.

Давно, когда факультет праздновал полувековой юбилей, на торжественном собрании случился приятный сюрприз. На сцену актового зала неожиданно поднялась легендарная Мария Афанасьевна Воропаева – преподавательница факультета, работавшая еще в довоенные времена. Ей было далеко за девяносто, и ветераны факультета знали, что тяжелая болезнь вряд ли позволит ей отпраздновать столетие. Почтенная дама, однако, сохраняла ясность ума, выглядела бодрой и не утратила элегантности. Зал встретил ее оглушительной овацией. После остроумной речи Мария Афанасьевна подала сигнал, и на сцену поднялся ее внук (взрослый уже мужчина), неся в руках увесистый сверток. «Эта вещь принадлежала моей семье не одно столетие, - объяснила старушка, - но сегодня я хочу передать ее моей второй семье, моему дорогому факультету». Когда сверток развернули, зал ахнул. Это были большие настольные часы семнадцатого века, о которых с восторгом рассказывали все, кому довелось побывать в гостях у Марии Афанасьевны. Тонкая позолота была положена так мастерски, что почти не стерлась за века, и человек неискушенный мог бы подумать, что часы целиком сделаны из массивного золота. Изящный циферблат слоновой кости окружали полудрагоценные камни – насколько может судить такой профан, как я – нефриты. А работа старинных мастеров отличалась тонкостью и тем безупречным вкусом, который совершенно недостижим для современных подражателей. Одним словом, эти часы были штуковиной роскошной, даже слишком роскошной для провинциального советского города, в котором тогда и антикварной лавки не было. Декан взволнованно раскашлялся и попробовал, было возразить, но Мария Афанасьевна повелительным жестом пресекла любую возможность возражений. «Эти часы не ломались уже триста лет и еще лет пятьсот проходят, - сказала она, - Пусть, пока существует факультет, они стоят в деканате и символизируют нашу связь с прошлым и нашу надежду на будущее». Декан бросился к старушке и расцеловал ей руки. Зал дружно встал, не переставая аплодировать. Некоторые из присутствующих не смогли скрыть слез умиления. В тот же день реликвия была торжественно установлена в деканате на почетном месте. А через три месяца рядом с ней появилась фотография Марии Афанасьевны с траурной ленточкой…
С тех пор  часы и фотография – святыня факультета. Каждый новый декан в день вступления в должность обязательно ставит цветы к портрету легендарной старицы, а историю с часами рассказывают первокурсникам на первой лекции. Студенты факультета, в отличие от коллег во всем СНГ, не соблюдают древнего обычая «ловить халяву» во время сессии. У нас есть способ надежнее. Просто перед экзаменом надо положить цветок у портрета Марии Афанасьевны и коснуться часов зачеткой. Наши старшие товарищи считают этот обряд довольно трогательным и в дни сессии студентам никогда не мешают приходить в деканат при условии, что они не будет толкотни.
На позапрошлой неделе случилось страшное. Пришедшие на работу лаборантки нашли дверь деканата взломанной. Полные недобрых предчувствий они вбежали внутрь и обнаружили, что часы исчезли, а священная фотография валяется на полу. Немедленно вызвали милицию. Большая часть прибывших милиционеров имела отношение к факультету. В свое время они сами прибегали к святому заступничеству Марии Афанасьевны, поэтому за дело взялись с особой тщательностью. Оповещенный о случившемся, Дмитрий Дмитриевич спешно отменил занятия, чтобы толчея студентов не мешала следователям. Пришедших студентов и преподавателей не пускали. Допрошенные охранники божились, что не покидали поста всю ночь и не видели, чтобы из здания кто-нибудь выходил. Ребята работали давно, рекомендации у них были наилучшими и их сразу исключили из безразмерного круга подозреваемых. Дверь деканата оказалась выломанной сильным ударом снаружи. Возник вопрос о том, как удалось взломать дверь, и не привлечь внимания охранников сильным шумом. Выяснилось, что последние действительно услышали сверху звук сильного удара. Поднявшись только на второй этаж, они обнаружили, что массивный книжный шкаф, временно стоявший в коридоре до обустройства одной из кафедр, упал по неизвестной причине. Связав услышанный звук с падением старого предмета мебели, охранники, конечно, даже не стали подниматься на третий этаж, где и находился деканат. По всей видимости, злоумышленники продумали все заранее, и перед взломом двери, аккуратно и бесшумно инсценировали падение шкафа. Их уловка успешно удалась. Оба охранника, вдобавок, потратили некоторое время на водворение шкафа на место, а также на обсуждение возможных причин падения, что облегчило грабителям бегство по черной лестнице на первый этаж, и далее – на улицу. Следа взять не удалось. Уборщица накануне не вышла на работу по болезни, и задачу следователей сделали невыполнимой тысячи отпечатков обуви, оставшихся с предыдущего дня. Блюстители порядка смогли предложить только одну версию случившегося. Преступники остались в здании после окончания занятий. Выломав дверь, и быстро взяв добычу, по задней лестнице спустились на первый этаж, где в любой из маленьких аудиторий можно легко открыть окно. После чего они ретировались проходными дворами. Следов на подоконниках первого этажа тоже оказалось слишком много: студенты частенько следовали принципу «доброму молодцу и окно дверь». Жители близлежащих дворов ничего подозрительного ни вечером, ни ночью не замечали. Так что при всей ясности картины преступления, подозреваемыми оказывались все одновременно и никто в особенности. Следователи предложили декану единственный выход, дававший слабую надежду: строго допросить всех студентов и преподавателей и даже устроить обыски у тех, кто вызовет подозрение. Но интеллигентный Дмитрий Дмитриевич не пожелал из-за нескольких негодяев подвергать унижению тысячу с лишним человек. Тем более что шансы все равно были призрачными: преступление мог совершить кто-либо из давних выпускников, или некто, не имевший отношения к факультету, но знавший о существовании реликвии. Таким образом, несмотря на искреннее желание следователей выявить и наказать негодяя, покусившегося на святыню, дело вскоре обратилось в классический «висяк». Можно было надеяться, что пропажа обнаружится при попытке сбыть ее с рук. Знать бы только в каком городе громадной страны, или ближнего зарубежья, негодяи решатся обратить трофей в наличность и когда они намерены это сделать! По всему СНГ были разосланы ориентировки на украденные часы и теперь оставалось только ждать, питая слабую надежду.
Бедняга Дмитрий Дмитриевич не просто тяжело переживал утрату факультетской реликвии. На носу были перевыборы и проверка факультета по линии Министерства образования, и случившееся он воспринял как дурное предзнаменование.
Разумеется, после тоста за здравие декана разговор перешел к подлому преступлению, которое, конечно, горячо осуждали все.
- Руки козлам оторвать! - кипятился Серега, -  Вот поймал бы, убил бы на хрен!
Я поежился, представив злоумышленников в руках Серого. Уж лучше двадцать лет строжайшего режима в камере с туберкулезниками, честное слово!
- Слушай, Вован, - подключился к разговору Славик, - что там твой знакомый следак говорит, шансы вообще есть?
Вопрос был задан мне не случайно. Я близко знаком с человеком, курировавшим следствие. Но хороших новостей не было.
- Эдуард Николаевич, - пояснил я, с неохотой отвлекаясь от великолепного паштета, - считает, что шансы практически равны нулю. В наше время сбыть краденое не проблема. И вообще, помните, сколько у нас было идиотов, которые считали, что часы из чистого золота? А не, дай Бог, могли действовать как раз дилетанты, которые позолоты от золота не отличат! Такие запросто могут распилить часы, чтобы продавать их в разных местах как золотой лом. Потом сообразят, что ошиблись – да будет поздно. Вытащат камешки и продадут по дешевке! А может, какой-нибудь коллекционер кражу заказал. Если так, то он уже ими любуется и вряд ли засветится! Да и таможню пройти не сложно. Так что можете…
Мою речь прервал звонкий удар. Все обернулись. Батюшки! Это же Томас Петрович Гусёнков упал лицом в пустую тарелку!
- Так. Томик норму сделал, - констатировал именинник, подходя к кузену, - Братаныч, слышь? Ты что же это, дружбан, в пустую тарелку падаешь? Нехорошо это! Сказал бы мне, я б тебе салатик постелил!
Все захохотали. Славик похлопал узюзюкавшегося кузена по плечу и Томас Петрович, тупо мыча, с трудом поднял голову.
- Ну, все! - наклонился над ним Славик, - Детки погуляли, и баиньки! Надо бы его в домик отнести, нехай проспится.
Мы все, как один, посмотрели на Серегу. Само собой, он у нас главный специалист по эвакуации пострадавших с поля боя. Серый поежился:
- И охота мне из-за всяких малолетних засранцев под дождь лезть!
Тем не менее, уговаривать не пришлось. Легко, как охотник подстреленного зайца, он взвалил Томаса Петровича на плечо, свободной рукой открыл дверь и спокойно вышел.
- Век бы Томика не видел, - вздохнул Слава, - Все мама: «он у тебя единственный братик, он хороший», тьфу!
- Ну, за родственников! - подытожила Карина, поднимая рюмку. Мы выпили.      
Не успели налить по новой, как на пороге появился изрядно промокший Серый.
- Слушай, а быстро ты его! – почему-то обрадовался Андрей.
-  Делов то! – Серега налил водки, - Легкий же, как суслик. Я его и нести далеко не стал. Положил в ближайшее бунгало.
-    Как он хоть там? – позаботился Славик.
-    Да, дрыхнет без задних ног. Все в порядке.
Веселье продолжилось. На один из медленных танцев я все-таки пригласил Олечку. Нельзя же было постоянно ее обижать. Конечно, я держал дистанцию: никаких обжиманцев! Пусть не думает, что выпил и растаял! Но и этого оказалось достаточно, чтобы котенок заметно повеселел, а когда, по окончании танца я церемонно поцеловал ей руку, стало ясно, что минимум социальных запросов гражданки Васнецовой реализовать удалось. За медленным танцем последовал быстрый, к которому присоединились все.  После чего, разгоряченные, вернулись к столу.
- Ну, что, Наташенька, согрелась, наконец? – с одышкой, усиливающей легкий армянский акцент, спросила запыхавшаяся Карина, - А то, как на тебя посмотрю, самой становится холодно. Зря ты на такую погоду мини-юбочку надела. Еще и без колготок!
- Да зря, конечно! – буркнула Наташа, – Это все мужчина моей жизни: «Только мини! Никаких брюк! У тебя такие классные ножки!». А о том, что эти ножки могут посинеть от холода, об этом мы подумать не можем!
Андрей нахмурился:
- Вот еще скажи, что я тебя силой заставил. У самой голова на плечах есть!
- Ну, знаешь ведь, что я не могу тебе отказать, когда ты подлизываешься, так не требуй всяких глупостей! – Наташа начала «заводиться».
- Слушай, да кончай уже! – Андрей тоже стал выходить из себя, - Можно подумать ты без моей команды мини не напялишь! Да сама в любую погоду в ней выйдешь если охота…
- Что «охота»?!!
- Трусами посверкать!!!
Наташа от души швырнула в Андрея солонкой, затем демонстративно  взяла тарелку и рюмку и пересела на другой конец стола.
Вот так у них было всегда. На определенном «градусе» они ссорились из-за какой-нибудь мелочи. Мы давно поняли, что лучше не вмешиваться и не пытаться их примирить. Мир будет заключен сам собой: оставшееся время они будут сидеть порознь, пить немного больше обычного, а утром, как ни в чем не бывало, бросятся целоваться и просить друг у друга прощения. В первый раз такая ситуация вызвала некоторую неловкость, но теперь все знали, как себя вести. Славик спешно поднялся и возгласил: «Ну, за дядю Петю!». Мы охотно выпили, и вечеринка продолжилась своим чередом – с веселыми беседами и танцами.
На один из медленных танцев Наташа пригласила меня. Не для того, чтобы позлить Андрея, а просто для разнообразия. Я заметил, что ее ноги заплетаются. Наташа почти вызывающе обнимала меня, но не в приступе кокетства, а просто потому, что иначе не устояла бы на ногах. Когда же, отвечая на мой вопрос, она подняла голову, и я увидел ее совсем пьяненький взгляд, стало окончательно ясно, что Наташа выпила больше, чем следовало. Когда песня, под которую мы танцевали, окончилась, я довел Наташу до места и практически усадил на стул. Убедившись, что она сможет сохранять равновесие, я подсел к Андрею.
- Кажется, Наташка готова, - сказал я, - Думаю ей пора присоединиться к Томасу Петровичу.
Андрей оценивающе посмотрел в сторону подруги:
- Сто пудов!  Пора ее укладывать. 
Он подошел к Наташе, наклонился над ней, нежно обнимая за плечи и стал что то шептать на ухо. Неожиданно она вскочила, и с силой оттолкнула Андрея.
- Отойди от меня! Видеть тебя не хочу! – послышался ее пьяный крик, - Сам иди спать, если хочешь, придурок!
Разговоры замерли и танцы остановились.
- Наталка! Ну ладно тебе, пойди поспи! - уже робко упрашивал Андрей, силясь ухватить подругу за талию.
Наташа вновь попыталась вырваться, но на этот раз тело не послушалось и  Андрей почти без сопротивления повел ее к выходу.
- Стой, Андрюха, - преградил ему дорогу Рустам, - Ты ее сам не удержишь. Тоже ведь выпил, а под дождем скользко.
Снова компания, как по команде, с надеждой вперила взгляды в Серегу, который только что опрокинул без повода рюмочку, и собирался смачно закусить хрустящим соленым огурчиком.
- Да вы что, сговорились сегодня что ли? – великан с досадой положил на край тарелки вилку с вожделенным огурцом, - Тьфу на вас… Ладно…
Он нехотя поднялся, подошел к Андрею, перехватил Наташу, и, подняв ее на руки, легко зашагал к двери. 
- А меня несут! Меня несут! – Наташка развеселилась, - Только вы меня это… разбудите скорее! И ваще! Если что-то буду пропускать, главное – чтобы не пропустила… В общем, если  что… Короче, разбудите  пжаста! Вот…
- Серый, ты только ее на спину там не клади, - вмешалась Карина, -  а то, не дай Бог, захлебнуться может, если стошнит!
- Не боись! – с порога отозвался Сергей, - Не впервой друзей от водки спасать!
И дверь захлопнулась.
Кто-то вернулся к столу, кто-то продолжал  танцевать. Я присел на подоконник, достал пакетик табака и быстро скрутил сигарету. Ненавижу сигареты с фильтром! Ни вкуса, ни крепости! Я всегда покупаю самокруточный табак. Вот где и крепость, и аромат, и разнообразие! Причем никогда не пользуюсь папиросной бумагой стандартного размера. Толку от нее мало: на третьей затяжке начинает жечь пальцы, на пятой – губы. В результате, треть табака просто выбрасывается, а вкус других двух третей не успеваешь оценить. Лучше уж покупать бумагу размера «кингсайз». Получается сигарета сопоставимая по размерам с сигарой. Курится долго и со вкусом. Пока не попробуете, никогда не поймёте всей прелести самокруточного табака!
Сделав пару затяжек, я повернулся к окну. Свет фонарей был изрешечен струями дождя, который не собирался прекращаться. Было промозгло и скользко. «А ведь Серега тоже выпил, - подумал я, - как бы они там с Натальей не грохнулись на лестнице!». Быстро положив самокрутку в пепельницу, я вышел и сразу ощутил холод ночного дождя. Одна из дверей в ближнем домике была распахнута настежь, в окошке виднелся свет, и я понял, что именно туда Серега только что отнес Наташу. Я пробежал лестничный пролет и вошел.
Картинка маслом: пьяная Наташа лежала на кровати, обняв подушку и, уткнувшись в нее носом, а Сергей с видом заботливого крестного вытаскивал из тумбочки теплое одеяло.
- О, Вовик! – мое появление было несколько неожиданным, - Ты как раз кстати. Одеяло, кажется, за что-то зацепилось. Давай, придержи тумбочку, а я потяну.
Сказано – сделано. Я навалился на тумбочку. Серега рванул на себя одеяло, раздался звук рвущейся материи, и он по инерции тяжело рухнул на пол. Бабах!
-  Дайте, блин, поспать, извращенцы! – донеслось с кровати.
Я заглянул в тумбочку: одеяло зацепилось за кустарно прибитый гвоздик, и небольшой лоскут остался на нем после серегиного рывка.
- Наташенька, тебя одеяльцем укрыть? – Серега опять превратился в ласкового крестного.
В ответ послышалось неясное бормотание.
- Господи, Серый, да укрывай уже! - поторопил я, - Еще замерзнет тут. В конце концов, если ей будет жарко, одеяло сбросить сил хватит. Да, и туфли с нее сними!
- Ага! – повиновался Серый. Наташины туфельки со стуком упали на пол, после чего Серега с ангельским величием одним красивым взмахом идеально укрыл Наташу одеялом.
- Да идите уже отсюда… Извращенцы… - вместо благодарности с трудом пробурчала она.
Почему – «извращенцы»? Женщин все-таки никогда не поймешь!
Серега щелкнул выключатель и комнатушку теперь совсем слабо освещал свет фонарей, проходивший через полупрозрачные занавески на окне. Мы вышли под дождь.
- Кстати, а где Томас Петрович? – спросил я.
- В соседней комнатке, - ответил Серый, - Всех будем по порядку складировать, а то потом утром ищи вас алкашей по всей базе!
Сделав несколько шагов по лестнице, я поскользнулся, и с трудом удержал равновесие.
- Елки-палки! Серега, как ты ее нес? Скользко чертовски!
-  Достигается тренировками! – Сергей с самодовольным видом подмигнул, - Подождешь меня секундочку? Отлить надо.
Я кивнул, и он трусцой засеменил за угол. Ждать под противным  дождем пришлось недолго. Меньше чем через минуту Серега предстал, удовлетворенно покрякивая и поправляя пояс.
- Ну что, Вовик, пошли греться?
- Быстренько ты! – немного удивился я.
-  А! – опять самодовольно подмигнул  Серый, - Долго ли умеючи! Техника такая есть – «скоропись» – слыхал?
Мы направились в банкетную под хохот Сергея, чрезвычайно довольного каламбуром. Там наше появление прервало медленный танец. Убедив собравшихся, что эвакуация прошла безупречно, мы с Серым налили водки, и, звонко чокнувшись, выпили на пару. После чего (а Серый не меньший чревоугодник, чем я) принялись за сочную, удивительно ароматную, идеально нашпигованную чесноком буженину, которую остальные участники события, почему-то, обошли вниманием.
- М-м-м! – многозначительно посмотрел на меня аппетитно жующий Серый.
- Угу… - согласился я, и мы немедленно отрезали еще по громадному куску.   
Потеря бойцов заставила участников торжества задуматься о последствиях перебора, и последующее время мы пили совсем мало. Девочки образовали за столом тесный кружок и принялись тихо щебетать. Скорее всего, о нас, или о «тряпках». Мужская же часть компании окружила бильярд. Музыка не прекращала играть и, время от времени, представители кружков уединялись в медленном танце. Через некоторое время, Андрей отправился было навестить Наташу, но его дружно отговорили. Совсем незачем было выходить под дождь, чтобы еще, не дай бог, разбудить и так уже рассерженную подружку, тем более, что устроена она была, как выразился Серый «в лучшем виде».
Медленная музыка, постукивание бильярдных шаров и щебетание девчонок вновь слились. Отличная звуковая среда последней стадии ночной вечеринки! Только время от времени установившуюся гармонию нарушали взрывы хохота у бильярдного стола – Славик рассказывал очередной анекдот.
Прошло часа два-три. Несколько раз обыграв Пашу в бильярд, доев с Серегой (с любезного согласия собравшихся) запас буженины, и пару раз потанцевав с Оленькой, я вновь свернул самокрутку и встал у окна, чтобы спокойно покурить. Снаружи заметно и быстро светлело. Дождь, наконец, прекратился. Окна с хорошей звукоизоляцией почти не пропускали звуков, но, по погоде было понятно, что вокруг приятно шелестит листва, и чирикают первые утренние птички. Я приоткрыл окно, и в лицо повеяло свежей утренней прохладой, с непередаваемым легким привкусом осеннего дыма – кто-то уже жег костры из опавших листьев. И птички действительно чирикали! Когда я сделал последнюю затяжку и тушил окурок в пепельнице, показались первые лучи солнца и розовый отсвет на бильярдном столе заметили игроки.
- Народ! – воскликнул Славик, - Утро, блин!
- И дождь, кстати, закончился, - сообщил я.
Компания оживилась. Серега подошел к музыкальному центру и выключил музыку.
- Ну что, по рюмочке и спать? – предложил он, обводя нас взглядом.
Славик взял бутылку.
- По рюмочке, это правильно! А вот насчет спать… Давайте часок пройдемся по воздуху! Утречком – самый смак! Поспать успеем: база до вечера наша.
Все одобрительно загудели. Выпив по последней, накинули что было из относительно теплых вещей и собрались выходить.
Андрей поежился.
- Девчонки, не в службу, а в дружбу – разбудите Наташку! Может она еще злится на меня. Чего доброго спросонья в глаз засветит!
Оленька засмеялась.
- Ладно, ладно! Пошли будить Натаху! А ты тут выпей с ребятами для храбрости.
Идея была отличной, как, надо признать, и все идеи, принадлежавшие Оленьке. Как только барышни нас покинули, мы наполнили рюмки.
- Ну что, за счастье в семейной и личной жизни! – возгласил Славик.
Мы дружно чокнулись. Паша взял бутылку и показал нам. В ней оставалось совсем немного.
- Так, мужики! Добру пропадать, или еще по одной?
-  Без вариантов! – скомандовал Славик, - а то пока ее там растолкают, пока ля-ля и все такое… Наверняка еще и Томика пойдут будить. Эх, жаль, не сказал им! Спал бы он себе тихонько и под ногами не путался. Ну да ладно, разливай!
Паша быстро разлил.
- Есть такой старинный кавказский тост, - многозначительно приподнял рюмку Славик, - Однажды молодой джигит решил продать коня. Пришел он с конем на базар и стоит - ждет покупателя. Тут проходил мимо старик. Увидел он, что молодой джигит коня продает…
Снаружи донесся пронзительный визг. Уже через долю секунды его подхватили остальные наши подруги. Мы вздрогнули. Андрей выронил рюмку. Паша зачем то попытался залпом выпить, но поперхнулся. Произошло что-то нехорошее, но что, пока могли знать только девочки, визжавшие там – у домиков.
- Блин, я ж Томаса, кажется, на живот не перевернул, - нахмурился Серега, - Или перевернул… Не помню…
Быстро переглянувшись, мы, как по команде, рванули с места по направлению к двери.
Глава 4
В которой терпение читателя отчасти  вознаграждается

  С кем беда?  Томас, или Наташа? Или кто-то другой?
Мы стремительно преодолели лестничный пролет банкетной до площадки и второй – ведущий к комнатам. У двери комнаты, где мы с Серегой ночью оставили Наташу, стояла Марина. Бледная, она ничего не в состоянии была сказать, только пальцем указывала на дверь. Расталкивая друг друга на пороге, мы вбежали внутрь.
В комнате горел свет. В углу истерично похныкивали Вера и Катя. Дрожащая Оленька, увидев меня, сразу подбежала и, уткнувшись носиком мне в грудь, тихо заплакала. Несмотря на драматичность момента, я успел оценить трогательность ее порыва. Больше всех сохранявшая самообладание, Карина заговорила первой.
- Мы ее будим: «Наташа, вставай! Наташа, вставай!», а она… - от волнения акцент Карины стал сильнее, - Я ее за ногу дергать, а она… А она у нее… Не знаю, как у куклы… И, мальчики, кажется,… она не дышит!
Последние слова переросли в рыдание. У смелой Карины тоже сдали нервы.
Только всхлипывания девчонок нарушали установившуюся тишину. Лишь теперь мы посмотрели на кровать. Наташа лежала в том же положении, в каком мы с Серегой видели ее, выключая минувшей ночью свет. Ничего страшного или подозрительного.
Я ласково отстранил Оленьку, медленно подошел к кровати, отбросил одеяло, осторожно перевернул Наташу на спину и вздрогнул от того, что мне пришлось увидеть первым. Одутловатое лицо Наташи было синевато-багровым. Широко раскрытые глаза смотрели в пустоту. И не было в красивых наташкиных глазах блеска, который всегда пробирал мужиков до позвоночника. На потускневших белках небольшие желтоватые пятнышки. «Пятна Лярше» - услужливо подсказала память. Ни ноздри, ни приоткрытый рот не являли намека на дыхание. И главное – когда я переворачивал Наташку, ее голова совсем не поворачивалась на шее – как будто шея была деревянной. Насколько я мог судить, исходя из однократного и невнимательного прочтения учебника по судебной медицине, она была мертва не меньше двух-трех часов.
В другом конце комнаты раздался звук падающего тела – кто-то из девочек упал в обморок. А затем гробовую тишину взорвал отчаянный, сумасшедший крик Андрея…

Дальнейшее я помню смутно, как будто видел это во сне. Обезумевший Андрей вырвался из цепких лапищ удерживавшего его Сереги и бросился к Наташе. Больше его никто не пытался удерживать. Его бесполезные попытки сделать подруге искусственное дыхание и отчаянные крики привели нас в оцепенение. Наконец, бедняга перестал шуметь, сел на полу у наташиной кровати  и начал тихо плакать, целуя ей ноги. Мы молча смотрели. В углу Катя приводила в себя потерявшую сознание Верочку.
В тишине необычно ясно послышался скрип двери. В комнату с трудом вошел разбуженный криками Томас Петрович. Удивленные покрасневшие глаза на опухшей с похмелья физиономии выражали полное непонимание происходящего. «А чё тут? А чё она?» – повторял он, но никто не удосужился объяснить.
Наконец, Славик сообразил вызвать по мобильнику скорую помощь, а по совету оператора последней, также и милицию. Бесполезные спасители жизни прибыли первыми. Я помню пожилую, плохо одетую фельдшершу, которая строго на нас смотрела, а перед отъездом с плохо скрываемой брезгливостью бросила: «Молодежь… Напиваются так, что сердце не выдерживает! Наше будущее – называется!».
Прибывшие милиционеры быстро осмотрели место обнаружения трупа и, кажется, не нашли ничего подозрительного. Бригада скорой помощи объяснила им, что это на сто процентов смахивает на ненасильственную смерть. Похоже, с перепоя, да еще и под теплым одеялом, произошел банальный сердечный приступ. Обидно, конечно, в таком-то возрасте, но случается такое чуть ли ни через два дня на третий. Последовали вопросы, стандартные и одинаковые. Никто не был свидетелем рокового приступа. Банкетную не покидали до утра, а утром вышли сразу все. Томас Петрович проснулся от криков и ничего не помнил, начиная от падения в тарелку, и вплоть до неприятно резкого пробуждения. Его внешний вид не вызывал сомнений в том, что если бы даже Наташу застрелили в соседней комнате из крупнокалиберного пистолета, он бы этого не услышал. Еще меньше пользы было от дяди Пети, который за ночь в каптерке выпил столько, что разбудить его, и то не без труда, смогли только милиционеры, причем, они сами вынуждены были объяснять ему, что, собственно, произошло. Следов проникновения на базу посторонних лиц не выявили.
В конце концов, врачи отвезли Наташу в морг ближайшей больницы. Коренастые парни из милицейского наряда последовали за ними. Было видно, что они довольны: никаких признаков насильственной смерти, значит, на их отделении не будет «висеть» труп, значит, не будет лишней проблемы плюс к тем, совершенно бесконечным, что уже и так жить не дают. Оставалась, правда, экспертиза, но строгая фельдшерша с видом знатока сказала, что вряд ли будут неожиданности. 
После того, как профессионалы оставили нас, мы молча сидели в банкетной. Оставалась куча вопросов. Надо ли сообщить о случившемся наташкиным родителям, до того, как они узнают об этом от милиции? Как говорить с родителями Славика? Наконец, надо что то делать на факультете, но, как и в каком порядке? И с чего начать? И как мы проживем ближайшие несколько дней?

Вопросы разрешились своим чередом. Родители Славика сами позвонили, чтобы узнать, как мы себя чувствуем после ночи возлияний. Папа именинника примчался немедленно. Он не позволил тем из нас, кто был со своими автомобилями, садиться за руль после пережитого шока. Всех развезли его подчиненные. Вернувшись домой, Андрей набрался мужества и сам позвонил родителям Наташи. В деканат сообщила о случившемся Верочка. Дмитрию Дмитриевичу решили не докладывать о произошедшей трагедии до выписки из больницы. Заместитель декана, человек многоопытный в организации похорон и гражданских панихид, взял необходимые действия на себя, поэтому нам осталось только поддерживать оглушенного горем Андрея.
Родители Наташи приехали вечером того же дня. Андрей предложил им поселиться у себя – в тесноте, да не в обиде, на что они немедленно согласились. На следующий день тело Наташи позволили забрать из морга. Прогнозы фельдшерши из скорой помощи блестяще подтвердились: эпикриз был настолько ясным, что никаких дополнительных исследований не понадобилось. Сотрудники милиции не выходили на связь и не присылали повесток. Наташа действительно умерла естественной, хотя и нелепой смертью.
Похороны, организованные в согласии с православным каноном, должны были состояться в родном городе Наташи. Андрей и ее родители приняли разумное решение. Прощание с Наташей на факультете назначили на полдень. В половине второго к факультету должны были подъехать автобус и катафалк, в  котором Наташе предстояло вернуться на родину навсегда. Причем родители попросили предупредить, что дома все пройдет в узком кругу. На похороны должны были отправиться только Андрей и Света – соседка Наташи по общежитию, а также родители Андрея (которые видели Наташу всего несколько раз, но относились к ней с большой симпатией и приветствовали выбор сына).
Факультетская панихида прошла с трогательной простотой. Речей не произносили. Просто приходили ребята с цветами. Стало ясно, что у Наташи было немало тайных воздыхателей. Их можно было узнать по особенному взгляду, который они бросали на увеличенную фотографию покойной. Подходившие отводили глаза от гроба. Не потому, что зрелище было слишком неприятным, или шокирующим. Просто скромно одетая девочка в православном платочке с неподвижным восковым лицом совсем была не похожа на живую, уверенную в себе и потрясающе  сексапильную Наташку. Через час после начала церемонии, появился ужасно выглядевший Дмитрий Дмитриевич, невесть откуда узнавший о случившемся. Он положил на столик у гроба великолепный букет огромных белых хризантем и выразил соболезнование родителям и Андрею. На его лице можно было прочесть, что в случившемся он видел подтверждение дурных предчувствий насчет бедствий, грозящих факультету после святотатственной кражи. Коллеги поспешили «организовать» машину и чуть ли не силой заставили его вернуться в больницу, пока микроинсульт не обернулся инсультом по полной программе.
Когда церемония окончилась, а траурный кортеж увез Наташу в ее глухомань, мы собрались в ближайшей забегаловке для поминок. Говорили немного. Пили мало. Настроение было из рук вон плохим. Понимали, что жизнь изменилась. Наташи больше нет. Андрей ближайшее время будет в трауре. Шок перенесли все без исключения. Да и со ставшим уже доброй традицией празднованием дня рождения Славика на загородной базе, где теперь все будет нам напоминать о случившемся, придется распрощаться. Вообще, жаль было Славку. Каково это – подобные воспоминания, связанные с днем рождения! Такое не забывается.
Начав за упокой, нашли силы кончить за здравие. Выпили за то, чтобы больше не терять друзей и близких, за здоровье нашего кружка. Застолье заняло не более двух часов. Затем все разошлись в самом скверном расположении духа.
Вечером позвонил  папа. Узнав о случившемся, он попросил передать соболезнования всей компании и, в особенности – Андрею, к которому он всегда относился с большим уважением. Папа вообще удивлялся, что мы с Андреем скорее приятели, чем друзья. «Если кто-то из ваших и смог бы стать твоим настоящим другом на всю жизнь, то это Андрюша, - часто  говорил он, - Конечно, он немного высокомерен, но это пройдет. Талантливый парнишка!».
Велев нам крепиться, папа перешел к семейным новостям. Прежде всего, он взялся за четвертый том крамольной монографии («Тайной доктрины», как он ее иронично называл). Далее, его «классическая» работа «Перспективы защиты прав человека» была только что одновременно переведена на иврит и арабский. Западные коллеги подготовили великолепное издание параллельного перевода, с намерением опубликовать его в зоне арабо-израильского конфликта. Авторы идеи пребывали в полной уверенности, что публикация будет способствовать немедленному урегулированию ближневосточной проблемы, и что Нобелевская премия мира за следующий год практически уже находится в папином кармане. Во всяком случае, интернетовский сайт, созданный «Европейским Обществом Антона Королева» (поклонники папочки способны и не на такие выходки!) навязчиво превозносил международное значение проекта.
Вторая новость была земной, но и более приятной. Летом мама приедет в Москву на гастроли с оркестром венской филармонии. Папа будет ее сопровождать. Так что летние каникулы мы, скорее всего, проведем вместе именно в родной столице, чего не бывало уже восемь лет. И, учитывая, что контрамарки на концерты нам с папой будут обеспечены, музыкальных впечатлений не будет недоставать. В программе, в основном, русская классика. Концерты состоятся в лучших залах. Пока об этом почти никто не знает в России, но, когда о гастролях будет объявлено, в Москве, разумеется, начнется настоящих ажиотаж среди любителей классики и выдуривающихся новых русских. Одним словом, если бы мамочка не оказалась в среде венских музыкантов, не видать бы нам билетов, как своих ушей! Третья хорошая новость состояла в том, что вместе с родителями из Вены в Москву приедут наши старые добрые друзья Штольцинги, которых я не видел уже два с лишним года. И, наконец, после эффектной паузы, папа сообщил, что во время московских гастролей, за пультом венского филармонического будет стоять мой кумир – великий Клаудио Аббадо. Более того, мама обещала организовать пятиминутную беседу. «Так что, Вовка Антоныч, - сказал папа, - подбери какой-нибудь диск для автографа!».
Новости были настолько замечательными, что после разговора с  папой я почувствовал, что настроение заметно улучшилось. Я свернул самокрутку и блаженно затянулся дымом, чувствуя, что жизнь продолжается и еще будет много-много хорошего. 
Было только девять вечера, но утомленный впечатлениями, я счел за благо лечь спать. Я уже почти закончил вечерний туалет, как вдруг телефон снова зазвонил. Определитель номера подсказал, что звонит Оленька. Немного поколебавшись, я решил не поднимать трубку. Скорее всего, малышка будет говорить о том, как все-таки ужасно то, что случилось. В конце концов, это я понимаю и без нее. Решив, что лучше будет завтра позвонить ей самому, пожелать доброго утра и поделиться хорошими новостями, я закончил приготовления ко сну и с наслаждением уткнулся носом в подушку.

Сон мне приснился довольно странный и неприятный. На сцене актового зала факультета, на фоне траурной фотографии Наташи, играл Венский филармонический оркестр. Причем дирижировал Дмитрий Дмитриевич в больничной пижаме, а маэстро Клаудио Аббадо в это время крадучись нес на первый этаж грубый мешок с часами Марии Афанасьевны. Стоя на авансцене, Томас Петрович Гусенков пел густым басом романс Вольфрама из вагнеровского «Тангейзера», под который медленно и чувственно танцевали Оленька и Андрей.  Тут же у сцены Карина торговала серебряными ложками, с опаской поглядывая на дежурящий за кулисами наряд милиции. Каждый служитель закона был одет по форме только сверху. Нижняя половина была облачена в безупречной белизны пачку, балетное трико и пуанты. Бойцы наряда стояли в ряд, перекрестно держа друг друга за руки, как в «Танце маленьких лебедей». Ими командовал майор в черной пачке, символизировавший черного лебедя.
В великолепно украшенной ложе, которую, вместо атланта, держал на плечах обнаженный по пояс Серега, царственно восседал папа с пальмовой ветвью в руке. Его окружала толпа радостных арабов и евреев, глядящих друг на друга с почти гомосексуальной нежностью…
Наверно Вера Павловна у Чернышевского все-таки пила меньше чем нынешние студенты.   


Глава 5
В которой осенняя ночь предстает во всем великолепии и со всеми опасностями
 
Несмотря на хорошие новости, поведанные мне папой, следующие два дня я пребывал не в лучшем настроении. Поэтому, когда под вечер второго дня меня пригласил на пивко старый школьный приятель Максим, я принял приглашение с необычным для меня энтузиазмом. Мы просидели у него дома где то до часа ночи, вспоминая былое и рассматривая школьные фотографии. Среди реликвий обнаружились и общие тетради, в которые ребята из нашего класса поочередно записывали всякие хохмочки и дурацкие стихи. Воспоминания били ключом. В свое время именно Макс научил меня курить. Мы вспомнили, как первое время покупали одну пачку на двоих и ее хватало почти на месяц, как в выходные дни шастали по незнакомым районам, где можно было рассчитывать на то, что знакомые родителей не застукают нас с сигаретами. Я вспомнил забавный случай. Однажды Макс позвонил и восторженно сообщил, что открыл «обалденно вкусные» импортные сигареты со странным названием «Погоню». «Французские, наверно» – предположил он. На следующий день после уроков я обежал все табачные лавки в районе но, когда я спрашивал «Погоню», продавцы лишь разводили руками. Некоторые на всякий случай записывали название неизвестной марки. Загадка разрешилась, когда на следующий день Макс показал пачку. Это были болгарские сигареты “Pogonu”.  Макс просто принял кириллицу за латиницу и прочел «родопи» как «погоню». Мы ужасно смеялись, когда недоразумение выяснилось! Кстати, сигареты правда оказались довольно вкусными.
Вспомнили, как влюблялись в одноклассниц и обсуждали тактику обхаживания. Просмотрели толстые тетрадки с рассказами, которые Макс писал на пике юношеской эротомании. Тогда они казались совсем взрослыми, а теперь вызывали лишь улыбку. Помянули дедушек и бабушек, которые еще были живы, когда мы ходили в младшие классы, и вместе встречали нас из школы.  Поговорили об учителях. Одних вспомнили добром, на других на всю жизнь запечатлелись детские обиды. Странным было теперь понять, что многие из наставников, которых мы не любили, были на самом деле прекрасными людьми, искренне желавшими нам добра, в то время как некоторые наши любимцы и любимицы, были диктаторами, и любовь-то к себе тоже внушали по-диктаторски. Вспомнили неподражаемую школьную медсестру Голду Соломоновну. Очаровательнейшая была старушенция! Разве можно забыть тот случай, когда мы играли в школьном дворе в футбол ярко оранжевым баскетбольным мячом и он, с красиво разыгранного углового попал прямо в окно медкабинета! Голду Соломоновну обнаружили сидящей под столом в истерике: увидев в окне яркий оранжевый шар, вслед за появлением которого вдребезги разлетелось оконное стекло, бабушка Голда решила, что произошел ядерный взрыв! Вспомнили, как мы, гады, физику, любившему засовывать руки в карманы пиджака, подложили в них перепелиные яйца; как он матерился глядя на испачканный пиджак и в растерянности еще больше пачкал его, пытаясь извлечь яйца; как на его вопли явился директор, а на вопрос последнего: «Что происходит с Альбертом Григорьевичем?», кто-то с «камчатки» крикнул: «У него проблемы с яйцами!». Как же мы, идиоты, тогда хохотали! А несчастный черный кот из соседнего двора, который как-то по глупости забрел в школьный двор и попался на глаза нашему главному шутнику Антону Савельеву! Месяц после этого бедная кися ходила с неприличным словом из трех букв на левом боку.
О, эти школьные воспоминания! Разве на них может хватить вечера?! Когда пиво было выпито, а Макс начал часто зевать, я попытался вызвать такси, но как назло службы были заняты. Пришлось, несмотря на ощутимое опьянение, голосовать на улице.
По закону подлости – видимо единственному закону, который исполняется всегда, ждать пришлось долго. Я собрался было остановить «частника», но в тот момент, когда я уже поднимал руку навстречу подъезжавшему жигуленку, во мне неожиданно, видимо под воздействием выпитого, проснулось непонятное упрямство и твердое желание непременно, назло вредной судьбе дождаться именно такси – желтого, с огоньком и «шашечками». Логики в этом решении, разумеется, не было: обычная попытка взбунтоваться против закона подлости.
«Удивительно, - думал я, - как все-таки тонко спланированы пакости, которые то и дело выкидывает жизнь. Вот, к примеру, ждешь на ночной остановке автобус. Он не появляется минут пять, десять, пятнадцать… Начинаешь думать, чем бы заняться. Первая идея, конечно – закурить! Нет, -  думаешь,  - уже долго жду, вот-вот появится. Но проходит еще пять минут, и решаешь, что просто теряешь время. Сворачиваешь любимую длинную самокрутку, закуриваешь, и едва успеваешь сделать пару затяжек, как тут же подъезжает негодяй-автобус. Иногда даже мысль возникает: «А ну его к лешему! Теперь уже докурю!». Порой кажется, что кто-то управляет этими мелкими пакостями жизни, кто-то нажимает на кнопки и злорадно потирает ладошки.
Хорошенько поразмыслив над досадными мелочами жизни, самый прожженный атеист мог бы поверить в бытие если не высшего существа, то, хотя бы потусторонних сил. Вспомним первобытных людей. Вовсе не стройность Мироздания, не гармония, а именно мелкие пакости, короткие диссонансы приводили их к смутному поклонению перед Кем-то».
Когда я рассуждаю об этом с папой, он смеется и говорит, что я слишком быстро перехожу от частного к общему. Он всегда считает, что, если человека раздражают неприятные мелочи, значит в существенном у него полный порядок. В этом с папой спорить трудно.
Перейдя от мелочей к теоретическому религиоведению, я расстегнул две верхние пуговицы рубашки, и с наслаждением вдохнул свежий воздух теплой сентябрьской  ночи. Во мне снова начал просыпаться жизнелюб и обожатель ночной природы. Но, послышавшийся с соседних улиц гул мотора, вернул меня к мыслям о такси.
«Наверняка такси, - безапелляционно заявил я себе, - должно же оно проехать хоть когда-нибудь.  Вот еще противно будет, если таксист проедет мимо, или не захочет взять меня на борт. Теперь такое редко, но все же случается».
Тут из-за угла вырвался свет фар, и я различил желтый фонарик с «шашечками». На мой сигнал, автомобиль резко взял вправо и остановился. Я подошел и открыл заднюю дверцу. Шофер обернулся – эдакий симпатичный старикан с большими седыми усами. Только глаза уж больно тусклые. Я сел и назвал адрес. Машина тронулась. Я оглядел салон. Удручающая бедность. Видавшая виды «Волга», была только внешне подогнана под современный стандарт такси. Сиденья были не очень чистыми и в некоторых местах рваными. Ручек задних стеклоподъемников  не было и, похоже, уже давно. Да и дед при ближайшем рассмотрении оказался таким же задрипанным, как и машина.
Через некоторое время выяснилось, что он еще и любитель поболтать.
- Это что у нас за денек сегодня? – ни с того ни с сего спросил он, посмотрев на календарик, - Праздник вроде бы. Не обретение мощей Серафима Саровского, не помнишь? Совсем голова стала садовая, прости господи!
- Вот уж не знаю! – отозвался я, - Рождество, Пасха, Покров – это куда ни шло, а других праздников по датам не назову.
Дед слегка нахмурился.
- Может, ты и в церковь не ходишь?
- Нет, почему, захожу под настроение.
- Стало быть, не веруешь?
- Почему же? Считаю себя православным.
- Как же это – веруешь, а в церковь не ходишь?
- Ого, вопросик! Тут разве в двух словах объяснишь?
Старик отчего то обиделся.
- Ну, что ж! Не объяснишь, так не объяснишь! Не исповедальня тут, а такси. Воля твоя...         
Я понял, что сейчас он начнет ворчать и наставлять на путь истинный. Так и случилось.
- Ты это, сынок, зря! – начал он проповедь, - Вот я, вроде как – поясных поклонов не бью, на коленях не стою, а чтобы раз в недельку в церковь не зайти – что ты! Зайдешь, значит, свечку поставишь, постоишь так спокойненько, помолишься, и так светло на душе делается! А то вот молитвочку с утра прочтешь перед иконками, так и жить хочется! А у меня, слава Богу, и отец веровал, и я сыну привил. Только вот беда внуки бунтуют. Им бы все больше эта «кислота», или как ее там, тату-мату всякие, сиськи-письки, прости Господи! Это все до добра не доводит. Вот ведь у нас, православных, как водится – «не убий!», стало быть, «не укради!», «не пожелай жены…». Да что с ними толковать – все им пустой звук, как об стенку горохом!
- Остановите, пожалуйста, здесь! – не выдержал я. Старик удивился.
- Так ведь, сынок, того – не доехали!
- Ничего, дальше пешком пройдусь, ночь то какая!
- Ты бы, сыночка, не того… - дед опять нахмурился, - время то неспокойное!
Я сунул старику сторублевку, хотя проезд стоил вдвое меньше.
- Спасибо и доброй ночи, - быстро проговорил я, покидая проповедника на колесах.
Идти до дома оставалось относительно недолго – минут двадцать. Пройти через старый городской парк, затем проследовать вереницей таких же старых, с детства знакомых улиц, уютный облик которых неважно сочетался с революционными названиями.
Вход в парк был рядом: старинная мрачная арка в этот час напоминала врата дантова Ада. Парк уже в тихие «застойные» годы завоевал у жителей города репутацию места, где опасно появляться по ночам. А теперь, когда газетные полосы пестрили сообщениями о росте преступности, ночной парк вызывал у обывателей такой же ужас, как Шервудский лес у врагов Робин Гуда.
Проходя через арку, я невольно вспомнил последние слова старого таксиста: «Время то неспокойное…». В глубине души вспыхнула искорка тревоги, но тут же была погашена непобедимым пристрастием к искушению судьбы. Покоренный суровым обликом деревьев, будившим воображение, я смело двинулся вперед, предаваясь попечению духов ночи.
Я нарочно шел теми дорожками, которые даже днем бывают безлюдными. Вместо естественного чувства тревоги меня переполнял безумный восторг. Ощущение нарастало и достигло апогея, когда я проходил мимо старого фонтана. Полуразрушенный, мертвый каменный фонтан, странное пересечение теней на гравиевой дорожке, луна, таинственно озаряющая верхушки деревьев, восхитительно красивое чёрное небо – все это просто сводило с ума. Осколки разбитого граненого стакана, смотревшиеся, должно быть просто отвратительно при свете дня, теперь, блестя отраженным светом луны, были похожи на россыпь звездной пыли, просыпавшейся на грешную землю из высших сфер. Шелест листвы, тревожимой легким ветром, словно повторял: «Жизнь… жизнь… жизнь…». Но над всем этим возвышалось самое старое дерево парка – сухое, безобразное, корнями глубоко вросшее в землю, а костлявыми ветвями тянувшееся вверх – в черную бездну. Самая длинная из его, казалось, разрывала пополам печальную луну. Как будто сама Смерть застыла в бездыханном дереве. Законченность картины потрясала: вся Вселенная в маленьком уголке старого парка!
Волна смутных воспоминаний детства и беспорядочных мыслей нахлынула на меня. Странно было вспомнить, что, когда я был маленьким, я боялся ночи, что страшно было войти в темную комнату. Ведь ночь так прекрасна! Нельзя не любить эти блестящие осколки стекла, этот непонятный шорох, эту жуткую ночную нечисть, мерещащуюся в каждой коряге! Нельзя не любить мертвое дерево – неподвижный символ смерти, который днем опять станет простой засохшей акацией! А луна? Чертовски хороша, мерзавка! Я вспомнил, как она завораживала в детстве. Смотришь, бывало, как летом под вечер, со странными гипнотизирующими криками носятся, словно вокруг самой луны стрижи и ласточки, и просто чувствуешь мистический ужас. Страшно и хорошо! До сих пор не могу спокойно слышать криков ласточек, а ведь как все изменилось с тех пор, как сам изменился! Говорят, жизнь коротка. Между тем, смотришь назад и диву даешься – как много было за какие то двадцать лет! А сколько впереди? Хоть бы и нисколько: ничуточки не страшно, честное слово! Только жалко больше не видеть луны, ночи и не слышать ласточек…
Вдруг в беспорядок мыслей ворвалось чье-то недовольное покашливание. Я обернулся: на допотопной скамейке, которой я раньше не заметил, лежал грязнющий старик в лохмотьях и нелепой вязаной шапочке. Даже ночью, в лунном свете, было видно, что она ярко красного цвета и никак не гармонирует с другими обносками. Бродяга неловко ворочался, должно быть,  разбуженный шарканьем шагов по гравию. Смачно сплюнув в полусне, он перевернулся на другой бок, и захрапел.
Меня передернуло от отвращения. Резко повернувшись, я быстрым шагом ретировался и вышел на ближайшую из «цивилизованных» аллей. Там я был встречен легким окриком испуга: потревожил влюбленную парочку, обжимавшуюся на скамейке. Через пару минут я вышел из парка на прилегающую улицу. Ее вид быстро охладил восторг. Короткий полуденный дождь, не испортивший больших, хорошо асфальтированных улиц, здесь – на улице перекопанной и замусоренной, превратился в мерзкую осеннюю грязь. Стараясь, насколько это было возможным в темноте, ступать осторожно, минуя грязные участки, я думал уже не о возвышенном, а о мелочной и никчемной жизни, которая протекала за стенами старых, десятилетиями не ремонтировавшихся  домов. Критически рассматривая один из убогих памятников прошлого, при свете единственного на весь квартал фонаря, я вдруг заметил на стене старинную надпись: «Вiнный погребъ», робко проглядывавшую сквозь полустершийся слой современной штукатурки. Непонятное чувство защемило сердце. Сколько раз я проходил мимо этого дома и не замечал старинной надписи! Сколько десятилетий прошло с тех пор как «вiнный погребъ» закрылся, как владельцы или бежали, или разорились, или даже были расстреляны! Сколько раз перекрашивали стены дома, а надпись жива! И откуда в этих надписях такая живучесть? Перед моим взором замелькали крепкие мужики в рабочих рубахах, в сапогах и картузах, в праздничный вечер толкущиеся у погреба. Я услышал пьяное пение, цоканье копыт по мостовой… Затем видение исчезло, смененное грустной мыслью: «И тогда все здесь было так же мелко и грязно». Нахлынул приступ пессимизма. «Почему, - спрашивал я себя, - почему в ночном городе царят заборы и грязные канавы? Приезжая ночью в чужой город, ничего, кроме мерзких заборов, не видишь. Кажется, что все достижения цивилизации, все материальное воплощение человеческой мысли заключено в уродливых заборах. Огорожены тюрьмы и церкви, сады и больницы, дома и кладбища, а на кладбищах каждая могила. Кажется, что сущему, для подтверждения реальности его существования, необходима ограда, или забор. Забор – вот граница любого материального тела! Все действительное – огорожено, все огороженное – действительно! Если вселенная вызывает такой трепет, то не потому, что мы догадываемся об ее бесконечности и вечности. Просто, в меру сил обшаривая вселенную, мы еще не наткнулись на забор. Как только это произойдет, вселенная в наших глазах потеряет всякое величие, и тогда между ней и деревянным сортиром мы поставим знак равенства!».
С гордым презрением к миру я застегнул верхние пуговицы рубашки, поежился от холода и подумал: «Еще полчаса назад что-то вызывало у меня восторг… Ах, да! Ночь! Ничего в ней хорошего теперь не вижу: темно, мрачно, безнадежно пусто и холодно… «И назвал Господь свет днем, а тьму ночью; и увидел он, что это хорошо». Неужели первая ночь мира была действительно так хороша? Или она, все-таки, хороша любая, и эта тоже?…».
Мои мысли прервал звонок мобильника. Удивляясь, что кто-то звонит мне в это время суток, я решил ответить.
- Вовик! Извини, что так поздно, - послышался голос Андрея, - Я тебя, конечно, разбудил?
- А вот и нет! Представь, я еще не дома, и вообще гуляю! Давно приехал?
- Вечером. Знаешь, я тут кое о чем подумал… В общем, мне бы хотелось с тобой поговорить.
- Без проблем! Завтра в любое время.
- Слушай, может это глупо, но мне эти мысли покоя не дают! Все равно не спишь, а я уже третий день не засыпаю. Давай встретимся прямо сейчас!
Я на секундочку задумался. Вообще то – третий час ночи. С другой стороны, Андрюха пережил шок. Наверняка ему надо выговориться. Да и спать совсем не хочется.
- Ладно! Где?
- Ну, я вообще-то тоже гуляю. Прохожу мимо парка. Может, где-нибудь в парке? У старой беседки, например.
Я чуть не споткнулся.
- Ну, ты даешь, Андрон! Не мог раньше позвонить? Минут пятнадцать тому назад я сам был в парке. Теперь возвращаться придется. Ну ладно уж. Возвращаюсь. Через четверть часа буду, если по пути по морде не получу. До скорого!
- Ага, спасибо, Вован! – Андрей отключился.   
Я повернул назад и направился к парку. Все те же грязные улицы и  мрачные мысли. Почти уже миновав самую неприятную часть пути, я вдруг услышал характерный звук: так пытается кричать тот, чей рот зажимают ладонью. Оглядевшись по сторонам, я увидел то, что ожидал увидеть: между пустующим строительным вагончиком на колесах и каменным забором происходила борьба. Неприятный субъект, явно сильно пьяный, грубо тискал в девушку, рот которой он успел завязать платком. Не в силах кричать, она лишь издавала стоны безнадёжного протеста. Самого неприятного, похоже, еще не случилось – движения пьяного были неловкими, руки плохо слушались, и ему еще понадобилось бы несколько минут, чтобы, окончательно сломив сопротивление жертвы, овладеть ею.
«Хорошо, - подумал я, - что сегодня вместо очков я поставил контактные линзы. Месяц как лежали, а все – проклятый консерватизм! Хорош бы я был сейчас с очками!».
Решительно подойдя к насильнику, который стоял ко мне спиной, я, первым делом, схватил его за плечо и резко рванул на себя. Из темноты сверкнули глаза, полные пьяного гнева. Гад, которому негодование удвоило силы, грубо схватил меня за левую руку. Несколько мгновений мы стояли молча, глядя друг другу в глаза. Девушка, обретшая свободу, не убежала, а прислонилась к забору, подрагивая от нервных рыданий, и с ужасом смотрела на нас.
Первым заговорил он. Думаю, о содержании и стиле сказанного нетрудно догадаться.  Оскорбления были настолько недвусмысленными, что я, несмотря на лояльность к пьяной матерщине, пришел в бешенство. Простым болевым приемом я освободил руку от захвата, после чего сам схватил правую руку негодяя и изо всей силы рванул на себя и чуть вниз, одновременно нанося левой сильный удар в челюсть. Враг, который от этого не вышел из колеи, попытался нанести ответный удар в лицо, но, видимо, благодаря сильному подпитию, промахнулся и подставился под элементарный захват и бросок через бедро. После этого, немного потеряв силы, но все еще не думая сдаваться, он снова хотел кинуться на меня, но я был быстрее. Теперь уже не стоило особых усилий прижать его к стене, несколько раз сильно ударить в живот, схватить за волосы и (соблюдая осторожность, поскольку убийство не входило в мои планы) стукнуть затылком о стену. Он застонал и сполз по стене. Приятная часть вечера для него закончилась.
Первым делом я подбежал к девушке, которая уже немного успокоилась, но все еще стояла без  движения, и развязал платок, сжимавший ей рот.
- Ты в порядке?
- Да… Да, спасибо…
Я взял ее за руку и сделал пару шагов в сторону от злополучного места, давая понять, что дальше здесь оставаться незачем. Незнакомка доверчиво последовала за мной, но, пройдя немного, обернулась и, глядя на обидчика, который, скорчившись, лежал у забора, с тревогой спросила:
- А он? Что с ним?
- Ничего страшного, до свадьбы заживет.
«Заботливая, елки-палки, - подумал я с удивлением,  - ты бы лучше поменьше в такое время шлялась по темным улицам!». Но, прежде чем, отчитать незнакомку за поиски ночных приключений, я взглянул на нее. Теперь при свете луны было видно гораздо лучше, хотя деталей я видеть не мог. Строгие, правильные черты лица сразу бросились в глаза, Строгость была не отталкивающей, а напротив, располагающей из-за несомненного благородства. Большие глаза, в которых еще блестели последние слезы потрясения, делали ее черты еще более привлекательными. Ясно было, что она не легкомысленная искательница приключений. Если такая девочка не дома в половине третьего ночи, значит, у нее есть веская причина.
«Ну почему такие барышни всегда встречаются некстати? – подумал я, - вот сейчас меня ждет в парке Андрюха!».
Но пренебречь долгом  джентльмена было невозможно.
- Где живешь? – спросил я.
- В соседнем доме, -  просто ответила она, указывая рукой, -  Спасибо, дальше уже не страшно!
Незнакомка, не находя слов благодарности, крепко сжала мою руку, затем направилась к арке. Сделав несколько шагов, она неожиданно обернулась, подбежала ко мне и поцеловала в щеку. После чего, еще раз шепнув «спасибо!», ушла, уже не оглядываясь.
Все складывалось просто отлично. Джентльменский долг выполнен, а время почти не потеряно: если и опоздаю, то минут на десять. Жаль, правда, что она так быстро упорхнула! Ну да ничего: живем почти по соседству. Так что может быть, еще увидимся.  Конечно, я недостаточно хорошо успел ее разглядеть, но была какая то деталька… Ах, да! Когда она подошла ко мне, чтобы «чмокнуть», у нее на груди блеснула серебряная брошка в виде сидящего котенка. Вот и особая примета, если вдруг действительно захочу ее разыскать! 
Оставалась одна проблема: подонок, который все еще «отдыхал» у забора. Я набрал номер скорой помощи, сообщил, что по определенному адресу лежит избитый гражданин, и отключился, не дожидаясь дополнительных вопросов.  После этого я мог с чистой совестью отправиться не встречу с Андреем.
Ускоряя шаг, чтобы сократить опоздание, я вскоре вновь оказался в парке. Прошел по плохо освещенным аллеям, снова вспугнул влюбленную парочку. Мимо фонтана и мертвого дерева я проходил на этот раз столь быстро, что не ощутил былого восторга от этой картины. Заметил только, что бродяга в красной шапочке исчез. Видимо решил мужик найти уголок поукромней, где не ходят всякие полуночники, шаркая ногами по гравию.
Вскоре показалась старая беседка. Я понял, что спешил совершенно напрасно: Андрея не было. Непонятно было, почему, несмотря на мое опоздание, он умудряется прийти еще позже, хотя, судя по тому, что он сказал по телефону, к парку он был гораздо ближе, чем я. Может быть, не дождался и ушел? Вряд ли. Обычно Андрей ждет не меньше двадцати минут. И уж очень ему хотелось поговорить именно сейчас. Вдобавок, при нем был мобильник, и он позвонил бы, если что.
Примостившись на скамейке в беседке, я принял здравое решение – скрутить самокрутку потолще, не спеша выкурить, и если Андрей до последней затяжки не появится, позвонить и прояснить ситуацию. Смешно стало от мысли, что, возможно, он тоже сейчас выручает припозднившуюся красотку от посягательств пьяного насильника. Если так, то причина, конечно, уважительная.
Самокрутка получилась на славу: рискованно толстая (такую трудно заклеить), но идеально ровная. Когда я сделал такую в присутствии одного французского профессора – папиного знакомого, он с удивлением приподнял очки и задумчиво произнес: «Мсье Королев, это не сигарета. Это – петарда!».
Мой новый шедевр курился долго, насыщенно и на удивление приятно. От первой затяжки до последней ушло не меньше двенадцати минут. Наслаждаясь процессом, я даже забыл на время об Андрее. Звуки редко проезжавших где-то машин доносились в парк словно из другого мира. Такое же впечатление создается, когда у некоторых композиторов на паузе основного оркестра раздается оркестр за сценой. Луна по-прежнему ярко озаряла парк. Раздался легкий стук, и у подножия дерева мелькнула маленькая тень. Должно быть, разбуженная шагами белка уронила орешек и спустилась разыскать. Когда же тень с легким топотком взметнулась вверх по дереву, я понял, что не ошибся. Молодец, белка! Нечего калориями разбрасываться!
После последней затяжки, я вспомнил об Андрее. Однако он уж чересчур задерживался! Пора было звонить. С легким волнением я достал мобильник и набрал номер. К моему удивлению, одновременно с гудками в трубке откуда-то поблизости стал доноситься и повторяющийся телефонный звонок. Первая строчка «Интернационала». Черт побери! Такой звонок именно у мобильника Андрея.
Я вскочил. Ясно было одно: телефон Андрея где-то поблизости. А вот где же хозяин? Не отменяя вызова, я опустил трубку в карман брюк и внимательно прислушался. «Интернационал» монотонно повторялся, доносясь откуда-то из-за беседки – с противоположной стороны.
С нехорошим предчувствием я обогнул беседку.
При свете луны я увидел Андрея, лежащего на спине с раскинутыми руками и с лицом, залитым кровью!   


Глава 6
В которой выясняется беспредельность человеческих возможностей

К моему огромному облегчению, Андрей был жив. Более того, он уже приходил в сознание и вскоре смог отвечать на вопросы. Поэтому до прибытия вызванной скорой помощи (черт побери! – второй за последний час!), он успел рассказать, что произошло.
После разговора со мной по мобильнику, Андрей решил «отлить» и пошел за беседку. Не успел расстегнуть брюки, как услышал сзади быстро приближающиеся шаги. Обернулся, и, тут же получив сильный удар по голове (кажется, железным прутом), потерял сознание. Разумеется, нападающего не успел разглядеть даже в общих чертах.
Андрей оказался прав. Осмотрев место происшествия, я обнаружил ржавый арматурный прут. Скорая прибыла минут через десять. Андрей к этому времени настолько оклемался, что самостоятельно влез в машину. Молодая и чертовски хорошенькая врачиха, совсем не похожая на ту суровую даму, что увозила с базы труп Наташи, быстро промыла и продезинфицировала рану. К счастью для Андрея, удар прошел по касательной. Прут рассек кожу головы и лба, но никаких признаков внутренних повреждений не было. Сознание Андрей потерял, похоже, не столько от силы удара, сколько от неожиданности, поэтому оснований опасаться сотрясения мозга у врачей не возникло. Милашка в белом халате аккуратно наложила шов, намотала сверху бинт и ввела на всякий случай противостолбнячную сыворотку. Другой медицинской помощи не требовалось. Посоветовав пострадавшему обратиться в милицию, она иронично пожелала хорошего продолжения вечера (видимо приняв нас за искателей приключений), с чем и расстались.
- Ну что, будем беседовать здесь, - спросил я, когда скорая скрылась из виду, - или пойдем куда-нибудь, где не шляются парни с железными прутьями?
- Да нет уж, хватит прутьев, - Андрей инстинктивно дотронулся до повязки, - Который час?
- Около четырех.
- Тогда пошли. Тут неподалеку круглосуточный барчик есть. Кстати, недорогой, если просто по пивку. Там и поболтаем.
Через пару минут мы сидели в заведении с загадочным названием «Платиновый кот». Место для ночного разговора самое подходящее. Кроме нас почти никого. Тихая музыка не мешала говорить. Официантки подходили только по вызову. После того, как принесли две кружечки «Толстяка» и ржаные сухарики, я собрался было спросить Андрея, чем объяснялась такая спешка со встречей, но он, немного отхлебнув, заговорил первым:
- Знаешь, все так тяжело… Похороны прошли ужасно. Здесь на факультете наташкины родители еще как-то держали себя в руках, а как только приехали туда… Господи, как же Валентина Федоровна голосила, когда могилу засыпали! И поминки тоже… Представь себе, я же для них вроде как свой, а вроде, как и не свой…
Андрей быстро допил кружку до дна, жестом показал официантке, чтобы принесла еще, и продолжил:
- Слушай, а ведь… Я ведь и думать не мог, что в последний раз ее вижу, когда ее Серега относил. Она была такая веселая тогда: «А меня несут!…», - Андрей всхлипнул, - Еще и поругались под конец. Я эту гадость про трусы… Она меня придурком обозвала… Елки–палки! Прощальный разговор… Хотя, что это я все не о том?… На самом деле, я ведь тебя не для этого звал.
Я с любопытством посмотрел на него. Андрей наклонился ко мне, и, понизив голос, сказал:
- Наташку убили.
Я чуть не поперхнулся пивом.
- Ты что, серьезно? И ты знаешь кто?
- Слушай. – Андрей схватил меня за руку, - Я всю эту чушь слышал: и про перепой и про сердечный приступ… Только я во все это ни хрена не верю.
- Андрюша, ну это же не дядя с улицы определил! Врачи что-то должны понимать в причинах смерти.
- Да ничего они не понимают! Ты видел ее лицо? Да ты же первый увидел! У нее же лицо было синее и опухшее! Да задушили ее, блин!
- Слушай, Андрюша, я, конечно, мало что в этом понимаю, но однажды пролистывал учебник по судебной медицине…
- Вот именно что «пролистывал»!
- Подожди, не перебивай! Все-таки послушай! Во-первых, если бы Наташку задушили, на шее остались бы следы рук, или следы удавки.
- А если они отошли к этому времени?
- Исключено! Несколько дней не отходят.
- А подушка? Ее могли задушить подушкой!
- Тоже нет. Не помню, какие там следы остаются, но любой опер на глаз определит. И потом… Извини, тебе, конечно, неприятно будет это слышать…
- Ничего, продолжай!
- Когда человека душат, он под себя делает. Причем и то и другое. Наташка была чистая.
- А лицо? Почему красно-синее и вздувшееся?
- При смерти от сердечного приступа, цвет лица меняется. К тому же, она лежала лицом вниз. Когда человек умирает, кровообращение останавливается, и кровь по сосудам стекает. Отсюда и цвет и припухлость. Помнишь, к приезду скорой, она уже выглядела лучше.
- Да уж… лучше…
- Извини, неудачно, конечно выразился!
- Да нет, вполне точно.
- И потом, подумай! Допустим, ее душили, или что-нибудь другое делали. Кто? Кто то из наших? Никто не выходил. Относил ее Серега, но я так быстро пошел за ним, что он бы даже щелкнуть по носу ее бы не успел. Когда мы выходили, она прекрасно себя чувствовала и даже ругалась. Томас? Он был еще пьянее ее. Дядя Петя и вовсе лыка не вязал. Да и зачем кому-то из нас было убивать ее?
- Вован, блин! Да я вас вообще не подозреваю никого! Но на базу мог пройти кто-нибудь чужой…
- Кто «чужой»? И зачем? У нее, что, были враги?
- Не знаю…
- Допустим, были. Значит, кто-то должен был узнать, что вы с ней едете на базу, что в какой то момент она останется одна… Да нет, ерунда все это! Слушай, Андрюха, я понимаю как тебе тяжело. Всё случилось так неожиданно… Вот и думаешь бог знает о чем. Знаешь, что я скажу?
- Ну?
- Наташа умерла от сердечного приступа. Вот и все.      
Андрей помолчал и отпил пиво.
- Вот тут-то есть одна загвоздка. Хочешь сказать, что она так уж много выпила, чтобы не выдержало сердце?
- Да вроде нет. Случалось и больше.
- А ты помнишь, чтобы Наташка  жаловалась на сердце? Да она с перепоя с сигаретой в зубах могла бы еще на турнике подтягиваться!
Тут Андрей попал в точку. Я сам прекрасно помнил один случай. Как-то на первом курсе сдавали норматив по бегу – что-то около пяти кругов по стадиону. После пятого круга я, обливаясь потом, присел на трибуне, по привычке свернул самокрутку и закурил. От пары затяжек почувствовал ужасное недомогание, чуть сознание не потерял. Наташа стояла рядом. Она, к моему удивлению, выкурила длиннющую сигарету, тут же от нее прикурила вторую и, покончив с ней, вприпрыжку понеслась в раздевалку.
- Да… - мне нечего было возразить, - Сердце у нее и, правда, было крепкое. Дай бог каждому.
- Вот то-то и оно! – отозвался Андрей.
Я допил пиво и закурил.
- Слушай, Андрюха, ну… Ну, допустим ей, правда, кто-то и как-то помог умереть, но… Прости, зачем ты это рассказываешь мне? Чем я могу помочь?
- Ах, да! Самое главное. У тебя ведь есть знакомый в городском управлении. Не знаю, могу ли я просить об этом… Но поговори с ним, пожалуйста! Пусть они там еще раз проверят! Можно бы конечно в райотдел заявление подать, но там просто отписку напишут. У меня же никаких фактов. Просто не верю. Может быть врачи и правы: сердечный приступ. Но я должен чувствовать, что сделал все возможное. Может быть я, конечно и глупостей надумал. После разговора с тобой даже кажется, что, скорее всего, как раз и надумал. Но… Пойми… Пойми, я спать не могу спокойно! 

