«Она была слишком хороша для этого мира», - строки старинной эпитафии вплетались в нежную ткань золотых облаков, нежно плывущих по закатному небу. Слишком много нежной грусти в этих словах — грусти, обращенной к той, что случайно открыла страницы книги. И слишком уж много правды. Казалось, автор — очередной, мало известный, сгинувший еще в прошлом веке, выпустив вот эту небольшую книжку, названную так, как в ту пору было модно называть романы: «Аглая, или хрупкая добродетель» или же с равным успехом «Матильда, или попранное милосердие» - обращался к ней самой, Элен Раевской, через многие годы. Слишком хороша... «Она в семье своей родной казалась девочкой чужой», - так обронил экспромтом, словно невзначай, вот этот молодой и пылкий поэт, волочащийся за ними всеми сразу — за вычетом младшей, Софи, еще увлеченной играющей в куклы. Поэт сей, возбуждавший необычайный интерес Мари, третьей дочери семейства, оставил Элен равнодушной. Ее вообще многое оставляло равнодушной из того, что интересовало ее сестру-погодку. Но подметил он это в точку. Более того, сама девушка и не любила особо проводить время с семейством. Вот и нынче, в предвечерье, она спряталась за буйно разросшимися кустами сирени, взяв с собой эту глупую книгу. В самом деле, переводить ее не стоит даже... Пустота содержания книги давала Элен повод насладиться тихим, приятным вечером, и даже густой, обморочный запах лиловых соцветьев не действовал ей на нервы, не вызывал привычной головной боли.
«Слишком хороша для этого мира», надо же... «Приметно вянет», «чахоточная дева», - ее здоровье, точнее, отсутствие такового давно заклеймило вторую из сестер Раевских. От нее ни родители, ни врачи особо не скрывали, что считают ее смертельно больной и дают ей не более двух лет жизни. Причины — худоба, не красящая никого, бледность с внезапными вспышками румянца, да эти приступы кашля и удушья, всегда внезапные, настигающие ее по вечерам, а то и заставляющие пробудиться ночью от паники. Элен и без объяснений знала, каково ждет ее будущего — докашляется до кровавой мокроты, потеряет все силы, станет неподвижно лежать в кресле или на диване, превращаясь в скелет, а затем ее наконец-то положат в гроб, обряженную в подвенечное, как пристало ее девичьему статусу, платье, отпоют в белой церковке, виднеющейся из окон их гостиной, закопают в землю и забудут — наверное, навсегда. И поэтому Элен, в отличие от ее сверстниц, никогда не думала о будущем — что толку, если его нет, если она, по словам вездесущего сочинителя, «приметно вянет» и, как вот эта пышная сирень, отцветет через считанные годы, навсегда оставшись двадцатилетней? В будущем, приуготовленном для ее сестер, Элен последнее время не видела ничего, что соблазняло бы ее, заставляя завидовать тем, кто останется после. В самом деле, то же замужество — что толку в этом? После пышной свадьбы — такой, какую недавно сыграли для Катрин, их самой старшей сестры, обвенчавшейся с завидным женихом графом Мишелем Орловым — наступают будни, такие, в каких давно погрязла маменька. Хозяйство, вечный надзор над всеми — дворовыми, гувернерами, собственными детьми и даже мужем. Годы идут и сливаются воедино, утро сменяется вечером, жара - морозами, посевная — жатвой, утро — вечером... Беды и радости приходят, внося разнообразие в эту бесконечную рутину, на краткий миг переворачивая все с ног на голову, а потом все постепенно входит в свою колею, прибавляя, правда, воспоминаний — которые тоже рано или поздно пропадают. Когда-то она поделилась соображениями с младшей сестрой — полной ее противоположностью, веселой, острой на язык, резвой и не склонной к излишней задумчивости Мари. Та только скорчила умильное личико: «У, Оссиан какой-то... Послушай-ка лучше вот эту кавантину, забудешь о своей меланхолии». Но, хотя Элен и отдавала дань певческим талантам сестренки, грусть оставалась при ней.
Из раздумий Элен вывел голос маменьки, как всегда, высокий и строгий — закрой уши ладонями и то расслышишь каждую его нотку:
-Софи! Где же вы запропастились? И не дозовешься эту девчонку... Софи! Немедленно домой, а иначе вы будете наказаны! Софи! Откликнетесь, а то отцу скажу!
Элен усмехнулась. Она-то знала, что ее маленькая сестрица спряталась в специально построенном в гуще сада домике и намеренно не идет на зов матери. Вскоре к голосу Софьи Алексеевны присоединился мелодичный зов гувернантки. Надобно, конечно, помочь матери, уже сделавшей решительный шаг с порога, но Элен не торопится покидать свое убежище. Она хорошо понимает младшую сестру — в самом деле, в их громком семействе тем, кто склонен к спокойному времяпрепровождению, приходится искать убежище в самых неожиданных уголках дома и сада. Маменьке сие не нравится — она любит, когда все и вся на виду, вышколенно построенные перед ней по ранжиру.
Сестра все никак не откликается, и Элен начинает беспокоиться. В самом деле, час уже поздний, солнце зашло, и девочке пора в постель. Тревога заставляет грудь ее сжиматься. Еще пара минут — и начнется привычный приступ. Девушка ослабляет косынку на груди, но слишком поздно — воздух уже застрял в горле, его надо протолкнуть вниз, и она невольно закашливается. Тут же перед ней раздвигаются зеленые ветви, и показывается маменька.
-И вы здесь, Элен? - строго говорит она. - Так вот с кого Софи берет дурной пример! Как старшая, вы бы должны...
Тут достопочтенная Софья Алексеевна, наконец, замечает, в каком состоянии находится ее дочь и прерывается на пол-слове, резко меняя тему:
-Немедленно домой, ma fille! Опять шаль забыли, а я же говорила, что вечерами нынче холодно! Не хватало вам снова разболеться, да еще накануне собственных именин.
-Я... пойду... за Софи... - силится сказать Элен сквозь приступы кашля.
-Вы пойдете домой! - мать твердо берет девушку за запястье и удаляется с ней к крыльцу, перед этим звонко бросив гувернантке, мадемуазель Мустье: «Ищите близ яблонь, в этом ее... шалаше!»
Дома воздух теплее, но при этом душно, и Элен чуть ли не теряет сознание в этом окружении. Мать приказывает ей лечь на канапе в нижней гостиной, зная уже, что она не будет в силах самостоятельно подняться. Лежа дышать тяжелее, и девушка приподнимается на подушки. Софья Алексеевна молча смотрит на нее, привычно крестит ее и себя и вздыхает. Ей уже сказали — доктор Браницких, мистер Хатчинсон, чьему суждению она не может не доверять — что дальше будет только хуже. Но куда еще хуже-то?.. Сердце болит за эту девочку, и пусть даме известно, что у других только хуже, не может не задаваться: «За что-то это невинное дитя наказано?» Она приобнимает Элен, та приникает к ее плечу и закрывает глаза. Кажется, постепенно приступ отпускает. Где-то вдалеке слышны голоса Софи и ее гувернантки: «Я не хочу спать! Не пойду!», «Нет, нет, вы пойдете спать и с сих пор в этот угол сада не заходите!». Задумчивые ноты ноктюрна раздаются из комнаты наверху, служившей одновременно библиотекой и залом для занятий музыкой. Конечно, Мари... Кто же может еще так играть?
-Все хорошо, maman, - Элен поднимает на мать свои синие глаза — и в кого она такая-то, в их темноволосом и черноглазом семействе? Возможно, пошла в свою бабку по матери, умершую в родах и навеки тридцатилетнюю. Софья Алексеевна собственную мать не помнила, портретов от нее не осталось, но сам факт краткости ее жизни вводил в тоску. Равно как и то, что судьба ее внучки и тезки складывалась зеркальным отражением ее жизни.
-Вот и слава Богу, дитя мое, - мать снова крестит и обнимает дочь, украдкой щупая щеки — нет ли жара, вечного спутника этой болезни? На сей раз приступ был короче обыкновенного, да и легче тоже. Так что авось обойдется.
-Но больше без шали выходить не вздумайте! - голос Софьи Алексеевны становится более строгим и жестким. - Вам, кажется, не пять лет, чтобы я об этом постоянно напоминала!
-Хорошо, маменька, - говорит Элен. Слабость мешает ей думать о чем-то другом, кроме как о сне. Она не спеша встает и, опираясь на руку матери, поднимается вверх. Заглядывают в музыкальную комнату, и матушка делает красноречивый жест в адрес Мари, увлекшейся музицированием — ноктюрн уже сменился развеселой мазуркой. Та, поняв, в каком состоянии сестра, прерывает игру на половине ноты, бросив досадливый взгляд в адрес Элен. Той даже кажется, что Мари ворчит: «И снова грусть, и снова черная меланхолия... Надоело!»
...Уже лежа в постели, Элен вспоминает о забытой в саду книге. Хочет послать горничную за ней — но передумывает. Вряд ли ночью будет дождь. Да и читать нынче не хочется. «Она была слишком хороша для этого мира...», - повторяет она про себя эту фразу.
-Или мир был слишком плох для нее, - добавляет девушка вслух.
***
-Мы отменим все «особые порядки». Они лишь разжигают рознь и способствуют возникновению фронды, - полковник Павел Пестель говорит, по своему обыкновению, не глядя на своего собеседника. Разговор ведется не под запись, но каждое сказанное слово получается у Пестеля чеканным. Интонация такая, будто бы он читает длинную, небогатую событиями, зато наполненную описаниями книгу. Князь Сергей Волконский устало смотрит на приятеля. Стрелки напольных часов приближаются к трем утра. За незашторенным окном уже можно увидеть, что вдалеке, за пшеничными полями, небосвод уже сереет. Ночи в конце мая стоят короткие, утро наступает сразу и неожиданно, а они еще даже не ложились. Волконскому страсть как хочется расстегнуть вицмундир хотя бы, но в присутствии своего соратника делать это несколько неловко. Вот и приходится сидеть чуть ли не на вытяжку, слушая соображения полковника по поводу грядущего переустройства России.
-Фронда... - повторяет Сергей. - Слишком часто это слово используют по делу и без, не ведая его истинного значения.
Пестель прерывается и смотрит на своего собеседника немигающими темными глазами. Слишком часто Волконский ловил на себе взор своего товарища по обществу, и слишком велико было искушение сравнить его со взглядом хищной рептилии, сосредоточенно выглядывающей свою добычу.
-А каково же его истинное значение, князь? - с легким вызовом в голосе спрашивает полковник.
-Нынче у меня нет сил еще и преподавать вам уроки истории, - откликается князь. - Надеюсь, вы, республиканец, помните, что Фронда при юном Луи Четырнадцатом поставила своей целью именно ограничение власти монархической. Не хотите ли вы сказать, что видите себя новым монархом?
-Полно, Ваше Сиятельство, повторять россказни этих петербургских пиитов, полагающих меня новым Буонапарте, - темнеет лицом Пестель. - А вам не стоит придираться к каждому произнесенному мною слову.
-Я вас готовлю к тем временам, когда каждое это слово перейдет в вечность и будет цитироваться потомством, - бесцветным тоном произносит Волконский.
Его визави внимательно оглядывает его лицо. Слишком уж этот аристократ тонок и непрост в обращении. Придворного из него не вытравишь, сколько бы лет он не провел далече от Двора... Впрочем, простаки как раз и были в их деле опасны — легко втираются в доверие к тем, кто поглупее, выводят на откровенность, а потом пишут донос — конечно же, из доброты душевной и жажды справедливости, не иначе. Но Пестеля всегда настораживало одно в этом князе Волконском — тот исподволь уводил у него власть в их обществе. Сказанное полковником на общем собрании князь Сергей обязательно повторял, но иными уже словами — и не придерешься, потому что, во-первых, суть одна и та же, во-вторых, формально в их союзе у каждого имелось право голоса. Чего стоит и то, что Волконский, будучи принятым в тайное общество без году неделя как, уже придумал название? «Пусть будет Союз Спасения», - сказал он тогда. - «Без всяких «орденов», «благодатей» и прочих масонских заморочек». Название, по первому размышлению, показалось Павлу удачным — в самом деле, намекает на то, что спасшиеся членством в союзе спасут и Россию. Которая, по мнению многих, а прежде всего, тех «наиболее приближенных к государю лиц», отчаянно нуждалась в том, чтобы кто-то отвел от нее неминуемую беду. Кстати, о «приближенных к государю»...
-Я слышал, твой beau-frere повздорил с Аракчеевым? - невзначай спросил Пестель.
Вопрос застал Волконского врасплох. Он пожал плечами.
-Откуда у тебя сии сведения?
-Ну как откуда... Временщик заметил, что на Вторую армию уходит непомерно много средств и начал задавать твоему родичу неудобные вопросы. На которые у того не нашлось ответа. Вот и грозит ему нынче отставка со всех постов.
«У Пьера чтобы не нашлось ответа...», - усмехнулся Серж. - «Скорее, он не снизошел до змея. Но только не пойму, реальна ли отставка. Ежели так, то наше дело провалено. Нам придется что-то предпринимать, и действовать решительно».
-Тебе сам Аракчеев это рассказал? - спросил он у своего приятеля невзначай.
Пестель знал — ответь он правду, как Волконский не преминет сказать нечто колкое на этот счет. Отрицать было бы еще глупее — ни для кого не секрет, что отец полковника приятельствует с тем, кого в придворных кругах зовут «змеем» и ненавидят столь же сильно, как любят государя — впрочем, похоже, любят только на словах.
-A la guerre comme a la guerre, - проговорил он со вздохом. - Благородные средства здесь не помогут.
-Тогда не возмущайся, что тебя сравнивают с несчастным корсиканцем, - усмехнулся Волконский, наливая себе в бокал остатки вина. - Так что ты предлагаешь сделать с Польшей?
С участи Речи Посполитой и начался этот разговор, продолжившийся уже под утро. Представители Польского патриотического общества, Яблоновский и прочие, снова напомнили о своем существовании, передав с оказией послания — естественно, шифрованные. В них они снова задавали вопросы о начале выступления и порядке действий. У них, мол, все готово, имеются все нужные средства и силы. Но, прежде чем выступать, им нужны гарантии — первым делом необходимо было отменить результаты «молчаливого Сейма» от 1794 года и дать Речи Посполитой вожделенную независимость. Без этого польское тайное общество действовать отказывалось, а его глава Яблоновский даже намекнул, будто «упорство в данном вопросе обойдется вам слишком дорого». Пестель, узнав о разговоре, рвал и метал, но, как у него водилось, молча, про себя, и лишь под конец сказал Волконскому, что «твоя бестолковая дипломатия только вставляет мне палки в колеса».
-С Польшей... Так вот что тебя волнует. Почему не Остзейский край, например? - протянул полковник, изучающе глядя на князя Сергея.
...В общество Волконский пришел сразу после Михаила Орлова, и Пестель мигом определил его типаж — ровно такой же, как тот - скучающий аристократ, из grand seigneur'ов, невесть зачем сосланный в Малороссию командовать дивизией и не знающий, к чему бы себя приложить. Такие люди были бы вредны, но за ними стояла реальная сила, поэтому решение о посвящении Волконского в члены тайного общества было принято немедленно. Однако, к изумлению всей управы их союза, тот углубился в их деятельность так, что начал уже незаметно ею руководить. Куда делся легкомысленный повеса-переросток, коим князь Волконский представал в свете? Пестель изумлялся его дотошности, вниманию к деталям и умению проводить неожиданные параллели. С появлением Волконского все пошло живее, и уже стало ясно, когда состоится час Х — время, когда история изменится. «Нам нужно, однако же, подготовиться к сему часу», - не забывал говорить князь Сергей. - «Власть не должна лежать просто так — иначе найдутся те, кто ее захватит, вопреки нашим намерениям и желаниям». Однако же, на призывы немедленно действовать, которые высказывал вышеупомянутый граф Орлов, с его «десятью тысячами штыками за пазухой», Волконский отвечал так, что оставалось лишь поаплодировать: «Вам хочется новой пугачевщины, Михаил Федорович? Мне вот нет. Ибо я знаю, что мы с вами падем ее первыми жертвами. Посему и то, что вы зовете преступным промедлением». Вот такой он был, сей князь, и Пестель ничего не мог с сим поделать.
-Посуди сам, каково нам будет весело, если сразу же после восстания в Польше начнется война за независимость. Что ты будешь делать тогда? - откликнулся Волконский. - Введешь войска, чтобы его подавить?
-Я уже сказал ранее, что не допущу у нас Вандеи, и Польша, равно как и Ливония, непременно будет приютом недовольных, ежели мы не примем немедленных жестких мер... - повторил Пестель, не вникая особо в суть вопроса, заданного его приятелем.
-Поэтому что ж? Внесешь в «Правду» свою поправки о даровании Польши независимости? А вместе с тем независимости и другим окраинам? - внимательно, насколько мог, посмотрел на него Волконский.
-Я пока думаю над этим вопросом. Не торопи меня, - остановил его приятель. - Но повторяю: привилегии должны быть отменены. Иначе же...
-У Бретани и Анжу не было никаких привилегий, однако ж они восстали. Где здесь Конвент ошибся, как думаешь? - выпитое вино придало князю бодрости и желания спорить. Интересно, надолго ли его хватит? Пестель-то может и не спать — подобно Буонапарте (опять это невольное сравнение!), он, казалось, обходился тройкой часов сна в сутки, не более. И при этом Серж никогда не заставал приятеля страдающим от недосыпа. «Последствия военной контузии», - так объяснял это Пестель. Но Волконский сомневался в этом. Контуженным и раненным их состояние все-таки в тягость, а этому его приятелю оно ни малейших страданий не доставляет.
-Всеобщий призыв, - медленно, чуть ли не по слогам произносит полковник. - Революция бы победила в Вандее, коли не всеобщий призыв.
-А что Конвенту оставалось делать, если после убийства короля на Францию ополчились все сопредельные страны? - продолжил князь Серж.
-Слушай. Если тебе не нравятся мои выводы, так сразу и скажи. Зачем ты вызываешь меня на спор? - вспыхнул Пестель.
-Почему не нравятся? Я хочу рассмотреть проблему со всех сторон, а не только с той, с какой тебе угодно, - возразил князь. - И вот я вижу, что нас ждет то же самое, что и 35 лет тому назад в многострадальной Франции.
-Дураков воевать с Россией нет, - уверенно произнес Пестель. - Или же ты веришь в незыблемость Священного Союза? После всего, что Его Величество сделал, дабы отвратить Австрию от нас?
Волконский удивился осведомленности приятеля в дипломатических вопросах. Вот уж не думал-не гадал... Освобождение Греции от турецкого ига вызвало предсказуемую для опытных дипломатов, но совершенно неожиданную для императора Александра, искренне поверившего в единство европейских христианских держав, отрицательную реакцию у англичан и французов. Австрийцам, еле сдерживающим турецкую угрозу, подобное положение дел было еще более неугодно. В Европе сложилось мнение, будто бы подобная затея нужна лишь для тщеславия императора Александра. И даже среди приближенных государя раздавались голоса против «очередной никому не нужной войны с турками непонятно за что». В тайном обществе мнения были противоречивыми, и Серж отлично их знал. «Мы, конечно же, победим, государь в очередной раз покроет себя славой, но у нас-то ничего не изменится. Крепостное право останется, военные поселения расползутся по всей стране, да еще и скажут, что все это поспособствовало нашей победе над басурманами», - так судил Муравьев-Апостол, один из тех, кто пришел в общество «защищать русский народ и спасать его от произвола высокорожденных честолюбцев». «Конституция есть у поляков, предавших нас в самый решающий момент», - продолжал тот же Орлов. - «В Остзейском крае крестьяне свободны уже несколько лет как. С грядущей победой мы увидим восстановление древней демократии в Элладе. Но русские, как всегда, останутся ни с чем. Ибо варвары и свободы не заслужили». Такие мнения вскоре сделались преобладающими над всеми остальными. Вскоре даже составился план действий — устроить переворот тотчас как будет объявлена война и выйдет приказ о начале движения Второй армии. «В этом мы чем-то родственны несчастным восставшим бретонцам», - горько усмехался Серж, узнав о решении управы — правда, не окончательном.
-Я уже ни во что не верю, - вслух отвечал Волконский. - Но суди сам: помимо Священного Союза, существует и такое явление, как династические связи. Мне не хватит пальцев обеих рук пересчитать, со сколькими династиями родственен наш государь...
Пестель внимательно посмотрел на своего приятеля. Волконский тогда не присутствовал на собрании, на котором Якушкин и прочие говорили, будто бы без цареубийства не обойдешься, причем одним государем дело не должно ограничиться. «Беда Франции в том, что Конвент остановился лишь на короле и королеве», - кричал пьяный Якушкин. - «Надо было их всех... под корень». Когда Сержу Волконскому стало известно о том, что говорилось на собрании, он форменно вышел из себя. Витиевато выругавшись, он добавил: «Вы, дураки, не понимаете, что именно за цареубийство нас и будут судить! Не за бунт, не за что иное — а вот за эти разговорчики в пьяном виде!» «Предлагаешь исключить Якушкина из общества?» - холодно поинтересовался Пестель, втайне довольный видеть князя таким, каким он, по его разумению, и должен быть. «Да какое там исключить? Чтобы он побежал повторять, о том, что сам орал в пьяном виде?» - прежним тоном произнес Волконский. Потом, остыв от вспышки гнева, князь Сергей добавил: «А что, Поль, это отличный способ удержать всех в обществе. Спрашивать у них согласия на цареубийство. Дураков о таком болтать с левыми людьми не будет, а доносчику в таком случае достанется первый кнут».
-Так, значит, желательно их всех устранить? - задумчиво, словно сам себе под нос, проговорил полковник. - Ну, положим, если предположить, что другие державы последуют нашему примеру и сбросят с себя иго тирании ровно так же, то тут делать ничего не придется. Но я бы не был столь уверен...
Волконский оглядел его с ног до головы. Внимательно и пристально. Всякий раз, когда Павел Пестель рассуждал именно так, - а давеча он озвучил, что «намерен создать касту надзирателей за соблюдением законов и сохранением правопорядка», и на вопрос, сколько же жандармов должно быть приставлено к каждому, назвал вовсе астрономическую цифру — Сергею казалось, будто бы он выдает свою истинную сущность. Нет, у него не загорались ярко глаза и не складывался в кровожадной усмешке рот. Полковник, напротив, становился тихим, голос его холодел и становилось ясно — он нисколько не теоретизирует. Он действительно рассчитал все — и куда нужно высылать евреев («разумеется, в их Землю Обетованную... ах, она под владычеством Империи Оттоманской? Так я уверен, что среди народа богоизбранного найдутся собственные юдифи и навины, и свергнут сие иго во славу собственного Отечества»), и как будет устроен Комитет общественной безопасности, и на каком удалении от границ следует устраивать новую столицу, и, наконец, что следует предпринять с возмутительно разросшимся семейством Романовых. Знания пока хранятся в его голове, но постепенно воплощаются на бумаге, в виде поэтапного плана, который наивные зовут «конституцией». И Бог только знает, что еще придумает Пестель, какие еще расчеты он выполнил невдомек.
-Я бы не заглядывал столь далеко, - вздохнул Серж. - Может статься так, что реакция будет вовсе не такой быстрой, как мы планируем. Наша спешка лишь все испортит.
-Хотелось бы мне верить. Но я приучен готовиться к худшему, - произнес Пестель.
-Говоря о худшем... Вы как хотите, но я пошел спать, и, надеюсь, третьего дня смогу поделиться своими соображениями в более ясной манере, - вздохнул Волконский.
Полковник пожал плечами, и на лице его, бледно-смуглом, появилась некая снисходительная улыбка — понимание слабости своего приятеля.
-Идите отдыхайте, князь, - произнес он нарочито церемонным тоном, какой иногда выбирал, словно бы в шутку, при общении с сослуживцем и товарищем по тайному обществу. - А то в будущем я сомневаюсь, что вы можете позволить себе такую роскошь, как долгий сон.
-Я никогда ее не мог себе позволить, - усмехнулся князь Сергей печально. В отблеске догорающих свечей лицо его, светлое и приятное, казалось старшим, и видно было, что ему уже хорошо за тридцать — со всеми приметами возраста, усугубленными усталостью и затаенной болью. Пестель вспомнил — он один из самых старших среди них всех. И поэтому, небось, и глушит энтузиазм более юных своим скептицизмом и резонерством. Впрочем, здесь полковник не мог бы его упрекнуть. Молодые и радостные — пушечное мясо, свечки, сгорающие без следа, герои, которых чествуют и быстро забывают. А историю все-таки делают совсем другие люди. Такие как этот князь Сергей. И такие как он, полковник Пестель.
***
Несмотря на вполне искреннюю усталость, сон к Сержу не шел. Значит, придется-таки встречать рассвет, беспощадно надвигающийся нынче на землю и обещающий день ясный и жаркий. Как и всегда. Вспоминать бы другие рассветы, случавшиеся в Бессарабии, например, относительно недалеко отсюда. Вместо этого в голове вертится лишь одно. Отзвуки разговора с Пестелем и голос этот его, размеренный, подсчитывающий количество людей, которых ему предстоит убить ради достижения своих целей — и количество рук, которыми он планирует осуществить эти убийства. Придет же ведь пора его останавливать... Придет. И когда же? Лучше не торопить события, а жить настоящим. Как делают другие — пишут стихи, влюбляются попеременно то в одну, то в другую, посещают балы и разные светские мероприятия... Кстати, что касается мероприятий. Завтра у Раевских, к каким он, подобно многим другим офицерам дивизии, был вхож, состоятся именины. Чьи — князь уже и был не в силах упомнить. Семейство у почтенного генерала немалое, постоянно что-нибудь празднуют. Постоянно звучит музыка, пение, девичий смех, постоянно ведется разговор — куда оживленнее и искреннее, чем в петербургских гостиных, по которым Серж не скучал никогда. Почему бы и на этот раз не съездить к ним, отпраздновать именины кого-то из барышень, кажется... Они будут только рады. Заодно появится повод не вести тягостные разговоры, подобно состоявшемуся только что. Разговоры, которые выматывают всю душу, но при этом ни к чему не ведут.
«И это то, что ты называл изменением реальности?» - задал вопрос Серж невидимому собеседнику. - «Ты действительно говорил, что все обойдется годом-другим, потом станет ясно. Так нет же, любезный брат, ничего не решилось. Все стало лишь запутаннее».
Он вспомнил прошлое. Стоит перед тем, кого звал братом, и тот говорит: «Тебе не впервой рисковать головой, Серж. Я ведь знаю, что без риска ты пропадешь ни за грош. Вот тебе задание по силам...». Тот, говоривший, чье имя он поклялся не называть даже под пытками, верил в него. Знал, что младший из его зятьев способен куда как на большее, чем все про него думали. И не видел в нем ни «слабохарактерности» и «склонности увлекаться», ни «глупости». Благодаря ему — и его супруге, любимой старшей сестре — князь и поверил, что чего-то стоит в этой жизни. Словно за спиной выросли крылья. И все, чем он нынче занимался — даже если это предполагало тягостные разговоры с любителями натягивать нравы Франции 35-летней давности на российские реалии, бесконечные собрания за полночь, на которых уже делили шкуры неубитых медведей, риск случайного разоблачения — давало повод думать о себе иначе. Впрочем, что с того?..
«Надобно жить настоящим. Влюбиться, завести роман, порадоваться жизни, как это делают другие, пусть даже и состоящие в обществе», - вздохнул Волконский, с облегчением замечая, что дремота потихоньку отвлекает его от круговорота мыслей, оставшихся после полуночного разговора. Но потом лишь констатировал факт — он слишком уже стар для подобных беззаботных занятий. Влюбляться уже не солидно и не по чину. У него находились те, которые за скромные подарки готовы разделить с ним постель — а большего было не нужно, то, «большее», осталось в прошлом, за много верст отсюда, а может, и не существовало никогда. Жениться — тем более глупо. Писать стихи — что за вздор...
«Так у кого же будут именины? Надо хотя бы у Орлова справиться, а то заявлюсь туда и поздравлю не ту. Обидятся еще смертельно, а не хотелось бы лишаться приятного общества», - подумал князь Серж, уже засыпая и зная, что его через несколько часов растолкает денщик — службу-то никто не отменял.
***
Элен глядела на себя в зеркало, и отражение ее не радовало — даже в белом платье с голубой отторочкой, с незабудками в круто завитых локонах, по последней моде, она выглядела слишком бледно, слишком неуместно среди ее сестер. Катрин, даже ощутимо беременная, затмевала своей полновесной красотой всех и вся. Мари, легкая и порхающая в своем розовом платьице, отвлекала на себя всеобщее внимание, напоминая яркую летнюю бабочку, перелетающую с цветка на цветок. Гостей было много — дам и господ, военных и штатских, все встречали ее, как именинницу, на пороге залы, целовали ей руки или ограничивались — в случае дам — церемонным объятьем и обязательным троекратным поцелуем в обе щеки. Все глядели на нее весело, но Элен не могла не заметить, что их взгляды сменяются на сожалеющие, и что каждый имеет своим долгом прошептать на ухо спутнику или подруге свое мнение о состоянии ее здоровья. Череда поздравляющих прервалась лишь на миг, когда она встретилась взглядами с одним немолодым уже офицером, пришедшим вместе с ее beau-frer'ом Орловым, и робко поднесла свою руку, выслушав перед этим его имя.
-Князь Сергей Волконский к вашим услугам, mademoiselle. И мои поздравления с этим замечательным днем.
По-французски сей князь говорил так, словно язык был для него родным. Ничем не хуже той же mademoiselle Moustier, урожденной француженки. И как-то он отличался от всех остальных... Все именины — начиная с парадного обеда, заканчивая небольшими танцами в довольно тесной комнатке — Элен старалась искать глазами князя Волконского, отлично зная, что это рискованно. Слишком много здесь тех, кто смотрит на нее. И кто потом красноречиво подметит, кому она адресует эти взгляды. В них, однако же, не было ничего, что могло сойти за пылкое чувство или начинающуюся влюбленность. Простой интерес — Серж не похож на других кавалеров столь же сильно, сколько она не похожа на прочих барышень. Дело ли в меланхолии, разлитой во взгляде его серо-голубых глаз... Или в общей немногословности, в умении присутствовать в самой гуще веселых гостей, но при этом держаться в некоторой стороне от всеобщей радости, уже успевшей ее сильно утомить. В самый разгар веселья Элен и удалилась в свою комнату, и нынче сидела перед туалетным столиком, пытаясь собраться с духом. Потом, поняв, что ее длительное отсутствие вызовет переполох, спустилась вниз — с трудом, стараясь не вслушиваться во всеобщий гул.
-Элен, так вот ты где, - воскликнула маменька, привычно вглядываясь в ее лицо. - Я понимаю, что ты не танцуешь, но присутствовать на вечере все же ты должна. Твой праздник. Тем более, Мари хочет спеть для тебя. И весьма расстроится, заметив, что твое место пусто.
-Простите, мне нужно было освежиться, - склонила голову девушка.
Мать снова встревоженно посмотрела на нее, но, не увидев признаков надвигающегося приступа, удовлетворенно кивнула головой и, взяв ее за руку, проводила на место.
Мари, как всегда, пела особо чувствительный романс, тщательно стараясь и ловя на себе лица зрителей — восхищенные, как всегда. Затем, после того, как Элен, встав, объявила благодарность сестре за такой дивный подарок, на младшую из барышень Раевских обрушился шквал комплиментов: «Почти как в Италии!», «Да ей с концертами выступать надобно!», «Чудесная сирена!». Элен невольно оглянулась, и тут снова встретилась глазами с князем Сергеем. Странно было, что тот не смотрел на сестру все представление — девушка знала об этом лучше остальных - а предпочел прикрыть глаза, верно, переносясь в совершенно иные места и пейзажи, представляя на месте Мари иную деву. Нынче он словно очнулся от сна, и взгляд его был недоуменным, но внимательным.
-Ваша сестра великолепно поет, - сказал он, чтобы хоть как-то оправдать их зрительный контакт, случившийся на публике. - Думаю, вы тоже.
Элен вспыхнула. Петь она не могла. С ее болезнью брать уроки вокала было бессмысленно — голоса все равно не хватит даже на самую скромную песенку. Несколько лет назад, когда девушка еще только вступала из отрочества в девичество, доктор вообще запретил ей все занятия, «требующие долгого сосредоточения и приводящие к нервическому напряжению». Родители приняли рекомендацию лишь частично, и музицировать Элен все-таки научилась. Но пение было занятием Мари. О том Элен нынче и сообщила князю.
-Не сомневаюсь, что у вас тоже имеются таланты, о которых вы почему-то не упоминаете всему свету, - проговорил ее визави тоном слишком искренним, чтобы она приняла это за пустую любезность.
Почему-то в этот миг Элен захотелось сообщить князю о том, что она более всего любит делать. Хотелось и упомянуть переводы, скромные и небольшие, с английского на французский и обратно, листы с которыми она, поссорившись как раз таки с Мари, выкинула из окна, и которые нашел, собственно, виновник этой ссоры, начав их неумеренно нахваливать — мол, ничего лучше и вернее не читал, и даже купленные им по случаю переводы Байрона на французский не стоят ничего по сравнению с этими шедеврами. Девушка не повелась на эту лесть, зная, что цель ее слишком очевидна. Доселе о любви к поэтическому переводу она предпочитала никому не говорить. Но почему-то именно этому князю рассказать хотелось.
-К сожалению, мои увлечения продемонстрировать сложно, - произнесла она тихо. - И не думаю, что они достойны сколько-нибудь высокой оценки.
-Позволю себе угадать... Вы пишете стихи?
-Почти, - губы барышни тронула бледная улыбка. - Как вы догадались?
-Это было нелегко, право слово. Тем более, я до конца и не угадал. Думал поначалу, что вы рисуете. Или рукоделием занимаетесь.
Элен вспыхнула. Как раз последнее занятие ей давалось менее всего успешно. Младшая сестра ее хороша была даже в этом. Вот, кстати, и она, подходит к ним и вклинивается в своей манере в беседу.
-О, Ваше Сиятельство, Элен у нас не вышьет и простенького рисунка по канве. Ей это не дано, увы. Зато прочли бы ее переводы... Сам господин Пушкин хвалил, а он-то, как сами понимаете, знает в сем деле толк!
Серж перевел взгляд с одной сестры на другую. Старшая, именинница, показалась ему особенной. В Маастрихте, в соборе, он видел статую Мадонны, столь непохожую на многие остальные, коими уставлены все католические церкви, построенные в тех землях - золотистые волосы, теплый и милосердный взгляд синих глаз, тонкие руки, хрупкая и изящная фигура. Богатое, расшитое серебром и позолотой облачение, казалось, обременяет эту статую Царицы Небесной, а голова ее клонится под тяжестью венца сложной работы. Как только он увидел вторую из сестер Раевских, то понял, с кого же могли изваять подобие такой статуи. Красота не для мира сего... И непонятно, откуда взялась в этом семействе людей темноволосых и темноглазых, шумных и экзальтированных эта тихая блондинка. Правда ли, их родная дочь, а не воспитанница и не подкидыш? Удивительно... Признаться, Волконский слишком часто смотрел на нее и понимал, что на его взгляды отвечают — и без негодования. А поговорив с нею, он почувствовал, что свою инаковость Элен ощущает в полную силу — и немудрено. Он сам, в собственном семействе, в кругу многочисленной родни, испытывал похожие чувства. Вроде бы, вокруг близкие, со младенчества знакомые люди — но отчего-то понимаешь, что ты к их кругу не принадлежал никогда. Что ты не их рода-племени... И это ранее озвучивали вслух. Наверное, и с ней, с этой Элен, так же было.
Младшая сестра, появившаяся рядом, составляла полный контраст с Элен. Она-то как раз и была дочерью своего отца и матери, принадлежа к типажу «вакханки», который нынче, похоже, был в моде и пользовался бешеной популярностью среди мужчин. Черные густые волосы, смуглую кожу удачно оттеняет кремового цвета платье, огромные, в пол-лица, темно-карие глаза, мягкие, несколько неправильные черты лица, стройный силуэт, не производящий, впрочем, впечатления хрупкости. И держится сия Мари крайне уверенно и даже с вызовом — сразу видно, любимица семьи, которой никто не смеет перечить Вообще, эта барышня напоминала чуть более юную и подвижную копию собственной сестры Катрин.
Несмотря на свой юный возраст, девушка уже вела себя увереннее некуда — можно подумать, что это она старшая сестра Элен, а не наоборот. И для старшей ее явление несколько досадно.
-Господин Пушкин?.. - повторил Серж рассеянно, любуясь девушками — каждая красива в своем роде, но блондинке он бы отдал предпочтение как в танце, так и в беседе.
-Он самый! - продолжила Мари, не обращая внимание на то, что сестра ее побледнела и отвернулась. - Сказал даже, что сам так никогда не переведет!