Человека, которого имел в виду Андрей, звали Эдуард Николаевич Вольский. Он действительно в свои тридцать три года занимал заметное положение в городском УВД. Это именно он курировал расследование по делу о краже часов из деканата.
Эдуард Николаевич человек замечательный. Он закончил наш факультет. Отец отзывался о нем, как о «редком экземпляре гениального студента». Вместе с тем, папа не стремился заполучить Эдуарда в ученики. «Не та голова, чтобы забивать ее муниципальным правом, - говорил он, - Этот действительно способен приносить пользу».  Да и Эдуард Николаевич (в те годы, конечно, просто Эдик) не питал ни малейшего расположения ни к государствоведению, ни к цивилистике. Уголовное право и все с ним связанное сделалось его настоящей страстью. Целыми сутками Эдик пропадал в криминалистической лаборатории, ходил на громкие уголовные процессы, читал монографии, до которых обычно не доходят руки студентов. Во время первой же серьезной летней стажировки (а проходил он ее на третьем курсе, в военной прокуратуре) он сразу же заявил следователю, что не намерен тупо разносить повестки, ибо учится на юриста, а не на курьера. Пораженный его смелостью, следователь положил ему на стол безнадежное дело о краже компьютера из воинской части. Происшествие случилось год назад, по свежим следам ничего обнаружить не удалось. А тут как раз вышестоящие «шишки» зачем-то решили вернуть этот бесперспективный висяк на доследование. В общем, лучшего способа поставить на место зарвавшегося стажера, чем подкинуть подобный  материальчик, просто трудно было найти. Эдуард, по достоинству оценив подсунутую «свинью», немедленно принялся за дело. Он доскональным образом изучил материалы, повторно опросил свидетелей, не обращая внимания на то, что они не относились всерьез к желторотому «и.о. следователя» с временным удостоверением. Некоторые из военнослужащих, имевших отношение к делу, за прошедший год уволились в запас и разъехались по домам. Эдуард не поленился разослать по местам особые поручения со списком интересующих его вопросов. Собрав все возможные и невозможные данные, несколько раз осмотрев место происшествия, он погрузился в окончательный анализ. Два из трех последних дней стажировки следователь подтрунивал над ним, видя стажера, сидящего в глубокой задумчивости над кучей записей, с вечно переполненной пепельницей на краю стола. Эдуард игнорировал насмешки. Он просто читал и перечитывал, делал заметки и курил, курил, курил…
На третий день он с утра явился в кабинет к наставнику и уверенным тоном рекомендовал вызвать для дачи показаний в качестве подозреваемого прапорщика Мироненко. Руководитель не стал возражать, полагая, что стажёра ждет неминуемое фиаско и сложившаяся неудобная ситуация раз и навсегда отобьет у него охоту изображать комиссара Мегрэ.
На следующий день, когда Мироненко с повесткой (которой, он, разумеется, вызывался только в качестве свидетеля) сидел в коридоре возле кабинета, следователь бросил Эдуарду: «Вот теперь ты увидишь, как себя чувствуешь, когда выглядишь дураком! Ну что, приглашать прапора, или сказать, что произошло недоразумение?». «Приглашать!» – твердо ответил Эдуард.
Вошедший прапорщик Мироненко был совершенно спокоен. Следователь незаметно для вошедшего состроил Эдуарду многозначительную гримасу – «Виновные, - мол, - так себя не ведут». Сев за стол старший коллега извлек бланк протокола допроса, снял колпачок с любимой ручки и приготовился задавать стандартные вопросы. И вдруг Эдуард, вместо того, чтобы пассивно наблюдать за происходящим, встал со своего места, сел на другой стул – как раз напротив прапорщика и, глядя прямо в глаза, спокойно спросил: «А клавиатуру то зачем взяли? Она же была сломана! А вдобавок ко всему, тащить ее неудобно!». 
«Хрен же ее знал, что она сломана!» – буркнул прапорщик, и тут же, как-то обмяк. Эдуард и его босс обменялись взглядами: первый – торжествующим, а второй – удивленным. «Товарищ майор, а явочку с повинной можно, пока не поздно?» – пробормотал Мироненко.
Все объяснялось элементарно. На месте преступления Эдуард понял, что вынести похищенный компьютер через окно было совсем не просто. Человек, разбирающийся в такой технике, чтобы не рисковать, просто взял бы системный блок и монитор, а всю мелочь – колонки, клавиатуру, мышь, - отсоединил бы и оставил на месте, чтобы в руках не путались. Тем более, если знал, что одна из этих мелких штучек не работает. Вывод: совершить преступление мог только тот, кто не знал, что сломана клавиатура, и не имел представления о том, как отсоединяются эти штуковины от системного блока. Скорее всего, вором был полный «чайник», не знавший, что компьютер без всех этих причиндалов вполне работоспособен и стоит по полной. Задавая свидетелям вроде бы ничего не значащие вопросы, Эдуард обнаружил, что все, кто теоретически мог совершить кражу, так или иначе пользовались компьютером: кто в «тетрис» поиграет, кто письмо на родину отстучит. Единственным человеком, бывшим в этой области полным «чайником», никогда не подходившим к компьютеру, следовательно, не знавшим о поломке клавиатуры, и воспринимавшим непонятную машину просто как дорогую вещь, был как раз прапорщик Мироненко. 
Слава об успешном раскрытии студентом Вольским безнадежного дела быстро разнеслась по городу. На четвертом и пятом курсах руководители практики уже не рисковали предлагать ему курьерские поручения, а сразу включали в следственную группу по какому-нибудь свежему дельцу. Во время преддипломной практики в областной прокуратуре он вновь отличился. Весь город был взбудоражен известием об убийстве судьи областного суда Караевой. Убийство было явно совершено не профессионалом. Служительницу Фемиды грубо зарубили топором у двери квартиры после рабочего дня. Караева имела в городе дурную репутацию. Она не отличалась ни справедливостью, ни профессионализмом, ни чистоплотностью. По городу постоянно ходили слухи о том, в каком размере барышня берет взятки, как невнимательно изучает материалы дела и как хамит участникам заседания. Очевидным было, что судью убил кто-то, обиженный ее несправедливым определением по какому-нибудь решенному за взятку делу. Даже областная газета сообщила о происшедшем в заметке под знаменательным заголовком «Караеву покарали».
Круг подозреваемых лиц был слишком широким. За убиенной дамочкой тянулся бесконечный шлейф оставленных в силе неправедных решений, разоривших десятки, если не сотни ни в чем не повинных истцов и ответчиков. Конечно, убийство было бы раскрыто и без помощи Эдуарда, но он значительно сократил срок следствия. Именно ему пришло в голову, что может существовать связь между убийством Караевой и инцидентом, произошедшим за полгода до него. Тогда неизвестный хулиган изнасиловал и покалечил в городском парке судью районного суда Исакову. Преступника не нашли, да и не особенно старались искать. Профессиональная репутация госпожи Исаковой тоже не была отнюдь не блестящей и к моменту нападения на нее, практически был уже разрешен вопрос об ее отстранении от дел.
Эдуард предположил, что оба деяния совершил некто, по чьему делу Исакова в вынесла неправильное решение с тяжелыми последствиями. Караева же, должно быть, оставила это решение в силе. Характерен был и промежуток времени между двумя преступлениями – полгода. Вырисовывалась примерная картина. Исакова принимает катастрофическое для кого-то решение. Зная, что его можно обжаловать, пострадавший ограничивает месть изнасилованием с побоями. В течение следующего месяца, максимум двух, Караева должна была рассмотреть кассационную жалобу и оставить ее без удовлетворения. На сей раз, пострадавший не стал мстить, тем более что жалобу рассматривает коллегия из трех человек и обычно непонятно, кто именно дергает за ниточки. Далее будущий убийца видимо идет в надзорную инстанцию. Скорее всего – прямо в Верховный суд. Эта процедура должна была занять несколько месяцев. За это время неизвестный мог узнать, что Исакова и Караева хорошо знали друг друга, и делились выручкой. Решения Исаковой, если жалобы по ним попадали к Караевой, обычно не отменялись. Далее, потерпев фиаско в надзоре (что тоже вполне вероятно, так как Караева умела придавать незаконным определениям видимость законных и обоснованных) несчастный осознал, что все потеряно и окончательный виновник его бед – судья областного суда.
Таким образом, круг подозреваемых значительно сужался. Преступником (поскольку он совершил изнасилование) мог быть только мужчина. Оставалось выяснить, какие из решений Исаковой полугодичной давности могли создать для кого-то катастрофические последствия, какие из них были оставлены Караевой в силе и по какому из оставшихся дел недавно появились постановления или отказные письма Верховного суда.
Все эти данные совпали в отношении только одного человека – несчастного трудяги, у которого нахальные родственники, подкупившие судей и свидетелей, отсудили дом – единственное принадлежащее ему значительное имущество. Позже Эдуард Николаевич, правда, горько сокрушался в том, что помог найти несчастного, бывшего по сути дела не преступником, а жертвой оборотней от правосудия.
Когда Эдуард защищал диплом, на него уже сыпались приглашения из правоохранительных органов незамедлительно занять неплохие должности сразу после окончания факультета. Но, к огромному разочарованию практиков, он выбрал науку, практически сразу став преподавателем кафедры уголовного процесса и криминалистики. В этом качестве я с ним свел близкое знакомство. Перед поступлением на факультет, я посещал подкурсы, на которых Эдуард Николаевич читал уголовно-правовую часть подготовительных лекций. Хотя мы виделись и раньше, когда он приходил в гости к папе, настоящее общение сложилось во время перекуров. Эдуард Николаевич никогда не дистанцировался ни от студентов, ни от абитуриентов. По ходу перекура ему можно было не только задать вопрос по теме лекции, но и просто поболтать, а то и рассказать пару-тройку анекдотов. Он, кстати, никогда не оставался в долгу и тоже рассказывал что-нибудь из свеженького.
Любимец коллег и студентов, Вольский мог рассчитывать на блестящую факультетскую карьеру. По своим знаниям он затмевал не только коллег по кафедре уголовного права и криминалистики, но и членов родственной кафедры уголовного процесса и криминологии. На факультете постоянно велись разговоры о том, что рано, или поздно, обе кафедры неизбежно объединятся под руководством Вольского, стоит ему только стать доктором наук. Однако Эдуард Николаевич не стал защищать даже кандидатской диссертации. Одна из причуд, свойственных этому человеку, заключается в том, что он патологически равнодушен к всякого рода степеням и званиям. «Мне достаточно того, что я знаю нечто, - говорил он, - и мне плевать на то, что мои познания официально не констатированы каким-нибудь диссертационным советом!». Вдобавок, в это время количество слабых диссертаций, благополучно получавших одобрение, начало достигать критической массы и Вольский считал ниже своего достоинства защищаться в одном ряду с проходимцами и взяткодателями.
После трех лет преподавательской работы, Эдуард Николаевич начал ощущать некоторое раздражение от происходящего. На факультет поступало все больше людей случайных – папиных сынков, приходивших не за знаниями, а исключительно за дипломами. Более того, многие из этих пап были известными в городе жуликами, разбогатевшими на всякого рода аферах. Когда в очередной раз на зачет к Вольскому явился совершенно неподготовленный сынок одного из преступных авторитетов и развязно предложил конвертик в обмен на вожделенную запись в зачетке, терпению Эдуарда Николаевича наступил предел. Он в тот же день подал заявление об уходе и предложил свои таланты городскому УВД, где его приняли с распростертыми объятиями. Обескураженный Дмитрий Дмитриевич пытался его образумить, но напрасно. На риторические вопросы и увещевания декана, растянувшиеся в получасовой монолог, Вольский ответил емкой фразой: «Лучше ловить бандитов, чем учить их!».
С приходом Эдуарда Николаевича в органы, показатели раскрываемости резко повысились. Его карьерный рост, благодаря недюжинному уму и таланту, происходил стремительно. Но, благодаря этим же достоинствам, начальство определило для его деятельности некоторые ограничения. Если нити преступления вели к серьезным преступным группировкам, или к высокопоставленному начальству, курирование таких дел Вольскому не поручали. Дело было не только в том, что начальство не желало неприятностей. Совершенно искренне никто не хотел, чтобы всеобщий любимец Эдичка (как теперь стали его называть коллеги по органам) был в один прекрасный день обнаружен застреленным во дворе своего дома. Впрочем, даже в жестких рамках он не испытывал недостатка в интеллектуальных упражнениях и в целом был вполне удовлетворен новой работой. Конечно, излишняя порой самоуверенность, иногда приводила к неудачам, но на фоне блестящих достижений, редких промашек никто не замечал.
В самом деле, не только по положению в правоохранительной системе, но и по своим человеческим качествам Вольский был человеком, способным помочь Андрею в трудной ситуации. Если подозрения Андрея окажутся обоснованными, - решил я, - Эдуард Николаевич достанет убийцу Наташи из-под земли. Если же, что, скорее всего, Андрей заблуждается, Вольский сумеет правильно поговорить с ним и успокоить.

По выражению лица Андрея было видно, что он напряженно ждет ответа. Я спокойно допил пиво и произнес то, что он, конечно, хотел услышать:
- Андрюха, в общем-то, нет проблем. Эдуард Николаевич – человек очень демократичный. Я уверен, что он не откажется поговорить с тобой. Завтра утром я ему позвоню и попытаюсь договориться о встрече на ближайшее время. Придем вместе, я вас познакомлю, в общем, все будет в порядке.
Андрей в первый раз за вечер улыбнулся.
- Спасибо, Вовка! Я знал, что ты поймешь! Знаешь… Ты все-таки настоящий друг!
Я постарался никак не реагировать на комплимент. Никакой я не настоящий друг. Вообще всегда считал, что не умею дружить. Иметь кучу приятелей – это ради бога. А настоящая дружба, как у героев Гомера – такая же редкость как великая любовь.
Андрей повернулся в сторону барной стойки.
- Вов, давай еще по пивку!
- Не, не, не! – быстро отреагировал я, - уже шестой час. Ты не спишь последние три ночи, а я – всю эту ночь. Тем более чем раньше я завтра встану, тем раньше позвоню Вольскому. Не будем терять времени.
- Ладно! – кивнул Андрей, и вновь повернулся в сторону бара, - Посчитайте, пожалуйста!
Длинноногая богиня быстро нацарапала что то на листочке бумаги и вручила его Андрею. Тот положил на стол пару сотенных, жестом давая понять, что сдачу можно не приносить.
- Спасибо! – белоснежно улыбнулась королева стойки и, томно покачивая бедрами, покинула нас.
Мы вышли на улицу. Слегка светало. Утренний холодок был более чем ощутимым. Мы прошли несколько шагов, подняв воротники и спрятав руки в карманы.
- Слушай, я вызову такси, - сказал Андрей, доставая мобильник.
- Да, пожалуй! – еще одной пешей прогулки за эту бесконечную ночь я бы не выдержал.
На сей раз, с вызовом такси не было проблем. Машина подъехала быстро. Андрей сначала доставил до дома меня, а сам отправился дальше – он жил в одном из отдаленных районов города. Перед тем, как я покинул такси, он еще раз с жаром пожал мне руку и поблагодарил.
В свою квартиру на втором этаже я поднимался на ватных ногах. Вечерний, а по сути уже утренний туалет я ограничил тем, что почистил зубы. По привычке просмотрел сводку звонков на телефоне. Трижды за вечер звонила Олечка, один раз – моя тетка, мамина старшая сестра. В отличие от мамы, она не смогла сделать хорошей музыкальной карьеры. Все что ей удалось – работа учителя пения в общеобразовательной школе. В общем – разучивание модных песенок под аккордеон с детишками, обделенными слухом. Наверняка, тетушка звонила, чтобы предупредить о следующем концерте в филармонии. Это вполне может подождать до конца недели!
 Поставив будильник на девять утра, я с наслаждением забрался под одеяло.
Ночью было пиво и школьные воспоминания, проповедь в такси, философствование в парке, спасение прекрасной незнакомки, обнаружение трупа приятеля, его чудесное оживление и не совсем застольный разговор за столиком бара «Платиновый кот». После всего – лишь три часа сна! О, человек! Твоим возможностям нет предела!


Глава 7
Из которой читатель узнает о том, какие мелочи могут помешать большой любви.

Кто знает, как трудно просыпаться, если ночью ты пил пиво, поймет меня и пожалеет. Зная, что расслабляться и нежиться в постели после звонка будильника в этих случаях опасно, я резко вскочил. Голова была несвежей. Физиономия, смотревшая из зеркала в ванной, тоже оставляла желать лучшего. Я нехотя почистил зубы, побрился, и только, смывая остатки пены холодной водой, вновь почувствовал себя человеком.
Пока заваривался зеленый чай с жасмином, я позвонил Вольскому. Эдуард Николаевич, как я и ожидал, спокойно и деловито попросил назвать фамилию умершей, место и дату происшествия, после чего, без лишних разговоров назначил встречу в своём рабочем кабинете на два часа дня. Я тут же перезвонил Андрею. Судя по голосу, я его разбудил и чувствовал он себя еще хуже, чем я.  Выяснилось, что, приехав домой, Андрей выпил еще полстакана коньяка, но спать так и не захотел. Только, выкурив пяток сигарет, он начал клевать носом и заснул прямо в кресле. И надо же – через час я его разбудил! Впрочем, узнав, что его просьба нашла понимание у Вольского, он оживился. Я велел Андрею быть без пятнадцати два у городского управления с паспортом и посоветовал поспать еще пару часиков.
Опустив трубку, я вспомнил про чай. Он к этому времени был уже готов. Есть, почему-то, совершенно не хотелось. Поверьте, со мной такое случается крайне редко, но после такой ночи это было вполне объяснимым. С трудом заставив себя проглотить глазированный сырок, я налил огромную чашку чая и стал медленно сворачивать толстую самокрутку. Конечно, вредно курить натощак. Но если вспомнить, что последний сухарик с пивом я употребил всего каких-нибудь четыре с половиной часа назад, то  этот «натощак» оказывается достаточно условным, к тому же… В общем желающий покурить всегда найдет оправдание! После самокрутки и крепкого зеленого чая без сахара я окончательно взбодрился. Теперь спать не хотелось, как будто и не было накануне сумасшедшей ночи. До встречи с Андреем было еще около четырех часов, и я стал думать, чем бы заняться. В любом случае вариант пойти на факультет исключался – встреча с Вольским важнее. Поэтому возникшая было идея быстро подготовиться к семинару по жилищному праву, тут же решительно заявила самоотвод.
Неожиданно я вспомнил, что вчера, поднимаясь по лестнице в подъезде, забыл заглянуть в почтовый ящик. Ну, вот и занятие на ближайшие несколько минут, а там дальше – посмотрим! Напялив халат, я вышел на лестничную клетку, где уже успел нагадить соседский кот Тампон. Стараясь дышать только ртом, я быстро спустился к почтовым ящикам, щелкнул ключом в ячейке, не разглядывая, извлек содержимое и быстро вернулся в квартиру.
Из кипы газет бесплатных объявлений выпало письмо в нежно розовом конвертике. Австрийская марка, адрес, написанный изумительной красоты каллиграфическим почерком – сомнений быть не могло: Аннелизе!

С Аннелизе Штольцинг – единственной и поздней дочерью близкого папиного друга профессора Штольцинга – мы познакомились два года тому назад, когда наши семьи решили в полном составе провести июль в тихом Базеле. Вообще то, похоже было, что папики специально придумали совместный отдых именно для того, чтобы свести нас, которых считали во всех отношениях идеальной парой. Все было организовано так, что пока старшие Королевы и Штольцинги коротали время в беседах за кружечкой «Францисканера» и в походах по музеям, нам была предоставлена полная свобода при одном условии: в отель мы будем возвращаться не позднее часа ночи. Ведь ночью благополучный тихонький Базель оказался довольно неуютным, плохо освещенным и полным подозрительной шпаны.
Откровенно говоря, я терпеть не могу, когда предки знакомят меня с кем-то из матримониальных соображений. Но на сей раз, все было симпатично. Мы сходу понравились друг другу. Я, с очками и некоторой склонностью к полноте, оказался вполне в ее вкусе. Позже она говорила мне, что муж с плохим аппетитом, неспособный оценить то, что жена готовит – такое же несчастье для женщины, как и муж-импотент, неспособный оценить ее в постели. Сама же Аннелизе вряд ли могла оставить кого-либо равнодушным. Настоящая красавица и истинная арийка: голубоглазая и белокурая, умница, богиня на кухне – ну чем не идеальная жена? Тут же при знакомстве выяснилось, что она также свободно, как и я, владеет английским, и с общением проблем не возникнет. Месяц в такой компании пролетел великолепно. Мы, не зная забот, и почти без родительского присмотра, целыми днями гуляли по Базелю, отметились практически во всех злачных местах, где парни с завистью глазели на полноватого очкарика, подцепившего такую красотку. Осмотрели музеи и несколько раз выбрались в живописные сельские окрестности. Выяснилось, что французский Страсбург всего в часе с лишним езды на поезде. Трижды мы утром уезжали в самый средневековый из городов мира и до вечера «облизывали» обворожительно красивые улочки. Выяснилось также, что нас объединяет любовь к средневековой архитектуре и классической музыке, да и в литературе у нас общие пристрастия. Вдобавок старшие Штольцинги были хороши в качестве кандидатов на звание моих тестя и тещи. Господин Карл Штольцинг любит в жизни (по степени важности) дочь, жену, вкусно поесть, «Ягермайстер», трубку, еще раз вкусно поесть и права человека. Толстый, очкастый, кудрявый и розовощекий, похожий на амурчика в отставке,  Карл всегда был настоящим жизнелюбом. Когда заканчиваются его университетские обязанности, выполняя которые, он напускает на себя серьезность, он немедленно преображается. Никогда не видел человека, который бы умел так же вкусно использовать любую свободную минуту. Русское обыкновение отождествлять переключение с одной работы на другую с отдыхом, он считал совершеннейшей дикостью. Если у профессора есть пятиминутный перерыв между лекциями, он никогда не потратит его на обсуждение дел с коллегами, или ответы на вопросы тупых студентов. Пять минут это как раз столько, сколько необходимо, чтобы смачно слопать пару булочек со взбитыми сливками. Двухчасовой перерыв – уже повод примоститься в ближайшем кафе, заказать добрую поленицу поджаренных сосисок, рюмочку «Ягермайстера», кофе, и набить трубочку. И уж конечно, свободный вечер, выходные, праздники, и тем более, каникулы – это святое! Профессор, к тому же, не разделяет новомодного страха перед холестерином и приверженности к здоровому образу жизни: он ест, когда хочет, что хочет и сколько хочет. Частенько в хорошем настроении он любит повторять: «Не пойму, почему символом мира считается голубь? Гораздо больше подошел бы гусь, причем жареный и с яблоками!». Любовь к доктринальному чревоугодию отразилась и на особенностях его теологии. Шестидневный процесс сотворения мира он делит на три этапа. Сначала были сотворены небо и земля, «чтобы было, где кушать». Затем – животный и растительный мир, «чтобы было, что кушать». И, наконец – человек, «чтобы было, кому кушать». Даже в принадлежавшем ему экземпляре Библии старательно подчеркнут каждый стих, в котором упоминалось о трапезе. Удивительно смешливый, он до слез хохочет после каждого русского анекдота. Это вообще большая редкость – западный человек, понимающий русский юмор. К тому же, старик Штольцинг – изумительный лектор. Вообще, как специалист он широко известен во всем мире, и его с восторгом принимают коллеги из всех стран, кроме Соединенных Штатов. Дело в том, что однажды, выступая с лекциями в Калифорнии, он имел неосторожность упомянуть, что бульон из петуха получается гораздо вкуснее и ароматнее, нежели из курицы. Граждане самой прогрессивной из мировых держав незамедлительно обвинили профессора в оголтелом сексизме, оштрафовали и выдворили из страны, в которой он с тех пор был объявлен персоной non grata.  Сам, конечно, виноват! Тема лекции не имела никакого отношения к куриному бульону. Это, однако, слабое место Карла. Любую тему он способен свести к еде.
 Супруга Карла и мать Аннелизе, госпожа Анна Штольцинг - наполовину француженка. Если веселый нрав и жизнелюбие Аннелизе унаследовала от отца, то всесокрушающее  обаяние и женственность, несомненно, достались от матери. Несмотря на возраст, госпожа Штольцинг никогда не прибегает к подтяжкам и прочим хитростям пожилых дам, но выглядит потрясающе. Седина не портит ее густых волос, а морщинки вокруг глаз безо всяких косметических ухищрений, блекнут рядом с их красотой и живостью. К неизмеримому счастью Карла, его супруга удивительно вкусно готовит, но в отличие от него, соблюдает умеренность и правильный баланс в еде, благодаря чему, не изнуряя себя особыми диетами или тренировками, сохранила ту фигуру, которая восхищала окружающих в молодости.  Вдобавок, природа одарила ее низким грудным голосом, как у Греты Гарбо. Когда Анна с ее безупречной осанкой беседовала со мной, в одной руке держа длиннющую сигарету, а в другой маленькую пепельницу, при этом с королевским величием скрестив руки на груди, я не мог оторваться от ее державного шарма. Моя потенциальная теща великолепно ко мне относится и вообще она полная противоположность тому образу, который создан русскими анекдотами о тещах – толстой сварливой тетке, которая улыбается тебе только в день свадьбы, а всю оставшуюся жизнь… божество брака – Гименей, изнанка божества – Теща.
Одним словом, и Аннелизе  и ее родители просто восхитительны. Впервые в жизни я оценил выбор невесты, сделанный родителями. Было только одно «но». Малюсенькое такое, даже смешное. Не знаю, поймет ли меня читатель, но…
Объективно красивое имя нареченной устойчиво ассоциировалось у меня с «анализами». Увы! Как я не старался избавиться от этой глупости, ничего не получалось. Уже через неделю наше знакомство начало перерастать в роман. Я упорно называл красотку «Энни», или «Лизи», стараясь избежать столь неприятно звучавшей комбинации, но напрасно. В конце второй недели, когда мы прощались в холе отеля, Аннелизе не собиралась ограничиться дружеским поцелуем. Томно полузакрыв глаза, она приблизила губы к моим, и я уже готов был, нежно обнять ее и, очертя голову, кинуться в многообещающее нежное будущее с любимой женой, веселым тестем и изумительной тещей. Как вдруг перед внутренним взором промелькнули баночки и спичечные коробки с криво прикрепленными направлениями… Короче, я увернулся от ее губ и, как и раньше, дружески чмокнул в свеженькую щечку. Ничего не понимающая Аннелизе растерянно заморгала. Но, взяв себя в руки, искренне улыбнулась, помахала ручкой и пошла в свой номер. Слава богу, не обиделась. Наверно, решила, что я еще просто «не созрел».
Ситуация несколько раз повторялась и во время прощаний в отеле, и во время медленных танцев на дискотеке. Как только я с собой не боролся. «Ее зовут Анна, или Лиза, или Анхен, или Лизхен, или Энни, или, Лизи! На худой конец – Анька, или Лизка! Выбирай, что угодно, если не нравится полный вариант!» -  командовал я себе. Но проклятые «анализы» не сдавались. Есть идиотская особенность человеческой психики: если решаешь ни за что на свете о чем-то не думать, то будешь думать только об этом.
Между тем Аннелизе начала выпускать коготки в ответ на мои выходки. То надует губки, то на прощание сердито топнет ножкой! Последние дни третьей недели слегка омрачились. Однако вскоре моя суженая решила, что я, видимо, просто хочу ее подразнить, откладывая что-то серьезное на конец каникул, и приняла условия игры. Не могла же она не замечать, что, несмотря на некоторые странности в моем поведении она мне нравится.
Штольцинги уезжали из Базеля на день раньше нас. Стало очевидным, что семьи сдружились окончательно и бесповоротно, но характер наших с Аннелизе отношений так и не прояснился. Накануне их отъезда мы с ней пошли на прощальную вечеринку в ночной клуб. На сей раз, родители решили, учитывая особенный характер этого отменить комендантский час. Аннелизе надела рискованно сексапильное платьице и всю дорогу в такси до дискотеки загадочно на меня смотрела. «Сегодня, друг дорогой, тебе не устоять!» – читалось в ее взгляде. Оборону действительно было трудно держать. Атмосфера дискотеки кого угодно склонила бы к романтическим подвигам. Во время быстрых танцев Аннелизе демонстрировала чудеса пластичности, во время медленных – была пленительно нежна и податлива. Смешнее всего было то, что неприступную крепость никто не старался оборонять. Однако бастион все же держался насмерть, поскольку комендант так и не смог забыть о своих дурацких аналогиях. Ожидавшая сюрприза Аннелизе все больше приходила в недоумение и вместо двух-трех привычных порций какого-то ярко-синего коктейля, приняла шесть…
В гостиницу я притащил ее на плечах. Любезнейший портье помог донести ее до номера и, вняв моим мольбам, клятвенно обещался разбудить фройляйн Штольцинг как можно раньше и не рассказывать родителям о подробностях её состояния.
Утром Королевы провожали Штольцингов на вокзал. Ужасно выглядевшая Аннелизе, к моему удивлению, не держала на меня зла. Наоборот. Не помня окончания вечера, она решила, что сама всё испортила неумеренным приемом алкоголя. Поэтому всю дорогу, она разговаривала со мной шепотом и непрестанно извинялась. На перроне мы дружески поцеловались и только, когда Аннелизе поднялась в вагон, она помахала мне так весело и игриво, что стало ясно: история будет продолжаться. 
История действительно продолжается. Мы с Аннелизе регулярно обмениваемся письмами и звонками. На следующие летние каникулы, как я уже говорил, снова была запланирована встреча – в Москве. Мне трудно понять мое отношение к ней. Могу не вспоминать о ней месяцами, но когда она в письме пишет о том, что была в театре с однокурсником, меня начинает слегка покусывать ревность. Я здесь свободно встречаюсь, с кем хочу, но от мысли, что в это время кто-то в Вене, может быть, пытается закадрить Аннелизе, становится тревожно. Ее звонкам и письмам я искренне радуюсь и стараюсь не медлить с ответом. Понятное дело, что без влюбленности тут не обходится, но с другой стороны…
Я не хотел бы, женившись на иностранке, уехать из России. Одновременно с трудом представляю себе Аннелизе Штольцинг в качестве российской гражданки Аннелизы Карловны Королевой. И опять же имя «Аннелизе» по прежнему напоминает… Да, что об этом говорить!   

Как всегда в письме Аннелизе была адская смесь информации. Купила новое «обалденное» платье, побывала на нескольких изумительных концертах, собачка опять объелась и заболела, и так далее; и куча нежных слов на прощание. Кроме того, малышка вложила в конверт парочку новых фотографий. Она зачем-то перекрасила волосы в медно-рыжий цвет. Поначалу я удивился, а затем пришел к выводу, что это ей к лицу. Блондинка Аннелизе была хороша как ангел, теперь же она стала хороша дьявольски. На обеих фотографиях она была в легких летних маечках и совсем коротких кожаных шортиках – полюбуйся, мол, как я хороша, и в следующий раз не будь таким идиотом! Кстати, друг дорогой, заодно и призадумайся, кто бы мог меня фотографировать – не родители же! Маленькая провокация удалась: я снова почувствовал легкий укол ревности, но рассудил, что, скорее всего, фотографировал кто-то из подруг. Интуиция подсказывала, что мужчина снимал бы немного по-другому.
Покончив с чтением письма, я решил пожарить яичницу с ветчиной. После происшествий последних дней я уже не был уверен, что вернуться домой получится вовремя, поэтому лучше было на всякий случай подкрепиться. Открыв холодильник, я, наконец, ощутил привычный утренний голод, и если первоначально я планировал символическое блюдо из пары яиц, то, в конце концов, все закончилось десятью яйцами с четвертью килограмма ветчины. «Яичница имени Карла Штольцинга», - подумал я, выкладывая все это дело на большую тарелку. На приготовление и уничтожение шедевра ушло немногим меньше часа, и вновь заваривая чай, я подумал, что можно потихоньку начинать собираться. До назначенной встречи всего пара часов, погода за окном отменная, и ничего страшного не случится, если выйду немного раньше и прогуляюсь. В любом случае, до городского управления идти нужно не меньше двадцати минут.
Несмотря на то, что наша семья последние годы не бедствует, я пешеход. Нет, у меня есть и права и машина, но подаренный в прошлом году папой новенький «Пассат» за это время не пробежал и полутора тысяч километров. Дело в том, что я пешеход убежденный. Пешие прогулки – единственный вид спорта, которым я занимаюсь регулярно, чем и поддерживаю слегка склонный к полноте организм в форме. В школе я занимался дзюдо, но с поступлением в университет я борьбу забросил. Тренировки отнимали много времени. Спортивные достижения были достаточными, чтобы постоять за себя, а соревнования, призы и прочее не входили в мои планы. Так что плотно сесть  за руль – значит начать слишком уж набирать килограммы. Плюс ко всему, в хорошую теплую погоду обидно дышать бензином, а зимняя езда с нашими дорогами – с гололедом и неубранным снегом – нет уж, увольте! К тому же машина это не только свобода передвижения. Иногда это еще и кандалы: пивка не выпей, вечно думай о том, что после вечеринки тебе придется всех развозить, если машину за это время не угнали. А гаишники! Одной только мысли о них достаточно, чтобы ни за что не садиться за руль! Конечно, когда я окончу учебу и начну работать, мне, наверно, придется изменить отношение к железному другу, но пока… Факультет рядом, несколько большие расстояния меня не пугают, потому что хожу быстро. Для дальних поездок есть такси, а уж в крайнем случае раз месяц можно и своим «Пассатом» воспользоваться.
Я вышел из дома за час до встречи. Было полно времени, чтобы зайти по пути в табачный магазин и небольшой подвальчик, где один старый чудак, скорее из любви к искусству, нежели из жажды наживы, себе в убыток торговал записями классической музыки. Когда еще существовала советская фирма «Мелодия», мы с матушкой регулярно заходили в фирменный магазин и никогда не выходили с пустыми руками. Затем все, что касается культуры, погрузилось в мерзость запустения, и с поиском любимых сочинений возникла проблема. Везде продается в основном попса. Если есть что-то из классической музыки, то это не выходит за рамки программы минимум уважающего себя меломана – только доступная и популярная классика. Причем продавцы, а зачастую и производители «полулицензионных» дисков люди в основном невежественные. Из бестолковой аннотации часто бывает невозможно понять, что ты держишь в руках – например, полную запись «Снегурочки», или фрагменты. Причем продавец вряд ли будет в состоянии что либо разъяснить. Более того, только у нас существует дурацкая практика продавать записи по частям. Появляется, к примеру, в магазине вагнеровская «Валькирия» на трех дисках. Какой-нибудь новый русский из любопытства покупает только третий диск (потому что на нем «Полет валькирий», а прочее «неприкольно»). Невежда же продавец не соображает, что оставшиеся первое и второе действия без третьего вряд ли кому-то нужны и наивно ждет, когда их купят по отдельности. Да и записи оставляют желать лучшего. Ни тебе старых довоенных мастеров, которых я ценю больше всех, ни редких произведений – всюду стандартный набор в стандартном исполнении. После того, как родители поселились в Вене, и я получил возможность часто туда приезжать, проблема с поисками необходимых записей разрешилась сама собой. В австрийской столице рядом с оперным театром есть магазинчик, в котором вы можете найти все, или почти все, что душе угодно. Таким образом, необходимость обхаживать музыкальные лавки в надежде  на чудо, отпала. Но к Сергею Ивановичу, хозяину убыточного подвальчика, я захаживаю. Во-первых, он старается выискивать что-то нестандартное. Во-вторых, у него из-под полы можно приобрести старые виниловые диски с редчайшими записями. Когда-то фирма «Мелодия» записала еще на виниловых пластинках многое из редко исполняемой русской музыки – этого даже в Вене не найдешь. А вот у Сергея Ивановича такие штуковины попадаются. Причем он откладывает для меня, как для самого преданного клиента все, что может заинтересовать. Наконец, Сергей Иванович – приятный собеседник. Он закончил консерваторию по классу скрипки, но травма руки помешала сделать карьеру. Долгое время он преподавал пение в школе, а с крушением социализма и школьных зарплат, ушел в коммерцию, если конечно его деятельность заслуживает такого названия.
Обычно, зайдя в подвальчик к Сергею Ивановичу, я оказываюсь у него единственным покупателем. Но на сей раз, у прилавка стояла стройная барышня, разглядывавшая диски. Сергей Иванович с улыбкой кивнул и жестом дал понять, что, сначала обслужит даму, а затем мы сможем от души поболтать. Я осторожно посмотрел через плечо девушки: в руках она держала два диска – сборник оркестровых пьес Веберна и Вторую Симфонию Прокофьева. Ничего себе! Такое не всякий меломан слушает! Барышня или откровенно хорошо разбирается в музыке, или, наоборот ничего в ней не понимает и действует методом «тыка». Покрутив диски в руках, она спросила хозяина: «А Вторая  у вас только в этой записи? Я вообще-то ее давно ищу в исполнении Рождественского». Какой приятный голосок! К тому же, черт побери, она и правда разбирается в музыке! Если бы мне пришлось выбирать между Геннадием Рождественским и самодовольным петухом, воображающим себя великим дирижером, имя которого было указано на коробке, я, несомненно, тоже выбрал бы Рождественского. Сергей Иванович незаметно для посетительницы многозначительно подмигнул мне, а я – ему: «Есть, мол, еще женщины в русских селеньях!». А если она еще и хорошенькая?!
Девушка решительно отложила диск с симфонией Прокофьева. Сергей Иванович прокашлялся:
- Вообще-то есть она у меня в исполнении Рождественского, но на виниловом диске.
- Отлично, - обрадовалась барышня, - я старый проигрыватель еще не выбросила. У меня слишком много хороших записей на виниле.
Сергей Иванович порылся под прилавком и достал диск.
- Только должен вас предупредить: пластинка не новая и слегка «запиленная».
- Да, конечно, я понимаю, – ответила девушка, - такие вещи всегда «запиливают». Их или не покупают вообще, или регулярно слушают. Я возьму. И Веберна тоже.
Сергей Иванович быстро выбил чек и ловко завернул покупки в целлофановый пакетик. Барышня спешно рассчиталась и вышла, даже не обернувшись на меня. Жалко! Так интересно было бы увидеть ее лицо! Теперь  пришлось допрашивать свидетеля.
Мы с Сергеем Ивановичем обменялись рукопожатиями.
- Видите, Володя, - сказал он, - А вы меня убеждали, что девушки этой породы вымерли, как древние ящеры.
- Часто приходит сюда? – поинтересовался я.
- Где-то раз в две недели и всегда берет что-нибудь эдакое. И я, кажется, знаю, Володя, о чем вы собираетесь спросить!
- Ну и о чем же?
- Вы видели ее только со спины, и вас безумно интересует, как она выглядит, простите за каламбур, с фасада! Вы просто, как любопытный кот, ждали момента, когда она обернется, и расстроились, что этого не произошло.
Я рассмеялся:
- Вот это – в «десятку», Сергей Иванович!
Он чуть наклонился над прилавком и интригующе  заговорил:
- Просто прелесть, как хороша, причем примерно вашего возраста. А теперь, Володюшка, вы, конечно, собираетесь спросить, не знаю ли, я как ее зовут, ведь она тоже более-менее постоянная  покупательница?
- Собираюсь.
- Так вот, не знаю!
- Черт!
- Ничего, еще как-нибудь с ней пересечетесь. Может, и познакомитесь. Поверьте мне, Володя, она того стоит. Такая умненькая, хорошенькая и элегантная девочка! А с каким вкусом одевается! Любая мелочь! Вот вы не могли видеть, а я оценил: у нее была маленькая серебряная брошка в виде сидящего котенка. Ничего, вроде бы особенного, но очень изящно смотрится!
Меня как током ударило! Сидящий котенок из серебра! Да это же моя ночная незнакомка! Вот почему когда я услышал ее голосок, что-то пошевелилось в памяти!
Говорил и говорю: самые интересные барышни всегда встречаются некстати – когда вы куда-нибудь спешите, или когда они куда-нибудь спешат!


Глава 8
В которой меня снова обзывают «настоящим другом»
 
Эдуард Николаевич встал из-за стола и, широко улыбаясь в густые ницшеанские усы, направился навстречу нам с Андреем. Мы пожали друг другу руки.
- Ну что, Эдуард Николаевич, - попытался сострить я, - все преступников  в сортире мочите?
- В сортире, Володя, не мочат, - не остался в долгу он, - В сортире – мочатся! Хотел бы я объяснить это одному твоему московскому тезке, да вот беда – не представлен! Садитесь, господа хорошие!
Мы с Андреем сели возле рабочего стола Вольского. Мой несчастный приятель, выглядел очень романтично с трехдневной щетиной и ярким шрамом на лбу, оставшимся после давешнего нападения. Вольский обратился к нему:
- Андрей, я понимаю, что сейчас ты переживаешь не самые легкие дни в жизни. Но, если ты постараешься рассказать о своих подозрениях взвешенно и без излишних эмоций, это только поможет делу.
Вольский раскрыл лежащую перед ним тонкую папку («Документы по Наташе», - догадался я) и, достав из ящика стола уже набитую короткую трубку, начал раскуривать. «Узнаю Эдуарда Николаевича, - подумал я, - все четко и все готово для серьезной беседы».
Андрей, стараясь быть спокойным и убедительным, принялся излагать Вольскому то, что он так нервно рассказал мне в «Платиновом коте». Эдуард Николаевич, не перебивая, внимательно слушал, выпуская из-под усов ароматный дым макбареновского «Шери Амброзия». В том, что говорил Андрей, для меня не было ничего нового, поэтому я просто разглядывал кабинет. У старого консерватора Вольского ничего не изменилось со дня моего последнего визита к нему. На стене по-прежнему висела большая фотография Дзержинского, доставшаяся нынешнему хозяину кабинета в наследство от предшественника. Как-то я поинтересовался, почему он ее оставил. Вольский фыркнул: «А кого я должен повесить на его место? Мать Терезу?!». «Ну, не знаю, - задумался я, - президента, например». «И без меня охотники поминдальничать найдутся!» – отрезал он. Больше я к этому вопросу не возвращался.
Кабинет вообще был отражением Вольского, с его потрясающей способностью сочетать дисциплину с «творческим беспорядком». Журналы, необходимые для работы монографии, личный архив - все это было аккуратнейшим образом размещено в стенных шкафах. Но то, чем Вольский занимался в данный момент, всегда было разбросано на столе и близлежащих стульях в чудовищном беспорядке. Удивительно, что в этом хаосе он, не глядя, мог найти любую вещь и любой необходимый документ. Эту особенность Эдуарда Николаевича знали все. Однажды вышестоящий начальник велел навести на столе порядок, и это тут же отразилось на качестве и оперативности его работы: в аккуратно сложенных стопочках папок и бумаг, он ориентировался с большим трудом, при этом, ужасно нервничая.  Больше начальство экспериментировать не пыталось, осознав, что конечный результат важней, чем борьба с промежуточным беспорядком.
Когда Андрей закончил, Вольский вновь встал и несколько раз медленно прошелся взад-вперед, не говоря ни слова и, только попыхивая трубкой.
- Андрей, - наконец заговорил он, - Теперь, пожалуйста, послушай меня и, желательно, не перебивая. Если ты захочешь возразить, то сделаешь это после того, как я закончу, хорошо?
Андрей кивнул.
- Ну, вот и прекрасно! – Эдуард Николаевич снова выдержал паузу и продолжил, - Итак… Твоя версия предполагает убийство. Официальная версия трактует смерть Наташи как вполне естественную. Аргументы в пользу твоей версии, если отбросить незначительные детали, сводятся к следующему: у твоей подруги было замечательно здоровое сердце, она не могла скоропостижно умереть от сердечного приступа, поскольку в этот вечер не сделала ничего, что может свести в могилу молодую здоровую девушку. Это, по существу, все. Теперь посмотри, сколько можно привести аргументов в пользу противоположной версии. У Наташи не было явных врагов, которые могли бы желать ее смерти. Как человек близкий, ты бы, скорее всего, знал, что ей кто-нибудь угрожает. Раз! Среди собравшихся были исключительно ваши общие друзья, или, по крайней мере, знакомые, которых трудно подозревать в злом умысле.
Вольский сел за стол и пролистывая документы в папке, продолжил:
- Все показания свидетельствуют о том, что в предполагаемый момент смерти, или непосредственно перед ним, все собравшиеся на день рождения не покидали банкетного зала и имели возможность наблюдать за действиями каждого. Исключение составляют смотритель базы и двоюродный брат именинника. Однако оба к моменту трагедии совершенно пьяны, оба знакомы с Наташей почти шапочно, и, видимо у обоих нет повода желать ее смерти. Два! Последними Наташу видели живой Сергей и присутствующий здесь Володя. Насколько я понимаю, их ты не подозреваешь. Три! Как видно из протокола, следов проникновения посторонних лиц на базу, не было. Это, конечно, аргумент не самый убедительный, поскольку сильный дождь мог уничтожить любые следы. Но в контексте с первым аргументом срабатывает. Стало быть – четыре! Теперь переходим к главному – причина смерти. В этом пункте и фельдшер скорой помощи и судмедэксперт солидарны: сердечный приступ. Я навел справки относительно фельдшерши. Оказалось – старый опытный работник скорой помощи с отличной профессиональной репутацией. Эксперта знаю лично. Не близко, конечно, но в безграмотности никогда не уличал. Да, специальных исследований не проводилось, но они проводятся только в тех случаях, когда есть основания предполагать насильственную смерть. В данном случае, таких оснований не было. Пять!
- Но…, - попытался возразить Андрей, - Ее сердце…
- Молодой человек! – отрезал Вольский, - мы, кажется, договорились, что диспут состоится только после того, как я закончу! Теперь, опять таки, без эмоций, взвесим, чего стоит твой единственный аргумент на фоне общей картины. Ты говоришь, у нее было очень и очень здоровое сердце. Из чего ты это заключил? Наташа позволяла себе вещи, от которых другой мог умереть на месте, и все всегда обходилось благополучно? Дорогой мой человек! Такие игры со здоровьем даже в юном возрасте безопасны до поры до времени. Если ты всегда перебегаешь улицу на красный свет, и тебя ни разу не сбила машина, это еще не значит, что такой исход в принципе невозможен!  К тому же, в акте вскрытия есть одна деталь, которая, возможно, объясняет все.
- Какая?! – в один голос воскликнули мы с Андреем.
Вольский извлек из папки акт вскрытия.
- Судмедэксперт обнаружил, что Наташа была на втором месяце беременности. При беременности в организме возможны любые неожиданности. То, что всегда проходило без последствий, может оказаться опасным: неожиданные аллергические реакции, перегрузки, скрытые патологии и прочее.
- Ты знал? – я посмотрел на Андрея.
- Да… - Андрей закрыл лицо ладонями и, как мне показалось, заплакал.
Вольский налил воды из графина и поставил перед ним стакан. Андрей был действительно близок к тому, чтобы заплакать: его глаза увлажнились и он, как простуженный, часто зашмыгал носом. Жестом отказавшись от предложенного стакана, он выхватил из пачки сигарету, яростно прикурил и стал нервно затягиваться. Только теперь я заметил, как Андрей изменился за последнее время: исчез напускной гонор, исчезла самоуверенность, которая всегда маскировала сознание пробелов в воспитании. И таким как теперь он нравился мне гораздо больше.
- Она сказала мне, как только узнала…, - тихо заговорил он, -  Вообще-то мы предохранялись. Наташка не хотела маршировать под Мендельсона с животом… Все это гораздо лучше после свадьбы, где-то через год… Но, знаете… Мы все равно обрадовались. Наташа решила, сперва родить, а потом через полгодика расписаться.
Услышав это, я почувствовал, что теперь гораздо лучше понимаю состояние Андрея. Он разом потерял и будущую жену и будущего ребенка. Вообще, зря Вольский разговаривал с ним так сухо! Он ведь не сейчас только прочел заключение эксперта! Все знал и мог бы быть тактичней! Подумав об этом, я осуждающе взглянул на Аркадия Николаевича. Он понял значение моего взгляда и ответил незаметным жестом: «вот так, мол, брат получилось неловко…». Затем, взглянув на Андрея, он немного смешался, нервно кашлянул, вновь встал и начал прохаживаться по кабинету, молча попыхивая трубкой. Вольский на самом деле очень отзывчивый и добрый человек, но любит напускать на себя показную холодность, чем иногда увлекается, заставляя себя переживать потом об обиде, нанесенной собеседнику. 
 - Кто-нибудь еще знал? – как-то виновато спросил он Андрея.
- Нет…, - Андрей на мгновение  задумался, - то есть Света, ее соседка по общаге знала. И всё. Мы родителям собирались сказать, но, вот оно как получилось… Не успели, в общем…
- М-да… - Вольский выпустил облачко дыма, - Впрочем, это не так уж и важно. Я все-таки считаю, что случившееся можно объяснить именно беременностью… Так что, Андрюша, все хоть и очень печально, но вполне естественно.
Андрей молча курил сигарету. Видно было, что он колеблется. Все аргументы убеждали в правоте Вольского, но какая-то искорка никак гасла в душе, раненой страшной потерей.
- Эдуард Николаевич, - наконец заговорил он, - Вы должно быть, во всем правы. И Володя вчера говорил мне то же самое. И я… В общем я все это понимаю, но…  Если есть какая то тысячная доля вероятности, что у Наташки был неизвестный мне враг, и он следил за ней… и пришел ночью на базу, и сделал что-то…
- Что сделал?! – не выдержал я.
- Да, неважно, что! – Андрей закурил вторую сигарету, - но если так, а я ничего не сделал, чтобы его поймать… Неправильно это…
Вольский похлопал Андрея по плечу.
- Андрюша, ну, подумай хорошенько, о чем ты говоришь! Кто и что мог сделать?
- Я читал, что есть средства, которые могут спровоцировать сердечный приступ! – в голосе Андрея вновь зазвучало убежденное упрямство.    
- Да, такие средства есть. Причем в сочетании с алкоголем такую роль могут сыграть даже невинные лекарства. Но тогда уже – давай будем рассуждать дальше! Что Наташа пила?
- Как и все – водку.
- Отлично. Напиток крепкий и пригодный для того, чтобы замаскировать вкус лекарства. Есть только одно «но». Добавить что-нибудь в рюмку мог только кто-нибудь из ваших, что практически невозможно было сделать незаметно, поскольку все сидели за одним столом и прекрасно видели друг друга. Кстати, я полагаю, наливал ей, в основном, ты?
- Да, кто ж еще?
- Ну вот, видишь?!
- Постойте-ка! – вмешался я, - До того как Наташу унесли спать, вы поссорились, и она пересела.         
- Точно! – Андрей напряженно задумался, - Рядом с кем она оказалась?
- Марина с Пашей были с одной стороны, а Оленька чуть дальше – с другой. Не тянут на отравителей, правда?
- Да уж! Олька особенно.
- Кстати, - вспомнил я, - Оля сидела не возле нее, а через стул, на котором до этого был Томас Петрович.  Паша с Мариной были, в основном, поглощены друг другом.  И потом… Знаешь, я не уверен, но, кажется, Наташка сама себе подливала.
- Стоп! – Вольский отложил погасшую трубку, - Насколько я помню, никого их «своих» вы изначально не подозревали?
Мы с Андреем смутились: в азарте мы действительно зашли слишком далеко.
- Ну, это так… - Андрей совсем смешался.
- Дело даже не в этом, мальчики, - спокойно продолжил Вольский, вытряхивая пепел, - Лекарства, которые в сочетании с алкоголем провоцируют сердечный приступ, действуют относительно быстро. Если бы Наташу отравил кто-нибудь из ваших, за столом, она…
- Она умерла бы прямо в банкетной, у нас на глазах! – догадался я.
- Именно! – кивнул Эдуард Николаевич.
- «Элементарно, Ватсон!», - задумчиво процитировал Андрей.
- Значит, если мы предположим, что Наташу отравили, - перехватил инициативу я, - то получается, что это произошло уже в комнате.
- А здесь уже несколько больших «но»! – Вольский, обернулся к Андрею, - Во-первых, это могли сделать только Володя, Сергей, или оба они. Но, насколько я понимаю, по крайней мере, Володю ты не подозреваешь!
- Да нет, конечно! – горячо отозвался Андрей, - И Серегу, кстати, тоже!
Я, в азарте, закурил и подхватил тему:
- Даже если бы Серый был у нас под подозрением, все равно выходит прокол. Я почти сразу пошел следом за ним. Если даже предположить, что он собирался чем-то напоить Наташу, у него не было для этого времени. Причем, когда я пришел, он возился с одеялом, застрявшим в тумбочке, и, похоже, давно. К тому же, когда мы уходили, Наташа прекрасно себя чувствовала, если не принимать во внимание сильное опьянение.
- Значит, ее мог отравить именно кто-то чужой, уже потом! – Андрей, вопреки ожиданию Вольского явно укрепился в своих подозрениях.
- По-твоему, кто-то пришел, дал ей что-нибудь съесть, или выпить, и скрылся? – Вольский прищурился с плохо скрываемой иронией, - Нет уж! Из показаний следует, что нашли вы ее в точности в той позе, в которой она засыпала. То есть никто ее не будил. И потом, если бы тебя ночью даже в сильном опьянении разбудил посторонний человек и предложил, что-нибудь проглотить, ты согласился бы?
- Нет, - признал Андрей.
- Вот то-то же! И потом – очень трудно протолкнуть что-нибудь нетрезвому человеку в темноте. Злоумышленнику пришлось бы включить свет, а это большой риск привлечь внимание. А если бы она принялась шуметь? Не слишком ли ненадежный способ тихого убийства? Легче было бы стукнуть чем-нибудь по голове и дело в шляпе! Наконец, содержимое желудка эксперт проверял. Все чисто!
Андрей снова завелся:
- Ей могли сделать укол!
- В темноте? Такие вещи в ягодицу не колют: может не подействовать. Тут для надежности надо в вену колоть. Вот я тебя и спрашиваю: в темноте колоть, или, опять же со светом и с риском разбудить? – Вольский начал терять терпение, - Да ты что думаешь, у нас эксперты пальцем деланные? Перед вскрытием всегда проводится внешний осмотр. Следов инъекции только идиот бы не заметил!
- Ей могли налить что-нибудь в ухо, - не унимался Андрей.
- Как отцу Гамлета! – подпел я.
Вольский насупился.
- Мальчики, сколько раз можно в рассуждениях наступать на одни и те же грабли?! В ухо тоже в темноте не попадешь! И опять же – разбудить можно! Это раз! Она лежала на животе, а не на боку. Попробуйте человеку, лежащему в такой позе налить что-нибудь в ухо! Только подушку перепачкаете. Это два! Кстати, имейте в виду, что вещества, провоцирующие убедительный сердечный приступ у вполне здорового человека – это вам не цианистый калий: тут парой капель не отделаешься. Я не фармацевт и не токсиколог, но думаю, что понадобились бы две-три чайные ложки. Попробуйте-ка не разбудив человека и не оставив следов влить столько жидкости в ухо! Это три! Достаточно?!
 Меня этот аргумент окончательно убедил в правоте Вольского, но Андрей, почему-то еще больше завелся.
- Да мало ли что можно было сделать! - почти закричал он, - Шокирующий удар, например! Или ее могли испугать! А человек, владеющий гипнозом, может даже дать установку: мол, сейчас у вас сердце остановится!
Произнося это Андрей не видел Вольского, стоявшего у него за спиной. «Это как же бедный парнишка переживает, если плетет такую чушь!» – читалось на лице у Эдуарда Николаевича.
- Слушай, Андрюха, - осторожно сказал я, - Извини, конечно, но ты перегибаешь палку!
- Да, Андрюша, - подхватил Вольский, - Испуг, гипноз… Если даже предположить подобное, то криминалистика здесь бессильна. Ищи ветра в поле! Послушай-ка, дорогой мой человек! Я прекрасно понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Тебе действительно трудно поверить, что это случилось само собой. У тебя был совершенно здоровый любимый человечек, который вдруг исчез навсегда. Если бы подобное произошло со мной, я тоже, наверно, мучился бы от мысли, что есть тысячная доля вероятности убийства и убийца останется безнаказанным! Только доля на самом деле не тысячная, а миллиардная! Постарайся успокоиться. Серьезно тебе говорю: не стоит себя терзать. Ты правильно сделал, что обратился ко мне, и теперь ты должен сделать правильные выводы из нашего разговора. Тебе нечего от себя требовать и не в чем себя винить.
- Андрюха, - вмешался я, - Ты сделал для Наташки все, что нужно! Успокойся, ей-богу!
- Все вы правильно говорите, все правильно! – вспылил Андрей, - Только одну деталь забыли!
- Какую еще деталь?
- А такую, что мне вчера кто-то железным прутиком по голове съездил! Или не помнишь уже?
- Прутиком по голове? – оживился Вольский, - Это как же?
Я вкратце рассказал о событиях вчерашней ночи. Андрей, многозначительно глядя на Вольского, спросил его:
- Это, по-вашему, просто совпадение? Скоропостижно умирает Наташа, а в день моего возвращения с похорон меня пытаются убить!
- Дорогой мой человек! – мягко отвечал Вольский, - Вы изволили в три часа ночи ждать приятеля в одном из самых глухих уголков нашего злополучного парка, и еще удивляетесь, что нарвались на неприятности! Пойми, Андрей, если бы этот парень хотел бы тебя убить, ему никто не помешал бы это сделать: еще пара-тройка хороших ударов прутом по голове и не сидел бы ты тут сегодня!
- Значит, он хотел не убить меня, а напугать! – не сдавался Андрей.
- Ну, уж нет, - Вольский посерьезнел, - так не пугают! Пугают со значением. Человеку дают понять, кому именно он мешает и чего именно ему не следует делать, иначе процесс теряет смысл. Просто ты, я думаю, нарвался на озлобленного наркомана, попал под горячую руку. Или, к примеру, нализался человек марочек, принял тебя за какого-нибудь Призрака Оперы и на всякий случай стукнул. Сам, небось, испугался и убежал! Так что, Володя совершенно прав. Тебе следует успокоиться.
Андрей, однако, не собирался успокаиваться.
- Все это, конечно так, - спокойно и четко произнес он, - только я спиной чувствую, что здесь что-то нечисто. Наташу убили. Я понимаю, что криминалистика здесь бессильна, значит, мне придется положиться на интуицию! Если вы не найдете его, то я найду его сам.
- Андрей, - я схватил его за плечо, - Это бред!
- Да, я найду его сам! – в его глазах сверкнул настоящий фанатизм, - Если хочешь, как друг, помочь мне, помоги! Если нет – без тебя справлюсь! В любом случае – спасибо! И вам спасибо, Эдуард Николаевич! Извините за потраченное время!
Андрей решительно направился к двери.
- Андрюха, ради бога, подожди меня за дверью! – крикнул я вслед.
Дверь с резким стуком закрылась, но шагов за ней не послышалось. Я понял, что Андрей все-таки послушался меня, и некоторое время будет ждать.
Помрачневший Вольский сел за стол. Я примостился рядом.
- Бедный, бедный парнишка! – вздохнул Эдуард Николаевич, - Мы тут, конечно можем долго рассказывать, как хорошо мы понимаем его состояние. Ерунда это все! Ни черта мы с тобой не понимаем, потому что никогда не переживали такого! И не дай бог ни тебе, ни мне такое пережить!
- Ну, и что мне с ним делать?
Эдуард Николаевич вздохнул, потрогал трубку, и, убедившись, что она совсем уже остыла, вновь принялся набивать ее табаком. Я молча следил за его манипуляциями. Набив трубку, Вольский раскурил ее и сделал несколько затяжек. Было видно, что он обдумывает совет, и совет этот будет важным. 
- Значит, так, Вова, - наконец заговорил он, - Я никогда не признавал дилетантизма. Любым делом должны заниматься профессионалы. Частные детективы-любители, разрешающие преступления – это сказка для наивных читателей! Если бы я хоть на йоту подозревал, что со смертью этой Наташи что-то нечисто, я бы никогда не посоветовал тебе того, что собираюсь посоветовать сейчас.
Я был заинтригован и весь превратился в слух. Вольский прокашлялся и продолжил:
- Сейчас Андрей явно не в себе. По-хорошему, его следовало бы отвести не ко мне, а к толковому психологу. Знаешь, что он сейчас затеет? Я тебе скажу: он начнет искать черную кошку в темной комнате, расследовать убийство, которого не было. Каждая неудача (а его, как ты сам понимаешь, ждут одни неудачи) станет его раздражать, а он и без того раздражен. Если подозрительность, которая от этого только возрастет, станет толкать его на глупости, то до беды будет недалеко. Он обязательно найдет подозреваемого – кого угодно: гипнотизера из цирка, дядю Петю, отдыхающих с соседней базы… И в этом состоянии он может бог знает что выкинуть. Поэтому тебе лучше быть рядом с ним, раз уж он доверился именно тебе. Придется тебе, Владимир Антонович, поиграть немного в Пинкертона!
Я просто обалдел от неожиданности:
- Эдуард Николаевич! Это значит, я должен бегать за ним по всему городу с лупой и трубкой в зубах и изображать следствие?
- Не изображать следствие, а как бы помогать следствию Андрея. С ним должен быть человек, которого он воспринимал бы как партнера, но который гасил бы нелепые подозрения и уберегал от непродуманных выходок. Не волнуйся: если правильно себя поведешь, то через пару недель он сам успокоится без вредных для него и окружающих, последствий. Бери больше инициативы на себя. Предложи опросить свидетелей, пару раз устрой «разбор полетов», и вскоре все уладится.
Совет Вольского был совершенно неожиданным, но, как мне показалось, действительно разумным.
- Вы правы, Эдуард Николаевич, - сказал я, - Придется немного поиграться.
- Разумеется, на мою помощь и на мой совет ты всегда можешь рассчитывать.
- Не сомневаюсь! Ладно! Пойду его догонять, пока он еще не ушел! Пока, Эдуард Николаевич, и спасибо!
- Пока! – мы обменялись рукопожатием, - Если папа будет звонить, обязательно передавай привет!
Я уже был у двери, когда Эдуард Николаевич окликнул меня:
- Володя! Еще кое-что! – он встал и подошел ко мне, - Вероятность того, что вы с Андреем что-нибудь откопаете, как я уже говорил – один к миллиарду. Но если вдруг хоть что-нибудь, хоть какой-то намек на правдоподобные подозрения – никакой самодеятельности! Немедленно ко мне! И вообще, пока он не в порядке, забегайте почаще!
- Можете быть спокойны. Я все понял. Это должна быть просто игра в Пинкертона и не больше.
- Вот именно. Просто игра и не больше. Большим занимаемся мы.
Андрей ждал в коридоре.
- Старик! – сходу сказал я, - Можешь на меня рассчитывать. И Вольский тоже поможет. Но при одном условии.
- Все что угодно! – Андрей был явно обрадован, - Какое условие?
- Ты должен дать слово, что если убийца существует, и мы выйдем на его след, ты будешь держать себя в руках! Ты не будешь устраивать засады, не порвешь его на куски, и вообще, если мы что-то обнаружим, какую-то ниточку, сразу передадим ее профессионалам!
- Само собой! Я обещаю! – с готовностью выпалил Андрей, - Вован! Ты все-таки настоящий друг!
«А что мне, собственно, остается делать?!» - печально подумал я.



Глава 9
В которой читателя ждут хандра, котята, лисички, решение судьбы одного цыпленка – одним словом, всякая ерунда. Хотя, как сказать…

Домой я возвращался в прескверном настроении. Еще неделю тому назад Андрей был для меня только одним из завсегдатаев нашей веселой компании. Теперь же, после трагического события,  неприятного самого по себе, он становился чем-то вроде обузы. В иной ситуации, возможно, сработало бы чувство юмора, и необходимость (слово-то какое противное – именно «необходимость»!) играть в казаки-разбойники с тенью, в паре с почти свихнувшимся от горя приятелем, я, пожалуй, воспринял бы несравненно легче. Но теперь… Вольскому легко говорить! «Пару недель»! Он-то будет в роли мудрого советчика! «Пару недель»! А если не пару, а больше? Если подозрительность Андрея возрастет настолько, что он станет и меня подозревать? Ведь это вполне логично: я и Серега последними видели Наташу живой! Что тогда?
В подобном настроении я всегда начинаю почти ненавидеть город и улицы, по которым приходится идти, предаваясь мрачным мыслям. Нет, обычно, я питаю к нашему маленькому Парижу почти сыновнюю любовь, но… Теперь неприятно было всматриваться в лицо города: какая-то небритая физиономия с дешевой папиросой в зубах, а не город! У него вечно голодные глаза на сытом лице, совсем не гармонирующие с глуповато-довольной улыбкой!
«Простите, который час?» – спросил кто-то из проходивших навстречу. Мельком взглянув на часы, и не останавливаясь, я ответил: «Без двадцати», и даже не обернулся, когда вслед донеслось: «Без двадцати… что?». Впереди, какая-то вульгарно-сексапильная барышня лупила ревущего малыша, крича: «Не куплю я тебе эту дудку! Заткнись и иди спокойно!». «Купи! Купи!» – не сдавался карапуз. «Я тебе сказала – нет! – перешла на визг молодая мамаша, – Замолчи, скотина! Заткнись!». Бедный малыш! У него тоже проблемы. Мать у него – дрянь, и он хочет дудку. В его возрасте все хотят дудку, а в ее возрасте дети только обуза. Современная версия «Отцов и детей»! Я шел дальше. Слева от меня послышался отборный патриотический мат: энергичная бабулька с красным флагом и портретом Ленина, под одобрительные возгласы сверстников давала оценку политике президента и правительства. Ее голос вдруг заглушил пафосный вопль проезжающей машины с динамиками: «Граждане! Переходите улицу только в отведенных для этого местах! Обращайте внимание на сигналы светофора!».
Вообще, звуковой фон нашего города глуп до чрезвычайности. Куда бы ты ни зашел, всюду слышишь то, чего слышать нет ни малейшего настроения. В туалете факультета курящие первокурсники, давясь от гогота, рассказывают бородатые анекдоты. Преподаватели, писающие в соседних кабинках, громко промывают косточки кому-то из проректоров…  И никуда в этом городе не денешься от глупости и пустоты, изрекаемой вслух! Помню, как-то, в филармонии две старушки на соседних местах все первое отделение не давали мне нормально слушать Первый концерт Брамса. О чем, как вы думаете, они говорили? Да, спор у них вышел. Одна говорит: «А в Опере больше дверей, чем здесь!». Другая отвечает: «Что вы! Да, нет, дорогая, здесь больше!». Так весь концерт и шипели. Я все ждал, когда они в перерыве станут боксировать в фойе. Так и представлял себе: две старушки, профессионально подпрыгивая и, лупцуя друг друга, кричат: «Здесь больше дверей, чем в Опере! Вот тебе! И еще – вот тебе! И в ухо получай! Чтоб двери считать умела!». Однако до бокса дело не дошло. Несколько разочарованный, я вернулся в зал и на всякий случай, пересел на другое место. Как назло, обе старушенции во втором отделении были совершенно спокойны. «Рахма-а-а-анинов!» – умильно протянули они с первыми звуками оркестра, и больше не спорили. Зато мои новые соседи, парень с девушкой, судя по всему, студенты консерватории, подхватили знамя из ослабевших старческих рук. Он, сально хихикая, что-то говорил о ее попке, а она, чрезвычайно смущаясь, шлепала его по рукам и агрессивно нашептывала ему на ухо краткий курс правил хорошего тона…
Как назло, я выбрал не самый удачный маршрут – через одноэтажные улочки, и теперь казалось, что город только и состоит из серого неба и зеленых заборов. Опять заборы! Царственный символ крушения светлых идей ушедшей эпохи! Вот та форма имущественного уравнения, до которой ранее никто не додумывался: разные состояния за одинаковыми заборами. Теперь они воистину как знак равенства между всеми этими «ничье», «твое», «мое», «общее» - все равно и все едино. Заборы, заборы, заборы… Весь город исполосован этой зеленой клеткой!
«Осторожно, злая собака!». Здесь – опасная зона. Вы можете ступать на цыпочках, опасливо озираясь и стараясь быть неприметным. У вас все равно нет гарантии. Может облаять или собака, или ее хозяин. Это, заверяю, одинаково противно и обидно.
Серые, грязные улицы. Серое чистое небо…
Когда то, еще школьником, я пробирался сквозь калитку одного из таких заборов, входил в дома и видел людей, живущих в этих дощатых  джунглях. Один из учителей выдвинулся кандидатом в депутаты городской думы, и я как доверенное лицо блуждал здесь с бесполезной агитацией. Помню, как дверь открыла старушка, божий одуванчик, как пахнуло в лицо горячим запахом бедной кухни. Мои глаза, не видевшие в благополучном детстве ничего подобного, жадно пожирали пустое чрево дома. Я спросил старушку об ее проблемах. Она что-то говорила об отоплении и о текущей крыше, но, по-хорошему, я ее не слышал. У меня остались только глаза и они не могли оторваться от дебильного ребенка, выглядывавшего из дальней двери. Он тоже смотрел на меня – смотрел любопытно-бессмысленными глазками и пускал слюни. Было жутко, но я не мог оторвать взгляда от этого бесформенного человечка… «Кто такой?!!!» – внезапно появившиеся из бездонной пустоты нищего дома небритые мужики, пахнущие табаком и водкой, почти вытолкали меня на улицу…
Воспоминания ли школьных лет, «мышечная» ли память тут сработала, только я вдруг завернул по пути в один из дворов, куда мы с одноклассниками бегали курить на переменах. Сюда не заглядывали учителя нашей старорежимной школы, где курение все еще было чревато неприятностями, даже для старшеклассников. Вообще-то это был довольно мерзкий двор, но в нем было одно несомненное удобство. Вокруг бесплодного давно уже газона стояла крепкая железная ограда, на которой весьма удобно просто сидеть и курить без всякой задней мысли.
Я примостился с той стороны, которую всегда предпочитал, когда учился в школе, и собирался было достать пачку табаку, но тут заметил, что из грязного подъезда вышел неопрятного вида субъект. Он был в явном подпитии и направлялся прямо ко мне нетвердой походкой. Вечером, это могло бы стать поводом для беспокойства, но в разгаре дня мне было, скорее, любопытно, что ему понадобилось. Незнакомец подошел почти вплотную. На удивление, его небритая физиономия, разящая перегаром, оказалась довольно располагающей. Короткие усы с проседью растянулись в приветливой улыбке.
- Слушай, брат, - просто заговорил он, - где тут можно достать ящик? Понимаешь, яблок купил, хочу посылку отправить.
И всего то? Я равнодушно взглянул на собеседника:
- Черт его знает! Тут за углом магазинчик овощной вроде был. Вы зайдите вон туда – с черного хода. Может быть, у них ненужный ящик найдется.
- Я, брат, понимаешь, не местный… - продолжил мужик, вместо того, чтобы немедленно последовать совету, - Но город этот я уважаю. Вот тут вчера один пидар на рынке начал про ваш город всякую хрень пороть… Так я ему, блин, пару раз отвесил хорошей п….ли! Нет, я правильно сделал? Вот, скажи!
Удивительно, но во мне снова проснулся патриотизм, в отношении города, который я только что тихо ненавидел.
- Конечно, правильно! – убежденно воскликнул я.
Довольный нравственной поддержкой его гражданской позиции, незнакомец сел на ограду рядом со мной и продолжил:
- Я всем так и говорю: я, мол, не местный, но не люблю, когда при мне ваш город оскорбляют… А мне уже давно все по херу! Я сидел пять раз. За воровство… -  он вдруг заметил мои часы и пристально посмотрел на них, - Слушай, убери это, от греха подальше! Они у меня вызывают, как это… профессиональный интерес, о! Я в последний раз сидел за такие же!
Ну, надо же! У него есть еще и чувство юмора! Даже ирония какая то проскользнула в последних словах! Я, посмеиваясь, снял часы и положил их во внутренний карман пиджака. Собеседник достал сигарету. Кажется, это была овальная «Астра» без фильтра. Грубые пальцы ласково держали хрупкую белую палочку. Я извлек, наконец, пачку табака и жестом предложил ему. Он посмотрел  с отеческой иронией на меня, и с явным презрением – на мою пачку. Конечно, я совсем забыл, что мелкие уголовники – самые большие патриоты. Они никогда не опустятся до заморского курева и никогда не изменят любимой марке. Я быстро свернул самокрутку. Мы чиркнули спичками и пустили в серое небо облачка дыма. Он сделал несколько затяжек, молча, затем снова заговорил:
- Вот все, что вам сейчас тут говорят о борьбе с преступностью, это все – херня! Да, х.. вам! – он встал, глубоко затянулся и вызывающе крикнул появившемуся в дверях подъезда господину интеллигентнейшего вида, - Эй ты, пидар! Который час, блин! Твою дивизию налево, ёшкин кот,… … …!!! Смотри-ка! Делает вид, что не понимает! А вот ты все понимаешь! Уважаю!
Он протянул мне волосатую лапу с татуировками и мы обменялись  рукопожатиями.
- Вот я это вообще люблю, - продолжил он, - Ты свой мужик, рубаха-парень, а все у тебя в порядке: и воротничок чистый и все…
Опять последовало рукопожатие. Мой новый «приятель» не унимался:
- А вот у меня рубашка, конечно, грязная, но это баба моя виновата, блин! Я не женат, но баба у меня есть. Такая паскуда, знаешь ли! Я тебе вообще скажу: ты далеко пойдешь, если с такими бабами не спутаешься и пить не будешь! И главное – стариком себя не считать, чтобы эта штука у тебя не бездействовала. Моя баба говорит: «перчик». Я сначала смеялся, а потом думаю: «перчик» он и есть!
Он захохотал от всей души, затем, хвастливо спросил:
- Вот, по твоему, сколько мне лет?
Я пожал плечами.
- Пятьдесят один – во! А все в норме! Потому что стариком себя не считаю, и этот у меня работает. Ну, ты понимаешь, о чем я говорю. Понима-аешь! О! – он снова пожал мне руку, - Я тебе вообще скажу: эти бабы – это смерть! Был вот такой поэт – Сашка Блок, знаешь? О! Так я его очень уважаю, поганца! Голова была! Я сам поэт! Там научился – на зоне. Я просидел, вообще то, семнадцать лет, блин, если сложить. Но я не в обиде: крал, ну и крал, тут статья есть. А вот ты скажи, что нас поэзии учит?
- Жизнь! – сразу ответил я.
- О! – он опять навязал мне рукопожатие, - Я, если будет время, прочту тебе свое… Я спешу, вообще-то...  Да… Так вот… Этот Сашка Блок одно время бухал по горькому. Любовь у него несчастная была… Так вот, он из кабака не вылазил. Ну и, значит, сидит он со своими друзьями, как-то, в кабаке, а ему какая-то оторва говорит: «Пошли, мол, со мной, лапочка!» - и на колени ему села. Нет, ты представляешь! Он поэт! Он – Сашка Блок! А ему какая то б..дь запросто на колени садится, а! А он ссадил, значит, ее с колен и сразу прочел ей стишок. Тут же, значит, и сочинил. Вот, послушай…
Он опять встал и, приняв торжественную позу, некоторое время выдержал эффектную паузу.
- Нет… Забыл… Бухой я сегодня… Давай я тебе, лучше, свое прочту!
И он стал читать. Что-то бесконечно длинное: о жизни и любви. Рифма, к моему удивлению, была недурной, а выражения – вполне приличными. И, что интересно, слегка на того же Блока смахивало. На торжественной ноте мой собеседник замолчал.
- Ну, как?
- Здорово!
Он осмотрелся:
- Ну, брат, мне пора! – и, опять, пожав мне руку, направился к выходу из двора. Неожиданно, он вернулся и снова сел рядом, - А ты знаешь, что самое главное в философии?
- Что же? – я так и опешил от вопроса.
- Глаза-то круглые не делай! – слегка рассердился он, - Я, что, по-твоему, по жизни говнюк?  Я после школы в университет мечтал, на философский… Так вот самое главное я тебе сейчас скажу. Самое главное это то, что, если на дороге лежит дерьмо, то в него кто-нибудь обязательно наступит! И знаешь, кто будет первым? Тот, кто слишком далеко вперед смотрит. Смотри всегда себе под ноги, брат! Ну… будь здоров!
Подарив мне мудрость, он ушел, и на сей раз окончательно. Я в задумчивости свернул еще одну самокрутку. Удивительно! Я опять обрел чувство юмора, опять любил этот город и был готов к любым приключениям и причудливым играм. «Ладно, ладно! – подумал я, - Это расследование убийства, которого не было – редкостнейшая глупость. И, конечно в том, что я в это историю вляпался – мое невезение. Но, Господи, за то, что старый пьяный воришка своей пустопорожней болтовней поднял мне настроение, так и быть! Я, законопослушный, молодой и в меру пьющий Вовочка Королев, обещаюсь сделать все, что в моих силах, дабы помочь другу, который пребывает в еще худшем настроении! Я не стану оставлять его все время, пока он нуждается в присмотре, и буду ограждать его от глупостей!».
Смачно докурив, я решительно поднялся и твердо зашагал дальше. «Ну, надо же! - мелькнуло у меня в голове, - Я сказал «другу»! Дивны дела твои, Господи!».

 Войдя к себе, я сразу кинулся к музыкальному центру и для закрепления настроения включил на хорошую громкость финал Шестой симфонии Брукнера, которую люблю почти как Ленин «Аппассионату». «Изумительная, нечеловеческая музыка»!
Подпевая простому мотиву, который постепенно становился решительным и непререкаемым, как взгляд Наполеона, я почти в упоении мыл ботинки, предвкушая момент, когда смогу, наконец, покончив с этой осенней необходимостью, засунуть в микроволновку цыпленка, раздеться до трусов и, развалясь на диване, спокойно ожидать вкусного и полезного обеда.
Я уже открыл холодильник, чтобы извлечь обреченную птицу, как вдруг в дверь позвонили. Вот так всегда! «Ладно, живи пока!» - я подмигнул цыпленку, закрыл холодильник и направился к двери.
В глазок я увидел Оленьку. «Картина Сальвадора Дали: - подумалось мне, - «Котенок, мешающий частному детективу зажарить цыпленка под музыку Брукнера». Дверь я, разумеется, открыл.
- Привет! – Оленька поцеловала меня в щеку, - Извини, что без предупреждения… Я ненадолго.
- Ну, что ты, заинька, - я был сама любезность, - Заходи, заходи! Чай или кофе?
Не дожидаясь ответа, я забежал на кухню и включил электрический чайник, затем быстро вернулся, помог малышке снять куртку и положил перед ней мягкие домашние тапочки.  Оленька прошла в гостиную и уютно примостилась на диване, поджав под себя ножки. Я сел рядом.
- Вовочка, - залепетала она, - выручай! Я на позапрошлой неделе прогуляла обе лекции по процессу. Дай, пожалуйста, переписать!
«Котенок, а ты еще и лисичка! – подумал я, - На самом деле, у тебя куча подружек, которые всегда дадут тебе переписать лекцию! Насколько я тебя знаю, ты уже ее у кого-то из них и переписала. Ну, ладно, ладно!».
- По какому процессу, малыш? – не поведя бровью, я включился в игру, - Уголовному, или гражданскому?
- По уголовному. Гражданский я не пропускаю.
- Ну и ладненько! Сейчас попьем чайку, и я поищу тетрадь.
Оленька улыбнулась.
- Кстати, как семинар по жилищному? – я не собирался переводить разговор к телячьим нежностям.
- Ой! – малышка подскочила, - Я же совсем забыла тебе сказать! Семинара не было. Вообще занятий не было и, скорее всего, всю неделю не будет!
- И отчего такая радость приключилась?
- В подвале прорвало трубы. Все залило! Чинить будут не меньше недели!
Ну, разве это не отличная новость?! Я на радостях чмокнул Оленьку в щечку. Вдобавок получалось, что у меня есть свободная неделя для того, чтобы вплотную заняться с Андреем ловлей призраков. Надо же! Как будто сама судьба желает, чтобы я помог бедняге и создает все необходимые условия!
На кухне пикнул чайник. Я быстро швырнул заварочные пакетики в чашки и уже через пару минут вновь оказался в гостиной с подносом.
- Это твой, с тремя ложечками сахара, - я поставил перед Олечкой чашку.
- Ну, надо же, ты помнишь! – просияла она.
«Еще бы не помнить, - подумал я, - из всех моих знакомых никто больше не портит себе чай этой гадостью, кроме тебя, солнышко!».
Малышка взяла большую чашку обеими ручками (следует признать, что это у нее всегда получалось очень трогательно) и, сделав несколько малюсеньких глоточков, вдруг погрустнела, и поставила чашку на блюдце.
- Знаешь, а я до сих пор не могу прийти в себя после того, что случилось с Наташей, - сказала она, - Все так ужасно!
Оленька поежилась, словно от холода. По правилам игры, конечно, следовало бы нежно обнять ее и утешить, но я оставался непоколебим:
- Ну, ты ведь не очень была с ней близка!
- Нет, конечно! Она мне даже чем-то не нравилась.
- Вот как! Чем же?
- Ну, не знаю… - Оленька задумалась, - Что-то в ней было холодное. Она никогда не раскрывалась полностью. Знаешь, Карина, Верочка, другие - они любят пооткровенничать. Если что-то не так, мы это друг от друга не скрываем. А Наташа… Она все всегда носила в себе. Никогда не рассказывала о проблемах…
- Может быть, у нее просто не было проблем?
- Нет, так не бывает! У человека всегда есть проблемы. Просто она раз и навсегда решила, что при любых обстоятельствах должна быть сексапильной, уверенной в себе, благополучной… Знаешь, что я тебе скажу?
- Что?
- Я думаю, Наташа была из тех людей, о которых даже самые близкие не знают всего. Она из тех, у кого всегда есть «тайничок». Наверно у нее всегда было что-то, о чем не знали ни родители, ни Андрей.
Я посерьезнел. В интересах грядущего «расследования» это надо было взять на заметку. Жизнь давно научила меня доверять женской интуиции, а интуиция Оленьки всегда была замечательной – в этом я не раз уже убеждался. Во всяком случае, она превосходно чувствовала людей и особенно других женщин. Кстати, учитывая эту особенность Оленьки, я в глубине души гордился ее влюбленностью в меня. Если кошачья интуиция этого чувствительного человечка не мешает ей испытывать ко мне глубокую симпатию, значит, я, в нравственном смысле, не самое безнадежное существо.
- И что она могла скрывать, малыш? – уже с искренним интересом спросил я.
- Бог знает! – Оленька изящно пожала плечиками и снова взяла чашку, - Иногда это бывает какой-нибудь пустячок. Его и скрывать нет смысла. Просто приятно само ощущение того, что есть у тебя какая то тайна.
- Но чаще всего, это не пустячок?
- Чаще всего, да! Это может быть что-то постыдное, страшное, отвратительное! Но, что  - угадать невозможно!
- Чужая душа – потемки?!
- Вовочка! – её взгляд стал очень серьёзным, - Ты даже не представляешь, какие это иногда непроглядные и жуткие потемки!… Честно говоря… Господи, это ужасно звучит, но… Мне не столько жалко Наташу, сколько страшно оттого, что это произошло среди нас – так неожиданно! И мне очень-очень жалко Андрюшу!
- А что ты думаешь о нем? Что у него на душе? Или, тоже потемки?
- Не знаю… Он тоже всегда был немного закрытым. Но, с тех пор, как мы нашли там Наташу, это ведь совсем другой человек! Таким мы Андрея еще не знали. Если хочешь, я вообще раньше сомневалась, что он способен на сильные эмоции.
- А теперь?
- Ну… Я ведь так и не общалась с ним после похорон… Но, кажется, он может по-настоящему любить! И когда он любит, он способен на все; он свернет любые горы!
«А вот это, солнышко, верно! – подумал я, - Мне сейчас, как раз придется сворачивать одну из этих гор вместе с ним».
- Кстати, Вовочка!
- Да, зайка!
- Я, когда сегодня возвращалась с факультета, видела вас с Андреем…
- Да, у него проблемы.
- Господи! Что-нибудь серьезное?
- Не знаю, как и сказать. С какой стороны посмотреть. Видишь ли, он вбил себе в голову, что Наташа умерла не своей смертью.
- Как это?
Я, опуская некоторые подробности, рассказал малышке об обстоятельствах последних дней. Она слушала, широко раскрыв глаза, причем было заметно, что она сочувствует и Андрею, и мне. Когда я закончил рассказ, погрустневшая Оленька снова сделала малюсенький глоточек чая и, немного помолчав, сказала:
- Странно… Когда ты в домике перевернул Наташку, я тоже сначала подумала, что ее кто-то убил...
- Кто, например?
- Вот в том то и дело. Некому и не за что. Поэтому я и перестала об этом думать почти сразу… Значит, она ждала ребенка! – Оленька совсем загрустила, - Бедная Наташка! Бедный, бедный Андрюша…
Она взяла меня за руку – на этот раз совсем дружески и, глядя в глаза, убежденно произнесла:
- Володенька! Твой приятель-следователь прав, совершенно прав! Ты должен помочь Андрею! Боже мой! Только подумать: каких дров он может наломать, если останется один! А я… Я могу вам чем-нибудь помочь? 
Я улыбнулся и пожал ее лапку:
- Прежде всего, тем, что не станешь никому об этом рассказывать. Не хватало еще, чтобы это стало дежурной новостью факультетской курилки!
- Да, да, конечно! Ты прав. И знаешь, я, наверно, слишком уж засиделась. У тебя была пара тяжелых дней, а я тут болтаю, болтаю… - Малышка решительно встала с дивана, - Только, Вовочка, я думаю… Может быть вы со следователем напрасно во всем сразу сомневаетесь?
- Оленька, малыш, но ведь Аркадий Николаевич – профессионал, причем высшего разряда!
- Да, да, - она виновато улыбнулась, - Я ведь, в сущности, ничего в этом не понимаю. Помнишь, как я сдавала зачет по криминалистике?
- Исписала себе все коленки. Только они у тебя слишком маленькие для конспекта толстенного учебника!
Оленька засмеялась. Ну, наконец, то!
- Кстати, о конспектах, - продолжил я, - Ты ничего не забыла?
- Ничего, а что? – она была искренне удивлена.
- А лекции по уголовному процессу?
- Боже мой, я действительно совсем забыла о них!
Пока уличенный котенок, виновато посмеивался в коридоре, я быстро нашел в куче тетрадей необходимый конспект и вернулся.
- Спасибо, Вовочка! Ты… Я чуть не сказала, что ты настоящий друг, но ты всегда так кривишься, когда это слышишь! В, общем, ты просто кузепупочка! – Оленька, привстав на цыпочки, поцеловала меня в щеку, - Так лучше?
- Не знаю! – я совсем смешался. «Кузепупочка!». Бог знает, что! 
Маленькое недоразумение обулось, набросило с моей помощью куртку, и вдруг, снова сделалось серьезным.
- Володенька! Я, может быть, сейчас скажу глупость, но… - Оля снова взяла меня за руку, - Если все-таки Наташу кто-то убил, то ему может не понравиться, что вы с Андреем его ищете. Я немножко волнуюсь за тебя. Что бы ты там не говорил, а на Андрея все-таки напали в парке!
- Глупости, малыш! Это было просто совпадение!
- Не думаю! Мне кажется, что это не было случайностью. А, насчет глупостей, я тебя предупреждала!
- Ладно, маленькая, не обижайся! Это так – вырвалось.
- Я понимаю. Все в порядке! Только я серьезно: если это было убийство, значит, есть и убийца. А если есть убийца, то вам может грозить опасность!
- Звучит вполне логично!
- Пожалуйста, перестань дурачиться! Делай, что считаешь нужным, только, ради бога, будь осторожен! – Оленька нежно коснулась моей щеки ладошкой.
- Обещаю, что буду пре-дель-но осторожен! – я поцеловал ее в макушку.

Закрыв дверь за Оленькой, я вернулся к холодильнику. Судьба цыпленка была решена окончательно.
«Будь осторожен!» – подумал я, приятно покуривая под легкий шум микроволновки, -  Владимир Антонович! О тебе беспокоятся милейшие барышни! Вот здесь то и будь осторожен, иначе ты пропал!».   


Глава 10
Из которой читатель узнает, каким подозрительным может показаться человек, который не угощает вас яичницей. Или, скорее, о том, каким мнительным становится тот, кого вовремя не угостили.

Не знаю, знакомо ли читателю чувство, когда, пробуждаясь, ощущаешь необходимость теперь же взяться за неотложные дела? Это чувство и поднимает с постели. Каждая клеточка требует действия, а мозг уже в тумане пробуждения начинает строить планы. Именно с таким чувством я проснулся на следующее утро. Неделя вынужденных каникул была настоящим подарком судьбы, и я понимал, что совершенно необходимо использовать ее с максимальным напряжением сил для помощи Андрею. Возможно, Вольский был прав, и недели будет достаточно для того, чтобы, всё правильно спланировав, привести Андрея в чувство. Я понимал, что если затяну это дело, его болезненное состояние может стать и вовсе злокачественным, и дальнейшее развитие событий потребует гораздо больше времени и сил, чем их у меня будет с возобновлением занятий на факультете. Вдобавок, я, к своему удивлению, начал чувствовать что-то вроде охотничьего азарта. Сказанное вчера Оленькой о тайне, которая, возможно, окружала Наташу, незаметно для меня, завело какую-то пружинку, которая теперь медленно, но сильно раскручивалась. В «деле Андрея», которое вчера досаждало, как неожиданно возникшая необходимость, вдруг проявилось какое-то обаяние игры, подобное тому, что ощущаешь во время поиска цели по компасу, или «невзаправдашнего» боя на военных сборах.
За завтраком я обдумывал важнейший в этой ситуации вопрос: с чего и как следует начать? Ответ напрашивался сам собой. Поскольку особенная ситуация, в которой я оказался, проистекала единственно из болезненного состояния Андрея, отталкиваться нужно было именно от его бредовых идей. Итак, я должен оградить его самого от глупостей, а окружающих – от возможных последствий этих глупостей. Вопрос: какую глупость Андрей, по идее, должен отмочить в первую очередь? Ответ: наброситься на наиболее вероятных подозреваемых. Вопрос: кого следует отнести к наиболее вероятным подозреваемым? Ответ неутешителен: откровенно говоря, прежде всего под подозрение попадаем мы с Серегой. Именно мы последними видели Наташу живой, и, теоретически, особенно находясь в сговоре  друг с другом, могли бы ее отравить, хотя на практике это потребовало бы от нас коперфильдовой ловкости и быстроты. В любом случае, мы были последними, а следов последующего проникновения неизвестных злоумышленников, не было. «И последние станут первыми», - вспомнилось мне. В самом деле, последние собеседники покойной по необходимости становятся первыми подозреваемыми в убийстве. Вывод: с этого и следует начать. Если не поторопиться именно с этим пунктом, если Андрей в своей мнительности дойдет до того, что станет подозревать Серегу, или меня, или нас вместе, ситуация грозит выйти из-под контроля. Итак, поскольку я, как доверенное лицо, нахожусь пока вне подозрений, необходимо «закрыть» версию с Серегой до того, как Андрей станет рассматривать ее в качестве серьезной. Кроме того, оправдав Сергея, я окончательно оправдаю  самого себя, поскольку у меня было еще меньше времени для участия в убийстве. А затем, при необходимости, можно будет взяться за тех, кто оказался за столом  рядом с Наташей, после того, как она пересела от Андрея. Речь идет о Паше, Марине и Оленьке (от последней «версии» меня даже передернуло). Теперь порядок действий становился очевидным. Заканчиваю завтрак, звоню Андрею и сообщаю о намерении поговорить с Серым. Конечно, не потому, что я его подозреваю, а только потому, что он мог, якобы заметить детали, на которые я не обратил внимания, но которые могут оказаться полезными для следствия. Одним словом, Серый будет «допрашиваться», не как подозреваемый, а как свидетель. Едем дальше. Вольский советовал брать больше инициативы на себя. Значит, если  получится убедить в этом Андрея, к Серому я поеду один, а затем представлю Андрею полный отчет. Хотя нет, может быть и неполный. Если какие-нибудь детали разговора с Серым окажутся нежелательными для неустойчивой психики Андрея, придется подвергнуть их цензуре. И вообще необходимо с первого шага присвоить себе функции «опера», а Андрею навязать роль «аналитика», которому я буду докладывать собранную в поте лица информацию. Так будет спокойнее. Чем меньше Андрей будет действовать, тем легче будет контролировать его состояние. К тому же роль «аналитика» наверняка польстит его самолюбию, которое теперь, после наташкиной смерти, отошло куда-то, даже не на второй, а на какой-нибудь четвертый-пятый план, но конечно не могло исчезнуть совсем. Одним словом, кажется, мне предстояло  сконцентрировать ум и хитрость для первого шага, и, при его удачности, все остальное должно было двигаться само собой, без особенных ухищрений с моей стороны.
Разговор с Андреем занял около двадцати минут. Он охотно согласился с тем, что надо начинать с «допроса» Сереги. Однако заставить его остаться дома оказалось непросто. Андрей тоже проснулся в то утро, обуреваемый жаждой активных действий, и все порывался ехать со мной, настаивая на том, что «один ум – хорошо, а два – лучше». После длительного спора, я сумел убедить его двумя достаточно простыми аргументами. Во-первых, заявил я, смешно будет, если мы ворвемся к Серому вдвоем, почти как настоящая оперативная группа. Во-вторых, Андрей - почти родственник покойной, и в его присутствии Серегу будет наверняка заботить соблюдение такта, а со мной наедине он сможет просто вспоминать детали, не отвлекаясь на сочувствие. Помолчав, Андрей, наконец, сказал, что я во всем прав, и вообще я и так делаю ему большое одолжение, принимая участие в его проблемах, так что имею право на покладистость. Перед тем, как положить трубку, я клятвенно обещал Андрею, что весь разговор с Серегой он узнает в таких подробностях, как будто лично при нем присутствовал. Это окончательно его успокоило. Главнейшая психологическая задача была, таким образом, успешно разрешена. Покончив с распределением ролей, я незамедлительно оделся и направился к Серому, без предварительного звонка, поскольку рассчитывал в этот час непременно застать его дома. Не было сомнений, что он отдыхает после ночи в казино, и никуда не станет выходить часов до трех.
Погода оставляла желать лучшего. Печальные тучи, грозящие вот-вот протечь мелкой противной моросью, нависали над нашим маленьким Парижем. Я, однако, решил не изменять себе и пойти к Сергею пешком. Благо, даже при самом неспешном шаге, это заняло бы не более часа. Спешить же необходимости не было. Мне даже показалось гуманным, что я подарю Сереге еще часок сна после ночной работы. Несмотря на погоду, прогулка обещала быть приятной. Тучи распугали праздношатающихся горожан и улицы были более пусты, чем они обычно бывают в это время дня. Бродить же по полупустым осенним улицам, это такое же удовольствие, как одиночество в музее. Во дворе, к примеру, не было вечно сидящих у подъезда соседок-пенсионерок. Это избавило меня от почти ежедневной пятнадцатиминутной необходимости, вежливо улыбаясь, отвечать на вопросы типа «Как мама с папой? Пишут ли?», или «Что ж  ты, Володенька, такой пузан себе отрастил?». Божественную пустоту нашего старого двора нарушал только мальчишка, неумело курящий у гаражей. Проходя мимо, я невольно стал его разглядывать, только потому, что парень напомнил мои собственные школьные перекуры в незнакомом дворике. Интересно стало, почему-то, не столько же ли ему лет, как было мне, когда я только начинал дымить? На подростке была надета желтая ветровочка, и капюшон почти полностью скрывал лицо, поэтому точно заключить о его возрасте было нельзя. Но нарочито босяцкая манера держаться, грязные немодные кроссовки, протертые джинсы  и сигарета, зажатая в пальцах, как карандаш при письме, выдавали лучший в жизни возраст – пятнадцатилетие. Я чуть не рассмеялся, когда, заметив меня, парнишка резко повернулся спиной и спрятал сигарету в рукаве. Господи, совсем, как я в первые полгода развития «божественного порока»! Каждый раз думаешь, что взрослый дядя подойдет, отругает, отберет сигарету, а, пожалуй, еще и в школу заявит, и к родителям за руку отведет! Эх, пацан, пацан! Через полгодика тебе будет глубоко наплевать на взрослых прохожих! Я быстро прошел мимо новичка, и когда за спиной у меня раздался звонкий мальчишеский кашель, я уже не сомневался, что своей двадцатой сигареты парнишка еще не высмолил.
Выйдя из двора, я свернул на ту самую улицу, на которой памятной ночью вырвал барышню с серебряным котенком из лап пьяного придурка. Невольно я задумался о незнакомке. После нашей второй встречи в лавочке Сергея Ивановича, какое-то смутное «несходство» не давало мне покоя, однако, я не мог его выразить со всей точностью, поскольку еще ни разу хорошенько о нем не размышлял. Теперь оно сложилось полностью. «Вот, что странно, - думал я, - Она живет поблизости, но раньше мы не встречались. Ну, ладно, это еще объяснимо: она могла переехать в этот дом совсем недавно. Мог и я, каждый день, встречая ее на улице, не обращать на нее внимания. В конце концов, может быть днем она не так интересна, как показалась той ночью, в особенном настроении. Хотя, нет. Сергей Иванович сказал, что она «прелесть, как хороша». Но, с другой стороны, о вкусах не спорят. Странно совсем другое. Она явно меломанка. Похоже, разбирается в музыке не хуже моего. Между тем, магазинчик Сергея Ивановича открылся пять лет тому назад, и я бываю в нем регулярно. Но раньше я ее не там не встречал, да и Сергей Иванович не упоминал о том, что у него есть хорошенькая и умненькая девочка-клиентка. И это, впрочем, можно объяснить недавним переездом в наш район. А вот как объяснить, что эту прожженную меломаночку я ни разу не встречал, ни в филармонии, ни в Опере? Допустим, она не согласна с трактовками наших маэстро. Я и сам могу, после пары грубых музыкантских ошибок «обидеться» и пропустить несколько ближайших концертов. Но чтобы она не бывала там ни разу? Даже на хороших гастролерах? И это девочка, слушающая Веберна? Ни за что не поверю! Получается одно из трех: или она все-таки «выделывалась» в лавочке Сергея Ивановича, или она совсем уж большая оригиналка, или, что вероятнее всего, она не из нашего города. Вот – самая правдоподобная версия! Наверняка, она приехала сюда не раньше, чем полгода назад. При случае, это стоит проверить!».
Тут же я поймал себя на том, что уж слишком начинаю анализировать и строить версии. Смешно стало оттого, что роль Пинкертона начинает так затягивать. Почувствовав даже некоторую неловкость, я тут же заставил себя думать о других вещах, и оставшуюся часть пути до дома Сереги прошел, размышляя о всякой ерунде. 

Район, в котором жил Серега, состоял в основном из невзрачных облупившихся «хрущевок» со всеми их известными прелестями: грязными, обветшалыми лестницами, годами не работающими  лифтами, неистребимым запахом кухни и низкими потолками. Я всегда удивлялся, как такой великан, как Серега, может нормально себя чувствовать в «малогабаритке», где даже я – человек среднего роста - ловлю себя на том, что невольно начинаю сутулиться, как бы опасаясь стукнуться головой о неприлично низкий потолок. Серега, впрочем, в этой квартире родился и постоянно жил с родителями вплоть до их смерти, а, стало быть, с детства привык к особенностям архитектурного минимализма шестидесятых. Если при жизни родителей, они все прекрасно уживались в квартире втроем, то теперь Сереге она должна была даже представляться просторной. К тому же, начав неплохо зарабатывать в казино, он произвел некоторые улучшения. Прежде всего, на месте старенького «Минска», который вот-вот грозил из холодильника сделаться просто шкафом для продуктов, трудами Серого появился небольшой и не самый дорогой, но все же «Бош». Затем к нему прибавилась необходимая в холостяцкой жизни, особенно человеку, работающему по ночам, микроволновка. Наконец, почти уже антикварный телевизор «Горизонт», на старости лет выживший из ума настолько, чтобы считать себя радиоприемником, Серега отправил на заслуженный отдых. Выбросить редкостный экспонат он не решился, ограничившись тем, что перенес старичка в подвальную кладовку. На месте же ветерана красовался теперь среднего разряда «Панасоник» со встроенным видеоплеером. На ближайшее лето Серый планировал косметический ремонт, которым финансовые вложения в старую квартиру должны были ограничиться. Он дал себе слово, уже через полгода после того, как откроет собственное охранное агентство, купить новую квартиру, пусть не большую, зато хорошей планировки, и, главное, в престижном доме. При скромности же нынешних серегиных запросов, произведенных улучшений ему вполне должно было хватить для того, чтобы дотянуть до этого вожделенного дня, не чувствуя особого дискомфорта.
Приобретя кое-что своим трудом, Серега стал более серьезным собственником, чем это было при жизни родителей, и теперь задумывался о сохранности приобретенного. Именно по его инициативе и наполовину за его счет, на двери подъезда был установлен механический кодовый замок. Слабое самоутешение жильцов! Я никогда не помнил, какие именно три кнопки надо нажать, входя в серегин подъезд, и даже не задавал себе труда это запомнить. Зачем? Просто-напросто, нажать нужно на три, самые отполированные от постоянного прикосновения к ним, кнопки. И все дела!
Поднявшись на второй этаж по пахнущей кухней и кошками лестнице, я позвонил в серегину дверь. Мой приятель, похоже, уже не спал, и в момент моего звонка был поблизости от двери: его басовитое «Кто там?» раздалось почти сразу после того, как я позвонил. Я немного удивился. Во-первых, в это время Серега обычно еще спит, как сурок, и иногда приходится звонить по несколько раз, чтобы он проснулся. Во-вторых, он никогда не имел привычки спрашивать «Кто там?», или, хотя бы, смотреть в глазок. Просто открывал дверь и все. Вот, как меняются люди! Заработав минимум собственности, Серый явно отучился от безалаберности. А, может быть, он чего-то боится?…
В открывшейся двери показалась широкая серегина физиономия.
- А, это ты, Вован! – произнес он, как мне показалось, без особенной радости, - Заходи. Только, извини, долго болтать не могу. Дела, понимаешь…
Кажется, проснулся он уже действительно давно. Успел побриться, и, судя по запаху, доносившемуся с кухни, завтракал большой-пребольшой яичницей с гренками и колбасой. Я удивился еще больше. Вот, это да! Мой хлебосольный приятель Серега, мой любимый сотрапезник, с которым мы так любим на пару наесться до отвала, ведет себя как-то странно! Обычно, если я застаю его за трапезой, он, не здороваясь, практически хватает меня за шиворот, тащит на кухню, где, не говоря ни слова, ставит передо мною тарелку, заполняет ее до краев и, также молча, бежит в кладовку за бутылкой «Московского». И тут – на тебе! «Дела, понимаешь…». Понятно, конечно, что у человека могут быть дела, но такое выражение на роже, это уже непростительно!
«Ну, ладно! – решил я, - В конце концов, как говорят в милиции, это простая формальность. Сейчас задам пару дежурных вопросов, затем один вопрос по существу, и тут же откланяюсь».
Я наклонился, было, чтобы снять обувь и пройти в комнату, но, поймав на себе страдальчески-недовольный взгляд Серого, тут же понял, что дело ограничится  коротенькой беседой в прихожей. Происходило что-то странное. «Может быть, он не один? - подумал я, - Вполне вероятно. Привел вчера сюда какую-нибудь барышню из казино, занимался с ней всякого рода излишествами, угощал яичницей, а я тут явился и все испортил». Сделав вид, что наклонился только для того, чтобы поправить шнурок на правом ботинке, я выпрямился, и, стараясь не показывать недоумения, задал дежурный вопрос:
- Ну что, старик, как дела на работе?
- Да, нормально, в общем-то… - Серега тоже старался выглядеть непринужденным, но на самом деле вид у него был такой, как будто кто-то водит паяльником по его филейному месту, - Вчера один чудак на покере «рояль» снял со ста рублей, так у него чуть инфаркт не произошел. Девочки его корвалолом отпаивали, а я почти нес его к такси.
- Ну, слава богу, что все в порядке, а то я уж подумал, было, что у тебя проблемы.
- Проблемы? – Серый скривился еще больше, - А какие у меня могут быть проблемы? С чего ты решил?
- Ну, не знаю… Во-первых ты в это время обычно спишь, а тут - на тебе! – уже на ногах, и, похоже, куда-то собираешься…
- А! Ну это… Это так…
«Да вот то ж…» – вспомнилось мне классическое  словцо из анекдотов про украинцев. Серега меж тем, не сходя с места, как приклеенный, продолжал мяться и кривиться. Поведение его казалось все более странным.
- Во-вторых, - продолжил я самым светским тоном, - Ты, кажется, в первый раз в жизни поинтересовался, кто к тебе пришел, перед тем как открыть дверь. Нет, старик, говори что хочешь, а что-то тебя все-таки беспокоит.
- Ну… так… - опять буркнул Серый, переминаясь с ноги на ногу, - Не то, чтобы того… беспокоит, а то, что… В общем, тут недавно наехали на меня на работе.
- Кто наехал?
- Да, так… В общем, я тут… то есть – там утихомирил одного буеплёта, ну… пришлось разок дать по уху…
- Вел себя плохо, что ли? 
- Ну… Не так, чтобы очень уж плохо, только у нас так не принято. Ну и, короче, он чего-то обиделся. Ребята потом приходили от него.
- Оказалось, что «крутой»?
- Да, не так, чтобы очень крутой. Считает себя крутым, вот что! И не то, чтобы я его боялся, просто… В общем, знаешь, как говорят: «Береженного бог бережет».
- Тогда, понятно. Серый, а может ты не один?
- В смысле?
- Ну, подцепил вчера девочку в казино, а теперь прячешь от старого друга.
- Ой, ну тебя! – на секунду передо мной возник прежний Серега, - Поработай как-нибудь всю ночь, и я посмотрю потом, захочется тебе домой барышню прихватить, или нет!
- Ну, добрый молодец, уж с твоей бы богатырской силушкой, да не сетовал бы. Нечто ясен сокол светлу горлицу бы не сдюжил… пусть и после работы?
Серый досадливо махнул рукой и опять поежился, явно ожидая окончания разговора. Я, не смея больше испытывать его долготерпения, перешел к делу.
- Слушай, Серега, ты явно не в духе сегодня, и, к тому же, торопишься, поэтому предисловие я сокращу. Когда-нибудь спокойненько присядем за коньячком, и я расскажу все детали. Сейчас скажу только, что мы с Андреем выясняем некоторые подробности смерти Наташи…
- Он, что считает, что…? - Серега опять помялся.
- Вот именно, - перебил я, - «считает что…»! Короче, Серый, меня интересует, не заметил ли ты чего-нибудь, ну… скажем так, необычного, с того момента, как ты вынес Наташу из банкетной комнаты и до того, как к вам присоединился я?
Серега задумался. Выглядел он, почему-то более чем странно: то пыхтел, как паровоз, то задерживал дыхание, то вновь начинал переминаться с ноги на ногу. Он явно был очень и очень напряжен.
- Необычного?… Да, ничего, вроде бы такого, чтобы…
- Серый, ты просто вспомни все шаг за шагом. От вашего выхода до моего прихода прошло не больше двух минут. Тут и вспоминать то нечего!
- Ага… Щас… - Серый снова напрягся и запыхтел, - Значит… так.  Мы вышли… То есть, вышел я, а Наташку я нес. Было мокро. Ступеньки были скользкие. Внизу я чуть не поскользнулся… Ага! И Наташка еще сказала: «Осторожней, блин!».
- Давай, давай, Серый! – подбодрил я, - у тебя отлично получается!
- Так… Потом, значит, я после лестницы остановился на секундочку и подумал… Подумал, куда ее нести и решил, что отнесу в соседнюю комнату… В смысле в которую ту, что рядом с той, куда я этого отнес… Томаса Петровича… 
- По принципу «всех будем по порядку складировать», как ты мне сказал потом?
- Ну, да… Ага! Потом поднялся по лестнице, ногой открыл дверь… Потом вошел и плечом нажал на выключатель… Я еще когда Томаса нес, долго искал, где тут у них выключатель – наощупь. А с Наташкой я уже знал – комнатки то все одинаковые.
- Это понятно, давай дальше!
- Дальше… А дальше, значит, я положил ее на кровать… Отдышался чуток… Ага! Потом я перевернул ее на живот, на всякий случай… Она еще не хотела. Говорит: «Хочу на спинку!», и улыбается так глупенько. Я ее перевернул, все-таки… И она еще что-то вякнула…
- Что вякнула?
- Да, бубнила что-то! Пьяная же была! Я только и расслышал из всего: «Извращенец… Спинка круче», или что-то в этом духе… Потом я спросил: «Тебя одеяльцем укрыть?», а она что-то опять пробубнила. В общем, я решил, что одеяло из тумбочки все равно лучше достать, а там – посмотрим. Так… Открыл я тумбочку, потянул за одеяло, а оно не достается.  Зацепилось за что-то. И, что характерно, вытянуть невозможно. Если б я дернул, как следует, оно бы у меня вместе с тумбочкой улетело! Ну, стою, значит, аккуратненько подергиваю его, и тут ты входишь.
- Понятно. Это все? Напрягись еще разок, и больше я тебя не буду доставать, честное слово!
- Да, все, вроде… Точно, все! Вовка, ну что я – склеротик, что ли?
- Ну, ладно! А когда, помнишь, мы с тобой вышли, ты отлучился, чтобы отлить…
- Замечательно отлил!
- Ясное дело! Я не о том. Ты там поблизости ничего не заметил? Может быть, звук был странный, или мелькнул кто?
- Вовка! Ты в детстве с дерева не падал?
- Нет, а что?
- Ну, подумай, блин! Вот, я стою, отливаю… И тут кто-нибудь мелькнул бы, или прятался там? Ага, смотрите, люди добрые, как я красиво писаю! Я что, по-твоему, этот, эксгэбист?
- Эксгибиционист! – поправил я со смехом.
- Ладно ржать-то! – Серый совсем нахмурился, - Мы университетов не кончали!
- Мы, кстати тоже! Между прочим, на одном курсе учимся.
- Да я не в этом смысле…
- И я не в этом смысле. Я вообще над собой смеялся. Правда, дурацкий вопрос задал!
- Ладно! – в глазах Серого явно читалось: «Когда же ты, наконец, уйдешь?».
- Ну, спасибо, старик! – откланялся я, - Извини за беспокойство.
- Да, чего уж там! – Серый начал спешно отпирать дверь.
Пожав ему руку, я вышел на площадку. Дверь закрылась. Я услышал, как стремительно повернулись ключи в обоих замках, а затем… За дверью раздался быстрый тяжелый топот: закрыв дверь, Серега явно куда то понесся. Причем невероятно быстро. Я даже не ожидал от такого крупного человека эдакой прыти. Проголодался он, что ли, пока со мной разговаривал? Я медленно скрутил самокрутку, закурил, и, сделав первую затяжку, поймал себя на том, что откровенно подслушиваю под дверью. Теперь я уже удивился самому себе. Это до какой же степени надо было втянуться в игру!
«Все-таки, странный он сегодня. Очень странный, – подумал я, - Явно не рад меня видеть. Куда там! Пожалуй, что и  испугался моему приходу! С чего бы это? Того больше, похоже, что он чего-то не договаривает. Не угостил яичницей… И так явно в комнаты меня не пускал! Тут что-то не так. Чем, черт побери, я мог его так напугать? Даже говорил со мной как жид Соломон у Пушкина: «Кряхтит, да жмется… Жмется, да кряхтит…». Нет, определенно, Серега что-то скрывает, но что и зачем?… И куда он так припустил?».
И тут – из-за двери я услышал звук смываемого унитазного бачка. Господи! Как все просто! Человек шел в туалет, и тут – здравствуйте! – я. Конечно!  «Кряхтит, да жмется…»! Он же все время нашего разговора зубами скрипел, а я ему тут всякие праздные вопросы задавал! Вот, бедняга!
Я весело побежал вниз по лестнице, и вскоре очутился во дворе. «Ну, Владимир Антонович, - подумал я тут же, направляясь в сторону остановки, - Кажется, ты начинаешь заражаться подозрительностью. И еще у тебя хватает наглости удивляться настроениям Андрея! Тот, по крайней мере, пережил шок. А ты? Стыдно, батенька! И все же права была Оленька: чужая душа – потемки!».
Тут меня словно осенило. Наташкины тайны! Вот, чем надо было заинтересоваться в первую очередь! А значит… Если кто-то и мог знать ее секреты, то только Света – соседка по общежитию и, кажется, лучшая подруга! Так! Паша, Марина и, особенно, Оленька, могут подождать. А вот именно со Светой и стоило теперь побеседовать. Развернувшись, как солдат на плацу, по команде «Кругом!», я направился к общежитию. Благо, оно совсем недалеко – четыре квартала по прямой.


Глава 11
В которой я воздаю добром хорошему человеку, оказавшему мне помощь.

Откровенно говоря, за два с хвостиком года учебы в университете, я впервые оказался в нашем легендарном общежитии. Хотя понаслышке, конечно, был знаком с ним хорошо. По факультету ходили байки о неистребимых ордах тараканов, о том, что коридоры завалены пустыми бутылками, о мусорных корзинах, заполненных, в основном, использованными презервативами. Рассказывали об одном второкурснике экономфака, который, якобы, в объеме превосходит нас с Серым, вместе взятых, и заставляет трепетать обитателей общаги. Вроде бы, напивается каждую субботу вдрызг, после чего ходит по коридорам с двумя «букетами» табуреток, изо всей силы швыряя их в каждого, кто попадётся на пути. Прибавляли даже, что в субботу вечером никто не рискует поэтому покидать комнаты. В воскресенье, кажется, страшный экономист отсыпается после подвигов, в то время как другие позволяют себе, наконец, повеселиться.
При ближайшем рассмотрении, все оказалось не таким жутким, как гласили легенды. Идеальной чистоты и порядка я, конечно, не обнаружил, но ни бутылок, ни использованных кондомов в коридорах не было. Конечно, грязные двери с облупившейся краской, окна, кое-где заклеенные бумагой, какой-то «не домашний» запах – все это производило удручающее впечатление. Жить здесь я бы не согласился.
Зашел я наудачу. Не знал, застану ли Свету. Понятия не имел, в какой комнате жила Наташа, и как фамилия Светы, которую я видел всего то пару раз в жизни: один раз на какой-то вечеринке, второй раз – на наташиных похоронах. Училась Света на геологическом факультете. Благодаря хроническому недобору студентов, туда традиционно мог поступить любой желающий. Так, что для девочки из совершеннейшей глуши, желающей, исключительно из соображений престижа, получить университетский диплом, но почти совершенно обделенной интеллектом, это был единственно возможный вариант.
С большими сложностями в поисках Светы мне, впрочем, столкнуться не пришлось. На мой вопрос: «где жила Наташа Бондарева - студентка юрфака, которая недавно умерла?», старушка вахтёрша сначала разразилась долгими причитаниями, а затем ответила: «В триста восемнадцатой, сыночек».
Света оказалась на месте. К моему удивлению, она сразу меня узнала и пригласила войти так, как будто я захаживал к ним с Наташей каждый день, и в моем неожиданном появлении не было ничего необычного. Уже войдя, я подумал, что таковы, должно быть, обычаи общежития. Здесь ведь постоянно появляются незваные гости: у кого-то соль закончилась, кому-то штопор понадобился… На наташино место, похоже, еще никого не определили. Света со дня смерти подруги жила одна. Я быстро оглядел комнату – не как сыщик, чтобы лучше понять нрав ее обитательниц, а просто в припадке любопытства, вполне извинительном для человека, который впервые оказался в общежитии. Первое, что бросилось в глаза – даже не спартанская простота в обустройстве комнаты, а царящий в ней беспорядок. Наташины вещи еще оставались здесь – родители не успели их забрать. Поэтому определить авторство беспорядка было затруднительно. На полу валялись самые разнообразные предметы: тетради, катушки ниток, колготки, пара бульварных романов… Кто-то из барышень украсил стены помпезными иконами самоуверенно улыбающихся Баскова и Иглесиаса-младшего, между которыми беспомощным бедным родственником смотрелся черно-белый Христос с Туринской плащаницы.
Света встретила меня в коротком халатике и с полотенцем на мокрых волосах. Я понял, что, придя пятью минутами раньше, я практически вытащил бы ее из душа. От нее вкусно пахло яблочным шампунем и хорошим дезодорантом.
- Вова, кажется? – спросила она, закрывая за мной дверь.
- Точно. Однокурсник Наташи и Андрея.
- Ну, это-то я помню. Падай! – она указала на стул, - Каким ветром?
Я сел. Впервые у меня была возможность хорошенько разглядеть Свету. Она не вполне в моем вкусе, но я точно знаю, что многие просто сходят с ума от таких барышень. Прежде всего, настолько рослая, что лет сорок тому назад это сочли бы просто неприличным. Теперь же такой рост – прямая дорога на подиум. И не только рост – остальные светины прелести полностью удовлетворяют современным стандартам большой моды. Она очень стройна и (что есть, то есть) сложена вполне пропорционально. Природа немного сэкономила на ее груди, которую Света, тем не менее, носит с гордостью. По крайней мере, теперь небрежно наброшенный халатик лишь слегка прикрывал ее. Зато ясно, что сэкономленный материал явно был использован природой на ноги, которые растут, не то, что от ушей, но, пожалуй, от самой макушки. Личико у Светы в целом миленькое, и неплохо смотрелось без капли грима. Но, это тот тип лица, который привлекает безусловно только с первого взгляда. Второй же и последующие взгляды, то и дело, находят в нем изъяны. Чем больше я смотрел на Свету, тем больше обращал внимание на то, что и брови у нее невыразительные, и веснушек, пожалуй, многовато, и в улыбке есть что-то неуютное. Насколько я знал, наташина соседка так же, как и сама Наташа, родилась где-то на окраине области и не светилась от избытка домашнего воспитания. В кокетстве она не отставала от Наташи, а, пожалуй, даже и превосходила ее. Рассказывали, что она не слишком разборчива в связях и падка на приключения. Во всяком случае, если она приходит на вечеринку без кавалера, то никогда не уходит в одиночестве. Ну, это понятно. Рассматривая Свету, я подумал, что, несмотря на несоответствие ее внешности моим стандартам, после граммов ста пятидесяти водки, она бы и мне показалась богиней.
То внимание, с которым я стал ее рассматривать, Света, кажется, восприняла по-своему. Похоже, увидела во мне тайного и робкого воздыхателя, который, наконец, пользуется случаем застать ее в комнате одну. Она улыбнулась и присела на кровать, приняв невинную вроде бы позу, которой, тем не менее, умело подчеркнула плюсы своей фигуры. 
- Так какими все-таки судьбами, Володя? – уже почти игриво повторила она, томно закуривая длиннющую сигарету. Перед тем, как ответить, я успел подумать, что возжелай я закончить допрос свидетельницы постельной сценой, это не потребовало бы больших усилий. Видимо, то, что о ней рассказывали… В общем, «нет дыма, без огня». Ситуация требовала сразу перевести разговор в деловой тон, тем более что… Взглянув еще раз на Свету, я понял, что при большом желании с ее стороны, ей тоже не потребовалось бы особенно изощряться, чтобы превратить допрос в бог знает что. Слаб человек мужеского  пола, ой, слаб!
- А вот странными судьбами я пожаловал, Светочка! – начал я. Моя заинтригованная собеседница выстрелила глазками и откинулась немного назад. Я продолжал: - Видишь ли, через пару дней после похорон Наташи (в светиных глазах мелькнула грустинка) у нас с Андреем случился разговор. Он, понимаешь, отказывается верить, что она умерла своей смертью…
- Опупеть! – искренне удивленная Света стряхнула пепел мимо пустой банки из-под кофе, служившей ей пепельницей. Тут же отложила сигарету в сторону, поправила халатик на груди и села на краю кровати по-мужски, опершись локтями о колени. Смысл движения был понятен: «раз ты, мил человек, правда, по делу, то нечего тебе и пялиться!», - И чё?
Это «и чё» на русский язык, кажется, переводилось примерно так: «Откуда у нашего несчастного друга возникла такая парадоксальная идея, и каково было дальнейшее развитие событий?». Я продолжил, сворачивая самокрутку:
- Андрюша наш вбил себе в голову, что Наташа с ее железным здоровьем никак не могла умереть без чужой помощи.
- Это в смысле: ее убили? – Света была довольна своей проницательностью.
- Вот-вот, - я чиркнул спичкой, - Причем как ее могли убить, он ни себе, ни другим объяснить не может. Вдруг, говорит, у нее были враги, о которых я не знаю!
Света как-то нехорошо улыбнулась и внимательно посмотрела на меня. Я собирался было прямо спросить о значении этой улыбки, но тут она вспорхнула с кровати и с непосредственностью обитательницы общаги села возле меня на корточки, с любопытством разглядывая самокрутку и пачку табаку, которую я еще не успел спрятать в карман.
- Ой, Вовка! А чё это ты куришь? – она уже обращалась ко мне так, будто мы все детство и юность провели вместе.    
- Хочешь попробовать? Я сейчас тебе сверну!
- Слушай, а эта штука чистая? А то мне как-то один дебил подсунул какую-то гадость, так у меня после нее три дня крыша на место не становилась!
- Светочка, так то был дебил! – успокоил я даму, протягивая ей готовую самокрутку. Света затянулась.
- Ого! Неслабая фигня! – пару затяжек она сделала молча, затем вдруг положила руку мне на колено и опять застреляла глазами, - Вовка! А ты вообще, наверно, такой человек, что любишь все необычное…, все такое…?
Другой в данной ситуации наверняка ответил бы: «Ну, типа, да, подруга! Кстати, у меня есть еще презервативы в полосочку, и я знаю одну прикольную позу!», но я вернулся к делу.
- Одним словом, Андрей явно вбил себе в голову полную ерунду!
- А тебе то что?
- Вот в том то и дело, что он попросил помочь ему в этом разобраться. Видишь ли, отказывать было нельзя. А если у него от этих подозрений крыша поедет? Так я хоть смогу убедить его, что это – полная чушь.
- Ну, в общем, наверно, да! А я тут причем?
- Как это «причем»? Ты ее соседка и, кажется, лучшая подруга. Вот, например, смотри. Допустим, ее правда кто-то убил. Ясно, что никто из наших убить не мог. Значит, это сделал кто-то посторонний. Значит, у нее были враги. Я спрашивал у Андрея, насчет возможных врагов, но он не знает…
- Да, Андрон вообще много чего не знает! – Света вернулась на кровать.
- Подожди-ка! Ты что этим хочешь сказать?
- Да так… Ничего! Не обращай внимания! – Света смотрела в сторону, выводя пальцами босой ноги на паркете какую-то невидимую фигуру. Было заметно, что она уже сожалеет о том, что вырвалось загадочное словцо.
- Света! Ну, договаривай уже!
- Да, ладно тебе! И вообще, чё ты пристал?! Тебя враги ее интересуют? Так вот, не было у нее врагов! И, знаешь, что я тебе скажу? Наташка мне не больше, чем вам рассказывала. Ну, может быть, немножко больше, но это наши бабские секреты, и к ее смерти они отношения не имеют! И вообще, спасибо, конечно, за самокрутку, но валил бы ты отсюда!
Ситуация осложнилась. Пора было переходить к запрещенным приемам. Во всяком случае, учитывая, с кем я имел дело, перебор мог бы оказаться опасным для моей невинности. Я сел на кровать рядом со Светой, чуть ли не прижавшись к ней, взял ее за руку, и, с почти неприличной нежностью поглаживая ладонь, заговорил:
- Светочка! Ну, пожалуйста, не будь такой задницей, а?
Главное, говорить с человеком на его родном языке. Для барышни такого типа, мои слова были столь же приятны, как если бы я, стоя на коленях перед дореволюционной институткой, сказал: «Сударыня, о, умоляю вас, не будьте столь жестоки с вашим покорным слугой!». Собеседница заметно начала таять и, машинально водя ладонью навстречу моим пальцам, уже почти нежно посмотрела на меня. Я продолжил:
- Послушай. Это, может быть, тебе кажется, что ваши бабские секреты не имеют отношения к случившемуся. А если ошибаешься? Все-таки, подумай! Ведь, кроме тебя и Андрея у нее в этом городе близких людей не было. Вот, например, когда она забеременела…
- Ты-то откуда знаешь?
- Мне Андрей сказал! Так вот, когда это случилась, она в первую очередь рассказала тебе и Андрею, даже родителям не успела! А теперь, смотри: если сложить все, что знает только Андрей, и все, что знаешь только ты, то, может быть, мы обнаружим что-нибудь интересное.
Света собиралась было опять вспылить, но я завладел другой рукой и массаж второй ладони подействовал успокаивающе. Она с ласковой усмешкой посмотрела мне в глаза.
- Ты, правда, хочешь это знать?
- Хочу!
- Ну, ладно! – Света отняла у меня руки, встала и несколько раз прошлась по комнате, одолеваемая последними сомнениями, - Ладно! В конце концов, это теперь уже неважно! Сверни мне еще одну такую фигню! Мне понравилось!
Я немедленно повиновался. Света нервно закурила, выдержала эффектную паузу и, набрав побольше воздуха, твердо произнесла:
- Она залетела не от Андрея!
Я чуть не упал с кровати.
- Что ты сказала?
- Вовка! От этой твоей фигни, часом, не глохнут? Ты сразу скажи, пока я не втянулась! Она за-ле-те-ла не от Ан-дре-я!!! Теперь понял?
- Она, что, изменяла ему? -  от неожиданности услышанного я задал глупейший из всех возможных вопросов, и тут же съёжился, ожидая, что Света покатится от смеха. К моему удивлению, она не только не засмеялась, но ответила совершенно серьезно:
- Нет, что ты! Просто трахалась с одним там.
- Подожди, Свет! Это, по-твоему, не одно и то же?
- Нет, конечно! Изменяешь, это когда с тем же чувством делаешь.
- Не понял!
- Вот глупый! Ну, смотри! Допустим, я тебя люблю, - она опять сделала мне глазки, - И вот если я трахаюсь с другим, и думаю, что я его тоже люблю, вот тогда я тебе изменяю. А если это просто так, то это… так… Понял?
Интересная теория!
- Значит, она не любила того парня?
- Он ей вообще до лампочки был! Она Андрея любила.
- Ну, хорошо. А почему ты так уверена, что ребенок был не от Андрея, а от того?
Света засмеялась.
- Как бы он был от Андрея? Он так предохранялся! Разве что изолентой себе причиндалы не обматывал! А с тем все было без скафандра.
Я встал и тоже заходил по комнате. Затем свернул еще одну самокрутку, сел на стул и скомандовал:
- Так, Светка! Давай, рассказывай все, что знаешь, и со всеми подробностями!             

Рассказ Светы я предпочту привести здесь в моей редакции, то есть в переводе с ее языка на русский.
Наташа действительно любила Андрея почти до умопомрачения. То, что произошло можно объяснить как раз нашедшим на нее умопомрачением. Хотя, возможно, в основе ее поступка лежала банальная простонародная хватка и способность хитрить даже при самых романтичных отношениях. Наташа никогда не могла пожаловаться на отношение Андрея. Их роман был открытым. Ни разу Андрей не позволил себе сходить на сторону, о своих серьезных намерениях он успел раструбить друзьям и общим знакомым, при первом удобном случае, поехал знакомиться с родителями невесты, в общем – вел себя столь недвусмысленно, что и волноваться было Наташе незачем. Если бы он даже в какой-то момент изменил к ней отношение, то, с его порядочностью, конечно, все равно женился бы на ней из одного только чувства долга. Одним словом, другая барышня чувствовала бы себя как сыр в масле и с оптимизмом смотрела бы в будущее. Но не Наташа. От избытка ли чувств, или, повинуясь глубокому провинциальному инстинкту подозрительности, она вдруг начала тревожиться. Безо всякого повода. Моментами она ясно чувствовала, что по интеллекту и по воспитанию несколько «не дотягивает» до избранника. А на него с таким восхищением смотрели барышни из благородных семейств, среди которых, конечно, попадались и прехорошенькие! Встречались они с Андреем уже год с лишним, и вот на «лишнем» то и начались у Наташи переживания. Гарантий хотелось так, что даже имевшиеся, при всей их серьезности, стали казаться недостаточными. Эмоции наслаивались. Она стала переживать, если Андрей с простодушной похвалой отзывался о знакомых девушках. Когда он бывал в плохом настроении, она списывала это на угасающее чувство. Дошло до того, что серьезность Андрея в использовании противозачаточных ухищрений, стала казаться подозрительной. Она даже позабыла, что в основе этой серьезности лежало принятое в самом начале обоюдное решение, и Андрей просто вел себя как ответственный мужчина, от которого подруга сама потребовала осторожности. Конечно, если бы у Наташи нашлись мудрые советчики, продолжение истории, возможно, было бы иным, но… Мать Наташи строила жизнь с мужем в той же тональности, и если они с ней и обсуждали эту проблему, то это могло только укрепить ее в переживаниях. Светка же была патологически не способна дать подруге разумный совет, поскольку сама ничего не понимала в серьезных отношениях, всегда предпочитая менять мужчин, как колготки.
Дошло до того, что Наташе надоело ждать официального предложения и постоянно опасаться, как бы Андрей, грешным делом, не увлекся кем-нибудь на стороне. Умопомрачение должно было из помыслов перейти в действие. Разумеется, она могла просто потребовать свадьбы, но этого ей показалось недостаточным. Хорошо еще, если он окажется покладист. А вдруг, не на ту почву посев придется? Испугается еще такого напора, чего доброго! А, в конце концов, если оставить в стороне чувства, то что их с Андреем связывает? Общеизвестность связи? Порядочность Андрея? И всего-то! Тут надобно было что-нибудь более серьезное. И совсем забыла Наташа в своем умопомрачении, что еще недавно, в начале связи с Андреем считала для себя дерзостью хоть помышлять о браке «с таким парнем». Даже Свете как-то в исступлении кричала: «Для меня честь быть и его шлюхой!».
В один прекрасный день, Наташа вернулась с занятий  в крайне возбужденном и деятельном расположении духа. Она сходу попросила Свету исчезнуть вечером из комнаты и без обиняков разъяснила, что придет не одна. Соседка удивилась, ибо знала, что у Андрея есть квартира, свободная от родителей, и встречаться в общежитии им с Наташей незачем. Наташа, также без выкрутасов, призналась, что придет вечером с другим мужчиной. Конечно, будь на месте Светы существо менее легкомысленное, получила бы Наташа дружескую взбучку, и от помешательства излечилась бы. Но Света моралисткой не была, и ограничилась лишь праздным вопросом: «Зачем тебе? У тебя постоянный мужик есть! У него, что, кран на ремонте?». Наташа же, настроенная в тот день на откровенность, тут же открыла свой план: срочно забеременеть и предъявить Андрею счет, от которого он не отвертится. Этим и ограничились. Света с чистой совестью освободила на вечер плацдарм для подруги, да и позже не отказывала в этой мелочи – раз пять, или шесть еще.
Впрочем, открытость Наташи имела пределы. На самый важный вопрос: «кто был  любовником Наташи, как выглядел, и где его найти?», Света ответить не смогла. Наташа все устраивала так, что соседка не пересекалась с неизвестным. На просьбы рассказать о нем, описать его (в жизни и в постели), Наташа отделывалась загадочной улыбкой. Все, что стало известно Свете это имя. Договариваясь с ней в другой раз об организации вечера, Наташа обмолвилась: «Мы тут, дескать, с Евгением Ивановичем будем». И все. Даже о возрасте и социальном положении загадочного Евгения Ивановича Свете ничего у подруги выпытать не удалось.
Через некоторое время Наташа вдруг сообщила, что дело сладилось и с производителем пора рвать отношения, пока Андрей ничего не заподозрил. Еще через пару дней Наташа пришла в заметном раздражении и на расспросы подруги ответила, что возникла небольшая проблема: Евгений Иванович, похоже, влюбился по уши и в отставку подавать не желает. Наташа нервничала. «Господи, - повторяла она, - Еще чего доброго выслеживать станет, искать встречи… Как бы они с Андреем не пересеклись!». Однако через несколько дней, неожиданно повеселевшая Наташа, расцеловав Свету, в восторге сообщила, что проблему с Евгением Ивановичем решила раз и навсегда. «Просто послала его подальше! – пояснила она, - Так грубо, как только могла!». Больше Света о загадочном наташином любовнике не слышала ни от нее, ни от кого-либо другого. Тема закрылась.
С Андреем все прошло просто замечательно. Когда он, в очередной раз зашел за ней вечером, Наташа (вестимо, что в присутствии Светы – на всякий случай) сообщила о беременности. Андрей не испугался и не смутился, а, напротив, издал вопль восторга, подхватил подругу на руки и долго кружился  с ней по комнате под внимательным взглядом удивленной Светы. В хитрости Наташа превзошла саму себя. Она не стала тут же намекать на необходимость женитьбы. Более того, сама заявила, что не желает идти в ЗАГС с животом наперевес. Договорились, что сначала родится ребенок, а потом состоится свадьба. «Если, конечно, к тому времени не передумаешь, - сразу же добавила она, - Ты же знаешь, я на твою свободу не претендую». Говоря это, Наташа прекрасно знала, что ничем уже не рискует. По реакции Андрея, который все еще переживал бурную радость от услышанной новости, и который после таких слов принялся горячо возражать, было видно, что выкручиваться он не собирается, а там… Конечно, через пару месяцев о грядущем продолжателе рода узнают мама с папой, и уж они так насядут на Андрея, что у роддома он будет ее, как миленький, встречать со штампом в паспорте. А уж под венец с животиком - и ничего, и пойдут! «Хоть и не хотелось, конечно…». Тут-то кто виноват? Не сама решила, предки настояли, а против них ведь не попрешь, не правда ли, любимый?… Вот вам и сказка про гуся – вот она и вся!