-Это логично. Он сочиняет на русском языке, а не на французском, - пожал плечами князь.
Мари посмотрела на него удивленно и несколько озадаченно.
-Вам не нравится Пушкин, Ваше Сиятельство? - спросила она.
-С чего ты взяла, ma soeur, что Сергею Григорьевичу не нравится его поэзия? - проговорила Элен внезапно резким и твердым тоном, повернувшись к ним.
Настал черед младшей сестры краснеть. Но она быстро овладела собой и обратилась к князю:
-А какие из стихов Пушкина вам нравятся?
Серж пожал плечами и улыбнулся, дабы сгладить неловкость. Хотелось бы признаться этой барышне, что он поэзию вообще не воспринимает — ни на слух, ни на бумаге. Но это не значило, что он не знал поэтов лично. И придерживался о них не самого высокого мнения.
Конечно, он слышал про сего Пушкина. И даже видел его. Принял тогда за провокатора, ибо этот небольшой верткий молодой человек, одетый всегда по последней лондонской моде, ужасно хотел попасть в общество и приставал к каждому из Управы с этой просьбой. Ко всем, кроме Сержа — видать, одного не слишком дружелюбного взгляда с его стороны хватило, чтобы сей «гений поэзии» и «русский Байрон», как его уже отрекомендовали восторженные почитатели — а среди членов Союза их нашлось немало — ограничивал общение с князем исключительно формальными фразами. Когда кандидатуру Пушкина поставили на голосование, то вердикт оказался отрицательный. «Он разболтает о нас всем подряд», - так сказал Давыдов. - «Уж я-то его знаю. Через два дня о нас будут знать все и каждый». «О нас и так знают все», - пожал плечами Пестель. - «Судя по масштабу доносов». «С которыми ничего не делают», - добавил Орлов. - «Вот вообще ничего. Какая разница? Я бы взял к нам парня, если честно». «Ну, сухая канцелярская проза вряд ли так интересует власть предержащих, как дерзкая и красочная поэзия», - ввернул фразу Серж. - «Лично мне не хочется быть вставленным в очередную глупую поэму...» «Зато теперь сей Сверчок напишет нам не панегирики, а эпиграммы», - подытожил Василий Давыдов. - «Он вспыльчив донельзя. Разозлим его чем-то — и устроит тут разоблачение перед всеми». «Скорее уж, перестреляет на дуэли одного за другим», - добавил Якушкин. И весь разговор свернул на то, что же этот «юный гений» учудил, находясь в ссылке, и что творил, будучи в Петербурге — кого звал на дуэль (количество вызовов почему-то не совпадало с количеством убитых или раненных сим господином — точнее, число последних было фактически равно нулю, что доказывало — бретерством Пушкин не промышлял), за какими женщинами волочился (при этом число постоянных любовниц тоже оказывалось каким-то незначительным), какие суммы проигрывал в карты и, наконец, каким важным господам он насолил своими эпиграммами и вольнодумными поэтическими высказываниями (Пушкин не мелочился и адресовал большинство своих сатир весьма важным господам, а то и самому государю императору — за что его и ценили). Приводились цитаты из его стихов, которые Серж прочитать не удосужился. У него не было времени и желания читать художественную прозу, тем более, поэзию, и он считал, что совсем не разбирается в этом искусстве. Однако услышанное и прочитанное им из Пушкина запомнилось — похоже, на русском начинают писать так же, как давно уже пишут на французском: легко, бегло и метко. Но хороший литературный слог и известность еще не доказывали, что сей субъект мог быть полезен для Союза.
-У Александра Сергеевича творчество столь многогранно, что я не решусь выбрать что-то одно у него, - отвечал князь Волконский.
Мари только хмыкнула, иронично взглянув на собеседника. Элен быстро проговорила:
-И все его стихи хороши по-своему, поэтому мне тоже сложно назвать свое любимое стихотворение...
-И никуда нам не скрыться от этого Пушкина с его виршами даже в родительском доме, - раздался над ухом у девушки густой, с торжественной интонацией, не соответствующей сказанным словам, голос ее старшего брата. Элен невольно вздрогнула. Серж посмотрел на приблизившегося к ним Александра Раевского, человека неопределенного возраста с навечно приклеенной к его лицу иронической ухмылкой. Он его тоже знал по обществу и по службе.
Прежде дерзкая Мария лишь испуганно взглянула на старшего брата, не решаясь сказать ему в ответ колкость.
-Что поделать, mon ami, если в нынешних краях сия личность занимает умы слишком многих? - отвечал князь Волконский, слегка поморщившись от интонаций и позы приятеля. Помилуйте, сей Александр пребывает в родном доме, а ведет себя даже перед сестрами так, словно разыгрывает на сцене роль Гамлета!
-Но прежде всего я хотел бы поздравить нашу Элен с двадцатыми именинами в ее жизни, - деланно улыбнулся Раевский. - И пожелаю ей не оставаться такой как нынче... Нет, такой же ей оставаться ни в коем случае нельзя, подобная жизнь ведет ее только к гибели.
Волконский бросил на брата виновницы торжества холодный взгляд, в котором читался вызов. Элен невольно перехватила его и удивилась — глаза ее визави резко изменили цвет, сделавшись зелеными, неумолимыми, и ей стало не по себе от такого взора.
-Объяснитесь, прошу вас, Александр Николаевич, - процедил Сергей.
-Моя сестра, князь, прекрасно понимает, что я имею в виду, - чуть побледнев лицом, произнес Раевский, выделив интонацией слово «сестра». - И, как вижу, рада моему поздравлению.
-Мне так не кажется, - Серж обратил слегка смягчившийся взор на Элен.
-Не рано ли вам, Сергей Григорьевич, решать за мою сестру, что ей нравится, а что нет? - не сдавался молодой человек.
Мария, все это время слушавшая их разговор на них с полуоткрытым ртом и широко распахнутыми глазами, посчитала нужным громко вступить в разговор, дабы отвратить неминуемую ссору:
-Ну же! Давайте лучше я вам спою или... вот, сыграю баркароллу, к вечеру нынешнему подойдет весьма? Послушайте, это же очень красиво будет! - и она начала напевать тихонько некую приятную мелодию.
Раевский не обратил внимания на младшую сестру, продолжая выжидательно глядеть на того, кого невольно задел своей интонацией.
-Вы опять слишком много на себя берете, Александр Николаевич, - произнес Серж тихо, но зная, что белокурая девушка, которую он взялся оберегать от нападок брата, слышит каждое его слово и слегка дрожит.
-Куда мне до вас-то в этой части, сиятельный князь Волконский, - с тонкой, змеиной улыбкой отвечал брат именинницы и, деланно поцеловав руку старшей сестре, удалился.
-Вы, сударь, вижу, ищете дуэли... - пробормотал ему вослед Сергей. - Но сомневаюсь, что получите ее.
-Не обращайте внимание на моего брата, - проговорила Элен. - Это его обычай, и он не имел в виду ничего дурного.
-Я знаю, что это его обычай, - пожал плечами князь. - Потому и не собираюсь требовать от него сатисфакции. Ибо он сего очень хочет.
-Ни в коем случае! - запротестовала именинница. - Стоило бы из-за чего...
-Формально, как видите, тут очень много поводов для поединка, - произнес Серж. - Начиная с того, что он в попытке вас поздравить с праздником унизил перед гостем.
-Александр меня вовсе не унизил, - возразила Элен, резко нахмурив брови. - Он хотел сказать, что в будущем мне надо быть только лучше. Вы просто его не дослушали, князь.
-Но, согласитесь, такое говорят наедине, а не в присутствии постороннего человека, - горячо возразил Серж, и потом сам спохватился — в самом деле, какое его дело? У них свои отношения, сложившиеся годами, и зачем он лезет в них? Хватит уже судить и рядить из своего личного опыта, который невольно вспомнился во всей красе: братья, лениво бросающие в его адрес «дурень» и «слабак», посмеивающаяся дворня, тот же брат, но уже старший, глядя на него надменным взором бледно-голубых глаз, говорит ему: «Вот был ты, Серж, дураком, таковым и помрешь. Безнадежный случай, эх», и все это спокойным таким тоном, без тени сожаления или гнева... Такое пожелание вполне в духе князя Николая, только тот, видать, был слишком воспитан и не столь байроничен, чтобы проговаривать это вслух, перед гостями.
-Но Александр вас не считает посторонним человеком, - продолжала, тем временем, вступаться за брата Элен.
-Вот как? - изумленно протянул Волконский.
-О вас он говорит часто и с большой почтительностью. Особенно ваши мысли, которые вы высказываете... хм... в общих дружеских беседах, - со всей искренностью продолжала барышня. На ее скулах зарозовел румянец, а голос сделался увереннее. Серж же, напротив, побледнел. Интересно, кому Раевский сливает содержание разговоров, которые ведутся в Союзе? И отчего его сестре все известно? Так он и спросил.
-У нас в семье нет секретов друг от друга, - отвечала Элен, скрестив руки на груди. - Мы не просто родственники, но и самые близкие люди, друзья, если хотите. И мой отец про вас очень много наслышан не только от братьев, но и от Катрин, от ее супруга...
«Так, значит, достопочтенного Николая Николаевича тоже можно считать членом общества de facto? Интересно, что он будет делать со всеми сведениями, которые получает?» - задумался Серж, высматривая взглядом почтенного генерала, отца семейства, который оживленно беседовал с зятем и с некоторыми другими господами, среди которых князь узнал Густава Олизара, немолодого уже поляка с удлиненными темными волосами и мелкими чертами бледного, изможденного лица. Тот писал стихи — и не только на языке своей «ойчизны», но и на более известных широкой публике наречиях — и был своим человеком в доме Раевских. «Так вот кто докладывается этим ляхам», - снова озарило Сержа. - «И вот почему они столь дерзки в обращении с нами...»
-И что же про меня говорят? - поинтересовался князь, дабы отвлечься от некстати вылезших раздумий, связанных с делами тайного общества.
-Уверяю вас, только хорошее, - улыбнулась Элен. Улыбка ей очень шла, но видно было, что ее лицо, тонкое и прозрачно-белое, к ней непривычно. И очень жаль... Несладко ей приходится в жизни.
-Это очень отрадно слышать, - откликнулся Серж, улыбнувшись ей в ответ. - Если за глаза обо мне говорят столь ж хорошо, как и в моем присутствии, значит, я действительно чего-то стою.
-Не сомневайтесь, - ласково глянула на него Элен. И этот взгляд ее, светлый, с нотками неуловимой нежности, озарил душу знакомой теплотой. «Я сейчас влюблюсь», - произнес он про себя, отведя взгляд немного в сторону. - «Только этого мне сейчас не хватало».
-А вы оставайтесь всегда такой как сейчас. Лучшего и не нужно, - произнес он, беря ее небольшую, тонкую и прохладную кисть, в свою ладонь, и поднося ее к губам. Показалось ли ему, или Элен в самом деле ощутимо вздрогнула после этого ритуального касания?..
...Он отошел к главе семейства, бурно обсуждающему предстоящие маневры с родственником и несколькими другими офицерами, большинство из которых почтительно ему внимало. Раевский был человеком еще не старым, сухощавым и прямым, но в кругу домашних своих производил впечатление почтенного pater familia. Да, ничто так не старит человека, как наличие взрослых детей. Говорил Николай Николаевич так, что его оставалось только почтенно слушать, не осмеливаясь перебивать.
-Все говорят о новой войне, да упаси нас Господь от этого! - говорил он, чеканя каждый слог. - Пусть с турками, пусть с кем иным. Недостаточно разве пролито русской крови ради интересов чуждых им государств.
-Но позвольте... - осторожно начал Орлов. - Это же защита наших единоверцев от зверств...
-Благородная цель и ужасное воплощение, - повысил голос Раевский-старший. - Вы, молодежь, тянетесь к высоким идеалам, и сие весьма похвально. Сам таковым был и сам шел воевать туда, куда государи укажут. Кажется, покрыл я себя и славой, и ранениями, живого вот места нет на теле, не побоюсь сказать, ну и наградами, разумеется, не обделен. Но вы-то, господа, как вижу, тоже пороху понюхали столь много, что его копоть в ваши жилы проникла и вас отравила. Смею даже сказать, до мозга дошла.
-Но подождите, - возразил молодой белокурый майор, которого Серж видел здесь впервые. - Сам государь, как говорят, желает этой войны, видя в ней благо для нашего Отечества.
-Государь? - иронично посмотрел на него Николай Раевский. - Конечно, государю виднее, а нам только взять под козырек и идти умирать... Конечно, мне-то что? Идти вам, да и моим сыновьям, а я только посмотрю со стороны...
Сержу, как всегда, хотелось возразить Раевскому, но он знал, что делать это бесполезно. Он знал такую категорию спорщиков, и ему было прекрасно известно, что они только и горазды перевирать слова противника и на повышенных тонах задавливать всякую робкую попытку им возразить. Раевского слушали, потому что его уважали, но за глаза его над ним несколько подсмеивались. Интересно, каков он в отношениях с домочадцами, если дети у него кто во что горазд, как говорится. Разве что Элен не такова...
-Войны не будет, господа, - проронил Серж.
-А кто это у нас архангел Гавриил с благой вестью? - словно не разглядев его, произнес громогласно Раевский. - Ах, это вы, князь Сергей! Рад вас видеть, и благодарю любезно, что зашли к нам! Неужто Петр Михайлович чего-то вам отписал?
Серж крепко пожал маленькую суховатую руку генерала и проговорил с легкой улыбкой:
-На сей счет мой beau-frere, увы, пока ничего не может знать. Он нынче в Карлсбаде, насколько я могу судить из его последнего письма.
Весть, высказанная Сержем, произвела оглушительное впечатление на всех собравшихся, которое он предвидеть не мог.
-Выжили его-таки, - тихо проговорил Орлов. - Это очень плохая весть.
-Да, архангела из вас на сей раз не получилось, - подытожил хозяин дома. - Но, надеюсь, отставка вашего родственника продлится недолго?
-Как знать? - пожал плечами Серж. - Я отписал ему, отписал еще и сестре, но ответа покамест не получил.
На ответ от Софи он и не надеялся. Та уже давно не следила за делами мужа, ибо жила с ним порознь, сохраняя перед светом и Двором, однако ж, видимость семейного благополучия. Вряд ли она что-то знала о подробностях отставки Пьера... Хотя с сестрой никогда не угадаешь — она могла выдать вполне убедительные версии причин. Главное, повнимательнее прочесть ее ответ — она часто пишет так, что читать надо между строк, причем в прямом смысле. Присыпать листы особым порошком, поднести к свету — и все, что нельзя было написать обычными чернилами, на радость не в меру любопытным почтмейстерам, становилось видно как на ладони. Этот способ шифровать переписку сестра и брат использовали в Париже, причем никто не догадался о составе симпатических чернил, которые использовала Софи.
-Если государь так разбрасывается своими верными слугами и полезнейшими для империи людьми, какое же будущее нас ждет? - произнес со вздохом Орлов.
«Вы прекрасно знаете, какое, граф», - мысленно ответил на его реплику Серж. - «Вы сами так спешили с тем, чтобы оно наступило, что нам пришлось притормозить вас на оборотах».
-А такое всегда было у него в обычае, между прочим, - подхватил Раевский. - Мы все памятуем об участи Сперанского. Да и не только его. С командованием военным такая же история получалась...
Разговор продолжился в таком ключе еще долго, и Серж, не в силах слушать разглагольствования хозяина дома, отошел от них, сразу же наткнувшись на Софью Алексеевну.
-Мой супруг бывает по-настоящему несносен, - проговорила мать семейства с тонкой улыбкой, свидетельствующей о том, что на мужа она нисколько не сердится, хоть и утверждает обратное. - Вы, князь, дали ему тему для разговоров на ближайшие вечера два, а то и три.
-Я не нарочно, мадам, - ответил Серж, присаживаясь на канапе.
Только они присели, как подбежала Мари с шалью на руках.
-Вот, maman, вы просили... Вам нынче зябко? - произнесла она, искоса поглядывая на Сержа. Он вспомнил, что она была свидетельницей его недавних пререканий с Александром Раевским. Интересно, какие выводы это юное создание сделало о нем?
-Отнеси это, пожалуйста, Элен, ей нужнее.
-А где она? - нахмурилась Мария. - Здесь ее не видать.
-Конечно, в саду, где ей еще быть, - произнесла Софья Алексеевна. - Под сиренью, где она обычно сидит. Разумеется, сидит как есть, с голыми плечами и грудь вся нараспашку!
-Позвольте, это сделаю я, - обратился внезапно Серж к Мари.
Та обратила взор на маменьку, удивившуюся внезапной просьбе князя ничуть не меньше, чем она. Мадам Раевская лишь кивнула оторопело, и Волконский без труда принял из рук девушки кашемировую синюю материю с длинными кистями.
...Он сам не понимал, почему решился на подобную дерзость. Последний раз такое с ним было еще тогда, когда нынешнее столетие только-только начиналось. Сколько шалей он перетаскал этой княжне Мари Ростовской, сколько листов нот он переворачивал во время ее бесконечных фортепианных экзерсизов, дабы только быть с ней рядом! Однако оказалось, что мил ей не он, а дерзкий Нарышкин, который смотрел на нее с крайним пренебрежением и уж конечно, не потрудился бы даже поднять ее упавшую перчатку. Из-за этой перчатки они с тем Нарышкиным и повздорили, назначив дуэль, которая не состоялась. При этом молодой граф дал торжественное обещание, что никогда на прелестнице не женится, потому как «и в самом деле не питает к ней никаких чувств». С тем, чтобы через год коварно посвататься к княжне и получить столь желанное Сержем «да». Сердце его не разбилось на тысячу осколков, как это часто бывает после первого серьезного чувства, окончившегося фиаско, но этот и последующий опыты сделали его куда более циничным. С тем, чтобы нынче, в свои 35, затянутым по уши в интриги политические, обремененным усталостью, все чаще обостряющимися хворями и запутанными делами, влюбиться так же, как влюблялся в восемнадцать. А ведь сия Элен даже и не в его вкусе... Он всегда предпочитал жарких брюнеток с огненными глазами и выразительными формами, каких так легко представить рядом с собой в постели в совместном танце страсти. Таких, как младшая Раевская, Серж никогда не замечал. Но все познается в сравнении...
Князь вышел в сад, неся на руке большую шаль, словно мантию для облачения королевы. Он не знал, что скажет нынче Элен. И что будет дальше. Одно знал — долго в себе он это чувство держать не сможет. Особенно когда вечер такой дивный, и сирень так приятно благоухает...
Шум гостиной остался за спиной, совершенно не тревожа князя. Последние лучи заката догорали за дальними холмами. Бледный месяц сверкал в лиловом небе, и уже начали стрекотать сверчки — пока робко, только примериваясь. Сад Раевских был посажен не так давно и ограничивался кустами сирени, яблонями и грушами, между которыми были насыпаны узкие дорожки. Найти Элен не составило труда — справа от себя Серж заметил простенькую, четырехугольной формы беседку, в которой она и должна была находиться — но спешить к ней не хотелось. В голове стоял звон, сердце томилось новым ожиданием. Он встал посреди дорожки, взглянул на небо, такое таинственное и обещающее невесть что. «Передам ей шаль, откланяюсь и уеду отсюда по-английски», - непонятно почему решил про себя Волконский. - «Это, право, крайне глупо. Мне не восемнадцать лет, в конце-то концов». Потом передумал: «Нет, я останусь, мы поговорим. Девице непременно хочется пообщаться с кем-либо себе подобным... Ей есть что сказать, но некому. А я ее выслушаю. А там видно будет». С сим князь свернул к беседке и сразу же, как только услышал голоса, вздохнув то ли от разочарования, то ли от облегчения. Элен сидела не одна, а со старшей сестрой, которая попеременно жаловалась то на холод, то на духоту, то на несносные мужские разговоры, то на глупую дамскую болтовню, то на комаров, то на жуткий запах сирени, от которой у нее болит голова и сейчас же вырвет... При виде Сержа Катрин натянуто улыбнулась и спросила:
-Вы пришли нас звать домой? Как это мило...
Князь сказал, обращаясь к Элен:
-Собственно, ваша мать просила передать вам это... - и протянул искомую шаль, тяготившую его руки.
Он немедленно почувствовал себя глупо, потому как девушка уже облачилась в шерстяную, красную с белым, накидку старшей сестры. Однако же это не помешало ей улыбнуться и проговорить слова благодарности. Катрин Орлова с иронией перевела взгляд с сестры на Сержа и произнесла чеканным голосом:
-Но трудились вы не зря... Мне тоже простывать вредно, в таком вот положении.
Князь покорно отдал свою ношу жене своего приятеля, и она продолжила:
-Вы присаживайтесь, мсье Серж. Насладимся этим дивным вечером, пока сии противные насекомые не выпили из нас всю кровь.
Комары и впрямь роились вокруг них, но князь этого не замечал. Он присел рядом с Элен, так, что их тела соприкасались, и старался не выдать лицом, сколь сильно это обстоятельство его нынче волновало. Девушка не отстранялась, не отодвигалась, а спокойно сидела, вставляя краткие реплики в длинный монолог сестры, состоявший почти полностью из жалоб на хозяйственные нужды и на несправедливость положения.
-Это лето обещает быть крайне знойным, а на море мы так и не выедем, - вздохнула Катрин. - У Мишеля, как всегда, дела службы, да и мне уже в августе, получается, надо никуда не отлучаться, если я, конечно, не захочу родить в карете или в чистом поле... Знаете ли вы, князь, что я появилась на свет прямо на бивуаке под Дербентом, когда воевали с персами? - обратилась она без всякого стеснения к Сержу.
-Не знал такого замечательного обстоятельства, - откликнулся он, заметив, что Элен несколько покраснела — очевидно, сестра уже замучила ее разговорами о родах. - Ваша мать — воистину героическая женщина.
-Да, я куда трусливее, - произнесла Катрин. - Мне страшно-то в своей спальне рожать, не то что за тридевять земель, где не было ни врача, ни акушера, а только граф Пален с графом Ливеном, которые стояли как оглашенные, не зная, что и делать. Роды получились трудные, что немудрено.
-Но ты была не первым ребенком у maman, любезная сестра, потому-то она и предприняла такой отчаянный шаг. Разлука с papa показалась ей невыносимой, - Элен, судя по реакции, готова была сквозь землю провалиться и уже начала бросать умоляющие взгляды на Сержа.
-Мне приходится привыкать к разлукам с Мишелем, - вздохнула графиня Орлова. - Потому как, по его словам, бригада сама себя не выучит, а за офицерами нужен глаз да глаз. Я его прекрасно понимаю, а вы, monsieur le prince, наверняка понимаете еще лучше. Однако досада от его отсутствия подчас превышает мое понимание обстоятельств его службы.
-Что же поделать? Такова наша жизнь, - пожал плечами Серж. - Наверное, поэтому я до сих пор не обзавелся избранницей. Не хочу ее огорчать своими долгими отлучками.
Катрин, яростно отмахнувшись от комаров полой шали, сощурила темные глаза и произнесла иным, более вкрадчивым голосом:
-Негоже мужчине быть одному, пусть даже он и офицер.
-Но что делать, если сей мужчина никого не встретил? - проронил князь Сергей, все более раздражаясь на собеседницу. Конечно, он знал, что во время беременности дамы несколько глупеют и часто могут обсуждать только свое положение, но Катрин — это какой-то крайний случай. И она еще считается умной дамой! Кто же тогда у них глупая?
-Что делать? - подхватила Катрин. - Не ставить крест на себе и на своем будущем, вот что я скажу. Как знать, где и как он найдет свою судьбу...
-В мои лета, Катерина Николаевна, уже не к лицу и не разуму быть фаталистом, - произнес Серж, оглядываясь на Элен. - Уже стараешься примериваться к обстоятельствам, а не отдаваться случайным порывам.
-Тут дело в нраве, а не в возрасте - внезапно заговорила младшая из сестер. - Некоторым из нас сложно и в юности следовать движениям сердца. А кто-то и до старости живет, повинуясь его велениям.
-Последние, ma soeur, называются глупцами, - отрезала Катрин. - И не дай Боже встретить подобного престарелого жить сердцем... Особенно когда от него зависит твое благополучие.
-Порывы сердца бывают благородные, - возразила сестре Элен. - И не вижу ничего дурного, когда человек повинуется им в ущерб куда более здравым и разумным, но при этом эгоистичным решениям рассудка.
-Благородство разным бывает. Для кого-то благородный порыв сердца может принести и несчастие, - повела широкими плечами Катрин. - Сколько мы знаем случаев, когда помогали дальним в ущерб ближним. А неблагодарность... Это тоже надо учесть. Кстати, князь, как вы нас-то рассудите? Кто прав?
-Я видал много различных примеров, которые подтверждают правоту вас обеих, - произнес после некоторого молчания князь Волконский. - Посему каждая из вас по-своему права. Но я до сих пор идеалист, поэтому мнение мадемуазель Элен нравится мне куда больше.
-Этого следовало ожидать, - загадочно проговорила графиня. - Но тем временем совсем темно и холодно стало... Пошлите-ка домой, да и спать уже пора.
Князь сопроводил дам до крыльца дома, но сам не спешил заходить. Захотелось закурить, чего он не делал довольно давно. Катрин Орлова, значит, volens-nolens спасла положение... Но он уверен, что и без нее с Элен ему было бы о чем поговорить. И он до сих пор ощущал ее тепло, а в голове звучал ее тихий, мелодичный голос. «Повиноваться ли порывам сердца? Как вы полагаете?» - промолвил он тихо, весьма удивив этой репликой Михаила Орлова, вышедшего на крыльцо.
-Серж, мы уезжаем, спать уже пора, - произнес он, сделав вид, что не слышал заданного Сержем самому себе вопроса. - Ты еще пока здесь останешься?
-Пока не выгонят, - усмехнулся князь. - Но, думается, до полуночи уеду. Все же здесь не Петербург — ложатся рано, встают с петухами.
-Привыкай, - сказал Мишель. - Женишься и распрощаешься с манерой отправляться в постель в тот же день, в какой нужно вставать.
Сергей привычно улыбнулся. Орлов частенько подначивал его на тему женитьбы, которая, по его мнению, должна была вот-вот случиться. Только якобы Волконский скрывал имя своей невесты, дабы всех их удивить. И никакие уверения о том, что у князя таких планов не было и нет, здесь не помогали. Пришлось подыгрывать графу, полушуточно-полусерьезно. Иногда Серж и сам уже почти верил, что дело обстоит именно так — где-то живет женщина, которая предначертана ему судьбой. Ее он толком не знает — лишь смутный образ остался от нее, размытый, подходящий по описанию слишком многим. Но уверен, что вскоре встретит, никуда от нее не денется, и после встречи все случится очень быстро. Наступит счастье на веки вечные. И вся его сумбурная, бестолковая жизнь обретет порядок и смысл.
-Ну что ж, моя избранница сама будет любить длинные вечера, - произнес Волконский.
-А если нет?
-Придется, значит, ей перенимать мои привычки.
Мишель рассмеялся своим зычным смехом.
-Вот святая простота! Обычно бывает наоборот — наш брат, сам не отдавая себе в этом отчет, начинает жить по указке супруги. Разве что чепец не носит и кушак бантиком не завязывает, хотя, говорят, есть примеры...
-Ты судишь по собственному опыту или как? - резковато спросил Серж.
Приятель, однако, не обиделся, но тему разговора поспешил все-таки сменить.
-Почему ты полагаешь, будто бы нам будут полезны поляки?
Князь лишь вздохнул. Если двоих участников Союза собрать в одном месте — а ведь тут не он один с Мишелем был, остальные тоже находились — то они не смогут не удержаться от бесед на насущные вопросы. А как же иначе? Собрания посещали не все и не регулярно — всегда кто-нибудь да отсутствовал по служебной надобности или по личной необходимости. Но в курсе хотели быть все, так или иначе. Поэтому отсутствующие постоянно переспрашивали других членов о сути собраний, о принятых на них решениях, чтобы получить сведения — ровно такие и ровно в таком количестве, в котором их ранг дозволял знать. Вот и Мишель уже три месяца как не появлялся в обществе, и Серж с Пестелем уже перестали считать его состоявшем в Союзе — особенно после того, как он покинул один вечер, громко ругаясь и назвав их всех трусами. «У меня дивизия, господа! Дивизия — понимаете вы или нет?! Я назавтра же соберу полковых командиров и скажу им — вперед на Петербург, и все возьмут под козырек, а через недельку марш-броска мои ребята будут стоять на бивуаках в Царском...», - говорил он. - «Да вы сами знаете, как оно работает! И чего мы не мычим и не телимся? Сколько это будет продолжаться?» Пестель в своей коронной манере охолодил пыл графа, ответив тихо: «Нам нужен не очередной дворцовый переворот, а революция. Вы понимаете разницу между этими понятиями, Михаил Федорович?» «А я о чем толкую?!» - взвился он. - «Вы меня за ребенка, что ли, держите, Павел Иванович?» Серж помалкивал тогда и лишь цедил белый токай из бокала. Вино из магнатских погребов, неплохой выдержки, насколько он мог оценить, не будучи большим знатоком виноделия. И помогает сохранить выдержку, которая от природы присуща ему поменее, чем этому ледяному полковнику, глядящему на добродушного графа Михаила потемневшими глазами. «Увы, Мишель», - проронил тогда он. - «Твой план, если можно его назвать таковым, покамест более всего напоминает переворот, в котором столь отличились твои дяди». Своих родственников по отцу Орловы — что Мишель, что его старший брат Алексей — стеснялись и старались лишний раз не называть. Цареубийцы, что поделаешь, хоть и поспособствовали во время оно началу славнейшего правления в истории Российской. «И они были правы!» - прогремел их младший племянник, до сей поры отличившийся в иных, куда более верноподданных делах. - «Пошли и взяли свое, а не сочиняли романы в десяти томах, как вот вы!» «Взять власть может любой авантюрист», - голос полковника Пестеля звучал еще более ледяным. - «Вот удержать ее — дело другое. За тем нам и нужны «романы», как вы изволили выразиться. Не факт, что у нас будет достаточно времени для того, чтобы обратиться к ним после того, как мы уничтожим нынешнее правительство». Слово «уничтожим» показалось решающим. Все невольно вздрогнули. Цареубийство пока никто не собирался обсуждать в открытую. Возможно, о нем никто, кроме Поля, не задумывался толком. Нынче он проговорил это слово, это сакраментальное detruire, и для Орлова оно послужило последней каплей. «Ну все, я отказываюсь с вами иметь какие-то дела! Счастливо оставаться и успехов с вашей... революцией!» - воскликнул он и хлопнул дверью так, что посуда на столе задрожала. Волконский хранил странное спокойствие, наблюдая за всей этой сценой сквозь полуопущенные ресницы. «Он донесет», - обреченно проговорили позади него. Кто из всех собравшихся — то ли тихий интендант Юшневский, то ли Бестужев-младший — Серж так и не вспомнил. Он ответил только, допивая остатки вина залпом, словно водку: «Орлов не из тех, кто доносит. Он просто больше к нам не придет. И все тут».
Так и оказалось. Орлов игнорировал собрания, но при этом по какой-то странной причине остался в курсе всех их дел и планов. О чем и не преминул заметить Волконский.
-Я прекрасно знаю, что кто старое помянет, тому глаз вон, - начал он тихо, глядя на открытое, разрумянившееся и сонное лицо собеседника. - Но скажи, откуда ты вот все это знаешь?
-Серж, рассуди сам. Ну как мне будет возможно выйти из вашего кружка? Мне, как дивизионному командиру? - усмехнулся Орлов, и князь вспомнил, каков он был тогда, в Париже... Как он тогда появился в экипаже очень кстати и сколько пуль послал неизвестному — скорее всего, филеру — признавшему Сержа в том нелепом маскараде... Парочка из них своей цели достигла, а Волконский благодаря приятелю вышел из этой переделки невредим.
-Так ты хочешь вернуться? - уточнил он.
-А я никуда и не уходил, - пожал плечами Мишель. - И по-прежнему готов ко всевозможному исходу событий. Но скажи мне про поляков — зачем ты с ними связался?
-Как зачем? Мы не в том положении, чтобы перебирать союзниками, - нахмурился Серж.
-Они потребуют независимости. Причем сразу же. И на собственных условиях. А губа у них не дура, сам понимаешь.
-Пусть требуют. Посмотрим, что им скажет на это наш черный полковник.
-Он что, теперь старше тебя? - Орлов широко распахнул серые, навыкате, глаза. - И ты всецело одобряешь то, что он говорит?
-Повторюсь, я не в том положении, чтобы выбирать, - почти отчаянно произнес князь. - А этот, по крайней мере, знает, чего хочет. В отличие от тех, питерских... Помнишь?
-А то как же. Как такое позабыть? - рассмеялся Мишель, уже готовый передразнить в голос всех членов петербургского общества, которых он видел на Киевских ежегодных контрактах. Те представляли собой толпу весьма разношерстную и, казалось, не связанную никакой единой целью, кроме самых общих - «сделать так, чтобы всем жилось лучше». Трубецкой, правда, упомянул, что желает «прекратить все беззакония и удалить от власти лиц, творящих беззаконие». На то один из Муравьевых — то ли Матвей, то ли Сергей, проговорил: «Не хотите ли вы сказать, князь, что вы желаете удалить от власти государя?» Трубецкой побледнел. Этого в планы петербургского общества явно не хватило. «Кто же еще источник всех беззаконий, сами посудите?» - начал обличающим тоном этот молодой человек, покамест князь Волконский не произнес: «Довольно, давайте обсудим возможность совместных действий».
-Да, я понимаю, что Пестель хочет слишком многого, - продолжил Волконский. - Как и я. Как, кстати, и ты, и не отрицай. Мы все здесь фигуры, а пешек нет. Так что я считаю разумным выдавать пальму первенства кому-нибудь одному по очереди.
-Но никто из нас не имеет замашек Бонапарта, - возразил Орлов. - Мы хотим взять власть для всеобщего блага, а этот — для себя одного. И поступит он с нами так же, как поступил корсиканец с теми, кто имел глупость становиться его соратниками и друзьями.
-Все так думают про Пестеля, но все это — лишь спекуляции. Озвучивание собственных страхов, - медленно произнес Волконский. По мере беседы с них обоих слетела досадливая сонливость и пропало желание разъезжаться по домам.
-Пусть так. А тебе разве ничего не страшно, Серж? - спросил Орлов, подбавив в голос ехидства. - Ты все рассчитал и предвидишь победу, не так ли? Вот я признаюсь честно — ни черта ничего не знаю, особенно после того, как ты сказал, что твой ментор в опале и хрен пойми когда он из нее выйдет... И да, ежели ты это хочешь услышать, - мне страшно. У меня жена, ребенок вот скоро будет, куча всяких домашних и прочих обстоятельств. Ежели я влипну, так по самые уши, и со мной вместе, сами того не сознавая, влипнет с дюжину-другую человек, если не более. И это я не считаю еще людей под своим командованием.
-Но при этом ты остаешься с нами и никуда не уходишь? Да еще и рисковать готов был? - спросил Серж, производя в уме нехитрые вычисления. Венчался с Катрин Раевской его приятель всего лишь год тому назад, а хлопнул дверью в феврале. Выходит, он только и узнал, что станет отцом, примерно в тех числах... И сразу же решил расставить все точки над «и», что похвально.
-Как видишь, - вздохнул Орлов. - Ежели я туда влез в первый раз, то вылезти уже никак.
-Так ты не трус. Это мне смелым быть хорошо — мне некого и нечего терять, - сказал Волконский. Не первый раз он произносил эту фразу — но нынче заметил, что проговаривает ее иначе, не так уверенно, как ранее. Хотя обстоятельства ничуть не изменились.
-Да брось, это уже больше чем частное дело меня одного, - проговорил граф. - Ежели ты намекаешь на мое семейство.
-Хочешь сказать, они тоже все знают о Союзе? - Волконский оглянулся на дверь, заметил высокий силуэт графини Орловой и заговорил тише.
-Ну как не знать — знают, - Мишель не озаботился перейти на шепот. Но, как с усмешкой заметил Волконский, его приятель поспешил погасить недокуренную трубку, слыша приближение жены.
-И что на это говорят?
-Сам можешь пойти да спросить моего тестя, - отрывисто отвечал Орлов.
-Что вы хотите спросить у papa? Он себя чувствует неважно и пошел спать! - раздался громкий голос Катрин. - И нам уже давным-давно пора последовать его примеру! Мишель, поехали уже домой. Я думала, ты давно уже приказал запрягать!
Орлов виновато поспешил за ворота, чтобы найти кучера. Прежде чем последовать за мужем, Катрин мельком глянула на Сержа и произнесла:
-Ах, это вы задержали Мишеля! Ну как всегда. Впредь постарайтесь учитывать, что он, в отличие от вас, живет не один и не располагает такой уймой свободного времени по вечерам!
Прежде чем Волконский попытался извиниться, Катрин спустилась с крыльца довольно резво для своего положения и ушла вслед за мужем.
«Пора и мне, получается», - подумал Серж с сожалением. Шальная мысль прокралась в голову — а что, если дотянуть до последнего и остаться под каким-либо предлогом здесь на ночь? Возвращаться в этот замок графа Ледоховского, мрачный и полуразрушенный, будить денщика, валиться на жесткую постель, подкладывая под голову продавленную подушку, и часами ждать, пока Морфей смилостивится над ним... С рассветом вставать, выпить холодного чаю — кофе тут и не дождаться можно — и опять проживать этот день до вечера... Наверное, так люди его положения и статуса в конце концов заводят семьи — устав от кое-как скроенного быта, вечного одиночества, холодной постели и осознания того, что дальше — лишь великое ничто, загробная жизнь или как еще называют все это?
...Когда Серж уходил, то взглянул на второй этаж, восточный флигель, в котором светилось одинокое окно. Он не знал, кто из семейства Раевских так припозднился, но почему-то показалось — именинница. Может быть, она его нынче и видит, бредущего по саду, в своей позе, скрестив руки за спиной. При этой мысли Серж, недолго думая, обернулся и махнул рукой на прощание. «Надобно иметь повод сюда приезжать почаще», - сказал он себе, усаживаясь в бричку. - «Одному, верхом, как угодно. А то так толком и не поговорили».
***
Поздний, по нынешнему сезону, обед в доме Раевских подходил к концу, и служанки уже убрали все со стола, выставив взамен блюда со сливами, вишнями и смородиной. Семейство не спешило расходиться, воспользовавшись паузой, наступившей после перемен блюд, для того, чтобы всласть наобщаться. Речь зашла сначала о погоде, не менявшейся уже который день и обещающий неурожай, затем о гостях и, в особенности, об одном из них, регулярно бывающем у них дома.
-Отмахать пятнадцать верст верхом по эдакой жаре! И ты утверждаешь, что все это для того, чтобы с тобой просто поговорить, - глаза госпожи Раевской тщательно оглядывали ее вторую дочь. Мать увидела, что та как-то порозовела и окрепла за прошедший месяц, и приступов болезни более не наблюдалось. Странно, притом что воздух стоит сухой, дождя не было две недели, и вся природа, вместе с людьми казалось, изнемогала от зноя, воцарившегося в этих краях. В полдень заканчивались все работы, люди прятались по домам, лежа в теньке, и лишь Элен куда-то сбегала со своим непременным гостем, князем Волконским, бывавшим у них раза по два на неделе. Сперва их чин по чину сопровождала Мари, не слишком довольная своей ролью дуэньи при старшей сестре, а то и брали с собой самую младшую, Соню, которой быстро наскучивала компания взрослых и она начинала баловаться. Сама Софья Алексеевна тоже несколько раз сопровождала дочь с князем на прогулках, но жару не переносила, а этой неугомонной молодежи непременно хочется прогулок именно в сей неурочный час. И цели этого общения она не понимала. Князь хочет посвататься? Так и делал бы это чин чином. У них роман? А что тогда они не встречаются вечером, например, да ему и сподручнее после службы... В общем, мать семейства Раевских в очередной раз вынуждена была признаться сама себе, что не понимала своей младшей дочери.
-Это рискованно, Олена, - рассеянно бросил отец, пролистывая за столом какие-то бюллетени, доставленные им с адъютантом. Вторую дочь он называл именно так, по-малороссийски, хотя имя, навевающее ассоциации с местными дивчинами, чернобровыми и круглолицыми, донельзя румяными и крепкими станом, не вязалось с тонкой белокурой девушкой, напоминающей создания куда более эфемерные.
-В самом деле, очень рискованно, - промолвила Катрин, дохаживающая последние дни перед тем, как удалиться в «уединение», ожидая рождения ребенка. - Увидит вас кто и слухи пойдут...
Элен покраснела. Опять ее семья все извращает! С князем они просто разговаривали. Обо всем, в том числе, и о ближних своих. И она все еще вспоминала, что же Волконский сказал насчет своей семьи: «Мои родственники — люди большого света, со всеми вытекающими из этого последствиями... Они по-своему хороши, благородны. Но такой душевности, как в вашей семье, у меня никогда не было». Потом он добавил, что с десяти лет вообще воспитывался в иезуитском пансионе, не видя отца и матери, братьев и сестру месяцами. «Вы младший ребенок в семье...», - осмелилась тогда сказать Элен. - «А младших же обычно все балуют и любят. Посмотрите хоть на нашу Софи». «Ну не знаю. Мое семейство, видно, считало меня слишком балованным изначально», - пожал плечами князь. От жары они укрывались под липой, и воздух был звонкий, наполненный густым зноем, который, казалось, никто из них не замечал. Откровенность требовала ответной откровенности, и Элен рассказала, каково это — с детства быть приговоренной к мучительной смерти. «Мне ничего не говорят и стараются сделать так, чтобы я оставалась в счастливом неведении», - произнесла она. - «Но сие еще хуже, так как мне и так понятно все». Взгляд Сержа после ее признания показался ей удивительным. В нем было ни деланного сочувствия, ни сожаления — лишь безмерная теплота и некий немой вопрос. Который она быстро уже расшифровала — но не могла дать на него правильного ответа. И вот ее семейство, которое князь третьего дня так хвалил, уже дало название их отношениям. Такое, какое Элен сама бы пока не решилась дать.
-Право слово, maman, Катрин... - проговорила девушка. - Это совсем не то, что вы подумали. Да вы и сами могли видеть.
-Мы могли видеть только то, что князь Сергей приезжает сюда не ради маменьки или Мари. И даже не ради papa, - усмехнулась ее старшая сестра.
Мари, присутствующая здесь же, вопреки собственному обыкновению, только отмалчивалась.
-Ну почему же, - сказал генерал Раевский. - Мы с ним тоже имеем различные содержательные беседы... Но я не полагаю, будто без моих прекрасных дам я был бы кому интересен. Мне тут, кстати, наш Александр пишет...
-Он-таки смог остаться при Воронцове? - подхватила его жена. - Я прямо-таки благодарю Господа за это.
-Рано благодаришь. Воронцов не дурак, - парировал Николай Николаевич. - Я так думаю, он только и ждет, чтобы найти повод вытурить Сашу из своих владений. Прямо скажем, есть за что.
Мари деланно вздохнула и переглянулась с Элен. Обе они знали — обсуждать дела старшего брата родители могут до бесконечности.
-И поездку в Крым, увы, себе не позволим, - вздохнула Катрин. - Хотя я бы поговорила с Мишелем, может быть, он чем-то помог бы... Хотя бы для Элен.
Девушка, услышав свое имя, тревожно посмотрела на старшую сестру. Та улыбнулась и произнесла:
-Ах да, нынче, как я погляжу, тебе куда-то уезжать не с руки. Но, может быть, твой князь выпросит отпуск?
-Катя! Зачем ты Аленку-то так смущаешь? - вмешался отец. - Вот же ж... И сосватала их, и поженила. А может быть, он вообще ради Маши приезжает.
Настал черед и третьей сестре краснеть. Та, вынужденная сопровождать Элен во время этих полуденных прогулок, обзавелась плотным бронзовым загаром, делающим ее похожей на цыганку, за что получала упреки как маменьки, так и Катрин, поэтому и румянец был на ее щеках мало заметен. Но отец его приметил, что и говорить.
-Papa! - бросила она с неподражаемо-жалостливой интонацией, вызвав добродушный смех генерала. Третья дочь, походившая на него лицом, могла бы считаться его любимицей. И ему совершенно не нравилось, что на нее постоянно смотрит этот поляк, как его то бишь, Олизар. Беда с сей шляхтой — сами все титулованные, с пышными гербами, а за душой ни гроша. У этого, если быть точным — еще и довесок в виде ребятишек мал мала меньше, оставшихся от рано умершей супруги, и уймы долгов. Какому родителю захочется, чтобы его дочь была нянькой чужим детям, да еще и жила в нищете, правда, числясь графиней? Генерал Раевский знал, что сам предложить может мало — богатство постепенно улетучилось, детей много, имение расстроенно и вконец запутано. Хорошо, что Катерина сделала неплохую партию — вцепилась в генерала Михаила Орлова со всей присущей ей решительностью и с радостью поволокла его под венец. Остальные же... Элен неизлечимо больна — и какому мужу нужна жена, которая не переживет беременности и отправится на кладбище через несколько месяцев после свадьбы? Лучше ей остаться при родителях, она и сама сие сознает... Поэтому, в отличие от жены, Николай Николаевич не видел в общении Элен и Волконского ничего криминального. Тем более последний — в батюшку своего, не иначе — совершенный оригинал и, скорее всего, не питает ничего дурного ко второй дочери. Вот Мари Раевский не хотел просто так отдавать абы за кого. Она умница, талантлива и обаятельна, пусть и слишком чернява, чтобы назваться истинной красавицей. Такая себе найдет партию и получше этого пиита-шляхтича...
-А почему бы и нет?
-Он же старый! - выпалила Мари, вогнав в смущение и Элен, и всех остальных.
-Старый? Тогда я, извини уж, древняя развалина, антик, - развеселился Раевский. - А князь меня на целое поколение моложе. Он твоего брата всего-то на четыре года старше. Так что, Маша, берегись...
Никто, казалось, не замечал, что Элен от волнения сжимает в ладони кольцо от салфетки так, что костяшки ее тонких пальцев сделались совсем белыми. И что лицо ее носит мертвенное, тяжелое выражение.
-Перестань, - строго произнесла Софья Алексеевна. - Нечего смущать барышень. Ты лучше этого князя посмущай в следующий раз, как явится. И спроси, что это он у нас забыл. Пусть более четко обозначает свои намерения. И, повторяю, Элен — не позволяй себе лишнего!
-Вы превратного мнения о благородстве человека, которого вы даже и не знаете, - выпалила девушка, вставая из-за стола. Лицо ее пошло красными пятнами, знакомое чувство стеснения поселилось в груди — впервые за полтора месяца.
-Тише, не горячись, - откликнулась мать. - Я не имела в виду ничего дурного... Я всем так говорила, и Катрин — пусть она подтвердит.
-Подтверждаю, - кивнула истомленная жарой и обильным обедом графиня Орлова. - Только я особо повода не давала.
Софья Алексеевна бросила строгий взгляд на старшую дочь, в которой слишком хорошо узнавала саму себя. Несмотря на сходство нравов и внешности, Катрин и ее матушка не слишком ладили между собой — как это часто бывает у тех, кто одинаково реагирует на одни и те же вещи.
-Так и Элен не дает, - вступилась Мари. - Я свидетельница.
Но было поздно. Элен вышла из-за стола, проследовав к себе и не обращая внимание на оживленные голоса, призывающие ее остаться. «Хорошо, здесь нет Александра», - произнесла она. - «Но плохо, что Николя уехал на учения. Он бы за меня вступился непременно». Своего второго брата барышня любила, сформировав с ним с детства нечто вроде особой дружеской связи. Слишком похожие у них были характеры и увлечения. И оба некомфортно чувствовали в окружении семейства, которое князь Серж давеча назвал «гостеприимным» и «добродушным». Только Николай был офицер, отличался отменным здоровьем и под предлогом службы мог не являться домой месяцами. У Элен выхода не было. Надо в следующий раз рассказать об этом Волконскому... У него, кажется, тоже особая дружба со старшей сестрой, та его и выручала в опасных ситуациях, и заступалась за него перед старшими братьями... Он поймет, должен понять.
Придя к себе в комнату, Элен задернула шторы и прилегла на кушетку. Приступ так и не случился — что к лучшему, еще бы не хватало всей этой суеты вокруг нее. Дышать стало полегче, как только она оторвалась от своих родственников. «Мужчина может уехать», - подумала она. - «Вот как Серж уехал от всех... Как уехал Николя. Наша же сестра — только замуж. Но мне можно на сие не рассчитывать. Ибо в браке все ждут наследника — а кого я могу родить?»
Элен вообще не примеривала на себя состояние, в коем пребывала нынче Катрин. Мать не делала тайны из деторождения ни для кого из своих дочерей, поэтому она знала отлично, что может привести к беременности, каковы ее первые признаки и даже что именно надо делать, дабы избежать ее в неурочное время. Однако Элен понимала, что эти знания ей скорее всего не пригодятся. Но правда ли это так?
Она снова вспомнила о князе. О том, что не сказала ему — он ей снится. Каждый день, в каких-то отчаянных ситуациях, и на рассвете она слышит его голос, видит, как он наклоняется к ней и смотрит внимательно в лицо. А глаза у него удивительные — светлые, серо-голубые, нынче особенно выделяющиеся на покрытом золотистым загаром лице, обрамленные по-девичьи длинными, загнутыми вверх ресницами, - и когда он так смотрит на нее, то кажется совсем юношей... И хочется к нему поближе прижаться, и зарыться лицом в его темно-русые волосы, выгоревшие на солнце, и сказать одно: что хочет остаться с ним так всегда и никуда его не пускать по той дороге, которая ведет за пятнадцать или даже двадцать пять верст к Лазенкам, имению Ледоховских, где он и остановился. Нынче, сказывал, по нынешней жаре ночует в беседке, «в милой компании сов и летучих мышей»... А мог бы и у них как-нибудь заночевать, хоть даже на веранде... Припоздниться и заночевать, почему бы и нет. Из раздумий ее вывел голос Катрин.
-Ты как, Элен, с тобой все хорошо?
-А с тобой? - откликнулась девушка.
-Я первая спросила.
-Приступа нет, только вот слабость осталась, - произнесла Элен.
Катрин села рядом с ней.
-А на самом деле, мне и впрямь интересно, что происходит между тобой и Волконским.
Элен слегка улыбнулась.
-Все в рамках пристойности, можешь так и заверить маменьку...
-Да причем тут маменька? Я охотно верю в то, что вы даже и не целовались, - ответила Катрин, тяжело откидываясь на спинку кресла — спина ее мучила постоянно вот уже второй месяц. - Но ведь ваши прогулки должны к чему-то вести. Это она и имела в виду. И меня сие тоже интересует.
-Возможно, и должны, - пожала плечами Элен. - Но об этом пока рано говорить.
-Князь — человек чести, по крайней мере, мы его таковым знаем. И он понимает, что рано или поздно он должен что-либо предпринять, - продолжила графиня Орлова, не обращая внимания на реплику сестры. - Но я бы на твоем месте не надеялась на то, что он сделает тебе предложение.
Младшая из барышень вздрогнула, словно услыхала резкий окрик. Тонкие плечи ее опустились беспомощно, как будто бы на них свалился тяжкий груз.
-Предложение? - повторила она медленно и тихо. - Зачем это?
-Ты совсем не от мира сего, ma chere! - резко высказалась Екатерина. - Когда неженатый мужчина общается с барышней твоего возраста, то он это делает не для одной только приятности. Ему от нее нужны вполне известные вещи. То есть, он хочет посвататься, или же...
Она не докончила фразу. Элен ее резко перебила:
-Не знаю, что вы с маменькой себе вообразили. Вам прекрасно известно, что замуж я не пойду никогда. И даже ежели кто и посватается, papa ему откажет.
-Это мне известно, конечно, - усмехнулась Екатерина. - Но согласна ли ты с таким решением?
-Не за меня его приняли, - вздохнула Элен. - Но с течением времени я все более убеждаюсь в том, что оно было верным. Нет ничего страшного в участи старой девы. Тем более, такая жизнь у меня продлится недолго. Любовь — не моя отрада.
-Мне кажется, князь Сергей имеет на этот счет совершенно иное мнение, - хитро посмотрела на нее Екатерина Орлова.
-Возможно, - пожала плечами ее младшая сестра. - Но мне он его не высказывал.
-Значит, скоро выскажет, - лицо графини украсилось широкой улыбкой. Элен в который раз подумала, что счастлива была бы обменяться внешностью с ней. И почему судьбе было угодно сделать ее бледной немочью, а всех остальных, как на подбор, яркими и ослепительно-красивыми? Ее замечают, ибо она составляет контраст со всеми остальными, и вряд ли князь смотрит на нее именно так... А ей бы хотелось иного. Очень хотелось.
-Но почему же ты сказала, что предложения он мне не сделает? - спросила она у сестры. - Ведь это самая естественная вещь, какая только может произойти.
-В деле брака соображения разума всегда преобладают над порывами сердца, - начала Катрин. - Вот смотри. Князь уже не молод. Ему тридцать шесть будет. Зачем в такие лета жениться, ежели не успел это сделать ранее? Только для одной цели. Чтобы жена побыстрее произвела на свет наследников рода и состояния...
-Я поняла. Я слишком больная для него, - перебила ее Элен.
-Может быть, - улыбнулась графиня. - Вполне вероятно, он этого не ведает, тем более что нынче ты выглядишь куда как лучше, чем раньше. Даже и не подумаешь, что зимой мы имели все поводы тревожиться за твою жизнь. Право, если эта... хм, дружба оказывает на тебя столь целительное воздействие, я бы на месте маменьки была бы куда снисходительнее... И разрешала бы заходить с твоим другом куда дальше, нежели ты ему позволяешь.
Вся эта тирада была произнесена с такой интонацией, что Элен залилась краской стыда — но не за себя, а за свою собеседницу, произносившую такие откровенные и вульгарные вещи. Катрин заметила смущение сестренки и быстро проговорила, подойдя к ней и приобняв, подивившись еще раз ее стройности, граничащей с хрупкостью и даже позавидовав слегка — она уже распрощалась с мыслью о том, что когда-то влезет в наряды, которые носила в свои семнадцать лет, а эта... Правильно, с чахоткой особо не растолстеешь, да и роды младшей сестре не грозят. Ежели только Волконский не окажется совсем уж отчаянным повесой, а Элен не одуреет от влюбленности в него. А пусть бы даже и так...
-Прости меня, голова совсем не работает, - со смешком проговорила Катрин. - Я не хотела ничего дурного сказать, обычные такие разговоры. Когда за мной ухаживал Мишель, маменька мне и не такое заявляла в открытую. Ты помнишь, верно, какие скандалы были?
О, Элен помнила. Хотя и не понимала тогда, почему маменьке не нравится эта партия. Катрин хлопала дверьми, кидалась зеркалами, кричала на горничных девушек — невольных свидетельниц ссор Раевской-старшей и Раевской-младшей, сбегала на длительные прогулки, отцу и брату приходилось ее искать по всей округе, но дело более-менее поправилось к помолвке и венчанию. Нет, Элен так не может. Да и не видит тогда повода... Но почему-то хотелось, чтобы стыдные предположения старшей сестры оказались верными.
В комнату зашла Мари и с порога выпалила:
-Что вы тут секретничаете?
-Мелким знать об этом необязательно, - сказала Катрин. - Нос покамест не дорос.
-Ну и не говорите. Мне и так понятно, о чем. Точнее, о ком, - младшая из девушек усмехнулась, сложив на груди смуглые руки.
-Ежели тебе все известно, Мари, так скажи, что ты думаешь по поводу предмета нашей беседы? - спросила с легкой иронией в голосе Элен, уже заранее зная, в каком духе ответит сестренка.
-Я уже за столом говорила и повторю. Он какой-то старый, - выпалила девушка.
-А господин Пушкин, значит, юн? - спросила Катрин, подняв черную бровь. - А уж граф Олизар так вообще отрок, получается?
-Они — дело другое! - выпалила Мари, покрывшись темным румянцем. - Служители муз, сочинители, вдохновенные высшими силами. А вот князь Сергей...
-Кто тебе сказал, будто он не сочинитель? - не убирая из голоса иронию, спросила Элен. - Может быть, он просто не похваляется своими сочинениями на публике?
-Кому как не тебе, это знать, сестрица, - подпустила шпильку Катрин. - Так что придется нам и, в особенности, Мари поверить тебе на слово.
Младшая из сестер продолжила настаивать на своем:
-И все же он мне не нравится, пусть даже если окажется, что он пишет лучше господина Пушкина, в чем я сильно сомневаюсь!
-Полно обсуждать человека за его спиной, - примиряюще сказала Элен. - Лучше расскажи нам, какие ноты ты заказала в Киеве?
Мария обрадовалась, что ей можно обсудить интересные ей темы и вдалась в описание музыки. Потом разговор сменился на вечный дамский разговор о модах - «нынче талию будут носить еще ниже, не всякой фигуре сие польстит, а уж эти рукава фонариками...», на итальянский язык, который быстро освоила Мария, обожающая все, что связано с этой страной и мечтающая побывать в Риме или Неаполе, на дела их знакомых дам и барышень... Далее Катрин поехала к себе домой, не преминув заметить, что скорее всего до самых родов ее и не увидят, но пригласив всех к ней, и потекла обычная жизнь. Уже лежа в постелях, Элен и Мари снова разговорились, как частенько у них водилось с детства — пока не слышит нянька или гувернантка, которые строго пресекали подобную «болтовню перед сном», и младшая из сестер спросила:
-В самом деле, Элен, если князь тебе вдруг сделает предложение — ты его примешь?
Элен долго не отвечала, и Марии показалось, будто бы она заснула. Охваченная досадой, она перевернулась на другой бок и только смежила веки, как услыхала ответ своей сестры:
-Знаешь, Мари, да. Я готова стать его женой, ежели он того захочет.
Сказано это было тоном решительным и несколько обреченным, так что младшая сестра даже и не подумала язвить по этому поводу. Она лишь промолвила:
-Хорошо, ежели так будет. А я бы тебе платье помогла выбрать. Лучше, чем у Катрин было. Все понимаю, но венчаться в старом маменькином, пусть и перекроенным на нынешний лад — это какое-то убожество. Кстати, правду ли говорят, будто князь Сергей еще богаче Орловых? И что у него очень знатные родственники при Дворе?
-Не знаю, право, - меланхолично откликнулась Элен. - Знаю, что родственники сии есть, он не делает из этого тайну, но я не уверена, что он с ними близок. По поводу же богатства... Я не считала.
-О, не беспокойся. За тебя деньги и земли князя посчитает papa. Если уже не посчитал, конечно, - с некоей горечью в голосе откликнулась Мари. Элен вспомнила неудачное сватовство графа Олизара, которое отец обсуждал с ней, бросая реплики и не дожидаясь ее ответа: «Что этот нищий поляк захотел, интересно?», «Всегда этих потрепанных жизнью панов тянет на все красивое и чистое, а вот накося выкуси, не получишь ты ничего?», «И чем этот l'imbecile собрался кормить мою дочь? Баснями?» Элен молча слушала гнев родителя и подмечала одно — при всех претензиях к Густаву Олизару он не упомянул одного, очевидного — что младшую через старшую не сватают. Она приговорена, отец это знает. И сей поляк, искренне влюбленный в адресатку своих поэтических посланий, тоже знает. Не такой уж оторванный от жизни, каким хочет казаться — слушает же, что люди говорят, и мотает себе на ус. Не то, чтобы Элен как-то завидовала Мари или ей как-то нравился вот этот несостоявшийся жених — но сам факт того, что ее уже не учитывают, считают мертвой, очень ее задел. Поэтому нынешние упреки маменьки и Катерины могли восприниматься и в ее пользу.
-Papa скажет ему, что я больна и помру скоро, - вздохнула Элен. - Ты же сама знаешь...
-Полно, только слепой не мог не заметить, что твое здоровье пошло на поправку, - пожала плечами Мари. Она искренне сочувствовала старшей сестре с первых дней, когда ту подкосил недуг — кажется, после кори, перенесенной в слишком позднем возрасте; известно же, что детскими болезнями лучше и болеть в детстве, у взрослых они протекают почему-то куда более бурно и опасно. Переживала за нее, молилась втайне, когда Элен настигал приступ болезни, помогала матери и служанкам, подавая лекарства и ставя компрессы на грудь. Сама Мари болела редко и легко, как и все в их семействе, кроме ее второй сестры.
-Я очень надеюсь, что это надолго, - сказала Элен.
-Дай-то Бог, - Мари зевнула и потянулась. - Было бы неплохо поспать, а то приедет твой князь и застанет тебя еще почивающей...
-Он еще пока не мой, а свой собственный, - возразила Элен, которой спать не хотелось совсем.
-«Пока», - подхватила ее младшая сестра. - И я желаю, чтобы это «пока» длилось недолго.
-Перестань, - притворно произнесла Элен.
Девушки замолкли, и вскоре из соседней кровати послышалось ровное дыхание младшей сестры. Элен тихо, чтобы ее не разбудить, встала на цыпочках и прокралась к окну. В небе царила начавшая уже убывать Луна, заливающая своим светом подъездную аллею, стройные силуэты пирамидальных тополей, колышимые легким ветром... Было по-особенному тихо и звездно, как бывает в августе. Девушке захотелось встать на подоконник открытого окна, почувствовать под собой высоту — как чувствуешь глубину, заплывая в реке туда, где уже не можешь встать ногами на дно. Чувствовалось чье-то незримое присутствие, и Элен подумала — вот в таком-то состоянии стихи и пишутся. Или музыка льется из души. Хотелось вознести неслышную молитву Тому, кто даровал человеку способность творить — и летать душой — и любить. Но молиться заученными с младенчества словами не соответствовало случаю. «Господи, сделай меня счастливой», - произнесла она. - «И сделай так, чтобы я была с ним... Ты сам знаешь, с кем».
***
Серж проснулся, как водится, в три часа ночи, когда совы начали свой привычный концерт в парке усадьбы Ледоховских. Снилась какая-то дрянь, и два желтых светящихся глаза, уставившихся прямо на него смело и дерзко, показались поначалу частью этого неприятного сновидения, в котором от него что-то требовали, давили, заставляли объясняться — то ли аббат Соланж, учитель общественного закона и математики, непонятно откуда взявшийся нынче в его голове, то ли князь Петр, его шурин, то ли даже и государь, гладкий лоб которого бороздили морщины небывалого гнева. Потом, очнувшись, он увидел, что взгляд — смелый и немигающий — принадлежит взьерошенной сове, усевшейся на краю беседки. Вот птички — не боятся его совсем, столько их расплодилось. Или, скорее, за своего принимают, раз он уже которую ночь проводит в месте их гнездования.
-Кыш, - вяло проговорил Серж, махнув рукой в сторону крылатой гостьи. Птица пересела подальше, но не сводила с него любопытствующего желтого взгляда. Отчего-то вспомнились байки про ведьм и русалок, которыми его подчивала старуха нянька — очень давно, в той жизни, в которой были скрипучие лестницы, лучины и копоть от свечей, вьюга, требовательно стучавшая ставнями окон, и алые всполохи лампад. Ведьмы, мол, в сов да ворон превращаются, а еще в кошек черных с желтыми как плошки глазами... Он вырос и убедился, что ведьмами чаще бывают лощеные светские дамы, сами ни в кого не превращающиеся, в отличие от их поклонников, моментально становящихся ослами в их присутствии. Да и маменька вскоре выговорила этой няньке: «Ты что, он же в офицеры пойдет, а ты ему всякой чушью голову забиваешь? Чего ради-то, дура старая!» Маменька с дворовыми не церемонилась. А те ее обожали, считая барыней толковой и доброй. Но известно — всякое, что говорится тебе в детском возрасте, почему-то западает в память. И вот эта сова...
-Тебе что надо? - протянул он руку к птице.
Потом разглядел — в клюве сова держит что-то блестящее. Кольцо, что ли? Или еще какую драгоценность? Или ему вообще все это снится либо чудится в бреду? Говорили же, что с его грудью спать на свежем воздухе, пусть даже летом означало совершать медленное самоубийство. Предупреждениям князь не внимал, тем более, они последствий покамест не имели. Зато хоть выспаться можно — не ворочаться же с бока на бок в душной и тесной спальне, под противное гудение комаров, то скидывая с себя простыню, то кутаясь в нее? Итак, если сова — часть сна, то и вести себя надо как во сне...
-Оставь что взяла, - приказал он своей гостье. - Я сам взгляну.
Словно подчиняясь ее приказу, птица расправила крылья и неслышно улетела, как в воздухе растаяла. От нее осталась только эта блестящая штука...
Сергей встал, приблизившись к борту беседки. То было кольцо — гладкое, серебряное с чернью, с каким-то блестящим желтым камешком. Дамское, судя по размеру. И старинное — сейчас таких и не носят, а вот на портретах старых мастеров, если приглядеться, можно такие найти. Чье же оно? Кто хозяйка?
Серж прихватил кольцо и сунул себе под подушку. Завтра разберется. Может, у хозяина пропало. Право же, он не думал, что эти олицетворения богини Афины столь падки на блестящее, прямо как вороны... Или же? Что-то во всем этом было загадочное и непонятное, как из нянькиных давних сказок. Но вовсе не страшное, в отличие от их сюжетов.
«Завтра я расскажу Элен об этом чуде чудном», - подумал он, глядя на звездное небо, открывающееся сверху, сквозь ажурный потолок беседки. Прямо над его головой сверкал своим бесконечным ожерельем Орион. Луна уже заходила за кромку дубов и ясеней, в том месте, где обширный панский парк превращается в лес.
...Заснуть обратно, как всегда, не удалось. Осталось коротать время до рассвета, запахивая на себе поплотнее сюртук, и гонять в голове неотлучные мысли. Чему Серж и предался, за неимением лучшего занятия.
Странно, но последнее время — с тех пор, как он начал общаться с Элен Раевской — князь все менее думал о делах Союза. Пора было давно признать, что дела там потихоньку выходят из-под его контроля, и неровен час, вся конструкция рухнет. Но что самое страшное может случиться? Их всех арестуют? Кого разжалуют, кого вышлют на Кавказ или еще в какие-либо места отдаленные и опасные, без права отличиться и вернуть себе чин... Других последствий Серж пока не видел. И для себя он сию участь считал вполне вероятной. Нашли чем напугать, право слово. Война — его участь, единственный род занятий. Лишат чинов? Честолюбие с годами постепенно погасало в нем. Прежде хотелось быть замеченным государем, а блеск наград кружил голову почище влюбленности. Нынче все не то чтобы иначе... Как там у Экклезиаста? Вечный Экклезиаст, вечные стоики, римские императоры, удалявшиеся в провинцию сажать капусту и предаваться пасторальным радостям. Полно, да было ли все это, или же сказка одна, в утешение тех, кто оказался выкинут на обочину жизни? Серж в жизни своей не видел безмятяжных анахоретов. Даже тот, святой старец Серафим, к которому они с братом Николаем ездили в прошлом году, таковым не оказался. Пусть и в пустоши обретается, и акридами, или чем там питается, со зверями лесными беседует, как святой Франциск у католиков. Только глянул на князя и сразу же - «Уходи, не приму тебя». И в сим категорическим отказом общаться сей отшельник напомнил Сержу другую, совершенно не православную особу — мадемуазель Ленорман, гадалку, необычайно точно предсказывающую за приличную плату события жизни. Смеха ради князь поехал к ней, в ее мрачное логово на rue de Malerbe, и хозяйка, хмурая брюнетка, оглядев своего визитера и не обратив внимания на протянутый им кошель, туго набитый золотыми империалами, проговорила: «Уходите. Вас я не приму. И не смейте возвращаться». Что все эти прорицатели видели в нем? Вопрос вечно висел в воздухе.
...Серафим тогда принял князя Николая. Тот вышел от него удрученный, но при этом какой-то просветленный. «Он мне все грехи отпустил», - кратко проговорил он, не глядя на младшего брата. - «Даже те, которые отказывались отпускать...» «Но отчего же не пустил меня? Может, мне тоже необходимо отпущение грехов, а то так и буду ходить грешником. А сие есть не хорошо», - попробовал пошутить Серж, дабы разбавить атмосферу пафоса, воцарившуюся между ними и столь не идущую к скромному среднерусскому пейзажу, тряской дороге, ругани кучера и роящейся вокруг конских крупов мошкаре. «Почему не пустил? Я ж тоже спросил, еще и напомнил, что ты издалека приехал и специально к нему. Вместо ответа подвел меня старец к колодцу, значит», - медленно, подбирая слова, произнес Николай Репнин-Волконский. - «А там вода мутная, словно там буря, и песка кто подсыпал... Ну и говорит мне: «Гляди-ка - вот что твой брат с Русью хочет сделать. Но ничего у него не выйдет, благодарение Господу». Тут Серафим и кинулся на колени молиться».
Николай тогда ничего не сказал, хотя и мог догадаться — не дурак же. Но так уж повелось, что до сих пор воспринимал он Сержа как странноватого и «блаженненького» младшего брата, чьи занятия он никогда не понимал. А святые старцы — на то и святые старцы, чтобы говорить мудрено и непонятно для простого мирянина. Князь Сергей же сразу понял — Серафим знал об обществе и его роли в нем. О том, что на деле Волконский-младший держит бразды правления Союза, не знают даже доносители, и вездесущий де-Витт, профессиональный шпион, сразу же почуявший крамолу во Второй Армии, об этом догадывается лишь смутно. Отшельник, выходит, был не так уж чужд делам мирским... Правильно, если к нему ездит весь свет, не исключая и князя Петра, ментора Сергея, и даже сам государь побывал — и, верно, оба делились сомнениями и заботами с сим старцем, в порядке исповеди или душеспасительной беседы. Неудивительно, что Серафиму не хотелось говорить с младшим из князей, дабы себя и других не компроментировать. Только интересно, что он с водой-то делал? Небось, порошок какой насыпал, чтобы вода забурлила, а князь Николай остолбенел и лишних вопросов не задавал. Ну и намекнул эдак прозрачно брату о том, чем Сергей нынче занимался.
Не то, чтобы Серж в чудеса не верил... Вот, одно полчаса назад случилось, в облике ночной птицы, подарившей ему диковинный перстень. Но в случае со святым отцом он подозревал некий подвох, ловкость рук, выдаваемую за необъяснимое явление природы. Ровно такую же, какой пользовалась прославленная на весь Париж Marie Noire, та самая девица Ленорман, со своими цыганскими картами, по которым она якобы читала судьбы визитеров. Как там? «Что наверху, то и внизу», как писано в каких-то алхимических трактатах. И фраза применима была ко всему подряд. Серж ее недавно переиначил: «Изменения произойдут сверху и коснутся низа. И не дай Боже, чтобы было наоборот...»
Вот снова всплывает эта тема... А не должна. У Раевских он забывает об этих делах. Его ждет белокурая девушка с яркими синими глазами, всегда в сопровождении сестры — либо Софи, совсем девчонки, либо вот той, юной пламенной Мари. Но сестры всегда находят какой-то предлог оставить их наедине.
Странно, но Серж не думал даже переступать с Элен определенную черту, несмотря на то, что к этому все и шло. Не то чтобы он щадил девицу и снисходил до ее наивности. Элен Раевская была вовсе не наивной. В этом семействе все обладали здравым цинизмом, наиболее сосредоточенном в старшем сыне, сделавшем из этого отрицательного качества свой конек. И вторая дочь исключением не являлась, хоть и была особенной. Как она давеча говорила о своей неминуемой смерти? Здраво и без надрыва. «Я обречена и знаю об этом уже очень давно», - так и сказала. При этом Элен не стремилась надавить на жалость и особо больной не выглядела. Менее всего ей хотелось, чтобы Серж снисходил к ее состоянию и обращался с ней как с хрустальной вазой — это тоже было сказано, в ответ на его высказанные вслух сомнения по поводу дальности прогулок по столь жаркой погоде. «Если вам, Сергей Григорьевич, не очень хорошо, то мы можем вернуться домой... Я прикажу принести вам что-нибудь попить холодного», - любезно откликнулась Элен, и глаза ее смеялись. С этого момента Серж понял, что навязчивую заботу девушка не потерпит — очевидно, с детства уже наелась ею хуже горькой редьки — и более не спрашивал о ее здоровье, даже в рамках светской любезности.
С Элен было приятно находиться рядом. Ее присутствие даровало необычайное спокойствие его душе, но не возбуждало в нем никаких лишних желаний. Девушка была красива по всем параметрам, а черты ее лица были куда более правильны, чем у сестер и матери, но ее красота была скорее живописной, чем чувственной. По крайней мере, для него.
«А, может быть, все и должно быть так, как оно идет у нас нынче?» - спросил князь себя. - «И это есть любовь? Когда с человеком просто хорошо находиться... Без всех этих страстей, вожделений и кровавых драм, какие так любят нынешние писатели. Может, в этом кроется и секрет счастья супружеского... Да и не только супружеского — человеческого».