Выслушав рассказ Светы (на самом деле, бессвязный, постоянно прерывавшийся сушкой волос, требованиями очередной самокрутки, флиртом, и прочими досадными пустяками) я даже не понял, как мне нужно на него реагировать. Информация предполагала размышление, а размышлять в присутствии недалекой и, вдобавок, сексуально озабоченной барышни, не хотелось. Всплывшие мысли и эмоции я заставил себя подавить.
- Ладно, Светочка! Спасибо за рассказ. Ты мне очень помогла! – сказал я, - Теперь мне пора идти.
- Что, вот так сразу и уйдешь? – Света снова присела на кровати и томно потянулась, - А хочешь, я чайку заварю?
Чайку мне совсем не хотелось, но и отказываться почему-то показалось невежливым, поэтому я на секундочку заколебался. Однако, как только Света (не дожидаясь, пока я отвечу) извлекла на свет божий кружку, из которой собиралась меня потчевать, все сомнения незамедлительно исчезли. Кружка выглядела чудовищно. «Господи! – подумал я, - если бы каждый таракан, который в ней ночевал, платил по рублю за ночь, девочка уже была бы богатейшей в городе невестой!». Тут же я заметил, кстати, что не слишком чистый чайник стоял на полу, возле светиных сапожек.
- Нет, дорогуша! Спасибо, как-нибудь в  другой раз! – решительно выпалил я со всей решительностью.
- Ладно…  Ловлю на слове! – все также томно произнесла Света, вставая, чтобы проводить меня.
Когда мы подошли к двери, она нежно прильнула ко мне, и я почувствовал тонкие длинные пальцы на моём затылке.
- Ты, правда, заходи… - прошептала она, - А то мне здесь одной так скучно…
- Ну, само собой… - я уже начинал чувствовать себя совсем неловко.
Света вдруг игриво улыбнулась:
- Заходи! Если честно, у меня стоит на умных мужиков!
«Как и на всех остальных, дорогуша!» – подумал я, перед тем, как дверь за мной захлопнулась.

Медленно шагая по бесконечным коридорам общаги к выходу, я «переваривал» ощущения. Откуда берутся такие чудеса природы, как Света? Во времена молодости моих родителей она вряд ли окончила бы школу. Ожидало бы ее ПТУ, или скромное раннее замужество и домохозяйство. А теперь – поди ж ты! – университет! И что забавно, наверняка сумеет неплохо устроиться в жизни. Вариант первый. Из соображений престижа останется в науке. Найдет, к кому подлизаться, и годам к сорока еще и диссертацию накропает. И ничего фантастического в этом нет. Вот у нас один покойный профессор принципиально брал в ученики всякое ничтожество. Нет, начал с того, что выпестовал-таки двух «звездных мальчиков», но вскоре в этом раскаялся. Самостоятельные больно оказались, амбициозные, к сединам его почтение имели только в заслуженную меру. А бездари – дело другое. Такой, прежде всего, скоренько не защитится. Лет десять в учениках проходит, а вернее – на пузе проползает; все подарками заваливать станет, в трудную минуту помогать. А как защитится, всю жизнь помнить будет, кто ему путь осветил, да в люди вывел! Что ни праздник – опять же с подарками явится, что ни просьба – исполнит. А если кто из этих с амбициями дерзнет в величии мэтра усомниться, того верные червячки тотчас и затопчут – числом возьмут! Вариант второй. Попадется ей в череде сменяемых мужиков какой-нибудь с хорошим достатком, да и влюбится в по самый галстук, и женится по самоличному почину, да еще и доволен будет. Вот тебе и путь в Версаль! И притом, что интересно: вроде барышня и с дыркой в голове, и клейма на ней ставить негде, и образованием не пахнет, а раздражения не вызывает. Иной и меньше дурак, и вести себя умеет, а выносить его бывает невозможно. А тут… Даже приятность в общении какая-то есть! Я как-то спросил у Вольского: почему, мол, иногда законченные дураки могут вызывать симпатию? Он мне хорошо тогда ответил: «Полный дурак подобен животному. А хороший человек животных любит». Да, и, в конце концов, говорят, конечно, о Свете разное, но не припомню, чтобы кто-нибудь на нее жаловался. Плохого она никому не сделала. Ума нет, чтобы дурное замыслить! Если и обидит, то только по легкомыслию, а узнает о том, глядишь – еще и переживать станет, и вину заглаживать. А вот, кто не совсем дурак, тот и зол бывает: мучается неполноценностью. Большого ума лишен, а, чтобы гадость сотворить, и малого хватит. И вообще. Веснушки у нее, пожалуй, все-таки симпатичные, и волосы хорошие. Так посмотреть – да, наверно, и счастлив будет богатый «папик», который на нее нарвется! Причем и нарвется то не по ее умыслу, а по ее везению. Кстати, спасибо ей! Про Наташу, она всю подноготную рассказала. Со всеми животрепещущими подробностями. Я, по правде, идя к ней, на информацию такого уровня даже и не рассчитывал. Так, шел больше для очистки совести, а тут вот как обернулось. Даже обидно стало, что я ее за такое дело не отблагодарил: мало того, что от сожительства отказался, так еще и чайком побрезговал. Настроение было такое, что хоть сейчас беги за конфетами и букетом цветов. «На, мол, подруга! За ценнейшую информацию. Большое тебе человеческое спасибо!». Впрочем, такая форма благодарности могла оказаться опасной. Появись у нее на пороге с цветами, она пожалуй, тут же у порога тебя и завалит! Лучше все-таки проявить благодарность в другой раз и в другой форме. А безопасная форма всегда отыщется. Было бы желание сделать человеку хорошее!
И тут ход моих мыслей оборвался. Вам когда-нибудь приходилось идти по туннелю, навстречу движущемуся локомотиву? Мне, откровенно говоря, тоже не приходилось, но я, все же, полагаю, что это ощущение подобно тому, которое я пережил в описываемый момент. Навстречу по коридору, совершенно заслонив перспективу, двигался размашистыми шагами парень, росту не меньше двух метров с лишком. А в объеме он превосходил меня, по меньшей мере, вдвое. Причем он не был тучным – просто такого широкого сложения. Безразмерная физиономия позволяла предположить в нем мрачный характер. Суровые глаза из-под насупленных бровей издалека смеряли меня с ног до головы, и взгляд этот не предвещал ничего хорошего. Я понял, что, по всей видимости, это и есть легендарный великан с экономфака, держащий в страхе обитателей общежития. Не увидев в его громадных лапищах пресловутого букета из табуреток, я с облегчением вздохнул, и, не замедляя шага, продолжал идти навстречу: не хватало еще, чтобы он подумал, что я испугался! Приблизившись, я еще более поразился. Спереди в его штанах выпирало просто нечто! Не дай бог робкой барышне увидеть такое на ночь! Но не успел я как следует позавидовать его мужскому достоинству, как мелькнувшая сбоку красная пробка на узком горлышке, выдала обман зрения. Выпиравший предмет оказался всего лишь литровой бутылкой водки, которую бугай, каким-то необъяснимым образом, умудрился запихнуть в карман широких тренировочных штанов. Хотя, конечно, я прошу прощения у читателя. Вы совершенно правы: воспитанный человек не должен говорить «всего лишь», когда речь идет о литровой бутылке водки… И тут – меня осенила неожиданная идея!
- О! Здорово, братан! – воскликнул я, как ни в чем не бывало, - Как дела вообще?
- Ничё! Нормально! – ответил он, с удивлением всматриваясь в мое лицо. В конце концов, мало ли с кем когда-то пришлось выпивать. Всех и не упомнишь!
- Кстати, старичок, хорошо, что я тебя встретил! – продолжил я, - Тут тебя Светка из триста восемнадцатой просила зайти. И чем быстрее, тем лучше!
- А-а! – просиял он, - О-кей! Ну, типа спасибо, братан! Будь здоров!
Великан протянул мне лапу и наградил рукопожатием, после которого я понял, что музыкантом уже не смогу стать, если даже очень захочу. Затем он ладонью пригладил волосы, пощупал через штаны бутылку водки, чтобы убедиться в ее целости, приосанился и потопал дальше.         
«Вот и славненько! - подумал я, - Вот и сделал я Светочке доброе дело. Этот от грязной кружки не отвернется. Да и сладостей к чайку у него целый литр. В общем, ближайшие пару часов мой добрый ангел Света не будет испытывать недостатка в мужском участии!». И улыбаясь, как праведник, я вышел из общежития. Приятно все-таки отплатить человеку добром за оказанную услугу! 

Оказавшись на пустынной улице, я примостился на скамеечке, дабы поразмыслить о полученной информации и прикинуть дальнейший порядок действий. В насильственную смерть Наташи я по-прежнему отказывался верить. Но, получалась, всё же, любопытная ситуация. Если сделать усилие, и принять убийство Наташи как аксиому, то после рассказа Светы, наконец, в деле всплывает первая версия: ревность некоего Евгения Ивановича. Допустим, что этот Евгений Иванович по уши влюблен в Наташу и разрыв в грубой форме, его не успокоил. В этом случае, он мог следить за ней, собирать информацию, и прочее. Тогда он, конечно, должен был узнать, что у Наташи есть парень, с которым у нее более чем серьезные отношения. А раз так, разве не мог он, терзаемый ревностью, незаметно находиться рядом, идя всюду по пятам? Почему бы и нет?! Тогда, представим себе: он мог последовать за нами и на базу. И что тогда? Ночью, под дождем он стоит под окнами банкетной и видит веселящуюся Наташу. Видит, как они ссорятся с Андреем, как она, танцует со мной, почти вися на мне. Затем ее выносит Сергей, я иду следом. Он, крадучись, идет за нами, и подслушивает за дверью. Слышна непонятная возня; он ведь не знает, что это мы с Серегой вытаскиваем застрявшее одеяло. Он слышит, как пьяная Наташа говорит: «Дайте поспать, извращенцы!». Господи, да он что угодно мог подумать! После нашего с Серегой исчезновения он, в припадке бешеной ревности заходит к спящей Наташе и… И что? Вот именно. Никаких следов насилия нет. Да, чепуха это! А я уже целый роман выдумал! Хотя, если эта версия правильна, то она могла бы объяснить и ночное покушение на Андрея в парке. Взбешенный ревнивец, отвергнутый любовник на такое вполне способен.
Ясно было одно: этого Евгения Ивановича все-таки стоило найти, хотя бы для очистки совести. Хотя на практике это тут же представилось мне маловероятным. Думаю, Евгениев Ивановичей в городе не меньше сотни. Ни одного критерия для отбора нет. Кроме ныне покойной Наташи, его никто из нашего круга не видел. Ну, ладно, может быть и найдем, за что зацепиться.  Только в любом случае... Правду о Наташе надо рассказать Андрею. Потрясение, конечно, его ожидает еще то! Но, может быть, это как раз его и излечит? Может он больше не станет мучиться из-за барышни, которая так с ним поступила? И уж тогда поиски несуществующего убийцы, наконец, прекратятся.
Я взглянул на часы. Было около двух часов пополудни. «Работай, Владимир Антонович, - сказал я себе, - Солнце еще высоко!». Самое время было позвонить Андрею и назначить ему встречу. Я встал и оглянулся. Только теперь я заметил, что на другой скамейке, метрах в ста от меня, сидел подросток в желтой ветровочке, неумело покуривающий сигарету. Тот самый, которого утром я видел в моем дворе. Странно, черт побери! Странно. 


Глава 12
Которая в американском издании романа будет опущена цензурой из-за повышенного содержания холестерина.

В начале четвертого я уже сидел в «Платиновом коте», ожидая Андрея. Я намеренно прибыл на место встречи раньше, чтобы до его прихода спокойно перекусить и поразмыслить о том, как следует начать беседу. В другой ситуации было бы вполне естественным делом разделить трапезу с Андреем, но теперь я понимал, что весть, которую ему придется услышать, вряд ли будет способствовать пробуждению его аппетита. Заказав, для начала, стаканчик пива, я принялся за изучение меню. Оказалось, что в «Коте», за относительно высокую, но вполне оправданную плату, можно не только выпить, но и хорошенько поесть. Меню, конечно, не отличалось ресторанным разнообразием, но подбор блюд был более чем в моем вкусе. Уже потом, после описываемых событий, я стал завсегдатаем этого заведения, искренне полюбив работу здешнего повара, но все это было впереди, а теперь меня ожидал гастрономический сюрприз. Изучив меню, я немедленно заказал большую порцию греческого салата, бульон с гренками и фирменное горячее блюдо «Кошачья радость». Длинноногая официантка, которая, похоже, узнала меня после нашего с Андреем ночного визита, и была особенно приветлива, присоветовала заказать еще пива.
- Ждать придется долго, - пояснила она, - повар у нас только один, и он терпеть не может спешки. Над каждым кусочком возится так, как будто к нам президент заехал.
Я в ответ широко улыбнулся и закивал: «Это хорошо, мол, что над каждым кусочком возится! Давайте, мол, еще пивка!». 
Сначала передо мною предстали второй стаканчик пива и, с небольшим промежутком, греческий салат. Сюрприз первый! Вместо привычной в нашем городе брынзы, в нем оказался настоящий мягкий, соленый европейский овечий сыр – похоже, что немецкий – не столь дорогой и изысканный, чтобы есть его без сопровождения, но для греческого салата как раз идеальный. Прочие ингредиенты радовали свежестью и живой стромкостью. А маслице! – хорошее, кристально чистое оливковое масло, которое только и предполагается добавлять в греческий салат. Хотя некоторые ревизионисты последнее время допускают подсолнечное. Нет, батеньки! Подсолнечное маслице создано для салатика из соленых огурцов. Вот тут-то ему самое место! Причем, если вы не враг своему языку, берите только нерафинированное, самое ароматное и вкусное масло – со всеми его канцерогенами  - игра стоит свеч! Огурчики лучше брать домашнего посола – хрустящие и остренькие, в крайнем случае – базарные, но ни в коем случае не фабричные. И, подчеркиваю – соленые, а не малосольные, или маринованные. Последние вообще «немцы придумали, чтобы побольше денег загребать». Ими ни водку по-человечески не закусишь, ни салат не заправишь. Так вот смешать нарезанные огурчики нужно с репчатым луком, нерафинированным маслом, и сахарком (побольше, побольше!), потом дать всему этому делу настояться часок, чтобы огурчики и лучок с сахаром образовали сок, который внизу плошки соберется вместе с маслицем. А перед употреблением следует все это снова хорошенечко перемешать. Сочетание огуречной остроты, сахарной сладости, и масляной нежности неподражаемо усладительно! Кстати, после употребления, великое есть удовольствие – подобрать чайной ложечкой смесь масла со сладким рассольно-луковым соком. Некоторые, опять-таки, ревизионисты предлагают добавлять нарезанную кубиками отварную картошку. С точки зрения марксистско-ленинской науки, это признается практически допустимым, но теоретически спорным: не та чистота вкуса. В любом случае, рекомендую усилить органолептические ощущения одной-двумя маленькими рюмочками холодной водочки (в данном случае – лучше лимонной, домашнего настоя). Вот, одним словом, для чего благодатно хорошее подсолнечное масло. А в греческом салатике оно, повторяю, просто непростительно.
Наконец, последним приятным штрихом, относящимся к салату, оказалась отдельно принесенная склянка хорошего малинового уксуса. Вот, это заведение! Знают-таки, что настоящий чревоугодник никогда не откажется сдобрить салатик лишней порцией уксуса – по своему, и своему только вкусу! Помимо того, что в зеленых салатах уксус великолепно сочетается с оливковым маслом и неподражаемо возбуждает аппетит, в слегка повышенной концентрации он способствует благорастворению поглощаемых жиров. Это позволяет съесть много, без мук и пыхтения, свойственных начинающим чревоугодникам и американским гамбургеропоклонникам. Вдобавок, уксус значительно облегчает дальнейший процесс пищеварения и чрезвычайно способствует легкости послеобеденного дыхания, что в свое время отмечал еще старина Рабле. Имеется в виду, конечно, только натуральный уксус хорошего качества – лучше французский, или немецкий, на худой конец – испанский, винный, или ягодный. Экономить на уксусе вредно для здоровья. Разведенная водой уксусная кислота, полученная химическим путем из опилок, к которой наших сограждан приучила советская власть, противопоказана. Действие ее обратно вышеописанному. Она портит вкус, а в особенности - запах блюда, подавляет аппетит, и отравляет организм, способствуя изжоге и развитию гастрита. Впрочем, при случае, я обязательно напишу специальный трактат «О пользе хорошего уксуса для благоусвоения калорийной пищи».
Минут только через десять после того, как я покончил с салатом и пивом, появился, наконец, бульон, и это был второй сюрприз. Я так и просиял от восхищения. Прежде всего, мисочка была вполне «в пропорцию моей утробе». А в мисочке-то, в мисочке…! Ой, мама! Явно этот бульон стоил жизни хорошо откормленному петушку. Янтарное чудо пахнуло мне в лицо изумительным ароматом, как только оказалось на столе. Сверху плавали не какие-нибудь там кружочки жира – нет! Совершенно как это предусматривает домашняя кухня, жир покрывал поверхность бульона целиком, и когда я впервые нарушил гармонию девственного блюда ложкой, капельки, стекая с нее, превратились в играющем жирном слое в блестящие золотистые бусинки. Так и надо, согласно всем канонам чревоугодия! Более того, посреди этого великолепия с подкупающей элегантностью плавал вареный пупочек, а на блюдце предусмотрительно находилась малюсенькая вилочка, предназначенная для того, чтобы его выловить. Ну, надо же! Похоже, что здешний повар оказался моим братом по разуму. Когда я на досуге размышлял о том, чем бы я потчевал посетителей, если бы на старости лет вздумал открыть харчевню, я всегда приходил к выводу, что добавление всего только одного пупочка в миску бульона будет проявлением самого хорошего тона, и самого искреннего почтения к трапезничающим. И, представьте себе, о маленькой изящной вилочке для вылавливания пупочков я тоже задумывался. Нет, положительно, гениальные идеи носятся в воздухе! Пупочком, однако, эстетство здешнего повара не ограничилось. Вместо банальных гренок, принесли в отдельной плошечке соленые ржаные сухарики, какие обычно подают к пиву, в количестве, достаточном, чтобы при желании я мог превратить бульон в густейшую тюрю. С наслаждением принимая ложку за ложкой горячего и ароматного бульона, мягко хрустя чуть размоченными сухариками, и останавливаясь только для того, чтобы добавить их в быстро пустеющую миску, я уже начал задумываться о том, что должно собой представлять фирменное блюдо.   
«Кошачья радость» превзошла мои самые смелые ожидания. Представьте себе широкие тонкие ломти подкопченной ветчины – с дымком – скрученные в толстенный многослойный рулет с хорошим сэндвичным сыром, а затем отлично пропеченные в кляре. Каково! Два громадных рулета покоились на широкой тарелке в окружении подогретых маринованных лисичек, зажаренных до сворачивания ломтиков слегка подсоленного бекона, и густого тертого шпината, хорошенько тушеного в сливочном масле с растворенным бульонным кубиком. Одним словом – шедевр, несомненнейший шедевр, причем для истинного гурмана, способного слопать это роскошество до последней крошки после жирнейшего бульона, и не умереть от печеночной колики! Все это, к тому же, принесли совсем горячим, с парком. Еще и тарелку подогрели, в лучших традициях. Еще не зная, что прячется в кляре, я спешно отрезал большущий кусок от ближайшего ко мне рулета, и решительно отправил его в рот… Как говаривал Роберт Стрит, «большего сказать об оргазме мы не в состоянии». Тут же я нервно воткнул вилку в гору лисичек, и, задыхаясь от восторга, выпалил: «Пива!». Красотка-официантка, весело улыбнувшись, кивнула и, пометив в блокнотике очередную, проглоченную мной, наживку, бодренько упорхнула за стойку. Меньше чем через минуту, она уже вернулась с кружкой холодненького «Толстяка». Не переставая аппетитно жевать, я поблагодарил ее кивком, отпил большой глоток, и сконцентрировал все свое существо на гениальном блюде. Боже ты мой! «Декамерон» Пазолини заканчивается словами: «зачем нужно создавать шедевры, если о них так приятно просто мечтать?». Думаю, что к кулинарным шедеврам это не относится. Создавайте, создавайте, голубчики, да побольше!
Надо ли объяснять, сколь решительно я расправился с попавшим мне под горячую руку произведением искусства? С купеческим благодушием вытерев губы салфеткой, я принялся не спеша прихлебывать пивко. Тут передо мной вновь выросла длинноногая вестница богов с  вопросом, который в данной ситуации напрашивался сам собой: «Не желаете ли заказать десерт?». Я мысленно пролистал меню и мысленно же споткнулся на одном из его пунктов.
- А, позвольте узнать, блинчики вы как подаете? – спросил я прекрасную деву.
- Как скажете! – ответ превзошел мои ожидания.
Я азартно потер ладони:
- Так! Значит штук десять-пятнадцать, чтобы почти плавали в масле, и сахарку побольше! Вот! Пожалуйста!
Официантка с удивлением подняла бровь и пристально посмотрела на меня.
- Что-то не так? – встревожился я.
- Нет-нет, не беспокойтесь! – она хихикнула, - Все сделают так, как вы желаете, только...
- Только... что?
- Да вот, думаю, в каком кармане у вас запасная печень?
Я улыбнулся:
- Ни в каком! Она вшита внутрь. Стоит там как сопроцессор на компьютере.
- Господи, ты, боже мой! -  милая девушка засмеялась, как колокольчик, - Если бы каждый день приходили такие клиенты! Петя там для вас готовит и улыбается во всю рожу – просто сияет весь!
- Петя?
- Наш повар. Его самого хлебом не корми, только дай почувствовать, что в зале кто-то лопает его стряпню за милую душу. Смысл жизни, любимое дело, понимаете ли!
- Как не понять, ангел мой!
Она упорхнула, и через пару секунд из кухни донесся радостный смех повара. О! Так смеются торжествующие супермены в американских фильмах!   
Если я скажу, что блинчики на сто процентов соответствовали моему заказу, то прочие разъяснения окажутся излишними. Когда последний исчез в моей ненасытной тушке, передо мной вновь возникла официантка, явно уже не сомневавшаяся, что фантазия клиента не истощилась. На сей раз, я заказал чай с мятой и малюсенькую рюмочку коньячку для лучшего пищеварения, а пока мою очередную прихоть заваривали и наливали, я предусмотрительно свернул толстенную самокрутку.
Сразу опрокинув рюмочку, я с удовольствием отхлебнул чайку, и с невыразимым наслаждением чиркнул спичкой. Покуривая с самым удовлетворенным видом, я все же размышлял о том, что в общественном заведении настоящему гурману невозможно реализоваться во всей своей порочности. Ну, допустим, знаете, как я ем жареного гуся с яблоками? Рассказываю. Кусок гусика и кусок яблока следует наколоть на вилку одновременно. Но это только половина дела. Рядышком должна стоять плошечка с горячим гусиным жиром, в котором субстанцию, наколотую на вилку, следует хорошенечко смочить, и только после этого допустимо отправить все это в рот. Внимательный читатель заключит из сказанного, что жареного гуся следует употреблять непосредственно после приготовления, иначе, откуда взяться горячему жирку? На следующий день гусь, независимо от того, разогревался ли он в микроволновке, или в классической духовке, неизбежно частично теряет вкусовые качества. Из этого, в свою очередь следует, что настоящий гурман обязан съедать гуся целиком, не оставляя его бренных останков на следующий день. Вообще, один из основных принципов доктринального чревоугодия – «не доедай завтра то, что ты можешь съесть сегодня!». Блюда наиболее вкусные, следовательно, стоит готовить в расчете на то, что предстоит много свободного времени для их уничтожения. Тот же гусь, поэтому, более всего уместен в праздничный, или выходной день и – увы! – исключительно в домашней обстановке. Даже в самом лучшем заведении, кто, скажите на милость, подаст вам целого гуся, да еще и свеженького? Такой заказ за полчаса не исполнишь! Кто догадается принести плошечку с жиром? Вот то-то же! Да и макать большие куски в жир – по-старинному – в общественном месте будет как-то неловко. Так что истинное святилище доктринального чревоугодия – это дом!         
Кстати, для желающих провести вышеупомянутые опыты в сфере гусеедения, должен заметить, что они могут быть опасными для тех, кто не владеет техникой оптимизации пищеварения. Наилучшей из известных техник я лично считаю французскую. Перед обильной и калорийной трапезой желательно принять немного аперитива - легкого напитка, повышающего аппетит. Для этой цели прекрасно подойдут сухое вино (предпочтительно – белое), легкое светлое пиво, пастис, экстрасухой «Мартини», или что-нибудь иное  в этом духе. Аперитив подаст сигнал вашему желудку и кишечнику о предстоящей трапезе, настроит их на должную активность, и будет способствовать наилучшему выделению пищеварительных соков. Тут же кстати будет принять немного свежего салатика с уксусом. Свежая клетчатка способствует усвоению белков, а уксус усиливает действие желудочного сока. После такого вступления можно приступать к сколь угодно калорийному основному блюду, не забывая при этом запивать его чем-нибудь слабоалкогольным. По окончании трапезы переходим к дижестиву. Здесь хорош любой горячий напиток в сочетании с рюмочкой-другой чего-либо высокоградусного – вроде коньячка, или абсента. Крепкий алкоголь в сочетании с горячим питьем растворяет жиры, что значительно облегчает работу пищеварительных органов.
Эффективность и чрезвычайная полезность этой техники для организма доказана многовековой практикой. Благодаря этой методе, французские гурманы могут наедаться до отвала без последствий для фигуры и с презрением смотреть на американцев, которые жиреют на изысканных диетах. Русскому чревоугоднику мы можем предложить вариант этой техники, модифицированный с учетом отечественных условий и традиций. В качестве аперитива используется первая рюмка водки, которая закусывается квашеной капусточкой. Последняя рюмка со стаканом чая служит дижестивом. Остальной объем бутылки используется в качестве сопровождающего напитка, и в будние дни может быть заменен горячим бульоном.
Вот так, дорогие мои, истинное чревоугодие – это искусство! Увы! – искусство, находящееся на задворках нашего суетного мира! Наши сограждане едят не больше раза в неделю. Шесть дней из семи они доедают. Нынешнее время, поощряющее прочие человеческие слабости, об этой – самой безобидной - вспоминает редко. Почему, например, для эротоманов выпускают журналы с фотографиями хорошо сервированных голых баб, а для гурманов не предусмотрено журналов с хорошо сервированной едой? Стоило бы когда-нибудь взяться за такой проект! Это была бы «эротика для обжор». Однажды мы обсуждали эту проблему с Карлом Штольцингом. И в ходе обсуждения возник любопытный теоретический вопрос: чем в данном случае эротика отличалась бы от порнографии? Мы сошлись на таком решении: когда на фотографии красиво запечатлена отбивная – это эротика; а если на фотографии кто-то с аппетитом поедает отбивную – это уже порнография.

С последним глотком чая, на пороге возник Андрей. Трехдневная щетина и свитер, по цвету плохо вязавшийся с мятыми брюками, свидетельствовали о том, что последние дни он мало заботился о внешности, и был целиком поглощен следствием. Впрочем, похоже было, что он ожидал от нашей встречи хороших новостей: Андрей был оживлен, даже суетлив. Не успела за ним захлопнуться входная дверь, как он крикнул в сторону барной стойки: «Будьте любезны, кружечку «Толстяка»!», и стремительно направился к столику. Мы обменялись быстрым рукопожатием.
- Вован, ты пиво будешь? – тут же поинтересовался Андрей.
- Да, нет, старик, спасибо! – поспешил ответить я, - следующая кружка перельется через край. Видишь ли, я тут очень неплохо перекусил до твоего прихода.
- Что, вкусно кормят?
- Моей рекомендации будет достаточно?
- Более чем! Ты обжора известный!
- Не обжора, а доктринальный чревоугодник! – я наставительно поднял палец, - Так что ты пей себе пивко, а я просто покурю!       
Тут официантка поднесла Андрею кружку, и он, с удовольствием сделав хороший глоток, и, тоже закурив, весело посмотрел на меня:
- Ну, валяй, Шерлок, что ты там откопал? Мне просто не терпится! Так что давай: «Элементарно, Ватсон!», и далее по тексту!
Я тут же сделался серьезным. Ситуация складывалась так, что резать лучше было без наркоза.
- Я бы, скорее, сказал: «Кошмарно, Ватсон!». Короче, все по порядку…
Весь наш разговор со Светой, не исключая даже «романтических» оборотов, чтобы, не дай бог, ничего не упустить, я пересказал Андрею в деталях, благо помнил все, до последнего междометия. Когда я вплотную подошел к главному, мой приятель стал меняться в лице. Он весь превратился в слух, и рассеянно стряхивал пепел на стол, хотя перед ним стояла чистая пепельница. В этот момент, я подумал, что, возможно, стоит его немного пожалеть, подготовить, заставить накатить еще пива, но, собрав волю в кулак, выложил всю правду наотмашь. Андрей обхватил голову руками
- Бля-я-а-а-а!!! –  никогда не предполагал, что он способен так кричать. Даже когда обнаружили тело Наташи, кажется, он вел себя тише.
Испуганная официантка тотчас подлетела к столику:
- Господи! Что случилось?!
Я почувствовал, что на объяснение вроде: «Знаете, у парня на днях скоропостижно умерла беременная невеста, а теперь он узнал, что она ему изменяла, и ребенок был не его», у меня нет нравственных сил, и решил обратить дело в шутку.
- Он в восторге! - спокойно сказал я, улыбаясь до ушей, и включая обаяние на полную мощность, - Он еще никогда не пил такого свежего пива!
Милая барышня просто опешила. Прежде чем вернуться за стойку, она выдавила улыбку – довольно растерянную. А в ее глазках, которые, как мне показалось, стали немного больше, я прочел: «Вы, ребята, кажется большие оригиналы!». 
Дальше было проще. Первый шок у Андрея миновал, и я мог спокойно закончить рассказ со всеми неприятными подробностями. Единственное, о чем я предпочел умолчать, это о подростке в желтой курточке. Еще не хватало, чтобы Андрей воспринял это как дополнительное доказательство насильственной смерти Наташи! Оставшуюся часть рассказа Андрей слушал спокойно, но его абсолютная подавленность бросалась в глаза. Вот теперь самое время было начать его утешать.
- Послушай, старина! – этот довод я продумал еще по пути в «Платинового кота», - Я вообще то, думаю, что хорошо, что ты все это узнал. По крайней мере, ты знаешь, что потерял только Наташу… А ребенок был не твой.
Андрей исподлобья взглянул на меня:
- Ага! Только получается, что я потерял ее не один раз!
Довод не сработал. «Любит, черт побери! Все равно любит!» - подумал я. Надежда на то, что, узнав об измене Наташки, и ее мелочном расчете, Андрей плюнет на дальнейшее расследование, растаяла, как дымок от самокрутки. Разговор зашел в тупик.
- Посчитайте, пожалуйста! – крикнул я официантке.
- Пиво отдельно? – отозвалась она из-за стойки.
- Вместе!
Андрей как-то странно посмотрел на меня:
- Спасибо…    
Тут произошло вовсе неожиданное. Пока мы беседовали, в баре работало радио, неизменно настроенное на музыкальный канал. И вот – как всегда, в конце каждого часа, - зазвучала классическая музыка - хрестоматийный оффенбаховский канкан из «Прекрасной Елены». Андрей оглядел бар еще более странным взглядом, криво улыбнулся, медленно встал и пустился в пляс, лихо задирая коленца. Признаюсь, ничего более жуткого я в жизни не видел! Похоже, что по-настоящему мне стало жаль Андрея, не когда он увидел мертвую подругу, не на похоронах, не во время безумного разговора с Вольским, а теперь – когда он плясал: очумело, высоко вскидывая ноги, и неумело подпевая.
Официантка с полным недоумением посмотрела на танцующего Андрея, а затем – вопросительно – на меня: «Что, мол, на сей раз?». Я взял себя в руки, не теряя времени, подбежал к стойке и доверительно зашептал:
- Знаете, это он всегда так радуется, когда его угощают… Ну… ценит человек внимание друзей! Извините, я должен был иметь это в виду… Не надо было платить за его пиво… - и, прежде чем барышня успела покрутить пальцем у виска, я продолжил, - Кстати, сколько я должен?
Щедрые чаевые обеспечили лояльность девочки к моему эксцентричному приятелю. «Как кстати, - подумал я, - что успел до прихода Андрея сделать хороший заказ. А то бы нас больше не пустили. Было бы обидно. Тут вкусно!».
Канкан был прерван позывными очередного выпуска новостей, и Андрей немедленно остановился, как будто кто-то нашел на нем кнопку «Выкл.», и нажал. Я подошел и, слегка подталкивая сзади, заставил его выйти из бара. Перед тем, как за нами закрылась дверь, я услышал голос официантки: «Приходите еще!», и успел почувствовать некоторое облегчение от удачно разрешившейся глупейшей ситуации.
Выйдя на улицу, Андрей разразился истерическим смехом. Ничего не оставалось делать, как дать ему хорошую оплеуху, и усадить на ближайшую лавочку. Должно быть, со стороны это было похоже на семейную ссору педиков. Андрей рассеянно пошарил по карманам, нашел, наконец, сигареты и нервно закурил. Некоторое время мы молчали.
- Спасибо… - наконец пробормотал Андрей, начиная выходить из ступора, - Всё! Я в порядке!
Он встал и начал ходить взад-вперед.
- Евгений Иванович… Евгений Иванович… Блин! И кто это может быть?
- Понятия не имею, Андрюха! – только мне и оставалось ответить.
Андрей опять сел.
- Ну, ведь кто-то должен был видеть их вместе!
- Ты предлагаешь поместить объявление в газете?
- Действительно… А что тут вообще можно предложить?
- Да, боюсь, что ничего! Сколько ты знаешь Евгениев Ивановичей?
- Ну… Трех точно!
- А я пятерых! А в городе их, думаю, не меньше сотни!
- Да вот то ж…
- Угу! И это при условии, что наташкин Евгений Иванович местный, а не какой-нибудь командировочный из Гуся Хрустального!
Мы снова замолчали. Андрей прикурил вторую сигарету от первой.
- Слушай! – вдруг сказал он, - Так ты говоришь, что ее вещи еще в общаге?
- Ну, да!
Андрей вскочил.
- Поехали туда! Немедленно!
- Это еще зачем?
- Может быть, там ее записная книжка! Или еще что-нибудь найдем!               
-  Скажи еще, что у тебя есть санкция прокурора на обыск!
- По-твоему, Светка хотя бы отдаленно представляет себе, что это такое?
- Исключено! А если, она просто начнет вредничать?
- Накачаем ее водкой и перероем там все к чертовой матери!
Я замешкался. Возвращаться сегодня к Свете не хотелось. Но, с другой стороны я понимал: стоит сегодня вечером Наташиным родителям приехать за вещами – прощай последняя надежда вычислить Евгения Ивановича.
- Черт с тобой, поехали! Только если Светка вспомнит еще какие-нибудь подробности, обещай, что обойдемся без канкана!
- Обойдемся! – твердо сказал Андрей, - Я уже готов к любой новости… Блин!
Он решительно погасил сигарету, и мы немедленно направились в сторону ближайшей автобусной остановки.       

За Светкиной дверью чувственно надрывался «Мумий Тролль». Похоже, барышня врубила магнитофон на полную мощность, поэтому стучать пришлось долго и громко. Моя новая знакомая открыла дверь в еще большем неглиже, чем в прошлый раз, и пахло от нее не яблочным шампунем, а водочным перегаром. Поглядев на нас поначалу с легким недоумением, которое у пьяных всегда бывает очень выразительным, она расплылась в радушной улыбке, и тут же повисла у меня на шее с радостным визгом. Так же она приветствовала и Андрея.
- Это там кто, лапа?! – раздался из глубины комнаты громоподобный бас с пьяной ноткой.
Светочка схватила меня за руку, а Андрея за край свитера, и безапелляционно потащила внутрь с криком: «А это вааще мои самые клёвые  дружбаны! Знакомься!».
Опаньки! В Светкиной комнате, которая из-за этого казалась меньше, царственно восседал великан экономист, двумя пальцами держа большую кружку с чайком – ту самую, от которой я отказался. Его раскрасневшаяся физиономия выражала безграничное довольство жизнью, и на сей раз показалась мне даже обаятельной. Полупустая бутылка водки возвышалась тут же на письменном столе, а из закуски я заметил только два крошечных кусочка сыра, демократично расположившиеся на салфетке. Светочка подошла к гиганту и ласково потеребила его уже и так порядком взъерошенные волосы.
- Павлюня, знакомься! – сказала она, подавляя пьяный «ик», - Это такие ребята…
- Какие люди!!! – вскочил он, не дослушав, как только увидел меня, - Дружбан! Дай пять!
На секунду потеряв сознание в его искренних объятиях, я увидел, как опешившая Светка присела на ближайший стул.
- Вы что… ик!... типа, знакому… То есть мы… То есть му… То есть… ик!... знакомы, типа?
- Да это ж дружбан мой! – проорал Павлюня, наливая в два стакана грамм по сто двадцать водочки, - Садитесь, пацаны, ща бухнем!
Мы с Андреем переглянулись и без слов поняли друг друга. Учитывая своеобразную цель посещения, отказываться было неловко. Я, правда, немного встревожился из-за выпитого недавно пивка, но рискнуть стоило. Павлюня с неописуемым изяществом налил еще два стакана для себя и Светы.
- Слушай, Вовкин! – почтенная хозяйка уже стояла за моей спиной, и зачем-то массировала мне плечи, - Ты тут, пожалуйста, сверни нам своей фигни, а то закусон… ик!... почти того! Хоть закурим!
Я быстро свернул четыре самокрутки. Любопытно было заметить, что в руке у Павлюни моя фирменная самокрутка размера «кингсайз» смотрелась как малюсенькая дамская сигаретка. Светка с галантностью хозяйки светского салона чиркнула зажигалкой и дала прикурить гостям. Не особенно напрягаясь, Павлюня втянул сразу половину самокрутки и выпустил неописуемое облако дыма.
- Слушай! Это ваще бомба! – заорал он, - Вот, блин это мой размерчик! Потом скажешь, где такую штуку продают!
Великан дружески хлопнул меня по плечу. Подумав, что промахнись он немного, и попади по голове, быть бы мне покойником, я тут же свернул для него самокрутку потолще. Мы чокнулись и смачным залпом выпили содержимое стаканов. Светка поморщилась и потянулась за бутылкой.
- Чего-то не вставляет! – заявила она, и, присосавшись к горлышку, запрокинула голову. Сделала пару больших глотков. После чего вдруг замерла на месте, пару раз противно икнула и, быстро зажав рот ладонью, зигзагами зашагала в направлении туалета.
- Вставило! – констатировал Павлюня, - Повторим?
Мы с Андреем кивнули. Через полчасика содержимое бутылки, наконец, закончилось. Блаженно разомлевший Павлюня покуривал, небрежно развалившись на стуле, а Светка спала в обнимку с унитазом. Можно было вспомнить о цели прихода.
- Павлюнь! Тут Андрюхе надо взять кое-что из Наташкиных вещей на память, - сказал я, - Ну, там тетрадки, и все такое!
Великан небрежно махнул рукой, что, видимо, означало принципиальное одобрение любых наших действий. Андрей открыл наташкин шкаф, немного порылся, и по удовлетворенному «угу!», я понял, что он обнаружил что-то. Для конспирации он прихватил пачку тетрадей, и, закрыв шкаф, поднял большой палец – сделано, мол.
- Ну что, Павлюня! – я похлопал нового друга по плечу, - не будем вам со Светкой мешать!
- А, может, сгоняете еще по одной? – с неожиданно трогательной детской надеждой в голосе промямлил громадный Павлюня, - Хорошо сидим! 
- Да не, извини! Нам еще доклад готовить сегодня! – отмазался Андрей.
- Ладно… Тока в другой раз вы так просто не свалите! Договорились? – Павлюня радушно пожал нам руки, заставив нас взвыть от боли.
- Само с-собой! – выдавил Андрей массируя пальцы, после железного рукопожатия Павлюни, - Пока, брателла!

На свежем воздухе мы быстро протрезвели. Не терпелось исследовать трофей. Присели на ближайшую лавочку, и Андрей, закурив, принялся лихорадочно листать Наташину записную книжку. Дойдя до последнего листа, он со злостью захлопнул ее.
- Ни черта! Даже близко!
Я сочувственно вздохнул. Никакой зацепки! Хотя, теперь появлялся шанс, что Андрей успокоится ввиду бесперспективности дальнейших поисков. Мой приятель раздраженно отшвырнул окурок и взял в руки кипу Наташиных тетрадей беспорядочно тасуя их. Его глаза слегка увлажнились.
- Смотри-ка! Тетрадь по административному праву. Это последняя лекция, на которой мы были вместе!
Что тут скажешь! Я промолчал и просто смотрел, как Андрей с потрясающей грустью листает страницы, любуясь почерком Наташи. Вдруг он подскочил.
- Блин! Иногда просто везет!
Я быстро нацепил очки.
- Что там?
- Смотри!
Андрей отдал мне раскрытую тетрадь. На полях одной из последних свободных страниц было написано карандашом: «356336 Е. И.».


               

Глава  13
Которая по древнему писательскому обычаю всегда следует исключительно за 12-й главой
 
Утром следующего дня мы встретились возле старинного двухэтажного особнячка, первый этаж которого занимало заведение под вывеской «Адвокат Губерман». Хозяин конторы мой хороший знакомый. Когда я учился на первом курсе, он уже заканчивал факультет, а познакомились мы на одной из факультетских вечеринок. Пришли мы, разумеется, не просто так, а для пользы дела. У Лёни Губермана друзья повсюду, и в том числе – в милиции. Благодаря этому Лёня смог стать обладателем копии отличной милицейской компьютерной базы адресов и номеров телефонов. Мы рассчитывали, найти информацию по обнаруженному номеру телефона. Разумеется, проще было бы обратиться за помощью к Вольскому, но Андрей взбунтовался. Появилась слабая надежда найти след в Наташином деле, и ему не хотелось передавать инициативу старшему товарищу. Тем более, что, как подчеркивал Андрей, ситуация была все еще слишком туманной. «Е. И.» могло запросто означать «Екатерина Игоревна», или что-нибудь другое.
Что до Лёни Губермана, то личность он колоритная. Истинный сын Сиона невысок ростом, и, несмотря на отличный аппетит, суховат: видимо беспокойная работа и кипучая энергия сжигают калории быстрее, чем их доставляет пища. Про таких говорят: «Не в коня корм». При этом внешность у него самая выгодная для адвоката. Природа подарила ему большущие и выразительные зеленые глаза и приятную соразмерность черт лица, иногда искажавшуюся богатой мимикой. Один наш общий знакомый очень точно отозвался о Лениной внешности: «Красивый еврей, но стоит ему широко улыбнуться, или рассмеяться, как он тут же становится забавным жиденком». Сам прекрасно зная об этой особенности внешности, Лёня всегда старался сдерживаться в суде, подавляя мимику и жестикуляцию. Очки, которые он вынужден носить ввиду легкой близорукости, во время заседаний он снимает, благо отличная память позволяет выступать без бумажки. Выразительный взгляд его больших глаз, артистически передающих суду необходимое настроение, - грозным оружием в судебных баталиях. Вдобавок, Лёня обладатель просто восхитительной ярко рыжей густой бороды, что позволяет ему постоянно привлекать внимание. Как моэмовская Джулия, независимо от действительной роли в деле, он всегда играет первую роль, отвлекая зрителей от других участников действа. Прибавьте к этому изумительный ораторский дар, громкий, но приятный голос, великолепную дикцию, энергию, внешнюю и внутреннюю, подавляющую прокуроров и адвокатов другой стороны, и пронизывающую, как радиация, судей, и вы поймете, что Лёня вне конкуренции. Он ошеломляет противников, моментально и остроумно парирует их домашние заготовки, порой заставляя судей смеяться до слез над серьезными плодами ночных бдений лёниных оппонентов, озадачивает экспромтами, заполняет собой пространство, как горячий газ. Он уничтожает иронией, не упуская ни малейшей чужой оплошности, но, не допуская грубости, бестактностей, или нарушения порядка заседания. И при этом – исключительный адвокатский цинизм, сравнимый только с цинизмом патологоанатомов, и полное хладнокровие! Лёня досконально изучил судей в личном плане и ловко пользуется этими знаниями. Если судья прожженный футбольный болельщик, Лёня в характеристике клиента обязательно упомянет о том, что тот в молодости, например, играл за команду какого-то завода. Если у судьи проблемы в отношениях с супругой, клиент в описании Лёни обязательно становится жертвой жены, тещи, или вообще женского коварства. Если судья молится на детей, клиент предстанет как образцовый во всех отношениях отец. Перед судьей, выходцем из социальных низов, возникает клиент, «всего в жизни добившийся сам». Судья, гордый благородством происхождения, узнает в Лёнином клиенте патриция, жертву простонародных выскочек. В конце концов, Лёня добьётся того, что в клиенте судья увидит самого себя и полностью утратит беспристрастность. Не забудем и о том, что Лёня получил в наследство от прапрадедушки раввина, знавшего назубок писание, феноменальную память. Основные кодексы он знает наизусть, все остальное – близко к тексту. Клиентов привлекает к нему не только великолепная репутация, но и редкая способность с первой встречи устанавливать приятельские отношения. Всем, кто приблизительно равен ему по возрасту, он разрешает называть себя запросто Лёней, или Лёнчиком. При этом он получает удовольствие, и когда пожилые клиенты уважительно обращаются к нему: «Леонид Яковлевич». Привлекает клиентов и лёнин дар моментально схватывать существо проблемы, а также – терпеливо выслушивать душевные излияния. Не могу не сказать  и о том, что безбедно живущий на высокие гонорары, Лёня может взяться и за невыгодное дело – из «спортивного» интереса, или сочувствия. Руководство областной адвокатской палаты всегда ценило Лёню за аккуратную отчетность, дисциплину, а также за то, что он никогда не отлынивает от бесплатного дежурства, когда наступает его очередь. Собратья Губермана по адвокатскому цеху откровенно боятся его, часто даже ненавидят, завидуют, но все без исключения уважают. «Он выиграл дело у Губермана!» - звучит так редко и так гордо, что адвокатам нашей областной палаты следовало бы учредить такую медаль.
От неустанной ли умственной работы, или от нескрываемого увлечения женским полом, Лёня уже успел стать обладателем блестящей лысины на макушке, которую он, благодаря обычаю предков, может прикрывать красивой маленькой ермолкой. Появляясь в кипе в общественных местах, он, тем не менее, не опасается антисемитских выходок, и вот почему. Однажды городскому руководству РНЕ пришлось вести трудную и разорительную тяжбу. Все попытки штурмовиков найти русского адвоката, который гарантировал бы им победу, неизменно оканчивались рекомендацией обратиться к Губерману. После тяжких размышлений, РНЕшники решились прибегнуть к лёниной помощи, и не зря: непобедимый иудей выиграл судебную битву с блеском, достойным царя Давида. Вдобавок, понимая, с кем имеет дело, умный Лёня затребовал от нацистов гонорар по очевидно заниженной ставке. После этого даже самые прожженные наци были покорены обаянием его личности. Первым делом, среди всех крайне правых города было распространено неофициальное распоряжение о неприкосновенности Губермана и членов его семьи. Нарушителям распоряжения грозил товарищеский мордобой и исключение из рядов истинных арийцев. Дальше – гуще! На очередной конференции городских наци, большинство делегатов признало, что не все евреи сионисты, и более того, среди них есть «люди с пониманием». Дальше вообще было заявлено, что трудолюбивому еврейскому народу, так же как и русским, «житья нет от этих негров». Одним словом, последствия очередной Лениной победы вышли за рамки судебной истории. Несчастные чернокожие студенты, достаточно многочисленные в нашем городе, стали объектом более пристального внимания нацистов, а в городской синагоге вздохнули спокойнее. За это собратья по вере готовы простить Губерману все, даже своеобразное отношение к заповедям религии предков. Об этой особенности Лёни также нельзя не упомянуть, если уж говорить об этом уникуме.
Наделенный счастливой способностью всюду приобретать друзей, Лёня, разумеется, находит их среди представителей разных верований. Отличаясь редкой веротерпимостью, он никогда не отказывает себе в удовольствии поздравить друзей-мусульман с Ураза-Байрамом, или выпить разок-другой с православными на пасхальной неделе. По этому поводу о Лёне в городе ходит занятный анекдот. Говорят, что в год окончания факультета, он почти каждый день Светлой Седмицы выпивал с православными однокурсниками. Причем, хоть он и приходил на попойки в кипе, но после определенного градуса, начинал легкомысленно христосоваться с сотрапезниками. И вроде бы, после проведенной таким образом недели, он накануне субботы направился в синагогу на Кабалат Шабат. Там-то он и проштрафился: на первое же приветствие: «Шабат шалом!», он, как говорят, к ужасу собравшихся ответил: «Воистину шалом!». Не знаю, правда ли это, но если и не правда, то хорошо придумано, в отличие от прочих злопыхательских историй, которые о Губермане рассказывали его недоброжелатели. Кое-кто даже утверждал, что Лёня однажды по пьяной лавочке крестился, и узнал об этом только на следующее утро. Ну, это уже наглая и грубая клевета! Зато, что правда, то правда: ввиду огромной занятости и благодаря адвокатской привычке к быстрому перекусыванию в течение рабочего дня, Лёня даёт себе полную свободу в употреблении продуктов быстрого приготовления, не особенно заботясь о том, кошерны они, или нет. Этот локомотив, этот генератор идей, этот излучатель энергии просто нуждается в топливе.
 Пресловутая энергия Лени начала пронизывать нас уже на пороге конторы. Непрестанно звонили телефоны, секретарша Леночка спешно строчила что-то, а многочисленные стажеры сновали из комнаты в комнату, с кипами бумаг. Сам Цезарь адвокатуры, подобно своему древнему прототипу, что-то писал правой рукой, одновременно левой держа телефонную трубку и ведя разговор. Нас с Андреем он приветствовал кивком оставшихся рыжих кудрей.
- Минуточку! Привет, Вовочка! Чем могу помочь? Извини! Алло, вы на связи? Значит, завтра к одиннадцати. Да, к одиннадцати! До свидания! Ну, присаживайся, Вова, и твой приятель тоже!
Губерман жестом указал на свободные стулья для посетителей, и тут же снова раздался телефонный звонок.   
 - Извини! Алло! Ну и что? А я тебе говорю: не паникуй! Что? Детей приведет на заседание? Ну и пусть приводит! Суд вообще не должен обращать на это внимание. Что? А если обратит, обкакаем их по уши в кассации! Да плевать, что младшенький – вылитый ты! Если у судьи хватит глупости задавать вопросы, скажем, что у тебя распространенный тип лица. Нос большой, как у тебя? Скажем, что у тебя был маленький, а потом ты его расковырял! Что? Ладно, скажем, что пацан, а не ты. Найдем двух свидетелей, что он постоянно в носу ковыряется. А? А родинку замажь гримом, если так нервничаешь! Откуда я знаю, где ты возьмешь грим?! Твое отцовство устанавливают, или мое? Ладно, до завтра! Извини, Вовка! Что у тебя за проблема?
Я собрался было заговорить, но вновь резко запищал телефон.
- Слушаю! Ага! Ага! Ну, еще чего! Сейчас! Разбежались! Короче посылай его к бую с этой распиской! А я тебе говорю: не паникуй! Сейчас я занят! Послезавтра я тебе перед заседанием все объясню! Да, сделаем мы его! Пока! Извини, Вов! Так ты…
Тут дверь резко распахнулась, и в приемную влетел классического вида «пацан» - круглолицый бритоголовый бугай в кожаной куртке. По всему было видно, что он крайне встревожен. Не обращая никакого внимания на нас с Андреем, он плюхнулся на стул рядом с адвокатом.
- Лёнька, тут типа…
- А, привет, Витяй!
- Привет, типа! Ты мне скажи, что может быть, если типа, с превышением скорости…
- До пятисот!
- … на красный свет…
- Сто!
- … по встречной полосе,…          
- До пятисот, плюс изъятие водительского удостоверения, плюс возможно лишение прав!
- … Ага! И тут, типа, бабушка под бампер попадает!
- До пяти лет!
- … правда, живая, слава богу!
- Тогда, скорее всего, до двух!
- Ну, с места происшествия скрылся!
- Тогда точно не меньше двух, если найдут! Но найти непросто!
- Свидетели были, похоже, на след вышли!
- Понял! Не волнуйся! Скажем, что свидетели обознались! Таких машин, как у тебя, полгорода. Если что, скорость была нормальная, красный свет всем померещился, а на встречную полосу вынесло ветром! Бабушка была пьяная и бросилась на бампер сама! Найдем свидетелей, что она квасит со школы!
Бугай ошарашено чесал в затылке.
- Лёнь, тут тока, типа…
- А я тебе говорю: не паникуй!
- Лёнь, да тут же дело такое…
- А я тебе говорю: не паникуй!
- Лёня!!!! Блин!
- Что?...
- Лёнь… Ты не понял. Это, типа, моя бабушка! Нам того козла, что ее сбил, надо наказать по полной!
- А-а-а! Ну… Не проблема! Свидетели у нас и номера вспомнят, и особые приметы! Докажем, что шел на ста восьмидесяти зигзагами по встречной полосе, задевая тротуар, и пьяный в задницу! Позвони мне сегодня вечером домой, поговорим подробнее! Я сейчас занят!
- Спасибо, Лёнь! Так думаешь, все будет…
- А я тебе говорю: не паникуй!
- Ага… Ну пока.
Браток, несколько подавленный темпераментом своего адвоката, медленно поплелся к двери.
- Витяй! – окликнул его Лёня, - Как бабушка себя чувствует?
Я умилился. Все-таки он человек внимательный и чуткий.
- Да, сейчас, типа нормально! Там сотрясение было небольшое и перелом руки… Ну, парочка ушибов…
- О-о-о, хреново! С таким раскладом максимум год! Максимум, если докажем что ей очень поплохело! Больше не гарантирую! Ну, пока!
И тут же неутомимый Губерман обернулся ко мне:
- Так что за проблемы, Вовочка?
Я, не вдаваясь в подробности, попросил разрешения воспользоваться его компьютером. Лёня встал, и великодушным жестом указал на освободившееся кресло.
- Садись, и ищи все, что тебе нужно! Пятнадцати минут тебе хватит?
- Более чем!
- Вот и славненько! А я… - Лёня блаженно улыбнулся, - А я пока слопаю что-нибудь!
Пока я устраивался за Лёниным рабочим столом, он порылся в маленьком холодильнике, извлек пару заранее припасенных хот-догов, и запихнул их в стоящую рядом микроволновую печь. Я не мог отказать себе в удовольствии задать вопрос:          
- Лёнечка, а хот-дог, вообще-то со свининкой! Не боишься истребиться из народа своего? Или ты придумал новый иудейский праздник – Едим Шохотим?
- Ну, пока не истребился, а там посмотрим! – не поведя бровью, ответил Губерман.
- А суд Божий?
- Ну, во-первых, Страшный Суд – это из ваших изобретений…
- А во-вторых, он и там отмажется! – вставила секретарша Леночка.
- А в третьих, - добавил Лёня, - Чья бы корова мычала! Или ты на ваших постах такие мощи наел? Ты вообще никаких праздников не соблюдаешь, кроме масленицы! Небось, сегодня уже сожрал подшивку блинчиков за последний год?
Я стушевался. Не сегодня, правда, а вчера, но, в принципе, угадал, мерзавец! Оставалось только молча клацать по клавиатуре. Все прошло, как по нотам. Когда Лёня смачно дожевал последний кусок хот-дога и запил его большим глотком холодной «Колы» из баночки, я уже знал адрес и имя хозяина телефона. Имя меня, правда, смутило. Вместо ожидаемого Евгения Ивановича, база выдала: «Веретенников Иван Евгеньевич». Это, впрочем, могло быть скоро разъяснено. Может, создатели базы допустили опечатку, а может ветер, неизменно гулявший в голове у Светочки, взял и переставил имена местами!
- Спасибо, Лёнчик! – сказал я, вставая из-за стола.
Губерман тут же занял законное место.
- Все нашел, что нужно?
- Да, спасибо!
- Значит, слушай! – Лёня хитро посмотрел на меня, - Спорю, что дело тут в женщине!
- Ну… - помялся я, - В каком-то смысле, да!
- Детали меня пока не интересуют, но если она залетит от тебя, и потребует алиментов, ты знаешь, к кому обращаться!             
- Лёнька! Других вариантов просто не будет! – горячо пообещал я, и мы с Андреем направились к выходу.
Уже на пороге конторы до нас донеслось:
- Алло! Ну и фиг с ним! А я тебе говорю: не паникуй!...   

К Веретенниковым я пошел один. На сей раз, не пришлось долго уговаривать Андрея. Он сам не был уверен, что при встрече с «тем самым» Евгением Ивановичем сможет держать себя в руках. И пошел я опять наудачу – как и на все встречи последних дней. Я не знал, будет ли Евгений Иванович, или Иван Евгеньевич, «тем самым», дома ли он, и как сложится разговор.
Звонок мне понравился: уютный и мягко-звонкий. После звонка долго никто не открывал дверь, и я решил, что визит придется повторить в другое время суток. Рука уже потянулась за пачкой табаку, как вдруг за дверью послышались негромкие шаги. К моему удивлению, вопроса: «Кто там?» я не услышал. Дверь открылась. На пороге стоял мальчик в шортах и футболке. Судя по внешнему виду – старшеклассник, примерно возраста незабвенного Томаса Петровича. Отрок производил самое приятное впечатление. Светлые, чуть рыжеватые волосы слегка завивались мальчишески неухоженными вихрами. Лицо было открытым и потрясающе наивным. Так и хотелось тоном пирата из мультфильма «Остров сокровищ» сказать: «Молодец, хороший мальчик!», и покровительственно похлопать его по плечу.
- Добрый день, - сказал я, стараясь быть как можно более естественным, - Я хотел бы поговорить с Иваном Евгеньевичем!
Редакция имени-отчества, найденная в компьютерной базе, почему-то внушала мне больше доверия, чем Светкина.
- Да, вы, проходите, проходите! – отрок открыл дверь шире.
«Да уж, - подумал я, - не от мира сего! Вот так – приглашает меня в комнату, без всяких вопросов. А вдруг я грабитель! Славный мальчишка, но своего сына я бы выпорол за такую беспечность! Плюс ко всему это «вы»! Обычно старшеклассники мне тыкают!». Я решил быть взаимно вежливым.
- Иван Евгеньевич дома? – спросил я, внутренне напрягаясь от сознания возможной скорой встречи с единственной ниточкой наших поисков.
- Ой, а папа в командировке! – отвечал парнишка.
- Жаль! – я тут же предпочел проверить единственную версию, - И давно?
- Да уже год как в Болгарии! Там с этой электростанцией такие проблемы!
Ситуация усложнилась. Титульный владелец номера имел, похоже, стопроцентное алиби, и не только в деле об «убийстве», но и в деле о «Наташкином производителе». Я, тем не менее, предпочел уточнить:         
- Что, и не заезжал в отпуск?
- Да, какие там отпуска! Там только отлучись на минутку, сразу твое место займут! Инженеров-гидравликов сейчас пруд пруди, а такой контракт раз в жизни подворачивается!
«Умный мальчик! – подумал я, - По жизни наивный, но умный!». Ниточка, тем не менее, выпадала из рук. Папа был вне подозрений. Но ведь телефон этой квартиры мы нашли в Наташиной тетради! Я уже приготовился к самому банальному объяснению: маму наверняка зовут Елена Ивановна, или, как-нибудь по-другому, но «Е.И.». Она косметичка, или маникюрша, или врач, и ее могла знать Наташа. Тут же я подумал о том, что еще не познакомился с собеседником.
- А вас, простите, как зовут? – спросил я. «Вас» в обмен на «вы» должно было расположить к взаимному доверию.
- Женя! – ответил отрок.
- Стало, быть, Евгений Иванович?
- Ага! – он покраснел.
И тут меня осенило:
- А дедушку, наверно, тоже зовут Евгений Иванович?
Парнишка погрустнел:
- Ага! Звали! Он умер пять лет назад. Знаете, ему было только шестьдесят девять. Мог бы еще пожить.
Черт! У дедушки алиби вообще идеальное! И тут я почувствовал что-то вроде головокружения: Евгений Иванович! Невероятно, в голове не укладывается! Этот пацан! Хотя, если подумать… Ну, да! Идеальный производитель! Молод, физически здоров, наивен, и достаточно мягок, чтобы можно было без особых усилий вскружить ему голову, а потом дать отставку по ненадобности! Все логично… Но по существу, с ума сойти! Ай да Наташа! Чем дальше в лес, тем больше дров! Плюс ко всему – ай, да Олькин! «Тайнички»! Умница, котеночек! Похоже, у Наташки тайничков было действительно больше, чем нужно! Правда, и я хорош! Какой еще «Иван Евгеньевич», когда в Наташкиной тетради черным по белому было написано «Е. И.»! Вот на таких пустяках и начинают расти ошибки!
- Ну… - я немного смешался, - Евгений, похоже, мне придется поговорить именно с вами!
- Хотите чаю? – отрок не смутился.
- Хочу! – твердо ответил я, и вслед за гостеприимным хозяином отправился на кухню. Женя (а отныне я буду называть его только так, потому что, какой он к лешему «Евгений Иванович»!) водрузил чайник на плиту, и милостиво позволил мне закурить. Сам он, впрочем, от предложения составить компанию отказался. Пока заваривался чай, я ограничивался общими фразами. Когда же чашка оказалась передо мной (а, как выяснилось, чай Женя умеет заваривать весьма недурно) я постепенно перешел к существу дела. 
Долго «раскалывать» Женю не пришлось. Простой как веник, и открытый, он после парочки наводящих вопросов рассказал все. Его рассказ был тоже достаточно бессвязным: с романтическими вздохами, лирическими отступлениями, хныканьями, и даже с парой слезинок. Поэтому услышанное, как и рассказ Светы, приведу здесь в моей редакции.          