А еще от нее нисходит тепло. И в переносном, и даже, казалось, в буквальном смысле. Потому-то ее и не хочется покидать. В жизни Сержа тепла долгое время не хватало. Появлялись отблески огня, чтобы погаснуть и заставить его, горько усмехнувшись, решить, будто бы сей огонь был иллюзией, будто бы князь в очередной раз выдал желаемое за действительное... Отсутствие тепла приходилось возмещать бурной деятельностью, какими-то случайными — ни уму, ни сердцу — связями, что дружескими, что любовными, заполнением собственной головы чужими мыслями, а сердца — чужими, ему на самом деле не принадлежащими чувствами. И только длинными зимними вечерами наваливалась на Сержа тоска неизмеримая, не давая воздуху покинуть грудь, и он ощущал, что вокруг холод и мрак, смыкающиеся вокруг него плотным, неразрывным кольцом. Страхи детства снова приходили к нему, вместе с воспоминаниями о случившихся и неслучившихся смертях, лицами тех, кто переступил навеки черту жизни... Круг друзей, объятья случайной любовницы, успокоительная мудрость Марка Аврелия — все катилось ко всем чертям при одном только воспоминании об этом ощущении полной пустоты и бессмысленности. Бессмысленна и сама тоска — все же хорошо, все живы и более-менее здоровы, жизнь течет своим чередом и не обещает больших драм. Но осознание бессмысленности чувства только усугубляло его тяжесть.
Сперва князь списывал причины столь странного уныния на погоду, скуку и однообразие провинциальной жизни, на смутное будущее, да даже и на застарелый ревматизм, разыгрывающийся у него перед сырой и теплой погодой. Но приступы вскоре перестали зависеть и от его физического состояния, и от внешних обстоятельств. Однако вот что удивительно — с той поры, когда Серж подружился с Элен Раевской и стал чаще бывать в их имении, тоска его более не посещала. Как будто эта девушка держала в руках ключи, запирающие концентрированную тьму на замок всякий раз, когда он ее видит и даже вспоминает. Вот как сейчас... В прошлом году, когда Серж узнал о смерти своего отца (по крайней мере, того, кого привык звать отцом, какие бы сенсационные обстоятельства не выяснялись) — а стояла ровно такая же жаркая и пыльная погода — то впал в долгое уныние, которое заметил даже его старший брат, по отцу не особо печалившийся. «В самом деле, Serge, старик давно болел, а тут, выходит, отмучился. Радоваться надо и молиться хорошенько», - так сказал Николай, и у Сержа не хватило сил ответить ему на эту реплику по достоинству. Он еще пуще расплакался, брат пожал плечами, и его супруга осталась утешать впавшего в печаль родственника.
Вчера они о том же самом говорили с Элен. Князь в первый раз был столь откровенен в разговорах о своей семье.
«Конечно, это только естественно, когда родители уходят раньше нас. Слышал, куда печальнее обстоит дело, когда все наоборот. Но от этой мысли легче не становится, знаете ли», - со вздохом произнес он, глядя вдаль, на безмятежный горизонт блекло-голубого, словно бы выцветшего от зноя неба.
«Я где-то прочла, что люди оплакивают смерть родителей, потому что после этого становятся совсем взрослые», - тихо откликнулась Элен. В устах любой другой эта реплика прозвучала бы бестактно. Но сказана она была с искренним сочувствием к его горю. Мадемуазель Раевская не переводила разговор на себя — этим грешат слишком многие, думая, что таким образом помогают отвлечь собеседника от его горя и показать, будто бы он не один перенес подобное. Она всегда внимательно выслушивала и добавляла к сказанному свои замечания. Весьма интересные — как вот это.
«Надо же», - проговорил Серж в тон ей. - «Я никогда не думал в таком ключе... Но, пожалуй, тот, кто написал такие строки, прав. Однако мне детство оплакивать никогда не хотелось. Да и отец мой присутствовал в нем очень слабо... Дела службы, сами понимаете, да еще и назначение губернатором в Оренбург, куда моя матушка, разумеется, сама бы не поехала и нас бы не повезла».
Далее он почему-то начал рассказывать о том, каким человеком был его отец, как относился к нему («О нет, он не был строг с детьми никогда... Один раз дал пощечину брату и потом на коленях стоял на пороге его комнаты, представьте себе») и что из его наставлений он помнит. Элен сказала только:
«А ведь он жив».
Сказано это было тоном будничным, как само собой разумеющееся. Сперва Серж опешил, но затем, припомнив о «воскресении из мертвых и жизни будущего века», усмехнулся.
«Ну, в там, на Небе, все живы», - откликнулся он.
«Не на Небе. А в вас. Вот здесь», - Элен потянула к нему руку, словно пытаясь прикоснуться к сердцу, но вовремя спохватилась и положила ладонь на собственную грудь.
«Это само собой. Никогда не забуду», - проговорил Серж. - «И кто сказал, что ушедших нельзя любить?»
«Он живет в вас. И не только в сердце, а во всем вашем существе. И будет жить в ваших потомках...», - продолжила Элен.
Князь опустил глаза, услыхав эти прекрасные, но не вполне применимые к его ситуации слова. Ах да, о домыслах, оказавшихся верными, мадемуазель Раевская и не обязана ничего знать... Хотя, ежели их отношения будут продолжаться именно так, как они идут нынче, он все расскажет. О том, как незадолго до двадцатипятилетия подтвердилось то, о чем он догадывался уже давно, после брошенной в досаде фразочки старшего брата, из которой следовало, будто и не брат он Сержу никакой. О том, как слухи, подобно дыму на ветру, распространились по высшим кругам Петербурга и Парижа, кажется, и до государя дошли, и до вдовствующей императрицы, и все посмотрели на него иначе. И как Сержу сразу же стали ясны причины придирок и равнодушия того, кого он всегда называл отцом, и подоплека смутных событий из детства. Ему было беспокойно за мать — как на нее-то слухи повлияют, но опытная grande dame, очевидно, была всегда готова к тому, что правда о происхождении ее младшего ребенка рано или поздно всплывет. Она даже посчитала нужным объясниться с ним. «Я думала, что родится дочь. Даже решила крестить ее Marie, мне всегда нравилось это имя», - вспомнил Серж слова матери, тщательно избегающей его взгляда. - «Но родился ты... Батюшка мне так и сказал, что ты мне на радость появился в мире этом, я и поверила». Последнюю фразу княгиня Александра Николаевна произнесла с не свойственным ей обычно надрывом. В самом деле, младший сын доставлял ей немало огорчений и беспокойств. Мать всегда боялась, что он свяжется с дурной компанией, проиграет деньги, погибнет на дуэли или получит смертельную рану на войне, женится на какой-нибудь «неровне», сопьется или покроет себя бесчестьем. В ее голове разыгрывались тысячи сюжетов о том, что могло бы в его жизни пойти не так, и княгиня не стеснялась их пересказывать вслух. Серж с ранней юности привык скрывать, что чувствует себя не очень хорошо — намекни только об этом в присутствии матери, и тебя посадят на карантин, заперев в четырех стенах, и начнут пытать лечением, созвав со всего Петербурга врачей, имеющихся в распоряжении. Матушка даже не знала о его ранениях. Зато обо всем этом прекрасно знала его старшая сестра, от которой он, напротив, не скрывал неприятных моментов жизни. А та — так уж повелось — маменьке никогда бы не пересказала историй его злоключений.
А еще Серж не знал, как его мать, ревностная монархистка, относящаяся к правящей фамилии как к родной семье, отреагирует на то, что он оказался во главе заговорщиков, полагающих эту власть ограничить, если не полностью свергнуть. И не хотел об этом думать. Среди членов общества он был вовсе не одинок. Своими планами они не делились с родней: одни — потому что полагали, будто «старики меня в принципе никогда не поймут, а остальным я не доверяю», другие — потому что сами были ни в чем не уверены. И все, разумеется, страшно боялись проболтаться и открыть тайну людям злонамеренным — или, напротив, слишком уж большим доброхотам, которые, исключительно из благородных побуждений, расскажут о планах своего брата, зятя, кузена тем, кто по долгу службы обязан принимать соответствующие меры.
Хотя хранить такую тайну мучительно. И всегда возникает соблазн обсудить те же темы, о которых говорилось на собраниях, с людьми, совершенно не причастными ни к тайным обществам, ни к политике.
«А не попробовать ли поговорить об этом с Элен? Если речь зайдет, конечно», - подумал Серж под утро, когда паутина дремоты снова накрыла его глаза. - «В худшем случае, она ничего не поймет и отшатнется от меня как от потенциального цареубийцы. В лучшем — или тоже в худшем, кто тут разберет — разделит мои идеи, и я ей сделаюсь еще больше мил...»
Само предположение того, что он может быть мил этой барышне, заставило его сердце возликовать — а потом подосадовать на себя, но уже по привычке. «Не строй больших надежд, когда исход дела полностью не ясен...», - повторил князь правило, которому учил его ментор, прежде чем полностью поддаться дремоте.
***
-Это же бабушкино кольцо! - Элен оглядывала старинную резьбу по серебру, небольшой граненый камешек, вставленный в немудреную оправу. В ладони ее, узкой и чуткой, испещренной сетью глубоких линий, и на вялом полуденном свету, кольцо, которое поднесла Сержу в клюве сова, казалось вовсе не таким драгоценным, как ночью. Он обнаружил, что и форма его была не круглой, а словно сплющенной — так часто бывает с перстнями из недорогих металлов после долгой носки.
-Хотите сказать, оно вашей бабушке принадлежало? - подивился Серж. - Право слово, не могу понять, откуда эта пташка смогла его раздобыть. Отсюда до Каменки верст шестьдесят...
-Как будто сова на такие расстояния не летает. Но я не знала, что они как сороки — на блестящее падки, - проговорила Элен, примеряя украшение на палец. - К тому же, это явно не от бабушки Давыдовой.
Князь усмехнулся. Он и сам бы мог догадаться. Бабушка Элен по отцу была барыней весьма важной и денег не считающей. И в ювелирных изделиях наверняка разбиралась очень хорошо.
-Я сам не слишком много знаю про повадки сов, - откликнулся Серж. - Единственное, с тех пор, как я взял себе привычку ночевать в саду, где повсюду их гнезда, я стал недоумевать, почему же этих птиц считают символом мудрости.
-А почему бы и нет? Они загадочные, - откликнулась Элен.
-Истинная мудрость обычно молчалива. А слышали бы вы их ночью...
-Здесь их почему-то нет. Деревьев маловато, наверное, - девушка поспешно натянула кружевные перчатки, не успев ничего сказать о подарке Сержа и о его происхождении. Его это даже немного задело — он-то надеялся, что мадемуазель Раевская удивится, порадуется находке, придет в восторг от его необычной истории. Но барышня только вздохнула облегченно, как будто бы он нашел давно потерянное, и поблагодарила его — но вовсе не за нечаянный сюрприз, а за кстати оказанную услугу.
-Зато спится вам спокойно, - проговорил Серж. - Впрочем, судя по находке, одна сова вас все-таки навещала.
-Маменьке расскажу — ни за что не поверит, - сказала Элен. - Представляете, князь, это кольцо ей дорого как память о матери — другого-то от той бабушки и не осталось, она умерла слишком молодой. Сама матушка носила его в юности, но потом оно сделалось ей узко, и она подарила его мне. Как тезке бабушки, меня же в честь ее крестили... И вот оно пропало. Думала, обронила где. Признаюсь, князь, я имела весьма неприятный разговор с матушкой по поводу той пропажи.
-Представляю его содержание, - вздохнул Серж. Он уже привык видеть, что дамы и девицы придают весьма сильное внимание мелочам. Вытачки на платьях и булавки в волосах играют для многих из них первостепенное значение. Исключением, как водится, была Софи, его необыкновенная сестра. Но она такая одна. И то, пользовалась репутацией «дамы со странностями».
-И вот, вы его нашли! Да ежели я перескажу вашу историю, то никто в нее не поверит, тем более, матушка, - продолжила его спутница.
-Я и сам себе, признаюсь, не верю, и подумал бы, что мне все во сне привиделось, ежели бы не это свидетельство, - отвечал Серж.
-Так об этом случае можно и романтическую поэму написать... - Элен посмотрела на него так, что князь понял — она и сама не верит полностью в истинность рассказа. Полагает, что он таков, как знакомые ей литераторы.
Право, эта девушка тоже не перестает его удивлять. Серж давно уже заметил, что его интересуют те представительницы прекрасного пола, действия и помышления которых он предугадать не может. Обычно женщин принято называть «загадочными», но поведение подавляющего большинства из них предельно ясно. Так, типичная барышня бы рассмеялась, выслушав рассказ Сержа, и приняв его за вымысел. Либо подыграла бы ему, заявив, что всему поверила. С Элен же ничего покамест не ясно. Может быть, это она выдумала историю с бабушкиным кольцом. Вряд ли у хоть сколько-нибудь знатной дамы будет желание носить простенький серебряный перстенек, в который, скорее всего, даже не самоцвет вставлен, а крашеное стекло. Безделицами столь низкого качества люди его положения часто расплачивались с простолюдинками за сговорчивость. Умные и корыстные профессионалки, которых Серж знал что в Париже, что в Петербурге, швырнули бы это колечко ему в лицо и потом отказались бы от всякого знакомства с ним — так не делается, это унизительно... Вспомнилась история, как его брат Никита так же поступил с подаренным ему самим «царем царей» перстнем — такие мелкие бриллианты князю Волконскому не положено носить, а вот жандарму — пожалуйста. Историю рассказывали так, будто этот брат Сержа чуть ли не покусился на жизнь «антихриста» самолично, а не поступил, словно капризная дама полусвета, передаривающая собственной горничной не понравившийся и показавшийся слишком дешевым подарок от поклонника. Императору Александру, впрочем, жест Никиты пришелся по душе, а что нравится государю — то должно нравиться и свите.
-Можете подсказать господину Пушкину сюжет. Думаю, ему понравится, - продолжил Серж разговор, отогнав от себя тени минувшего.
В воздухе разлилась свинцовая духота. На горизонте виднелись тучи, тяжелые и предвещающие грозу. Гулять далеко не хотелось, поэтому они сидели на лавочке и глядели вдаль, на тревожный свинец, заполняющий небо на западе.
-Господин Пушкин не любит ничего мистического, - произнесла Элен с легкой полуулыбкой. Сегодня она была бледнее обыкновенного, но при этом по-прежнему оживленная, может быть, даже сильнее, чем обычно.
-Вот как? Я думал, всем нынешним поэтам интересны истории про кладбища, мертвецов, ночь и крики сов, - усмехнулся Серж.
-Что-то мне подсказывает, Сергей Григорьевич, что вы не любите современную поэзию? - несколько лукаво проговорила Элен.
-Я ее не понимаю, - признался князь. - В стихах, которые я слышу нынче, нет ничего полезного. Никаких ярких и интересных мыслей, никаких занимательных историй.
-В поэзии самое важное — движение души, - мягко возразила его собеседница. - А стихи того же Пушкина... Или Боратынского... Ну, или Байрона — передают чувства во всей их первозданной силе.
-Такие опусы чаще всего не о чувствах, а о страстях. А это разные вещи, - князю Сергею не слишком хотелось спорить с барышней на тему, в которой она разбирается явно лучше его.
-Не всегда о страстях... Да, я согласна, что «Гяур» - это слишком пламенно, но есть же и более нежные стихи. Даже у того же Байрона.
Серж испугался, что сейчас Элен, прикрыв глаза, начнет особым, поэтическим голосом читать наизусть ее любимые опусы знаменитого милорда, имя которого слышали даже в салоне у мадам Ливен, заполненном людьми сугубо практическими и далекими от всевозможных притязаний на знание искусства. Подобные декламации крайне любила его невестка Зинаида, вокруг которой вечно вились поэты, музыканты, певцы и художники — как прославленные, так и только вступившие на стезю искусства, и Серж понял, что если Элен последует примеру, то он встанет и уйдет отсюда. И будет находить всяческие предлоги, чтобы сюда никогда не возвращаться.
Но нет. Мадемуазель Раевская, словно почувствовав его мысли, свернула разговор на иную тему.
-Вы, верно, считаете, князь, что поэзия слишком уж оторвана от жизни.
Серж покачал головой.
-Ну, гражданскую лирику никто не отменял, - добавил он.
Повисла пауза, которую никто из них не хотел заполнять. Вдалеке, на горизонте, вспыхивали далекие зарницы. «Словно отсветы пушечной канонады, не иначе», - подумал князь. Поэт, не нюхавший пороху, нашел бы другое сравнение, - поймал себя на мысли Серж. Что-нибудь связанное с Юпитером, мечущим стрелы... Впрочем, нынче, кажется, античность уже набила всем оскомину за тридцать предшествующих лет. Однако свет грозы, которая шла где-то очень далеко, невольно тревожил его, не давал расслабиться.
-Я читала те стихи Пушкина, за которые его выслали из Петербурга, - призналась Элен тихо, словно говорила о чем-то непристойном.
-И как они вам? - с некоторым равнодушием спросил он.
-Я не понимаю, почему они крамольные, - девушка взглянула на него прямо и ясно. И князь внезапно понял — все она знает. И об обществе, и о его целях, и о планах, и о том, что он, ее нечаянный друг и конфидент, является главой сего общества. Само утверждение напоминало провокацию, вынуждая его на признание, пусть и невольное.
-А что на этот счет говорил сам Александр Сергеевич? - осторожно спросил Сергей.
-Мы с ним обсуждали другие его стихи, - проговорила Элен.
Что ж, подобного ответа стоило ожидать. Девицам неинтересна политика — так разумел поэт. Да и она сама, вероятно, так про себя думала.
Серж промолчал, глядя на небо. Гроза приближалась с каждой минутой — и, чем более неотвратимой она казалась, тем тише и спокойнее было вокруг. Время, казалось, замерло — как и воздух вокруг них, наполненный тягостной духотой. Если прислушаться, то можно было различить далекий рокот грома. Откуда-то некстати вырвалось воспоминание из прошлого, столь далекого, что оно, казалось, князю приснилось. Там тоже — предгрозовое затишье, ощущение того, что произойдет нечто ужасное. И, кажется, это ужасное все-таки случилось.
Не хотелось бы погоду сравнивать с другими событиями грядущего, на которые надеялись и которых в то же время страшились. Но подобное сравнение все-таки напрашивалось, никуда не деться. И уж лучше, чтобы эти события случились побыстрее. Орлова и остальных «сорвиголов», призывавших к немедленным действиям, понять можно. Но скорость не оставляет пространства для маневров...
Элен начала читать одно из известных стихотворений Пушкина. «Любви, надежды, тихой славы недолго нежил нас обман, исчезли юные забавы, как сон, как утренний туман...» Что ж, этому юноше не отказать в умении подбирать точные определения чувствам и мыслям, которые охватывали тех, про кого он писал стихотворения. Несомненно, сам поэт вряд ли испытывал подобные эмоции, тем более, насколько помнил Волконский, у стихотворения имелся весьма конкретный адресат. Читала Элен просто и понятно, без надрыва, не выделяя интонацией никаких строк, не подвывая, но в то же время вовсе не монотонно. Слушать ее было приятно — ежели бы она выбрала для декламации какое другое стихотворение, кроме этого, написанного на слишком уж злободневную тему.
Когда девушка перешла к другой строфе и начала: «Мы ждем с томлением упованья минуты вольности святой...», Серж ее прервал:
-Господин Пушкин сам не знает, о чем пишет.
-Почему вы так полагаете? - резко проговорила Элен, задетая тем, что ее декламацию так внезапно и бесцеремонно прервали.
Князя внезапно взяла злость на Пушкина и отчасти на его собеседницу. Ежели она считает этого поэта полубогом, Оракулом, глаголющим истину, то, собственно говоря, зачем она разговаривает сейчас с ним, а не с тем кучерявым коротышкой? Ах да, раньше, видать, вот так и гуляла, а он ей вываливал весь свой запас поэзии, и Элен восхищалась, закатывала глаза и просила прочитать ей что-нибудь еще... Как же просто ухаживать за барышнями, когда ты музыкант, художник или сочинитель! Когда ты офицер, готовящий государственный переворот, делать это становится куда сложнее.
-Вы, кажется, внимательная читательница, да еще и переводами занимаетесь. Странно, как же вы не заметили, что кроме общих слов, в сей поэме не содержится ничего, - произнес Серж.
-Я так не думаю, - лицо его подруги помрачнело — в тон свинцово-темному небу.
-Тогда скажите, о чем стихотворение. На что надеется автор? И что такое вот эта... «звезда пленительного счастья»?
Последнюю фразу он выговорил с некоторым презрением. Все эти юноши, которые так хотят быть принятыми в тайное общество, полагают, будто бы свободная отчизна, о которой так много написано и сказано — магометянский рай с гуриями, изысканными пиршествами и вечным летом. «Пленительное счастье», одним словом — определение, которым тот же Пушкин, видно, так же описывал и пик любовного удовольствия. Тогда как на деле все будет куда грязнее, кровавее и обыденнее. И тот же пиит их еще десять раз проклянет.
-Как будто вам неизвестно, Сергей Григорьевич, - отвечала с некоторым упреком в голосе Элен.
-Мне как раз более всех известно, что она не взойдет. Она упадет. Подобно звезде Полынь из Откровения... - он сам не понял, почему у него вырвались эти слова. Слишком уж громко и пафосно они прозвучали.
Серж вгляделся в лицо девушки, чтобы убедиться — не испугал ли он ее своими речами? Но лицо Элен Раевской выглядело сосредоточенным и спокойным — ничуть не мрачным и не встревоженным.
-Так вы полагаете, будто бы у нас возможна революция, как во Франции? Со всеми ужасами Террора? - задумчиво проговорила девушка. - Видите ли, papa тоже так считает.
-В любом случае, свобода не принесет немедленного счастья, как хотел уверить нас своим стихотворением господин Пушкин, - произнес Серж. - Кто-то — а точнее, многие — будут лишь горько рыдать, когда выяснят, что именно они потеряли.
-Рабы будут рыдать над своими оковами? - спросила Элен. - Вы уверены, князь?
«Она говорит точь-в-точь как вот эти...», - вспомнил он. Когда-то уже они обсуждали — в порядке общего разговора. И многие усомнились высказанному им тезису — будто бы народу свобода на самом деле не нужна. «Она нужна таким, как мы и вы, но не простолюдинам», - говорил тогда Серж. - «Одни изнывают от оков, так как помещики и командиры излишне жестоки с ними — но и только из-за этого. Другие вполне довольны своим положением, ибо им достались просвещенные и гуманные хозяева. После освобождения крестьян непременно появятся недовольные в среде самого крестьянства — ведь им предстоит менять весь уклад своей жизни, поступаться привычными отношениями...» С ними тогда спорили. И в разговорах всплыла Вандейская война. О которой знали очень мало и полагали эдаким неудачным реваншем горстки аристократов из Сент-Жерменского предместья, которым немного прижали хвост — а они и отступили. Серж знал об этих событиях чуть побольше остальных, считавших, что победителей не судят и что основные жертвы террора имелись исключительно среди самих якобинцев или их политических противников, а народ был доволен и счастлив изменениями. Побивать такими же аргументами Элен и в красках пересказывать ей подробностей зверских казней в Нанте Сержу не хотелось. Он привел куда более гуманный аргумент.
-Вам когда-либо доводилось менять что-то, будь то вещь, место жительства или образ жизни, на что-либо лучше этого? Ну, например, переезжать из маленького и тесного домика в большой особняк? Или же... Вот вы же путешествовали на юг и надолго. Меняется пейзаж, и вы, пресытившись новизной, начинаете скучать о родине.
-Я понимаю, о чем вы, - перебила его Элен. - Да, мне было сперва жаль прежнего, но потом я забывала его и привыкала к новому.
-Вот видите, даже одному человеку приходится привыкать к тому, что было ранее, а мы говорим о целом обществе. Перемены совершаются в пользу одних людей — а другие неизменно страдают. Так же будет и тогда, когда мы увидим... как же там, в том стихотворении написано? - «обломки самовластья».
-Но разве же перемены будут не для всеобщего блага? - усомнилась Элен.
-Такого понятия, как «всеобщее благо», не бывает, - Серж почувствовал, что начинает подниматься ветер, а с неба срываются первые дождевые капли. Пора было искать укрытия — но страсть как хотелось договорить.
Элен поправила на плечах сбившуюся шаль, запахнула ее поплотнее, озабоченно взглянула на небо, но не сделала ни шага в сторону беседки, в которой можно было спрятаться от грозы. Очевидно, ее заботили те же самые соображения, что и ее спутника.
-Вы еще циничнее моего брата. Даже Александр верит в то, что революция принесет нам всеобщее благо, - проговорила без всякого осуждения девушка.
-Я не циник. Многие, напротив, полагают меня большим идеалистом и мечтателем, - пожал плечами Серж.
-Кто же эти «некоторые»? - спросила Элен.
Серж вздохнул. Перечислять их всех или кого-то пощадить, оставить на потом? «Братец, ты слишком любишь людей, чего не скажешь об этих самых людях», - вспомнились слова сестры, сказанные ею в последнем разговоре, состоявшемся года полтора назад — не позже. Приятели — те, прежние, еще по гвардии — усмехались и упоминали: «Ты словно к нам с другого века пришел. Никто нынче так не думает и не поступает». Князь Пьер, его beau-frere, человек сугубо практический, держащий в руках все поводья власти явной и тайной, вслух ничего не говорил — он вообще был не из тех, кто любит вести задушевные или философические беседы — но внимательно следил за Сержем и слишком часто на предложения он отвечал скептической усмешкой. Перечислять их всех не стоило... О, вовсе не стоило.
-Достаточно и того, что вы в их число, похоже, не входите, - проронил он, глядя девушке прямо в глаза. И этот его взгляд, прямой и доверчивый, заставил ее засмущаться. Она опустила глаза и начала:
-Но не думайте, пожалуйста, Сергей Григорьевич, что я придерживаюсь о вас дурного мнения...
Первый раскат грома застал их врасплох, заставив поежиться от его мощи и внезапности.
-Пойдемте быстрее отсюда, сейчас ливень начнется, - сказал Серж.
Предупреждение оказалось некстати. Первые большие капли дождя превратились в мощные струи на полпути от дома. Шаль, которой Элен пыталась защититься от дождя, вымокла в миг, и осталось только свернуть с дороги, укрываясь под сенью лип.
-Вам холодно? - спросил он, уже поспешно расстегивая сюртук, чтобы закрыть его ею.
-Не надо! - запротестовала она, накрыв его ладонь своей. Рука у нее была почему-то сухая и горячая, вопреки прохладному дождю и ветру, пробирающему князя до костей.
-Вам нужнее... Возьмите. Все лучше, чем эта тряпочка, - Серж отстранил свою руку и, расстегнув сюртук до конца, остался в одной рубашке. - Так должно быть лучше.
-Да с чего вы взяли, что я замерзла? - глаза Элен улыбались. Лицо выглядело румяным и разгоряченным — то ли от начинающейся простуды, по поводу которой так тревожился князь, то ли от непривычно быстрой ходьбы.
В ответ Серж привлек ее к себе и снял с головы и плеч намокшую шаль. С волос ее стекали струи дождя, легкомысленное светлое платье промокло и нынче облегало ее. Он накинул ей на плечи свой сюртук, ничуть не беспокоясь, что сам остался только в рубашке, сквозь которую тоже успела просочиться влага.
Элен ничуть не сопротивлялась.
-Благодарю вас, - улыбнулась она. - Это определенно спасет меня от холода... Но мне больно смотреть на вас...
-Ничего страшного, - произнес Серж в ответ.
...Где-то, когда-то с ним уже такое было. Или приснилось, или в книге прочел. Он давно уже стал путать сон и явь, воспоминания и видения, и в одном из них нынешний день точно был представлен во всей его красе и тревоге. И что рядом с ним сидит пылающая — то ли от лихорадки, то ли от внезапно охватившего ее чувства влюбленности — девушка, которую он пытается укрыть от холода. По сюжету, она должна броситься ему на грудь. И высказать все тревоги и сомнения.
-Мне уже тепло, - Элен сбросила с плеч сюртук. - Возьмите, прошу вас.
-Нет, мне пока еще жарко, - проговорил князь, отказываясь от него.
-Жарко? Вы не простудились? - девушка невольно приблизилась к нему, и нынче он видел ее лицо близко, совсем рядом, и мог различить очертания ее тела, подчеркнутые мокрой кисеей ее платья.
-А вы? - откликнулся он, положив руку на ее плечо, тонкое и хрупкое.
Дальнейшее произошло быстро. Князь обнял ее, прижимая к себе. Элен не сопротивлялась. И да — все-таки спрятала лицо на его груди... Он закрыл глаза, ощущая, какая она теплая, нежная, милая. И не хотелось ее спугнуть резким движением, слишком бурным стуком сердца, слишком громким дыханием.
Над ними до сих пор бушевала буря, небо раздирали молнии, а раскаты грома следовали один за другим. Но здесь, в не самом надежном укрытии, было спокойно и хорошо. Как никогда. И пусть бы гроза длилась целую вечность, и пусть бы эта девушка, светлая и теплая, как ангел, спала у него на груди и ничего не боялась. Как и он нынче ничего не боится, ни о чем не тревожится... Даже плоть, которая в таких случаях всегда давала о себе знать, нынче молчала — и к лучшему. Не хотелось совершать дальнейших действий, дабы увенчать нетерпеливые порывы страсти — ни гладить ее тело, ни целоваться, ничего такого. Хотелось просто, чтобы Элен всегда так прижималась к нему, а он бы держал ее в своих руках и радовался тому, что они наконец-то вместе и не разлучатся в обозримом будущем...
Серж не заметил, как Элен открыла глаза. Не заметил, как гроза ушла, и небо над деревьями начало проясняться. И только тогда, когда она посмотрела в его лицо, зардевшаяся и смущенная собственной слабостью, князь проговорил внезапно севшим голосом:
-Я очень люблю вас, мадемуазель Элен. Нам нужно быть вместе.
Девушка промолчала, но ее улыбка сказала за нее куда больше любых слов.
...С этой самой минуты все сделалось очень просто и ясно. И от этой простоты и ясности им обоим стало куда спокойнее.
***
...С того рокового полудня 3 августа погода наступила дождливая и практически осенняя. Дороги, прежде прибитые серой пылью, развезло, и подготовка к очередным маневрам задерживалась. В один из вечеров, довольно мрачных и усугубленных собственным неважным самочувствием — а нечего было геройствовать и сбрасывать с себя этот сюртук, не расхворался бы, как всегда, ревматизмом и не разболелась бы старая рана под седьмым ребром справа, а вместе с нею и вся грудь — князь Волконский сидел в Умани, курил и думал о том, что делать дальше.
Хорош же предлог — из-за болезни не приезжать туда, где его нынче ждут с горячим нетерпением. И не отписать никакого письма, - лишь отправить слугу, которому было по пути к имению Раевских, с тем, чтобы он кому-нибудь из дворни, желательно, личной горничной Элен, передал о нездоровье своего господина и справился, как барышня себя чувствует. Вот такая голубиная почта — не компроментировать же ее записками, право слово. Из опыта Серж знал, что с посланиями всегда выходит какая-то дрянь — то их получают не те, для чьих глаз они предназначаются, то они не доходят до адреса или вскрываются еще на полпути к адресату. Важные сведения лучше передавать лично. А если это невозможно — то из уст в уста.
Сергей мог бы пренебречь плохим самочувствием — право слово, все было не настолько серьезно, чтобы оставить службу и лежать круглыми днями в постели, - и явиться к Элен, и поговорить с ее родителями, а потом отписать в Петербург своей матери с тем, чтобы испросить ее благословения на грядущий брак. Словом, совершить все принятые в таких случаях действия. Однако князь не спешил их предпринимать. Нездоровье оказалось весьма кстати — и всякий раз, когда он думал о том, что пора бы явиться, наконец, к Раевским, тело словно останавливало его, откликаясь жаром и ломотой в ногах. Вместо этого он садился писать реляции по бригаде, проверять интендантские сметы, принимать своих товарищей по обществу и вести активную переписку по тамошним делам. Все, лишь бы не задумываться о собственной личной жизни и о решениях, которые ему рано или поздно нужно было принять.
...В дверь постучали и денщик донес, что к князю пожаловал полковник Пестель.
-Впускай, конечно же, - махнул рукой Серж. Отказать в приеме своему соратнику он нынче не мог. Тем более, следовало обсудить с ним весьма важные и насущные дела тайного общества. Даже не справившись о здоровье своего собеседника и не утруждаясь преамбулой в виде светской беседы, полковник немедленно спросил:
-Ну что, как там твои дела с Красовским?
Он имел в виду представителя Варшавского патриотического общества, с которым Серж встречался недавно. Этого господина он прежде не знал, и уже подметил, что Яблоновский всегда присылает на переговоры новых людей, которые рекомендуются родственниками или близкими приятелями уже знакомых Волконскому, Пестелю и Юшневскому польских патриотов.
Как показали события трехдневной давности, на поляков надежды оказалось мало. После того, как Серж раскрыл им планы Пестеля касательно будущей судьбы их отечества, польские патриоты логичным образом отказались иметь с ними дело. «Польша будет свободной сама по себе», - заявил пан Красовский. - «Как и какими средствами мы достигнем эту свободу — дело наше». Серж возразил: «Покуда ваша родина остается частью империи, решение принимают правопреемники сей империи, которыми будем мы». «Пока вы готовитесь, мы уже успеем все сделать», - возразил этот весьма наглый субъект. Дальнейший разговор, о котором Волконскому не хотелось вспоминать, напоминал, скорее, перебранку, и в какой-то миг князь подумал, что последует картель. Перехода на личности удалось избежать. Но осадок остался.
Итак, поляки хотели держаться сами по себе. К тому же, нынешнее положение дел их более чем устраивало. Цесаревич Константин, ныне женатый на их соотечественнице и полностью ополячившийся сам, оказался весьма снисходительным повелителем. Польша имела конституцию, которая устраивала даже заговорщиков. Вопрос стоял только о ее независимости. А они, «правопреемники» императора после грядущего переворота, особо не обещали этой независимости. Все это Серж нынче изложил главе Южного общества, упуская нелицеприятные для себя и для него детали.
-Мы не можем позволить им стать приютом недовольных, вот и все, - отвечал Пестель, когда Серж изложил ему общий ход недавно прошедших переговоров. - А то, став полностью независимой страной, они переметнутся к монархиям и пойдут на нас войной.
-Но их не удержишь силой, - отвечал князь. - Даже сейчас мы ничего не можем сделать. Считай, поляков мы потеряли.
Полковник бросил на него выразительный взгляд, в котором читалось явное желание наброситься на своего собеседника с упреками, но ничего не отвечал, обдумывая аргументы. -Говорят, на Кавказе имеются наши единомышленники... - сказал он, словно бы обращаясь не к Сержу, а к другому, невидимому собеседнику, который мог услышать их разговор. - Начиная с командира тамошнего корпуса. Надо бы разведать, что там к чему.
-Изволь, я смогу туда съездить через месяц. Если буду здоров, конечно, - поспешно проговорил князь.
Серж сам не понял, зачем немедленно предложил свои услуги Пестелю. Он знал, что может найти назначение в Кавказский корпус в ближайшее время и примерно догадывался, к кому следует обращаться с таким деликатным вопросом. Знал, что, если даже слухи о существовании тайного общества на Кавказе не подтвердятся, он подумает о том, что ему там лучше остаться. Там хотя бы боевые действия, и нет этой скуки смертной. И не нужно будет изобретать предлоги не являться к той, которой он фактически сделал предложение.
-Туда вполне может поехать Раевский, - пожал плечами Пестель. - Я не знаю, зачем тебе дергаться с места, тем более, сразу после обострения твоих хворей.
-Ты можешь доверять Раевскому? - осторожно спросил князь, которого так и подмывало сказать истинную причину своего желания отправиться в командировку.
-Его отъезд не вызовет никаких подозрений. В отличие от твоего или моего, если уж на то пошло, - сказал его собеседник ничего не выражающим тоном. - А ежели тебе не нравится кандидатура старшего из братьев, то я бы отправил младшего. Он мне тоже кажется надежнее...
-Постой. Николай же не с нами, - Волконский внимательно поглядел на приятеля и снова поймал этот спокойный, ничего почти не выражающий взгляд.
-Так даже лучше. Я выдам ему перечень лиц, с которыми он должен связаться. И напишу парочку писем, которые прочтут те, кого мы считаем основателями их тайного общества.
-Это абсурд, Поль, - князь почувствовал, как у него снова открывается жар и тяжелеет голова, поэтому сдерживаться более не мог. - Ты хочешь сказать, что доверяешь такое важное дело абсолютно случайному человеку.
-Даже если Николай формально не является членом Союза, он прекрасно знает, чем мы здесь занимаемся. Не слепой и не дурак. Там и отцу все отлично известно. И, я думаю, даже мадам Раевской и барышням тоже все понятно... - возразил Пестель.
-С каких это пор ты такой рисковый? - Серж с трудом встал с дивана и подошел к нему поближе, возвышаясь над сидящим другом. - Николай понятия не имеет, что делать, ежели его надумают разоблачить. Его загонят в угол — и он донесет на тех, кто передал ему письма, не забыв упомянуть и адресатов твоих посланий. Сам знаешь, как оно бывает обычно. А что он будет делать, если окажется, что мы ошибались, и люди, с которыми ты так хочешь связаться, не имеют никакого отношения к тайным обществам?
-Кого ты имеешь в виду? - проигнорировав все дальнейшие рассуждения Сержа, спросил Пестель. - Если ты про Якубовича, то он человек, громче всех кричащий на всех перекрестках о том, как он ненавидит государя за разжалование и ссылку, и было бы странно, ежели бы он оказался доносчиком.
-Именно потому я и полагаю, будто бы он ненадежен, - отвечал князь.
На самом деле, он много кого и из Южного общества подозревал в ненадежности. Взять хотя бы этого адъютанта Раевского, субъекта с темным происхождением и странной карьерой, сего Дубельта... Громче всех кричит, что «с тиранией нужно покончить немедленно», даже вызывается сколотить «отряд обреченных», который выполнит всю грязную работу, и встать в его главе. Но кто знает — вполне может быть, что громкостью своих речей и обещаний сей якобы сын испанской принцессы и остзейского ротмистра прикрывает откровенный шпионаж. Ведь, если послушать де-Витта, Воронцова да даже и Киселева, давнего приятеля Сержа, окажется, что все они придерживаются весьма вольных убеждений и горячо их поддерживают. Однако именно от них случаются все утечки.
-По-моему, ты слишком беспокоишься по пустякам, - подытожил Пестель. - Тем более, насколько мне известно, у тебя есть еще причины здесь оставаться...
Последнюю фразу соратник произнес, не меняя выражения и ни на что, казалось, не намекая. Но Сержу показалось в тот миг — Пестель прекрасно знает эти причины. Слишком уж они явные. Возможно, Элен проговорилась брату, с которым всегда была дружна, а тот — по-приятельски эдак, без всякой задней мысли — сообщил полковнику о том, что случилось 3 августа.
-И что ты знаешь о сих причинах? - произнес Волконский вслух, добавив в голос нотку отчаяния.
-Причины очень просты. Ты у них частый гость, и, надо думать, неспроста, - сказал Пестель. - Возможно, у тебя там что личное...
Волконский отошел от него и отвернулся к окну. Менее всего хотелось бы, чтобы новость о его предложении первым узнал Пестель. Ах да, похоже, ему все и так известно. По крайней мере, он знает, почему Серж бывает у Раевских.
Рука сама нашарила не докуренную вчера гаваны, оставшуюся вчера на подоконнике, и коробок спичек. У князя был еще почти полный ящик сигар, присланный давеча сестрой в подарок — та любила внезапно одаривать родню и друзей и скупиться тогда, когда от нее ожидались презенты. Но с Пестелем он не хотел делиться. Тот терпеливо ждал, что скажет Серж, и даже не двигался. Князь ощущал его тяжелый взор у себя на спине, и глубже вдыхал клубы ароматного дыма.
-Именно потому, что у меня там нечто личное, как ты сказал, я и собираюсь ехать на Кавказ, - он повернулся к Пестелю.
-Убегаешь от своей судьбы? - медленно произнес Поль. - Это неразумно.
-Неразумно? - повторил Серж. - Возможно. Но я не вижу причин, зачем нужно отправлять Николая Раевского вместо меня.
-Тебе что-то писал князь Петр? - перевел тему Пестель.
Серж даже и забыл о своем менторе. Вот о ком необходимо было думать в сложившихся обстоятельствах. И у кого стоило бы испросить назначение, которое позволит ему удалиться из Киевской губернии.
-Ничего, - пожал плечами князь. - Его отставка окончательна и оспариванию не подлежит. Нам придется действовать своими силами. Юшневский мне давеча говорил, что средств пока хватает.
-Я был бы не столь уверен по поводу моего полка, - возразил Поль. - Ты же помнишь, в каком состоянии я его принял...
-И вижу, что состояние особо не улучшилось, - возразил Серж. - Но подозреваю, что это не случайно.
-Мой полк имеет второстепенное значение и ничего не решает, - произнес Пестель планомерным тоном. - Он лишь средство для получения дальнейших назначений... Но ежели твой ментор в долгосрочной опале, я их могу и не дождаться.
-У нас еще два года, - произнес Серж. - Дождемся зимы, обычно все решения принимают именно тогда.
-За этот срок все может десять раз измениться, - возразил полковник.
-Думаешь, возникнет какой-то повод поднимать войска раньше лета Двадцать шестого?
-Я думаю, что кое-кому из нашей управы за этот срок захочется выйти из дела, - медленно произнес Пестель. - Насовсем.
Впервые Серж столкнулся с его взглядом — темным, немигающим, как у змеи, грозящим некоей опасностью. Стало зябко.
-Полно, с чего бы это? - проронил он деланно равнодушным тоном.
-Потому что у него уже есть план, как это провернуть с минимальными для себя потерями, - не меняя спокойной, рассудочной интонации, продолжил Поль. - И он полагает, будто бы никто об этом плане не знает. Не догадывается. Очень зря.
-Ты кого-то конкретного имеешь в виду? - Волконский уже начал понимать, куда клонит его приятель, и даже не знал, как реагировать на это.
-Посмотри в зеркало, - последовал ответ.
Первая реакция Сержа — ударить кулаком по столу, прикрикнуть: «Да ты меня оскорбляешь своими подозрениями!». Так бы он и поступил, ежели поддался эмоциям, и уже собрался было забросать Пестеля язвительными и резкими словами, но откуда-то из памяти всплыл еще один совет князя Пьера, его шурина, готовящего его к работе эмиссара в Париже: «Горячность — твой главный враг, встающий между тобой и неприятелями. Уничтожай ее в зародыше — и тогда ты добьешься успеха». Поэтому Серж поступил иначе и спросил приглушенным голосом:
-Ну и как же я, по-твоему, буду выходить из общества? Пойду сдам нас всех государю на маневрах, а то и раньше? Так ему все известно...
-Я не об этом. Ты собираешься жениться на одной из барышень Раевских и уехать от нас на Кавказ, оставив меня и прочих расхлебывать заваренную тобой кашу, - не спеша проговорил Пестель, разглядывая свои ногти.
Сергей был готов залиться истеричным смехом. Как же Пестель все рассчитал аккуратно! Стратег и математик, каких свет еще не видывал, право слово.
-Ах да, у Раевских нет секретов ни друг от друга, ни от соседей, - с невеселой улыбкой отвечал он. - Только, Поль, с каких пор ты их сосед?
-Я могу и ошибаться, - прежним тоном продолжил Пестель, игнорируя его вопрос. - И мне очень бы хотелось нынче ошибиться.
-Ты прав, по крайней мере, в одном. Я действительно намерен уехать служить на Кавказ, но совсем по иной причине, нежели ты полагаешь, - возразил Волконский, выдержав необходимую паузу.
Пестель его перебил:
-Я прекрасно знаю, Серж, что ты скажешь. Про Ермолова, который якобы полностью «наш», в чем я нынче все более сомневаюсь. Про то, что, даже если на Кавказе нет никакого общества, нужно его организовать. Но истинной причины эти отговорки не меняют.
Князь замер. Он понял, что его друг сделает все, дабы выставить его предателем. Ведь Поль уже решил, что Волконский — предатель, горе-капитан, первым убежавший с тонущего корабля, вместо того, чтобы по законам флотской чести пойти на дно на борту злополучного судна. И ничто его не переубедит. Значит, надо было подыграть. И пойти ва-банк — обычно такая тактика срабатывала.
-Ежели хочешь знать, mon ami, - резко начал князь. - То да, я подумывал об уходе. Но не по тем причинам, которые ты предполагаешь.
Полковник всем видом показал, что его внимательно слушает. В лице его, смугловатом, с резкими чертами, не поменялось практически ничего.
-Я вижу, что ты прекрасно справляешься и без меня, - продолжил Серж, стараясь не повышать голоса. - Мой ментор нынче в опале и вполне возможно, что совсем уйдет в отставку с действительной службы. Таким образом, я для тебя бесполезен. Почему же мне не поменять место службы — и семейное положение?
-То есть, ты умываешь руки, да? - каким-то не своим, куда более низким и хриплым голосом, ответил Поль. - Расписываешься в собственной несостоятельности?
-Хочешь думать так — думай, я не возражаю, - парировал Серж, стараясь смотреть своему собеседнику прямо в глаза, хотя и не хотел этого. Слишком уж потемнели его глаза, слишком уж цепко и тяжело они глядели перед собой.
Полковник снова ничего не сказал. Он лишь поднялся с дивана и подошел без спроса к письменному столу, мельком проглядев лежащие на нем письма, бумаги, огрызки перьев.
-Во избежание недоразумений я хочу сказать, что из общества я не выйду. И, разумеется, доносить не буду, - продолжил князь.
-И скольких ты увлекаешь за собой? - медленно произнес Пестель, не глядя на собеседника. Какая-то бумага привлекла его внимание. Серж даже вспомнил, какая. Письмо сестры, наполненное незначащими деталями, подробностями семейной жизни и сплетнями о знакомых.
-Я уйду один, - отвечал Серж, уже жалея о том, что вообще начал этот разговор.
-Неверно, - Поль отбросил письмо Софи в сторону. - За тобой уйдет вся бригада. Кто может предсказать, кого назначат на твое место? Возможно, что и Желтухина. Повысят за верность, так сказать.
Пестель упомянул фамилию одного полковника, завзятого любителя фрунта и придирок, давно уже обещавшегося «искоренить жакобинскую заразу». Такой с удовольствием начнет копать под всех, кого сочтет более-менее подозрительным, из одного только желания выслужиться.
-Кроме того, - поспешно добавил глава Южного Общества. - Узнав, что ты уже не среди нас, за тобой последуют десятки младших членов Союза. Тех, кто пришел по твоему зову и остался из-за тебя.
-Не думаю, что таких очень уж много, - криво усмехнулся князь.
-Больше, нежели ты полагаешь, - парировал Пестель. - Таким образом, кто и что останется у меня?
Этот вопрос он произнес с особой интонацией, куда более значительной и весомой, чем ранее. В комнате словно сгустились тучи. Вопрос повис неотвеченным, и хозяин дома не знал, как на него лучше отвечать.
-Ты стремишься к повышению, кажется, - Волконский, почувствовав резкую слабость, облокотился о шкаф, стоявший напротив окна. - И ты его добьешься...
-Не теперь, когда все всё знают, - возразил Поль. - Кроме того, сам знаешь, до бригадного меня при такой репутации никто не повысит. Итак, что получается в итоге, Серж? Ты на Кавказе, воюешь и соблазняешь сосланных туда гвардейцев идеями вольномыслия — это еще в лучшем случае — наслаждаешься браком... И так до той поры, когда нам надо будет что-то предпринимать и предпринимать срочно. Что сделаю я, как думаешь? Что делать Муравьеву и прочим?
-Все, что в ваших силах, - пожал плечами Волконский. Ему было все сложнее сохранять выдержку, дабы не сползти по дверце шкафа вниз и не отключиться от внезапной духоты, воцарившейся во всей комнате, несмотря на широко открытое окно.
-Чтобы мы провалились, да?! Ты этого хотел?! - внезапно вспыхнул Пестель. - Признавайся, ты этого хотел с самого начала! Ты и твой этот... придворный лизоблюд... как его там, князь Пьер!
Волконский вздохнул с облегчением. «Он сломался. Наконец-то он сломался», - подумал он, прикрывая глаза и отворачивая лицо в сторону, дабы полковник не разглядел на нем чересчур довольного выражения. Он помнил еще со времен подготовки перед отправлением в Париж: ежели прежде спокойный и логично мыслящий противник начинает кричать, размахивать руками, ругаться, то, значит, победа за тобой. Ты его «сломал» - по крайней мере, морально. Далее — дело за малым. Отсутствие самообладания помешает врагу предпринять хоть сколько-нибудь результативные действия. Он будет агрессивным, но с его нападками теперь легче справиться. А здесь, похоже, Пестель и сам сдался, сменив логичную холодность на ярость.
-Не согласен, - тихо и с некоторым самодовольством произнес Серж в ответ. - Это ты потянул одеяло на себя еще в самом начале. Все это время я был для тебя средством, которое позволяло тебе достигнуть твоих заоблачных целей. Лишь только я собрался выйти из твоего распоряжения, как ты устроил мне форменную истерику. Из чего делаю вывод, что я прав в своем решении.
Поль явно не ожидал подобного ответа. Он побледнел, развел руки в стороны, словно пытаясь поймать нечто, ускользавшего от него, и даже приоткрыл в удивлении рот. Волконский вновь поздравил себя с победой. Но радовался он рано — его визави собрался с мыслями и духом, и немедленно выдал, улыбаясь как-то нехорошо:
-Очень рад слышать, что мы здесь квиты. Мы с тобой меняем реальность, но двум демиургам никогда не договориться между собой... Тем лучше для меня.
Проговорив эту краткую речь, Пестель двинулся к двери и заявил перед уходом:
-Желаю счастья в грядущем браке, Серж. Ты так и не сказал, какую из сестер ты выбрал. Мне лично нравилась всегда вторая, которая блондинка. Но наши вкусы очень несходны.
Этот резкий контраст между патетикой прежней речи и светской банальностью сказанного застал Сержа врасплох. Он промолчал, а его гость, верно, и не ожидал никакого ответа. Он спокойно вышел во двор, оставив князя в прежнем, вялом и предобморочном состоянии.
«Очень хорошо», - произнес князь про себя, присаживаясь на диван и облокачиваясь о спинку. - «Вот и показал ты мне все карты, какие имелись у тебя на руках. Теперь главное — сделать что-то неожиданное. На что он не рассчитывает. Вероятно, он думает про меня то же самое. Будто раскусил меня — и я нынче начну отменять все свои планы. Разочаруем его...»
Перед тем, как закрыть глаза и погрузиться в прерывистый, беспокойный сон, князь подумал: «Сначала надо поторопиться со сватовством. Не терять ни минуты... Но делать это надо не лично. Нужно, чтобы мне было обеспечено согласие, потому что отказ здесь разрушит все...» Серж не мог объяснить, почему полагал так. Только чувствовал — брак должен состояться, желательно, в этом году — иначе беда и ему, и Элен. Завтра же он подумает, как это лучше сделать...
***
Вышивка не ладилась — нитки постоянно норовили вылезти на лицевую сторону канвы и рвались некстати. О том, чтобы сменить вид деятельности и продолжить перевод поэмы Блейка, и речи не шло. Требовалась предельная концентрация мысли на стихах, написанных полвека тому назад, но в таком расположении духа добиться ее было невозможно. Оставалось только делать вид, будто трудишься над простенькой схемой вышивки — букет маргариток, над которым порхают бабочки — а самой глядеть в окно, за которым из-за заливших его потоков дождя не видно ни зги.
-И что это твой князь к тебе так и не приезжает? - начала Мари, оторвавшись от учебника итальянской грамматики, который она прилежно штудировала уже два дня. - Неужто ему не нравится нынешняя погода?
Элен пожала плечами. Вступать в разговоры с младшей сестрой смысла не было — та уже убеждена, что князь Волконский «бросил» ее после некоего faux pas или нашел кого получше. Мари обязательно озвучит свои догадки вслух, и она не сможет не отрицать их правоту. В самом деле, все, что случилось третьего августа, было большой нелепостью. Вновь и вновь Элен прокручивала в голове каждую минуту той грозы и сама не понимала, как так вышло, что она стала столь к нему близка. Вспоминала, как же ей сладко и волнительно было прижиматься к нему, и как хорошо рядом с ним. Но об этих чувствах требовалось молчать. Равно как и его последних словах, которые она не знала, как и трактовать. Ежели так выражалось формальное предложение, то почему князь Сергей не повторил его перед свидетелями, не связался с papa? «Скорее всего, мне показалось, что он это сказал», - решила Элен. В самом деле, она плохо помнит, как он проводил ее до дома, после того, как тучи рассеял ветер, что он сказал на прощание. Помнит только, что поднялась в свою комнату и упала на кровать, чувствуя себя наполненной первозданной радостью. В голове звучала бальная музыка, хотелось унестись душой далеко...
Чудо, что она тогда не заболела. Девушка подумала, что ее благословила судьба, однако же недельное отсутствие того, кого она могла бы назвать «любимым», ее немало тревожило. А тут еще и подначивания младшей сестры, которой она все же обиняками, в общих чертах, дала понять, что влюблена. «Но ты не выглядишь влюбленной», - авторитетно заявила Мария, разглядывая Элен с ног до головы. «Как же, по-твоему, я должна выглядеть?» - усмехнулась она в ответ. «Не знаю, но точно не так... спокойно», - произнесла младшая барышня, а потом вдалась в описание влюбленных. Те должны быть бледными, тревожными, плохо есть и плохо спать, вздыхать и прижимать руки к сердцу. «Если я буду так вести себя, Мари, все подумают, что я снова заболела и запрут меня в четырех стенах», - усмехнулась Элен, послушав описание «la malaise de l'amour». «Настоящая любовь и должна выглядеть, как болезнь», - ответила на это Мари. - «Не иначе». «Ну, тогда можешь считать, что это ненастоящая любовь», - парировала ее старшая сестра. Мари только надулась и больше не отвечала ни слова, однако при случае обязательно намекала на отсутствие Сержа.
-Возможно, он занят делами службы, - пожала плечами Элен. - Я не удивлена и не ожидала его так рано.
Мари иронично посмотрела на нее, хотела было уже что-то сказать, но тут в комнату зашла горничная Пелагея, неся в руках шитье.
-Вот, барышня, шаль-то я вам связала, как и просили, - начала девушка.
-Спасибо тебе.
-И вот еще что... Я тут пошла белье до прачки нести, так мне навстречу Митрофан...
-Кто такой Митрофан? - нахмурилась Мария. - Говори толком!
-Ну как Митрофан... Его Сиятельства Сергея Григорьевича человек, - понизив голос, продолжила Палаша.
Элен, равнодушно перебирающая бахрому переделанной горничной шали, невольно напряглась, но не стала поворачиваться к горничной.
-И что сей Митрофан? - продолжила допрос младшая из сестер Раевских.
-Так я и спрашиваю у него — чегой-то его барин к нам носу не кажет, небось, уехал куда по службе. А тот сказал, мол, - Сергей Григорьевич туточки, в Тульчине, где и оставался, только вот хворает.
Элен застыла. Новость заставила ее испытывать крайнюю степень стыда. Признаться, она уже начала думать, что причина упорного отсутствия князя Сергея заключается в том, что он не хочет дальнейшего развития их отношений. Этого и следовало ожидать. Она была слишком смела, вела себя излишне непристойно, а то и возбудила в нем отвращение при столь тесном контакте... Но на деле все эти ее соображения оказались не более чем проявлением эгоизма. Серж отдал ей свой сюртук — и немудрено, что сырость и холодный ветер, поднявшийся после дождя, уложили его в постель.
-А что с ним случилось? Ему сильно плохо? - невольно вырвалось у нее.
Мари воззрилась на сестру недоуменно. Потом, словно поняв что-то, прежде ускользавшее от ее внимания, довольно улыбнулась.
-Вот этого мне он и не говорил, - отвечала горничная. - Да я и не спрашивала.
Элен встала и резко бросила в сторону пяльцы с начатой вышивкой.
-Спасибо тебе, Палаша, ступай, - насколько возможно сдержанно промолвила она.
Горничная подчинилась ей, вновь оставив сестер наедине.
-Я поеду к нему, - произнесла решительно Элен.
Мари только поглядела на нее расширившимися темными глазами, в которых читался ужас напополам с восхищением.
-Зачем? - отозвалась она. - И кто тебе разрешит?
-Он заболел из-за меня, - продолжила решительно ее сестра, направляясь к двери. - И нынче князь там один, без помощи, а у него больная грудь...
-У кого больная грудь? - дверь внезапно открылась, заставив Элен посторониться, и впустила в себя Софью Алексеевну, властно оглядевшую дочерей. - Что у тебя — нам и так известно. Куда ты собралась по такой погоде?
Элен потупилась и мигом вспыхнула. Рассказать ли все maman? Или лучше промолчать, а потом найти оказию съездить в этот Тульчин и навестить князя Волконского?
-Она собралась навестить своего захворавшего приятеля, маменька, - словно невзначай произнесла Мари, и ее сестре захотелось на нее накричать. - Раз уж он ее сам не навещает.
-Это какого такого приятеля, Элен? - нахмурилась мадам Раевская.
-Князь Сергей болен, - тихо произнесла она. - И мне за него тревожно. Он совсем один там, без помощи...
-Что за вздор! Он там с товарищами, денщиком, при нем даже хирург состоит, - строго отрубила Софья Алексеевна. - Не в лесу, чай, живет. Ты что, собралась его навещать?
-Разумеется, не одна, maman, - поспешно отвечала ее старшая дочь. - Со мной поедут Мари и мадемуазель Moustier.
-Я?! - удивленно воскликнула Мария Раевская. - Вот еще, право...
-Никуда вы не поедете, - решительно произнесла их мать, оглядывая цепким взором комнату. - Вдруг он заразный, кто знает? И вообще, барышням ездить к мужчине, - mauvais tone. И чему вас эта мадемуазель учит?
Элен еще больше смутилась.
-Мы, кстати, к ужину ожидаем полковника Пестеля, его сослуживца, - будто бы невзначай добавила дама. - Так что извольте привести себя в порядок и держаться прилично перед гостем. И, Элен, постарайся не накидываться на Павла Ивановича с вопросами о твоем... хм... l'ami.
Девушка очень сильно смутилась и отвернулась к окну. «Скажусь больной, вот что», - подумала она. - «А сама поеду туда одна... Или верхом, как получится. Не страшно, мне подскажут, какой дорогой ехать».
Маменька выразительно глянула ей в спину, и Элен ощутимо вздрогнула от этого взора. Казалось, та читает все ее мысли. И уж конечно, их не одобряет. Хотя она не была бы так сильно в этом уверена.
Наконец, дверь закрылась, и Элен вновь вернулась на свое место. Младшая сестра медленно и многозначительно, словно тоже догадывалась о намерениях, произнесла:
- Ты уже подумала, Элен, что наденешь к ужину?
Вопрос чуть было не застал ее врасплох, но старшая из девушек проговорила нарочито небрежным тоном:
-Что надену, спрашиваешь? Право, еще не решила... Скорее всего, останусь в том, в чем я одета нынче.
-Ты хочешь сказать, что гость вознамерился к нам приехать так неожиданно? - спросила Мари.
-Пожалуй, и так. Даже не помню, что у papa есть знакомый с таким именем, - откликнулась Элен, думая о том, как бы ей незаметно пробраться в гардеробную, а там найти свою амазонку. Она так давно не ездила верхом, что даже не помнила, как выглядит костюм, который она надевала в прошлый раз, и впору ли он ей еще. Должен быть — ежели было это года два назад, то с тех пор она не поправилась. Если не найдет — то возьмет у Мари, та седлала свою гнедую кобылу Маркизу куда чаще... Кстати, на чем лучше отправиться туда? И по какой дороге? Маркиза не подойдет, она признает только Мари, а чужих кусает... Воронок? Может быть. Главное, успеть до ужина.
Наверное, все лихорадочные раздумия отразились на ее лице, отчего младшая сестра сразу спросила:
-О чем ты задумалась? Неужто о том, что полковник Пестель может знать князя?
-Может, - пожала плечами Элен. - А, может, и нет.
-Интересно, каков он сам? - подумала вслух Мари.
-Судя по фамилии, немец. Более ничего не могу сейчас сказать.
-Фи, немец... Значит, длинный, рыжий и с «фот тэккимм фыгофором», - передразнила девушка их общего знакомого, доктора Берндтгофа, уроженца Ревеля. - Будет все время стесняться и краснеть.
-Он военный, и краснеть ему не придется, если только ты не побежишь к фортепиано, дабы опять сыграть эту дурацкую песенку... Ni jamais, ni toujours, - последнюю фразу Элен пропела. Болтовня помогала ей отвлечься от тревожного чувства. Теперь нужно было по какой-то надобности увести Мари из комнаты.
-Хорошая песня, и играть ее легко. А петь нужно на два голоса, желательно, чтобы баритон и сопрано, - мечтательно проговорила Мари.
Элен нахмурилась. Эдак младшая сестра увлечется и не оставит ее до самого ужина. Чем больше здесь находится она, тем больше вероятности, что Элен не удастся выехать нынче из дома — ее остановят всенепременно. Промелькнула мысль посвятить сестру в планы, но девушка отказалась от этой затеи. Младшая сестра могла из вредности или какой-то пустячной обиды проболтаться маменьке. И высмеяла бы ее весьма жестоко.
-И очень жаль, что ни у Николя, ни у Саши только тенор, - вздохнула Мари.
-Николя не поет никогда, - рассеянно проронила Элен. - Кстати, он приехать нынче не обещался?
-Я не знаю, у maman надо спрашивать, - пожала плечами ее сестра. - Ну и вот, нет у меня подходящего дуэта. А как было бы славно исполнить этот романс на два голоса... Между прочим, у князя-то как раз баритон, и поет он наверняка славно. Вот бы он поскорее поправился и к нам явился, я бы его уговорила...
Лицо Мари вновь приняло мечтательное выражение. Элен потемнела лицом и сказала резко:
-Не думаю, что его заинтересует твоя глупая песенка на четыре слова. Мелодия, конечно, к нему непременно привяжется, как и ко всем нам... Однако же я не считаю прилипчивость мелодии признаком ее особенного качества.
Младшая из барышень хмуро посмотрела на нее и поджала нижнюю губу.
-На Киевских контрактах, между прочим, этот романс обсуждали, а мадам Витковская мне собственноручно записала ноты со словами в альбом.
-Эти твои контракты были полгода тому назад. Скоро новый сезон, и про твой романс зимой никто и не вспомнит, - опять вступила Элен. Потом она одернула себя — зачем тратит время на препирания с сестрой, которые могут, по опыту, длиться бесконечно? Все правильно, чтобы Мари обиделась и хлопнула дверью, как часто бывает... Но сегодняшний день, очевидно, должен был стать исключением из правил. Младшая барышня куксилась, ее большие темно-карие глаза блестели нехорошо, но при этом с места не вставала.
-Ты совсем с ума сошла со своим Волконским, - выдала она, наконец, - Никогда не видела тебя такой злой и язвительной.
-Полно, Маша, не сердись, - Элен подошла к ней поближе и положила руку ей на плечо. - Я же не знала, что эта песенка тебе так дорога. Ведь не сама же ты сочинила слова и музыку...
-Хочешь знать, кто их сочинил? - глухо проговорила Мари, не глядя сестру.
-Неужто Пушкин? - с сомнением откликнулась Элен.
-Граф Олизар, - с горечью назвала младшая девушка имя того, кого полагала своим нареченным.
-Прости, - промолвила Элен прежним, робким тоном. - Я хотела тебе предложить надеть к ужину мое палевое платье... Оно, похоже, снова мне велико, а тебе будет в самый раз.
-Правда, что ли? - Мари недоверчиво посмотрела на сестру. Платье ей нравилось самой, но Элен не слишком любила делиться собственными вещами. Тем более, насколько она помнила, платье сестра надевала четыре дня назад, и тогда оно было в самый раз. С чего нынче такая щедрость?
-А пройди в комнату да позови Любашу, она должна знать, где это платье. Сама примерь и посмотри, - скороговоркой проговорила Элен, пытаясь понять, сколько уже времени прошло за пустыми разговорами и попытками выпроводить сестру восвояси.
-Ты думаешь, оно на меня сядет? - Мари уже встала с кресла, и ее старшая сестра сочла это отличным знаком.
-Я уверена в том! Если сядет, так можешь его себе забрать насовсем, - продолжила Элен, даже не особо сознавая, что говорит.
-Правда? Что с тобой? - внимательно посмотрела на нее сестренка. - То ты жадничаешь и не даешь его даже померить — мол, вдруг случайно посажу пятно — то просто так даришь?
-Можешь считать это подарком от меня на именины, - пожала плечами Элен. - Одним из.
-Хорошо, сейчас примерю, - Мари отправилась к двери.
Итак, оставалось нынче дело за малым — проникнуть в гардеробную... Собственно, а зачем? Можно же и в этом домашнем платье ехать. Накинуть какой плащ для тепла. Жалко, что еще ничего не успеешь собрать, что князю могло понадобится — припасы, лекарства. Но нынче не тот случай... А сядет она уж стало быть, на Маркизу. Даст ей яблок, может, подобреет. Или же на более смирного вороного Мавра... Правда, надо достать дамское седло, а оно, кажется, единственное на всей конюшне. Эх, как ужасно не знать никаких важных мелочей!
За такими размышлениями прошло несколько мгновений, прежде чем дверь снова отворилась. Элен вздрогнула — вот и провозилась зря.
- Но только ты мне пообещала платье отдать, не забывай, - раздался голос Мари. Та даже не потрудилась пройти в комнату
-Конечно, - облегченно выдохнула Элен.
-А ты на меня выйти посмотреть не хочешь? - с вызовом произнесла сестра.
Девушка двинулась к двери и мельком глянула на сестру, наряженную в красивое тюлевое платье на светло-золотистой подкладке. То платье, которое Элен привычно считала своим и чаще всего надевала на вечера и приемы. В нем она всегда и представляла себя, и частенько любовалась собой в большом зеркале, заточенном в резную дубовую раму. На Мари оно смотрелось по-другому. Пожалуй, даже лучше — оттеняло волосы и глаза.
-Мне очень нравится, - проговорила Элен, пытаясь не выглядеть суетливо. - Признаюсь, оно тебе больше идет.
-Надо же, как ты изменилась, - вновь повторила Мари. - Неделю назад бы ты так не сказала.
-Нарядишься так к ужину? - спросила Элен, уже подходя к лестнице.
-Непременно. А ты куда? - внезапно спросила младшая из сестер.
-Скоро вернусь, - уверила ее Элен.
Спустившись по лестнице, она круто свернула вправо, в половину прислуги. Увидела епанчу, небрежно брошенную какой-то из дворовых девушек на табурет в сенях и, недолго думая, подхватила его. Затем, не доходя до кухни, дернула ручку двери, ведущей во двор. Там, чуть поодаль, будет конюшня. Надо было спешить. Пробило уже четыре часа, а они садятся ужинать в половину шестого, самое позднее — в шесть. С кухни уже раздаются запахи съестного, посаженных в печи хлебов... Да, кстати, хлеб. Надо бы взять с собой... Но тогда для этого надо пройти на кухню и как-то объяснять свое присутствие находившейся там челяди. Ладно... Остается только надеяться на то, что Серж там не голодает. Еще бы узнать, как доехать до той Умани. Дороги тут прямой нет, они все с развилками...
До конюшни оставалось немного, когда Элен, уже пустившаяся бегом, была вынуждена остановиться — распахивали огромные дубовые ворота, пропуская всадника на вороном коне. Девушка узнала его сразу. Отлично
-Николя! - воскликнула она, поднимая руки вверх.
-Сестра! Какого ч.. Что ты здесь делаешь? - выкрикнул молодой человек, резко натянув поводья.
Элен подбежала к нему.
-Я тебе сколько раз говорил, Черныш пугается, когда к нему подходить сзади. Может ногой лягнуть прямо в лицо, а это, я тебе скажу... - Николай Раевский-младший ловко спешился и вгляделся во взволнованное лицо Элен. - Да что ж случилось? У всех все хорошо? И чего это ты в епанчу обрядилась?
-Мне нужно в Умань. Срочно, - произнесла она.
Элен больше не могла притворяться, выдумывать предлог, благодаря которому она вздумала отправиться на длительную конную прогулку прямо накануне семейного ужина. Тем более, с Николаем она могла быть откровенна. Тот бы не стал говорить о том, что прилично, а что неприлично девушке ее лет и положения. Не стал бы ехидствовать по поводу ее с князем Сергеем отношений.
-Так я прикажу коляску тогда приготовить. Но туда ехать час, а у нас, насколько я знаю, будут гости, - Николай откинул со лба темно-русые волосы.
-Час в одну сторону? - уточнила Элен. - И да, можешь не трудиться, я на Черныше поеду.
-Ты уверена? - нахмурился ее брат. - Он же хоть и смирный, но упрямый, что твой осел. И седло дамское нужно...
-Я так поеду, - сказала девушка. Платье на ней было довольно широкое, а ездить «по-татарски» даже проще — просто почему-то считалось вредным. - Только ты...
-Я понял. Не скажу никому дома, тем паче, papa и maman. Но добавлю, что эта твоя экспедиция - сущее безумие, - покачал головой Николай. - Хоть бы сказала, зачем тебе на ночь глядя отправляться в это место?
-Ты все понимаешь, - криво улыбнулась Элен.
-Это потому что ты не хочешь видеть Пестеля? - спросил молодой человек.
Его сестра нетерпеливо кивнула.
-Все ясно. Я и сам его видеть не хочу, - усмехнулся Раевский. - Но стоит ли в таком виде поспешно от него убегать?
-Я все потом объясню. Мне надо уехать срочно, - решительно произнесла девушка.
-Ну ладно. Значит, слушай. Проедешь нашу деревню. Будет лес, и потом перекресток. Ты не сворачивай в сторону леса, а отправляйся прямо. Там будет Лебедяново, еще шесть верст — и твоя Умань. Указатели вроде есть, или у кого спросишь.
-Спасибо тебе, - Элен обняла брата и с его помощью влезла в седло. Сначала ей показалось — переоценила свои силы. Нужно было точно ехать в коляске. Но пока ее запрягут, да еще мужики отцу донесут, ежели потеряют... Ничего, как-нибудь доковыляет. Лишь бы Черныш не сбросил. Но конь повел себя на редкость понятливо, и покорно повез свою всадницу по дороге из усадьбы. Брат помахал ей вслед рукой, но Элен не ответила на прощание — слишком боялась выпустить поводья.
...Путь был свободен, дождя не намечалось, и девушка вскоре сняла епанчу. Сначала у нее был страх заблудиться, но, похоже, Черныш знал, куда идти — иначе и не объяснишь. Его не надо было понукать или заставлять останавливаться. Вскоре Элен даже расслабилась и смогла предаться посторонним мыслям, не связанным непосредственно с ее поездкой. «Зря я так забросила верховую езду», - подумала она. - «Надо начать. И было бы приятно совершать прогулки с князем...»
Миновала деревня, про которую говорил Николай, и тут Черныш резко остановился, захрипел и чуть было не встал на дыбы. Элен схватила его за шею и погладила, но конь не успокаивался. Вскоре стала понятна причина его беспокойства — навстречу двигался другой всадник на белом коне. В военном мундире и в треугольной шляпе со светлым плюмажем. Поравнявшись с Элен, тщетно пытавшейся заставить — а точнее, убедить — Черныша двигаться далее, он резко натянул поводья, отчего его конь чуть ли не встал на дыбы. Элен смогла теперь его разглядеть. Мундир был пехотный, с красными обшлагами на рукавах и воротнике, без знаков отличия — лишь скромная лента Георгиевского ордена выделялась на фоне темно-зеленого сукна. Незнакомец, который Элен смутно напомнил кого-то, был среднего роста и среднего же сложения. Заметив девушку, он церемонно снял шляпу, приложив ее к груди, как это делали крестьяне в полях. Обнажилась коротко стриженная голова с заметными залысинами. Смугловатое лицо, без особых примет, выражало лишь крайнюю степень любезности.
-Вам чем-нибудь помочь, мадемуазель? Я полковник Вятского полка Пестель, Павел Иванович, - произнес он, оглядывая девушку с ног до головы, без всякой дерзости и удивления ее одеждой.
Так вот кто это! Элен почему-то захотела сама спешиться и убежать от него — назад, вперед или даже в сторону, затеряться в том березняке, который недавно миновала. И как ему теперь объяснять свое здесь присутствие?
-Все в порядке, господин Пестель. Извините, я спешу, - проговорила она, поспешно оглядываясь. Отчего-то показалось, будто ясный день померк, сгустились тучи и откуда-то со стороны леса подул студеный ветер, заставив ее закутаться в плащ. Конь рвался под седлом, и она думала, что не удержится верхом, упадет.
-Куда же вы направляетесь, мадемуазель? - продолжил полковник. - Если домой, то вам совсем в другую сторону. Если я, конечно, не ошибся в направлении.
Итак, полковник ее отлично знает, хотя она не представлялась. Правильно, в здешних краях имение только одно, а на простолюдинку она даже в епанче ничем не походит.
Ветер стал еще сильнее. Он срывал с ее плеч плащ, трепал прическу. И странно — на полковника его порывы не действовали. Шляпа, которую он поспешил надеть после ритуального приветствия, держалась на его голове как влитая. Воздушные потоки словно бы огибали его тело, не тревожа его ничуть.
-Нет, все верно. Если вы, конечно, собираетесь к Раевским на ужин, - проговорила Элен.
-Именно туда я и собираюсь... Но что у вас с лошадью? - нахмурился Пестель. - Вы не можете с ней справиться? Позвольте мне.