Некоторое время тому назад, Женя со школьными друзьями пошел вечером на дискотеку в клуб, неподалеку от школы – подвиг, на который он отваживался не часто. Не любил Женька сутолоки, громкой музыки, и всего такого. Вдобавок ко всему робок он был необычайно. Танцевать, как следует, не умел. Быстрые танцы получались у него неловко, а медленные смущали. Робкого парнишку никогда не приглашали на белый танец, а если он осмеливался кого-нибудь пригласить сам, то только один раз: за повторным приглашением следовал отказ. Не умел Женька танцевать в обжимку, стеснялся. Возьмется робко за талию партнерши, смотрит на нее, как на божество, и молчит – ни позабавить, ни пофлиртовать не умеет. Женька сам толком и не понял, зачем пошел на дискотеку тогда. Просто, несколько раз уже отказывал приятелям, которые упорно хотели приобщить его к своему образу жизни; не хотелось быть чудиком в очередной раз. Пришел Женечка, и стоит, как ангел на шабаше: все танцуют, а он у стеночки, все покуривают, а он не умеет, всем шикарные девчонки глазки строят для начала, а там подальше – и не приведи Господь! – а он один-одинешенек!
И вдруг, когда Женька заскучал уже, и вздумал было ретироваться, подходит к нему брюнетка. Сказка, да и только! Глаза сверлят насквозь, фигурка точеная, ножки от ушей, на мини-юбку и посмотреть страшно! И, главное – явно взрослая! Такая, не то что нашему ангелочку, но и разбитным его приятелям и во сне не снилась! Подходит, и говорит – просто так, без выкрутасов: «А, идем ка, потанцуем!». Женя, как загипнотизированный обнял ее за талию, как привык – скромно, без всякого. А она ласково улыбнулась, осторожно взяла его за руки, и без насмешки, показала, как нужно держать партнершу. И тут почувствовал малыш, в чем правда жизни дискотечной. А девушка была восхитительна в танце: нежная, гибкая, и такая милая и душистая! Он сразу голову потерял: уставился на нее, как на сияние волшебное, и слова вымолвить не мог. Другая бы усмехнулась, а эта улыбнулась только ласково, положила головку на плечо, и обняла. И стала совсем душистой, и совсем нежной. Женечка наш был как во сне! Тут, словно по волшебству, за медленным танцем сразу другой последовал – еще медленней и сказочней! Брюнеточка только немножко сильнее прижалась к нему: продолжаем танцевать, мол, и слегка пальчиками по плечам провела. Женька и сам осмелел, прижал ее к себе немного сильнее, и танцевал так, как будто раньше не знал никакой робости, как будто для него это привычное дело – с такой красоткой в медленном танце сливаться.      
А потом волшебство вдруг кончилось – заиграло что-то быстрое, и совсем не приятное. Девушка как будто сразу поняла, что не любит ее рыцарь быстрых танцев. Опять ласково улыбнулась, так просто-просто взяла за руку и отвела в сторону. Присели у барной стойки. Волшебница закинула ножку на ножку, закурила, и тоже очень просто сказала: «Закажи что-нибудь!» «Что?» - промямлил Женя. «Да, все равно!» - она опять ласково улыбнулась. Женя, постаравшись придать голосу твердости, заказал два джина с тоником. Она одобрительно кивнула и взяла его за руку. Когда бармен поставил перед ними два стакана с соломинками, отливавшими в ультрафиолете опаловым свечением, она приблизилась. «Как тебя зовут?». Женя невольно стиснул ее нежную лапку и представился. Она сжала его ладонь еще сильнее: «Наташа!», и вдруг звонко засмеялась: «А отчество?». «Иванович!» - выдохнул Женька. Она положила руки на его плечи: «Евгений Иванович…». Женя приподнял стакан, не находя нужных слов. Наташа опять улыбнулась: «Женечка!» - и изящно чокнулась с ним, а потом с таким же неповторимым изяществом отпила через соломку. Потом они просто молчали, и, не спеша, пили джин с тоником. И танцевали. И опять молчали. А потом она около стойки прижалась к нему, посмотрела в глаза и сказала: «Женечка! Мне пора!», и прежде чем он успел предложить проводить ее, продолжила: «Нет, не надо, миленький, я сама дойду!». Он хотел было возразить, но она твердо, но очень тепло повторила: «Не надо!». Затем опять положила ему голову на плечо, и полушепотом сказала: «Пожалуйста, дай мне свой телефон! Я позвоню, честное слово!». Он автоматически попытался найти ручку. Опять улыбка и нежное прикосновение теплой ладошки к щеке: «Я запомню!». Женька, ошалевший от счастья, продиктовал номер, и тут же смешался, не решившись попросить о том же. Наташа вдруг бросилась ему на шею, и поцеловала так, как будто всегда была его подружкой, потом еще раз погладила его щеку, и неописуемо легко сквозь толпу танцующих исчезла. Женечка огляделся. Мальчишеское самолюбие в этот момент стало выше нежности и потрясения первого настоящего поцелуя. Увы! –приятели ничего не заметили. Они спокойно пили и целовались с бойкими девчонками. Вдруг стало очень обидно, и совсем недоверчиво: «А вот и не позвонит!» - решил он и, не прощаясь с приятелями, ушел домой. А дома выяснилось, что и руки, и майка пахнут ее духами. И тут же на губах померещился вкус поцелуя, и стало ясно, что очень хочется, чтобы позвонила! Очень-очень! Больше всего  на свете!
А она не позвонила ни на следующий день, ни через день. Женька уже совсем пал духом, как вдруг в субботу вечером раздался звонок. «Евгений Иванович?» - спросил незнакомый женский голос. «Это я!» - почти официально ответил Женя. «Женечка! Это ты, Женечка!» - теперь голос в трубке был знакомым и совсем родным. Наташа извинилась за долгое молчание и спросила о его планах на остаток вечера. Жене, конечно, нужно было делать уроки на понедельник, но он, не задумываясь, соврал, что совершенно свободен. 
Через полчаса она уже восторженно целовала его у входа в парк. Он, как заколдованный, бродил с ней по темным дорожкам, держа за руку. На ней было другое платье, чем в день их знакомства, но тоже очень волнующее. Они почти не разговаривали. Только время от времени Наташа останавливалась, горячо обнимала его, и они долго целовались. Потом сидели на скамейке и Наташа, легкая как перышко, примостилась у него на коленях. А ее запах был уже совсем знакомым, совсем единственным! Потом, ближе к полуночи, она сказала, что уже поздно, и пора домой, и что лучше ее не провожать. А на прощание опять нежно-нежно поцеловала и сказала, что обидится, если завтра вечером они не встретятся. Женька пообещал, что придет обязательно и уже смело привлек ее и поцеловал.
Следующий вечер начался так же. А закончился и вовсе сказочно! Уже через час Наташа попросила проводить ее. Женька расстроился, что все так быстро закончилось, и, вместе с тем, обрадовался наконец-то оказанному доверию. Когда они пришли, Наташа как-то смущенно сказала: «Ну, вот! А я вообще-то живу в общежитии!». Женька в ответ только улыбнулся. Тогда она сжала его руку, прошептала: «Пойдем ко мне, Женечка!», и, увидев его смущение, продолжила: «Ну, пожалуйста, хоть ненадолго!». Собрав решимость в кулак, он пошел следом. В этот вечер Женя Веретенников стал мужчиной.
Потом было еще несколько таких вечеров. Несколько сладких дискотек и нежных прогулок в парке. Женька парил как на крыльях. Он чувствовал себя и взрослее, и смелее. На школьной дискотеке уже не стоял скромненько в углу, а смело перетанцевал медленные танцы почти со всеми одноклассницами, и не так, как раньше, а в обжимку. Но не как с Наташкой. Так не могло быть ни с кем – так не хотелось ни с кем, даже не думалось. Женечка был влюблен, и впервые – не по-детски, а страстно. Но совершенно по-детски планировал жениться, и уже представлял себе совместную жизнь с любимой Наташечкой, вполне в стиле «дочки-матери».   
Потом все неожиданно кончилось. Наташа перестала звонить. Женя часами ждал у общежития с цветами. Она холодно целовала его в щеку и под разными предлогами убегала. Наступила черная полоса. Во всем сразу. Невыученные юным любовником уроки обернулись двойками и скандалами дома. А тут еще после того, как Наташа в очередной раз упорхнула с букетом цветов в руках, к Женечке подлетел невесть откуда взявшийся одноклассник, заехал в глаз, и стал требовать, чтобы он отстал от его девушки. Что за девушка имелась в виду, Женя так и не понял. По пути домой надумал страшное: а вдруг его Наташечка спала с его одноклассником! Потом решил, что не могла она – его Наташечка – так с ним поступить и немного успокоился. А на следующий день она просто шлепнула его цветами по физиономии, и так грубо объяснила, что не хочет больше видеть, что он даже половины слов не понял. Мама с папой таким словам не учили. Женька проревел, как маленький всю ночь. А утром понял, что больше не пойдет к ней. История первой Женькиной любви закончилась.

Когда Женька замолчал, я похлопал его по плечу, постаравшись сделать это не покровительственно, а дружески. Версия с Евгением Ивановичем отпадала. Женька явно ничего не знал об Андрее. Да, если бы и знал – этот мухи не обидит. Тему надо было закрывать. Я задал первый вопрос, пришедший в голову:
- Так ты не выяснил, что от тебя хотел одноклассник? Что за подружка?
Женька махнул рукой, давая понять, что это как раз для него совсем неважно:
- Да, ну его! Он вообще у нас шизанутый! Его никто в классе не любит! Противный, сволочь – гусь в томате!
«Гусь в томате»! Вот это да! Вообще школьники умеют обзывать друг друга так, что и в кошмарном сне не приснится. Женька молчал. Я понял, что он хотел выговориться, получил такую возможность. А теперь я должен рассказать о себе и о причинах моего прихода. Я сказал правду. Почти правду. Нельзя же было мальчишке узнать, что его просто использовали, что у Наташи был Андрей, что он чуть не стал отцом!
- Женя! Наташа умерла от сердечного приступа.
Женька просто заплакал как ребенок. Потом мужественно утер сопли и решительно попросил самокрутку. Глядя, как он неумело затягивается, я решил подсластить пилюлю. Вранье, конечно! Но пусть он помнит первую любовь, как что-то хорошее!
- Женя! Когда она умирала, просила тебя разыскать! Велела передать, что очень тебя любит, и очень жалеет, что обидела тебя!
Женька недоверчиво посмотрел на меня:
- Ага, любит! А почему так ушла?
Я мигом сориентировался:
- Ей нужно было ходить к доктору. Не хотела, чтобы ты знал. Ты бы переживал, а она волновалась бы – а это было бы для нее вредно!
Женька понимающе кивнул. Милый мальчик! Он неумело покуривал самокрутку, наверно, воображая себя мачо, потерявшим возлюбленную, и мужественно оплакивающим ее смерть. Во мне вдруг проснулся очень старший товарищ.
- Женя! – сказал я, указывая пальцем на самокрутку, - Обещай, что это в первый и последний раз! Наташке бы это не понравилось!
Мой юный друг кивнул. История его любви закончилась красивой трагедией. А наше с Андреем расследование опять зашло в тупик.    

Покинув скорбного Ромео, я тут же вспомнил, что запасы любимого табака на исходе. По счастью рядом с домом, где проживали Веретенниковы, был табачный ларек. Когда я почти дождался своей очереди, я вдруг услышал неподалеку очень знакомый звонкий кашель и обернулся. Шагах в десяти, спиной ко мне стоял подросток в желтой ветровке. Опять тот же, что и у меня во дворе, и что у общежития. «Повод выпить за успехи клонирования, или повод хорошенько поразмыслить о том, что все-таки происходит!» - подумал я. 


Глава 14
В которой, как справедливо заметит будущий исследователь творчества автора, продолжает развиваться тема гусей.

- Так, говоришь – сама наивность? – Андрей испытующе поглядел на меня. Мы сидели у него на кухне за чашечкой кофе примерно через час после моего разговора с Женькой Веретенниковым.
- Это еще слабо сказано! Мухи не обидит – говорю тебе! И очевидно, что он не знал про тебя. Если кто-то что и сделал с Наташкой, то это не он!
Андрей насупился:
- Все равно, уши ему оборвать! Тоже мне, самец-производитель выискался!
- Тебе было бы легче, если бы это действительно был самец?
- Не знаю!
- Слушай, ну утешай себя, по крайней мере, тем, что с этим малышом она вряд ли пищала от удовольствия!
Андрей молчал. Я продолжил:
- И уши ему обрывать не за что! Пацаном воспользовались, и бросили, как щенка! Если хочешь, вы с ним братья по несчастью.
- Спасибочки! – Андрей разозлился, - Только все дерьмо у меня в душе оседает, а он там сидит и думает, что его Наташечка перед смертью о нем любимом думала! Ему-то хорошо! А ты тоже мне, старец Серафим нашелся! Не мог ему правду сказать!
- Зачем?
- Не знаю! Почему я должен один мучиться!
- Потому что ты ее мужчина, а он – ее уловка, чтобы удержать тебя. Потому что ты взрослый, а он пацан еще!
Андрей промолчал, но видно было, что такой расклад польстил ему.
- Ну и что теперь? – спросил он, закурив, - Он не убивал. Тогда кто?
- Андрон, я все-таки думаю, что никто. У кого мог быть повод?
- Ну, хотя бы у того, кто напал на меня в парке! И вообще – ты слишком уж стал на его сторону. Тебя послушаешь – так он ангел! А ты уверен, что он был откровенен с тобой? «Мухи не обидит»! Да, между прочим, в тихом омуте черти водятся! Я бы и про Наташку никогда не подумал, что она может вот так – с другим, да еще и с сопляком каким-то!
- Ладно, ладно, ладно! Допустим, он хороший актер, наплел всяких небылиц, а сам выследил Наташу, грохнул ее, потом избил тебя в парке! Во-первых, в любом случае, для мальчишки – редкое самообладание – увидеть меня у себя дома, и играть роль ангела, не моргнув глазом. Хорошо, допустим, что у него нервы железные, что он убил Наташу, и пытался убить тебя. Ну, и как ты себе это представляешь?
- А что?
- Что, что! Домашний мальчик, по всему видно – маменькин сынок – ночью поехал за нами на базу?
Андрей задумался, а я продолжил:
- Мальчик-колокольчик поджидал тебя в парке поздно ночью? В конце концов, ладно! Представим себе, что он не такой уж ангел, каким мне показался, и что он пользуется достаточной свободой для ночных слежек, убийств, и нападений! Только, ты бы его видел! Да если бы такой хлюпик стукнул тебя железным прутом, ты бы не отрубился. Еще бы сам отлупил его на месте, как миленького!      
- Хлюпик, говоришь? – Андрей хитро прищурился, - А ты с ним, что, армрестлингом занимался? На глаз определил! А я, тебе, Антоныч, сейчас историю одну расскажу! Учился со мной в одном классе пацан. Кстати, тоже Андреем звали. Вот, увидел бы ты его, сразу сказал бы: «Доходяга!». Худющий был – не приведи Господи! А знаешь, чем на досуге занимался? Ну, прежде всего, на турнике подтягивался. За несколько лет – до пятидесяти подтягиваний дошел!
Я присвистнул. Свою откормленную тушу, я и десять раз с трудом поднять могу!
- А ты погоди свистеть! Денег не будет! Между прочим, из пятидесяти раз, сорок он делал со скоростью одно в секунду! Он нам на всех межрайонных соревнованиях командную фору обеспечивал. А мышцы совсем и не росли. Укреплялись только, а еще и сухожилия по природе были крепкими. Но, это не все. Тренировался он еще на статических нагрузках.
- На чем?
- Да, сейчас поймешь! Вот, нашел он подкову, и давай ее разгибать!
- И что, разогнул?
- Ну, первую не сразу, конечно! По микрону в день. Зато каждый день. Вторую уже разогнул за месяц. А двадцатую сразу!
- Ни черта себе!
- Ага! А в выпускном классе для него прут из железной ограды выломать – как нам с тобой пластилин помять было! Вот как!
- И внешне не было заметно?
- Если бы! Знаешь скольким уродам это переломов стоило? Подойдет к нему, бывало, вечером какой-нибудь мелкий бандюк. Смотрит – парень хиленький – хуже не бывает. Как с такого часы не снять? А Андрей возьмет его за руку, напряжется и – хрясть! – спокойненько так сломает. А уж сила удара была необыкновенная! Это даже хорошо, что он этим придуркам только руки ломал! Если бы ударил кого-нибудь по челюсти – не жить бы ему! Вот так! А ты говоришь – хлюпик! Не веришь, так я тебя как-нибудь с Андреем познакомлю.
Я даже поежился, представив себе этого Андрея:
- Нет, отчего же! Верю! Хорошо! Допустим, он тайный силач. Только тут у тебя опять неувязочка получается! Помнишь, Женька говорил, что ему около общаги одноклассник в глаз дал! Так что, если бы он был сильным, не дал бы сдачи? А он только хныкал, и на черную полосу в жизни жаловался! Да, и кто бы из одноклассников рискнул бы на него напасть, если бы он, как твой Андрей руки ломал и подковы разгибал!
- Ну, согласен… - Андрей замялся, - Только теперь неувязочка получается уже у тебя. Ты что, не расспросил его об этом однокласснике? Вот тебе и еще один подозреваемый! На Веретенникова нападают, после его встречи с Наташей, а ты даже о деталях не разузнал!
- Да, разузнал я! Я же тебе говорю! Женька сначала сам подумал, что Наташа и с ним встречалась. Но он объяснил, что этот одноклассник вообще большой чудик. Похоже очень неприятный тип. Никто его не любит. Еще прозвище придумали ему в классе какое-то интересное!
- Какое?
- Погоди, дай припомнить! А! «Гусь в томате»! Нет, эта молодежь меня по-своему восхищает! Ты только подумай – гусь в томате! А ты что, правда, думаешь, что Наташа могла встречаться еще с одним малолеткой?
- Да я уже и не знаю, во что я способен поверить! – Андрей насупился и опять закурил, - Ну-ка! Погоди-ка! Как, говоришь, его прозвище?
- Гусь в томате!
Андрей хлопнул себя по лбу:
- Блин! Дай-ка мне номер этого Евгения Ивановича!
- Тебе-то зачем?
- Давай, сейчас узнаешь! Слушай, Вовка, или я самоуверенный дебил, или ты сейчас будешь мне аплодировать!
- А, может, я позвоню? Вы ведь не знакомы.
- Да, ну тебя! Опять что-нибудь важное упустишь! А заодно и познакомимся… С коллегой, мать его! Давай телефон, говорят тебе!    
- Ну, ладно! Тридцать пять, шестьдесят три, тридцать шесть!
Андрей подбежал к телефону:
- Ну, держись! Надеюсь, не ошибаюсь! – он лихорадочно набрал номер, - Алло! Квартира Веретенниковых? Женя? Здравствуй! Меня зовут Андрей. Я друг Володи, который приходил к тебе сегодня. Да, насчет Наташи… Слушай, ты вроде говорил Андрею, что тебя около общежития ударил одноклассник? А как его зовут, не можешь сказать? Ну, надо, просто надо! Мы тебе потом объясним! Как? Ага! Ну, спасибо, пока!
Мой приятель с торжествующим видом повесил трубку.
- Голос мягкий-мягкий! – сказал он, - Пожалуй ты прав. Этот мухи не обидит.
Я опешил:
- Ты что, звонил, чтобы голос оценить?   
- Нет, конечно, но оценил. Правда, мухи не обидит. Зато его одноклассник…
- Ну, ладно, не тяни резину!
- Брось! Дай тебя помучить, Шерлок местечковый! Был бы сообразительней – сам бы все узнал! Ну-ка, подумай! Гусь в томате! Просклоняй, местами переставь! Ты же у нас человек эстетически развитый!
Я напрягся.
- Гусь в томате. В томате гусь… Господи! Гусь в томате это то же самое, что Гусёнков в Томасе! Боже ты мой! Томас Петрович!
- Собственной персоной! – Андрей так и светился.
- Ну, ты гений! Признаю! Считай, что я тебе аплодировал стоя! Хотя подожди! Ты, что думаешь, что Наташа могла и с Томасом попробовать? Не знаю, конечно, но будь я женщиной… К тому же зачем ее ребенку такие гены?
- Вот этого я не думаю! У Наташки, конечно крыша поехала, но не до такой же степени!
- Тогда что?
- А ты не помнишь, как он на нее пялился?
- Еще как помню!
- Ну, вот тебе и тема для разговора! Влюбился наш Томас в Наташку, самопровозгласил себя ее парнем, нафантазировал бог знает чего! И пошел соперника мутузить!
- Тогда ему в первую очередь надо было вздуть тебя! Хотя, в парке на тебя мог напасть именно он. С этого засранца станется!
- Меня вздуть! Да меня и дома кто положит! А вот Женечке твоему досталось.
- Тебе, между прочим, тоже досталось, если в парке с прутом Томас был.
- Ладно, к парку еще вернемся. А теперь надо бы о главном подумать. Ну, мог он влюбиться в Наташу? Вероятно?
- Вполне.
- Мог из ревности задумать ее убить? Теоретически?
- Теоретически – да.
- Тогда переходим от теории к практике. Где Томас сидел за столом?          
- Рядом с тем местом, на которое пересела Наташа после вашего скандала.
- Ну, вот, а мы на него и внимания не обращали! Он мог хоть горсть мышьяка в рюмку всыпать, мы бы даже не заметили! А потом сделать вид, что упился до ручки.
- По-твоему, он настолько гений, что предполагал, что вы поссоритесь, и даже предвидел, какое место она займет?
- Да, вот тут я глупость сморозил! Ну и ладно! Тут другой вариант возможен. Прикинулся он пьяным. Потом, когда мы отправили спать Наташку, он убил ее. А алиби абсолютное – полно свидетелей, что лыка не вязал!
- Как убил?
- Слушай, ну, давай пока забудем про способ! Расколем его – сам расскажет. Ну, допустим для простоты, что он ей горло перерезал! Теоретически, мог, если мы все считали, что он пьян в стельку?
- Мог!
- Ну, вот!
- Подожди! Все равно, что-то не так. Как он мог быть уверен, что Наташка напьется?
- Так ведь, рано, или поздно, мы все равно легли бы спать!
- Андрон, только не говори, что вы с Наташкой спали бы в разных комнатах!
- Значит, мне повезло! Пришил бы обоих!
- Два смертельных сердечных приступа? Кто бы в это поверил?
- А, может, у него несколько сценариев было.
- Так и скажи, что подозреваешь Гусенкова в гениальности!
- Ну, ладно, ладно! Ну, не все тут ясно. Только давай суммируем: на Женьку напал? Факт! Единственный из нас остался без присмотра? Факт! Сволочь редкостная? Факт! А с остальным разберемся!
Я был в сомнении. С одной стороны, все равно, картинка как-то не складывалась. С другой стороны… Допустим, что это все – детективный роман! Кто больше всех тянет на злодея? Ну, конечно же, противный Томас Петрович! А если проанализировать каноны жанра? Кто был бы главным положительным персонажем? Конечно же – я! – кто бы сомневался! Я – полный, симпатичный, с хорошим аппетитом! Значит, главный злодей – тот, кто плохо кушает! А кто среди моих знакомых кушает до омерзения плохо? Все тот же худосочный Томас Петрович! Так что, по канонам жанра, лучшего подозреваемого не найти.
- Ну, и что будем делать? – спросил я.
- Будем его раскалывать. Возьмем за уши, затащим в машину, и поговорим по душам! У них как раз в школе скоро занятия должны закончиться! Выловим на пороге!
- В какую это машину? – спросил я, предвидя уже ответ.
- Ну, не в такси же! В твою, конечно!
Я замешкался. Вы уже знаете, как я люблю садиться за руль.
- Ладно, ради такого дела, так и быть! Только, как думаешь, Славик на нас не обидится, если мы с его кузеном поговорим на повышенных тонах?
- Ха! Еще спасибо скажет, и на водку даст! Ну, что, пошли за твоей тачкой?
- Пошли, уже! Раз пошла такая пьянка – режь последний огурец!    

Как только раздался звонок, старшеклассники высыпали в школьный двор. Когда вижу подобное, чувствую себя старым ворчуном, готовым проклинать новое поколение. Нет, кто спорит, мы в свое время тоже выбегали из школы с гиканьем, но не с таким же! Вот, парнишка гонится за одноклассником, , стараясь заехать ему по голове тяжелым дипломатом и демонстрируя прекрасное владение русским матом. У нас такие шутки были в моде в классе пятом-шестом. Но не в выпускном же!
Мы внимательно смотрели на толпу выбегающих школьников через боковое стекло. Чего мы только не видели – юные интеллектуалы, невесть как шагающие с книжкой в руках, милые маленькие озорные особы, слишком уж миниюбочные, слишком уж взрослые. Недоросли, остановившееся в развитии года три-четыре назад, откровенные отморозки, предположительно - наркоманы. И во всей толпе не было только одного – Томаса, который в своих недостатках стоил, как нам казалось, их всех.
- Прогуливает, гаденыш! – пробурчал Андрей, - Чтобы такой мерзавец и школу не прогуливал – не поверю!
Я попытался успокоить его:
- Да, ладно, тебе! Что, сам был золотым медалистом до мозга костей?
- Ну, не был! У меня была серебряная медаль.
- Небось, на геометрии завалили?
- А вот и нет! На физкультуре!
- Тебя? Да ты на свои плечи посмотри!
- Плечи – плечами, да не все получалось! Знаешь, директриса, почему-то не захотела, чтобы у меня была медаль. Подговорила почти всех  запороть меня на экзаменах.
- Ну, и?
- Никто не повелся! А химичка вообще на мою защиту встала! Она когда-то была парторгом школы. Так против нее и до сих пор никто вякнуть не смеет. А она была за меня двумя руками!
- Что, так любил химию?
- Обожал! Даже думал после школы пойти на химфак. Потом решил, что все, что меня интересует, я сам узнать могу. В общем, никто не повелся из учителей.
- А откуда четверка по физкультуре? Или тройка?
- Четверка! На тройку у него цинизма не хватило.
- У кого?
- У физкультурника! Он бы и не повелся – хороший мужик был – остроумный, веселый… Только такое дело – у него дочка училась во втором классе нашей же школы. Видно, решил с директрисой не конфликтовать. В общем, влепил четверку.
- Обидно!
- Да, чего уж там! Обидно бы было, если бы серебряная и золотая медали по-разному оценивались при поступлении! А так…
Я опять посмотрел через боковое стекло. Оп-ля!
- Андрон! А вот и наш с тобой вожделенный мужчина! Готов к свиданию на троих!
- Где? – Андрей прищурился, - А! Подожди-ка меня!
Томас Петрович дермово-царственно возвышался на ступенях у входа в школу. Господи! Я, наверно, злой и необъективный сын твой, но как же он был противен! Я заметил, что прыщей у него еще добавилось после той вечеринки, когда умерла Наташа. А он, между прочим, все также жадно пожирал глазами миниюбочных девочек, как в тот вечер – Наташу. Андрей появился рядом с ним незаметно. Как я понял, особенного разговора между ними не состоялось. Андрей просто взял его за шиворот, и потащил к машине, сопровождаемый удивленными взглядами школьников.
Дверь захлопнулась. На заднем сиденье теперь сидел Томас Петрович, которого Андрей держал за руку, чтобы не вырвался. В глазах Томика одновременно светились страх, ненависть, любопытство, и гадливость. Я заметил, что любое прикосновение он воспринимает как что-то, из ряда вон выходящее. Глаза, одарившие нас выражением стольких чувств одновременно, тревожно забегали. Томик явно был напряжен и напуган.
Несмотря на то, что, пока Андрей вел его к машине, я прокручивал в уме педагогически корректные варианты начала разговора, теперь я решил передать инициативу Андрею, тем  более что он сам собирался задать первый вопрос.
Начал Андрей «в лоб»:
- Томас Петрович! А расскажи-ка нам, друг дорогой, зачем ты засветил в глаз Женечке Веретенникову?
Томас нервно засопел:
- А вам то что?
- А мы за него пишемся! – не моргнув глазом, соврал Андрей, - Ну так за что ты его обидел?
- А вы что, менты, что ли? – с вызовом ответил Томас.
- Мы – юристы! – сориентировался я, - и нам любое незаконное насилие противно! Между прочим, ты знаешь, что удар по глазу, влекущий образование поверхностной гематомы…
- Чего? – физиономия Томаса вытянулась.
- Синяка! – продолжил я, - Так вот, удар, влекущий образование синяка, если он не связан  с необходимой обороной, это – тяжкое преступление!
Похоже, мой блеф подействовал на Томаса. Он весь сжался и принялся грызть ноготь на мизинце.
- А что значит, «чашкое преступление»?
Мы с Андреем переглянулись, и чуть не прыснули со смеху.
- «Чашкое», Томик, это значит, что можно в тюрьму за такие шалости загреметь! – объяснил Андрей. Томас Петрович поежился. Я продолжил игру:
- Так что, если не хочешь, чтобы мы исполнили гражданский долг, и доложили, куда следует о твоем чашком…
- Очень чашком! – добавил Андрей, закусывая губы, чтобы не расхохотаться.
- Да! А если вспомнить, что это все было среди дня, в общественном месте, то и особенно чашком, с отягчающими обстоятельствами, преступлении…
Томас Петрович съеживался, как бекон на сковородке.
- В общем, - добавил я, - если ты не хочешь, чтобы тебя сгноили на зоне до конца жизни, рассказывай, зачем ударил Веретенникова!
Томас снова засопел и пробурчал:
- А чё он мою подружку клеил?!
Андрей напрягся:
- Это какую такую подружку?
- Гальку Миронову из параллельного класса! – Томик готов был зареветь.
- Ну, надо же! У тебя есть подружка! – не удержался я, - Что, все так серьезно?
Лицо Томика просветлело:
- Галька только со мной танцует, и целуется только со мной!
Я пристально посмотрел на него:
- Ну, и?
Томик еще больше помрачнел:
- А этот урод Веретенников с ней целых два раза танцевал в обжимку! Главное, то ни с кем не танцевал, а то с ней – и сразу в обжимку!
Я вспомнил, как Женька рассказывал, что после того, как стал мужчиной, на ближайшей дискотеке перетанцевал со всеми барышнями. Пока складывалось. Томас Петрович продолжил:
- А она мне еще в тот день сказала, что он лучше меня танцует! Главное – никогда такого не говорила, а тут вот… А на следующий день иду я по улице, смотрю – около университетской общаги стоит этот Женька! Я тут просто охренел! Стоит, гад, и, похоже, ждет кого-то! Значит, у него подружка есть! Так, зачем этот гад с Галькой обжимался? Ну, тут, значит, как я его увидел, так и дал ему по морде!
Честное слово, даже жалко Томика стало. И Андрея тоже. Эх, Женька! Тоже мне, правда, самец выискался!
- Ну, и что? – спросил я, - больше он к Гальке твоей не приставал?
В лице Томика проявилось что-то вроде гордости:
- Еще бы! Я ему так засветил!
- А когда мы в день рождения Славика на базе были, ты что делал, после того, как мы тебя из-за стола вынесли? – опять «в лоб» спросил Андрей.   
- А я… - Томас замялся, - Да, спал я, пока не разбудили…
Андрей растерянно посмотрел на него:
- Точно, спал?
- Ну… это… Да!
- Ладно, вали отсюда, пока я добрый!
Томаса Петровича не пришлось уговаривать. Он быстро открыл заднюю дверь, и побежал обратно – к ступеням школы. У самых дверей он достал платок, нервно высморкался, и, к нашему удивлению, достал сигареты и закурил.
- Еще и курит, засранец! – припечатал Андрей, злобно затягиваясь сигаретой. Я промолчал. Вскоре к Томасу Петровичу подошла девочка. Личико ее оставляло желать лучшего – под стать бойфренду, но фигурка была вполне сносной. Наш прыщавый друг нежно поцеловал ее в щеку, и, видимо, это доставило ей удовольствие. Потом они взялись за руки, и куда-то пошли, весело о чем-то болтая.      
- Галя Миронова! – констатировал  я.
- Не иначе! – отозвался Андрей.
- Ну, что, Андрюха, – спросил я,  - Звучало вполне убедительно?
Андрей опять промолчал, и я продолжил:
- Или он тоже профессионально врет? Еще один гений!
Андрей усмехнулся:
- Совершивший чашкое преступление?
- Ну, да! – мы расхохотались.
Выбросив окурок в окно, Андрей распечатал новую пачку, и опять задумчиво закурил:
- Кажется эта Галя Миронова – предел его романтических мечтаний. Вряд ли он мог серьезно относиться к Наташке. Если не врет, Галя у него уже была еще до дня рождения Славика. А, судя по показаниям Веретенникова – так оно и есть.
- Похоже, подозрения снимаются? – спросил я.
- Не знаю!
- Не веришь?
- Да, я уже ничему не верю, и давно!
Я включил зажигание, и вцепился в руль:
- Куда?
- Да, куда угодно, где наливают пиво!
Я молча кивнул, и нажал на газ.      
             

Глава 15
В заглавии которой шутки нет. А что, обидно?

Вечер был посвящен пиву и разговорам, которые никак не касались ни Наташи, ни ее предполагаемого убийцы. Причем, мы об этом не сговаривались – просто так получилось, и слава Богу! А заседали, разумеется, в «Платиновом коте», где нас уже встречали как старых добрых клиентов, ни намеком не обмолвившись об обстоятельствах последнего появления там Андрея. Перед тем как попрощаться, договорились взять на следующий день тайм-аут. Ни Андрей, ни, тем более, я не представляли, в каком направлении может теперь продвигаться расследование. Андрей был относительно спокоен, и мне показалось, что история, наконец, приближается к долгожданному завершению: еще немного и он поймет всю бессмысленность происходящего. Закончится игра в детектив, и я со спокойной совестью вернусь к обычному образу жизни. Домой я вернулся в самом благодушном настроении. После пива очень хотелось спать. Я дал себе слово сразу, как проснусь, позвонить тетушке, которая, должно быть уже исстрадалась в ожидании звонка. Оставалось только завести будильник, и после обычного вечернего туалета, вкусно поспать.

Утром состоялся, наконец, разговор с тетушкой. Как я и предполагал, она очень хотела пойти на концерт в филармонию в ближайшую субботу, но, ни в коем случае не одна, а только в сопровождении любимого племянника. Главной приманкой был второй номер программы – Четвертая симфония моего любимого Брукнера. В другой ситуации, я бы согласился, но после всех причуд прошедшей недели, совершенно не хотелось академического вечера. Я подло отговорил тетушку идти. Напомнил ей концерт прошлого года, где исполнялась та же симфония – со всеми прелестями нашего оркестра. На перекличке валторн вторая валторна умудрилась грубо сфальшивить, испортив этой ложкой дегтя всю бочку меда первой части. Потом, на всякий случай, триоли в аккордах медной группы решили заменить дуолями, чтобы облегчить исполнение, но все равно допустили позорнейший ритмический сбой. Тетушка, поразмыслив, решила, что действительно не стоит присутствовать при акте глумления над бессмертным шедевром, и я с облегчением вздохнул.
Тетушкин звонок, впрочем, заставил меня слишком подробно вспомнить одно из самых любимых произведений, и уже через пять минут я сидел возле музыкального центра и слушал все ту же Четвертую Симфонию в безупречном исполнении Шмидт-Иссерштедта. А потом, как-то сами собой под руку подвернулись Пятая, Шестая, и Седьмая, которые под аккомпанемент больших бутербродов заняли меня до самого вечера.
Вечером отчего-то захотелось встретиться с Оленькой. Я вспомнил, что уже давно с ней не виделся. А еще и на пару звонков не ответил. И вообще, после этого бессмысленного расследования, милые глазки Васнецовой казались чем-то совершенно великолепным. Я набрал номер. На беду Оленьки дома не оказалось. Мобильный телефон был выключен. Я даже поймал себя на том, что немного встревожился. В это время маленькое недоразумение всегда бывало дома. В этой ситуации оставалось только одно: Восьмая Симфония Брукнера, а если хватит сил, то и Девятая. Я уже водрузил старый любимый виниловый диск с Восьмой на проигрыватель, как вдруг услышал звонок мобильника.  «Ну, вот и хорошо! – подумал я, - Наверняка Олькин! Увидела пропущенный вызов, и теперь перезванивает! Вечер не пропал!». Я подбежал к трубке, лежавшей на кухне, и, к удивлению своему увидел, что звонит Андрей.
- Вовик! – раздалось в трубке, - Слушай, я понял: остается единственный шанс! Если не сработает, придется все бросить!
«Давно бы пора все бросить, дружище!» - подумал я.
- Слушай! Надо поехать туда и все внимательно осмотреть! – продолжил Андрей.
- Куда поехать?
- Куда, куда! На базу!
Идея, конечно, сразу показалась бредовой: в день смерти Наташи на базе работали профессионалы, и ничего подозрительного не обнаружили. Но, с другой стороны, продолжение фразы: «придется все бросить» - подействовало как обещание вечного блаженства.
- Ну и ладно! Давай поедем! – решил я, - Когда?
- А давай прямо сейчас!- ответил Андрей, - Я завелся! А ты знаешь: если я завелся, то меня уже ничто не остановит! Если ты не согласишься, я поеду один!
Ну, этого еще не хватало! Один! Весь смысл моего участия в игре как раз и состоял в том, чтобы удерживать свихнувшегося Андрея от идиотских поступков. Один! Как бы ни так! С другой стороны, ехать сейчас же совершенно не хотелось. Я еще не оставлял надежды дозвониться до Оленьки.
- Слушай, Андрон! – умоляюще заговорил я, - Можно, конечно, и сейчас, мне не трудно, только уже через час начнет смеркаться! Тебе не кажется, что лучше поехать в разгаре дня и осмотреть все при ярком свете?
- Вовка! Убийца действовал в темноте! Лучше будет, если поищем в тех же условиях! – Андрей был непреклонен, - А если ничего не найдем в темноте, то еще раз поедем завтра днем!
Похоже, у меня не было выбора.
- Ладно! – сказал я, - Потерпи часок! Я сначала немного подкреплюсь, а потом сразу оденусь и поеду к тебе. Договорились?
- Договорились, обжора! – Андрей повесил трубку. Ну, как это вам понравится! Я тут готов вслед за ним делать глупости, а он ещё и обзывается! И где элементарная человеческая благодарность? Хотя, если подумать, «обжора» - это совсем даже не обидно! А если подумать хорошенько, то это почти что комплимент! Это как «бабник» - поди разберись, обидное это слово, или нет!
Я тут же направился к холодильнику, и возрадовался всем сердцем, обнаружив большущую пиццу, купленную на прошлой неделе, но совершенно позабытую, из-за неожиданных обстоятельств. «Ага! – подумал я,  - Лежишь тут и радуешься, что про тебя забыли! Нет уж! Умри!». Картонная коробка через мгновение отправилась в мусорник. А еще через минуту в окошке микроволновки аппетитно вращалась большая тарелка.    

Через три четверти часа я нехотя открывал ворота гаража. Выгнал моего железного коня, и, не глуша мотор, стал закрывать ворота. По привычке я осмотрелся: не дай Бог где-нибудь во дворе лежит бомжик, или возится с мячом ребенок – собьешь на заднем ходу, потом будешь всю жизнь мучиться угрызениями совести! И надо же – я во дворе был не один: в плохо освещенной части двора мелькнула фигура. Я искоса присмотрелся. Ну, ничего себе! Опять пацан в желтой ветровочке! Это уже становилось серьезным. Садясь в машину, я на минуту задумался. Как вообще нужно вести себя в подобной ситуации? Может, подойти к нему прямо сейчас, поговорить по душам, узнать, что ему нужно? Да, нет – скажет, что просто вышел покурить, и знать меня не знает! Пусть уж следит! Пусть думает, что я законченный толстый идиот, и до сих пор его не заметил! И еще вопрос: надо все-таки рассказать о нем Андрею, или нет? Если рассказать, Андрей получит дополнительную причину для продолжения своего «расследования». А если действительно есть связь между смертью Наташи и этим малолетним «хвостом»? В конце концов, я же обещал Андрею не скрывать никаких деталей! Третий вариант: «хвост» не имеет отношения к нашему расследованию. Тогда проблемы у меня лично, хотя я и не могу представить, с чем бы они могли быть связаны. Тогда, конечно нужно поговорить с Андреем! Если он считает нормальным делом впутать меня в свое расследование, пусть поможет мне в моем! Решено! Перед тем как ехать на базу, расскажу ему все, и подумаем, что тут можно предпринять! Так что, может, не так уж плохо, что теперь вместо спокойного вечера в компании Брукнера, меня ждет общество Андрея. Оценив так ситуацию, я уже почти с удовольствием тронулся с места.
Вскоре я остановился возле дома Андрея. Я позвонил, и сказал, что зайду: нужно кое-что обсудить перед отъездом. Андрей, конечно, предложил мне подняться. Войдя, я сразу почувствовал запах свежезаваренного кофе, и понял, что в любом случае получил бы приглашение. Эта маленькая любезность с его стороны окончательно похоронила сожаления об испорченном вечере. Не мешкая, я рассказал Андрею о «хвосте». Сначала он немного рассердился оттого, что я скрывал это обстоятельство несколько дней, а затем заметно оживился, видимо потому, что получил новую информацию к размышлению. Само собой, он тут же связал «хвоста» со смертью Наташи. 
- Если это пацан, то в нашей системе координат это может быть только Томас Петрович, или Веретенников! – безапелляционно заметил он.
- Или кто-то, кого мы не знаем! А если это он стукнул тебя в парке? – продолжил я.
- Не исключено! Курит, говоришь?
- Курит! Но по-любительски.
- Так! Томас тоже курит, и тоже не совсем уверенно. А Женька?
- Пытался мужественно выкурить мою самокрутку.
- Значит, по этому параметру, это может быть любой из них. Так?
- Так! Только мне показалось, что этот ростом поменьше, чем Томас, или Женька. И помоложе, кажется. Потом, смотри! Около дома Веретенниковых я увидел его сразу после того, как вышел. Женька бы не успел так быстро переодеться и опередить меня!
- Ага… - Андрей задумался, - Значит так! Ты, говоришь, что видел его у себя во дворе, потом у общаги, потом возле дома Женьки, потом опять во дворе?
- Точно!
- А это значит  только одно!
- То, что он следит за мной постоянно, куда бы я ни пошел!
- Именно! Значит, сейчас вполне вероятно, что он где то рядом!
- Ну, и?
- Так! Слушай меня! Выходим из дома, как ни в чем не бывало. Спокойно и медленно проходим пару кварталов, а потом – резко поворачиваем обратно – и бегом! И если он будет идти за нами, просто хватаем его, и будем беседовать с ним до посинения!
- Слишком просто!
- Все гениальное просто! Ты только подумай: ты его заметил в первый же день. Ярко желтая ветровка – не лучший способ замаскироваться! Значит, что?
- Что?
- Значит – дилетант! Попадется как миленький!
- Пожалуй, что и так! В любом случае, других вариантов нет.
- Другие варианты всегда есть! А вдруг это молоденький педик, который в тебя влюбился, и ходит по пятам!
- Ну, спасибо! Хорошо, что я уже поел, а то бы ты мне аппетит испортил!
- Извини, Вован! Испортить тебе аппетит, это все равно, что Шумахеру сахару в бензин подсыпать! Ох, извини! На смысл жизни покушаться жестоко!
- Вот, ты говнюк, Андрюха!
Мы засмеялись. Кажется, для очередного приключения настроение было самым подходящим. 
Когда мы вышли, на улице было уже почти темно. Как и было решено, мы, не спеша, с самым беззаботным видом прошагали два квартала. Я за это время успел рассказать Андрею пару анекдотов, а он столько же  - мне. На очередном перекрестке мы переглянулись.
- Ну что, ловим «хвоста»? – задорно спросил Андрей.
- Ловим! – так же ответил я.
- Кто первый поймает, тот выиграл!
- Что выиграл?
- Проигравший платит за пиво в «Коте»! Идет?
- Идет!
- Ну, что? Три, два, один! Назад!
Мы побежали. Я сам себе удивился. Не знаю, что тут сыграло решающую роль – желание ли поймать собственного «хвоста», кураж ли, только вскоре я обогнал Андрея. И не зря! Как только я приблизился к перекрестку, из-за угла выскочила фигурка в желтой ветровочке. Не задумываясь, я схватил шпиона за грудки, и приподнял его – благо, таинственный преследователь оказался совсем легким. Подоспевший тут же Андрей, сорвал с лица незнакомца капюшон. В свете уличного фонаря я увидел растерянные, испуганные, и очень знакомые серые глаза.
- Олька! – воскликнул я.
Что угодно, кто угодно, но Олькин! Это было выше моего разумения. Я, откровенно говоря, уже не знал, как себя вести, и как начать разговор.
- Вовка! Поставь меня на место! – совсем по-детски пролепетала Олечка.
Я послушался.
- Ну, и как это понимать?
Она снизу вверх глядела на меня.
- Как это понимать, Оля? – настаивал я.
Маленькое недоразумение виновато засопело:
- Вовочка! Понимаешь…
- Не понимаю!
- Ну, не кричи на меня, пожалуйста! Просто, когда ты сказал, что вы тут ищете убийцу…
Андрей выразительно посмотрел на меня и покрутил пальцем у виска. Я развел руками.
- В общем, - продолжила Оля, - Я еще подумала, что на Андрюшу напали в парке, а значит это очень опасно!
Андрей досадливо махнул рукой, закурил, и отошел в сторону.
- И я решила, - лопотала Олечка, - Если вас кто-то опасный преследует, я должна быть рядом!
- Ну, ты, чудо ты мое в перьях! – изумился я, - Если нас кто-то преследует, ты то чем можешь помочь?
- А вот чем! – Олечка порылась в кармане и вытащила на свет божий газовый баллончик, - Он бы у меня получил, гад!
- Кто он?
- Ну… гад… - котенок совсем растерялся.
Я отобрал у нее баллончик и осмотрел.
- Ой, маленькая!
- Что?
- По твоему, это круче, чем «Смит-Вессон»?
- Чем что?
- Ладно, проехали! Олькин! Да этой пукалкой только дерущихся грудничков разгонять!
Она промолчала. Я обернулся к Андрею:
- Андрон, ты подожди меня полчасика! Надо эту Мату Хари на родину доставить!
- Надо непременно! – Андрей кивнул, - Еще ее здесь не хватало!
Мы с Олечкой направились к машине, а Андрей обреченно закурил еще одну сигарету. Всю дорогу до Олькиного дома я молчал, а малышка смотрела на меня, как нашкодивший ребенок. Когда мы приехали, я не знал, что в такой ситуации следует сказать на прощание. Молчание затянулось.
- Ты не очень сердишься? – наконец, сказала Оленька.
- На тебя невозможно сердиться! – искренне ответил я.
Опять молчание.
- Олькин! Обещай, что больше не будешь следить за мной! – сказал я, - В этой ситуации только не хватало думать о том, что ты тоже нарываешься на неприятности!
- Ага! – она кивнула.
- И еще! Если еще раз увижу тебя с сигаретой…
- Ты меня съешь! – она хихикнула. Ну, как на нее можно сердиться, скажите на милость!
- Уши надеру! – строго пообещал я.
- Вовочка! Ну, это же для конспирации! А на самом деле – гадость редкая!
- Хороша конспирация! Если бы ты не кашляла после каждой затяжки, я бы, может, тебя и не заметил.
- Угу…
- В общем, договорились! А теперь – марш домой и баиньки! Я завтра позвоню!
- Позвони, пожалуйста! – Олечка смотрела совсем жалобно и беспомощно. И невыносимо трогательно, – Вовочка! Я очень люблю тебя! Очень!
Ну вот! Если можно было найти самый неподходящий момент для признания, то Олькин его нашел! Я не знал, что сказать, и просто ласково потрепал ее волосы.
- Оленькин! Иди, пожалуйста, домой!
Она нежно поцеловала меня в щеку, и вышла. Я почувствовал себя почти гадом, и тут же вышел тоже.
- Олечка! – крикнул я вслед. Она остановилась. – Ты…
- Ладно! – засмеялась она, - Можешь ничего не говорить! Спокойной ночи, пузатик!
Пузатик! Ладно! Добавим к «бабнику» и «обжоре» еще одно загадочное слово!
Пока ехал назад, я старался осознать, что происходит. И осознать не мог. Оленька – маленькая, замечательная, трогательная Оленька сказала, что любит меня. А то я не знал этого раньше! Но, одно дело знать, или догадываться, а другое дело услышать. И услышать после того, как это наивное чудо следило за мной – Господи! – переодевшись в мальчишку, и через «не могу» куря сигареты! Какая же она все-таки не такая как все!
Мрачная физиономия Андрея вывела меня из приступа нежности.
- Ну! – сказал он, когда я вышел из машины, - Повод задуматься?
- О чем?
- Как, о чем? Зачем она за нами следила!
- Так ты ведь все слышал!
- Не только слышал, но и думал!
- И о чем ты думал?
- О том, что как то все слишком романтически-сладенько получается!
- В смысле?
- А кто сидел рядом с Наташей, после того, как мы с ней поссорились? Оля!
- Слушай, ну, не сходи с ума! Ольке то зачем было убивать Наташу?      
- Ты с ней танцевал, и она висела у тебя на шее!
- Ну, все, достал! Садись! Поехали!
- Подожди! Дай докурить спокойно, и подумать!
Я тоже закурил. И тоже задумался. Об Олечке. Нет, положительно, на этой барышне я бы женился! Такая нежная, наивная, славненькая! И родителям ее я нравлюсь! А папик ее вообще брат по разуму! Однажды мы оказались рядом на ее дне рождения, так выяснилось, что поесть он не дурак, а за едой с ним есть о чем побеседовать.
И тут же я подумал: «Эх, Антоныч! Ну, хоть в такой ситуации ты мог не перевести тему на жратву? Пузатого могила исправит! Хотя, почему пузатого? Вот Олькин предпочитает термин «пузатик»… И правильно делает!».      
Глава 16,
Ознакомившись с которой церковь обжор, если таковая существует, канонизирует меня в чине великомученика.

Последствия переживаний, связанных с преследованием и разоблачением незнакомца в желтой ветровке были печальными: калории, любезно доставленные мне перед выездом большой пиццей, умудрились бесследно испариться, и я снова захотел есть – к негодованию Андрея, которому не терпелось отправиться на поиски вещдоков. К счастью, ларек со съестным оказался почти напротив – через дорогу наискосок. Поэтому Андрей милостиво позволил мне сбегать за сухим пайком. Автомобильное движение на улице в этот час уже почти прекратилось, и я переходил дорогу, не спеша, размышляя, чем именно перекусить. Шоколадные батончики – это весьма эффективно, но после них бывает изжога. Кексы, бисквиты, круассаны – это просто здорово, но покупать их в уличном киоске опасно: мне приходилось слышать об отравлениях. Лапша быстрого приготовления исключалась, за неимением под рукой горячей воды, а консервы – консервного ножа. Нет, наверно все-таки придется прибегнуть к шоколадным батончикам! И тут ассоциативное мышление оказало мне исключительную услугу. Зачем эти уменьшительно-ласкательные «батончики», если так гордо и великолепно звучит слово «батон»! Батон свежего хлеба, и пара бутылочек кефира! То, что доктор прописал!
К моему глубокому удовлетворению, батоны оказались свежайшими – даже еще чуть теплыми, с хрустящей ароматной корочкой. Сразу открыв первую бутылку кефира, вторую я заткнул за пояс, как заправский ковбой свой верный виски, и не спеша, откусывая большие куски вкуснейшего хлеба, и попивая кефир, направился обратно. На другой стороне улицы, созерцая со стороны этот акт всесожрания целого батона, досадливо качал головой Андрей. А мне было все равно: если человек ничего не понимает в диетическом питании, это его проблемы, а вовсе не мои!
Внезапно слева я услышал резкий визг покрышек. Я обернулся и тут же меня ослепил свет стремительно приближавшихся автомобильных фар. «Ну, все, крышка!» - успел подумать я, перед тем как прыгнуть наудачу в сторону. Что-то большое пронеслось мимо, обдав меня плотной воздушной волной, и я больнехонько стукнулся боком об асфальт. «Вовка!!!» - послышался отчаянный крик Андрея. Мне хватило силы воли взглянуть вслед удаляющемуся автомобилю. Я заметил только две детали. Во-первых, не было номеров, а во-вторых – совсем странно! – сзади болталась привязанная на длинной веревке консервная банка. В двух шагах от меня лежала бутылка, из которой печально выливался на асфальт кефир, а чуть подальше – расплющенный батон с отчетливым следом автомобильной покрышки.
Подбежал встревоженный Андрей.
- Господи! Вован! Ты живой? – возбужденно кричал он, размахивая руками.
- Этот урод переехал мой батон! – сказал я, поднимаясь.
- Правый, или левый? – уже весело спросил Андрей, убедившись, что все в порядке.
- Дурак! – огрызнулся я, - Вкусный и хрустящий!
- Вовка! Ну, ты уникум! Тебя чуть не сбила машина, а ты тут думаешь о батоне!
- А почему бы и не о батоне? – я еще раз взглянул на испорченный ужин. Идея! – Андрей, возьми батон!
- Это еще зачем? – удивился он.
- Смотри, какой на нем четкий след покрышки! Если что, Вольский по этому следу откопает автомобиль и владельца!
- Гениально! – Андрей схватил расплющенный хлеб с каким-то детским восторгом. Хоть какой-то вещдок уже был в наших руках.
Я отряхнулся и осмотрелся. Все было в относительном порядке: одежда только чуть-чуть испачкалась. Ссадин я не заметил. Кажется, отделался легким испугом. И все еще хотелось есть. Я решительно зашагал к ларьку.
- Э! Ты куда это? – еще больше удивился Андрей.
- За новым батоном! – ответил я.
- Маньяк! – послышалось вслед.   
Гораздо больше удивилась продавщица в ларьке, когда я вернулся с пустыми руками и купил еще один батон. При расчёте в голову пришла глупейшая мысль: вот было бы смешно, если бы меня еще несколько раз сегодня сбила машина, и каждый раз я возвращался бы в ларек за новым батоном! Я захохотал от души, видимо, укрепив продавщицу во мнении, что она имеет дело с сумасшедшим.
Смеясь до слез, я вернулся к Андрею.
- Что, нервное? – спросил он.
- Нет, -  ответил я, и пересказал ему свою фантазию.
Андрей тоже засмеялся:
- Вовка! Ну, ты все-таки придурок!
А я тут же вспомнил одну историю из детства:
- Слушай, я, кстати, однажды, когда еще в школе учился, стоял на автобусной остановке. Смотрю – на проезжей части лежит кусок булочки…
- Так ты поднял его и сожрал!
- Да, нет, не перебивай! Так вот. Подлетает к нему голубь, и начинает клевать. Как приближается машина, голубь вспархивает, а потом опять возвращается и клюет дальше. Ну, так за десять-пятнадцать заходов доел он булочку. Стоит – довольный такой! И тут как раз его переехал автобус. В лепешку!
- Ну, и?
- Ну, и ничего? Разве не смешно?
Андрей пожал плечами:
- Вовка! Слопай уже батон, и приди в себя! Пожалуйста!
Я не заставил долго себя упрашивать. Когда я доел мы, наконец, сели в машину.
- Ну, а теперь стоит подумать о том, чья это работа! – сказал Андрей, - А потом поедем!
- Ну, и чья, по твоему?
- Конечно, кого-то, кто за нами следит! Кто мог знать, что мы здесь?
- Никто, вроде!
- А вот и ошибаешься! Оленька твоя, например!
Я почувствовал мурашки на спине.
- Уважаю, конечно, твои чувства, но факты – вещь упрямая! – Андрей был неумолим.
- Она машину водить не умеет… По-моему… - робко начал оправдываться я.
- Курить, и маскироваться под мальчика она, ведь, по-твоему тоже не умела?
- Ну, это легко выяснить! – я потянулся за мобильником. Оп-ля! Вот и пострадавший. Я таки разбил его в падении! И сим-карта потерялась,  – Во, как! А ты не помнишь ее номер?
- И никогда не знал!
- Давай нашим звонить!
- Бесполезно! Пока найдем номер, она уже успеет вернуться домой! Если это она.
- Ну, ладно! Еще версии! Или кроме Ольки подозревать некого?
- Вован, так и быть! Эту тему больше не развиваем, но имеем в виду! Хорошо?
- Договорились!   
- А вот о машине стоит поговорить, независимо от того, кто окажется ее хозяином.
- Номеров не было! Это точно!
- Не знаю, я видел ее только сбоку.
- Говорю тебе: я успел посмотреть. Номеров не было. А вот сзади была привязана пустая консервная банка. Вопрос только, зачем?
- Так ты тоже видел! А я думал, что мне показалось! А вот – зачем? – это хороший вопрос!
- Знаешь, что я думаю? Если это не случайность, если это не просто пьяный водила, или лихач, а кто-то пытался меня сбить…
- Или просто хорошенько попугать!
- Принимается! Так вот, это может быть только указанием на то, что мы должны испугаться. Вот, мол, ребятки! Обратите внимание!
- Натянуто, конечно, но других объяснений у нет!
- Зато, может быть, есть другие?
- Например?
- Я вслед не разглядел ни цвета, ни марки! Тебе сбоку было виднее!      
- Если не ошибаюсь, жигуленок – «восьмерка», или «девятка»! Я их всегда путал!
- А цвет?
- Кажется серый!
Тут меня словно током ударило: серая «восьмерка»!
- Серая «восьмерка» у Сереги!
- Да, ну, брось! – Андрей подскочил, как ужаленный.
- Точно! Он еще говорил, что все прикольно: я, мол – Серый, и жигуленок у меня серый!
И тут я понял, что становлюсь таким же подозрительным, как Андрей. Серый! Он единственный из нас оставался на какое-то время наедине с Наташкой! Нельзя, правда, исключать и Томаса Петровича! Но, если насчет Томаса это только предположение, то Серый действительно был какое-то время один в Наташкиной комнате!
Андрей посмотрел мне в глаза:
- Ты думаешь о том же, о чем и я?
- Похоже на то.      
Мы опять закурили.
- Да, нет, - заговорил Андрей, - невероятно! Ты его догнал слишком быстро, чтобы он успел что-нибудь сделать. А тем более – что-нибудь такое хитрое, что не осталось никаких следов. Опять же мотив! Зачем Серому было убивать Наташу?
- А другим зачем?
- Ну, чисто теоретически: Веретенников, или Томас от безнадежной любви, Олька оттого, что приревновала тебя. А Серый?
- Может, тоже – безнадежная любовь?
- Нет! Тогда он хотя бы чем-нибудь себя выдал!
- Опять получается, что против Серого только «восьмерка», и минута, проведенная наедине с Наташей! И все! Маловато!
- Ну, это мы завтра точно выясним – насчет «восьмерки»! Отдадим Вольскому батон, и будем ждать результатов поиска по следу покрышки!
- Не вопрос! Хуже, что маловато фактов по всем. Против Ольки только ее соседство за столом с Наташей, и слежка за мной. Против Томаса только фингал под глазом Женечки. А против Женечки только факт его недолгого романа с Наташей. Сплошные загадки!
- Если бы в жизни все было просто, Вовка, все бы уже были докторами наук!
- Это точно!
- Кстати, чтоб отвлечься, анекдот есть в тему. Защитил один мужик кандидатскую. Его спрашивают: а тема какая? Он говорит: придумал новый способ водку употреблять, чтобы гаишники запаха не чувствовали! Клизмой вводить надо! Его спрашивают: ну, а закусывать тогда как? А! – отвечает он, - А это будет темой моей докторской!
Андрей засмеялся собственному анекдоту, а я застыл как вкопанный. Ну, вот и разгадка! Конечно!
Я судорожно схватил Андрея за руку.
- Ты чего?  - удивился он.
- Серый! Точно Серый, и я, кажется, знаю как! И признаю, что мы с Вольским дураки были, что тебе не верили! Теперь я знаю точно: Наташу убил Серега. Не, знаю, правда, зачем? Но это, думаю, мы выясним!
- На тебя что, озарение нашло? – Андрей непонимающе моргал.         
- Нашло! Слушай! – я быстро свернул самокрутку, закурил и продолжил, - Меня осенило после твоего анекдота! Смотри: Серый пробыл наедине с Наташкой не больше двух минут. За это время он не успел бы сделать инъекции. Вряд ли удалось бы ее чем-нибудь напоить, или налить ей что-нибудь в ухо. Здесь нужна сноровка, и все это слишком рискованно!
- Ну, так что?
- А вот спринцовка, или детская клизма, или что-нибудь такое, это уже намного проще!
Андрей широко раскрыл глаза:
- Потрясающе!
- Заметь! Наташка лежала на животе. На ней была экстремальная мини-юбка! Чтобы достать из кармана…
- Из широченного серегиного кармана!
- Именно! В общем, чтобы достать спринцовку, использовать, и спрятать, понадобилось бы меньше минуты! Причем, кроме тех вариантов, которые сразу приходят в голову, спринцовкой и в ухо попасть, не пролив жидкости на подушку, гораздо легче! И еще! Когда я вошел, Серый пытался достать одеяло из тумбочки.
- Ну, и что?
- А то, что только после моего появления, он спросил, укрыть ее или нет? Мелочь, но вполне похоже на то, что человек, чуть не попавшийся на месте преступления, делает лишние движения! И еще что-то…
- Что?
- Погоди-ка… Ну, конечно! Вот почему Наташка упорно называла нас извращенцами! Теперь понятно! Это после спринцовки!
- Похоже… Блин! Серый! Но, зачем ему?
- Непонятно. Хотя, есть какая то вероятность, что это сделал Томас!
- Вряд ли! У Томаса для такого маловато мозгов. Похоже, он действительно был пьян. И потом, у него есть Галя Миронова! А серой «восьмерки» нет!
- А с Серым есть еще одно «но»!
- Какое?
- То же, что в свое время было и по поводу Томаса! Как он мог быть уверен, что Наташа поссорится с тобой, напьется, окажется одна? А если бы вы легли спать вместе? Ты опять будешь утверждать, что такое изощренное убийство могло быть и двойным? Двойной сердечный приступ?
- Теперь нет! После водки мы бы оба спали крепко. Если бы кто-то вошел со спринцовкой, и тихо управился с Наташкой, я бы даже не проснулся! А тут такой шанс!
- Да, пожалуй! Значит, все таки – Серый?
- Серый, Вова! Сто процентов – Серый! Сука!
- Ладно! Поехали уже! По крайней мере, мы уже знаем, что искать! 
Дорога за город заставила меня немного понервничать. Я вообще, как вы знаете, редко сажусь за руль, а на скоростных трассах оказываюсь и того реже. Тут меня всегда преследует беспокойство. Кажется, что я заблужусь, или, не справившись с управлением, вылечу в кювет, или, обязательно в меня врежется на полной скорости пьяный водила, возвращающийся по встречной полосе в город из клуба с сауной. А как отвлекает красота загородных картинок! Еще и осенью! Бесконечным сказочным переливом красного и желтого манят осенние тополя, березы и акации. Даже в сумерках при свете фар ощущаешь это разноцветье, и сходишь с ума от мерещащегося запаха живой листвы! Загородные заведения игриво подмигивают огоньками гирлянд. То тут, то там, фары разоблачают на обочине компании – такие веселые, такие опьяненные загородным воздухом, что каждый раз уже хочешь оказаться с ними, и происходящее за боковыми стеклами тебе намного ближе, чем то, что ты обязан рассматривать в лобовом стекле, среди несущегося навстречу.
Нигде не чувствуешь себя настолько за рулем, как за городом, когда видишь места, где никогда бы случайно не очутился пешком. Тут и ресторанчики, в которых что-то происходило раньше в твоей жизни, в своём многообразии памятные только названиями, и базы отдыха, тоже очень похожие друг на друга. Они значат одновременно и школьное лето, и демократичные каникулы с друзьями семьи, и студенческие вечеринки, которые совсем уж вечеринки, вечеринки в квадрате, потому что далеко от города, потому, что на воздухе, потому что в этой полуобжитой дикости все можно. И обворожительно вкусный, плотский и острый запах дымящихся повсюду мангалов с шашлычком, и неописуемый речной ветерок, примешивающийся к нему, а к тому осенняя листва, меланхоличный дымок осенних костров, и совершенно неопределимый, но всякому знакомый запах бесконечного летне-демисезонного праздника в котором и перегар и «Шанель», и кухня.
В этой ярмарочной карусели бесконечных развлечений легко потеряться – особенно в карусели осенней, предпохоронной, ожидающей со дня на день холодов, и потому еще более безумной в последних бархатно-теплых наслаждениях. Каждый раз боишься обознаться местом, пропустить поворот. Но, на счастье со мной был злобно-сосредоточенный Андрей, который, когда я уже отчаялся отличить нашу базу от десятков ее сестер-близнецов, решительно скомандовал: «Теперь налево, и мы почти приехали!».
У ворот базы нас приветствовал отборный мат, хриплый и очень знакомый. Дядя Петя, едва заметный в сумерках, от души кричал: «Уроды! Никого не ждем! Валите по-хорошему, пока из ружья не приласкал! И не солью, сукины дети, а дробью! Мне так приказали, так что пальну, и не крякну!».
- Дядя Петя! Да это же мы! – поспешил просигналить Андрей.
- Кто еще, «мы»? – раздалось в ответ, - Гитлер со своей шлюхой Евкой тоже «мы» был!
- Дядя Петя! – поспешил ответить я, - Свои, красные!
Ворота базы медленно и недоверчиво, но все-таки открылись. Дядя Петя подозрительно проводил взглядом машину, въезжавшую в его земной рай. Мы остановились. Старый смотритель включил фонарик, и пристально посмотрел на нас.
- А, это вы! – пробурчал он, - Могли бы и позвонить! Потому как не ждал никого. И насчет дроби не шутил, вот вам крест!
- Извини, дядя Петя, мы только как решили к тебе поехать! – отозвался Андрей.
- Бухать будете? – почти с уважением спросил дед, - А девочки где?
Я посерьезнел:
- Не, дядя Петь! Не до девочек! Мы тут в прошлый раз забыли кое-что! Искать будем!
- Да вашу же! – рассердился дядя Петя, - Если бы чего забыли, я бы уже нашел! Что, кто-нибудь говорил, что Петро Иваныч чего когда заныкал? Да у меня вот такенные толстые кошельки с баксами забывали, а я всегда отдавал целехонькими! Да если бы что забыли, я бы уже под замочек! А то ничего не находил с тех пор как вы тут так набухались, что аж менты приезжали! Я-то помню!
Андрей, как мне показалось по выражению его лица, собирался еще больше опошлить стиль беседы, но я дернул его за рукав.
- Дядя Петя! – сказал я, как можно более дружелюбно, - Так мы не просто забыли, а хитро забыли!
- Заныкали, что ли? – почти весело спросил грозный дед.
- Ага! А забрать не успели! Так ты, дядя Петя, пусти поискать!      
- Буцло что ли?
- Дядь Петь!  Ты просто пусти, а? 
- Да, пущу, конечно!
Мы вышли из машины. В загородной тишине непривычно громко пикнула сигнализация.
- Дядя Петя! – Андрей взял старика под руку, - Нам бы одну из комнаток осмотреть! Ну, ту, в которой… В общем, в которую тогда менты заходили.
- А-а! Ну, ясная хренотень! – Дядя Петя порылся в связке ключей, - Вот он! Он у меня один на все комнаты. Только отдать не забудь, а то, чего доброго, уедешь с ним!
- Да, ни в коем случае! С чего бы мы забыли!
- Ну и добро! – старик зевнул, - А я тут в каптерке покемарю. Если что – будите, давайте!
Мы направились к той комнатушке, где недавно изменился ход нашей жизни.
- Слушай, Андрон! – сказал я, - А смысл в комнате искать? Да, перерыли ее уже! И потом он не такой же идиот, чтобы там орудие преступления бросить!
- Это еще бабушка надвое сказала! Перерыли зачем? Искали явные следы насилия. Причем искали так – для формы. Они ведь с самого начала решили, что это сердечный приступ! Ну, и валялась в углу спринцовочка – ну и что? Мало ли кто забыл! Не кинжал, ведь, и не шприц! Они бы и внимания не обратили!
- Ну, если бы так лежала, все равно для той же формы взяли бы. И дядя Петя, если бы нашел, уже бы или выкинул, или к себе в каптерку потащил.
- Ага! Кстати, если сами не найдем, на прощание спросим его. Напомнишь?
- Если только сам не забуду. Постараюсь.
- Вот, только, видишь ли, во всем этом есть одно «но»! Серый явно сделал это до твоего прихода. А что, говоришь, он делал, когда ты вошел?
- Одеяло из тумбочки доставал.
- А мог он перед этим в той же тумбочке что-нибудь спрятать?
- Да, в общем-то, мог! Кто его знает!
- Значит, если одним словом, стоит поискать!
Андрей повернул ключ, и мы вошли. Я на ощупь нашел выключатель, и в комнате стало светло. Совсем как, когда я вошел в тот вечер, а Наташка была еще жива, но в сущности уже убита. Мы с Андреем остановились. Жутковато было видеть эту комнатку. Эту кровать. Я вспомнил страшное лицо Наташи, каким оно было, когда я перевернул ее. Андрей, видимо думал о чем-то подобном. Его губы вздрагивали. Лицо сделалось сероватым и, даже не знаю как сказать точнее – подчеркнуто небритым, что ли?
- Здесь… - просто сказал он.
- Здесь, - отозвался я. Мы еще немного постояли. Затем Андрей молча подошел к тумбочке, открыл верхнюю секцию, достал одеяло, пошарил внутри рукой. Приподнял, отодвинул. Потом тщательно осмотрел остальные секции…
- Ничего! – он задумался, - Ладно! Делим комнату пополам! Давай, начинай, где стоишь!
Мы приступили к поискам. Обшарили все. Заглянули в каждую щелочку. Отодвинули кровать, заглянули с фонариком под шкаф. Ничего.
- Значит, все-таки, не в комнате! – констатировал Андрей, - Дела! Теперь придется обшаривать всю базу.
- Погоди! Не всю сразу! – у меня появилась идея, - Мы еще не оставили версии с Томасом?
- В его комнате?
- Ага! Если это он, хотя и маловероятно, то, почему бы и нет?
Комната, в которой в ту ночь ночевал пьяный, или, все таки, может быть, прикинувшийся пьяным Томас Петрович, ничем по планировке не отличалась от Наташиной, и мы обыскали ее по той же схеме. Опять ничего.
- Значит, о версии с Томиком опять стоит забыть! Серый! Ну, и куда он мог ее деть? – разозлился Андрей.
- Хуже всего, что мог и никуда не девать! – сказал я, закурив, - Кто бы заподозрил? Взял с собой домой, и в мусорник! Так что, хорошо еще, если он выбросил ее где-нибудь на базе!
- И то верно! – Андрей совсем помрачнел.
- Хотя, хрен редьки не слаще! Здесь он куда угодно мог зашвырнуть ее по пути! Я же за ним не следил!
- Да, и не по пути! Мог потом припрятать в банкетной или в туалете!
У меня вновь случилось озарение.
- Слушай, Андрон! – воскликнул я, - Он же на обратном пути отливал!
- Ну, и что?
- Как, что? Дождь же шел! Зачем отливать под дождем, если через минуту мы бы были уже в банкетной?
- Приспичило!
- Нет, что-то не так! Это уж слишком должно приспичить, чтобы минутку не потерпеть! Как же я сразу не догадался! Ты же знаешь, что Серый никогда не носит брюк с молнией!
- Ага! Только с пуговицами! После того как по пьяной лавочке причинное место молнией прищемил!
- А с пуговицами это не так быстро. И пояс у него был непростой! Слишком уж скоро он вернулся! Я даже обратил на это внимание! Да ему только чтобы пуговицы расстегнуть больше бы времени понадобилось!
- Пожалуй… Ну, конечно! Молодец, Вовка! Ты помнишь, где?   
- Да, тут – за углом домика!
Через минуту мы были на месте. Я включил предусмотрительно прихваченный фонарик. Где начинать искать, было не вполне понятно.
- Смотри-ка – дупло! – сказал Андрей, указывая мне на одно из деревьев, - Посвети-ка мне!
Я направил луч света на ствол дерева. Андрей осторожно просунул руку в дупло.
- Блин! – он поморщился, - Надеюсь, мне тут никакая тварь руку не укусит?
Сначала он с отвращением отбросил в сторону парочку использованных презервативов:
- Напомни руки помыть у дяди Пети!
Затем на землю упали несколько пустых сигаретных пачек, сломанная зажигалка, и прочий хлам.
- Есть! – воскликнул вдруг Андрей. Я подошел ближе. В руке Андрея я увидел небольшую спринцовку. Нечто подобное я себе и представлял.
- Ну, есть Бог на свете! – улыбнулся мой приятель, - Представляешь, если бы пришлось всю базу обшаривать?
Я, молча, кивнул.
- А теперь первым делом – мыть руки!
Дядя Петя еще не успел уснуть.
- Ну, что, нашли, что заныкали? – спросил он.
- С трудом, но нашли! – ответил радостный Андрей, направляясь к умывальнику.
- Значит, хорошо заныкали, если сами долго искали! – с уважением заметил дед.
- Лучше не бывает! – констатировал я. И тут же протянул ему ключ от комнаток.
- Вот это дело! – просиял дядя Петя, - А то некоторые обещают, а потом, как завезут ключ в город, а мне потом начальство по шеям!
- Ну, ладно, дядя Петя, мы поехали! – сказал Андрей, вытирая руки.
- А по водочке? – смотритель еще больше оживился.
- За рулем! – тут же отреагировал я.
Дядя Петя перевел вопросительный взгляд на Андрея.
- Сифилис лечу! – мгновенно сориентировался Андрей.
- Ну и сидел бы за рулем со своим триппером! – расстроился старик,  - А то, что тот, что тот! Двое, а без толку! А то на троих бы! Эх, молодежь пошла!
Наскоро попрощавшись с раздосадованным смотрителем, мы сели в машину, и выехали с территории базы. Метров через сто я остановился, и мы закурили.
- Ну, что! – сказал Андрей, - Сразу к Сереге, и берем его на неожиданность?
- Нет уж, друг ситный! – отрезал я, - Мы, кажется, обещали, что если ухватимся за ниточку, все остальное оставим профессионалам! И так уже многое скрыли от Вольского! Едем к нему!
- Ладно! Дал слово – держись!
Я потянулся, было, за телефоном, но вспомнил, что он героически погиб.
- Плохо! – сказал я, - Домашнего номера Вольского я не помню!
- А без звонка как-то неудобно, - Андрей почесал в затылке, - Может, завтра?
- Ни за что!  Серый уже пытался меня в асфальт вдавить! Черт его знает, что он еще до завтра выкинет!
- Ну, и?
- Поехали! Вольский ложится поздно! Да и такое дело, что простит, если что!
- Тогда поехали!
Я включил зажигание:
- Только по пути заедем в твой ларек!
- Это еще зачем?
Я блаженно улыбнулся:
- Батоны у них там очень уж замечательные! Кушать хочу!
У Андрея просто отвисла челюсть.
Немногим позже у продавщицы тоже…      