Девушка ожидала, будто бы ее собеседник возьмется за поводья и усмирит Черныша, но он не торопился спешиваться. Пестель внимательно посмотрел в глаза коню. Взгляд его был немигающим, спокойным и вместе с тем властным. Черныш несколько раз вздрогнул и замер под седлом, позволив Элен восстановить равновесие.
-Животный магнетизм, - проронил полковник, словно бы отвечая на не заданный его визави вопрос. - Но я не знаю, что заставило вас в спешке покинуть отчий дом прямо накануне ужина.
«Павел Иванович, кажется, его друг», - поспешно вспомнила девушка. - «Значит, ему можно рассказать. И заодно, спросить о том, в каком состоянии князь. Может быть, действительно, его не стоит нынче навещать — я его только обеспокою лишний раз».
-Князь Волконский серьезно болен, мне так говорили, - быстро, стараясь не глядеть на спутника, произнесла Элен. - Я направляюсь навестить его в Умань.
Полковник очень пристально и изучающе поглядел на нее.
-А вы смелая девушка, - проронил он. - Ни разу таких не встречал, право...
-В каком состоянии князь? - перебила его мадемуазель Раевская, чувствуя, что приятель Сержа собирается начать с ней долгий и совершенно не уместный в такой ситуации флирт. - Он очень болен?
-Болен? - изумленно переспросил Пестель. - Сегодня только инспектировал обучение нижних чинов ружейным приемам. Потом князь Сергей работал с приказами по дивизии и инструкциями полковым командирам. Я заезжал к нему за бумагами, и обнаружил его в добром здравии.
Элен почему-то не поверила таким хорошим новостям. Что-то в глазах, в общем облике полковника говорило о том, что он или что-то не договаривает, или утверждает прямо противоположное реальному положению дел.
-Значит... - начала она слабо.
-Значит, мадемуазель Элен, вам лучше всего возвратиться домой, привести себя в порядок и спуститься к столу, - по-дружески подхватил Пестель. - Погода, кажется, только ухудшается. Пока вы доберетесь, дождь еще польет.
И действительно, тучи, взявшиеся словно бы ниоткуда несколько минут назад, нависли совсем низко, царапая своими днищами верхушки деревьев. Пара тяжелых капель сорвалась с неба.
-Спасибо за заботу, полковник, но я думаю, мне нужно продолжить свой путь, - Элен решительно взялась за поводья.
-Поверьте мне, это лишнее, - лицо офицера совсем потемнело, лишь белки глаз сверкали на нем. Казалось, будто бы тучи отбрасывали на его лицо свинцовый отсвет.
-Почему же? - она уже глядела вперед, туда, куда ей предстоял путь, и прикидывала, где бы укрыться, если буря разразится окончательно.
-Так не делается, - решительно проговорил Пестель.
-Слушайте, - повысила голос Элен, сама удивляясь собственной интонации — кто бы раньше подумал, что она, скромница и разумница, сможет так дерзко говорить с малознакомым мужчиной? - Если вы хотите сказать, что негоже молодой девушке являться в одиночестве ко взрослому мужчине, то, право, смысла в ваших нравоучениях не будет. Поверьте, мой поступок обдуман.
-В самом деле? - повторил ей в тон полковник. - Но нотации — не мой стиль, милая мадемуазель. Я хотел бы предупредить, что Сергей Григорьевич — не тот человек, который оценит ваши героические усилия по достоинству.
Элен ощутимо вздрогнула от внезапности сказанного.
-Почему же? - с вызовом спросила она. - И да, о каких усилиях идет речь? Если для вас проведать больного друга — неслыханный подвиг, я уже боюсь предположить...
-Non, non, - возвел руки к небу Пестель. - Я должен был знать, что тем и закончится. Выслушайте меня. Волконский — само его имя говорит за себя — в высшей степени аристократ и придворный. А они — не та публика, с которой вы привыкли общаться здесь, в глуши...
-Я прекрасно знаю, какое происхождение у Сергея Григорьевича, - оборвала его Элен. - Что же далее?
-Я вам хочу сказать, мадемуазель Раевская, что ваше явление у него в доме может быть истолковано превратно, - спокойно, ничуть не конфузясь ее дерзким тоном, продолжал собеседник.
-И кем же будет истолковано? Его денщиком? - с насмешкой продолжила Элен.
-Прежде всего, им самим.
-То есть, он упрекнет меня в том, что я его скомпроментировала? - на лице девушки появилась веселая, хоть и несколько натянутая улыбка. От собеседника веяло холодной и тихой ненавистью к ней — точнее, к тому, что она позволила себе разговаривать с ним таким тоном, смела улыбаться и насмехаться ему прямо в лицо. Дождь уже разыгрался, и она накинула на себя плащ поплотнее.
-Ежели вы до сих пор не понимаете, мадемуазель, - повысил голос Пестель. - Скомпроментировать могут вас.
-Я не поняла, Павел Иванович. Вы хотите сказать, что ваш друг — бесчестный человек? - обернулась к нему Элен и чуть ли не зажмурилась. Лицо его, прежде не имевшее особых примет, не просто сделалось темно-свинцовым, но, казалось, вдоль и поперек избороздили кривые шрамы и глубокие морщины, исказившие его черты до неузнаваемости. Мундир его, прежде узнаваемый, пехотный современного образца, тоже стал другим — сукно потемнело до черноты, знаки отличия исчезли вместе с георгиевской лентой, да и покрой изменился. За спиной как будто бы вырос длинный темный плащ, перехваченный стоячим воротником у шеи. — но Элен хорошо помнила, что Пестель ехал без шинели. Даже конь, смирно сидевший под седлом, и не обращавший внимание на метаморфозы седока, стал другим — больше, выше, и его белизна в воцарившейся повсюду темноте казалась неестественной, блестящей, резко контрастирующей с темным силуэтом полковника. Признаться, Элен сделалось не по себе от такого зрелища, но она имела в себе силы проговорить:
-Ежели вы так утверждаете, то сами лишены чести...
Вихрь чуть ли не повалил ее на землю, но она успела удержаться, прижавшись к мягкой гриве Черныша. «Быстрее, родимый, унеси меня от этого... от этого беса», - горячо зашептала она в ухо коня.
-А меня так еще никто не называл, - раздался голос, не принадлежавший полковнику — какой-то скрипучий, гнусавый, со странными интонациями и непонятным выговором.
-Во имя Отца и Сына и Святого Духа... - поспешно начала Элен. - Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй мы...
Молитву «Живые в помощи» девушка очень хорошо знала. Даже сама — уже давно — вышила ее золотыми нитками на ленте синей фланели, чтобы носить с собой. Но нынче с собой ее не было... Была только цепочка с крестом — и образок Богородицы, на котором от старости уже стерся лик Девы. За этот образок Элен и схватилась с силой, чуть не вырвав его. Дочитав молитву, она услышала мощный хлопок и сильный треск — словно грозовой разряд раздался прямо над ее головой. Конь заметно заволновался, быстро пустился вскачь, и Элен едва удержалась в седле. Оглядываться назад не хотелось, равно как и пытаться осознать — что именно она увидела и от чего ее спасли нехитрая молитва и подаренная бабушкой со стороны отца ладанка.
Элен смогла расслабиться и оглядеться по сторонам, лишь когда она увидела первые дома Умани — раскиданного по холмистой степи городка. Вот белокаменная колокольня, вот купола еще одного храма... Интересно, где искать штаб дивизии — в самом городке или поодаль? Вроде Николай тогда говорил, что надобно не заезжать в Умань, а проехать еще пару верст на восток — там, где начинаются хутора, и будет военный лагерь. «Ни с чем не перепутаешь», - добавил он. Она и последовала указаниям брата, мимоходом подивившись чуду — грозы как будто бы и не было. «Наверное, сюда буря просто не дошла», - сказала себе девушка. Но расстояние от места встречи с Пестелем до Умани было не таким большим, чтобы гроза, разразившись в одном месте, полностью миновала другое. Дороги здесь были совершенно сухими, а на небе — ни облачка, не говоря уже о тяжелых, налитых дождем тучах, которые она видела час назад. Не могла же гроза уйти так быстро? Впрочем, о странностях природных явлений Элен не думала, боясь заблудиться. «Надеюсь, с ним все в порядке», - подумала она. - «И этот... этот Пестель не соврал, что он здоров. Пусть даже мой визит будет и совсем некстати, я должна в этом убедиться своими глазами».
Будка со шлагбаумом и скучающим часовым выросла направо от дороги. Элен пустила коня шагом, затем спешилась, сняла с себя плащ, дабы за простолюдинку не приняли, и направилась к воротам, не особо задумываясь о том, что будет говорить солдатам. В крайнем случае, сошлется на отца и братьев...
***
Если Серж утром и тешил себя надеждой, будто бы дела, намеченные на сегодня, помогут прояснить муть в голове и отвлечься от глухой боли в правой руке, начиная с плеча, и под ребрами в правом, некогда пострадавшем боку. Как всегда, в сырую погоду его всегда настигает эдакая напасть... Стоило попасть под ту грозу, как он свалился с ломотой во всем теле и с жаром — не таким большим, чтобы сказываться больным, но при этом весьма ощутимым. Средства лечения тут одни — лежать, пить теплое, укутывать больные места и молиться Господу, чтобы пронесло побыстрее. Вроде бы над ним смилостивились, дали три дня почти абсолютного здоровья, но сегодня состояние ухудшилось. И после всех дел Серж, отказавшись от обеда, отправился в комнату и лег на кровать с намерением так с нее не вставать. Он тревожился о барышне Раевской. Интересно, как она, со своей больной грудью, перенесла тогдашнее приключение? Не так уж плотно он ее и укрыл этим сюртуком. Сам Серж понятно, перетерпит, не первый раз такое, нынче еще мягкое течение, а Элен придется тяжко. «И справиться никак нельзя», - подумал он. - «Разве что с нарочным кого отправить».
Занудливая боль не помешала князю задремать, лежа на спине. И, как всегда в таких случаях, пришел сон, перемешанный с бредом. Давний такой, и очень нехороший сон. Летняя поляна, вокруг которой — мрачный сосновый бор, деревья растут плотно и заслоняют собой солнце, а здесь вроде бы как светло. Лютики желтеют в траве, лиловые колокольчики приветливо кивают на ветру, заливаются невидимые птицы. Картина самая идилличная — сердце радуется. Место это Серж якобы знает, и очень давно, с раннего детства, но назвать, где оно находится, не может. Где-то его ждут, даже окликают... А он стоит на коленках и сосредоточенно собирает розоватые с боков ягоды клубники. Здесь ее почему-то всегда много. Сосредоточенный на сборе ягод, князь не замечает, как воздух темнеет. Скрывается солнце, яркие краски цветов и травы тускнеют. Откуда-то тянет затхлым запахом болота — и запах этот наводит сильный ужас, предвосхищая что-то страшное, обязанное случиться здесь и сейчас. И он знает, что это должно быть. Как знает, что не в силах противостоять ему. По гнилостному запаху и по мерному гудению, заглушившему птичьи трели и шелест травы, он догадывается, что это такое. «Стрекозы железные», - произносит он одними губами. И вот уже первые насекомые — черные, с паутинчатыми крыльями, раза в два больше обыкновенных стрекоз — роем устремляются к нему, вонзаются в тело, облепляют голову... Он пытается увернуться, но никак не может. И знает, что никто не поможет ему справиться с этими врагами. Серж отмахивается от железных стрекоз, пытается их давить, но крылья у них слишком острые и жесткие, больно ранят ладони, - ничего не получается. Впрочем, ему, кажется, кто-то хочет помочь, раз зовет его по имени-отчеству.
-Сергей Григорьевич, к вам барышня Раевская, Николая Николаича дочка старшая, - денщик мог бы не уточнять...
Серж довольно быстро открыл глаза. Тело ломило, со лба на лицо стекали струи холодного пота. А парень не унимался:
-Так мне просить ее? А то вижу, худо вам...
Элен приехала сама. Он что, спит до сих пор? Стрекозы улетели — и нынче, в контраст кошмару, пришло более приятное сновидение? Но нет, то был не сон — Серж ощущал свое тело, всю его тяжесть и липкость. Видел незамысловатое убранство своей комнаты, веснушчатое лицо Данилы, выглядывающего из-за двери. Нет, все же реальность?
-Она одна? - спросил он, уверенный, что ответ будет отрицательный.
-Одна-одинешенька, Сергей Григорьевич, - откликнулся денщик. - И приехала верхом, а не в коляске.
-Проси, конечно, кого ты ждешь? - проговорил князь, все еще не веря сказанному. Мгновения, последовавшие потом, показались ему необычайно длинными. Он встал, набросил куртку и застегнул ее на крючки, смыл с лица и волос пот, погляделся в зеркало. Все это требовало усилий, и Серж сел на кровать, чтобы передохнуть. И в тот же миг дверь отворилась. Он обернулся и машинально начал вставать, заметив белое пятно платья.
-Mon prince, очень прошу вас в таком состоянии пренебречь этикетом, - проговорил тот голос, который он так хотел услышать за все эти дни.
Где-то уже это было — едва различимый тонкий женский силуэт в дверном проеме, тусклый свет раннего утра или вечерних сумерек, льющийся из окна, шелест платья и чувство сладкой тревоги, разлитое в воздухе. Невозможно только вспомнить, где — то ли в той, то ли в этой жизни — и кем была эта дама, и какой тогда стоял час. А, может, он всегда знал, что с ним случится такое. Как знать, как знать....
-Элен, это вы? - промолвил он, не веря своим глазам. - Я дико извиняюсь за свое отсутствие...
-Полно извиняться. Вам действительно очень худо, - девушка присела на кровать и приложила руку к его щеке. В жесте ее не было никакой чувственности — скорее, забота и деловитая нежность. - И у вас жар.
-Простите, - снова выдавил он из себя. - Я вас вынудил явиться сюда...
-Прошу, не надо слов, - и Элен сама обняла его за плечи. Как тогда, в тот раз, когда он понял, что хочет быть с ней всю жизнь и что разомкнуть эти объятья — мука невероятная. Князь закрыл глаза и подчинился ей — в этот миг ее руки казались сильными, их внешняя хрупкость — обманчивой. Нынче эта девушка, которую все, не исключая и его самого, отчего-то сговорились считать слабой и очень болезненной, была куда сильнее его. И осознание этого факта успокаивало его и заставляло забывать дурной повторяющийся сон.
… «Я на своем месте. Хорошо, что успела», - подумала девушка, когда ее возлюбленный успокоился и, кажется, задремал в ее объятьях. С того самого мгновения, когда она вошла в эту небольшую комнату с низким потолком, в которой царил привычный беспорядок холостяцкого жилья, все ее тревоги и сомнения завершились. Пропустили ее без труда — видно, имя отца имело свой вес здесь, либо сослуживцы князя Сергея о ней уже что-то слышали. И в тот миг, когда Элен увидела того, о ком так долго думала все эти дни, поняла — старания ее не напрасны. Лицо его было бледным и носило измученное выражение, под глазами легли темные тени, выдавая болезненное состояние. От его попыток быть любезным и заботливым у девушки невольно выступали слезы на глазах. «Хватит», - одергивала Элен себя, замечая, как жалость заставляет забываться. - «Он не умирает... Это не смертельно. Но крайне неприятно и мучительно. Вызывает мрачные мысли и тоску. Но в этом-то и опасность...». Сочувствие взяло верх над ней, и вскоре, сама не помня как, она уселась на разобранную постель и первая протянула к нему руки. Серж прижался к ней как ребенок, положив голову на плечо, и они просидели так долго и молча, ни о чем не думая. Элен ощущала все, что он чувствует, на себе — сильно заболело под ребрами справа, воздуха не хватает, но это состояние ничем не напоминало те приступы, которые она раньше испытывала сама — тут ощущение как от удара. Болят все жилы, как перед лихорадкой — и неудивительно, лоб у него довольно горячий. Лихорадка не сильная, пройдет постепенно — но имеет свойство возвращаться... Интересно, чем он лечится? И лечится ли вообще? Элен пыталась задать этот вопрос ему, но он отвечал неопределенно.
-Эта хворь со мной давно, - признался князь. - Все от сырости...
Девушке стало неудобно. Так он заболел из-за того, что тогда вымок насквозь? Так она и спросила.
-Право слово, я не жалею, - проговорил Серж в ответ. - Я бы заболел так или иначе, но хоть вы здоровы.
-Господин Пестель, получается, меня обманул, - подумав, сказала Элен. - И очень зря он это сделал. Вообще, здорово он меня напугал. Сущий бес какой-то...
Девушка изложила увиденное, упомянув и странное изменение погоды. Серж подтвердил, что в Умани никакой грозой и не пахло.
...По мере того, как Элен рассказывала увиденное, Серж вспоминал некоторые свои впечатления от общения с приятелем. Он не сомневался в том, что его гостья ничего не выдумывает от себя, а передает верные впечатления, которые не спишешь на ее чрезмерную восприимчивость — насколько он уж успел узнать мадемуазель Раевскую, та к экзальтированности и необузданному фантазированию не склонна. Князю и самому казалось, что за Пестелем стоит кто-то другой — не человек. Иначе ничем не объяснишь странности в поведении приятеля и в его манере держаться. А описанное барышней лицо — неожиданно стариковское, с красными глазами-щелками — он как-то видел в окне, перед рассветом. И оно показалось ему связанным с приятелем — хотя тогда, чтобы не пугаться понапрасну, подумал, что ветки деревьев за окном и причудливая игра света с тенью сделали свое дело, создав это странное видение. А Пестель ему пришел на ум, потому что он читал черновик пятой главы его проекта... Нынче он подивился точности совпадения и был уверен — он видел истинное лицо полковника. Точнее, лицо того, кто в нем сидел. Почему-то нынче он и рассказал Элен.
-И вот что странно. Он был серьезно ранен — и я ни разу не видел его страдающим от последствий ран, - продолжал князь. - Мне никогда не доводилось застать его врасплох, в беспорядке или спящим. Странно, за какой надобностью он хотел навестить ваш дом.
-Странно и то, зачем он пытался меня останавливать, - откликнулась его гостья.
-Это как раз ясно. Полковник не хочет моего счастья.
-А вы счастливы нынче? - Элен обняла его крепче, чувствуя, как бьется его сердце, и как он дрожит.
-Очень... - проговорил он и затем побледнел — голова резко закружилась.
-Вам нужно полежать и поспать, - озабоченно проговорила девушка.
-Но вы уйдете, - прошептал князь горько. - И я потом решу, что вы мне приснились.
-Я не уйду, - уверила она, чуть было не добавив: «Обещаю». Сейчас она никуда не собиралась — хотелось еще раз побыть с Сержем, держать его за руку и отгонять кошмары. Но в любом случае, домой следовало вернуться до наступления позднего вечера. «Дождусь, пока пробудится, и попрощаюсь. А назавтра еще раз найду случай его навестить... Или скажу родителям, что он один лежит и болеет. Все равно мне надо как-то объяснять свое отсутствие», - думала Элен, глядя, как страдальческие складки на лице Сержа разглаживаются, дыхание становится ровнее, а веки тяжелеют и глаза закрываются в полудреме. Вскоре и жар начал покидать его тело, щеки уже так не горели болезненно. Она сидела и держала его, спящего, за руку, а сама думала, что готова отдать жизнь за то, чтобы быть с ним всегда вот так. Чтобы видеть его лицо, светлое и казавшееся ей нынче прекрасным, словно ангельским, вечно, деля с ним и постель, и дом... И чтобы он никогда так не страдал.
..Элен не знала толком, как ухаживать за больными, тем более, за больными мужчинами. Ее всегда отстраняли от этого дела как слабую и хилую здоровьем — вдруг заразится тем же, чем страдает болящий? Отец частенько хворал от последствий многочисленных ранений, но за ним всегда ухаживала маменька, не доверяя столь ответственного дела даже прислуге. Таким образом, Элен понятия не имела, что ей нужно делать нынче, кроме того, чтобы держать князя за руку. Тот ощутимо вздрагивал и слабо вскрикивал во сне, переносицу его перерезала болезненная морщинка, по лицу пробегали серые тени, и он сжимал ее пальцы крепче, словно боясь, что ее рука растает. Надо дать какие-нибудь лекарства... Или кровь пустить — точнее, позвать кого-то, кто бы мог это сделать. Может, припарки или компрессы ему тут помогут. Но как это делать? Нет, ему точно необходим уход... Она спросит у маменьки, если та не будет слишком уж сердита, в чем Элен совсем не была уверена. Та подскажет, если правильно спросить. А будет несговорчива — явится к отцу. Скажет, что была не одна...
Элен вздрогнула. Ничего не получится. Ее видел этот непонятный полковник, который непременно доложился родителям, встревоженным отсутствием дочери за столом, куда и как она направилась. Или, может, брат подсказал... Но Николай бы как раз и сказал с уверенностью, что отправилась она не одна, а с кучером и еще с кем в сопровождении, и что он сам несет ответственность за сестру в случае хоть малейшего покушения на ее честь. Надо полагать, ему родители поверят больше, чем гостю.
...За окном день постепенно уступал место вечеру. И девушка понимала, что ей уже надо отправляться в путь. Но она не могла уйти, не попрощавшись. Поэтому, слегка разжав пальцы князя, она наклонилась и поцеловала его в губы. Серж не спеша ответил ей, еще пребывающий в дремоте.
-Нужно ехать? - спросил он, оторвавшись от нее и открывая глаза.
-Придется, дорогой мой. Но завтра я вернусь.
-Не обещай, - промолвил он.
Потом он позвал денщика и приказал снарядить свою бричку и сопроводить барышню до дома ее родителей.
-Но, Серж, я справлюсь и сама, - произнесла Элен.
-Ерунда. Я не позволю, - решительно произнес князь. - Чтобы мне волноваться за тебя остаток вечера и весь завтрашний день?
-Да, тебе же хуже будет, если ты тревожиться начнешь.
-Вот именно.
Переход на «ты» состоялся для них обоих гладко и безболезненно. Словно черту они уже перешли — и ничто уже не заставит вернуться к тому, что было между ними раньше. Даже и признания не нужно было.
...Когда в дверях снова показалась вихрастая голова Данилы, объявившего, что бричка готова, и Элен, с большим сожалением покидая объятья князя, встала, тот задержал ее руку в своей на миг и произнес:
-Ты будешь моей женой?
Ей показалось, что она ослышалась — столь непривычным тоном и в столь непривычной обстановке сделано предложение. На такую реплику принято отвечать: «Я готова составить ваше счастье». И добавлять: «Если нас на то благословят родители наши». Либо необходимо было бледнеть, краснеть, прятать счастливую улыбку, смущаться... Но нынче все эти реакции, описанные в модных романах, виделись фальшивыми и бессмысленными. Поэтому она проронила:
-На все воля Божия.
Только потом, видя, как за окном проносятся приземистые дома Умани, Элен подумала, что ответ ее был слишком жесток. Но другого она тогда придумать не могла.
***
Возвращение Элен, задолго после ужина, уже по потемкам, было встречено гробовой тишиной. Казалось, весь дом вымер. Грешным делом девушка подумала, что гость смог причинить ее семье некое сверхъестественное зло — поэтому никого и нет. Все это время она думала, как же будет объясняться с папенькой и маменькой, гадала, стоит ли говорить, что князь ей сделал предложение, или необходимо дождаться, пока он явится сюда и повторит его перед всеми. Но ведь она не дала однозначного согласия или отказа... Как тогда быть?
Все это она обдумывала, глядя на стремительно темнеющее небо, на молодой месяц, взошедший на небо, усмиряя нервно бьющееся сердце. Но теперь, стоя в опустевшей гостиной, освещенной лишь одним трехсвечным канделябром, Элен чувствовала растерянность. Казалось, ее специально никто видеть не хочет.
-Вы вернулись, мадемуазель Элен? - раздался позади нее голос гувернантки младшей сестры.
-Где же все? - спросила девушка, не оборачиваясь к говорившей.
-Отдыхают после ужина, - сказала мадемуазель Мустье. Судя по голосу, ей явно хотелось узнать большее, но она не могла ничего сказать.
-Меня не потеряли?
-Господин Nicolas объяснил нам, что вам нездоровилось... Мадемуазель Мари подтвердила.
Элен невольно улыбнулась.
-А maman? - спросила она, наконец-то обернувшись и посмотрев в темные глаза собеседницы, горящие лукавыми огоньками.
-Она передала мне, что очень бы хотела с вами переговорить, когда вы сможете, - произнесла мадемуазель Мустье. - Но я полагаю, что лучше бы вам нынче пойти спать. Софья Алексеевна не очень здорова нынче.
Элен поблагодарила гувернантку и поднялась наверх, где тотчас, не раздеваясь, легла на постель.
-Наконец-то ты здесь! - громким шепотом произнесла ее младшая сестра. - Мама знает, куда ты пропадала. Ей Николя сказал, похоже. И этот... ужасный полковник подтвердил, что видел тебя на дороге.
-Я так и знала, - вздохнула Элен. - Но прошу тебя, не говори никому.
-Я старалась тебя не выдать! - воскликнула Мари. - Скажи, ты же к князю Сергею ездила?
Элен промолчала.
-Маман не знает, что ты была у него. Николя должен был сказать, что просто гуляла, потом к себе ушла, потому что устала, - с уверенностью произнесла младшая из сестер Раевских. - Наш брат — человек чести и тебя не выдаст.
-Он, возможно, и таков, но полковник вряд ли имеет интерес скрывать увиденное...
-Полковник сам к ужину опоздал! Он сказал, что встретил тебя! - произнесла Мари. - И что вы прогулялись, пока было время до ужина. Потом он якобы проводил тебя до дома, и ты сказала, что тебе нездоровилось. Скажи, так ты с кем была? С ним или с Сержем? И глаза у тебя в темноте блестят, прямо как у кота! Вот неспроста...
Элен вознегодовала — так этот бес еще и скомпроментировал ее перед родителями? По его словам выходит, что они битых два часа прогуливались по лесам и холмам. И, похоже, не только прогуливались.
-Пестель наврал, - отрубила она.
-Я так и знала. Если он еще имеет наглость сказать то, что бросает пятно на твою честь, наш брат вызовет его на дуэль... Так ему и сказал.
Элен почувствовала, как еле сдерживаемая тревога хлынула в ее грудь. Прежний страх, вызванный странным явлением, раскрылся в полную силу, и сдержать его не было никакой возможности. «Не хватало еще поединка», - подумала она, представив своего любимого брата напротив этого их гостя, который отчего-то счел нужным вмешиваться в их жизнь. Секундант машет платком, раздаются выстрелы почти одновременно, и...
-Слушай, а у тебя с Волконским было всё? - отвлекла ее Мари.
Элен нынче хотелось отблагодарить сестру за этот неуместный вопрос — он отвлек ее от пугающих мыслей и фантазий.
-Тебе так интересно? - переспросила она.
-Я по секрету спрашиваю... А теперь ты убедилась, что я умею секреты хранить, - умоляющим тоном проговорила младшая из барышень.
-Ну как... Мы любим друг друга, - сказала после небольшой паузы Элен.
-И вы целовались? - продолжала настойчиво расспрашивать ее Мари. - Учти, молчание — знак согласия!
Ее сестра ничего не ответила, давая, тем самым, утвердительный ответ.
-А вы заходили дальше? - ну так и знать надо, одним таким вопросом сестренка не ограничится, а начнет ее пытать.
-На тебя Катрин плохо повлияла, - оборвала ее Элен. - Серж — честный человек и прекрасно знает, как должно вести себя...
-Ах, он уже и Серж! Небось, вы нынче называете друг друга на «ты»? - обрадованно воскликнула сестра.
-Тише... - одернула ее собеседница. - Ты своими криками разбудишь весь дом. Конечно, теперь у нас отношение друг к другу переменилось...
Она поколебалась, думая, сказать ли Мари, что князь сделал ей предложение, и даже уже приготовилась упомянуть этот факт, но одернула себя, вспомнив собственный ответ на столь явный вопрос князя. Она не сказала ничего однозначного — и как же это можно трактовать? Но полагала, что иначе ответить бы она нынче не могла.
-Он бы поторопился с формальным предложением. Пестель сказал, что Волконский уезжает на Кавказ — и очень скоро, - продолжила ее младшая сестра, словно прочитав ее мысли.
-И как ты можешь верить этому человеку? - с упреком спросила ее Элен, подумав, что полковник нарочно передал это ее родным, чтобы еще больше ранить.
-Это Николя наш подтвердил, - произнесла Мари. - Уж ему-то верить можно, как думаешь?
Элен помрачнела. Почему Серж тогда ничего ей не сказал? Может быть, его болезнь как раз и задержит этот отъезд, поэтому князь счел нужным умолчать о грозящей им разлуке? Или же эта поездка на самом деле случится нескоро — они что-то напутали или Мари преувеличила? «В следующий раз спрошу у него. Если сможем еще раз увидеться», - подумала Элен.
-Мне он ничего не говорил, - призналась она вслух.
-И очень зря. Должен был, - решительным тоном произнесла Мари. - Хотя, может быть, запамятовал в твоем присутствии...
-Он довольно сильно болен, - откликнулась Элен. - В таком состоянии Серж не сможет никуда ехать, это точно. Я не удивлена, что он не мог являться к нам ранее, и полагаю, что еще долго не сможет куда-то выехать.
-Значит, ты будешь ездить к нему сама, - со смешком откликнулась Мари. - И мне придется, верно, тоже с тобой туда таскаться. Глядеть на вас-голубков и завидовать...
-Maman сильно сердита? - не обращая внимания на насмешливые слова сестры, спросила девушка.
-Завтра увидишь, - загадочно произнесла младшая барышня. - Но, самое главное, papa ничего не знает. Я бы на твоем месте радовалась этому факту.
-Но скажи прямо — мне готовиться к выговору? - Элен знала уже заранее, что ответ будет утвердительным, и хотела заранее подготовиться к головомойке, которую задаст ей мать.
-Ну как... - пожала плечами сестра. - Мне она сказала: «Пусть ее нынешнее поведение станет тебе уроком, как нельзя поступать».
-И все? Больше ничего не говорила? - не веря своим ушам, спросила Элен.
-Нет. Она даже сказала это как-то... Не зло, - откликнулась Мари.
Она явно хотела добавить что-то еще, но тут послышались тяжелые шаги, направляющиеся к их двери. Кого-то они, похоже, разбудили.
-Барышни! - произнес заспанный голос Авдотьи, их старой няньки. - Я-то старуха, все слышу. Разбудите же барыню-то, а она спит чутко, насилу заснула...
Девушки мигом замолкли, притворяясь спящими. В самом деле, разбудить маму в такую неурочную минуту было бы смерти подобно.
-Я за тебя заступлюсь, - прошептала Мари. - Не бойся. Впрочем, ты и так ничего не боишься...
Элен ее не расслышала. Лишь только ее голова соприкоснулась с подушкой, она ощутила, как быстро, слишком быстро для такого полного впечатлений и эмоций дня проваливается в сон.
...Софья Алексеевна Раевская внимательно оглядела свою вторую дочь, спустившуюся к завтраку чуть ли не последней. Во сколько она вчера вернулась? Можно было бы спросить у француженки, она, кажется, ее и встретила, - но дама не желала этого знать. «Пусть даже если она резвилась с ним всю ночь...», - добавила она про себя, осматривая Элен. Нет, держится она еще более зажато и робко, не смотрит никому в лицо, уже считая себя виноватой и еле лепечет обязательное «bon matin». Если бы там «все случилось», то вела бы она себя иначе, сколько бы не желала притворяться. «Князь Волконский, похоже, не впал в искушение», - решила она про себя. - «Или вправду был болен». Поэтому Софья Раевская сменила притворный гнев на милость и первая, четко и выразительно, ответила на приветствие Элен.
Завтрак был совершенно обычный, разве что разговаривали на нем меньше прежнего. Но молчание не было напряженным — скорее, оно было порождено тем, что всех ждали свои дела. Отец должен был отъехать к своему полку на неделю и говорил только о том, кого он найдет там. Обещал вернуться с адъютантами — кого-то нового назначили ему. Он и мать расспрашивали сына о его дальнейших планах — останется ли он с ними или поедет на Кавказ, как ему обещали?
-Я не знаю, - произнес он. - Возможно, я буду сопровождать туда князя Волконского.
-Тот же болен, - с удивлением произнесла Софья Алексеевна. - Или же он хочет дождаться выздоровления?
-Возможно, - проронил смутившийся Николай, ловя на себя взгляд сестры Элен. - Но он хотел поехать длинной дорогой. Через Одессу, Таганрог, Новочеркасск... Я же отправлюсь туда напрямую.
Элен побледнела довольно ощутимо. Мать посмотрела на нее даже сочувственно.
-В Одессе, кажется, нынче пребывает его сестра с детьми, - добавил Раевский-старший. - Немудрено, что навестить родню захотел. Да там и климат получше, может, подлечится. Нынче как раз там нет этой жуткой пылищи...
-Оленка, а ты что ничего не ешь? - поглядел он на дочь. - Вчера не ужинала, да и сегодня постишься? Ты здорова хоть?
-Не очень, papa, - проронила Элен.
Все озабоченно посмотрели на нее и начали наперебой советовать ей выйти из-за стола, пойти прилечь, переговаривались — не вызвать ли доктора, усталость то или настоящая болезнь, а не потрогать бы ей лоб — нету ли жара? И только Софья Алексеевна, в таких случаях проявляющая самую большую активность, оставалась странно молчаливой. Лишь когда обсуждения достигли градуса тревожности и Элен уже устала отнекиваться, госпожа Раевская встала из-за стола и, подойдя к дочери, проговорила властно:
-Пойдем. Полежишь у меня до обеда. Кстати, я тоже нынче не очень здорова. Плохо спала, - последнюю фразу она произнесла, обращаясь ко всему семейству.
Элен повиновалась, чувствуя, что ничего хорошего из грядущего разговора с матерью не выйдет. Но Софья Алексеевна, как ни странно, вела себя так, будто ничего особенного не случилось.
...Когда они дошли до родительской половины дома и Элен опустилась на кушетку, отказавшись от принесенного служанкой крепкого чаю, мать произнесла, не глядя на нее:
-Я знаю, куда ты ездила и к кому. Подробностей не прошу.
Элен хотела что-то добавить, но мать обрубила:
-Помолчи. Оправдания тоже не нужны. Ты его любишь, по всему видать. А в тебе все-таки моя кровь и отцова...
-Я не позволяла ничего лишнего, - прошептала Элен.
-Вот и не говори ерунды, - вспыхнула мадам Раевская. - Выдумала тоже... Он что тебе говорил?
-Спросил, буду ли я его женой, - откликнулась девушка, обрадованная, что мать, несмотря на резкость интонаций, настроена весьма добродушно.
-Ну, он честный человек. А что еще должен спросить? - пожала плечами Софья Алексеевна. Она вспомнила мигом события тридцатилетней давности. Только вот она-то со своим будущим мужем как раз и позволила себе много лишнего. Настолько много, что последствия дали о себе знать через пять недель, не оставив никому из них выбора. Кто она, чтобы судить дочь за то, что та поступила в свое время так же?
-Я ему не ответила, - поникла головой Элен.
-А вот это зря, - решительно проговорила дама. - Тем самым, ты дала ложную надежду. Или же ввергла в отчаяние. Вот что ему теперь нужно делать, как сама думаешь?
Элен ничего не могла ответить. Беседа приняла совершенно иной оборот.
-Не знаешь! - подытожила Софья Алексеевна, не получив от дочери ни звука в ответ. - А вот теперь он уедет — и что далее будет?
-Я его дождусь, - промолвила Элен.
Ее мать только хмыкнула.
-Ты думаешь, он тебя дожидаться будет? - произнесла она. - Да уж... Так, ты что тут, ревешь?
Элен действительно смахивала с щек невольно брызнувшие слезы.
-Теперь-то уж что рыдать, - утомленно произнесла Софья Алексеевна.
-Я сама не знаю, что на меня нашло...
-Полно. Он благородный человек, догадается, что девушка засмущалась от столь резкого предложения, - мадам Раевскую обуяла жалость к младшей дочери.
-Хотите сказать, он вернется?
-Если он таков, как я о нем думаю — непременно, - жарко уверила ее маменька. - А пока полежи и постарайся не думать. И я тоже отдохну. Спала я действительно скверно...
Она удалилась в свою комнату, и Элен долго прислушивалась к тому, как она укладывается, бормочет что-то себе под нос, зовет горничную, бранит ее, отсылает обратно, ворочается с боку на бок... Девушка пыталась последовать совету своей матери и не думать о вчерашнем дне. Но одну мысль не могла теперь выгнать из головы: вернется ли Серж до ее отъезда? Или маменька все же в нем ошиблась? И как жить с этим томительным ожиданием? С другой стороны, если мама настроена благосклонно, то можно явиться и самой... Конечно, взяв с собой Мари или мадемуазель Мустье. Справиться, как у него самочувствие, хотя бы. Как бы ее бестолковый ответ не усугубил состояние князя...
Она тихо встала, прошла к себе и, оказавшись одна в комнате — Мари прошла прогуляться вместе с самой младшей сестрой — села писать длинное и сбивчивое послание.
***
-А ты всегда умеешь устроить свои дела, - Михаил Орлов был настроен благодушно, и приятеля своего, Сержа Волконского, принял весьма радушно. После ответов на очевидные вопросы — не родила ли еще его жена, как дела в имении и в его полку — князь сообщил о своем намерении просить отпуск по состоянию здоровья и отправиться на Кавказ. Орлов еще не слышал о таком его намерении и весьма удивился, но потом, узнав, зачем нужна вся эта затея, оценил ловкость Волконского. Нынче они сидели в кабинете, с открытыми окнами — вечер выдался весьма душным — и граф Михаил внимательно выслушивал друга.
-Как видишь. Это весьма удобно, - Серж чувствовал себя слабым из-за остававшегося дурного самочувствия и бессонницы, вызванной мыслями о том, что ему предстояло совершить. Письмо Элен не оставляло никаких сомнений — предложение нужно делать официальное, со всеми обычными в таких случаях ритуалами. Если он пренебрежет этим, то будет выглядеть подлецом, воспользовавшимся благосклонностью девушки. Ведь родители могут трактовать ее отсутствие в нужном для себя ключе. Вместе с тем он понимал, что с намеченной поездкой необходимо поспешить. Раевские захотят назначить свадьбу как можно раньше. Если вообще захотят... Серж уже потрудился написать послания матери — с испрошением благословения на брак. Написал братьям и сестре — из них успела ответить только последняя, и то, потому что, по своему обыкновению, не стала поручать письмо обычной почте, а отправила с ним одного из своих лакеев. Княгиня Софи напоминала о том, что «желает братику счастья и будет очень рада его принять на вилле «Аркадия», близ Одессы». Весьма кстати сестра напомнила, что ему причитается доля наследства от тетушки, которая, согласно завещанию, должна быть выделена ему в случае вступления в брак. Деньги были немалые и очень бы пригодились в нынешних обстоятельствах. И только потом князь вспомнил о делах общества.
Отпуск означал, что он вернется обратно. Но только в том случае, если ответ на его предложение будет положительным. В этом приходилось сомневаться. Элен, конечно, писала, что «судьба нам благоприятствует», но оказалось, что все не так-то просто. Об этом ему и напомнил нынче Орлов:
-Тебе придется открыться Раевскому, что ты состоишь в Союзе, - произнес он. - Как и мне в свое время пришлось.
Серж помрачнел. Да, это обстоятельство он не учел. И понятно теперь, откуда тот все знает — и ничего не предпринимает.
-И как он отнесся к твоему признанию? - спросил он встревоженно. Серж помнил, что в свое время сватовство Михаила Орлова оказалось не столь гладким. Если бы его нынешняя жена, дама решительная и пробивная, не взяла дело в свои руки, приятель, возможно, так бы и остался холостяком.
-Он сказал, что я должен немедленно выйти из общества и никогда о нем не вспоминать, - признался его собеседник.
-И ты почти это сделал, - разочарованным тоном откликнулся Серж. Он мгновенно сопоставил одно с другим — вот в прошлом году Михаил венчается с Катериной Раевской, вот медовый месяц, а вот его демарш на собрании общества: «или мы немедленно выступаем, или я выхожу из Союза». Так значит, то был не порыв души, а исполнение наказа тестя. Однако, выходит, Раевского Михаил обманул...
-Послушай. Тому были разные причины. Не только обещание...
-Значит, не один я умею устраивать свои дела, - с горькой иронией ответил Серж. - Жаль только, что теперь у Николая Николаевича в зятьях будет не один заговорщик. Впрочем, теперь я не уверен, согласится ли он отдать за меня дочь.
Орлов чуть ли не подавился шотландским бренди, которое пил не спеша и по чуть-чуть весь вечер. Очевидно, новость о грядущей свадьбе Волконского стала для него неожиданностью.
-Так ты собрался свататься? Когда успеешь, если завтра выезжаешь? - проговорил он, откашлявшись. - Или по дороге к ним заедешь? Но такие дела за час не решаются, сам знаешь...
Итак, подошло время перейти к цели визита Сержа в дом Орловых. У него уже была заготовлена целая речь к приятелю, вкупе с ответами на возможные вопросы и возражения. Но нынче эта речь показалась ему неуместно пафосной, поэтому он сразу же достал бювар и вытащил оттуда несколько бумаг.
-Вот здесь — рекомендательное письмо к Раевскому и моей невесте, - поспешно произнес князь. - Сам понимаешь, что там в таких случаях пишется. Прошу тебя передать лично, когда ты к ним поедешь.
Орлов непонимающе воззрился на бумагу.
-Уж не прикажешь ли мне свататься за тебя?
Волконский виновато улыбнулся.
-Мне нынче ничего другого не остается. Не спрашивай, почему я так распорядился, - вздохнул он.
Приятель пристально взглянул на него, а потом расхохотался.
-Ну ты ловкач, Серж, повторюсь! Я это понял раньше всех — помнишь же тогда, в Париже, когда все думали, что ты провалишься? Свататься через друга, который уже является членом семьи — интересно ты делаешь свои дела!
-Ежели ты отказываешься, то я тебя нисколько в сем не упрекаю, - скороговоркой сказал Серж. - Дел и впрямь щекотливое. Как понимаешь, если я сделаю это сам и получу отказ, то будут говорить незнаемо что, про нее и про меня. Да и про семью их тоже.
-Эх, знал бы тогда, что все так сложится, сам бы тебя заслал к Катерине свататься, - вздохнул Мишель. - А ведь и впрямь эдак удобно. Но я не думаю, что Раевский пошлет тебя... точнее, меня с порога. Ты знаешь, в каком расстройстве у них дела. Приданого дочерям — а их трое незамужних — может и не хватить. Положим, младшая еще малолетняя, вторая, которая Элен, вообще как невеста уже не рассматривается...
-А ведь именно ей я и собирался делать предложение, - вставил он тихо.
Орлов удивленно посмотрел на него:
-Она же больная, и все это знают. Ее при себе родители хотят оставить, вот ей приданого не выделяли особо.
-Так ты полагаешь, мне откажут? - произнес Серж осторожно. Неожиданная проблема, всплывшая из разговора приятеля, заставила его нахмуриться.
-Не знаю. Я рискну, - сказал Орлов. - Тем более, жена мне все время говорит, что она влюблена в тебя как кошка. Того и гляди, скомпроментирует себя такой любовью. Это и немудрено, признаться... Жаль бедняжку. Она же знает о своей участи и вот эдак тихо ропщет...
-Эй, ты полегче, - остановил его князь. - Я тебя, кажется, попросил о деле, а не рассуждать, удастся ли оно. Повторюсь — ежели ты не хочешь исполнять мою просьбу, я найду другой способ. Вообще, можешь просто передать письма.
-Ну, ежели хочешь, чтобы я тебя обнадежил, скажу так: Раевскому отказываться от твоего — нашего — сватовства будет совсем не с руки. Мой — и, надеюсь, скоро твой - тесть, конечно, - личность своеобычная, но упрямство — не его порок. Тем более, он сам видит, как его дела обстоят. А тут, выходит, лучший жених России сватается. Конечно, шанса он не упустит и даст свое согласие. Что приданого не будет — это другой вопрос... Главное, как посмотрит на это твоя матушка. Помнится, у тебя уже срывались свадьбы из-за того, что ей не нравилось состояние твоих избранниц.
Серж отвернулся, чтобы его собеседник не видел, насколько он обеспокоен. Вот про это обстоятельство — что, оказывается, у Элен нет ничего за душой — он и не знал. Родословие и знатность там тоже не сравнимы с Волконскими. Помнится, раньше для матери это было достаточным основанием, дабы расстроить не только намечающуюся помолвку, но и вообще какие-либо отношения с юными особами, которые пришлись Сержу по душе. В письме, которое он выслал матери, он не написал ничего о состоянии своей избранницы. Возможно, мать спросит об этом в ответном послании. Либо адресуется непосредственно Раевскому — она может эдак поступить.
-Я уже взрослый человек. Даже старик, скоро весь поседею, - усмехнулся князь. - Когда все эти дела с Толстой или с Лизой Ланской были, мне было чуть за двадцать и я слыл порядочным шалопаем... Нынче она, верно, хочет от меня внуков видеть.
Орлов с сомнением поглядел на него и добавил:
-Я бы не надеялся на то, что твоя мать окажется столь благосклонной к девушке, которую лично не знает. Впрочем, тебе лучше известны собственные семейные обстоятельства.
Серж вспомнил, что в письме к матери — равно как и к сестре — он упомянул, что «обстоятельства и чувства сей юной особы ко мне не дали мне иного выхода, как просить ее руки». Его родственницы поймут эти строки однозначно. Возможно, они осудят Элен или его. Но, даже если матери не понравится происхождение или состояние барышни, «особое обстоятельство» заставит поспешно благословить его на брак. А если не заставит — можно надавить на больную мозоль maman и вспомнить, как ее горячо любимая дочь оказалась замужем за князем Пьером — не самым выгодным на тот момент женихом, да еще и родственником, на венчание с которым пришлось выпрашивать отдельное разрешение митрополита. Тот брак — по крайней мере, первые его годы — оказался весьма удачным, вопреки мрачным предсказаниям родителей.
-Мне гораздо интереснее, что скажет Раевский, узнав, что я в заговоре. Или ты не будешь поднимать это обстоятельство?
-Не исключено, что он выдвинет ультиматум, и здесь мне его можно понять, - произнес граф Михаил. - Но выбор останется за тобой. Поэтому спрошу тебя — каков он будет?
Серж замолчал. Он знал, что тема его участия в Союзе рано или поздно всплывет. Элен об этом догадывалась очень хорошо. И она не будет притворяться, что ей неинтересны дела мужа. Обязательно попросит его посвятить в то, чем они занимаются, что готовят. И он будет не в силах отнекиваться — знает же себя... А если ей все станет известно, то она может подвергнуть опасности в том числе и собственную жизнь. Что с ней случится, если выступление окажется неудачным, и он погибнет либо будет казнен? А если им будет способствовать удача, то не проклянет ли она его за избранные средства? Так лучше отказаться от женитьбы. А выйти из того, что так долго затевалось — означало, подтвердить правоту Пестеля, полагающего, будто Элен ему нужна только для того, чтобы сбежать из общества под благовидным предлогом. Тот его не пощадит, выставив изменником и доносчиком. Кроме того, все дело, как оно есть, будет передано в руки этого «нового Цинцинната», как его уже называли сторонники, и результаты его будут непредсказуемы. И Серж слишком завяз в Союзе, чтобы эти результаты не оказали никакого действия на него и его семью.
-Ежели Раевский сможет дать согласие лишь на условии, что я выйду из тайного общества, скажи, что я буду вынужден пожертвовать счастьем быть вместе с той, которую я люблю, - вздохнул Серж.
-Ответ, достойный римлянина времен Республики, - проронил Орлов. - Я в свое время не смог так складно придумать. Пришлось оправдываться, выкручиваться...
-Только, прошу тебя, mon ami, не оправдывайся и не выкручивайся за меня, - Серж слабо усмехнулся и налил себе бренди, к которому до сего момента не притрагивался. - Скажи все, как есть.
-И твоей избраннице, ежели отец ее призовет к себе и потребует повторить сказанное перед ней, тоже так и упомянуть? - сомневающимся тоном произнес граф.
-Она девушка умная и все поймет, - отвечал Серж. - Я не хочу рисковать ее жизнью и благополучием из-за того, что предпринял столь опасное дело.
-Эх, брат, да даже умницы не могут ничего поделать, коли всерьез влюблены, - вздохнул Орлов. - Но я надеюсь, до этого не дойдет. У Раевского оба родных сына с нами. Так что никуда он из этого заговора не денется — должен сам понимать. Одним бунтовщиком в семье больше, одним меньше — тут уже без разницы. Кроме того, генерал на нас сделал уже ставки. И весьма неплохие...
«Я думал, он поумнее», - чуть было не выдохнул князь. Но воздержался. Эдак даже благоприятнее — Раевский не станет пользоваться своей властью, чтобы их всех разоблачать.
-Итак, ты возьмешься за мое поручение? - спросил Серж, которого уже начал тяготить сей разговор, доставивший ему немало тревог.
-Куда мне теперь деваться? Всенепременно, - отвечал Орлов. - О результате наших с тобой исканий мне куда писать?
-Я сам тебе напишу через две недели после отъезда. Как доберусь до Кавказских вод, - Серж уже начал вставать.
-К ужину ты нынче не останешься? - скорее утвердительно, нежели вопросительно спросил его собеседник.
-Прости, недосуг. Надо еще приготовиться к отъезду, а я не все собрал.
-Ну что ж, дело твое... Я и так польщен оказанным доверием. Правда, Серж.
На миг их взгляды встретились. Оба вспомнили, как и при каких обстоятельствах выручали друг друга. И Орлову стало понятно, почему же друг выбрал его — из всех — ради столь щекотливого поручения. Не только потому что Михаил уже приходился его невесте родственником. А потому что из всего многочисленного круга друзей и приятелей Волконского, человека довольно общительного, нашелся только один, которого он смог просить о подобном поручении. И граф искренне полагал себя счастливцем за то, что князь Серж, которого он полюбил еще в Париже, доверил ему столь деликатное дело. Про себя он пообещал, что даже если наткнется на противодействие Раевского-старшего, постарается его переубедить всеми средствами, какие только сможет найти.
***
После отъезда князя Волконского Михаил не спеша докурил сигару, постоял у окна, всматриваясь в темноту, и прошел на половину жены. Он был уверен, что Катрин уже легла спать, но приглушенный свет, льющийся из приоткрытой двери, переубедил ее в обратном. Он встал у двери и проговорил осторожно:
-Можно к тебе, ma chere.
-Заходи уж, - слабо откликнулась графиня.
Супруга его сидела в кресле. Лицо ее носило измученное выражение, блестело от пота, и на миг Михаил Орлов подумал: «Началось, видать». Каждый день уходящего лета они прожили в ожидании начала родов. Позавчера с утра Катрин ощутила боли, довольно слабые, и все равно позвала за доктором в соседнее имение. Просидев с женой часа два, медик объявил, что схватки оказались «ложными», и попросил его позвать в следующий раз, заверив, что он наступит довольно скоро. Несмотря на то, что молодая женщина подосадовала на то, что организм решил ее так подвести, сам граф только выдохнул с облегчением — этого момента он боялся с минуты на минуту.
-И что ты на меня так смотришь? - поймала его взгляд жена. - Со мной все по-прежнему, только надоело все... Не поспать толком, не прилечь. Твой сын все почки мне отбил уже, прости за подробности.
Катрин до конца была уверена, что носит мальчика, потому что, по ее словам, «девочки так себя не ведут, даже самые отчаянные». Графу Михаилу оставалось только опасаться, какова же будет ее реакция, если родится дочь.
-Чем мне тебе помочь? - произнес он, чувствуя себя полностью беспомощным, что бывало не так часто.
-Иди-ка сюда, Мишель, - жена пристально и заманчиво посмотрела на него, медленно улыбнулась и отбросила платок с обнаженных плеч. Когда-то — а точнее, полгода тому назад — подобные жесты воспламеняли в нем кровь и заставляли набрасываться на нее самозабвенно. Нынче, несмотря на долгое воздержание, он ощутил лишь слабый отголосок желания — все подавляла жалость к жене, к ее отяжелевшему и страдающему телу. Но отстраниться он не мог. Михаил подошел к Катрин, помог ей встать, а затем, обняв ее, подхватил за талию и понес на диван. В последний момент, когда она деловито развязывала пояс его шлафрока, он спросил:
-Но... тебе... вам разве не будет плохо?
-Глупый, - в темных глазах молодой дамы заиграли искры предвкушения. - Оно как раз... все и ускорит...
Граф не совсем понял ее слова, закрыв глаза и предаваясь своим ощущениям. Жена даже на последнем месяце беременности могла свести его с ума своей деловитой решительностью, диктуя свою волю и не стесняясь озвучивать, как и каким именно образом ему следует действовать. Вот и нынче ему оставалось лишь слепо подчиниться ее воле, как желание, несколько минут назад довольно робкое, усилилось до невероятия, и Михаил думал только о том, как его растянуть на вечность, не разочаровав свою супругу в собственной силе и выдержке.
...К счастью, ему удалось продержаться приличное время и довести до сладостных судорог и супругу. Спустя некоторое время, когда они лежали в объятьях друг друга, и графа уже начало клонить в неминуемый сон, Катрин спросила:
-Так зачем к тебе Волконский являлся?
Мишель чертыхнулся про себя. Нынче, когда он полностью расслабился и освободился от тяжести, которую до недавнего момента и не сознавал, менее всего хотелось вспоминать о неотложных делах, - а поручение князя именно к ним и относилось. Граф попробовал было отмолчаться, но Катрин настойчиво повторила свой вопрос, и пришлось рассказывать все по порядку.
-Додумался-таки, - тихим, не предвещающим ничего хорошего голосом, протянула его жена, после того, как Орлов закончил свое повествование. - Мало того, что она уже умудрилась себя скомпроментировать, так Волконский даже ответственность за это не берет.
-Как это не берет, если он сватается? - недоумевающе проговорил граф.
-Через тебя, а не лично. Прекрасно, - фыркнула Катрин. - Если бы ты в свое время такой фокус проделал, то получил бы от ворот поворот. Я уверена, papa откажет, если у него есть соображение.
Мишель настороженно посмотрел на супругу. Внезапно его охватило подобие раздражения ее вечной самоуверенностью и стремлением додумывать за других их мысли.
-Откажет? - произнес он. - Тогда, когда у вас два имения в казну заложены и будут проданы с молотка, если не выплатят? А твоя любимая бабка Давыдова даже и не шевелится, чтобы сыну помочь. Еще двум дочерям приданое нужно. И при таких условиях отец будет отказывать?
-Элен вообще не должна выходить замуж. Ни за кого, - отрезала Катрин. - Неужели ты князю этого не сказал?
-Сказал... - откликнулся Михаил.
-И что, он на своем настоял?
-Я его предупредил, что приданого у этой твоей сестры нет. - Орлов и сам был не рад, что не успел заснуть, прежде чем его супруга завела всю эту беседу, которая ни к чему хорошему не вела, если судить по ее интонации.
-Дело не в приданом, сам знаешь... Здоровье ее заставляет родителей оставить ее при себе, - вздохнула она.
-Но Елена Николаевна показалась мне вполне здоровой в последний раз, когда я ее видел, - проронил недоумевающе Орлов.
-Лучше спроси доктора, насколько она здорова. Улучшения могут быть, но они обманчивы — так еще три года назад сказано, - продолжала его жена прежним безапелляционным тоном, который все более злил ее мужа. В самом деле — куда это годится? Решили все за девушку, похоронили ее за глаза, а теперь мешают ей устроить свою жизнь? Так он и высказался, немедленно пожалев о своих словах, ибо Катрин ощутимо схватила его за руку и проговорила:
-Ах, ты так заговорил? Что мы ее гробим и делаем из нее монахиню, мол? Как ты можешь судить? Потом, сам подумал бы, зачем твоему приятелю больная жена? Она же не выдержит ни беременности, ни родов. Ни даже...
Тут она остановилась, потому что муж резко вырвал руку из ее хватки, поднялся с постели и, накинув халат, уселся напротив, при этом многозначительно поглядывая на дверь.
-Неужели ты не можешь понять, что Серж ее просто любит? - произнес он. - И потом, ты ошибаешься...
-Скажи, ежели бы я не могла быть твоей женой в полноценном смысле слова, ты бы взял меня за себя? - Катрин тяжело приподнялась на диване. - Даже если бы я была бесполезна как супруга?
Михаил невольно покраснел, но не растерялся, ответив:
-Как ты можешь в этом сомневаться? Я ж по любви женился, а не корову на базаре покупал.
-Вот! - воскликнула Катрин внезапно. - Именно что по любви. А здесь я любви не вижу. По крайней мере, с его стороны.
-Да с чего ты взяла, милая, что ее нет? - вспыхнул Михаил. - Тем, что сватается не сам, а через меня? Так это от деликатности — чтобы никого не скомпроментировать, если на его предложение последует отказ...
-Вовсе нет, - оборвала его жена. - Здесь его как раз можно извинить. Но что он не бросит свое... ваше общество ради счастья с моей сестрой — это как раз и доказывает, что на самом деле Элен ему безразлична.
Михаил смог только выдавить из себя изумленно:
-Ты всерьез так полагаешь, ma chere?
-А что ж не так? - проговорила Катрин. - Я бы на твоем месте сразу дала ему понять, что на таких условиях все его искания закончатся ничем. Отец не захочет рисковать благополучием нашей сестры, которую и так нужно холить и лелеять пуще всех... Я вообще удивляюсь, как Серж смог осмелиться делать какое-то предложение, если не хочет оставить это опасное предприятие.
-Я же не оставил, - тихо произнес Михаил, сразу же пожалев о сказанном, ибо Катрин откровенно разрыдалась.
-А ты еще хуже! - между рыданиями выкрикивала она. - Обманул всех нас, что выйдешь из этой шайки, а сам постоянно с ними... И князь этот тоже тебя мутит! Они все дороже для тебя, чем я! Чем он! - и молодая дама положила руку на выпуклый живот.
-Тише, - произнес Мишель, подойдя к ней и положив руку ей на плечо. - Тише, родная, ну не убивайся так...
-Нет, ты скажи, зачем вы в этом обществе! Зачем!
Орлов вздохнул тяжело.
-Я объясню тебе непременно, но не нынче. Час поздний, и тебе нужно отдохнуть, и мне...
-По твоей милости я уже месяц не могу нормально заснуть! И нынче — не исключение! -продолжала Катрин.
Ее муж со вздохом подумал — если жена будет продолжать в том же духе, то нынче непременно начнутся схватки. Придется хлопотать, звать всех слуг, посылать за доктором. Если что во время родов пойдет не так — а он слышал, что принять дурной оборот это событие может в любой миг — то виноват будет только он. Что нынче соединился с ней. Что затеял разговор, доведший Катрин до слез. Надо было как-то остановить это... Но как?
-Пойми, все уладится лучшим для нас всех способом, - проговорил Мишель не слишком уверенным тоном.
-Ну да, вас всех схватят и пошлют... А мы будем одни. Куда денемся? - Катрин и не думала прекращать свои рыдания.
-Кого схватят? Ну что за вздор! - продолжил Орлов, зная уже, что словами здесь не поможешь. Он крепко обнял жену за плечи. Сначала Катерина сопротивлялась, пытаясь вырваться из его хватки, но потом, по мере того, как он все крепче сжимал ее, гладил по растрепанным черным волосам, пытаясь успокоить ее, утихомирить. Раньше помогало — сработало и сейчас. Слезы постепенно иссякали, всхлипывания становились все тише, но Катрин напоследок только прошептала:
-Нет, Сержу не нужна моя сестра... Не нужна.
Мишель решил не возражать — чтобы не вызвать вторую волну истерики. Вместо этого он прошептал: «Полно, милая, спать пойдем... Действительно пора уже, да завтра еще рано вставать», и, не без труда уже подхватив ее, понес в спальню, чувствуя, как она постепенно расслабляется, обмякает, и уже шепчет: «Да, дорогой, завтра посмотрим... Только к родителям не езди... А то чувствую я, оно начнется как раз меньше чем через сутки». На эти слова Мишель не обратил внимания, и только, бережно, насколько мог, уложив жену в постель и, заботливо накрыв ее одеялом, примостившись рядом, подумал: сумеет ли съездить к Раевскому, если роды у Катрин и впрямь случатся в самое ближайшее время? Слова жены о том, что, мол, сестра ее — не пара Сержу да и вообще никому и что князь не любит той, к которой сватался, граф не воспринял слишком всерьез. Конечно, он знал, что Элен в силу состояния своего здоровья обречена остаться в девицах. Но столь ли обречена? С виду она не хуже своих сестер. А что до болезни... Разве же здоровая и цветущая женщина не может неожиданно заболеть тем же самым? Эдакий семейный распорядок казался Орлову в высшей степени несправедливым, поэтому он и был готов содействовать браку. Слова про тайное общество в самом деле могли вызвать у Раевского возражений столько же, сколько и у его старшей дочери. Но если сватовство подгадать после родов, когда Николай Николаевич будет радоваться первому внуку... да, назвать тогда, верно, придется в честь него, как оно всегда водится... тогда генерал и благословит вторую дочь на свадьбу с Волконским. С сей мыслью Орлов и решил предаться сну, рассудив, что утро вечера мудренее.
***
Одесса — город молодой, отчаянно пытавшийся сойти за Неаполь или, на худой конец, Сорренто, если бы не вездесущая пыль, проникавшая и через плотно закрытые ставни, залепленные бумагой окна, забивавшая глаза, ноздри и рты людей и лошадей... Нынче, в конце августа, жара — верный спутник нынешних мест — шла на спад, воздух постепенно очищался, краски неба становились гуще и красивее... Серж любил эти места, которые многие так любили критиковать. Недалеко от Одессы он прикупил землю, но пока еще не сообразил, что делать с ней. Не любил он, правда, местного единоличного правителя этих мест, графа Воронцова, и нелюбовь эта, он знал, была взаимной. Но ему необязательно было представляться Воронцову в нынешний приезд, тем более, что нынче визит в этот шумный и веселый, истинно южный город должен был продлиться какие-то пару дней. Отобедав в ресторации на Ришельевской, которую держали настоящие неаполитанцы, князь Серж выехал из города в четыре часа пополудни. Дорога шла вдоль моря, и он думал, что неплохо поступил пять лет тому назад, сделавшись местным землевладельцем. После свадьбы он начнет строиться, наконец-то. Вообще, начать надо было еще давно — князь Петр его поторапливал всякий раз, как заходила речь о имениях — но Волконский долго думал, что собственная вилла и имение ему пока ни к чему. Но колесо судьбы сделало неожиданный поворот, и Серж в самом скором времени будет женатым человеком. Если, конечно, Орлов сможет как следует убедить старшего Раевского в том, что князь будет идеальным мужем для Элен. Если, конечно, Раевский не заупрямится по каким-то своим причинам... Думать обо всех этих «если» не хотелось, но они невольно приходили на ум, и князь предпочел отвлечь разум созерцанием умиротворяющего морского пейзажа. Волны не бились отчаянно о берег, а плавно перекатывались под ленивым солнцем. Вдалеке виднелись паруса кораблей и яхт, а справа, вдоль побережья — лимонные сады и изящные виллы местных негоциантов и тех немногих аристократов, которые начали здесь селиться. В числе этих избранных была и его сестра Софи, всегда предпочитавшая прелесть и тепло юга невзрачности и прохладе севера, которые, как водится у столичных дам, плохо действовали на ее здоровье и настроение. Но, в отличие от ее знакомых, княгиня Волконская не очень-то прижилась в Италии, ибо очень хорошо умела считать деньги. Посему она рассудила, что покупка виллы на черноморском побережье обойдется ей куда выгоднее, чем зимовки на Сицилии. И не прогадала, надо сказать. С тех пор княгиня предпочитала проводить большую часть года здесь, в Петербурге бывая лишь наездами на несколько недель. Собственную виллу на давно уже купленном участке она начала строить всего лишь два года назад, но поспешила вселиться в нее как можно раньше, даже несмотря на определенные недоделки. Серж знал, что сестра не требовательна к быту, поэтому готова была жить среди продолжающейся стройки и ремонта — лишь бы подальше от тех, кого она не хотела видеть. А с годами этот круг людей увеличивался. И тут он не мог бы с ней не согласиться — место выбрано на редкость удачное, и еще не застроенное соседними дачами, виллами и загородными домами местного общества, куда раньше ее понявшего все преимущества жизни в таком раю.
…Вилла «Аркадия» выглядела как настоящий дворец в миниатюре, правда, еще не достроенный — колонны только начали белить, правое крыло еще было закрыто частоколом лесов, но название резиденции блестело над фасадом, равно как и золотая надпись «Anno MDCCCXХIII», выделяющаяся на свежем белом фоне. Вокруг дома, находящегося на возвышении, откуда открывался дивный морской вид, был разбит небольшой садик, скорее для видимости, чем для прогулок. Недалеко виднелась выложенная мраморными плитами лестница, ведущая к побережью.
Выйдя с коляски и удивившись, что его, по обычаю, никто не встречает, и что вокруг царит непривычная тишина, князь потянулся, огляделся и решил пройти к пляжу, искупаться и подсохнуть на солнце, прежде чем нанести визит сестре. Спустившись по каменным ступеням и пройдя чуть ближе к морю, он остановился, глядя вдаль. Необычайно умиротворяющее настроение объяло его. Свет струился с неба, преломляясь о лазоревую гладь. По небу, на головокружительной высоте белыми зигзагами носились чайки. Серж вдохнул полной грудью свежего солоноватого воздуха и быстро сбросил с себя одежду, окунувшись в волны. Море с непривычки показалось ледяным, но спустя некоторое время он привык к воде. Плыть никуда не хотелось, и он, окунувшись с головой и полежав в волнах, быстро вышел на берег, где и провел минут пятнадцать, наслаждаясь полуденным солнцем и не думая ни о чем — слишком уж много передумано в дороге, когда мысли ходили по кругу, возвращаясь к одному — ничем хорошим его затеи и предприятия не окончатся. Как и предсказано с самого начала. Было бы слишком глупо и самонадеянно утверждать, что все будет иначе. Нынче чувство безнадежности охватило его с новой силой, как бывало последнее время, на ночевке, глубокой ночью, когда вокруг тишина и слышно только дыхание его крепко спящих спутников. Звезды созерцали его с высоты, но их свет не дарил утешения и мирной радости, как бывало раньше. Напротив, нынче Серж ощущал себя одиноким и опустошенным, как никогда. «Я сам во всем виноват», - крутилось в голове. - «Я запутал дела личные и общественные, да еще и смешал их между собой. Ничего хорошего из этого не выйдет. Никогда». И нынче, слушая легкий плеск волн о берег и ощущая ласковое, не жаркое уже солнце, согревающее его порядком уставшее тело тело, князь н мог отогнать от себя гнетущего душу чувства безнадежности. Он убежал из ситуации — уехал развеяться, надеясь, что долгая дорога и смена обстановки позволит посмотреть на происходящее другими глазами. Раньше этот способ помогал, но нынче состояние только усугубилось. «Ладно», - решил князь про себя. - «Пора уже с Соней пойти поздороваться».
Вокруг виллы было по-прежнему непривычно тихо — ни слуг, ни рабочих, никого. Лишь безумно трещали цикады — звук, поначалу раздражающий, к которому через трое суток, правда, привыкаешь. В такое время как раз ужинают — ну вот и приехал кстати, хотя надеяться на то, что сестра немедленно посадит его за стол, он бы не стал. Распорядок дня Софи оставался для него загадкой, тем более нынче, когда она не в Петербурге и не рядом с мужем, о присутствии которого здесь не намекало ничего. Дверь, однако, была распахнута, и Сержу не пришлось стучаться или звать лакеев доложить о себе. Он беспрепятственно зашел внутрь, в пустую и гулкую прихожую, обставленную скудной мебелью, со свежевыкрашенными в белый стенами, от которых веяло прохладой. Никто навстречу ему так и не вышел, поэтому князь прошел далее, в гостиную, выглядящую чуть пороскошнее прихожей — изысканная мебель с кремовой обивкой, кружевные шторы, глянцевые светло-зеленые обои и итальянские пейзажи в тонких золоченых багетах. Оказавшись посреди столь чистого и свежего убранства, Серж вновь почувствовал тягучую усталость, которую не развеяло ни купание, ни лежание под солнцем. Снова затянуло в правом боку — отголосок былой болезни, свалившей его в самый неподходящий момент. «Не надо было лезть в море», - раздраженно сказал Серж про себя. - «Особенно после такой жарищи и дороги». Он оперся о боковой столик, на котором стояла ваза севрского фарфора с роскошным ароматным букетом белых лилий. Ну да, как же без лилий — любимые цветы сестры... Интересно, где она их берет? Софи не столь расточительна, чтобы заказывать их сама из воронцовских оранжерей. Значит, приносят в подарок... Спекулировать на эту тему можно было долго, но у Сержа не хватало на это ни сил, ни желания.
-Сергей Григорьевич, так вы уже добрались! - воскликнул девичий голос. Так, одна из компаньонок сестры, юная француженка, Лили, кажется, или Коринна, непонятно почему желающая непременно освоить русский и практикующая его где нужно и где не нужно. - И как... как проезд?
-Как поездка, вы хотели спросить, mademoiselle, - откликнулся Серж, а затем автоматически произнес по-французски:
-Спасибо, все хорошо, я, как видите, успел освежиться... Как поживает madame la princesse? Она у себя?
-У себя, отдыхает, кажется, - девчушка, довольно невзрачная на вид, в скромном бледно-зеленом, под цвет гардин, платье, сильно смутилась от того, что Серж указал на ошибку. - Она не слишком хорошо себя чувствует. Mademoiselle Aline поехала в город, должна вернуться через два часа.
-Так и Алина здесь? - протянул Серж. Упоминание о присутствии любимой племянницы, которой недавно исполнилось 19, - совсем взрослая барышня, как говорится, на выданье, - его порадовало.
-Да, она приехала тоже недавно, пять дней назад, и меня сюда привезла, - отвечала девушка, имени которой Серж никак не мог припомнить.
-И как вам нынешние края? Не Cote d'Azur, и не побережье Аосты, не так ли? - слабо улыбнулся князь.
-Здесь... необычно, - уклончиво отвечала девушка. - Но мне нравится.
Она явно хотела добавить что-то еще, но Серж попросил ее:
-Понимаете, я приехал ненадолго. Самое большее, дня на три, а если дело мое с madame la princesse решится раньше, то поеду дальше... Не могли бы вы доложиться о моем приезде, если, конечно, это вам удобно?
Девушка кивнула и повернулась к дверному проему, в котором виднелись широкие ступеньки лестницы, уходящей на второй этаж. Но, прежде чем она ушла, Серж уточнил:
-Mademoiselle... простите великодушно, не помню, как вас зовут... не скажете ли вы, где вся прислуга? Очень странно обнаружить, что вы с моей сестрой одни.
Француженка бросила на него взгляд, в котором удивление смешалось с усмешкой.
-Княгиня Софи отпустила всех слуг на неделю. Точнее, всех, кроме повара, и кучера, - проговорила она с расстановкой. - Говорит, что они ей действуют на нервы.
-Надеюсь, я не расстрою ее нервы еще больше, - пошутил Серж, отчего его собеседница слегка улыбнулась и пошла наверх. Спустя пять минут она вернулась весьма изумленная и тихо проговорила:
-Княгиня сказала, чтобы вы поднялись к ней немедленно...
Не обратив внимание на тон, с каким это было сказано, князь наскоро поблагодарил компаньонку своей племянницы и поднялся наверх, в покои сестры.
Двойные двери были закрыты и он постучался:
-Entres, mon frere, - произнес мелодичный голос сестры. - Лакеев сегодня нет, сам видишь.
Просторная комната, обставленная в модном и куда более роскошном стиле, нежели нижний этаж, была залита светом из двух эркерных окон, выходящих на море. Посреди покоев, в высоком, с бордовой бархатистой обивкой, кресле, восседала его сестра. На ней, кроме легкого отреза розоватого батиста, обернутого вокруг ее точеного тела, не было ничего. Темные ее волосы были распущены и ниспадали на ее прямые плечи. Ткань едва прикрывала ей грудь и заканчивалась чуть выше колен. Он невольно отступил к двери, и на лице сестры, довольно приветливом раньше, появилось раздраженное выражение.
-Я, кажется, не вовремя, - произнес он, оправдываясь за свой невольный жест.
-О, нет, самое время принимать гостей. Ты, кажется, оголодал с дороги? Присаживайся, отобедаем, - как ни в чем не бывало, Софи указала рукой на невысокий столик, с накрытым на двоих прибором. - Тут утка с виноградом и красносмородиновым соусом. И вино белое, Chardonnay, все, как ты любишь.
-Ты бы хоть оделась... хм... как-то посолиднее, сестра, - тихо произнес он, стараясь не смотреть на хозяйку дома. - А то, понимаешь ли, прохладно да и неловко...
-Шутишь, что ли — прохладно? - рассмеялась сестра, наклоняясь над столиком и снимая крышку с блюда. - С утра здесь палило нещадно. Сам же пошел освежиться после дороги...
Так она уже была уведомлена о его приезде? Или из окна смотрела? Ну да, конечно, отсюда видать его было как на ладони.... Серж покраснел, что не укрылось от Софи.
-Да ладно, что я там не видела, - поспешно проговорила она. - На самом деле, это очень здоровое занятие, что бы там не говорили ханжи. Можешь, кстати, сам снять этот сюртук, как ты в нем не спекся, не понимаю.