Глава 17
Развязка которой может разозлить читателя
         
Эдуард Николаевич встретил нас в державном домашнем халате со своей неизменной трубкой. По всему было видно, что он еще не ложился спать.
- Владимир, ты помнишь, сколько раз я приглашал тебя? – спросил он.
- Да… Много… – промямлил я.
- И ты никогда не приходил. Так что, если ты сейчас примчался, значит, что-то случилось!
- Случилось! – виновато ответил я.
- Заходите! – скомандовал Вольский.
Мы с Андреем вошли. 
- Милости прошу в кухню! От чайку не откажетесь?
Мы, разумеется, не отказались. После чашечки крепкого чая Вольский откинулся на спинку стула, спокойно попыхивая трубкой, и давая понять, что весь исполнен внимания. Уже по дороге, мы договорились, обо всем доложить по порядку. Прежде всего, рассказали Вольскому о ходе расследования. Я первым делом пересказал разговор с Серым. Тут же упомянул, что в тот день в первый раз обнаружил за собой «хвост», отложив для драматического эффекта на потом развязку этой загадки. Потом я поведал о посещении Светы, и о возникшей «тайне Евгения Ивановича», об обнаружении телефона, принадлежавшего «Е.И», о Женечке Веретенникове, и о наших подозрениях относительно Томаса Петровича. Вольский слушал с нескрываемым интересом, время от времени, по-доброму посмеиваясь.
Затем, речь пошла об обстоятельствах прошедшего вечера. Рассказав Вольскому о покушении на мою жизнь, Андрей эффектно извлек из целлофанового пакета первый вещдок – расплющенный батон со следами покрышки.
- А вот, где молодцы, там молодцы! – похвалил Вольский, забирая батон, - Завтра же передам, куда следует. След, вообще-то коротковат, но, насколько я в этом разбираюсь, пару характерных признаков покрышки на нем обнаружить можно! Великолепно!
Потом речь пошла о подозрениях в отношении Серого, и о предполагаемом способе убийства. Вольский вскочил, и нервно зашагал по кухне:
- Спринцовка! – воскликнул он, - Ну, вот, и на старуху бывает проруха! Как же я не догадался! Ведь мы тогда стараниями Андрея чуть ли не все варианты перебрали, включая самые фантастические! Вот уши бы надрать такому специалисту!
Эдуард Николаевич решительно отложил только что раскуренную трубочку в сторону, давая тем самым понять, что в наказание за прокол он оставляет себя без сладкого. А мы с Андреем хитро переглянулись: как, мол, он еще запоет, когда мы предъявим ему орудие убийства! Засим мы с наслаждением изложили старшему товарищу обстоятельства поисков на базе, после чего Андрей молча выложил на стол спринцовку. Вольский нахмурился.
- Довольны как тараканы! – констатировал он, - А о том, что вы без соблюдения необходимых формальностей изъяли вещдок с места происшествия, догадаться было трудно!
Мы сникли. Вольский снова взял трубку, и красноречивее этого трудно было что-либо придумать: мол, раз вы, ребята облажались, счет ничейный, и я не вижу больше смысла наказывать себя.  Эдуард Николаевич снова прошелся по кухне взад-вперед:
- Ну, и как мы, господа Пинкертоны, теперь докажем в суде, что эта спринцовка именно с места происшествия? Могли бы позвонить мне. Приехала бы опергруппа, все бы описали! А теперь что нам с этого!
- Эдуард Николаевич, - робко заговорил я, - Мы же искали, и по ходу нашли. На ощупь. Она бы могла и в другом месте оказаться! Не могли же мы по всей базе с собой водить опергруппу!
- А вот и могли, если бы не сами туда поехали, а сразу позвонили мне, и сообщили о своей версии! Нет, не спорю, по «ноль-два» вас бы послали на три буквы, но я то зачем?!
Мы виновато молчали.
- Насколько я помню, молодые люди, мы договаривались, что самодеятельности не будет! Кто обещал, что любую ниточку передаст профессионалам? А?
- Эдуард Николаевич! Ну, не могли мы позвонить! – продолжал оправдываться я, - Я же говорил, что у меня телефон разбился!
- В общем, не стреляли по тысяче причин, и, во-первых, пороха не было! Ладно! Что сделано, то сделано! Будем надеяться на лучшее! Суд может принять во внимание ваши показания. Моя безупречная репутация, даст Бог, тоже сыграет определенную роль. Анализ наверняка покажет остатки лекарства. Не исключено, что еще какие-нибудь следы на поверхности обнаружатся. Хотя, вряд ли! А еще может и приятель ваш расколется! А при наличии признания, это уже будет более-менее доказательством. Так что, голубчики, свободное плавание закончилось. Преступление было, и теперь все очень серьезно! Теперь ни шагу без меня! А не то, повешу на вас пару разбитых витрин в районе, и для вашего же блага пятнадцать суток вы у меня прищепки для страны делать будете! Думаете, шучу?
- Похоже, не шутите… – вздохнул Андрей, - И, какие будут указания, босс?
- Так-то лучше! – улыбнулся Вольский, - Теперь у нас главная надежда на признание Сергея. Если расколется, то нам и карты в руки.
- Будем брать? – спросил я.
- Будем идти на контакт! – ответил Вольский, - Сам понимаешь – один мой звонок, и его сейчас из-под земли достанут. Только если он в этом случае ударится в молчанку, окрысится, плохи дела! Вашими молитвами доказательства у нас очень оспоримые! Наймет Серега твоего друга Губермана, скажем, и крышка обвинению!
- И что теперь?
- Думаю, лучше всего, поедем к нему утром, объясним, что плохи его дела, и расскажем о преимуществах чистосердечного признания. Дадим понять, что он у нас в руках и только по старинной дружбе…
Андрей красноречиво поморщился.
- Ладно! – Вольский понял его мысли, - По старому приятельству даете ему шанс. Может, это сработает. Расскажет все, как было. Возможно…
- Да, ладно! – Андрей начал кипятиться, - Так он и поверит, что я – я! – даю ему шанс! Он же не идиот!
- Разумно! – Вольский пыхнул трубочкой, - Ты покуришь поблизости, а разговаривать с ним будем мы с Вовой.
Андрей пожал плечами: ладно, мол, а что мы теряем?
Вольский чиркнул спичкой и подкурил начинавшую гаснуть трубку.
- Ну, что? Расходиться не вижу никакого смысла! Давайте еще по чайку, еще обсудим детали, а завтра пораньше отправимся к вашему приятелю. Если пожелаете, можем и вовсе не ложиться. Уж, ей Богу, найдем темы для разговора! А если устали, господа хорошие, найду, где вас пристроить! Только, прошу вас, в любом случае – не смущайтесь! Вы меня никоим образом не стесняете, если решите поспать. А если предпочтете поболтать – то и это у меня в порядке вещей.
Мы с Андреем переглянулись.
- Давайте пока поговорим! – предложил я, - А там посмотрим!
- А вот это мудро! – Вольский засмеялся, - Молодец, Владимир Антоныч! Не зря мозги питаешь!
- Батонами! – вставил Андрей.
- Ну, видишь же – действует! – Вольский окончательно подобрел, - А давайте-ка, если мы будем болтать, заварю я мате, или кофейку покрепче! И еще можно по наперсточку!
Мы с Андреем, испытывая явное удовольствие от того, что нас простили, дружно закивали.
- Кофе! – сказал Андрей.
- Мате! – одновременно с ним решил я.
Вольский сардонически улыбнулся:
- Ладно! Сделаю и то, и другое! Добрый я сегодня!               
Когда напитки были готовы, а в три малюсенькие рюмочки был налит замечательный ставропольский кальвадос, Эдуард Николаевич, с достоинством хозяина изрек:
- Ну, а тема для разговора, похоже, определилась с самого начала. Есть еще, что обсудить! – он поднял рюмку, - За удачу, ребята!
Мы чокнулись, и Вольский продолжил:
- Значит, картина происшествия более-менее понятна. Сергей в любом случае планирует ввести Наташе лекарство. Независимо от того, будет ли она спать одна, или вместе с Андреем. Срабатывает самый лёгкий из всех возможных сценариев: Наташа принимает на грудь лишнее и ссорится с Андреем. И она будет спать одна. Сергей у вас главный по эвакуации. Некоторое время он с Наташей остается один. Конечно, вряд ли он подозревал, что ты пойдешь следом. Но, в любом случае, у него было достаточно времени, чтобы ввести лекарство, а куда -  еще выясним…
- Как? – не выдержал Андрей.
- Боюсь тебя расстроить, - Вольский налил нам еще по наперстку, - Но без эксгумации дело вряд ли обойдется!
Андрей нахмурился, и Вольский сочувственно похлопал его по плечу.
- В общем, лекарство он ввел, и довольно быстро. – Вольский снова сел за стол, - Благо, Наташина мини-юбка облегчала задачу. Дальше он решил укрыть ее одеялом. Мало ли? Вдруг Андрей зайдет проведать! А под одеялом никакого брака в работе не будет видно!
- И под одеялом жарче! – подхватил я, - Сердечный приступ быстрее случится!
- Пять с плюсом! – Вольский подмигнул мне, - И тут заходишь ты! Появись ты минутой раньше, ситуация, возможно, вышла бы из-под контроля. Но в тот момент твое появление сыграло ему на руку. Ты, фактически, свидетель того, что все было невинно. Дальше элементарно! Он говорит тебе, что ему нужно отлить, и быстро прячет спринцовку в дупле. В любом случае, место бы нашлось. Чисто, убедительно, и великолепно продумано!   
- А мотив? – поинтересовался я.
- А вот с мотивом сложнее! Думаете, ревность исключается?
- На все сто! – отрезал Андрей, - Никогда ничего не замечал! Я же… Ну, как это объяснить? В общем, я всегда чувствовал, если к Наташке кто-то был неравнодушен… Ну…
- Это более  чем понятно, Андрюша! – Вольский повернул кран, чтобы налить в чайник свежей воды, - И, что же?
- Ну, ни намека! Нет, тут ни любви, ни ревности не было! Я уверен. И не такой уж романтичный человек Серый, чтобы из ревности убить!
- Тогда, что?
- Не знаю. Просто, не знаю!
Я задумался.
- Может, патология? Или из самоутверждения?
Андрей покачал головой:
- Кто угодно, только не Серый! Он же – ходячий материализм! Для самоутверждения он бы пару носов сломал у себя в казино, или денег бы заработал, но не это! Ой, боюсь, не получится с ним разговора по душам!
- Это еще почему?
- Да, именно потому, что мы не представляем себе мотива! Скажет просто: «А зачем?», и мы только руками разведем! А он еще выслушает детали, и свалит все на Томаса Петровича! Кстати, если бы не серая «восьмерка», я бы версию с Томасом со счетов не сбрасывал!
- Я бы, кстати, тоже! – отозвался Вольский, - Серых восьмерок в городе немало, а если мы говорим о ревности, или самоутверждении, то это более относимо к закомплексованному подростку, если я правильно, с ваших слов, представляю себе этого Томаса.
Повисло молчание.
- Ну, да ладно! – разрядил тишину Вольский, - Восьмерку то мы в любом случае по батону твоему, Владимир Антоныч, установим. Вот, другое дело, если подозреваемый ударится в молчанку…
- Что тогда? – я отхлебнул мате, - Что?
- Тогда нам придется искать что-то дополнительно. А при отсутствии четких предположений о мотиве, независимо от того, идет ли речь о Сергее, или о Томасе, это будет нелегко. Дополнительное – оно всегда дополнительно к чему-то, а вот этого «чего-то» у нас как раз и недостает! Ну, да, Бог с ним!  Выпьем за банальную удачу!
Мы опять чокнулись. Вольский налил по третьей, и, указав на часы, спрятал бутылку в шкаф.
- Удача, господа хорошие, в нашем деле на первом месте! Знали бы вы, какие иногда случайности помогают раскрыть самое запутанное дело! 
Мы с Андреем вопросительно посмотрели на него. Вольский стал снова набивать трубочку.
- Эдуард Николаевич! – сказал я, - Третья трубка на наших глазах! Лучше быть вашим другом, чем вашими легкими!
- Или твоим желудком! – парировал Вольский, подмигнув мне, - Вот было несколько лет назад одно дельце!
Мы тоже закурили.
- Вообразите, друзья мои, - Вольский удовлетворенно задымил,- Студенческая практика на четвертом курсе. Студентка попадает на практику к довольно известному нотариусу… Ну… без фамилий! И вот, работает она у него в конторе. Неделя проходит – и знаете ли – отлично люди друг с другом контакт наладили. Он – элегантный, умный, интересный, да и всего лет на десять старше. А она толковая, работящая, тоже умненькая, и, вдобавок, хорошенькая до необычайности! Одним словом, через неделю, формализм в отношениях исчез совершенно. И в один прекрасный день после рабочего дня… Господи, ну как это бывает – чашечка кофе, легкий флирт… Короче, любовь, и все тут! И, как на грех – летом. Через несколько дней у нее практика закончилась, и у него начался отпуск. Все время вместе. Идиллия, да и только! Но, в одном тут несходство получилось. Девочка влюбилась в нотариуса без памяти, а для него это было очередное приключение. Потрясающее приключение, но не более того. Месяц проходит, другой. Он уже к другим приключениям готов, а девочка – преданная как кошка – ни на кого другого и смотреть не хочет. А тут, как на грех, у нотариуса появилась возможность для хорошей партии. Был у него старый клиент, которому он во всех отношениях настолько приглянулся, что задумал он за него свою дочку замуж выдать. Так, было бы полбеды, если бы дочка была дурнушкой. Да, красавица была почище той студенточки, и старше ее всего на пару лет. Пытался господин нотариус объяснится, но дело так просто не вышло: как соберется он поговорить начистоту, она на него влюбленными глазами смотрит, и ничего толкового в голову ему не приходит. Вот ведь ситуация! И вот, как это всегда бывает, когда у доктора Джекила ничего не выходит, за дело берется мистер Хайд. Решил нотариус от влюбленной кошки отделаться. Нет, не убить, конечно, не настолько подонок был. Но способ придумал еще тот!  Причем случайно! Рылся он как-то в своих старых вещах, и нашел хорошую такую порцию марихуаны – давно забытую еще со студенческих лет. Да, нет! Наркоманом он, конечно, в молодости не был! Так, с одним однокурсником раз в месяц на пару баловался. И о порции этой как раз и забыл потому, что все это несерьезно было. Когда к нему барышня пришла в очередной раз, он ей тихонько эту порцию в курточку подбросил, а сам поговорил накануне со знакомыми в органах… Когда она утром вышла от него, просигналил, кому нужно. Через пару кварталов свои ребята остановили девочку для проверки документов. Паспорта у нее, конечно, с собой не было. Отвезли в отделение, обыскали, и нашли то, что должны были найти. Завели, как водится, дело. Нотариус наш профессионально изобразил отчаяние, нашел лучшего адвоката – ничем, благо, не рисковал. Сами понимаете – дело безнадежное! Адвокату тут и делать нечего. Пошло дело в суд. Ну, что нечем вроде крыть, а?
- Нечем! – кивнул я, - Осудили?
- А вот тут то и удача сработала! – подмигнул Вольский, - Дело легло на стол судье, де не простому. Тому самому однокурснику, который с нашим нотариусом в молодости раз в месяц баловался марихуаной! Среди прочих вещдоков был листок бумаги, в который была завернута порция. Посмотрел судья на него – и обомлел. Его собственный юношеский почерк! Его собственный фрагмент конспекта лекции! Сразу он понял, что тут дело нечисто, и, ознакомившись с материалами, поехал после работы прямиком к бывшему однокурснику. А, слава Богу, судья этот… Тоже без фамилий – честнейший малый! Приехал к нотариусу, рассказал все, как есть, и пообещал крупнейших неприятностей. Нотариус испугался, повинился, и они придумали простой выход. Судья на первом же заседании нашел повод вернуть дело на дополнительное расследование, а нотариус связался со своими знакомцами в органах, и скомандовал, чтобы дело прекратили. Так все и закончилось. А дальше – как в плохой оперетте! Дочка клиента, которую ему в невесты прочили, оказалась слегка беременной от соседского парнишки. А студенточка окружила нотариуса сумасшедшей любовью. Она же так ничего и не узнала! Так и считала, глупенькая, что ее случайно подставили милиционеры для отчетности, а он ее вызволил, и спас от беды неминучей. А что до нотариуса, он от этой нежности девичьей совсем растаял, да и, в конце концов, женился на ней. И что интереснее всего – счастливы теперь оба до безумия! Вот, такой казус! А если бы девочкино дело попало к другому судье?
- Кранты бы девочке! – сказал я.
- Вот вам и удача! – закончил Вольский. 
- Это то, конечно, но причем тут Серый? – спросил Андрей.
- Да, мало ли! – Вольский стал вытряхивать пепел из трубки в пепельницу, -  А вдруг мы при обыске найдем дневник с откровениями?
- Дневник? У Серого?
- Неважно! Всегда надо надеяться на лучшее, мальчики! Если уж возвращаться основной теме, я все-таки думаю, что Томас не при чем. Слишком хорошо придумано для закомплексованного школьника! Надо разрабатывать Сергея! Хотя и тут много неясного!
- Консервная банка, например! – вставил я.
- Например – да! Вроде бы ваше объяснение логично – хотел показать, что это не случайно. Только, если бы тебя зацепило, или ты сильней ударился при падении, ты бы мог и не обратить внимания на банку. Да, и Андрей мог со стороны не заметить.
- Точно! – отозвался Андрей, - Я и так не был уверен, что мне не показалось. К тому же – машина без номеров, да еще с консервной банкой – это уж слишком привлекло бы гаишников!
- Не факт! – Вольский разлил остатки кофе и мате по чашкам, - Он мог снять номера и прикрепить банку за квартал до места действия.
- А банку вообще могли прицепить мальчишки! – добавил я.
- Тоже не исключено! Но, если забыть о мальчишках, если он прицепил ее сам? Зачем?
Мы задумались.
- Знаете что? – сказал я, - У моего друга Губермана есть такая фишка. Он вначале процесса подает несколько ходатайств. По существу этих ходатайств никто не может понять, зачем они нужны. В результате оказывается, что они не нужны были вовсе.
- Ну? – с нетерпением спросил Вольский.
- Вот в том то и смысл, что смысла нет! Противник в процессе сидит и думает, зачем нужны были эти ходатайства, нервничает. А они и нужны были для того, чтобы он сидел и думал, для чего они, вместо того, чтобы концентрировать внимание на более важных деталях!
- То есть… - Андрей широко раскрыл глаза.
- Банка была привязана только для того, чтобы мы тут сидели и думали, для чего привязана банка, вместо того, чтобы рассуждать о более важных деталях! – догадался Вольский.
- Тогда это точно не Томас Петрович! – хмыкнул Андрей, - Не того полета птица!
- А Серый и подавно! – сказал я, - Совсем не того полета!
- Значит, мальчишки хулиганили, а он не заметил! – заключил Вольский, - Или я уже ничего не понимаю! Все! По этому поводу я отказываюсь выдвигать какие-либо версии! Я уже ошибся по существу, усмотрев в этом деле несчастный случай. Теперь будем работать с Сергеем, и опираться на факты. Только на факты! Пока ясно одно. Если убил действительно Сергей, ты, Вова, своим утренним посещением вспугнул его. Раскрыл все карты! Рассказал, что Андрей не верит в естественную смерть Наташи! Сам ведь заметил, что во время разговора он вел себя странно!
- Да черт его знает! – я задумался, - Андрею вообще-то  дали прутиком по голове еще задолго до нашего разговора с Сергеем!
- И то верно! – Вольский помолчал, - Пока ясно только одно. Если убийство совершил Сергей, то визит Володи к нему сослужил вам скверную службу. Он узнал, что вы сомневаетесь в естественной смерти Наташи, и, похоже, намерены искать ее убийцу. Одним словом, Вовик, ты его встревожил. Так, соколы! Вопросов явно больше, чем ответов! Давайте-ка вздремнем немного, а на рассвете поедем к нему, и многое станет на места! Утро вечера мудренее!
Мы согласно кивнули. Вольский завел будильник на шесть утра и начал подготовку к ночлегу. Мне достался громадный диван («Как самому большому человеку!»), а Андрей и хозяин удовольствовались матрасами, расстеленными на полу. Оставалось спать три с половиной часа.

Утром мы стремительно выпили кофе, и выкурили по сигарете. Перед выездом Вольский позвонил кому-то из подчиненных, и, продиктовав с нашей подачи, адрес Сергея, велел быть начеку и прибыть по первому же звонку.
Уже через пять минут мы ехали к дому Сереги. Вольский был, как всегда, спокоен и сосредоточен.
- План такой, - сказал он, когда мы уже были на подъезде, - Мы с Вовой идем в квартиру, и стараемся договориться. Ты, Андрей, ждешь во дворе. Если что (а мало ли!) – на тебя последняя надежда. Увидишь выходящего Сергея, без нас, поднимай шум, задерживай его, как сочтешь необходимым! Хотя, думаю, до этого дело не дойдет! Так! Приехали, что ли?
- Вот двор! – ответил я.
- Останови здесь! Дальше пойдем пешком! – скомандовал Вольский, - Ну, что, господа хорошие, готовы?
- Если Вовка отдаст мне табак, я готов! – сказал Андрей, - а то у меня сигареты кончились!
Я протянул Андрею пачку:
- Если обещаешь отдать то, что останется, я тоже готов!
Вольский достал табельный пистолет и, передернув затвор, поставил на предохранитель.
- Ну, вот и я готов! – весело сказал он, - А это просто на всякий пожарный!
Мы вышли из машины и направились во двор Сергеева дома.
- Что-то не так! – вдруг сказал Вольский.
- Что? – мы с Андреем насторожились.
- А если ушки напрячь? – посерьезнел Эдуард Николаевич.
Мы прислушались. Действительно странно! Еще не было восьми утра, а из двора Сергея слышались многочисленные голоса, как будто там открылась ярмарка. В полном недоумении мы вошли во двор.
Толпа любопытных собралась вокруг обгоревшей машины… Чуть поодаль стояли милицейский автомобиль, пожарная машина и скорая помощь. Милиционеры расспрашивали собравшихся. Санитары пытались запихнуть что то тяжелое в закрытом кожаном мешке в машину, а в воздухе стоял отвратительный запах гари… 


Глава 18
В которой день начинается скверно. 

Эдуард Николаевич извлек из кармана удостоверение, и предъявил блюстителям порядка. Он перекинулся с ними несколькими словами, которых мы не могли слышать из-за производимого толпой любопытных гула, затем жестом остановил санитаров, подошел к носилкам, и, приоткрыв молнию на кожаном мешке, несколько мгновений осматривал находившееся в нем тело. Было заметно, что даже он, при всем своем опыте едва сдерживает отвращение. Затем Вольский вернулся к нам.
- Да, ребятушки, - произнес он, - Скажу я вам, вовремя мы прибыли. Хорошо, что его успели упаковать. Вам бы лучше на это не смотреть! Мороз по коже!
- Серега! – в один голос воскликнули мы с Андреем. Вольский утвердительно кивнул . Мной овладело в тот момент смешанное чувство. С одной стороны – это Серега, наш старый друг, симпатичный великан, без которого невозможно представить себе нашу компанию, человек, с которым мы учились и валяли дурака бок о бок больше двух лет, мой любимый сотрапезник и соратник по доктринальному чревоугодию! И вот его страшно изуродованный труп только что извлекли из искореженной, почти целиком обгоревшей машины, и теперь несут в кожаном мешке в труповозку! С другой стороны, все говорит о том, что только что погиб тот, кого мы искали последние дни – убийца Наташи и ее неродившегося ребенка, человек, нанесший нам удар в спину, предавший законы студенческого приятельства! Сколько страшных открытий разом! Какое из этих смешавшихся ощущений было сильнее, непонятно.
- И вообще, - продолжил Вольский, - боюсь, вам здесь пока нечего делать. Подождите-ка в машине. Я разузнаю все, что известно о происшедшем на данный момент, а потом, если не выплывет особенных тайн следствия, расскажу. Постараюсь не задерживаться!
Мы, молча, побрели к машине. Забравшись внутрь, закурили.
- Ну, вот! – только и мог сказать Андрей.
Я промолчал.
- Ты вообще что-нибудь понимаешь? – опять заговорил он после пары затяжек.
- Ничего! Кроме того, что это у нас второй гроб на курсе меньше чем за месяц! Дела!
- Надо же нашим сообщить!
- Успеем! Вообще ничего больше не будем вытворять без разрешения Вольского! Я тут, знаешь, о чем подумал?
- О чем?
- Не промахнись Серега вчера, у нас на курсе было бы уже три покойника, причем вторым был бы я!
- Веселая мысль! И все-таки интересно, что же могло произойти?
-   Потерпи! Сейчас узнаем от Вольского! Господи! Я и не знаю, как к этому относиться! А если Серега ни в чем не был виноват, а тут какая то нелепая трагедия с ним?
- Нелепые трагедии с людьми, которые ни в чем не виноваты, происходят каждый день пачками! А если он был виноват в смерти Наташи, то… Тогда есть Бог на свете! И без всяких судебных комедий, отпирательств, и прочего!
- Андрон, а я сейчас скажу банальность.
- Валяй!
- Жизнь – сложная штука!
- Это точно!
Мы замолчали. Смысла обсуждать тот минимум информации, который был доступен, не было в принципе. Оставалось ждать возвращения Вольского. К счастью, вскоре он появился на выходе из двора, и направился к машине. Мы вздохнули с облегчением. Тут же к нашей досаде, выбежавший из двора милиционер окликнул Вольского, и они еще около десяти минут о чем-то разговаривали. Наконец, младший по рангу отдал Вольскому под козырек, и Эдуард Николаевич спешно пошел к нам.
- Ну, слава Богу! – пробурчал Андрей.   
Захлопнув дверцу машины, Вольский, несомненно, прочитавший на наших лицах нетерпение, сразу приступил к изложению фактов.
- Пока известно очень и очень немного, - сказал он. Еще не все жильцы опрошены. В общем, за что купил, за то и продаю! В начале седьмого – точное время пока не установлено – жильцов разбудил сильный грохот. Похоже было на взрыв. Мощность, скорее всего, не очень большая. В ближайших к автомобилю окнах дома выбило стекла. Причем пострадал только один человек – заваривал чай на кухне возле окна. Ему порезало осколками спину и правую руку. К счастью – ничего серьезного. Так что, единственная настоящая жертва – ваш Сергей. Машина - его, и тело тоже – тут сомнения могут быть только формальными. Кстати, тот мужчина, который пострадал от осколков, показал, что непосредственно перед взрывом слышал звук запускаемого двигателя. Как ему показалось, машина даже начала отъезжать. С этим совпадают показания еще трех человек. После взрыва, большинство свидетелей, во вполне естественном порыве любопытства выглянули во двор – кто через окно, кто с балкона, а некоторые даже как попало оделись, и вышли. Все показания сходятся в одном – свидетели увидели, что машина полыхает, как факел. То есть огонь разгорелся быстро. Большинство жильцов кинулись вызывать спецслужбы. Двое, или трое попытались погасить огонь подручными средствами, но, ничего толкового не вышло. Причем эти энтузиасты показывают, что не заметили каких-нибудь признаков того, что на этот момент в машине был кто-то живой. Ни стонов, ни криков о помощи. Так что, похоже, ваш приятель не мучился. Первой прибыла пожарная машина. Они-то сумели быстро погасить огонь. Но помогать было некому. Вашего Сергея, наполовину обугленного, извлекли из машины, и уже тогда по внешнему виду можно было заключить, что все кончено. По остаткам эмали и по рисунку кузова даже не специалисту понятно, что это была серая восьмерка. Жильцы показали, что именно на этом примерно месте всегда парковался Сергей. Габариты обнаруженного тела совпадают с описанием погибшего, и тут неожиданностей не будет. Кстати, батон можем теперь выбросить: покрышки оплавились, и не думаю, что теперь мы на них найдем характерные следы.
- Значит, Серега уже никогда не даст показаний, – заключил Андрей, - и остается только гадать, он ли, кто другой, или если все-таки он, то зачем, убил Наташу.
- С другой стороны, если это он, теперь некому уходить в молчанку и все отрицать. Теперь дело только за поиском фактов и доказательств!
- Каких?
- Еще не знаю. Не забывайте об удаче! 
- А меня интересует другое! – вставил я, - Несчастный случай, или…?
Вольский закурил:
- А вот это пока сказать трудно! Нужно заключение специалиста. Можно выдвинуть две версии. Либо серьезная внутренняя поломка, вызвавшая взрыв топлива, либо взрывное устройство. Но на первый взгляд вторая версия не работает. По крайней мере, никаких внешних следов, или фрагментов взрывного устройства обнаружено не было.
- Так что, скорее всего – несчастный случай?
-  Процентов на девяносто пять, я бы сказал! Но я не специалист. А свидетели ничего подозрительного накануне вечером не замечали. Посторонние во дворе не появлялись. Во всяком случае, такие, которые показались бы подозрительными вездесущим внимательным старушкам. Только на одну деталь можно обратить внимание. Один из жильцов выходил на балкон подышать воздухом – не спалось. Точного времени назвать не может – на часы не смотрел. Считает, что примерно за час до взрыва, но не уверен. Он видел слоняющегося по двору бомжа. Его спросили, где именно бомж слонялся. Говорит, что в том числе и около автомобилей. Как показалось жильцу, искал окурки, или пустые бутылки. В общем – обычное дело. Приметы бомжа смог описать только в общих чертах. Да и толку в этом мало – все бомжи на одно лицо! И вообще, не думаю, что этому стоит уделять внимание.
- И больше ничего странного?
- Да, нет! Было кое-что странное для ребят, которые осматривали место происшествия, но не для нас с вами!
Мы вопросительно посмотрели на Вольского.
- При внешнем осмотре автомобиля, - продолжил он, - был обнаружен почти полностью оплавленный обрывок лески, привязанный к диску заднего правого колеса. Ребята так и не могли взять в толк, зачем. А я пообещал им, что в свое время объясню.
- Ну, и? – не понял я.
- А ты подумай! – просиял Андрей, - Наша с тобой любимая консервная банка! Только мне показалась, что она была привязана справа к заднему бамперу! Хотя на такой скорости, да еще и вечером, я запросто мог ошибиться!
- А я только саму банку успел заметить, а к чему именно она была привязана, уже не разглядел.
- Ну и Бог с ней! – заключил Андрей, - Еще ни одна машина не взрывалась оттого, что к ней привязали пустую консервную банку!
- Да, это просто любопытная деталь! – подтвердил Вольский, - Кстати, самой банки на месте не было. Наверно, отвалилась еще, когда он возвращался домой. Или сам оторвал. Но была еще одна странная деталь!
- Какая?
- Возле машины, как показывали свидетели, в воздухе летали в первые минуты пожара десятки одинаковых по размеру кружочков бумажного пепла, плоских, размером с горошину. Разумеется, к прибытию специалистов, ни одного целого не осталось. К тому же были обнаружены несколько сильно обгоревших картонных цилиндриков.
- И что это может быть?
- Наши сыщики голову ломают.
- Еще бы!
- А вот у меня есть одно предположение.
Нет, положительно, Вольский не переставал удивлять!
- Так, что же? – нетерпеливо спросил Андрей.
- Точно не уверен! – Вольский пожал плечами, - У вашего покойного приятеля не было привычки возить с собой коробки с новогодними хлопушками?
- Да, вроде нет… – ответил Андрей, - Не знаю!
- Эдуард Николаевич, вы что, хотите сказать, что машина взорвалась от ящика хлопушек? – спросил я.
Вольский засмеялся:
- Какая чепуха! Чтобы хлопушками взорвать машину, надо забить ее ими под завязку так, что сам Сергей в ней бы не поместился! И то я не уверен, что сработало бы. Просто могу предположить, что в машине в момент возгорания находились, по меньшей мере, несколько новогодних хлопушек, и они рванули при пожаре.
- Ну, и, собственно, что? – спросил Андрей.
- А, собственно, ничего! – ответил Вольский, забавно копируя его интонацию, - Так, еще одна любопытная деталька, у которой может быть только одно значение, касающееся мотива убийства Сергеем Наташи!
- Вот это да! – воскликнул я, предвкушая услышать что-то потрясающее, достойное возгласа: «Поразительно, Холмс!».
- Что, уже надумали что-нибудь изощренное? – предвосхитил все реплики Вольский, - Сейчас разочарую! У меня очень простое предположение. Человек, который в сентябре возит в машине новогодние хлопушки – по меньшей мере, большой оригинал. А, скорее всего – немножечко не дружит с головой!
- А, следовательно? – Андрей сгорал от любопытства.
- А, следовательно, - продолжил Вольский, -  не исключено, что причина убийства Наташи иррациональна! Тут не расчет, а психическая патология убийцы! По крайней мере, исключать этого нельзя.
- Согласен! – признал Андрей.         
Тут у меня возникла другая мысль:
- Эдуард Николаевич! Может, мы все-таки путаем причину со следствием?
- То есть?
- Ну, понятное дело, чтобы взорвать машину, нужен центнер хлопушек. А вот если хлопушкой выстрелить в открытый бензобак, может и одной хватить! Ну, мне так кажется…
- А, что, идея! – подхватил Андрей.
- Нет, молодые люди! Чего-чего, а фантазии вам не занимать!
- Причем тут фантазия! – возмутился я, - А бомжик! Он же крутился там все-таки!   
- Вова! – рассердился Вольский, - Андрей прав! На тебя плохо действуют батоны, особенно на ночь! Если бы что-нибудь подобное было, обгоревший труп бомжика мы нашли бы рядом с машиной! А вспомни еще, что перед взрывом машина успела тронуться с места, и возможно даже – проехать несколько метров! По твоему, бомжик в защитном костюме, на ходу, открывал бензобак, и выстреливал в него хлопушку? А Сергей спокойно ехал и думал: «Надо же, как экстравагантно мужчина развлекается!».   
- Все! – сник я, - Глупость! Признаю! Как только разбогатею, проведу акцию «Спасем молодежь от батонов!».
Но Вольский уже завелся:
- Тоже мне, Пуаро мясной породы! Я же ясно сказал, что хлопушек было несколько, а возможно даже - много! По-твоему, террорист кучу их с собой приволок, про запас? К тому же несколько цилиндриков я заметил на заднем сиденье! Или, мы предположим, что Сергей с бомжиком на пару развлекались? В начале восьмого утра! С новым годом, мол, любимая «восьмерка»!
Я слегка надулся:
- Да, хватит издеваться! Я же признал, что сглупил! Лежачего не бьют!
- Так! Правда! Проехали! – сказал Андрей, - Что дальше-то делать будем? 
- Пока ничего! – ответил Вольский, - Туда попозже, во второй половине дня ребята планировали провести обыск в квартире Сергея. Разумеется, я буду неофициально присутствовать. Тогда, может быть, узнаем что-нибудь новое! А через два-три дня, думаю, получим заключение взрывотехника. Тогда точно будем знать, подрыв это, или несчастный случай.
- Эдуард Николаевич, а мы узнаем о результатах обыска?
- Обещаю! Запиши мне свой телефон, Андрей! А ты, Вова, срочно покупай новый, и тут же позвони мне! Я гарантирую, что после обыска позвоню, и приглашу к себе в управление. Думаю – перед концом рабочего дня. Идет?
Мы кивнули.
- А теперь, если не трудно, отвези меня, пожалуйста, на работу!
- А меня – домой! Я не выспался! – прибавил Андрей.
- Не проблема! – я завел машину, и с некоторой опаской тронулся с места. Не взорвалась… Ну и прекрасно! 

Отвезя приятелей, я, наконец, загнал порядком надоевшую машину в гараж, и пешком отправился в ближайший офисный центр моей сотовой компании. С утра еще почти не было посетителей. Поэтому все необходимые вопросы я решил без очереди и очень быстро. Трубку я предпочел купить абсолютно такую же,  как ту, что я разбил накануне. В конце концов, она меня вполне устраивала. Новый номер тоже меня обрадовал: он сразу показался каким-то симпатичным и легко запоминающимся. Выйдя из центра, я, как и обещал, сообщил его Вольскому и Андрею.
Только теперь я почувствовал бесконечную усталость после вечерних приключений, почти бессонной ночи, и утренней трагедии. Выбора не оставалось: надо пойти домой, перекусить, и хорошенечко отоспаться до звонка Вольского. Заслужил!
По пути я не удержался от искушения зайти в лавочку Сергея Ивановича. Причем я поймал себя на том, что не столько в поиске очередной редкой записи, сколько в надежде встретить там мою незнакомку, или узнать о ней что-нибудь. Сергей Иванович, однако, встретил меня в полном одиночестве.
- А! Доброе утро, Владимир! Раненько вы сегодня! И, судя по несколько помятому виду, у вас вчера была веселая ночка!
- Веселее не бывает! – ответил я, - С маскарадом, автошоу, кучей еды, и хлопушками!
- Ну, как говорится – «танцуй, пока молодой!», - не почувствовал иронии Сергей Иванович, - А у меня для вас сюрприз!
Он порылся под прилавком, и, сияя от удовольствия, извлек старую коробку с комплектом виниловых дисков:
- То, что вы так долго искали! «Сказки Гофмана!». Да, да! Та самая авторская версия, с Пласидо Доминго в главной роли! Сказка, а?!
О, черт! Я же совсем забыл в сказать Сергею Ивановичу, что уже нашел эту во всех отношениях превосходную запись в Вене прошлым летом! Ну, не огорчать же теперь старика! К его великому удовольствию, я расплылся в улыбке, и купил комплект с таким видом, что большего счастья не переживал за последние лет пять.
- А другая новость не очень приятная! – сказал Сергей Иванович, положив покупку в пакет, - На днях заходила ваша таинственная юная леди. И опять у нее серебряный котенок приколот был! Я не удержался, спросил, почему она все время его носит.
- Ну?
- Она ответила, что это подарок очень любимого человека, и он никогда его не снимает. Так что не свободно сердечко вашей загадочной барышни! Надеюсь, не очень вас расстроил?
Я просто покачал головой. Отчего тут расстраиваться! Сегодня погиб мой однокурсник, который недавно убил мою беременную однокурсницу, а накануне чуть не сбил меня насмерть! Ну, и подумаешь, что девочка, которую я спас как-то на улице, не свободна! Жива, никого не убила, и на том спасибо!            


Глава 19
В которой выясняется, что большой любви могут помешать не только маленькие неприятности.

К счастью, все знакомые обо мне позабыли, и до звонка Вольского меня никто не потревожил. Я проснулся совершенно отдохнувший, с жаждой свежих новостей. Встреча была назначена через полчаса в кабинете Эдуарда Николаевича. Поскольку я принял душ и хорошенько перекусил перед тем, как заснуть, на сборы ушло совсем немного времени, и я пришёл без опоздания.
В кабинете Вольского уже сидел Андрей. Они по-приятельски курили и болтали.
- Давай, Вовик, садись быстрее! – скомандовал Андрей, - А то тут Эдуард Николаевич мне одному ничего не стал рассказывать! Я уже пятнадцать минут сгораю от нетерпения!
Я присел и тоже закурил. Вольский хитро улыбнулся:
- Ну, что, золотая молодежь! Помучить вас немножечко, или все рассказать немедленно?
- А что, интересные новости? – спросил я.
- Слабо сказано! – просиял Вольский, - Сенсация!             
- Ну, ладно, Эдуард Николаевич! Не томите уже! – я забыл про всякую субординацию.
- Как бы ни так, дорогой мой человек! Не порть мне удовольствие!
- Ну! Ну! Ну! – я заерзал в нетерпении.
- Помните, люди добрые, что я вам говорил давеча?
- Что на меня батоны плохо действуют! – отвечал я.
- Чего только не говорили! – прибавил Андрей.
- Я говорил, что всегда надо надеяться на удачу!
- Сработало? – Андрей втянул половину сигареты.
- Ха! На триста процентов!
- Неужели, нашли-таки дневник Сергея с описанием убийства?
- Думаем! Еще версии!
- Такая же спринцовка!
- Ага! Сейчас! Ящик спринцовок! – Вольский уже игрался с нами, как большой ребенок.
- Лекарство, провоцирующее сердечный приступ!
- Цистерны три! Еще версии!
Мы задумались.
- Консервная банка!
- Фу, как примитивно! Хотя, не спорю, консервные банки там были, но непочатые – в холодильнике!
Вот садист!
- История болезни! Серега – маньяк убийца!
- Конечно! Правнук Джека-Потрошителя, и племянник Чикатило! Думаем!
- Винтовка, из которой был убит президент Кеннеди с собственноручным признанием Сережиного дедушки!
Вольский расхохотался, и с торжествующим видом зашагал по кабинету.
- Что? Истощились? Ну, не мучайтесь, все равно не догадаетесь! Сдаетесь?
- Сдаемся! – я поднял руки.
- Ну, ладно! Сейчас сам скажу…
Мы замерли от нетерпения.
- Нет! – рявкнул Вольский, - Не могу так просто! Век себе не прощу! Ну-ка, закройте глаза, только, чур, не подглядывать!
Мы включились в игру. Вольский еще несколько раз прошелся мимо нас, чтобы убедиться, что мы играем честно.
- Готовы испытать потрясение?
- Да! Да! Готовы! Вот вы садюга конченный! – уже совсем обнаглел Андрей.
- Ладно, только в обморок не падать!               
Я услышал, как Вольский подошел к столу. Затем, судя по звуку, он поставил на стол какой-то увесистый предмет.
- Так, мальчики! – загадочно сказал он, - Теперь медленно открываем глаза!
Ага! Держи карман шире! Я лично открыл глаза очень быстро, и тут же замер…
Андрей покачнулся на стуле…
У меня изо рта выпала самокрутка…
Вольский стоял у стола в позе Наполеона, улыбаясь до ушей…
А на столе во всей своей красе стояли часы Марии Афанасьевны!
- Опаньки… – хрипло произнес Андрей.
- Архиопаньки! – сказал я, наклоняясь за окурком.
Вольский взял в руки телефонную трубку.
- Не смог удержаться! Попросил на часок под свою ответственность. Теперь эта штука полежит под особым присмотром, а потом, как закончится следствие, вернут на факультет. Каково, а?
- Здорово! – протянул я, - Так вот почему, когда я приходил к Серому, он не хотел пускать меня дальше прихожей! Боялся, что я увижу там эту штуку! А я-то подумал, что он в уборную хотел, и стеснялся мне признаться. После того, как он закрыл за мной дверь, он припустил по квартире бегом, и я услышал звук смываемого унитаза!
- Одно другому не мешает, – сказал Вольский, - Тем более, что он мог сильно перенервничать при разговоре с тобой.
- Хотя и сумел, в целом, держать себя в руках. По крайней мере – не проболтался! 
Вольский набрал номер.
- Иван Михайлович! Вольский! Огромное спасибо! Забирайте! – и повесил трубку.      
Мы с Андреем ошарашено смотрели на чудесно обретенную реликвию.
- Черт! Целенькие! Не распилили! –ликовал я, - Вот Дмитрий Дмитриевич обрадуется!
- Ах, он засранец! – вспылил Андрей.
- Кто? Дмитрий Дмитриевич? – опешил я.
- Да, нет, конечно! Серый! Еще и ворюга!
Вольский, наконец, спокойно сел.
- Самое замечательное, - сказал он, - это не то, что нашлись часики наши драгоценные! А то, что теперь более-менее сходятся концы с концами! Не думаю, что Сергей был просто хранителем. Выломать ударом плеча дверь в деканате такой великан мог? Так ведь?
- Однозначно! – воскликнул Андрей.
- Осторожно положить на пол плашмя тяжеленный шкаф в коридоре тоже мог. А также без особых усилий вылезти с такими увесистыми часиками через окно первого этажа. Идеальный подозреваемый по делу о краже в деканате! Только слегка мёртвый…
- Точно! – я все еще смотрел как завороженный на драгоценную находку.
- А самое ценное - то, что мы теперь можем строить предположения о возможном мотиве убийства Наташи! – продолжил Вольский, - Не исключено, что она как-то узнала о причастности Сергея к краже, и он устранил ее именно из-за этого. Вот, только, как она могла узнать?
Тут уже вскочил Андрей.
- Знаю! Знаю, черт побери! – закричал он, - Во всяком случае, версия есть! У Наташи подружка одна живет рядом с факультетом! К ней Наташка регулярно ходит… То есть – ходила вечерами кофе пить. Если в тот день Наташка была у нее, она могла увидеть Серого с каким-нибудь увесистым мешком, и потом догадаться.
Вольский удовлетворенно кивнул:
- А вот это уже интересно! Проверить можно?
- Думаю, да! Можно позвонить?
- Нужно!
Андрей задумался:
- Вова! Не помнишь, когда часы украли?
- В начале семестра!
Вольский полистал блокнот:
- Не мучайтесь, мальчики! Четвертого сентября!
Андрей лихорадочно набрал номере.
- Алло! Настя! – заговорил он после паузы, - А, узнала! Да, спасибо, держусь… Слушай, Нась! Ты не помнишь, Наташка к тебе не заходила четвертого вечером? Да, так, надо знать. Что? В начале месяца? А точнее? Не помнишь? Ну, ладно! В первой декаде точно, значит, была? Нася! Если вспомнишь, позвони мне, пожалуйста! Ага! Спасибо!
Эдуард Николаевич что-то черкнул в блокноте:
- В общем, не исключено! В любом случае, это – версия номер один, так?
Мы кивнули.
- Версия номер два! – Вольский опять начал прохаживаться, - Сергей украл часы, а в одиночку реализовать их не мог. Наташа была обаятельной. Он мог предложить ей помочь переговариваться с покупателями, войти в долю.
Андрей поморщился.
- Ладно, не обижайся, Андрюша! Объективно, не исключено. Допустим, она отказалась. Или согласилась, но что-то у нее не вышло. Тогда она опять же Сергею больше не нужна, а знает слишком много. Немного натянуто, признаю. Тем не менее – версия номер два?
- Почему бы и нет? – буркнул Андрей, - Но мне она не нравится!
- Понимаю! Тогда версия номер три понравится тебе еще меньше.  В качестве исполнителя кражи Сергей, как я уже говорил, смотрится просто идеально. Но, судя по тому, что вы о нем рассказывали, звезд он с неба не хватал. А комбинация с якобы упавшим шкафом это просто гениально! Что если кто-то придумал эту операцию, а Сергей был просто исполнителем?
- Кто придумал? Наташка, что ли?! – Андрей разозлился.
- Я предупреждал, что эта версия тебе не понравится! Тем не менее, исключать нельзя. Возможно, они были сообщниками. А сообщников иногда убивают! Особенно если между ними потом возникают разногласия, или взаимное недоверие!
- Но, тогда… - задумался я.
- Что? – еще более оживился Вольский.
- Если они не поладили, Наташа могла заказать Серого, а он ее опередил! А Наташкин заказ кто-то выполнил только сегодня!
Вольский задумался:
- Говоря по правде, мысль интересная! Только я не очень-то верю в убийство. Сегодня, похоже, произошел несчастный случай.
Я завелся:
- Эдуард Николаевич! Да вы и с Наташкой не верили в убийство!
Андрей усмехнулся:
- А мы с тобой, Вован, похоже, поменялись местами! Сегодня я на стороне Эдуарда Николаевича.
Тут телефон на столе Вольского зазвонил. Он поднял трубку:
- Алло! А, добрый вечер Александр Наумович! Да, конечно, интересно! Ага… Вот что… Ну, ладно! Как только обнаружите что-нибудь конкретное, пожалуйста, сразу звоните! Да! В любое время!
Положив трубку, Вольский задумчиво поглядел на нас.
- Вот совпадение… - пробормотал он, - Как раз звонил взрывотехник, который работает с Сережиной «восьмеркой»…
- Ну, и что он сказал? – спросил я.
- Никаких следов внутренней поломки, которая могла бы вызвать взрыв топлива, он не обнаружил. Уже начинает склоняться к тому, что тут не обошлось без внешнего воздействия. Но объяснить механизм этого воздействия пока не в состоянии. При этом с пеной у рта говорит, что это не несчастный случай! А интуиция у старика Наумыча – будь здоров! Ни разу не подводила! Так что, Вова, берем в разработку вариант, который сложнее – Сергея тоже убили.
- Кто?
- Ну, раз уж так, твоя версия насчет заказа заслуживает рассмотрения. Беру свои слова обратно!
- Тогда насчет батонов тоже берите обратно! – буркнул я.
- Беру! Значит, одну версию ты уже предложил. Хорошо! Еще варианты!
Мы задумались.
- Ага! – воскликнул я, - Мне Серый говорил, что он осадил в казино какого то «крутого», а потом от этого «крутого» к нему приходили ребята для серьезного разговора. Что если этот «крутой» на Серого уж слишком обиделся?
- Ого, как интересно! – воскликнул Вольский, - По крайней мере, здесь можно нарисовать какую-то картинку! Вот… Смотрите! Сергей выталкивает из казино распоясавшегося бандоса. Тот очень обижается. Но Сергея после этого не избивают, и ничего такого. Говорил, что пришли ребята. А зачем, спрашивается? Видимо, оценил этот бандос моральный вред в кругленькую сумму, и назначил срок для выплаты. Такое бывает, и частенько! Во всяком случае, это объясняет, зачем Сергею, который не отличался особыми запросами и нормально зарабатывал на жизнь, вдруг понадобилось идти на кражу очень дорогой вещи. Господи, как интересно! Думаем дальше! Он не успевает продать часы в отведенный срок, и его сегодня за это наказывают. Что ж! Не исключено! Завтра непременно мои люди опросят коллег Сергея. Думаю, без проблем вычислим этого «крутого», и пригласим для душевнейшей беседы. Ах, Владимир Антоныч! Ну, и молодец же ты, что вспомнил! Вот и есть у нас с вами уже три версии по поводу смерти Наташи и две по поводу гибели Сергея! Давайте-ка, для хорошего счета и тут доведем до трех! Когда версий не меньше трех, работать – одно удовольствие! Уж вы мне поверьте, господа хорошие! А, приготовлю ка я крепкого кофе на троих! Возражений не предвижу!
- С удовольствием! – отозвался я. Андрей тоже кивнул.
Вольский включил электрический чайник, достал из шкафа три кружки, баночку растворимого кофе и сахарницу.
- Давайте, каждый по вкусу! – скомандовал он.
Чайник уже почти закипел, когда в дверь постучали. Вольский открыл, и в кабинет вошли два молодых офицера.
- Ага! Это за часиками! Проходите, ребята! Кофейку с нами?
- Извините, времени в обрез! – ответил один из офицеров.      
- Ну, что ж, вот вам объект охраны! – Вольский указал на стол.
- Ух, красотища! – с лица офицеров тут же исчезла напускная строгость.
- Не спорю, вещь уникальная! Причем, имейте в виду, ей все юристы города поклоняются. Реликвия, знаете ли!
Офицеры непонимающе посмотрели на Вольского.
- Не местные, ребята? – предположил он.
- Да! – ответили оба в один голос.
- Так вот, скажу я вам, что эта вещица до кражи стояла в деканате юрфака. И – удивительное дело! – когда студенты дотрагивались до нее зачеткой, им на экзаменах невероятно везло.
- Да ну? – недоверчиво спросил тот, что повыше.
- Верите, или нет, только смотрите в оба! Вещица антикварная и почитаемая местными коллегами! Вот, что я вам скажу!
- Не беспокойтесь! Внизу уже трое автоматчиков ждут. Ребята надежные!
- С автоматчиками, положим, начальство ваше палку перегнуло; все-таки они не из чистого золота. Ладно! В таком деле лучше переборщить, чем недоглядеть. Ну, и славно! Спасибо за содействие! – Вольский пожал офицерам руки. Они бережно взяли драгоценные часы и вышли. Тут, как раз звякнул чайник. Эдуард Николаевич налил кипятку в чашки.
- Так, что с третьей версией? – спросил Андрей после минутного общего молчания.
Вольский задумался.
- А третью версию, пожалуй, я сам предложу!
Мы внимательно слушали.
- Предположим, что сообщников было больше двух. Был кто-то третий, кроме Наташи и Сергея. Или вариант: Сергей с кем-то работал в паре, а Наташа узнала о его участии в ограблении. По-существу, это неважно. Так вот этот третий… Это кто-то очень непростой! Возможно, он и есть главный! Ограбление продумано и проведено безупречно. Раз! Наташу убирают так неординарно, что, если бы не случайная догадка Вовы о спринцовке, это было бы списано на естественную смерть. Два! Сергея убирают таким необычным способом, что наш опытнейший Александр Наумович теряется в догадках. Три!
- Минуточку! – вмешался я, - Если это такой гениальный злодей, то почему мы нашли часы у Сергея? Ума у гения не хватило догадаться, что будет обыск на его квартире?
- Тонко подмечено! Хотя, мало ли? Может, для него на этот момент было важнее спрятать концы в воду, чем обогатиться. Шкура то своя иногда дороже любых миллионов бывает! Да и вряд ли этот третий сам был исполнителем убийства Сергея. А исполнитель мог ошибиться – сделать все раньше оговоренного. Тогда у нашего зловещего незнакомца могло не хватить времени для того, чтобы забрать часы. И вообще, человек предполагает, а Бог располагает! Подвернул он сегодня утром ногу, например. От несчастного случая никакая гениальность не спасет. В любом случае – версия?
- Версия! – согласился я.    
- Тогда продолжим! Этот третий, если он существует – человек с очень неординарным мышлением. Вдобавок, он достаточно умен, чтобы все это время оставаться вне подозрений. Далее – он контролирует ситуацию. Наконец, если вспомнить о покушении на Андрея в парке – а теперь я отношусь к этому куда серьезней, чем раньше – и попытку сбить Вову, этот третий еще и в курсе ваших действий.
- Вова! – твердо сказал Андрей, - А теперь тебе не понравится моя версия!
- Ну, валяй!
- Только без рук! Оленька Васнецова!
У меня потемнело в глазах…
- Это та, которая под мальчика маскировалась? – спросил Вольский.
Я, молча, кивнул.
- И, судя по твоей реакции, эта барышня тебе не безразлична! Плохи дела. И все равно попрошу тебя забыть об эмоциях. Дело серьезное! Давай анализировать только факты! Умна?
- Не любит этого подчеркивать, но несомненно! – ответил Андрей.
- Мышление нестандартное?
- Не знаю! – Андрей пожал плечами.
- Да, – глухо ответил я.
- Вова! – Андрей положил руку мне на плечо, - Если я правильно понял ваш с ней разговор, она была в курсе, что мы ищем убийцу Наташи. Откуда?
- Я ей сам рассказал! Так что…
- Когда рассказал?
- Она пришла ко мне после нашей первой встречи на троих здесь…
- Ну, вот видишь!
- Сказала, что ей нужен конспект лекций… А, уходя, чуть не забыла про него!
Вольский насупился:
- Элементарно! Ясно, что это был только повод для визита!
- Это-то я понял! – сказал я,  - Просто думал, что она захотела меня видеть.
- Ну, надо же, Антоныч! – съязвил Андрей, - Как же мы уверены в своей неотразимости!
Я мог только тяжело вздохнуть.
- Сочувствую, Вовочка, - сказал Вольский, - Только все это действительно выглядит очень нехорошо! За столом в ночь убийства Наташи она была с вами. Могла подавать тайные знаки Сергею. Потом выведала все у тебя. Кстати, визит к тебе более чем объясним. Ты увязался в ночь убийства за Сергеем. Ей было любопытно, заподозрил ты что-нибудь, или нет? А ты рассказал о подозрениях Андрея и о вашем неофициальном расследовании.  Если все так, то Сергей уже был готов к твоему приходу. Сильно нервничал, но довольно убедительно с тобой говорил. И упорно не пускал тебя дальше порога. Потом она следила за тобой! О вашем местонахождении с Андреем, когда тебя пытались убить, или, скорее всего - напугать – знала! Ох, нехорошо!
- Да, зачем Ольке красть часы? – закричал я, - Семья у нее состоятельная!
- Бог знает! Мало ли, для чего девушке могут понадобиться большие деньги! Крадут не только нищие, – сказал Вольский, и мне снова нечего было возразить…
- Ну, а когда ты ее провожал вчера, что было? – безжалостно спросил Андрей. Я почувствовал себя совсем плохо.
- Когда я ее подвез домой, сказала, что любит меня!
Вольский сочувственно покачал головой, а Андрей усмехнулся:
- Лучше ничего и не придумаешь! А ты, конечно, растаял! Самое своевременное для такого момента вранье!
Вольский грустно улыбнулся.
- Черт знает! – сказал он, - Одно другому не мешает. Она может быть воровкой, убийцей, а при этом по-настоящему любить! Вот… - он запнулся, - Ну, ладно! Было дело! Расследовал я одно убийство. Расскажешь – мороз по коже! Убила барышня своего грудничка, а подставить мать родную пыталась. Я, стало быть, веду допросы, а она как начала с третьего допроса мне в любви признаваться! Да, со слезами! «Всю жизнь в дерьме жила! – говорит, - Такого как вы не встречала. А если бы когда-то раньше встретила, как бы все теперь по-другому было!».
- Ну, еще бы! – хмыкнул я, - Воздействовала!
Вольский начал набивать трубку:
- Я поначалу тоже так подумал. Только вот, что интересно. Расколол я ее – дальше некуда! По всей строгости! Никакого снисхождения! Если бы не романтика вся эта, может быть, и смягчил бы обвинительное заключение. А тут решил: вот стерва лицемерная! Получишь ты у меня по полной, или я не я! По полной и получила. А вот, поди ж ты: уже два года по письму в неделю пишет. И такие нежные, такие красивые письма… Вот как!
- Что, зацепила? – доверительно спросил я.
Вольский мрачно закурил.
- Между нами? – спросил он.
- Само собой! – ответил Андрей за нас обоих.
- Красивей бабы в жизни не видел! И красивей слов не слышал! Да, как вспомню, что она сотворила!...
Андрей грустно усмехнулся:
- А я красивей слов, чем от Наташки не слышал! А она… Женечку нашла!
- И у Ольки это так просто звучало… Так честно… - в свою очередь пожаловался я.
- Ну, вот, мужики! А говорят, что у нас все легко и просто. – Вольский стукнул кулаком по столу, - Ну, да ладно! Наташа в могиле, моя искусительница отбывает пожизненное, а с твоей, Вова, нам еще разобраться надо! Все это только предположения. Расскажи, что за семья?
- Семья положительная. Отец – бывший инженер, сейчас бизнесом занимается. Успешно. И бизнес, кажется, легальный. А мать так и преподает немецкий язык в школе, как и раньше.
- Звучит симпатично! А другие родственники?
Мама моя! Тут я вспомнил такое, что меня даже передернуло! Хуже не бывает! Ну, ладно – выяснять правду – так уж выяснять. Не страус же я, голову в песок прятать!
- Брат у нее двоюродный… Ой, нехорошо!
- Уголовник?
- Нет… Живет в Петербурге… Пиротехник на киностудии.
Вольский присвистнул:
- Машины в кадре взрывает?!
- И машины тоже.
- Скверно… -  Эдуард Николаевич вновь стал прохаживаться, - А отношения какие с братом?
- Очень теплые! Каждый год приезжает к ней на день рождения. Причем, что важно – болтун он невероятный. А профессию свою обожает! Как выпьет немножко за столом – так и начинает рассказывать «как это делается».
- Подробно?
- Если на ус мотать, после пары застолий с ним можно самому на диплом сдавать, честно говоря.
Вольский покачал головой:
- Ну, и денек! Чем дальше в лес, тем больше дров! Ну, ладно! Завтра наведу справки об этом кузене. Главным образом, на предмет – не выезжал ли он из Питера в последние дни. Хотя если умненькая девочка внимательно его слушала, то… Тогда извини, Вовочка!
- Ну, что? – Андрей нервно чиркнул зажигалкой несколько раз, - Будем брать?
- Ни в коем случае! – отрезал Вольский, - Если это она, то умна твоя пассия, Вова, необычайно! Пусть лучше думает, что мы ее не подозреваем. Так скорее на чем-нибудь проколется. Не ошибается только Бог. Да и у того есть к чему придраться в работе… на мой вкус.               
- И как будем действовать? – спросил Андрей.
- Ждать! И, как всегда, надеяться на удачу. Одно меня беспокоит, молодые люди. Если это, правда, она, то вы у нее под прицелом! А действует она с гениальной изобретательностью! Как бы вас уберечь, без лишних движений, привлекающих внимание?
Эдуард Николаевич некоторое время молчал и курил.
- Вот что! – наконец, сказал он, - Вова! Тебе задание. Завтра утром позвонишь Ольге. Расскажешь о смерти Сергея. Другим однокурсникам, кстати, пока рассказывать не надо. Погодите денька два. На всякий случай. У вас с ней отношения особенные, так что предложишь встретиться. После того, как она призналась тебе в любви, это выглядит вполне естественно. На встрече не концентрируйся на Сергее. Можешь пофлиртовать, а еще лучше вспениться морем романтизма! Между делом дай ей понять, что Андрей успокоился по поводу смерти Наташи. Упомяни, что тебя чуть не сбила машина, но сетуй на свою невнимательность на дороге. Скажи, что гибель Сергея – несчастный случай. В общем, усыпи бдительность, как только сможешь! Предупреждаю: дело непростое. Не перегни палку! Естественность и убедительность - прежде всего! Все хорошенько продумай! Одна фальшивая нота, и мне придется раскошеливаться вам на венки. А там, если получится, не исключено, что она расслабится, и, может быть, в чем-то ошибётся. Или проговорится. В конце концов, если даже не проколется, а просто успокоится, неожиданный вызов на допрос может подействовать. Да, и черт с ней! Не разоблачим – не надо! Просто, хватит в этом деле трупов!
Я кивнул.         
- Хорошо! Дерзай! – скомандовал Вольский, - Это на тебе, а я пока буду разрабатывать прочие версии. Держим друг друга в курсе! И еще: вам, видимо, лучше здесь не появляться пока. Будем встречаться у меня дома, или где-нибудь на нейтральной территории. Еще не хватало, чтобы она, или кем бы ни был этот «третий», узнала, что вы в постоянном контакте с органами! Договорились?
- Договорились! – твердо ответил я.
- Само собой! – добавил Андрей.
- Вот и славно, ребята! – Вольский дружелюбно посмотрел на нас, - Прорвемся, господа хорошие!    


Глава 20
В которой я понимаю, что моя роль в событиях решительно изменилась.

Наутро после завтрака, я решился-таки позвонить Оле. Несмотря на указания Вольского, я предпочел не готовиться к разговору заранее. В конце концов, было сказано, что главное – сохранять естественность, и я, почему-то подумал, что более естественным будет разговор экспромтом, тем более, мне должно хватить ума, чтобы не сболтнуть лишнего.
- Алло! Вовочка! – послышался на другом конце нежный голосок, - Ну, слава Богу! Куда ты пропал, пузатик? Нет, ты не подумай: то, что я тебе сказала, ни к чему тебя не обязывает, но я все-таки надеялась, что ты позвонишь просто поболтать…
- Извини! – ответил я, - Были дела!
- Конечно! У тебя всегда дела… Домой я звонить не решилась. Дома ты обычно ешь. А от еды тебя лучше не отвлекать. Пузатик мой! А мобильный все время молчал!
- Молчал, потому что разбился, зайка. Представляешь, переходил позавчера улицу, лопал, ворон ловил, и чуть не попал под машину!
- О, Господи!
- Да, не волнуйся! Со мной все в порядке, а вот телефон разбил. Так что, малыш, записывай новый номер!
Разговор складывался нормально. Я чувствовал себя вполне уютно. Напряжения не было. Все, как всегда, и меня начали терзать сомнения относительно виновности Ольги. Во всяком случае «О, Господи!» прозвучало искренне. С другой стороны, если организатором этого кошмара была она, то с самообладанием и маскировкой у нее не должно быть проблем. Продиктовав телефон, я некоторое время помолчал: пусть она сама продолжит разговор, в том направлении, которое ей нужно.
- Ну, вот, пузатик! – грустно сказала Ольга, - Не звонил, не звонил, а сегодня сразу вздумал меня расстроить! Ну, как же ты так неосторожно!
- Олькин! Ну, не беспокойся! Забудь! Меня не так просто сбить. Не заметил, что это была за машина, но если бы это был «запорожец», от столкновения со мной, его бы сплющило в гармошку!
Оля хихикнула, а я мысленно похвалил себя за то, как естественно дал понять, что в попытке наезда не подозреваю Сергея.
- Зато тебя и объехать труднее! – не осталась в долгу малышка, - И все равно ты меня расстроил! Ну, скажи, пожалуйста, разве это хорошо молчать так долго, а потом позвонить, чтобы огорчить?         
- Да, нет! Я не для этого… То, есть, наоборот – именно для этого, но по другому поводу.
- Не поняла!
- Олькин, ты сидишь сейчас?
- Нет, прохаживаюсь по комнате.
- Тогда лучше сядь!
- Хорошо! Села. А что случилось?
Я прокашлялся:
- Давай без предисловий! Не умею! Вчера утром погиб наш Серега!
- Какой Серега?
- А какой еще может быть «наш»!
- Как? Наш Серый?!
Больше Оля ничего не сказала. Я слышал, что она плачет.
- Мамочка! Ну, как же это! – послышалось, наконец, в трубке, - Как это случилось?
- Очень редкая поломка карбюратора. В машине взорвался бензобак.
- Так он взорвался?
- И сгорел…
Оля зарыдала.
- По… пожалуйста… Перезвони через ми.. минутку…
В трубке раздались гудки.
«Так! – подумал я,  - Она или не причем, или великая актриса». Минутка – понятие растяжимое. Я решил выкурить самокрутку, потом перезвонить. Пока курил, успел прочувствовать многое. Прежде всего, очень хочется убедиться в том, что она ни в чем не виновата. Значит, надо пытаться убедить себя в обратном. Иначе я все испорчу! Лучше ошибиться в человеке, узнав, что он лучше, чем ты думаешь, а не наоборот. Потом возникла другая мысль. Если она виновата, то ей я это готов простить меньше, чем кому бы то ни было! А, значит, она мне нравится. И третья мысль. Больше всего на свете, хочется узнать правду, какой бы она не оказалась! Это, должно быть похоже на страшную болезнь: боишься узнать диагноз, но понимаешь, что диагноз необходим, если что-то действительно не так. Вопрос в том, готов ли ты узнать то, о чем тебе не хотелось бы знать? Я попытался убедить себя, что самое худшее будет лишь продолжением цепи неприятных открытий. Наташа – хитрая тварь, обманувшая Андрея! Сергей – вор, совершивший самое громкое преступление в истории факультета! Сергей - убийца Наташи! А дальше память подло подсказала: и прекрасная незнакомка с серебряным котенком – чья-то невеста. Всего этого я не знал еще сутки назад. И что же? Солнце все равно взошло. И если выяснится, что Оля – чудовище, оно все равно взойдет. Хотя и обидно будет ужасно! Погасив окурок, я набрал Ольгин номер.
- Ты в порядке? – первым делом спросил я.
- Да… Уже лучше. Решила попробовать твой метод.
- Какой?
- Остограмиться! Чуть не задохнулась. Но, кажется, пришла немножко в себя.
- Это главное.
- Вовочка, а когда похороны? Наши знают?
- С похоронами придется подождать, малыш. В милиции не сомневаются, что это несчастный случай, но все эти формальности… В общем, думаю, несколько дней полежит в морге.
- Страшно-то как…
- Да, уж… Кстати, в любом случае, когда и где решать будем мы. У него ведь никого не было.
- Да… правда… Надо все хорошо организовать! Очень хорошо!
- Тут еще одна проблема, маленькая.
- Какая?
- Нашим пока не надо сообщать!
- Как? Почему это?
- Видишь ли, тебе лучше опять присесть.
- Сижу уже – со вторым стаканом.
- После гибели Сереги, у него в квартире, как водится, провели обыск. И нашли часы Марии Афанасьевны!
Ответа я не услышал.
- Алло! Олькин! Ты где?
- Уже без второго стакана! Никогда бы не подумала, что способна на такое! Вовонька! Я даже не знаю, что сказать…
- А ты ничего не говори! Это не обязательно.
- Да, пожалуй… Господи! Да что за чувство странное? Как-то мне не так!
- Мне тоже, с тех пор,  как я узнал…
- Вова…
- Олькин…
Мы молчали.
- Давай увидимся через час? – предложил я.
- Это лучшее, что можно было придумать! – ответила она.
- Я за тобой зайду, – сказал я.
- Жду… - спокойно ответила она, а затем ее словно прорвало, - Жду! Жду! Жду! Пузатик мой! Приезжай! Пожалуйста!
Положив трубку, я осознал, что не понимаю двух вещей. Первая: верю я ей, или нет? Вторая: я продолжил спецоперацию, или назначил свидание?

Выйдя из дома, и заметив меня, Оля бросилась ко мне, и, обняв, уткнулась головкой в грудь. Совсем как тогда, на базе, когда нашли тело Наташи. Я обнял ее, и поймал себя на том, что сделал это искренне.
- Куда пойдем? – спросила она.
Я задумался. Если это свидание, то лучше просто побродить на свежем воздухе, благо – погода великолепна. А если это спецоперация, то лучше ее слегка подпоить. Авось сболтнет лишнего. И опять же, меня мучил неприятнейший вопрос: я сыщик, или сволочь? В конце концов, я решил так: сам я больше хочу свидания, но друзья поручили мне спецоперацию. Они на меня надеются, а значить – в «Платинового кота»!
- Знаешь, маленькая, - сказал я, наконец, - Мы тут с Андреем обнаружили великолепное заведение. Я, лично, намерен в нем прописаться! Пойдем – покажу тебе!
Оля взяла меня за руку:
- Угу!
- Закажем кофе, или чего-нибудь покрепче, учитывая особые обстоятельства… Ты, вообще, нормально себя чувствуешь, после моего метода?
- Сама удивляюсь! Как не пила!
- Ну, и славно!
- А это далеко?
- Не очень. Минут двадцать, полчаса.
- Тогда, давай, пожалуйста, пойдем пешком! И молча! До сих пор не знаю, что сказать. А говорить глупости, или банальности не хочется. Когда присядем, думаю, разговор получится.
- Согласен!
Оля стиснула мою руку так крепко, как только могла.
- Нет, все-таки, я знаю, что сказать!
- Что?
- Спасибо! – она поцеловала меня в щеку.
- За что?
- А вот этого не знаю, – она грустно улыбнулась, - Пойдем!
Мы шли, не спеша, держась за руки. Ощущение напомнило мне, как мы, старшеклассники, вели первоклашек к вечному огню. Меня тогда доверчиво держала за руку кукольно-красивая девчонка. Такое же ощущение абсолютного доверия, как сейчас, когда я чувствовал в руке маленькую лапку Оленьки. «Нет, - думал я, - Только не она! Только не она!».

В «Платиновом коте» я заказал немного коньяку, лимон, и кофе. Оленька сидела напротив, по-прежнему нежно держа меня за руку. Официантка, отправившись исполнять заказ, незаметно для Оленьки, обернулась, подмигнула, и подняла большой палец. Понравилась ей, стало быть, моя девочка. Мне это было приятно. Коньяк и лимон оказались перед нами похвально быстро. Я налил по полрюмочки.
- За Серого, не чокаясь! Черт знает, зачем ему понадобились часы. Не будем судить.
- И за Наташку! – поддержала Оля.
Мы выпили. Оля осмотрелась.
- Правда, симпатичное место! – сказала она, - Так вы его с Андреем обнаружили?
- Ага! После того, как его ударили в парке.
- Как он? Все еще ищет убийцу?
Меня кольнуло. Зачем она интересуется? Сразу всплыл контрдовод: если любит, не может не интересоваться. Знает ведь, что мы ведем расследование вместе. Так! Официальная версия – на старт!
- Уже нет, малыш! В тот вечер, когда мы поймали тебя в желтой ветровке… - я не удержался, и слегка щелкнул ее по носу, - Олька Бонд! В тот вечер мы поехали на базу. Обыскали метр за метром в поисках хоть чего-нибудь подозрительного.
- Нашли?
- Ничегошеньки!  - соврал я, стараясь не краснеть, - После этого Андрей, кажется, успокоился. По крайней мере, понял, что смысла дальше искать нет. Никаких зацепок!
- Слава Богу! – Оленька опять взяла меня за руку, - Теперь мне будет спокойней за тебя. Или никакого убийцы не было, или он поймет, что вы его больше не ищете, и… В общем… - она перекрестилась, - Налей-ка еще!
Я совершенно перестал понимать, что происходит. Подозреваю я ее, или нет? Ладно! Всю информацию, которую я должен был ей передать по распоряжению Вольского, я передал. Теперь спецоперация может перейти в свидание. Пока. Если я не услышу чего-то, что меня встревожит.
Я налил еще по полрюмочки:
- За что?
- Не знаю… Просто, так здорово, что ты сейчас со мной! Знаешь, несмотря на повод, я рада, что мы, наконец, встретились!
Мы чокнулись и выпили.
- Не смотри на меня так! – сказала Оленька, -  Знаю, что такие вещи нельзя говорить вам, толстокожим!   
Я промолчал. Не знал, что сказать.
- Вовка! Я ведь знаю, что ты самый противный на свете! Если бы мы оказались на необитаемом острове, ты бы пустил меня на котлеты! Ты никогда не сходишь с ума! Ты всегда подумаешь, прежде чем сделать какую-нибудь прекрасную глупость! Тебя невозможно любить! Обжора! А я тебя все равно люблю, и не знаю, что с этим делать!
Она погладила мне руку.
- Вот сейчас смотришь на меня, и хочешь поцеловать. Но я знаю, о чем ты думаешь.
- О чем?
- О том, что если ты это сделаешь, то ты уже чем-то связан, а вокруг столько юбок! Ненавижу тебя, пузатик! – и тут же она села ближе и прильнула к моим губам. Странно, но, хотя у нас с Олькой всегда были нежные отношения, мы поцеловались впервые, и это было потрясающе!
- Тебя это ни к чему не  обязывает. Просто я не могла иначе! – воскликнула Оленька.
Я понял, что теперь на что-то способно только мое бессознательное.
- Ни к чему, кроме этого! – осторожно взяв малышку за плечи, я притянул ее к себе и ответил долгим-долгим поцелуем. Безответственно, конечно, но Вольский сам сказал, что можно не только пофлиртовать, но и «вспениться морем романтизма». Больше всего меня смущало сознание того, что делаю это не «понарошку», а всерьез, и с огромным удовольствием.
- Какие же мы дураки! – она опять отсела, - А твоя австрийская подружка?
- Откуда ты знаешь?
- Ты рассказал Славику, а он обмолвился при случае.
Пришлось рассказать ей нашу историю с Аннелизе.
- Анализы! – засмеялась Оленька, - Вот, дурачок! И хорошо, что ты такой глупый! Она очень красивая?
- Очень! – честно сказал я.
- Как зовут ее родителей?
- Карл и Анна, -  опешил я, - А что?
Оленька подняла рюмку.
- За Карла и Анну!
- Почему за них?
- Хорошее имя дочке дали!
Не успев задуматься, я выпил.
- «Оля» у тебя ни с чем не ассоциируется? – спросила малышка.
- С поджогом селения древлян княгиней Ольгой, – беспощадно пошутил я.
- Какой же ты гад! – Оленька сама налила коньяк, - Не знаю, что со мной сегодня происходит! Я вдруг стала такой смелой! Это, должно быть, потому, что все вокруг так ужасно, и я хватаюсь за нас с тобой, как за соломинку. Давай за нас!
- Давай! – мы опять выпили.
- Это была последняя.
- Заказать еще?
- Ни в коем случае! А то я стану слишком смелой! Поцелуй меня еще раз, и давай разойдемся! Я уже боюсь себя!
Это был долгий-долгий изумительный поцелуй, искренность которого заставила забыть обо всех подозрениях. Когда мы отдалились друг от друга, осмелевшая Оленька вдруг опять стала робким малышом, какой я знал ее всегда.
- Скажи, хотя бы, тебе это нравится?
- Ты… Твои губы такие вкусные… – неожиданно для самого себя , я смутился.
Оленька звонко засмеялась, а я не мог оторвать взгляда от ее белоснежной улыбки.
- Вовочка! – снова ее маленькая ручка оказалась между моих ладоней, - Вкусные! Пузатик мой! Да от такого обжоры, как ты, лучшего комплимента и услышать невозможно! Люблю тебя! Люблю! Мой ужасный, толстый, уравновешенный до неприличия! Люблю тебя!... Господи, я, кажется, выпила, и веду себя безобразно… Извини, сама себя не узнаю! Ладно. Рассчитайся, пожалуйста, и пойдем!
Я быстро заплатил хитро улыбающейся официантке, и мы медленно пошли обратно тем же путем. Около ее дома остановились. Еще раз долго поцеловались. Потом она просто стояла рядом и теребила пуговицу на моем пиджаке. В голову пришла ужасная мысль: если это все неправда, то кто с кем проводил «спецоперацию»? А что если сейчас наотмашь спросить ее, как она додумалась украсть вместе с Сергеем часы, и что чувствовала, когда устраняла его и Наташу?
- Знаешь, что? – вдруг сказала Оленька, - Судить никого нельзя!
- Ты о чем? – опешил я.
- Если бы это было нужно, чтобы ты был со мной, я бы украла часы, и убила Наташу! – ответила она, и, не дав мне опомниться, бросилась на шею и поцеловала. Потом отошла на несколько шагов, помахала ручкой, и побежала домой.
Я остался в полной растерянности. Ясно было одно: сведения о проведении спецоперации нельзя будет доложить Вольскому и Андрею без цензурных сокращений! Я побрел, куда глаза глядят. Минут через пять сигнал мобильного телефона сообщил о получении смски. Я достал телефон и нажал кнопку ввода. «ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ПУЗАТИК!!!» - высветилось на экране.       
Около часа я бесцельно бродил по улицам, пытаясь понять, что, все-таки со мной происходит. От мыслей отвлек звонок Вольского.
- Вова! В шесть вечера жду тебя у себя дома! – сказал он, - Андрею я уже позвонил. Есть новости.
- Понял! – ответил я.
- А ты как? Виделся с Ольгой?
- Да, час назад!
- Тогда, и у тебя есть новости! Вот и славно! До скорого! – Он повесил трубку.   

Вольский, в сопровождении мате и кофе, открыл вечернее совещание нашей «следственной группы».
- Информация номер один! – провозгласил он, - Александр Наумович все еще пребывает в полной растерянности относительно способа подрыва Сережиной «восьмерки». Будет разбирать остатки машины на мелкие детали, и анализировать по миллиметру. Пока насчет машины есть только одна новость, которую трудно как-то оценить. У вашего приятеля в квартире обнаружили на зеркале кучу приклеенных памятных записок.
- Точно! – заметил я, - Была у него такая привычка. И что?
- Так вот! Среди них я обратил внимание на одну: «Не забыть подготовиться к Новому Году!».
- Хлопушки?
- Наверно! Хотя, все равно, бред какой-то!
- Да все, что последнее время происходит, это бред какой-то! – откликнулся Андрей.
- Не спорю! – сказал Вольский, - Другая новость определенней. Нашли мы того парня, с которым Сергей не поладил в казино! И поговорили с ним по душам!
- Крутой? – спросил я.
- Относительно! – ответил Эдуард Николаевич, - Папа у него крутой, довольно известный в городе бандит, а он сам – так себе – папенькин сынок. Звать-величать Мишель Акопян. Конечно, по паспорту он просто Михаил, но любит выделываться. С этим и вся история оказалась связана. Пришел Мишель в казино в день Сережиного дежурства. Поначалу вел себя нормально. Потом поиграл, выпил, и потянуло его на подвиги. Присмотрел среди играющих барышень маленькую брюнеточку. По описаниям свидетелей – не красавица с обложки, но пикантная, с изюминкой. Начал приставать с угощением, телефончик выпытывать, а потом и вовсе распоясался – за руки хватать стал, предлагать поехать с ним. Кто-то из посетителей пытался было его осадить, так Мишель ему на голову стакан виски вылил. Тут Сергей и вмешался: скрутил как котенка, и пинком с лестницы спустил. Мишель обиделся и, пораскинув мозжечком, оценил ушибленный зад и разбитые коленки в полмиллиона. Через день послал к Сергею папиных братков. Тот пытался объяснить, что таких денег у него нет, а они дали понять, что это его проблемы. Через пару дней приехали еще раз, еще хорошенько попугали, и он обещал деньги добыть, причем очень уверенно!
- О часах уже подумал? – предположил я.
- Наверно!
- Значит, часы он в своих целях крал, а не по чьей-то указке? – с надеждой спросил я.
- Что? Нравится Оленька? – усмехнулся Вольский, - Ну, так радуйся! Я тоже к этой версии уже склоняюсь. Хотя, не исключено, что два события просто совпали. Так вот! В том, что у Сергея была необходимость в больших деньгах, причем срочно, можем уже не сомневаться. Но что убрали его не ребята Мишеля, это тоже несомненно!
- Почему?
- Ну, во-первых, у самого Мишеля нет полномочий давать шестеркам приказы по мокрухе, это из наших наблюдений давно известно. А старший Акопян на мокруху идет только в исключительных случаях, когда проблема миллионы долларов стоит. Это тоже факт! Да и метод не акопяновский. Ретрограды они! С высокими технологиями не дружат. Если что – попыряли бы Сергея ножом в подъезде. А чтобы взорвать машину изощренным способом – нет. Не их высота полета! Так что, остальные версии мы пока со счетов не списываем! Если не Мишель, то кто-то Сергея все же убрал. А теперь ты, Вовка! Что у тебя там с Ольгой получилось?
- Ну, - я замялся, - Всю дезу, которую нужно было ей сообщить, я сообщил. Ничего подозрительного не заметил. Когда рассказал о смерти Сереги, плакала. Вроде, искренне.
- Ладно! Объективности от тебя ждать не приходится. Главное, что о лишнем не проговорился. Так?
- Так!
- Ну, вот и славненько! Тогда, господа хорошие, допиваем наши невинные напитки, и, с вашего позволения, прощаемся! Работы с документами у меня еще непочатый край! Без обид?
- Ясное дело! – сказал Андрей. Мы спешно допили, и покинули гостеприимный, в меру занятости хозяина, кров. 

Дома я не удержался и позвонил Оленьке. Полчаса мы говорили друг другу нежнейшие глупости. Остаток вечера я пытался отвлечься от неприятных мыслей любимой музыкой, но это получалось плохо. Ночью не мог заснуть. Сомнения давили слишком тяжело. Нужна была правда – правда любой ценой, чтобы или оправдать Олечку, или убедиться, что я в ней ошибаюсь, и она не стоит нежных чувств. Выбор был невелик: все важные сведения об убийстве Наташи сгорели в машине вместе с Серегой. Оставалось только раскрыть загадки связанные с его смертью. А их было слишком много! Зацепок, по настоящему было только две: бомж, который шлялся по двору перед роковым утром, и эти непонятные хлопушки.
Я решил весь следующий день, и сколько еще на это времени понадобится, попытаться потянуть за эти непрочные ниточки. В конце концов, бомжи всегда кучкуются. Опрошу соседей Сергея, узнаю приметы клошара, и только бы найти его, а за бутылку водки он сам все расскажет!
С хлопушками еще проще! Обойду все магазины, где теоретически можно найти хлопушки в это время года. Не могло быть, чтобы продавец не обратил внимания на такую странную покупку! Может, он спросил Сергея, зачем, собственно? А вдруг Серый ему что-нибудь толковое ответил!
Одним словом, расследование продолжается. Только я теперь не нянька Андрея! Я теперь пытаюсь помочь самому себе, и женщине, которую я… Лучше – проще: женщине, которой я предпочитаю верить, а почему – время покажет!


Глава 21
Которая настолько уютна, что переходить из нее в 22-ю не хочется.

Утром следующего дня я позвонил Вольскому и попросил разрешения поговорить с соседом Сергея, который видел бомжика у машины.
- Думаешь найти тут зацепку? – с сомнением спросил Эдуард Николаевич.
- Надеюсь! – ответил я.
- Вова, ну, будь, все-таки, реалистом! – взмолился он, - Ты когда-нибудь задумывался о том, можно ли указать на четкие приметы бомжа? Что тебе скажут? Грязный, в лохмотьях, с бородой! Ну, укажут, может быть, на какой-нибудь физический недостаток, так их и с физическими недостатками – пруд пруди! На что ты рассчитываешь?
- Не знаю. Просто не сидится на месте!
- А я знаю! Хочешь найти способ оправдать свою Ольгу!
- Может быть.
- Ладно! Должно быть, я на твоем месте действовал бы так же. Хотя, не понимаю, от чего ты собираешься оттолкнуться? Если было взрывное устройство, то было оно, по меньшей мере, необычным. Тут надо цивилизованного человека разыскивать, а не бомжа! 
- Цивилизованный человек все это организовал – факт! Но бомж мог стоять на стреме, или отвлекать внимание от главного!
- Да, не исключено. В любом случае, если я тебе не разрешу, ты, похоже, расстроишься!
- Очень!
- Именно поэтому я возражать не буду. Хочешь узнать номер квартиры?
- Естественно!
- Тогда, подожди минуточку! Я посмотрю в своих записях.
Я ждал, когда голос Вольского вернется, и уже заранее был ему благодарен. Все-таки, Эдуард Николаевич тот человек, который способен понять чужие переживания.
- Алло, Вова!
- Да!
- Записывай: дом сорок дробь два, квартира восемь. Это, должно быть, на третьем этаже.
- Спасибо, Эдуард Николаевич!
- Брось! Знаешь, что я тебе скажу?
- Что?
- Откровенно говоря, сейчас очень многое свидетельствует против твоей Ольги.
- Да, я знаю!
- Только, Владимир, я… И я это говорю совершенно откровенно… Я очень хочу, чтобы мы ошиблись! Ты меня понимаешь?
- Думаю, да! Спасибо!
- Удачи, Вова! – Вольский повесил трубку.
Я вернулся на кухню и принялся за утренний чай. Каким сложным все казалось теперь! Еще ни разу за последние дни я не чувствовал такой неуверенности в себе. Трудным казался предстоящий путь до серегиного двора. Еще труднее – разговор с незнакомыми людьми. А если сосед не захочет открыть дверь? Я ведь не сотрудник органов. У человека утро рабочего дня. Охота ли ему будет говорить с мальчишкой? И зацепки у меня, откровенно говоря, до абсурдного слабые. Неизвестный бомж и какие-то хлопушки! А все, что было раньше известно, стало пугающе зыбким. И совершенно непонятно, почему я чувствую такую близость к Ольге именно теперь, когда у меня как никогда много поводов сомневаться в ней? Почему в первый раз мы поцеловались не на какой-нибудь вечеринке, а вчера, когда я шел на встречу с ней, как с возможной убийцей, шел, прежде всего, чтобы обезопасить себя и Андрея от того коварства, в котором мы ее подозреваем?

У двери восьмой квартиры я остановился в нерешительности. Попытался представить себе хозяина. Дверь была давно неровно и слоисто выкрашена облупившейся зеленой краской. Похоже, в квартире давно уже не делали ремонта. Наверняка, хозяин – небогатый, озлобленный событиями последних лет человек. Я робко нажал на кнопку звонка, и раздавшийся звук подтвердил мои предположения. Очень старый звонок. Советский звонок. Теперь таких не выпускают. Кто-то с другой стороны посмотрел в глазок. «Ну, вот, - подумал я, - Сейчас начнется: «кто такой?», «чего надо?» - и прочее!». Но, как не странно, я услышал звук поворачивающегося в замке ключа. «Неужели он даже не спросит, кто я?» - я был совершенно обескуражен. Дверь отворилась. На пороге стоял Сергей Иванович, такой же удивленный, как и я.
- Володюшка! Ума не приложу, как вы нашли меня? – сказал он, вытирая мокрые руки о передник.
- Да… я… - ну, что тут можно было сказать? До чего же тесен наш маленький Париж! Кто бы мог подумать, что тем самым соседом окажется именно Сергей Иванович! Я ведь понятия не имел, где он живет!
- Что же это я? Проходите, проходите, голубчик! – Сергей Иванович засуетился, - Идемте, сразу в кухню! Я вас угощу чаем с совершенно изумительным вареньем!
Я послушно пошел за ним, походя отмечая поразительную бедность обстановки, в которой обитал один из самых милых и интеллигентных людей, с которыми, мне только приходилось общаться в жизни. Какая печальная классика интеллигентской бедности! Он говорил о варенье с таким же воодушевлением, с каким однокурсники приглашают меня на рюмочку ранее неизвестного и неприлично дорогого абсента.
- Варенье это, Вовочка, просто съедобный антиквариат! – восторженно приговаривал Сергей Иванович, извлекая из шкафа стеклянную банку, закрытую старорежимной холстиной с тесемочкой, - Никогда не поверите, кто его варил! Моя матушка! Да, Володюшка! Жива еще старушенька моя! Недавно девяноста восьмой год отметили! Так не просто жива. Видите, варенье еще сыночку варит!
Сергей Иванович отодвинул стул от обеденного стола, давая мне понять, где следует примоститься, а сам с каким-то детским восхищением достал из почерневшего буфета две старинные розетки и почти доверху наполнил их вареньем.      
- Девяноста восемь! – ошарашено воскликнул я.
- Да, Володюшка! Она у меня девятьсот четвертого года! Революцию помнит прекрасно! Да, что там революцию! Помнит, как с родителями стояла на перроне, когда к нам царский поезд приезжал!
- Ну, надо же! Сколько же вам лет, Сергей Иванович?
- Шестьдесят семь! Меня матушка поздновато по тем временам родила! Ну, надо же! Как же мы с вами, в сущности, мало друг о друге знаем! А ведь вы, можно сказать, мой единственный приятель! Чаще вас я вижу только матушку.
- А где она живет?
- Как где! – Сергей Иванович, как мне показалось, даже удивился моему вопросу, - Здесь и живет! Кому же я ее доверю!
- Ой! – воскликнул я,  - Должно быть, я ее разбудил!
- Что вы, Володюшка! Она, родненькая моя, совсем уже глухая стала! Чтобы ее разбудить, шум надо поднять. Не беспокойтесь!
Сергей Иванович разлил по чашкам чай, и с самым трогательным выражением на лице подвинул розетку ближе ко мне.
- Вы только попробуйте, Володя! Теперь такого варенья дамы не варят. Никакого сахару! Только ягода, немного меда, и бесконечное стариковское терпение. Вообразите себе! На днях очень удачно купил три килограмма свежайшей смородины. Принес домой, и пошел спокойненько в свою лавочку. Вечером возвращаюсь, а моя живая история стоит у плиты и помешивает! А запах – как в детстве! «Мамочка! – говорю, - Зачем же ты? Тебе же тяжело теперь! Ягодка свежая! Покушали бы и так». А она мне… Нет, Володя, вы только вообразите себе! «Ягодку свежую ты, Сереженька, и без меня покушаешь, - говорит, - А кто тебе еще варенье мое сварит? Только Лидочка твоя и умела, Царствие ей Небесное!».
- Лидочка?
- Супруга покойная. – Сергей Иванович погрустнел, - Ну, да, живой о живом! Так, Володюшка, вообразите: на следующий день возвращаюсь домой – а всё уже в баночках, да с этими тесемочками! У меня просто слезы на глаза навернулись! Я же такие баночки с детства помню! Господи! Счастливчик же я какой! Сколько изменилось! Страна теперь другая. Люди другие. Лидочки нет. Сын давно за границей. А матушка рядом, и баночки эти, совсем как в детстве!
Его глаза заблестели от слез – счастливых ли, горьких ли – не понял я. Только варенья этого вдруг захотелось так, как никакого лакомства еще в жизни не хотелось. Смотрел я на мою розетку с тем же чувством, с каким должно быть счастливый водолаз откупоривает бутылку трехсотлетнего вина, найденного в трюме затонувшего парусника.  И – пристрелите меня! – это было неописуемо вкусно! Как будто сам царь Соломон с помощью тайных знаков извлек квинтэссенцию вкуса и аромата смородины, и отбросил все лишнее! Глядя на мою блаженно улыбающуюся физиономию, Сергей Иванович удовлетворенно защелкал языком.
- Ну, что, друг мой! Будете деткам рассказывать, как пробовали настоящее русское варенье!
- Господи! Нет слов, Сергей Иванович!
- То-то же!
Я совершенно забыл о цели посещения. Мое доктринально чревоугодие  повстречалось с чем-то старинным, настоящим, теплым, непонятно как проникнувшим сюда через страшные десятилетия прошлого века, откуда-то из мира наивных открыток с мальчиками в матросках, с барышнями в кружевах. Это пахло фотографиями прадедушек, срывающейся черно-белой кинохроникой, музеем, Чеховым, романсами Метнера, грассированием Вертинского, мостовой, и еще Бог знает чем, помимо смородины! Это пахло тихо-радостным послевоенным завтраком, Левитаном и Лемешевым, белизной сталинских новостроек в окнах медленно едущих бычков-автобусов, аппетитной ретушью цветных вкладок «Книги о вкусной и здоровой пище», днями рождения, поминами, Пасхой, и Седьмым Ноября. Это пахло всем, что видела замечательная старушка за долгую жизнь, тем среди чего стал помнить себя Сергей Иванович, чем дышали мои дедушки и бабушки, маленькие мама и папа. И совсем было страшно подумать о том, сколько поколений пацанов моего возраста с наслаждением опускали ложечку в эту именно розетку, которая стояла передо мной.
Словно прочитав мои мысли, Сергей Иванович улыбнулся, и сказал:
- Моя мама из этих же розеток кушала варенье, которое варила ее бабушка!
Это был смертельный удар! Я уже был готов решить, что если когда-нибудь изобретут машину времени, смородиновое варенье будет использоваться в ней вместо горючего. Сергей Иванович радушно наполнил мою розетку доверху.
- Одно удовольствие смотреть на вас, Володя! Я уж и не думал, что ваше поколение способно это оценить! А, право же! Приводите сюда вашу матушку! Пусть посмотрит, как моя это делает! Да вы не опасайтесь! Им будет, о чем поговорить. Только пусть ваша матушка говорит с ней громче.
- Конечно, приведу! – горячо сказал я. Действительно я почувствовал, что это просто необходимо! Неужели мама Сергея Ивановича умрет, и больше никто на свете не будет варить это чудесное варенье?
Сергей Иванович налил еще чаю.
- Так, какому же чуду я обязан вашим посещением, Володя?
Я как будто спустился с небес на землю. Варенье мамы – вот это чудо! А посещением моим он был обязан краже, убийству и отвратительным загадкам.
- Сергей Иванович, - нехотя сказал я, - Откровенно говоря, я оказался у вас совершенно случайно. На днях у вас во дворе случилась беда…
- Да, да, ужасная беда! Бедный молодой человек! Он ведь был моим тезкой. Такой большой, настоящий русский богатырь! Исчезающая порода. Не знаю, чем уж он там занимался, но трудяга был редкостный. И учился, кажется, и работал по ночам. Я ведь знал его родителей. Прекрасные были люди! И так радостно было видеть, что мальчик не сломался, став сиротой. А вот – такая беда! Позвольте, Володя, а вам откуда известно об этой трагедии?
- Я однокурсник Сергея!
Сергей Иванович задумчиво потер подбородок:
- Ну, надо же! Как же тесен мир!
Я почувствовал, что стоит рассказать ему все, что произошло. Тем более что одинокий Сергей Иванович рад был возможности не спеша поговорить. Я попросил разрешения закурить. Он охотно поставил передо мной пепельницу, кажется, не менее древнюю, чем розетки.
- Как замечательно! – вдруг сказал он, - То есть привычка прескверная, но какое замечательное совпадение!
Я вопросительно посмотрел на него.
- Мой папа тоже предпочитал самокрутки! Так давно не видел, чтобы кто-то делал самокрутку перед этой пепельницей! Только, не знаю, уж как там до революции… А папа был старше маменьки на пятнадцать лет… Только я видел, как он мучается с газетами. Другой бумаги для самокруток не было. Выглядели эти самокрутки ужасно! Хотя сам папа… Он держал в пальцах это уродство так, будто это была изысканнейшая сигара. Позвольте, я посмотрю? Какая тонкая бумага! Да еще и проклеенная с краю! Как бы понравилось папе!
Сергей Иванович с детским любопытством рассматривал листок папиросной бумаги. На минуту мне показалось, что я его отец, который в хорошем настроении позволил мальчишке рассмотреть взрослые аксессуары.  Потом я не спеша рассказал ему о нашей компании, и обо всем, что случилось в последнее время. Он слушал с неподдельным интересом – опять же, как ребенок, которому рассказывают страшную историю.
- Ну, надо же, Володюшка! – воскликнул он, когда я закончил, - А я воображал себе, что у вашего поколения все просто! Век живи, век учись!
- Не просто, Сергей Иванович!
Он встал, налил воды в чайник, и поставил его на видавшую виды плиту.
- Так вы выходили на балкон незадолго до того, как это случилось?
- Ну, да! В тот самый день, когда матушка разлила варенье по банкам. Я расчувствовался, размечтался. Спалось плохо. Да, что там – совсем не спалось! Под утро захотелось выйти на балкон, подумать, подышать воздухом…
- А бомжика, что слонялся во дворе, вы хорошо рассмотрели?
- Нет, Володя! Было темно. Бродяга, как бродяга! Теперь много таких, как он.
- Понимаю… - сворачивая новую самокрутку, сказал я, - Но ведь двух одинаковых людей не бывает! Может быть, вы все-таки сможете припомнить какую-нибудь особую примету?
Сергей Иванович задумался:
- Не знаю… Хотя, кажется, что-то бросилось мне в глаза, когда он стоял под фонарем…
- Что?
- Не помню, Володя! Хоть убейте – не помню! Надо бы подумать хорошенько. Давайте пока чайку еще попьем, а я, может быть, сумею вспомнить.
- Давайте! – с охотой ответил я.
Дальше мы молчали. Я не хотел отвлекать Сергея Ивановича, тем более что он сидел с самым сосредоточенным видом, пытаясь вспомнить нужную мне деталь. В какой-то момент его лицо прояснилось, и он уже собирался заговорить, как вдруг неподалеку послышались тихие шаги.
- Мама проснулась! – Сергей Иванович все-таки отвлекся.
В открытую дверь, осторожно ступая, и опираясь о стену, вошла красивая старушка, в простом опрятном платье.
- Доброе утро, Сереженька! – сказала она, - А ты, как я вижу, с приятелем тут занят! Доброе утро, молодой человек! 
Я встал и поклонился. Иначе не мог.
- Как же вас зовут, голубчик?
- Володя!
- Очень приятно! А меня Анастасией Павловной звать. Володя… Мне всегда нравилось это имя. Да вы, присаживайтесь, голубчик!
Я не решился сесть, пока она стояла. Поняв причину моего замешательства, Анастасия Павловна ласково улыбнулась.
- И не ждите, пока я сама сяду! Ждать придется долго. Мне легче постоять немного. Какой вы славный! Сразу видно, что хорошо кушаете. Мальчики должны хорошо кушать!
Старушка подошла к Сергею Ивановичу, и погладила его волосы:
- Видишь, Сереженька – вот и пригодилось варенье! А то у тебя вечно гостей попотчевать нечем.
- Мамочка! Какие же гости у нас? За сколько лет впервые Володя к нам пришел.
Старушка вздохнула:
- И то правда… Бирюк ты у меня, Сереженька! Совершеннейший бирюк! Совсем одни живем твоей милостью! То ли дело было, когда Лиданька твоя жива была. Каждый вечер бывало, хорошие люди у нас за чаем сиживали. Что и говорить, умела она, светлая моя, людей приваживать. А ты всех растерял! Эх, а как меня не станет, ты и говорить разучишься.
Сергей Иванович виновато утер нос.
- А, что, молодой человек, - продолжила старушка, - Ваше поколение такое же, как мой Сереженька? Совсем не видаетесь с приятелями?
- Отчего же? Стараемся встречаться как можно чаще!
- Вот то-то же! А ты, Сереженька пример бери! А то хуже старика, честное слово. Ну, добро, голубчики! Пойду я книжечку почитаю. Для чего молодым мешать? Нехорошо это!
Так же осторожно, по стеночке Анастасия Павловна направилась обратно. На пороге кухни она вдруг остановилась, и внимательно посмотрела на меня.
- Что-то в чертах ваших мне знакомо, Володя, – сказала она, - Ну, точно! Вы Петру Алексеевичу Серову не внук ли?
Я был просто потрясен:
- Правнук!
Старушка всплеснула руками:
- Ах, Господи! Ну, точно, из ума я выжила! Как такой мальчик может быть его внуком? Правнук, значит!
- Да…
- Петр Алексеевич моего супруга хороший друг был. А каков мужчина! Я, по чести, немного кокетничала с ним… Ну, самую малость, пока мой Иван Николаевич не набрался смелости предложение мне сделать. Так он и шафером был на нашей свадьбе! Или не шафером… Ах, Господи! И не припомню уже. Но, на свадьбе, конечно был. Это уж точно! Хотя, что за свадьба – в двадцать четвертом году? Не то, что раньше. Моя сестрица старшая совсем не так выходила замуж. Хотя, что же это я заболталась? Сидите, мальчики!
Еще раз ласково улыбнувшись, Анастасия Павловна вздохнула:
- Как же много всего было… – и тихонько вышла из кухни.             
- Просто не верится! – сказал я Сергею Ивановичу, - Никогда не видел никого из этого поколения. Какая она милая!
- Таких больше нет! – ответил он.
- И, наверно, больше не будет! – отозвался я.
Сергей Иванович задумался:
- А о чем мы, Володюшка, с вами размышляли до прихода мамы?
- Вы пытались вспомнить особые приметы бомжа!
- Ах, да! Только лучше говорить – «бродяги». Не люблю этого полумилицейского слова «бомж», знаете ли.
- Можно еще сказать – «клошара», – предложил я.
- Матушка так бы и предпочла. Она вообще не любит все эти новомодные словечки. Даже те, которые уже перестали быть теперь новомодными – начиная с семнадцатого года.
- Ей наверно нелегко теперь?
- Не думаю. Она живет в обществе своих книг. На улицу уже давно не выходит. Газеты читать отказывается. А телевизионные новости смотрит только раз в месяц, чтобы, как она говорит, «не отставать от истории».
- Если бы она смотрела не только новости, ей было бы сложнее!
- До начала девяностых она новостями не ограничивалась. Тогда транслировали спектакли, симфонические концерты. Она даже восхищалась современной музыкой. А как ей нравились Шнитке, Каретников, Канчели! Ни одной новости о них не пропускала! Потом все как отрезало – одна эта молодежная музыка по телевизору. А ей обидно. Быть столько лет современницей гениев, и в таком возрасте лишиться доступа к премьерам!
Я понимающе кивнул. Для современных любителей музыки – независимо от возраста – проблема известная. 
- А когда сообщили, что умер Шнитке, - продолжил Сергей Иванович, - она заплакала. Правда потом успокоилась, и сказала, что ей не привыкать: за свою жизнь она оплакала всех титанов нашей музыки, начиная со Скрябина. Да, нет, не сказал бы, что ей нелегко. Она ведь по-своему изолирована от мира. Но она чувствует, что вокруг втаптывается в грязь то, что для ее круга всегда было смыслом жизни! Однажды даже сказала в сердцах: «Невероятно! Нынешняя Демократия в клоунской шляпе смогла уничтожить то, перед чем оказалась бессильна Революция в красном колпаке!».
Я щелкнул пальцами в полном восторге от выразительности фразы, а Сергей Иванович вдруг занервничал, и даже пролил чай на стол.
- Что с вами? Вам нехорошо? – спросил я с тревогой.
- Я вспомнил, Володя!
- Что?
- В красном колпаке… Когда ваш бродяга стоял под фонарем, я обратил внимание на то, что у него была ярко-красная вязаная шапочка!
Теперь пришла моя очередь нервничать. Бомж в красной шапочке! Я видел его в парке в ту ночь, когда Андрея ударили прутом по голове! Он спал на скамейке около старого фонтана. А когда я шел на встречу с Андреем, его на скамейке уже не было! Конечно, мало ли где может шляться бродяга. Но, если он мелькал на фоне двух связанных друг с другом событий, это не может быть простым совпадением. Тот, кто дергает за ниточки этой истории, конечно, использует его для грязной работы. Итак, этот бомжик напал на Андрея, и, по меньшей мере, стоял «на стреме» в ночь убийства Сергея.
- Володюшка! Кажется, эта деталь для вас действительно важна? – спросил Сергей Иванович.
- Более чем! – воскликнул я, и тут же рассказал ему о своих догадках.
- Удивительно! – воскликнул он, дослушав меня, - Просто удивительно! Володя! Я тоже склонен считать, что это не может быть только совпадением! Его немедленно следует разыскать!
- Немедленно! – согласился я, - Поэтому, Сергей Иванович, вы не рассердитесь на меня, если я не стану у вас задерживаться?
- При одном условии!
- Что угодно!
- Тогда – при двух условиях. Во-первых, еще розеточка варенья не отнимет у вас чересчур много времени.
- Даже две! – охотно согласился я.
Сергей Иванович улыбнулся:
- А во-вторых, теперь, когда вы узнали, где я живу, обещайте наведываться ко мне время от времени.
- С удовольствием! – искренне ответил я.
Наслаждаясь новой порцией варенья, я уже представлял себе, с каким наслаждением я сдам бродягу Вольскому и его команде. Мало того, что он пособничает злому гению нашего кружка, так еще по его милости я должен торопиться покинуть дом, который мне покидать сейчас совсем неохота! 


Глава 22,
Которая очень понравится детям, потому что она про Красную Шапочку, Снегурочку, и новогодние забавы. Только детям ее лучше не читать, потому что они выучат пару лишних слов, и будут задавать глупые вопросы.

От Сергея Ивановича я немедленно ринулся в центральный парк, где в свое время видел «Красную Шапочку» (так я для себя окрестил загадочного бомжика). В конце концов, я видел его там спящим. А где человек ночует – там и его дом. По общему правилу… Да и других вариантов пока не было. Первым делом я отправился к старому фонтану, рассчитывая на то, что Красная Шапочка, возможно, соня, и еще не покинул «спальни». К моему разочарованию, ни на скамеечке возле фонтана, ни в других укромных уголках парка клошара не было. Я опросил парочку других бродяг, попавшихся по пути, но они только испуганно шарахались, или не зная Красной Шапочки, или, почему-то не желая говорить о нем.
Делать нечего: я отправился на вокзал, всегда бывший главным местом скопления бродяг. Предварительно запасся тремя бутылками дешевой водки. Но и эта, неплохая, по-моему, взятка не помогла. О моем «шапочном» знакомце никто упорно не хотел рассказывать. В конце концов, я раздал бутылки трем самым симпатичным бомжикам просто так – от чистого сердца, и примостился в вокзальном кафе за чашечкой кофе, чтобы обдумать дальнейшие действия.
Упорное молчание, окружавшее фигуру Красной Шапочки, насторнастораживало. Должно быть, он человек не безопасный, если коллеги по бизнесу, которые обычно за поллитру продадут родную маму, не хотят делиться информацией! Возможно, его частенько используют бандиты, и другие бомжики не хотят подставляться. А, может быть, он просто большой авторитет! «Король воров» - как это называлось в среде средневековых европейских нищих! Остается только гадать. И действовать наугад. Похоже, сегодня предстоит бессонная ночь. Буду шататься по паркам, и прочим местам нищенского ночлега в расчете на то, что просто повезет. В конце концов, Вольский молится на «элементарную удачу», и, кажется, не раскаивается в этом вероисповедании.
До ночи оставалось заняться поиском места, где Сергей мог купить хлопушки. Теоретически в это время года, вариантов немного: большой магазин детских игрушек, главный универмаг, и небольшая торговая точка на центральном рынке. Совсем непонятным тут было одно. Что за бредовую памятную записку написал для себя Сергей: «Не забыть подготовиться к Новому Году!»? Для конца сентября, все-таки рановато! Тем более что Серега всегда отмечал Новый Год дома, в гордом одиночестве, а вернее – в кампании телевизора, обильной еды, и большой бутылки водки. Так что заранее готовить спецэффекты, да еще в таком количестве – это уж чересчур! Возможно, Эдуард Николаевич был прав, когда заподозрил Сергея в «сдвиге по фазе». Зачем возить хлопушки в машине? Тем более, в машине, от которой накануне были отвинчены номера, и к которой была привязана пустая консервная банка? Этого и так достаточно, чтобы ненароком попасться в капкан на посту ГАИ!
А если это не причуда, то что? Может быть, хлопушки нужны были Серому для следующей операции запугивания? Не исключено! Тогда записка о «Новом Годе» просто забавное напоминание самому себе о какой то хорошей идее с хлопушками! Но как он собирался нас пугать? Тоже неясно! Оставалось надеяться на то, что Серый как-то намекнул на цель покупки продавцам. Не могли же они не поинтересоваться, зачем ему в сентябре такое количество!
В магазине детских игрушек меня ожидало разочарование. Весь запас продали еще на прошедший Новый Год. К разочарованию прибавилось и дополнительное осознание почти полной безнадежности поисков. По большому счету, отчего я решил, что покупка была недавней? Может, он собирался еще прошлой зимой на какую-нибудь вечеринку, но не пошел, а боезапас остался. А может и хуже: перебирал кладовку, обнаружил хлопушки двадцатилетней давности и решил использовать свободное утро, чтобы увезти их от греха подальше, и подорвать где-нибудь на пустыре за городом. А мог их и не Сергей купить, а тот самый загадочный, кто им манипулировал. И это будет хуже. Серегина внешность была запоминающейся. Тот другой может быть человеком невзрачным…  Если это, конечно не Олька!
В универмаге хлопушки были. Я соврал, что веду журналистское расследование. Выясняю, мол, когда жители города начинают готовиться к зимним праздникам. Два продавца – длинный худой юноша, и соблазнительная блондинка с блестящими глазами и полными чувственными губками охотно стали отвечать на расспросы. Выяснилось, что с Нового Года хлопушками никто не интересовался. Обычно начинают покупать в декабре. Самое раннее – во второй половине ноября. Так что журналистской сенсации не получится.
- А что за газета то? – спросил парень.
- «Гудок»! – я озвучил первое вспомнившееся название.
- Это что, КПРФовская? – поморщился он, - Не больно-то вы на коммуняку смахиваете! 
Ну, врать, так врать!
- А я в партии и не состою! Работаю по договору с газетой. Молодые идут к ним неохотно, а мне как раз дополнительный заработок нужен был. Я идеологией не занимаюсь. Так – городские новости, очерки, всякое такое…
- Неплохой у вас там заработок! – продавец кивнул на мою «половскую» ветровку.
- Так я в нескольких местах работаю! А в «Гудке» скоро кризис. Вот, прекратят финансирование, мы в эротическую газету переделаемся.
- А название?
- Такое же и оставим!
- «Гудок»? А что? Звучит неплохо!
- Сказочно звучит! – сладострастно облизнулась блондинка, состроив мне глазки, - Вы, как переделаетесь, еще приходите! Я что-нибудь поинтереснее расскажу… А то хлопушки – это не тема! Вот эротическое белье – это да! Или как можно Новый Год встречать, чтобы не поправиться, но весело! А еще можно статью написать о том, как лучше одевать снегурочку…
- Или как лучше ее раздевать! – вставил продавец, и тут же густо покраснел под презрительным взглядом зеленых глазищ напарницы.
- Договорились! – сказал я, - Как только все это дело состоится, первая же моя статья будет о самых потрясных продавщицах города!
Девушка улыбнулась так, что я действительно почувствовал себя сотрудником эротической газеты. Тем не менее, это был провал! Оставалась только мигрирующая точка на рынке, которую, возможно, не так уж просто будет найти, если ее вообще еще не закрыли после какой-нибудь налоговой проверки.      
На мою удачу, точку я разыскал довольно быстро. За импровизированным прилавком стояла толстая краснорожая тетка с длиннющей сигаретой в золотых зубах.
- Говорите! – приказала она мне, после того, как от прилавка отошел предыдущий покупатель.
- А хлопушки у вас есть? – робко спросил я, сразу почувствовав себя маленьким.
Продавщица посмотрела с удивлением.
- Понимаю… - промямлил я, - Рановато, конечно, но очень надо!
- Да, есть! Есть у нас хлопушки! – отрапортовала тетка, - Надо же! Еще один чудак на неделе!
Вот это да! Неужели повезло? Значит, или это Серый был, или я уже ничего не понимаю!
- Во, мода пошла, осенью хлопушки покупать! – понесло тетку, - Ну, так мое дело маленькое! И слава Богу, что берут! А покупатель он завсегда прав! Что, тоже два ящика покупать будете?
- А на прошлой неделе два ящика купили?
- Ага! Вон как теперь народ красиво гулять стал! Так скока вам, мужчина? Ящик, два?
- Да мне, вообще-то… парочку! – растерялся я.
- Ой, тоже мне! Больше голову морочил! – огрызнулась тетка, - Чё ж так мало то? 
- А у вас часто берут хлопушки осенью? – я начал приходить в себя.
- Не, а! Скока помню, в первый раз!
- Ну, вот! Так что, скажите спасибо, что хоть парочку в сентябре покупаю! А то, продали два ящика, и уже вздумали, что это – норма жизни!
Тетка немного успокоилась.
- Нате! – она завернула хлопушки в кулечек, - Пять шестьдесят с вас!
Я расплатился.
- И зачем нужны два ящика? – уже сама с собой продолжала рассуждать она. Я понял, что пора расспрашивать ее о моем предшественнике.
- Ну, у нас, мужчин, свои причуды! – как можно более загадочно попытался сказать я.
- А кто спорит, что у вас мужчин свои причуды! Вот тебе зачем эти две хлопушки?
- Ну, хлопнуть хочу!          
- А, какого лешего?
- Нравится…
- Нравится – так ящик бери!
- А вдруг плохого качества окажутся? Зачем мне тогда ящик?
Тетка совсем побагровела:
- У кого плохого качества? У меня плохого качества! Да, хлопушка – первый сорт! Сама такие на Новый Год дитям беру! Младшенький, так тот хлопает и аж ссытся от радости! А ты тут… Качество! Прямо обидно!
- Ну, извините! – умоляюще сказал я, - Я не хотел вас обидеть.
Продавщица насуплено молчала.
- А тот парень на прошлой неделе как выглядел?
- Какой еще парень? – тетка злобно зажевала сигарету.
- Ну, который два ящика купил!
- А с каких таких ногтей ты взял, что это парень?! Девчонка была! Так что ты мне про ваши мужские причуды баки не забивай!
Ну, вот! Момент истины настал! Девчонка! Сейчас она мне Оленьку опишет, и прощайте все надежды!
- Так, как она выглядела, девчонка эта?
Продавщица с опаской взглянула на меня:
- А ты что, из милиции, что ли? Или бандюк какой? Тебе-то зачем нужно! Она что, тебе офис этими ящиками подорвала?
- Нет, машину друга! – не задумываясь, ответил я.
- Ага! Разборки! То-то ты мне сразу не понравился! Да, чтобы вы там друг друга к лешему вообще повзрывали, ироды! А девка-то молодец! Такая, вроде, щупленькая, культурненькая, а поди ж ты!
Я совсем потерялся. «Щупленькая, культурненькая»… Можно дальше и не расспрашивать. Эх, Олькин, Олькин!
- Так что вали отсюда, пока сама тебя хлопушками не обложила, гондон мафиозный!!! – уже вовсю орала тетка.
- Да подождите вы! – рявкнул я, - Пошутил я! Никого не взрывали! Мне просто любопытно, вот и спрашиваю!
- Любопытно ему! – парировала толстуха, - Только бы голову людям морочить! Я тебе не радио! Ишь ты – ему любопытно, а я, давай байки рассказывай!
- Беру три ящика! – я пошел ва-банк.
- Издеваешься?
Я молча положил на прилавок тысячерублевку:
- И сдачи не надо!
Моя собеседница грузно наклонилась под прилавок, и достала разноцветный ящик. Потом также – второй и третий.
- Вона! Довольный будешь! Говорю тебе – хлопушка первосортная! – Валькирия снова подобрела.
- Спасибо! Так что насчет девушки? Какая она была из себя?
Тетка задумчиво затянулась сигаретой:
- Ну, такая… Симпатюшная такая! Тоненькая. Молоденькая совсем.
Я приготовился к худшему.
- Глазищи такие выразительные! Большие такие! И личико умненькое!
- Небольшого роста?
- А кто ж ее знает! Мне рядом с моей старшей дылдой все небольшого роста кажутся! 
- А цвет глаз какой?
- А вот врать не буду! Не рассмотрела.
- Ладно! Может быть, какие-нибудь особые приметы?
- Ага! Жопа большая! Как у меня!
- Что? – я опешил.
Тетка от души загоготала:
- Да, это шутка юмора! Не боись! Нормальная жопа! Ну, какие тебе приметы? Не знаю!
- Ну, прическа…
- А! Брюнетка! Волосы прямые до плечей!
У меня немного отлегло от сердца: Оленька уже год как укоротила волосы. Хотя, это мог быть и парик.
- А еще родинка такая симпотная над левой бровью!
Я готов был расцеловать толстуху! У Ольги не было родинки ни над левой, ни над правой бровью! Ура! И тут же к радости примешалась тревога. Против нас в любом случае играет женщина! Это уже непросто. Тем более что приметы слишком уж неопределённые, чтобы мы так запросто могли вычислить ее.
- Пожалуйста, вспомните еще что-нибудь! – взмолился я, - Какая-нибудь деталь одежды, или украшение!
- А! А украшение было! Точно было! Такая аж штучка лапусечная, я даже подумала: «Вот, моей бы дылде что-нибудь такенное в честь окончания школы купить!». А то ведь девка она, хоть и высоченная у меня, тока красивая. А одетенькая плохо. Даже сережечек хороших нет! Ты ведь, что думаешь, нам тут платят сильно много? Ага! Сейчас!
- Так, что за вещица?
- Ой! Так, прелесть какая! Брошка серебряная! То ли белочка, то ли котяра, только красота просто, а не брошка!
Серебряный котенок! Точно не Оленька, а та Незнакомка! Надо же! Один котенок оправдал другого! Я почувствовал, что у меня почва уходит из-под ног. Фантастика! Хотя, если подумать… Я повстречал Незнакомку именно в ту ночь, когда напали на Андрея. Я еще удивился, что такая барышня разгуливает в это время. Не иначе, как она следила за Андреем, а потом давала инструкции Красной Шапочке. И если бы на нее не напал пьяный отморозок, в хорошей бы мы сейчас были ситуации – сражались бы с тенью! А теперь – найдем где подкараулить! Можно в магазинчике Сергея Ивановича. А можно и около дома. Она ведь указала на свой двор. Хотя, это вряд ли. Могла схитрить и пойти проходными дворами.
Я закурил и припомнил благородное лицо Незнакомки. Не верилось, что девочка с таким лицом может быть чудовищем. Но тут же припомнилось то, что Оленька (ура! – моя реабилитированная Оленька!) говорила о «тайничках». В конце концов, если бы не факты, ни за что бы ни поверил, что добродушный увалень Серега способен на кражу и убийство! 
Ну, что ж! У нее сейчас одно преимущество: пока мы подозревали Ольгу, она могла следить за нами. И если, к примеру, она меня видела сейчас, разговаривающим с продавщицей хлопушек, мне несдобровать! Но, будем надеяться на лучшее! Если она сейчас следит не за мной, а за Андреем, то преимущество у меня: я ее вычислил, а остальное – дело техники. Пусть думает, что вне подозрений! Скорее на чем-нибудь проколется, как говорит Эдуард Николаевич.
- Эй, умник! Ты там заснул, что ли? – отвлекла меня от мыслей продавщица, - Забирай, давай, свои хлопушки! Или ты решил, что у нас тут с доставкой на дом?
- Оставьте себе! – ответил я.
Продавщица вновь побагровела:
- Наколол! Так и знала!
- Да нет! – уже с раздражением сказал я, - Деньги тоже оставьте себе!
- Вот уж спасибо! - просияла тетка, -  Милости просим перед Новым Годом!
- До свидания! – буркнул я, и пошел прочь.
- Скидочку то сделаю всегда! – донеслось вслед.
Теперь надо было действовать немедленно. Прежде всего – поехать к Андрею, все рассказать, по возможности описать нашу неприятельницу, чтобы он мог быть начеку. Затем вместе поехать к Вольскому, и втроем начать обдумывать схему мышеловки. Заодно рассказать Эдуарду Николаевичу о Красной Шапочке. Пусть его ребята поищут!
Я быстро набрал номер телефона Андрея, но было занято. После перекура, который я себе позволил по обыкновению, короткие гудки повторились. «Ладно,  - подумал я, - Просто поеду к нему и все!». Предчувствуя близкую развязку и ощущая азарт гончей, напавшей на след, я остановил такси и назвал адрес. После чего опять набрал номер Андрея. Короткие гудки не прекращались…       


Глава 23
В которой я попадаюсь, как кур в ощип. Хотя, многие говорят: «кур во щи».  Кстати, щи это очень вкусно, и кур тоже.

В дверь квартиры Андрея я звонил, не зная, дома ли он. Его телефон все время был занят, и я уже начал беспокоиться. Поэтому, когда за дверью послышались шаги, мне стало спокойнее. Дверь отворилась…
Черт! На пороге стояла она!
- Вы – Володя Королев! Я сразу вас узнала. Заходите!
Самым разумным было отказаться от приглашения. Я растерянно оглядел Незнакомку с головы до ног, и увидев в ее правой руке пистолет, понял, что это приглашение из тех, которые не обсуждаются. Я вошел, и она быстро захлопнула дверь.
- Андрей вас очень хорошо описал! Мы говорили о вас совсем недавно.
Итак, мы проиграли! Она меня опередила! Пока я разыскивал бомжа и покупателя хлопушек, она тоже не теряла времени даром. И что теперь?
- Проходите в комнату! Вы, кажется, смущены? С чего бы это? Андрей говорил, что вас смутить непросто.
- А где Андрей? - спросил я, рассчитывая услышать самое худшее.   
- Думаю, скоро вернется. Да, проходите же! Вы же здесь не в первый раз! Ну, подумаешь, вам открыл дверь не Андрей, а я! Это еще не повод смущаться! Меня зовут Маша.
Я прошел в комнату, и решил, что раз уж так получилось, лучше держаться молодцом. Стараясь сохранять спокойствие, присел в кресло возле журнального столика. «Скоро вернется». Значит, его куда-то увезли, а, следовательно, барышня действует не одна. Час от часу не легче! При этом я все же подумал, что мне нравится ее мелодичный голос, неповторимо сочетающийся с нордически-спокойной речью. Вот, это женщина! Элегантность, самообладание, и ледяное спокойствие!
Она села в кресло напротив, небрежно поигрывая пистолетом. Я так и не понял, что меня ожидает, и не мог придумать, как начать разговор.
- Не возражаете, если я включу музыку? Может быть, так вы почувствуете себя уютнее? Андрей говорил, что вы любите классику.
Я кивнул.
Маша, не поднимаясь с кресла, дотянулась до музыкального центра, и нажала на кнопку. Короткие тревожные аккорды оркестра, похожие на колокольный звон… Затем – на их фоне монотонный и неумолимый короткий мотив струнных…
- Третья Прокофьева! – наконец, заговорил я.
- Я потрясена! – сказала она, как мне показалась, искренне, - Я уже думала, что я последняя душевнобольная в нашем поколении! Если бы вы так не смущались, Володя, я бы нашла вас очаровательным!
Некоторое время, мы молча слушали.
- А Андрею не понравилось! – вдруг сказала она.
Я еще больше растерялся! Она что, мимоходом устроила ему музыкальный ликбез? Вот, это цинизм! И тут холодный пот заструился по спине. Какой же я дурак! Его били, перед тем, как куда-то увезти! Если первую часть этой симфонии с ее мощным оркестровым составом включить на хорошую громкость, никаких криков соседи не услышат! Конечно! Кому уж понравится такой Прокофьев!
Маша откинулась на спинку кресла.
- Четвертая мне нравится больше, но тут есть такие изумительные находки!... Нет, Володя! Если вы все время будете молчать, я обижусь! Давайте, я сварю кофе!
Положительно, ее цинизм удивлял меня все больше. Кофе! Благородный напиток из рук этого чудовища в облике прелестной девушки? Дудки! Мой взгляд упал на стоявшую на столе пепельницу.
- Если не возражаете, я лучше просто покурю!
- Конечно! Я и сама собиралась покурить как раз перед вашим приходом, но тут как раз услышала звонок.
Я достал из кармана заветную пачку, и, сворачивая самокрутку стал разглядывать прекрасного противника. На Маше была элегантная белая кофточка и светло-голубые джинсы в обтяжку, прекрасно подчеркивающие стройные ноги. Тут я обратил внимание на то, что на ней не было обуви – только безупречно белые носочки. Это меня удивило. Преступница, проникшая в чужой дом, разгуливает в носочках! Видимо, Андрея увезли давно, и она решила подождать его, или меня, с максимальным комфортом.
Когда я сделал самокрутку, Маша достала из пачки сигарету. Потом, улыбнувшись, подняла руку с пистолетом и направила на меня – почти в упор. «Стерва! – подумал я, - Зачем было давать мне скрутить самокрутку, если покурить не даст напоследок! Господи! Калибр будь здоров… В упор – никаких шансов!».
Не говоря ни слова, Маша стала медленно нажимать курок. Я собрал всю волю в кулак, чтобы не зажмуриться. Пусть видит, что не боюсь! Спусковой крючок медленно продавливался… 

Щелк! В верхней части пистолета зажегся приятный желтый огонек.
- Володя! Вы прикурите, наконец?
Господи! Зажигалка! Я радостно затянулся. По крайней мере, убивать меня она не собирается. Пока… Только попугала немножко. Маша закурила сигарету, и положила чертов «пистолет» на стол. Мы откинулись на спинки кресел. Она – спокойно, я – с явным облегчением.
- Знаете, Володя, а мне досадно, что Андрей не понимает такой музыки. Так хочется это обсудить, или поспорить о чем-то! Ну, ничего! Все приходит со временем.
Я уже отказывался что-нибудь понимать.
- Главное, что он – прекрасный человек! С ним очень легко и приятно общаться. Согласны?
Я кивнул, по-прежнему ничего не понимая. Маша замолчала, заслушавшись изумительным крещендо. И тут я опять взглянул на белый носочек, покачивавшийся в ритм музыки. Так вот оно что! Маша – знакомая Андрея! И он ничего не подозревает! Похоже – знакомая, имеющая на него виды. Значит, у Наташи, с которой Андрей ее конечно, по простодушию познакомил, был повод занервничать и срочно забеременеть, а у нее был повод устранить Наташу. Каким-то образом, она привлекла к делу Сергея, а потом – избавилась от него. А на Андрея в парке Красная Шапочка напал только для того, чтобы испугать. Сергей, когда пронесся мимо меня на машине, тоже пугал меня по ее указке. Пока вырисовывалась только общая картина, а детали были еще не ясны. Конечно, Андрей сам пустил ее сюда, и пошел, ну… скажем – за хлебом. Что до меня, то она, конечно, не знает, что я ее подозреваю, и ведет себя, как ни в чем не бывало. А пистолет-зажигалка… Да, нет! Она меня даже не пугала! Просто совпадение! Забавное совпадение – сказал бы я в другой ситуации! Если же она действительно не знает о моих подозрениях, я должен немедленно найти способ связаться с Вольским, вызвать его сюда, и она попадется безо всякой хитрой мышеловки. Значит, влюбленная барышня, способная на убийство из ревности. Хотя, нет… Что-то заставило меня усомниться в последней версии, и я не сразу понял, что. Потом сообразил: Сергей Иванович говорил мне, что серебряного котенка ей подарил очень любимый человек. Ну, не Андрей же! Мой приятель, сходивший с ума по своей Наташе, вряд ли сделал бы знакомой такой милый подарок, даже по какому-нибудь важному поводу. Значит – ее любимый человек это кто-то другой, а Андрей просто друг, или – бог знает – дальний родственник. Как же тут связать концы с концами?
Пользуясь повисшим молчанием, я думал, и, наконец, кое-что сообразил. Я ведь предполагал, что в наш город она приехала недавно… Почему бы это прямо сейчас не проверить?
- Маша! – окликнул я, - Вы, наверно, недавно здесь?
- Да! Вы меня опять удивили! Как вы догадались?
- Вы, похоже, здорово разбираетесь в хорошей музыке, а я вас ни разу не видел не концертах.
- Потрясающе! Я действительно приехала только в феврале. Первый год было столько хлопот на новом месте! Я из Петербурга.
- А здесь какими судьбами?
- Поступила здесь на медицинский. Оказалось легче, чем в Питере. Так вот, все концерты, какие были, пришлось пропустить. А на открытие сезона в начале этого сентября я не пошла. Уж очень программа была хрестоматийная.
- Понятно! – улыбнулся я, и мы опять замолчали, слушая Прокофьева.
Отлично! Она еще и студент-медик! Вот кто мог отравить Наташу! Теперь у меня сложилась четкая версия. Я понял, что Маша считает себя вне подозрений, окончательно уверился в том, что мне ничего не грозит, и мысль потекла совершенно свободно. Любовь к Андрею здесь не причем! Девочка приехала в наш город. От кого-то услышала про часы Марии Афанасьевны. Видимо, приходила на факультет, чтобы посмотреть. Там, наверно, и познакомилась с Андреем. А Андрей мог познакомить ее с Серым. Или наоборот – неважно! Пользуясь безотказностью Сереги, она могла уговорить его совершить кражу. Черт его знает, как. Может, соблазнила? Хотя, могла и не соблазнять. У Сереги как раз возникла непредвиденная финансовая катастрофа, и ему пришлось согласиться. Наташа, наверно-таки встретила нагруженного добычей Серого, возвращаясь от подруги, и заподозрила его в краже, после того, как на следующий день выяснилось, что часы пропали. Наверняка все прямо ему выложила! Пока, непонятно для чего. Или хотела образумить, или попыталась получить долю за молчание. Серега, конечно, испугался и наябедничал своей атаманше. Тут как раз подвернулся день рождения Славика, о котором Сергей, похоже, тоже рассказал. Маша быстренько сообразила, что к чему, нашла необходимое лекарство, а, возможно, и комбинацию лекарств, и вручила наполненную спринцовочку Серому с подробными инструкциями. Все, вроде бы, прошло гладко. Только потом, она или почувствовала, или непосредственно от Андрея узнала, что он не уверен в естественной смерти Наташи. Тогда она решила попугать его, или, по крайней мере, направить по ложному следу. В ту ночь, когда Андрей назначил мне свидание, она подкупила Красную Шапочку, и велела изобразить нападение. В ту же ночь, встретила меня. Но тогда было темно, и я был без очков – в контактных линзах. Так что теперь она наверно не подозревает, кто был ее спасителем. Иначе мы бы уже поговорили на эту тему. Последующие дни она, конечно, следила за Андреем. Увидела, что мы с ним наведались в областное управление, и вообще много времени проводим вместе. Должно быть, поняла, что к чему. Тогда нужно было попугать и меня. Она опять проинструктировала Серого, придумала фокус с консервной банкой, и это сработало. Тем более что честного Серегу, который ввязался в это дерьмо только из-за крайней необходимости, пора было подставлять и устранять пока он, мучимый совестью не пошел писать явку с повинной. В этой ситуации, он выглядел, как единственный преступник. А его гибель сошла бы за несчастный случай, если бы не интуиция опытнейшего старого взрывотехника. Она подговорила Сергея написать нелепую записку о подготовке к Новому Году, и купила два ящика хлопушек, которые под каким-то предлогом заставила Серого оставить в его машине. А хлопушки, вероятно, играли ту же роль что и консервная банка – отвлекающая абсурдная деталь! Потом, наняла Красную Шапочку, чтобы он шатался по двору Сергея, отвлекая на себя внимание, а сама сотворила с машиной что-то очень хитрое. И, по какой-то причине, она не успела забрать часы из дома Серого. Возможно, взрыв произошел раньше, чем она рассчитывала. А, может, как и предположил Вольский, ей было важнее спрятать концы в воду, пока Серега не проболтался. А часы на этом фоне пришлось сознательно бросить. Кстати, Красная Шапочка сегодня тоже исчез, и о нем боятся говорить другие бродяги. Неспроста это! Небось тоже отплатила ему за последнюю услугу отравленной водочкой! Ну, вот, все и чудненько! Она уверена, что Сергей теперь единственный подозреваемый, и абсолютно спокойна. Настолько спокойна, что беззаботно слушает тут со мной Прокофьева! И не зря! Если бы в ту ночь, я случайно не заступился за нее, и не обратил внимания на серебряного котенка, ей действительно все сошло бы с рук! Ну, вот, лапочка, и прокололась! Я, как ни в чем не бывало, дождусь Андрея. Найду способ втихаря объяснить ему существо проблемы. Пусть он любыми способами удерживает ее здесь. А я в это время под благовидным предлогом смоюсь, прямо во дворе позвоню Вольскому,  и спокойненько буду дожидаться прибытия группы захвата. Теоретически, все элементарно! Только бы не проколоться самому! Только бы она ничего не заподозрила! Иначе с ее умом, хладнокровием и жестокостью она сумеет вырваться любой ценой, и возможно, с самыми печальными для нас последствиями. Так что, лучшее сейчас - это поддерживать светскую беседу.
В поисках темы для разговора я оглядел комнату, и только теперь заметил, что на журнальном столике лежит толстая книга в синем переплете. Я непринужденно взял ее в руки. Справочник по фармакологии. Вот как!
- Ваша настольная книга, Машенька? Носите с собой? – спросил я, стараясь, чтобы это прозвучало без иронии.
- Одна из настольных, - просто ответила Маша, - Недавно Андрей взял почитать, а сегодня она мне понадобилась для реферата. Строго говоря, это был повод прийти сюда. Вот он, все-таки, умница! Все ему интересно!
Я мысленно усмехнулся! Ай, молодец, Андрюха! Значит, после безнадежного разговора с Вольским о возможном способе убийства он не сидел, сложа руки, а пытался найти решение загадки. Только, знал бы он, что справочник он попросил у самой убийцы! Я полистал немного. Нашел раздел о кардиологических средствах. Да… Тут сам черт ногу сломит! В принципе любое лекарство в определенной дозе может вызвать неприятные последствия, в особенности – в сочетании с алкоголем. Интересно, какое из этих снадобий выбрала Маша? Я с радостью вспомнил о том, что спринцовка оказалась в наших руках, и, возможно в ней обнаружатся следы искомого лекарства.
Маша улыбнулась:
- А вы, смотрю я, такой же универсальный ученый, как и Андрей! Тоже можете с интересом читать все, что ни попадется на глаза. Спорю, что если бы это был академический курс проктологии, вы бы все равно пролистали!
- Ага! – не задумываясь, ответил я, и еще немного полистав, отложил в сторону книжку. Не хватало еще, чтобы мой повышенный интерес к фармакологии показался подозрительным. «Не вспугнуть! Только не вспугнуть!» - еще раз скомандовал я себе.   
- Теперь я понимаю, почему вы такие близкие друзья! – голос Маши стал заметно теплее, - Вы  чем-то очень похожи. Никогда не замечали?
- Ну, - ответил я, - Если мне немного втянуть живот, а ему – выпятить…
Маша засмеялась:
- И этим тоже! Эта привычка дурачиться, когда задают серьезный вопрос! Я ведь имела в виду другое сходство, и вы не могли этого не понять!
Я опять смутился. Маша погасила в пепельнице окурок:
- Он, кажется, никогда не говорил с вами обо мне?
- Нет, насколько я помню!
- Ну, вот! Иногда я не понимаю его скрытности! А порой он бывает таким искренним… И, по-моему, вы, Володя, такой же. Извините, конечно, за прямоту!
Ну вот! Еще не хватало, чтобы убийца и лицемерка упрекала меня в неискренности! С такими, как она только попробуй быть искренним! На похоронах тебя друзья за это похвалят!
- Что-то Андрей долго не возвращается, – снова пришлось вернуться к банальностям.
- Ох, Володя! Я уже не сомневаюсь, что вам неуютно в моей компании.
- Да, нет… - попытался я оправдаться, - Может, потому, что обращаемся друг к другу на «вы»?
- Хорошо! На брудершафт ведь пить необязательно!
- Думаю, нет!
- Ладно! – она просто протянула руку, и я, с некоторым трепетом пожал ее.
Прикосновение Машиной руки было волевым, и, несмотря на несомненное изящество – внутренне сильным. Определенно, в ней была удивительная энергия. Похоже, эта девушка умела оказывать на людей влияние. Теперь я уже не удивлялся, что ей удалось склонить на путь преступления безобидного добряка Серого. Если я, никогда не чувствовавший дискомфорта в женском обществе, чувствую себя рядом с ней как малолетка, как загипнотизированный кролик, притом, что она ни к чему меня не старается склонить, что же ощущал Серега, на которого эта энергия действовала направленно?    
- Я по пути сюда звонил Андрею несколько раз, у него было все время занято, – на всякий случай сообщил я.
- Тогда давай позвоним еще разок! Что-то он, правда, слишком уж задерживается!
Я уже достал телефон, как вдруг услышал звук поворачиваемого в дверном замке ключа.
- Ну, вот и он! – весело сказала Маша.
Дверь захлопнулась.
- Не очень скучаешь без меня? – послышался из прихожей голос Андрея.
- Ни капельки! Мы тут музыку слушаем!
- Кто это «мы»? – спросил Андрей, входя в комнату. Я поднялся навстречу.
- Вовка! – воскликнул он с удивлением. Мне даже показалось, что он немного растерян.
- А мы уже познакомились! – сказала Маша, - Ты был прав: он очень милый, только отчего-то все время смущается.
- Кто, он смущается? – недоверчиво спросил Андрей, - Да он от голого женского батальона не покраснеет!
- Что ж! Значит, я ему не понравилась! – констатировала Маша.
- Ну, что вы! – искренне воскликнул я, совершенно позабыв с какой опасной штучкой имею дело, - Вы не можете не понравиться!
- О, господи! – Маша снова закурила, - Теперь он опять перешел на «вы»! Какой несносный!
Андрей улыбнулся:
- Ну, конечно! Мы оба несносные, гадкие, и очень злые!
Маша встала и шаловливо прошлась по комнате:
- Совершенно несносные, невыносимо гадкие! – она опять улыбнулась, - Но совсем-совсем не злые! Во всяком случае – ты!
Она подошла к Андрею, поцеловала его в щеку, и ласково потрепала волосы. Андрей покосился на меня и снова смутился. Маша взяла его под руку:
- Ого! Не знаю, как Володя с его женским батальоном, а ты, дружочек, покраснел, как помидор! Что с вами сегодня, милые мои? Международный день застенчивости?
Я задумался: Маша неприкрыто кокетничала с Андреем. Значит, с ее стороны здесь не простая дружба! Или ей от него что-то нужно? Что? Я слегка забеспокоился, но вспомнил, что осталось сделать только заключительный шаг: предупредить Андрея, и вызвать Вольского. А там пусть сама рассказывает на допросе, что у нее были за планы! 
- Вы оба добрые, ребята! – продолжала тем временем Маша, - Володя! А я тебе сейчас сдам Андрея!
- В смысле?
- Наверняка он ничего на курсе не рассказывал! А я расскажу, чтобы не скромничал, и злюку из себя не корчил!
- Маша, не надо! – попытался перебить ее Андрей.
- Надо, надо! – Маша игриво отбежала от него, - Представляешь, Вова, когда умерла ваша однокурсница, как ее… Наташа, Андрей предложил ее родителям пожить у него до похорон! А все скрывает, какой он на самом деле чуткий.
Я совсем перестал понимать происходящее! Она что, не знала об отношениях Наташи с Андреем?
- Маха! Ну, перестань, Володя знает об этом, и все это совершенно нормально! – сказал Андрей.
Отчаявшись разобраться в формуле отношений Андрея и Маши, я просто решил действовать. Пора заканчивать комедию! И пусть Вольский разбирается с этой комедианткой!
- Маша! Ты простишь нас с Андреем, если мы на минутку покинем тебя? Я ведь пришел ему кое-что рассказать, но этот разговор не для женских ушей. Извини!
- Конечно! У мужчин ведь тоже могут быть тайны! – просто ответила Маша.
- Пойдем в кухню! – Андрей прихватил со столика пачку сигарет, - Извини, мы действительно ненадолго!   
На кухне я первым делом достал пачку табаку и начал мастерить самокрутку.
- Слушай внимательно! – сказал я, - Я все понял!
- Что ты понял? – спросил Андрей.
- Говори тише! Все понял! – ответил я, и, подняв глаза от самокрутки, посмотрел на него. Только теперь я заметил, что Андрей побледнел, как полотно. Он смотрел настороженно, и в его взгляде было что-то нехорошее.
- Что ты понял? – опять недобро спросил он. И тут я осознал, что действительно понял все, но только теперь! Сколько раз можно было ошибаться в версиях одного дела! Но теперь – точно! Истина в последней инстанции! Отдельные звенья сами собой стали собираться в цепь. Я отчетливо видел только конец этой цепи, но уже понимал, что будет, если за нее потянуть.
Маша в квартире Андрея…
Ее рука, гладящая ему волосы…
«А ты, дружочек, покраснел»…
Справочник по фармакологии на столе…
«Недавно Андрей взял почитать»…
«Когда умерла ваша однокурсница… Как ее?... Наташа…»…
И теперь бледное лицо со страшными, полными ненависти глазами!
Я решительно отбросил недоделанную самокрутку, подошел к Андрею, и что было сил и злости, схватил его за плечи:
- Говорят же тебе, что я понял все!
Андрей, изловчившись, ухватил меня за воротник:
- Что ты понял?!!!
- Ты подговорил Серегу убить Наташу! Ты убил самого Серегу! Ты нанял бомжа в красной шапочке! Все это, и многое другое, сделал ты! Все это время ты водил нас с Вольским за нос!
Андрей отпустил меня и попытался улыбнуться.
- Вовка, ты, что, обкурился? Ты соображаешь, что говоришь?
Это прозвучало искренне, но в глазах Андрея я видел огромное напряжение и плохо скрываемую ярость.
- Хватит выкручиваться, Андрей! – спокойно сказал я, - Это уже не поможет! Всё! Я звоню Вольскому.
Добрая маска окончательно исчезла с его лица.
- Да? А кто тебе позволит?
- Ну, и что ты сделаешь? Мы не одни!
- Она заодно со мной!
- Врешь! Она ничего не знает про тебя с Наташей!
- Все равно она будет на моей стороне! Она любит меня! Я ей все расскажу, и она поймет!
- Прекрати эту мелодраму! Я звоню сейчас же! – я потянулся в карман за телефоном, но Андрей резко вырвался, и схватил со стола большой нож для резки хлеба с острыми зубчиками на лезвии.
- Вова! Перестань! Я уже слишком далеко зашел ради того, чтобы мы с Машенькой могли быть вместе! Я уже не перед чем не остановлюсь! Подумай! Чего ты добьешься? Кому от этого станет легче? Кого ты воскресишь? Ты просто уничтожишь меня и сделаешь больно Маше! Прошу тебя, как друга: сделай вид, что ничего не произошло! Сереги нет! Не сегодня, завтра – дело о смерти Наташи закроют! Я забуду об этом кошмаре, мы поженимся с Машей, и я буду тебе благодарен всю жизнь!
Я молча достал телефон и разблокировал его.
- Вова! Не будь идиотом! Я не шучу! Или у тебя до конца жизни будет друг, который будет тебе бесконечно благодарен, и сделает для тебя все что угодно, или… Или ты сейчас сдохнешь!!!
- Извини, Андрей. Торговаться не будем! – я начал часто нажимать на кнопочку, листая записную книжку в поисках номера телефона Вольского.          
- Ладно! Я предупреждал! – Андрей бросился ко мне, размахивая ножом. Я отпрыгнул, и тут же оказался возле подоконника. Дальше отступать было некуда. Андрей ухмыльнулся и еще раз резко взмахнул ножом. Я услышал противный звук рвущейся материи и почувствовал острую боль в левом плече. Теперь нужно было действовать быстро и обороняться любыми способами. Я изо всех сил швырнул в лицо Андрею мобильник и угодил ему в глаз! Он вскрикнул от боли и на мгновение растерялся, что позволило мне оттолкнуть его и устремиться в сторону прихожей. Однако далеко убежать не удалось. Как только я выбежал в прихожую, Андрей догнал меня, и в прыжке повалил на пол. Падая под его тяжестью, я задел стоявший в прихожей табурет и по жуткой боли в груди понял, что, по меньшей мере, сломал ребро. Я взвыл. Андрей сел на меня сверху, схватил за волосы, и попытался ударить меня лицом о пол. Только невероятным напряжением мышц шеи, я смог избежать самого неприятного.
- Мальчики! Вы с ума сошли?! – боковым зрением я увидел ноги Маши, выбежавшей в коридор.
- Кто-кто, а он точно с ума сошел! – задыхаясь, проговорил Андрей.
- Господи, да что тут происходит! – со слезами в голосе воскликнула Маша.
Я изо всех сил напрягся, и перевернулся. Андрей резко упал на пол, и судя по звуку, сильно ударился. Теперь уже я навалился на него сверху, пытаясь по всем правилам дзюдо, придавить к полу намертво.
- Да он сумасшедший!!! – закричала Маша, - Андрюша, держись!
- Ты не понимаешь! – крикнул ей я.
Маша убежала в комнату, и тут же спешно вернулась. Я попытался понять, что происходит, и сразу почувствовал сильный удар чем-то тяжелым между лопаток. В глазах потемнело. Да, что же она делает, глупая! Похоже – тот самый увесистый пистолет-зажигалка! Если она следующим ударом попадет по затылку, мне крышка! Андрей меня добьет, Маша покажет на следствии, что я обезумел и напал на него, и все будет в рамках необходимой обороны. Следующий удар я тоже угадал. Удалось вовремя наклонить  голову влево. Тяжелая рукоятка попала в ключицу, и правая рука перестала слушаться. Левой, которая еще на кухне пострадала от ножа, я больше не мог удерживать Андрея. Он сделал усилие, и мы опять поменялись местами. Теперь он просто начал душить меня. Я попытался оттолкнуться ногами, но Маша, которая усмотрела в этом опасность для Андрея, подбежала и села мне на ноги. «Дурочка! Ведь сейчас погубит!» - с отчаянием подумал я.
- Ма… ша! – прохрипел я, - Ты не… понимаешь! Он… убил беременную подружку! Ту… - Ната… шу! Родители жили… У него… Он был женихом!... Он… убийца!
- Замолчи, сволочь! – крикнула она в ответ, - Ты сумасшедший! Сумасшедший! 
Андрей продолжал сжимать мне горло правой рукой, а левой попытался зажать рот. Я понял, что пропал. Говорить не получалось. И когда я уже почувствовал, что самое страшное вот-вот случится, в дверь позвонили. Натиск Андрея слегка ослаб.
- Не открывай! – шепнул он Маше, - Ни в коем случае не открывай!
Звонок повторился настойчивей, и тут же к нему присоединился громкий стук в дверь. «Откройте! Милиция!» - раздалось в подъезде. Я резко повернул голову в сторону, освободив рот от ладони Андрея, и успел сказать:
- Маша! Это за ним! Поверь мне! Это за ним!
Маша встала с моих ног. Я из последних сил сбросил с себя Андрея. Все трое, мы на мгновение замерли. Стук в дверь не прекращался. Маша посмотрела на Андрея, потом на меня…
В ее глазах я прочитал ужас и невероятную боль…
- Андрюша! – тихо сказала она, наконец, - Так надо… Прости…
После этого подошла к двери, и повернула ключ. В прихожую ворвались крепкие ребята в камуфляже. Андрей резко вскочил, и помчался в комнату с такой быстротой, что привыкшие к мгновенным захватам спецы не успели его остановить.
- Врешь! Не возьмешь! – по-чапаевски крикнул он, подбежав к окну.
- Малыш! Только не делай глупостей!!! – с отчаянием крикнула Маша. Опередив группу захвата, она подбежала к Андрею, но он оттолкнул ее, и судорожно схватился за шпингалет.
Заело…
Ребята в камуфляже через пару секунд уже выкручивали ему руки, подталкивая к входной двери. Пошатывающаяся после ощутимого падения, Маша поднялась.
- Постойте! – крикнула она.
Андрей смотрел на нее с любовью, удивлением, непониманием…
Она подошла и погладила его щеку.
- Прости… Так было нужно. Потом ты сам это поймешь… Я люблю тебя! – и поцеловала его горячо и преданно.
В квартиру вошли еще два милиционера, а за ними – Вольский.
- А вот – успел! – просто сказал он мне, комично разведя руки в стороны.            


Глава 24
В которой… Подождите-ка! Вы что, дочитали до нее? Ну, ничего себе! Автор будет польщен!
 
Вечером следующего дня я сидел на кухне у Вольского, попыхивая самокруткой, весь в бинтах и пластыре – точь-в-точь ветеран наполеоновской старой гвардии. Вольский угощал меня мате и коньяком, внимательно слушая рассказ о том, что произошло после моего визита к Сергею Ивановичу. Потом, как мы предварительно договорились, он рассказал, что и как стало известно ему самому.
- Сегодня утром допрашивали Андрея, - начал Эдуард Николаевич, - Вопреки моим ожиданиям, он не стал оправдываться. Полностью признал вину, и раскрыл все, что произошло, в деталях. История непростая. До поры до времени, отношения Андрея с Наташей действительно были безоблачными. Он ощущал себя ее женихом. Если и подмечал в ней некоторые недостатки, то это уже были недостатки близкого человека, с которыми ты согласен мириться. Хотя сама Наташа всегда беспокоилась о возможном появлении соперницы, для Андрея это не было проблемой. Он уже представлял себе будущую совместную жизнь, избегал соблазнов, и научился преодолевать непростые для мужчины искушения с помощью одной только мысли о том, как много его уже объединяет с этой девушкой. Более того, он считал себя морально связанным и был готов оставаться верным Наташе, даже если его чувства остынут, и другая женщина займет ее место в его сердце. Дело в том, что полученное им с молодых ногтей воспитание в родительском доме основывалось именно на таких моральных постулатах. Но, одно дело – заповедь, другое – жизнь! Иначе царь Соломон не грешил бы!
Машу Андрей встретил случайно. Девушка, плохо знавшая город подошла к нему на улице, и спросила дорогу. Андрей взялся ее проводить, и они разговорились. Ее тоже допрашивали, и я присутствовал при допросе. Должен тебе сказать откровенно: она не могла не понравиться!
- Это уж точно! Я в первый раз видел ее ночью при свете луны, и потом несколько дней не мог отделаться от мыслей о ней! – подтвердил я.
- Ну, видишь, ты и сам все прекрасно понимаешь. Однако это не была любовь с первого взгляда, в том смысле, который обычно придается этому выражению. Андрей просто подумал, что иметь такого друга – замечательно. В Маше было все, к чему он стремился, работая над собой. Между прочим, Машенька из очень старой петербургской семьи. И породистую питерскую сдержанность ты принял за безупречную выдержку опасной стервы. Хотя, тебя винить трудно! Любой бы в подобной ситуации ошибся! Несколько месяцев они действительно были просто друзьями. Только потом Андрей начал чувствовать, что не может не думать о ней, что после бесед с ней, он все отчетливей видит недостатки Наташи, что его все больше коробит непобедимая простонародность невесты. К тому же, не такая эффектная, на первый взгляд, как Наташа, Мария пронзительно, незабываемо красива! Возможно, Андрею удалось бы, в согласии с его моральным кодексом, справиться с чувством, если бы оно не стало взаимным. Представь себе развязку «Ромео и Джульетты», если бы запретная любовь была безответной! Вот именно! К тому же, изначально Андрей допустил роковую ошибку в построении отношений с Машей. Если бы, решив сделать ее другом, он бы вскоре познакомил ее с Наташей, если бы они время от времени встречались для разговоров втроем, ничего бы страшного не произошло. Маша, скорее всего, тоже попыталась бы уничтожить чувство к чужому жениху, поскольку она тоже была воспитана на уважении к некоторым принципам. Но – увы! – зная о том, как болезненно Наташа воспринимает его невинное восхищение другими женщинами, Андрей не решился познакомить их. Маша стала его тайной дружбой. И когда тайная дружба переросла в тайную любовь, проблемы стали неизбежными. А, видимо, то зерно, из которого выросла непобедимая любовь Андрея к Маше, упало в его душу с первых встреч. Ведь рассказать Маше о том, что у него есть невеста, он тоже не решился. Когда же отношения с Машей зашли далеко, признаться ей в существовании Наташи, у него уже не было нравственных сил. К тому же, ситуация в любой момент могла выйти из-под контроля. Маша, рано или поздно, начала бы недоумевать, хотя бы из-за того, что Андрей не знакомит ее со друзьями, так ведь? Он решил прямо сказать Наташе, что больше не любит ее, разойтись миром, и просто продолжить безоблачные отношения с ничего не подозревавшей Машей.  Но для такого объяснения нужен был подходящий момент – раз, и мужество – два. Два месяца прошли в тяготах двойной жизни, когда Андрей находился в постоянном напряжении, боясь допустить какую-нибудь роковую оплошность. Особенно трудно было в Машин день рождения, который она захотела целиком провести вдвоём. В тот день, он, кстати, и подарил ей брошку в виде серебряного котенка, которая тебя и вывела на след.
Если Маша, отношения с которой продолжались всего полгода, не чувствовала его напряжения, то его не могла не почувствовать Наташа, знавшая Андрея, что говорится «как облупленного». Изменения в его поведении, конечно, усилили тревогу, которая ее никогда не покидала. Тогда-то она и задумала изобразить беременность. Подвернулся Женя Веретенников… Ну, эту часть истории ты знаешь не хуже моего!
Как раз в это время Андрей почувствовал, что созрел, наконец, до откровенного разговора с Наташей. По иронии судьбы, он собирался выложить ей все начистоту именно в день, когда она, вознамерилась сообщить о беременности. Услышав эту новость с порога, он утратил решимость, и продолжил притворяться. Природного самообладания и актерского мастерства ему с лихвой хватило, чтобы безупречно изобразить приступ безумной радости от грядущего появления наследника. Хотя на самом деле, он был в отчаянии: и так было мало надежды на то, что цепкая Наташа так просто его отпустит, а теперь, упования и вовсе стали призрачными! По-хорошему, Андрею стоило, конечно, несмотря на изменившиеся обстоятельства, набраться мужества, и расставить все по местам. Но ему представился скандал, который, без сомнения, поднимут в случае чего Наташины родные, и мужества не хватило. Вообрази себе простонародный скандал с участием провинциальных родителей, которые уже называли его «сынком», истерики беременной Наташи, и все прочее! К тому же, Наташа, наверняка не оставила бы в покое Андрея с Машей. Конечно, ее стараниями, Маша бы узнала об их отношениях, причем еще неизвестно, в какой редакции. Потом – ребенок! Как он повлияет на их с Машей отношения? Захочет ли Маша чувствовать себя «разлучницей» пары, у которой должен быть ребенок? Одним словом, Андрей понимал, что теперь признание, которое и раньше было нелегко сделать, грозит сплошными неприятностями.
Существует особая форма малодушия, когда человек, скорее решится на страшный поступок, чтобы скрыть горькую правду, чем откроет ее. Именно это и погубило Андрея. Не найдя сил для открытого боя, он стал размышлять о том, как бы порвать с невестой. На серьезную ссору ее спровоцировать было невозможно: Наташа, была семи пядей во лбу, и вела себя по отношению к нему безупречно, не давая никаких поводов для решительного скандала. Мысли о том, чтобы попросить кого-нибудь из друзей пофлиртовать с Наташей, чтобы поймать ее на «измене», Андрей отмел по тем же соображениям: не поведется! Если бы речь шла только о том, как избавиться от постылой барышни, возможно, все не кончилось бы так печально. Но, ты не забывай, что риск был двойным: узнай что-нибудь Маша – тоже неизвестно, как она отреагировала бы на эту долгую ложь! Оказавшись в положении, которое становилось безвыходным из-за его собственного малодушия, Андрей начал помышлять о крайних мерах. От Наташи надо было избавиться любой ценой!      
Однажды, когда он был у Маши, ему на глаза попался справочник по фармакологии, который ты видел. Идея осенила мгновенно. Маша, конечно, не заподозрила ничего нехорошего, когда он попросил дать почитать этот злополучный справочник. Андрей, как тебе известно, действительно способен был проявлять интерес к самым разнообразным материям, и Маша это знала. А фармакология, Володя, сложна, главным, образом, в исследовательской части. Что до прикладной части, то тут сложность заключается в объеме информации, и только. Гарантирую тебе, что любой человек, если он не полный дурак, вооружившись фармакологическим справочником, найдет способ изящно убить того, кто ему мешает. Вскоре Андрей знал, какое лекарство, и в какой дозе нужно. Тогда он и решил, что самым безопасным способом будет ректальное введение лекарства с помощью спринцовки.  Оставалась одна проблема: у него не хватало решимости самому привести приговор в исполнение. Андрей уже готов был смириться, как вдруг помогла сама судьба.
Как ты знаешь, в отчаянии от невозможности найти деньги для расчета с Акопяном, ваш Сергей – в общем-то – честный и безобидный, решился на кражу часов Марии Афанасьевны. Когда Андрей говорил нам с тобой, что в вечер, когда произошла кража, Наташа, возможно, была у подруги, живущей возле факультета, он сказал почти правду. Наташа, действительно, всегда заходила к этой подруге одна, но – и об этом он тогда умолчал – Андрей обычно встречал ее во дворе. Идя встречать Наташу, он и приметил Сергея, с мешком. Кстати, с позволения сказать, к чести Сергея, весь план похищения часов, включая гениальный трюк с упавшим, якобы, шкафом, он придумал сам. Так что, зря ты его недооценивал! Узнав о пропаже часов, Андрей сразу сообразил, чьих это рук дело, и в его голове возник план. А внешний повод для его осуществления представился очень скоро: день рождения Славика. Теперь у Андрея был продуманный способ убийства, хорошее место для убийства, и потенциальный исполнитель, которого оставалось только уговорить. С последним проблем не возникло. Прижатый к стенке Сергей под угрозой разоблачения, предпочел выполнить условия Андрея: устранение Наташи в обмен на молчание.
 Хорошенько проинструктировав Сергея, и вручив ему наполненную спринцовку, Андрей, позаботился о том, чтобы обеспечить вассалу полный комфорт. Он настоял, чтобы Наташа, несмотря на погоду, надела самую короткую мини-юбку. Спровоцировать перебранку было нетрудно. А, что после нее Наташа напьется и ляжет спать одна, он почти не сомневался: по такой схеме их короткие ссоры проходили всегда. Так что, все прошло, как по маслу. Совершенно безупречно! И если бы Андрей не предпринял сам дальнейших шагов, ничего бы не всплыло, и жили бы они с Машей долго и счастливо!
- Так, зачем же он предпринял эти шаги? Дело не возбуждалось, никто не подозревал убийства, все прошло, как по нотам! Зачем было затевать расследование и привлекать внимание?
- Непростой вопрос, Вова! Тут он совершил роковую ошибку, и перегнул палку. Видишь ли, любой убийца живет под страхом разоблачения, и это не так просто, как кажется! Тем более – Андрей совершил первое убийство! Он не мог быть на сто процентов уверен, что не допустил никакой оплошности. Да, дело не возбуждалось. Но, знаешь, какими мнительными бывают непрофессиональные убийцы? Разные мысли им в голову приходят. А вдруг, органы все знают, но пока хитрят? Конечно, ему захотелось точно узнать, подозревают специалисты что-нибудь, или нет. К тому же – убитой была девушка, с которой его многое эмоционально связывало. Наташа ведь не была врагом Андрея! Уверен, что он боялся ее возможных выходок, но не испытывал ненависти. Потом, вместе с ней он уничтожил собственного, как он тогда думал, ребенка! Это большой психологический груз. И не забывай еще об одном обстоятельстве: разве, он мог быть уверен в молчании Сергея? Так что, решил перестраховаться, инициировав расследование. К тому же, знаешь, что я думаю?
- Что?
- Проводя расследование совершенного им же убийства, он подсознательно пытался убедить себя в своей невиновности, доказать себе, что он не при чем. Что-то вроде легкой формы раздвоения личности. Хотя, это только предположение.
- Возможно… - я начал сворачивать еще одну самокрутку.
- В любом случае, едем дальше! Для пущей убедительности, перед встречей с тобой он договаривается с бомжом, которого ты окрестил Красной Шапочкой. Перед твоим приходом бомж, как говорил Лёлик в «Бриллиантовой руке», «аккуратно, но сильно» бьет Андрея по голове прутом. А ты остаешься в совершенном убеждении, что на него напали.
- А почему он выбрал меня доверенным лицом?
- Это, как раз просто! Потому что мы с тобой приятели!
- Действительно, просто!
- И, опять же, безупречно! Андрей, конечно, не собирался изображать расследование по полной программе. Изначально он планировал поиграть в истеричного вдовца пару дней, убедиться в том, что он вне подозрений, потом сообщить, что теперь убежден в нашей правоте, и на этом закончить. Если бы он так и поступил, то все бы для него обошлось. Но события пошли по другому сценарию. Прежде всего, он не рассчитывал, что мы настолько серьезно станем помогать, несмотря на скептическое отношение к его подозрениям. И уж тем более, он и предположить не мог, что такой обжора, сибарит и эгоист, как ты, проявит в этом деле столько энергии и сообразительности. А потом, когда по идее, пора было закончить эту комедию, обстоятельства вдруг изменились. Ты выяснил, что Наташа была беременна от Жени Веретенникова. Представляешь, какой шок испытал Андрей! Он ведь пытался придумать, как бы спровоцировать Наташу на измену, и не мог! А измена, оказывается, была! И была, может быть, возможность, порвать с ней, притом, что виноватой осталась бы она. Представляешь? Так что его истерика в баре была вполне искренней! Тем более что Андрей – человек самолюбивый. А тут выясняется, что женщина, пусть уже и не любимая, но все же – принадлежавшая ему «на праве личной собственности» - была неверна! Чувство собственности, которое порой путают с ревностью, иногда приносит не меньше страданий, когда бывает грубо задето. Теперь мнимое расследование действительно его интересует, потому что оскорбленное чувство собственника, хочет знать, кто такой Евгений Иванович. Он увлекается, и, похоже, забывает о том, что продолжение поисков не в его интересах. А в процессе подсознательного стремления к самооправданию, думаю, это сыграло определенную роль. Андрей теперь мог считать, что покарал неверную невесту. Он не просто убийца, а мститель. А, значит, внутренняя оценка содеянного изменилась, что, в свою очередь подготовило его к совершению нового убийства.
- Сергей!
- Да! Прежде всего, он не был уверен в нём. Сергей – честный парень, жертва обстоятельств, и в любой момент может заговорить. Те более, что не в меру активный Вова Королев пошел-таки его допрашивать, и, конечно, встревожил. Думаю, Андрею, когда он уговаривал нас с тобой помочь, не приходило в голову, что ты решишься на настоящий опрос свидетелей. А помешать тебе уже было нельзя – это было бы подозрительно! Андрей рассказал при допросе, что один из последних разговоров с Сергеем заставил его встревожиться. Сергей сказал, что сбыть часы оказалось невозможным делом, и лучше было бы вернуть их на место, и продолжать жить спокойно, чем усугублять вину убийством. После этого, дни Сергея были сочтены. Андрей попытался убить нескольких зайцев. От ненадежного подельника надо было избавляться в любом случае. А, поскольку этот подельник был непосредственным исполнителем убийства, его посмертное разоблачение привело к закрытию дела. Вдобавок, посмертно обвинив в убийстве Наташи Сергея, Андрей бы поставил точку в подсознательном самооправдании. А тут, как раз, на его удачу, появился повод подозревать Томаса и Ольгу! Расследование, с таким веером версий, приобрело естественные черты. Кстати, твоя Оля Васнецова в этой истории – столь же очаровательное существо, как и Маша! По-своему! Твое дело, Вова, но если ты упустишь этого ангела, пеняй на себя! Если бы у меня была женщина, способная ради меня на такие прекрасные безумства, я был бы счастлив до умопомрачения!
- Эдуард Николаевич!
- Ладно! Ты уже весь просиял! Закрываем тему! А то я больше не смогу рассчитывать на твое внимание. Идем дальше! Самым главным для Андрея было устроить все так, чтобы ты сам заподозрил Сергея. И, должен признать, ему удалось гениально совместить решение двух задач: разоблачения Сергея, и его устранения. Когда на тебя неслась машина, дело было, конечно, вовсе не в том, чтобы напугать тебя. Вся соль была в том, чтобы ты узнал, что тебя пытались сбить на серой «восьмерке», и вспомнил о Сергее!   
- А консервная банка? Театральный эффект?
- А вот к ней мы еще вернемся! Сейчас скажу только, что это была гениальная идея! И не единственная! Навести тебя на мысль о действительном способе убийства Наташи, рассказав анекдот об употреблении водки с помощью клизмы, это тоже гениально!
- А если бы меня тогда не осенило?
- Беды нисколько! Андрей просто сделал бы вид, что осенило его. А теперь – самое интересное! Убийство Сергея!
Я напрягся от нетерпения. Вольский продолжил:
- Сразу скажу тебе, что наш опытный взрывотехник так и не раскопал способа подрыва машины. Андрей все рассказал сам. И, я должен признать, что тут в изобретательности он превзошел себя! За несколько дней до этого, он попросил Машу купить на рынке два ящика хлопушек. Объяснил ей, что хочет сделать сюрприз однокурснику, но нет времени сходить на рынок. Маша, которая усмотрела в этом еще одно доказательство доброты Андрея и его внимательности по отношению к друзьям, с радостью выполнила просьбу. После этого, Андрей опять воспользовался доверчивостью Сергея. Он, во-первых, приказал ему попугать тебя, попытавшись, якобы, сбить. Во-вторых, велел после этого рано утром исчезнуть из города на некоторое время. Пообещал, что после этого, расследование закончится, и его ожидает полная безопасность. Доверчивому Сергею легко было внушить необходимость исполнения даже самых абсурдных действий. Прежде всего, Андрей велел после имитации покушения на тебя, заправить машину под завязку. Далее, он приказал положить на заднее сиденье ящики с хлопушками, и приклеить на зеркало бессмысленную памятную записку: «Не забыть подготовиться к Новому Году!». И, наконец, велел отправиться куда-нибудь подальше в семь часов утра. Должен сказать, Вова, что ты был очень близок к решению этой загадки!
- Когда?
- Когда ты говорил о прямом выстреле из хлопушки в открытый бензобак! Андрей придумал просто гениальное взрывное устройство. Берется связка из трех хлопушек. Она плотно, с помощью изоленты, укрепляется в горлышке бензобака, и слегка прикрывается крышкой. К веревочкам хлопушек привязывается леска, другой конец которой крепится на диск заднего колеса. Как только машина трогается, леска резко натягивает веревки хлопушек, и они выстреливают прямо в бензобак, который, как ты помнишь, Андрей велел залить бензином под завязку. Бах! И все!
- Гениально! – воскликнул я.
- Ты даже не представляешь, несколько!  Это еще не все! Остальные хлопушки, взорвавшиеся на заднем сиденье, должны были запутать экспертам картину. Притом, что само устройство наверняка сгорит. Тоже великолепное решение. А теперь возвращаемся к консервной банке! Ты помнишь, что фрагмент лески на диске колеса уцелел. Андрей предвидел это. И чтобы, опять же, ввести экспертов в заблуждение, велел Сергею привязать накануне консервную банку. В случае чего, вы с ним объяснили бы присутствие лески этой шуткой, и эксперты остались бы на бобах! Как, собственно, и случилось! А выполнение этого гениального плана, кроме тех составляющих, которые выполнила сама будущая жертва, он поручил Красной Шапочке. И, тем самым, обеспечил себе стопроцентное алиби: в ночь, когда устанавливалось взрывное устройство, он был с тобой у меня дома! Каково, а? Я даже усомнился тогда в виновности Андрея! До того момента, пока не услышал о бомжике. Ну, вот, а дальше ты почти все знаешь сам!
- Потрясающе! Мне только непонятно одно: как в квартире оказалась группа захвата? Как вы его вычислили?
- Рассказываю! Откровенно говоря, я начал подозревать Андрея уже, когда с твоей подачи просмотрел материалы дела. Внезапная смерть беременной подружки это уже повод задуматься. Потом показалась подозрительной та истерика, которую он устроил по поводу предполагаемого убийства, хотя естественность смерти Наташи, вроде, была несомненной. Старая добрая мудрость: кто громче всех кричит «держи вора!», тот сам вор. Теперь могу тебе признаться, что о ректальном введении лекарства я подумал с самого начала. Но, чтобы не вспугнуть Андрея, я вынужден был сыграть дурачка! А потом все пошло, как по маслу: я играл с ним в ту же игру, в которую он играл с нами, ожидая, пока твой приятель на чем-то проколется! Впрочем, одну непростительную ошибку я допустил!
- Какую?
- Я не заподозрил Сергея! Я думал, что Андрей поручил исполнение убийства Наташи кому-то постороннему. Думал, что кто-то посторонний имитировал покушение на тебя, а Андрей просто пытался подставить Сергея. Если бы не эта глупость с моей стороны, Сергей бы остался жив! Тем более что тут было, за что зацепиться! Андрей ведь допустил несколько ошибок!
- Каких, например?
- Ну, о том, что с переживаниями у меня в кабинете он перегнул палку, я уже говорил.
- А еще?
- Помнишь, как нервничал Сергей, когда ты пришел его допрашивать? Ты сам рассказывал, что он обычно после дежурства в казино вставал поздно, а тут ты застал его на ногах. Значит, он ждал твоего прихода! А кто еще, кроме Андрея, мог предупредить о твоем визите?
- Никто!
- Вот, то-то же! А ведь я мог сообразить это еще ночью перед подрывом машины, когда Сергей был жив! Если Андрей предупредил его, значит, не кто-то посторонний, а именно Сергей был подельником Андрея. Вот за такие ошибки следователи обычно и корят себя всю жизнь!
- Бросьте! Не ошибается тот, кто ничего не делает! А где он еще прокололся?
- Он при первой вашей встрече не рассказал о беременности Наташи. Видимо, подсознательно почувствовал, что это может навести на нехорошие мысли. Помнишь, об этом речь зашла только после того, как я рассказал о заключении эксперта? Согласись, это было несколько неестественно!
- Согласен! А еще?
- Помнишь, я рассказывал историю о нотариусе, подставившем молоденькую любовницу?
- Да!
- Я ведь не зря ее рассказал! Тоже история человека, попытавшегося избавится от подруги. Ты не заметил, а у Андрея все-таки дрогнули мускулы на лице! Потом, по чьей еще указке тебя могли пытаться сбить? Кто еще знал, что в это время ты будешь в этом районе? Я ведь, в отличие от тебя всерьез не подозревал Ольгу! Кстати, прости, что пришлось тебя помучить тогда! Все только в интересах дела.
- Да, конечно! Я понимаю! А вот все-таки! Как же мы встретились вчера в квартире Андрея?
- Да, очень просто! До поры до времени, хоть я и подозревал твоего приятеля, прямых доказательств не было. Пока твой знакомый Сергей Иванович не указал на Красную Шапочку!
- Но…
- Знаю! При тебе он натужно вспоминал!.Такой уж он рассеянный! К моменту вашей встречи он уже совершенно позабыл, что рассказал дознавателям об этом Шапочке! А дальше – дело техники. Взяли мы этого бомжа уже через час, раскололи, и он нам Андрея описал в лучшем виде! Кстати, одна из главных ошибок Андрея заключалась именно в том, что он из всех, практически неотличимых друг от друга бомжиков, выбрал как раз самого запоминающегося. Если бы не так, и если бы ты не потянул за ниточку с хлопушками, Андрей бы, скорее всего, выкрутился. Мы бы конечно тоже опросили всех торговцев. Но нам приметы покупательницы – довольно неопределенные – ничего бы не сказали. Пришлось бы остановиться на версии, согласно которой Наташу, как случайного свидетеля кражи устранила неизвестная подельница Сергея, разыскать которую не представляется возможным.
- Так вот, почему я не мог найти Шапочку, а все остальные бомжики шарахались, заслышав мои вопросы! А я уж думал, что его тоже убили!
- Нет, дружище! Когда ты его разыскивал, он сидел у нас. А другие конечно испугались. Они всегда нервничают, когда кого-нибудь из их круга милиция задерживает. В общем, появились у меня доказательства, и я с группой захвата поехал к Андрею на вполне законных основаниях. 
- Тогда почему вы позволили мне вести собственное расследование?
- Ну, во-первых, если бы я не позволил, ты бы все равно пошел в самоволку! Так ведь?
- Да! – рассмеялся я.
- А во-вторых, - продолжил Вольский, - ты бы обязательно нашел детали, которые оказались бы полезными, в случае чего! Не думал я, правда, что ты уцепишься за хлопушки! Хотя и не исключал, зная твой вредный характер. Я ведь не верил, что их использовали для подрыва машины! Думал, что это не более чем отвлекающий эффект. Но, мне показалось, что риска тут нет. Ну, нашел бы ты, думал я, продавца. Опишет он тебе Андрея, ты догадаешься, что к чему, и поедешь ко мне. Кто же мог знать, что Андрей поручил покупку хлопушек Маше, а ты заподозришь ее?
- Кстати, как Маша?
- Ужасно! Она очень подавлена из-за того, что стала невольной причиной двух убийств! Вдобавок, вчера чуть не помогла убить тебя! А Андрея она обвинять тоже не может. Он ведь все это сделал, чтобы не потерять ее!
- И что теперь?
- Я предупредил ее, что, несмотря на полное признание, Андрей получит значительный срок. А она говорит, что будет ждать, сколько потребуется.
- Бедная девочка!
- Прекрасная, благородная, изумительная девочка! Откровенно говоря, если бы они с Наташей поменялись местами, не думаю, что Наташа смогла бы проявить такое же благородство, как Машенька. Лишь бы однажды она не пожалела о своем решении!
-  А мне еще кое-что непонятно!
- Что же?
- Почему Андрей так легко раскололся? Вчера он готов был убить меня, лишь бы все не выяснилось!
- Тут, по-моему, две причины, и очень неравноценные.
- Какие?
- Первая довольно дешевая! Рассказывая детали, он не мог не понимать, что мы в, глубине души, восхищаемся талантливостью его замыслов. Простое самолюбие! 
- А вторая?
- Вторая дорогого стоит! Думаю, он понял, что, только, признавшись во всем; показав, что он способен не скрывать горькую правду, он сможет сохранить уважение Маши.
Я вздохнул.
- Она того стоит!
- Она стоит и большего! – кивнул Эдуард Николаевич, - Ну, да ладно! Есть и хорошая новость! Часы Марии Афанасьевны на следующей неделе вернут на факультет.
- Прекрасно!
- Кстати, помнишь, того офицера из охраны, которому я рассказывал об их чудесных свойствах?
- Да!
- Так, представляешь? Он позавчера дотронулся до них своим удостоверением, а вчера пришел приказ о его повышении по службе!
- Да, уж! Удивительная женщина была эта Мария Афанасьевна!
- В мире много удивительных женщин, Вова.
- Кстати, о женщинах! Мою Оленьку оправдали, у Андрея есть Маша. А ваша искусительница?
- О! Между прочим, о ней тоже есть хорошая новость! Помнишь, я говорил, что она пыталась свалить вину на мать?
- Помню!
- Так вчера ее мать призналась-таки в убийстве ребенка!
- Стало быть, невиновна?
- Похоже, что да! Ее мать ненавидела отца ребенка, и хотела истребить его семя!
- И, что теперь?
- Теперь дело будут пересматривать по вновь открывшимся обстоятельствам.
- А вы?
- А я, если ее признают невиновной, сяду в поезд, и буду встречать ее с цветами у ворот! А там – посмотрим.
- Романтично! Только, простите, Эдуард Николаевич, она вам не пара!
- Вова! – Вольский посерьезнел, - Один Бог знает кто кому пара!


Эпилог

 Вскоре после того, как наша поредевшая компания отметила сороковины Наташи, и почти сразу – Серого, состоялся суд. Предварительное следствие не заняло много времени по той простой причине, что обвиняемый охотно давал показания, не отпирался, и не затягивал ознакомления с материалами дела. Незадолго до суда стало известно, что и на процессе он не собирается оправдываться. Более того, как рассказали родители Андрея, он категорически отказался от услуг опытного и очень дорогого адвоката по уголовным делам. В таких затратах, как он пояснил, нет ни малейшего смысла. Адвокату он помогать не будет! Андрей явно не желал ни оправдания, ни снисхождения. Хотел даже получить по высшему пределу. Защитнику, таким образом, отводилась роль статиста. А с этой ролью мог справиться и начинающий адвокат. Маша, которую подобное поведение Андрея только укрепило в ее чувствах, старалась, как могла, облегчать то испытание, через которое Андрей только начал приходить. Она ежедневно передавала ему, хотя бы, небольшие передачи, и, настолько часто, насколько это было возможным, добивалась свиданий. Благо в последнем оказывал содействие Эдуард Николаевич. Сам Вольский со дня на день ожидал новостей о результатах пересмотра дела его «искусительницы», и потому романтические порывы Маши воспринимал близко к сердцу. Тем более что Маша завоевала самое глубокое и искреннее уважение нашего старшего друга. Вместе с тем, Маша понимала нравственный выбор Андрея, и не пыталась отговаривать его от выбранной модели поведения на суде.
И без того психологически непростое положение, в котором оказалась несчастная Маша, осложнялось резко враждебным отношением к ней родителей Андрея. Они, как я уже говорил, с большой симпатией относились к Наташе, были довольны, что личная жизнь Андрея складывается неплохо, и считали Машу причиной разразившейся катастрофы. Конечно, с житейской точки зрения этих простых людей, гордившихся сыном, и не без основания ожидавших для него отличной карьеры, можно понять. Но тот поток грязи и оскорблений, который обрушился на голову ни в чем не повинной Машеньки, был отвратителен. Хотя справедливости ради следует заметить, что в последние перед судом дни ее преданность, кажется, несколько смягчила их. По крайней мере, до прямых оскорблений дело не доходило.
В здании суда мы собрались заранее. Хотелось еще раз поговорить о происходящем, что-то осознать, что-то объяснить самим себе. Никто толком не понимал, чего он ожидает от суда – строгого наказания убийцы наших приятелей, или снисхождения к человеку, который, в конце концов, тоже был одним из нас.
Мы с Оленькой пришли в суд вместе. За это время мы стали очень близки. А может быть, просто осознали, что были близки всегда. В какой-то момент я даже набрался мужества, и признался в тех подозрениях, которые я питал, относительно ее участия в деле. К моей великой радости, Оленька не обиделась. «Ну, и сама виновата, дура! – сказала она, - Если бы я за тобой не шпионила, тебе в голову не пришло бы ничего подобного! К тому же, Андрей тебя подначивал! Не вини себя, пузатик!». О новых отношениях с Оленькой я поговорил с папой. Полушутя, полувсерьез, он попенял за то, что я уничтожил его планы породниться с Карлом Штольцингом.
- Да, мы с ним стали почти братьями! – пробурчал папа, - Уже вместе за пивом представляли себе, как ваших с Аннелизе внуков нянчить будем!
- Ну, и оставайтесь братьями! – сказал я, - Вы же не поссоритесь из-за этого! А если вы братья, то ваши внуки все равно будут общими, кто бы ни стал мужем Аннелизе!
- Ладно! – решил папа после недолгого молчания, - Надеюсь, ты ничего такого не обещал Аннелизе?
- Ничего абсолютно!
- И у вас ничего такого не было? Ну, ты понимаешь, о чем я.
- Ничего!
-  Ну, тогда, все в порядке! Дружи со своей Оленькой! Кстати, она и правда симпатяга! К тому же, до лета вы, может быть, еще поссоритесь, а летом ты увидишь Аннелизе с новой прической и в мини-юбке. Посмотрим тогда, чья возьмет!
На том и порешили!
Первыми, кого мы встретили с Ольгой у входа, были Света и Павлюня. Последний очень необычно смотрелся в строгом костюме с галстуком. Более того, когда он молчал, вполне мог сойти за аристократа. Я отметил, что Павлюня перенял мое увлечение большими самокрутками и уже довольно ловко склеивал их. Что до существа отношений Павлюни со Светой, то сама она на сороковинах Наташи посвятила меня в эту тайну. Бурный роман начался с того самого вечера, когда я отправил Павлюню с литровой бутылкой водки в Светкин номер. Потом, кстати, по крупицам восстанавливая с ужасного похмелья историю своего знакомства, они поняли, что этим чудом обязаны мне, и неизменно выражали благодарность. У этой опереточной парочки обнаружилась прекрасная сочетаемость характеров, и что особенно важным было для Светы, удивительная сексуальная совместимость. К тому же, как я узнал из разговоров с ней, несмотря на откровенную экстравагантность, Павлюня оказался мальчиком из неплохой семьи. Его папа – отставной прокурор, занятый теперь процветающим бизнесом, а мама – домохозяйка, но с высшим образованием. Так что, похоже, Света все-таки вытащила счастливый билетик, и притом, что приятно – ещё и по любви! 
Заметив нас с Ольгой, Павлюня расплылся в улыбке:
- Вованыч! Дай пять! – заорал он, к величайшему неудовольствию стоявших неподалеку приставов, которые осадили бы его, если бы не внушительные габариты нарушителя тишины, - Ты что ж, блин, не заходишь? Думаешь, я, когда вы обещали тогда, что от следующей пьянки не отвертитесь, такой косой был, что не запомнил?
- Ну, у Андрея уважительная причина! – сказал я.
- Да уж… - Павлюня на мгновение посерьезнел, - А у тебя – нет! Так что давай в эту субботу к нам со Светахой в общагу! И свою девчонку бери! Кстати познакомь нас!
Оленька сама протянула ему крошечную ручку:
- Оля!
Павлюня собирался было наградить ее обычным сокрушительным рукопожатием, но в последний момент замялся, не понимая, что делать с такой маленькой ручкой. Он просто подержал ее в своей руке, и с необычным для него аристократизмом, отвесил легкий поклон:
- Павел!
Я приобнял Оленьку:
- Ну что, зайка, мы ведь в субботу свободны?
- На все сто! – с неожиданной готовностью ответил малыш, - Мы, между прочим, со Светой, уже давно хотели вас сагитировать!
- Это когда вы успели?
- После поминок! Ты что, забыл, что мы сидели рядом? И, поверь, нам есть, о чем поболтать!
Я так и опешил: моя утонченная Оленька и Света? Словно поняв мое недоумение, Оленька хихикнула:
- Запомни: женщинам всегда есть о чем поболтать, если они не чувствуют друг к другу антипатии. А мы сразу друг другу понравились!
- Точно! -  добавила Светка.
- Ну и отлично! – заключил я,  - Будете болтать, а мы с Павлюней примем на грудь побольше, наберем табуреток, и он научит меня, как правильно ими швыряться!
- Нет уж, завязал! – отрезал Павлюня, - Что я первоклассник, что ли – по два литра выпивать, и табуретками кидаться?!
Ну, надо же! Светкино влияние на Павлюню оказалось положительным. 
Постепенно собралась вся компания. В назначенный час мы с некоторым трепетом вошли в зал заседаний. Из взрослых я заметил, первым делом, родителей Андрея. В другой части зала сидел незнакомый мужчина в глубоком трауре. «Это – папа Наташи!» - объяснила Оленька, заметив, что я задержал на нем взгляд. Позже мы узнали, что Наташина мама слегла сразу после похорон дочери и не смогла приехать. Разумеется, присутствовал Вольский, с которым мы приветствовали друг друга взмахом руки.
Вскоре на скамье подсудимых, огороженной решеткой, появился Андрей в сопровождении конвоиров. Первым делом, он оглядел зал в поисках Маши, и, найдя ее, улыбнулся с облегчением. Потом он едва заметным кивком поприветствовал родителей и меня. На остальных членов нашей компании он старался не смотреть. Андрей заметно похудел. Спертый воздух следственно изолятора отразился на цвете лица: вместо обычного красивого румянца в глаза теперь бросалась бледность. Вообще в его облике была видна та неухоженность, которая всегда свойственна заключенным. В целом же он держался спокойно, производя впечатление человека, прекрасно понимающего, что происходит, что еще может произойти, и сделавшего выбор.
Вскоре открылось заседание. После необходимых формальностей меня, Машу и Вольского, как свидетелей, чьи показания должны были быть выслушаны, удалили из зала. По закону мы не должны были общаться друг с другом в коридоре, за чем внимательно следил пристав. Не всегда это правило соблюдается, но дело Андрея легло на стол одного из немногих судей, уважающих процедуру до мелочи. А нам и не нужно было общаться. Мы просто молча курили и понимающе переглядывались. Когда дело дошло до опроса свидетелей, сначала в зал пригласили Вольского, затем Машу, и, наконец – меня. Я вошел, чувствуя сильное волнение. Трудно осознавать, что необходимо говорить «правду, и только правду», притом, что эта правда может усугубить положение твоего хорошего знакомого. Но, сомнений быть не могло. Боязнь сказать правду в этом деле уже однажды стала причиной трагедии. Я посмотрел на Андрея, и по его взгляду понял, что его обидела бы попытка приукрасить действительное положение вещей. И я рассказал все, как было, стараясь не примешивать к показаниям эмоций. Спокойствие немного изменило мне только, когда пришлось все-таки рассказать о спасении Маши от посягательств пьяного насильника, иначе суду было бы непонятно, как я узнал ее по описанию продавщицы хлопушек. Рассказывая об этом, я невольно посмотрел в сторону Маши и прочёл на её лице удивление и самое дружеское расположение, которого мне в глубины души не хватало после драматической развязки нашего с Андреем «расследования». Дальше было проще. Когда мои показания были выслушаны, и мне разрешили занять место в зале, я взглянул на Андрея. Он удовлетворенно кивнул. И я почувствовал, что вновь испытываю к этому непростому человеку уважение. Перед тем, как сесть, я опять встретился взглядом с Машей, и в ее глазах тоже прочел поддержку. Она больше всего хотела правды.
Не стану останавливаться на подробностях заседания. Скажу только, что обратил внимание на убожество и невыразительность выступления в прениях адвоката Андрея, просившего у суда принять во внимание раскаяние подсудимого и его поведение в ходе предварительного следствия. На фоне патетической речи прокурора, гневно обличавшего Андрея не только в преступлении, но и в невероятном вероломстве и лицемерии, адвокат не впечатлил. В то же время я заметил, что прокурор смог явно расположить суд в свою пользу. Особенно ярко прозвучал его довод о том, что подсудимый продемонстрировал удивительное хладнокровие и дьявольскую изобретательность, а стало быть, человек с такими качествами вдвойне опасен для общества.
Последнее слово Андрея было более чем лаконичным:
- Мне ничем не искупить вины перед родителями Наташи, - сказал он, - Надеюсь, когда-нибудь они смогут простить меня. Если бы были живы родители Сергея, я бы попросил прощения и у них. Машенька, прости за ложь! А ты, Вова за эту комедию! Ты настоящий друг! Ничего не прошу, и никого не пытаюсь разжалобить раскаянием. Мои переживания по поводу случившегося касаются только меня. Я не знаю, как бы я поступил, если бы мне вновь пришлось пережить все это…
И больше – ни слова.
Приговор никого не удивил. Андрей получил-таки по высшему пределу, как и хотел. Зарыдала его мать. Маша опустила голову, чтобы скрыть набежавшие слезы. Оленька стиснула мою руку. Вольский покачал головой. Сам Андрей выслушал приговор с ледяным спокойствием, и даже, как мне показалось с удовлетворением. Адвокат пожал плечами. Прокурор самодовольно захлопнул папку с документами. Так все и закончилось… 
Когда мы покинули зал заседаний, произошла сцена, которую я вряд ли смогу забыть. Маша подошла ко мне и горячо пожала руку. Затем она решительно направилась к отцу Наташи, который стоял в коридоре в оцепенении, видимо, думая, что ему делать дальше, стала перед ним на колени, и поцеловала руку. Невзрачный человек, казавшийся стариком после перенесенного горя, посмотрел на нее сначала непонимающе, затем по-отечески нежно. Он отнял у Маши руку и ласково погладил ее волосы… А затем встал рядом с ней на колени.
- Доча! Ты-то в чем виновата? – раздалось в гнетущей тишине. Они обнялись и заплакали. И тут совершенно неожиданно к ним подошел отец Андрея и деликатно помог подняться. Потом оба отца обменялись мужественным рукопожатием. А я понял, что тут то и свершилось настоящее правосудие, которое не измеряет произошедшего годами заключения, суммами штрафа, и прочей холодной арифметикой…
Вольский отвел меня в сторону. Оленька жестом показала, что подождет на улице, и упорхнула.
- Что скажете? - спросил я Эдуарда Николаевича.
- Пока ничего! – ответил он, - Об этом… Просто, хотел поделиться!
-  Ваша «искусительница»?
- Угадал! Вчера ее оправдали! Сегодня вечером выезжаю.
- И что будет?
- Будет то, что должно быть. А что должно быть – покажет время.
Я пожал его руку:
- Удачи, Эдуард Николаевич!
- Тебе тоже, Володя! Когда приеду – позвоню. Расскажу, как прошло.
- Обязательно!
Мы простились, и я направился к выходу.
На пороге мы нос к носу столкнулись с Губерманом.
- Ну, как? – спросил он, не здороваясь.
- Двадцать! – ответил я.
- Так я и думал! – радостно констатировал Лёня.
- А ты здесь какими судьбами?
- У меня через пятнадцать минут заседание.
- Интересное дело?
- Банальнее не бывает!
- Значит, хороший гонорар?       
- Опять не угадал! Его задержали как раз в день моего дежурства. Так что – бесплатная адвокатская помощь!
- Ну, так к участию в остальных стадиях это не обязывает! Как же ты до суда дошел?
- Видишь ли, мужичок очень колоритный оказался. Пообщался с ним, и так захотелось помочь – даже объяснить трудно!
- Что, невиновен?
- Куда там! Виновен по самые гланды!
- А что за фабула?
- Простая как репа! Купил мужик на рынке яблоки неплохие по дешевке, и решил гражданской жене посылочкой их отправить. А как назло на почте ящики закончились. Пошел он ящик разыскивать. Зашел в какой то двор, и там встретил молодого человека. Поговорили о жизни. Убеждает даже, что стихи ему свои читал. А тот молодой человек посоветовал попросить ящик в овощном магазине неподалеку. Мужичок мой зашел с черного входа в магазин, и пока сердобольные тетки искали пустой ящик, не удержался таки, и деньги из кассы реквизировал. Видишь ли – вор, как оказалось, со стажем!
Я захохотал. Ну, надо же! Мой добрый приятель – воришка, поэт и философ!
- По-твоему, это смешно? – удивился Губерман, - А я, между прочим, для него буду низший предел сегодня отвоевывать! Думаешь, легко, с его-то биографией? О! А вот и он, собственной персоной!
Среди прочих подсудимых, очередную партию которых привезли в суд, я сразу заметил моего знакомого. А он - меня.
- Привет, Лёня! – крикнул он адвокату, - Нашел-таки его, золотое ты сердце, голова ясная! Вот же орел!
Леня ошарашено смотрел на клиента.
- И ты будь здоров! Ну, вот и свиделись, братишка! – продолжал тот, обращаясь ко мне.
Леня перевел взгляд на меня. Воришку уже заводили в здание суда, но он успел мне крикнуть:
- А яблочки я все-таки отправил! Спасибо, братан!
Губерман скрестил руки на груди:
- Вова, это как понимать?
- Думаю, ты уже все понял! – ответил я, давясь от смеха.
- Господи, ты, боже мой! Так ты не только обжора, но и наводчик! Ладно, это заседание я торпедирую! Подам парочку ходатайств, после которых придется все перенести. А на следующее заседание надеюсь, ты не откажешься прийти в качестве свидетеля?
- А что, это важно?
- Более чем! Если ты расскажешь, что вы действительно говорили о поэзии и смысле жизни, и что ты указал ему на магазин, и что он говорил тебе о яблоках и ящике, я получу доказательство того, что он действовал без предварительного умысла. Заодно скажешь, что он пьяным не был. А то – отягчающее обстоятельство. Понял?
- Понял! Приду, конечно! Только меня, как сообщника не того?
- А я тебе говорю – не паникуй!
- Тогда, договорились!
Мы обменялись рукопожатиями, и он юркнул в двери суда.
На другой стороне улицы я увидел сидящую на скамейке Оленьку. Я перешел дорогу и сел рядом. Она, молча, взяла меня за руку. Мы ничего не говорили друг другу. Одной из восхитительных особенностей наших новых отношений стало как раз то, что мы не чувствовали необходимости разговаривать когда просто было хорошо от ощущения того, что мы вместе. Я думал о том, что произошло, и осознавал, что еще понадобится время все понять и расставить по местам. Одно было понятно уже теперь: я не чувствовал себя вправе осуждать Андрея.
Оля сидела рядом, и я любовался ее милым профилем. Тогда-то и пришла в голову мысль, заставляющая меня внутренне трепетать до сих пор: «Если бы у меня была Наташа, которую надо было бы убить, чтобы остаться с Олькой… Я не уверен, что не убил бы…». Тут же почему то вспомнился недавний разговор с папой. В памяти мелькнули Карл и Анна Штольцинги – идеальные в принципе тесть и теща.
«Да, бог с ними, со всеми! – подумал я, - В конце концов, Олькин папа тоже очень любит покушать!».
И я молча поцеловал ее маленькую ладошку.