Брат, однако, не поспешил последовать совету княгини. Он, напротив, сложил руки на груди, словно прикрываясь дополнительно от невидимого сквозняка. Его и в самом деле слегка морозило, и бок не прекращал болеть — видать, опять обострение... Так он же здесь сляжет снова, да еще недели на две, и вся поездка на этом затормозится, и смысла в ней не будет никакой. Одно утешало — Софи умела лечить. И умела определять болезни, прежде чем на них пожалуются. Вот и нынче...
-Ты хорошо сделал, что приехал, - продолжила княгиня, оглядывая брата. И по мере того, как она рассматривала его лицо, спускаясь взглядом ниже, останавливаясь им на больном месте, лицо ее, правильное и строгое, напоминающее его собственное лишь общим складом, хмурилось еще больше, соболиные брови сходились на переносице от озабоченности. - Опять та рана, что ли, вскрылась?
-Ну не вскрылась, - произнес Серж. - Продуло просто.
Больше всего он опасался, что сестра, бросив все, подойдет и дотронется до больного места. И опасался, и понимал — это облегчит его состояние, боль уйдет, и жар, ежели он поднялся, в чем Серж нынче не сомневался, спадет и больше не будет его донимать.
-Ты совсем не бережешься, - огорченно откликнулась дама. - Как же ты женишься такой больной?
Серж не сразу ответил ей. Вместо этого он молча разлил вино по бокалам и проговорил:
-Ну, как знаешь, это со мной давненько и никуда уже не денется. Невеста знает...
-Небось, тебя и выхаживала, - Софи посмотрела на него проницательно. Глаза у нее были такого же цвета, как и у него — серо-голубые, но темнее оттенком, и взгляд тяжелее.
-Не без того... Ну что, надо нам с тобой выпить за встречу, - предложил Серж, взяв бокал тремя пальцами.
-И за твою будущую свадьбу, да.
Бокалы соприкоснулись. Он осушил вино сразу — страшно захотелось пить. Сестра чуть пригубила вино и с неудовольствием заметила:
-Нечего тебе пить холодное, заработаешь жабу, да и грудь еще пуще заболит.
Вино немного раскрепостило князя. Он перестал конфузиться в присутствии Софи и посмотрел на нее прямо. Странно — в следующем году ей должно стукнуть сорок, она четырежды рожала и еще чаще беременела, - должна отяжелеть и обрюзгнуть, как их общая мать, превратившись в матрону. Однако со спины ее вполне можно было перепутать с собственной дочерью. Ни грамма лишнего жира, никаких растяжек и дряблости. Возраст выдавали разве что выражение глаз да слегка осунувшееся и подсохшее, по сравнению с прошлым разом, когда он ее видел, лицо — но нынче, в полумраке, скрывающем все недостатки, казалось, что Софи не изменилась с тех пор, когда ей было лет двадцать пять, так и застыла в одной поре. И в темно-каштановой гриве ее волос наверняка — ни одного седого волоса.
-Спасибо тебе за заботу, Софи, - произнес он, поймав ее ответный взгляд и поняв, что она тоже его оценивает — подмечая, верно, насколько он изменился с прошлого раза. Судя по выражению ее лица, расслабленному и доброжелательному, виденное ей явно нравилось.
-Кстати, я не забыл, какой нынче день. С днем рождения, - добавил князь. - Оставайся всегда такой же потрясающей.
-Уж постараюсь не часто тебя потрясать, - усмехнулась Софи. - Но спасибо, что вспомнил.
-Я, право, крайне удивился, что ты в Одессе в такой день, - добавил Серж.
-А где, по-твоему, я должна быть?
-Например, в Карлсбаде... Или в Брайтоне, - улыбнулся он понимающе.
Сестра слегка усмехнулась. Он намекал на ее мужа, князя Петра, и на ее ami, графа Христофора фон Ливена, посланника в Лондоне.
-Понимаешь, братец, и там, и там я буду третья лишняя. К тому же, из Лондона я недавно воротилась. Мне дали понять, что мне не стоит там бывать, - проговорила она, сделав еще глоток вина. Серж знал, что Софи не любительница белого полусухого, в отличие от него. Вкусы сестры в части крепких напитков вообще не были присущи другим дамам. Как и многие другие вкусы и привычки.
-Я был бы наивен, думая, что mon cousin поехал туда не один... Но мне не нравится его отставка, - Серж решил сразу же переменить тему, чтобы не вдаваться в дела чувствительные.
-А уж мне-то как она не нравится, братец, - усмехнулась дама. - Но, в любом случае, Пьера из свиты выгонять не планируют. Проходили это уже в Седьмом году. Государь просто не может без него.
Князь ничего не отвечал. Он не посвящал сестру в дело, которому нынче был предан. Однако почему-то не сомневался, что Софья знает все досконально. Муж ее был из молчаливых, но она всегда умела читать между строк и догадываться, откуда дует ветер. Достаточно нескольких обмолвок, и княгиня Волконская сможет выстроить общую — и довольно верную картину. Она в свое время поспособствовала успеху миссии Пьера в Париже, накануне Большой войны, да Сержу способствовала во многом, когда возникали неприятности по службе или он навлекал на себя неудовольствие государево — а в свое время это происходило с регулярностью, достойной лучшего повода. А сколько раз Софи ему помогала — советом, деньгами, лечением — и не сосчитать. Но Сержу всегда казалось, что эта помощь происходит не от ее доброго сердца. Подобно умелому дельцу, Софи, казалось, подмечала, сколько именно брат ей должен, никогда не забывала о долгах и в один прекрасный день — Серж был в том уверен — обязана была предъявить их все ему с процентами.
-Было бы куда лучше, если бы он находился не в свите, а во главе Штаба, как прежде, - проговорил он, не глядя на сестру.
-Все еще думаешь, почему у тебя не вышло сделаться шефом Кирасирского полка? - Софи перехватила его взгляд.
-Ах, это... Пустое, - Серж едва вспомнил, как князь Петр пытался выхлопотать ему назначение в Гвардии, но получил решительный отказ императора. С одним из своих приятелей, генералом Бенкендорфом, он обсуждал это дело — и тот только вздыхал сокрушенно: «Не любит тебя государь, но не беспокойся, ты не одинок, я вот тоже сам знаешь где...». Однако Бенкендорф все-таки вырвался в Петербург, к вящей своей радости — еще до того, как начались все эти дела с Союзом. Серж остался там, где и пребывал нынче.
-Но сам знаешь, все серьезные дела решаются именно там, - многозначительно откликнулась сестра.
«Вот то-то тамошние нынче теперь оттягивают решение своих дел до конца», - подумал князь. - «Небось, питерская атмосфера своей серьезностью их давит, не дает ничего предпринять».
-Ничего, Софи, мне и в провинции есть чем заняться, как оказалось, - произнес он вслух, по-прежнему терзая себя мыслью: насколько много сестра знает про общество? Наверняка от нее его существование не укрылось. Но пока она помалкивает. Точнее, не считает нужным ничего говорить и делать.
-Вижу, что нашлось. Ты приискал себе супругу. Кто бы мог подумать? - Софи откинулась на спинку кресла и скрестила ноги, отчего покрывало, накинутое на ее голое тело, задралось еще выше, обнажив часть бедра.
-А ты надеялась, что я вечно буду холостяком и доля от теткиного имения так и останется за тобой? - расслабленный вид сестры взбесил Сержа еще больше, чем прежде. За кого она его принимает, в конце концов? За своего l'ami, оставленного за морем?
-Ну что же так агрессивно, братик? - рассеянно улыбнулась Софи. - Как видишь, я искренне рада тому, что ты наконец-то решился устроить собственную жизнь. Затем мы, собственно, здесь и встретились...
-Я тоже счастлив, что мы поняли друг друга, - взял себя в руки князь. - Из твоего послания я заключил, что ты очень рада моей грядущей свадьбе.
-А как же иначе? - довольным тоном откликнулась его сестра. - Свадьба любимого брата бывает один раз в жизни. И мне приятно, что я внесу свой скромный вклад в это событие.
Тут-то они и подобрались к цели приезда Сержа, но он уже чувствовал, что так просто Софи деньги не отдаст. Возможно, скажет, что они у нее не при себе, что она выпишет вексель, чтобы их истребовать у управляющего в имении, до которого ехать верст триста, никак не менее... Он уже приготовился к такому ответу и думал, что такое ему даже с руки — не нужно таскаться с огромной суммой кредиток по стране, рискуя быть ограбленным, а то и убитым.
-Ты, однако, ничего мне и не написал про свою невесту. Кроме самых общих слов, - продолжила княгиня. - Какова она собой? У тебя есть ее портрет?
Серж покачал головой, добавив:
-В ее внешности изъянов я не нахожу.
-Хорош же ты жених — даже не обзавелся миниатюрой своей нареченной, - усмехнулась Софи. - И да, конечно же, она добродетельна и чиста. Настолько чиста, что любое покушение на ее целомудрие влечет за собой помолвку и свадьбу.
-Что ты несешь? Сама бы себя послушала,- тихо проговорил Серж. Глаза его позеленели, и сестра, увидев сей тревожный знак, быстро улыбнулась, однако с темы не свернула:
-Я задала закономерный вопрос. Жениться на какой-то Раевской... Конечно, слышала я про несметные богатства ее бабки, только достанутся ли они ей — другой вопрос. Тут — либо вечная твоя привычка влюбляться в первую попавшуюся, очертя голову — хотя, признаться, я думала, что она осталась в прошлом. Либо ее дивная красота и уступчивость заставили тебя потерять голову и сделали свадьбу неизбежной.
-Ты не права. Это все, что я могу сказать, - отрезал князь.
-Ладно, сочту, что тебе срочно надо было жениться. По собственным причинам, - Софи проницательно посмотрела на него. - Но отчего ты убежал от помолвки и свадьбы? Из твоего письма я поняла, что ты даже и не сватался еще. И на каких основаниях тогда ты говоришь, будто бы твой брак — дело решенное?
Сестра, как всегда, попала в самую точку. Серж и сам задавался этим вопросом всю дорогу. Как решится его дело? Тут еще жена Орлова должна на днях родить, и за всеми этими хлопотами будет не до сватовства... И друга можно понять, хотя обычно Михаил всегда выполняет то, что обещал. Он не стал делиться со своей собеседницей всеми подробностями, а лишь откликнулся:
-Намерения мои вполне ясны. Как я понял, со стороны maman препятствий не будет...
-Maman? - подхватила Софи. - Да она будет рада, что ты берешь за себя молодуху, а не вдову с «довеском» в виде детей от предыдущего брака и долгов покойного мужа.
-Теперь мне ждать ответа от отца моей нареченной, - не обращая внимания на реплику сестры, продолжил князь. -
-Ответ будет положительный, - усмехнулась княгиня. - Даю тебе слово.
-Стоит ли верить твоему слову? - вырвалось у Сержа.
-А есть основания сомневаться? - Софи казалась совершенно не оскорбленной.
-Начнем с того, что у нее нет приданого. Никакого, - продолжил князь.
-И поэтому тебе кровь из носу понадобились эти деньги, да так, что ты заехал за ними сюда по дороге на Кавказ? - проницательно посмотрела на него сестра. - Я вообще-то полагала, что ты потребуешь их после свадьбы, а не тогда, когда на твое предложение еще даже не ответили согласием. Или, на худой конец, после помолвки. Теперь я понимаю, к чему такая спешка...
-Хочешь сказать, у тебя нынче этих денег нет? - сразу же, без пререканий, откликнулся Серж.
Сестра измерила его странным, проницательным и в то же время оценивающим взглядом.
-А ты хват, - усмехнулась она. - Я всегда это подозревала. Говорила Никки нашему, а он никогда в это не верил.
-Какой уж там хват, если женюсь на бесприданнице? - парировал князь. - Мама наша не одобрит этого. Помнится, в прошлый раз, когда я хотел жениться ниже себя, она устроила форменную драму.
-Полно, то случилось пятнадцать лет назад, когда ты сам был мальчишкой, - откликнулась сестра. - К тому же все течет, все изменяется... Меняются даже такие воплощения принципиальности, как наша матушка.
-Это я очень хорошо понимаю, - выговорил Серж. - Я о другом...
-О десяти тысячах? - сестра пододвинулась к нему поближе, и теперь князю невозможно было никуда деться от немигающего, пристального взгляда сестры. - А ведь тебе они нужны не для свадьбы вовсе, признайся...
Волконский невольно отшатнулся, побледнев. Конечно, он дурак, если думал, что Софи ни о чем не догадывается — или, даже если и догадывается, то предпочитает держать свои догадки при себе.
-Если ты думаешь, что я приняла от Пьера дела, ты сильно ошибаешься, - продолжила, как ни в чем не бывало, княгиня. - Во-первых, я в них ничего не смыслю. Во-вторых, я предпочитаю держаться подальше от всего, что пахнет крамолой.
-С каких это пор? - не удержался Серж.
И впрямь, сестра раньше никогда не отказывалась от участия в интригах. Вспомнить ее роль в деле Лабруайера... Бонапартовский генерал должен был быть повешен только потому, что выказал преданность присяге. За него вступились Серж, Софи и Зинаида — их невестка, которая тогда еще только училась играть роль, значимую в местном свете. И не забыть еще все ее интриги в Вене и в Лондоне, да и в Париже Восьмого года... Послужной список сестры был велик в этой области, тайной дипломатией она заниматься любила и умела. Серж отчего-то вспомнил один смутный эпизод в Вене... Раннее утро, открытая дверь в будуар Софи, откуда тянет острым запахом лилий, ирисов и цитрусового eau-de-cologne вперемешку с иным, животным и порочным ароматом, смятая постель, и сестра, полностью обнаженная, почти как нынче, сидит рядом с туалетным столиком, выжидающе глядя на вошедшего к ней младшего брата... О том, что случилось потом, когда Софи обменялась с ним приветствиями, какие слова при этом были сказаны, он никогда не хотел думать. Равно как и вспоминать сны, которые видел после этого несчастного утра. Нынче — он чувствовал — все рискнуло повториться. Если, конечно, он как-нибудь не выкрутится. Однако сестра не оставила на это никаких шансов.
-Ты думаешь, что так хорошо спрятался от всех? - улыбнулась сестра, но глаза ее при этом оставались ледяными. - Что никого не волнуют твои дела? И никто, кроме Аракчеева, не обращает внимание на дыры в бюджете твоей дивизии? На показания различных наушников и доносчиков? Алина нынче у Собаньской, и этот ее сожитель наверняка уже строчит рапорт о нашем местопребывании...
-Как, ты пускаешь свою дочь в этот дом? - решил резко перевести разговор на другую тему Серж. - Хорошая же ты родительница...
-Твоя племянница — уже большая девочка, - проговорила Софи, раздраженно нахмурясь — не любила она, когда ее сбивали с намеченного курса, и нелюбовь эту демонстрировала слишком явно — в этом и заключалась ее слабость. - В Алинины годы я была уже замужем. И родила, собственно, ее саму...
-Я не про это, сама понимаешь, - настал черед Сержу раздражаться, и он понимал, что его нынешняя реакция отражает с зеркальной точностью реакцию сестры. - Они же... сама понимаешь, какова эта Каролина и ее Витт.
-С каких это пор ты такой поборник нравственности? - тонко улыбнулась Софи. - Раньше этого за тобой не замечала. И, ежели ты так озаботился Алиной, она может постоять за себя вполне. К тому же, этот дом куда лучше выспренного салона графини Элизы...
Здесь Серж был вынужден согласиться. Воронцовы не нравились ему никогда.
-Я всегда говорила, что безвкусно выполненный оригинал всегда будет лучше самой верной копии... - продолжала Софи, и Серж выдохнул — ему удалось отвлечь сестру. - Мишель воображает, будто он правит Ост-Индией, но выглядит это весьма смешно. Кроме того, что касается разврата — у них все это тоже присутствует в одинаковой мере, что и у Каро, но, видишь ли, в губернаторском дворце больше комнат...
Сергей невольно рассмеялся. Сестра всегда умела вставить язвительное и циничное замечание, придумывала каждому из знакомых какое-либо прозвище, и качество это, столь неприятное в других, казалось в ней изюминкой. Что-что, а вести с Софи разговоры было одно удовольствие. Именно разговоры — письма княгини Волконской отличались немногословием и сухостью.
-Итак, ежели ты все знаешь, - перевел разговор на изначальную тему Серж. - То как ты к этому относишься?
-Я, кажется, сказала, что не приемлю крамолу, - да, он совсем забыл, сестра ненавидела, когда в общении тон задавала не она. - Но любовь к брату, равно как и долг жены, для меня превыше личных убеждений.
Пафосная фраза была сказана с особой интонацией, слишком многозначительной и неоднозначной — и не предвещающей ничего хорошего.
-Так вот, вынужден тебя разочаровать, - холодно улыбнулся Серж. - Я действительно хотел потратить эти деньги на женитьбу и на обзаведение хозяйством. Ты сама знаешь, что я не могу просто так взять и вынуть из кармана десять тысяч ассигнациями...
-А давай я сделаю вид, что поверила тебе, - медленно произнесла сестра, прикрыв глаза. Тень ее длинных, загнутых вверх ресниц легла на матовую кожу лица, раскрасневшегося то ли от вина, то ли от некоего предвкушения.
-Как хочешь, - пожал плечами Серж. - Только, прошу тебя, не делай вид, что у тебя этой суммы при себе нет.
Сестра звонко рассмеялась и плеснула в бокал еще вина, не преминув угостить Сержа. Но он отказался. Голова должна оставаться ясной — он не отличался такой устойчивостью к алкоголю, как Софи.
-Ты чудесный, - проговорила она, отпив залпом золотистый терпкий напиток. - Кажется, я тебе когда-то это упоминала...
«Да, упоминала», - подумал Серж и немедленно достроил картину того давешнего утра в Вене, почти десять лет тому назад. - «А еще ты называла меня красивым и описывала, какое я совершенное создание, и как ты невольно завидуешь каждой, с которой я сближаюсь... Только прошу тебя, Соня, не надо, как тогда. Кого, впрочем, я прошу? Ты всегда своего добьешься».
Невысказанный монолог отразился в его глазах, и сестра мигом поняла его.
-Тебя ничем не сбить, - продолжила она. - Ты умен и прекрасен. И я немного огорчена, что ты достанешься той, для которой ты всего лишь шанс вырваться в большой свет... А самое главное - настоящий, Сережа.
Слово это было сказано по-русски — а он уже думал, что княгиня Софи забыла родной язык напрочь, столько лет вращаясь в высшем обществе четырех держав. И было в этом слове нечто от комплимента — или от проклятья, он даже не разобрал.
Князь закрыл глаза. Сердце забилось часто, и боль в боку, в руке и в голове вернулась, с новой силой заполнив его тело. Он откинулся на спинку кресла, отвернулся от сестры и зажмурился, чуть ли не застонав в голос. Стрекозы с острыми стальными крыльями виделись ему, и было их много, очень много... И Софи что-то говорила, но он не разбирал слов, слышал только ее интонацию, сначала ласковую, а потом озабоченную. Наконец, ощутил на лбу ее тяжелую горячую ладонь.
-Этого стоило ожидать. Температура подскочила, пульс зашкаливает, - произнесла она озабоченным тоном.
-Оно... пройдет, - выдавил Серж. - Потерплю.
-Да, нынче пройдет, - уверила его сестра. - И очень скоро...
Приступ постепенно стих, боль уходила из тела — такое было не в первый раз, и сестра знала, как это убрать. Стрекозы исчезли, растворились без следа, и чернота перед глазами развеялась. Софи не спешила убирать руку с его лба, разгладила взмокшие волосы и продолжила с того места, с какого их прервал приступ:
-Итак, денежки вообще-то при мне. Наличными. Вон в той шкатулке.
-Отлично, - выдавил Серж, постепенно обретая себя. - Я могу их забрать?
Он взглянул на сестру, нынче присевшую на ручку кресла, в котором он сидел, и невольно отпрянул. Софи сняла с себя батистовую накидку, пока он этого не видел, и нынче была полностью обнажена.
-Что ты удивляешься? - проговорила она. - Как будто не знаешь, что иначе мне было бы гораздо сложнее убрать эту боль с тебя.
-Ладно, - угрюмо произнес князь, вперив взгляд в пол. - Продолжим же о деньгах... Так где эта шкатулка.
-Не все так просто, Серж, - рука сестры легла ему на плечо, обвила шею. - У меня есть кое-какое условие...
-Какое еще? - отрывисто произнес он. - Мы не уговаривались ни о каких условиях.
-Да право, это пустяк для тебя, - голос Софи сделался совсем медоточивым, пальцы скользнули к его горлу, к щеке, - А мне будет весьма и весьма приятно.
-Это... обязательно? - дрожащим голосом проговорил Серж.
В этот миг воспоминание о венском утре шестого января Пятнадцатого года сделалось полным, со всеми деталями, которые он не хотел ни за что вспоминать. И, самое главное, князь понял — как и тогда, он не в силах будет противиться воле сестры. Ни за что. «Ну и как после такого мне жениться?» - промелькнула мучительная мысль.
-Давай считать это подарком на мой день рождения. И заодно уж на именины, - Софи быстро перекинула ноги через ручку кресла и оказалась у него на коленях — какая была, тяжелая и горячая.
-Твоя воля, - прошептал он обреченно, а затем закрыл глаза, стараясь не предугадывать, что будет потом...
Через некоторое время он спустился вниз, пошатываясь и невидящими глазами глядя перед собой. В руках у него была заветная шкатулка, которую ему нынче хотелось выбросить в окошко, утопить в море — или раздать ее содержимое первым встречным нищим. «Как нынче мне жениться?» - повторил он про себя вопрос, который задал сам себе час назад. - «И кому в этом исповедоваться, сказал бы кто...». Странное чувство — безмерное отвращение, но не к той, с кем он был, а к самому себе, и вместе с тем — столь же безмерное удовлетворение, словно он не совершил дрянной поступок, не продемонстрировал слабоволие, а всего лишь сбросил накопленное напряжение и порадовал себя, как мог... Мозг приказывал бежать, а тело ему не подчинялось.
-Дядя... Серж? - раздался девичий голос, выведший его из раздумий. Сначала он вздрогнул — подумал, что сестра его зовет, но затем собрался и смог взглянуть на Алину, приехавшую из гостей.
В остальном, кроме голоса, племянница ничем не напоминала свою мать, и его это обрадовало. Как радовало и всегда. Александра, которую, чтобы не путать с бабушкой и тезкой, весь свет звал французским вариантом ее имени, пошла в князя Пьера и внешностью, и умом. Родители не скупились на ее образование, не делая в этом смысле различий между Алиной и ее младшими братьями, отчего она в свои девятнадцать лет уже была интересной и проницательной собеседницей, лишенной обычных предрассудков своих сверстниц.
-Я так соскучилась, ты не представляешь! - продолжила девушка, подходя к нему и пристраиваясь обниматься. Но князь отпрянул от Алины, чем вызвал недоумение на ее хорошеньком кругловатом личике. Быстро поняв свою оплошность, он подал племяннице руку и проговорил:
-Прости, не предупредил... Мне не очень-то хорошо, малыш.
-Садись, я прикажу принести тебе чаю. Что, пришлось долго говорить с мамой? - сочувственно отвечала Алина.
-Нет, чаю не нужно... Вот кофе бы не помешал, - вздохнул Серж. - Твоя мать... Она выполнила, что обещала.
-Вот видишь... Я так рада, что ты женишься. А правда ли, твоей будущей жене столько лет, сколько мне? - спросила девушка, перед этим кратко бросив через плечо явившейся откуда-то компаньонке, чтобы она распорядилась насчет кофе.
-Чуть постарше... Кажется, года на два, - отвечал ее дядя, поблагодарив судьбу, что Алина не допрашивает его по поводу разговора с сестрой. И ничего не замечает в его лице и в словах. Правильно, откуда ей замечать, она девица. В этом он был уверен, наблюдая за ней — несмотря на предоставленную ей родителями свободу, княжна не пользовалась ей предосудительным для чести способом. Бабкино воспитание, что ж. А еще — цельный отцовский нрав и отсутствие змеиной увертливости, присущей ее матери.
Принесли кофе, заваренный не в пример круто. Он это заметил, и Алина начала говорить о способах, которым ее учили.
-Ты что ж, бываешь одна у Собаньской? - спросил он строго.
-Это maman тебе сказала? - усмехнулась Алина. - Во-первых, она забыла упомянуть Митю... Во-вторых, забыла сказать, что там было самое невинное общество нынче. Вера Вяземская со всеми остальными чадами и домочадцами.
-Ну, я бы не назвал это невинным обществом... - протянул Серж, вспоминая одну довольно навязчивую и экзальтированную даму, постоянно проживающую здесь, в Одессе. - Кстати, Пушкин бывает?
-Конечно, но не тогда, когда здесь бываем мы, - многозначительно произнесла Алина. - Его несчастья с графиней связаны с тем, что он так и не может определиться... Впрочем, даже если бы он и остановился на Элизе, то ему бы помешал Александр Раевский. Бр-р, он жуткий.
-Да? - рассеянно произнес князь, слушая вполуха болтовню племянницы и думая, - как бы Софи не привела себя в порядок и не спустилась к ним, как ни в чем не бывало составляя компанию. - Я думал, он нравится современным девушкам. Такой, хм, мрачный герой, целая грозовая туча в штанах...
-Дядя, я, наверное, не современная девушка, - рассмеялась Алина от его сравнения. - И да, надеюсь, его сестра не похожа на него...
-Смотря о какой сестре ты говоришь, - откликнулся Серж.
-О той, на которой ты женишься, - напомнила княжна.
-Элен — его полная противоположность, - заверил ее дядя.
-Расскажи, какая она, - тихонько произнесла Алина.
И Сержа прорвало. Он описал Элен несколькими словами, но весьма эмоционально. Даже упомянул о том, при каких обстоятельствах он сватается к ней. И добавил:
-Более всего я боюсь сделать ее несчастной. Поэтому я готов отказаться от брака, если у меня будет хоть малейший повод причинить ей горести.
-А этот повод есть? - девушка смотрела на него ясными синими глазами, и он подумал: «Счастлив будет ее избранник, только с ее талантами и сердцем в Петербурге она никого не найдет достойного...»
-В жизни может произойти всякое. Я человек военный, - произнес он тихо. - И этим все сказано.
-Но ведь у нас ни с кем нет войны нынче, - пристально посмотрела на него Алина. - И не предвидится, насколько мне известно.
-В Одиннадцатом году мы тоже так думали, - откликнулся Серж. - А в Двенадцатом столько молодых женщин осталось вдовами или вечными невестами...
-Но невозможно же все предусмотреть, - удивленно протянула племянница. - Ежели бы все рассуждали, как ты, то человечество бы прекратило плодиться.
-В том его счастье и несчастье — что не все как я рассуждают, - проговорил Серж.
Разговор с Алиной, который потом свернул на более легкомысленные темы, приободрил его. Он попрощался с ней, дав обещание непременно позвать ее на свадьбу, и решил, не обращая внимания на протесты племянницы и на ее озабоченность его самочувствием, поехать далее. Сестра так и не вышла из комнаты — и к лучшему, право слово. Теперь предстояло самое трудное — делать вид, что все прошло так, как надо. Подумаешь, еще один позорный эпизод упал в копилку воспоминаний... И вообще, кто сказал, что будет легко? Князю до сей поры никогда ничего просто так не доставалось. Вот и придется потрудиться.
Ночь, как это водится на юге, наступила почти сразу же, как только зашло солнце, минуя обязательную интерлюдию сумерек. Убывающая Луна висела в небе, звезды выступили на небе ярко, как это бывает в августе. Серж посмотрел наверх, не думая ни о прошлом, ни о грядущем. И сам не заметил, как на душе сделалось спокойно и мирно, и как вечный целитель сон отяжелил его веки...
***
Сперва Элен думала, что будет тосковать и считать дни до того, как получит весточку. Но все оказалось не так — через два дня после предполагаемого отъезда князя из имения Орловых поступила весточка — у Катрин «все началось». Матушка перекрестилась: «Наконец-то, а я уже думала о худшем», и поехала туда, вопреки соображениям отца. «Как думаешь, разве Катя наша сама не справится?» - урезонивал генерал Раевский жену. Та отрезала: «Я чуть было не погибла, ее рожая, да и ее старший брат дался мне вовсе нелегко», и, не дослушав мужа, сразу же приказала закладывать лошадей. Элен, Мари и даже малышка Софи немедленно вызвались сопровождать, но Софья Алексеевна приказала им всем оставаться на своих местах. «Даже отец со мной не едет, а вы, девчонки, чем там поможете?» Пришлось оставаться дома. Но в этот день никто не спал. Несколько раз помолились, зажгли лампады во всех красных углах, что делалось нечасто, и только когда кто-то из домашних тяжело болел.
-Как думаешь, Катрин будет жива и здорова? - спросила чем-то удрученная Мари у сестры, когда они собрались у себя в комнате уже за полночь. Софи отправили спать. Отец заперся у себя в кабинете, и каждая из барышень знала, что в таком состоянии его лучше не беспокоить.
-А разве может быть иначе? - спросила как можно спокойнее Элен.
-Мне накануне сон дурной снился...
-Ты с каких это пор веришь разным глупостям? - холодно произнесла ее старшая сестра.
-Обычно мне ничего не снится, а тут... - поникшим голосом продолжила девушка. - Как будто нас всех уносит каким-то ветром в море, и ты тонешь, а Катрин уже утонула.
Элен промолчала только.
-Лучше прочитай еще раз тропарь Кресту. Поможет, - строго проговорила она после паузы.
-Как ты не поймешь, мне страшно за Катрин! Если maman не вернется к утру, я сама туда поеду! - закричала Мари, которую взбесило стоическое спокойствие старшей сестры.
-А она и не вернется в любом случае, - ответила Элен, пожав плечами и взявшись за недочитанную книжку стихов Вордсворта. - Роды — дело не быстрое, может длиться и сутки.
-Сутки? - озабоченно посмотрела на нее Мари. - Это уже ужасно!
-Я тоже так считаю, но эдак устроена жизнь, - более всего старшая из сестер Раевских желала бы, чтобы Мари оставила ее в покое, но нет, не получилось.
-Я много что слышала... От матушки, от няни, - тихо продолжила Мария, не обращая внимания на многозначительные взгляды Элен. - И решила, что никогда не выйду замуж, потому что мне неизбежно придется это переносить в браке... Ведь ребенок может пойти неправильно. И придется его вытаскивать щипцами. А то и по частям.
-Что ты такое говоришь! Уймись! - прикрикнула на сестру Элен. - Вижу, что спать тебя не уложить, так что займись чем-то.
Девушка немедленно расплакалась, и Элен смягчилась, видя, как из темных глаз сестренки капают слезы.
-Ну, полно... Мы все волнуемся и не знаем, что и думать, - утешительно проговорила она. - Да, Федот их выглядел весьма озабоченно, но все мы знаем, что Катрин здорова, неплохо переносила свое положение до сегодняшнего дня и справится с этим испытанием.
-Она справится, - неожиданно мирно выговорила Маша. - Но как же ты...
-А что я? - удивленно переспросила Элен.
-Ты же выйдешь тоже замуж — и в самом скором времени. И... с тобой случится то же самое, - смущенно произнесла Мари. - А ты, уж прости, не такая, как Катрин.
Старшая из девушек отстранилась и изумленно оглядела сестру.
-Ну ты и фантазерка, - тихо протянула она. - Выдала замуж меня за князя, а тем временем, еще ничего не решено. И уже делаешь меня матерью. И все — за какую-нибудь минуту.
-Прости... Мне просто страшно, - выговорила Мари.
Элен еще раз взглянула на сестру. Ну точно, сущий ребенок, а не взрослая барышня. Неужели она сама еще недавно была такой же? Казалось, за это лето она выросла во многом. Взгляды ее переменились. Теперь она готова была отвечать сама за себя, а не озираться в поисках защиты и опоры от родителей или братьев. А то и кого другого защищать. Например, ту же Машу, которая, несмотря на самоуверенность, оставалась сущим дитем.
-Все будет хорошо, сестренка, - она подошла к Мари и обняла ее за плечи. Та вцепилась в Элен крепко, как будто бы боялась, что та от нее убежит.
-И мне очень будет грустно с тобой расставаться. Выйдешь замуж — я тут за старшую останусь, - вздохнула Мари.
-Тебе не хочется разве?
-Только не с Софи, она жутко упрямая, - попыталась улыбнуться младшая из девушек.
-Но, я уверена, в девках ты не засидишься, - утешающим тоном произнесла Элен. - Потом, даже если я и стану женой князя Сергея, то не на Луну же я переселюсь... Я уверена, все будет так же, как и у Катрин. Будем жить по соседству...
-Нет, ты уедешь в Петербург, - покачала головой Мари. - И будешь там в свете... А я здесь, в деревне, одна-одинешенька...
Последние слова младшая из барышень произнесла с плохо скрываемой завистью, отчего настроение Элен немедленно переменилось.
-Вообще-то князь служит здесь, - отрезала она. - И переводиться в столицу не собирается. С чего это мне уезжать за тридевять земель. Во-вторых, повторяю, еще ничего не решено. Мне нужно его дождаться...
-Допустим, я тебе поверила, - откликнулась Мари. - Но только обещай, что ты меня тоже в Петербург возьмешь... Если его в гвардию переведут.
-Обещаю, если это тебя успокоит, - проговорила Элен, взяв, наконец, в руки книгу. - А теперь дай мне почитать... Я не так знаю английский, чтобы одновременно воспринимать текст и тебя слушать.
Мари демонстративно села за столик и принялась переписывать в альбом какие-то ноты. Через полчаса она начала зевать и, не сказав ни слова сестре, отправилась на свою половину. Элен, однако, последовать ее примеру не спешила, хотя чувствовала себя крайне измотанно. Стихи тоже не шли в голову. «Самое невыносимое — ждать и догонять», - вспомнила она чью-то по случаю сказанную — кажется, ее братом Александром — фразу. И в самом деле, нынче ничего не оставалось, как дождаться утра и вестей от Катрин. Затем дожидаться письма князя — или его приезда, о чем Элен пыталась не думать. «Все затягивается», - вздохнула она. - «Абсолютно все».
Девушка тихонько вышла из комнаты. Прошла чуть ли не на цыпочках у кабинета отца, в котором тоже еще горел свет. Тело ее болело и ломило, как во время лихорадки — самочувствие не радовало, но то была не та болезнь, которой она уже привыкла страдать. Хотя не сомневалась, что еще чуть протянется этот долгий, томительный и нескончаемый период неопределенности — и она снова начнет задыхаться, а то и сляжет с жаром и больной грудью, как бывало прежде. И вот что странно — почему-то периодические кровотечения у нее запаздывали надолго. Прежде так не бывало. «Надо у маменьки спросить, в чем дело», - подумала она мимоходом. - «Эдак не нормально».
Наконец, зайдя в наполненную серым рассветным полумраком гостиную, Элен примостилась на диване и закрыла глаза. Вспомнился Серж. Вспомнилось, что говорила Мари — про детей, про то, как она боится за свою старшую сестру... «Странно, я уже начинаю забывать его», - удивленно произнесла про себя девушка, прежде чем смежить веки и заснуть. - «Надобно было взять его портрет. Если, конечно, он есть...» Мысль вроде ее успокоила, но слова Мари до сих пор звучали в ушах. Элен еще и подумала о старшей сестре. Катрин была своеобразной девушкой, часто они ссорились, но при этом воображать ее нынче страдающей Элен могла с трудом. «И так уже не первый час», - вздохнула она. - «Нет, надо было как-нибудь поехать с маменькой. Но ничего — ей же вместе с новорожденным понадобится уход после родов, надо будет лежать почти месяц, а, значит, я могу быть полезной в это время». Утешающие мысли, однако, не помогали заснуть, и девушка невольно начала примерять происходящее с сестрой на себя. «А кто знает... Вообще-то отсутствие месячных — это признак беременности», - подумала она и сразу же отмела эту мысль: с ней не произошло того, что вызвало бы эту беременность. Или все же произошло? Элен поняла, что почему-то плохо помнит все обстоятельства встречи с князем там, в Умани. В памяти осталось лишь ощущение небывалой близости к возлюбленному, полного слияния... А что они говорили и что делали — все это улетучилось из головы.
***
Мари спала нервно и с перерывами. Утром все позавтракали, и девушка обратила внимание на то, что старшая сестра сидит сама не своя. Отец резко встал из-за стола, не доев овсяную кашу, и приказал послать слуг за женой. Те уехали, и весь день прошел в поисках занятий для каждого из них. Маменька приехала лишь в пятом часу пополудни, бледная и мрачная, и сразу же проговорила в ответ на приветствие мужа:
-Я тебе говорила, что все пройдет неважно? И что затянувшийся срок — это всегда очень плохо? Так и случилось.
Говорила она, против обыкновения, тихо и спокойно. Отец понурил голову, а девушки переглянулись между собой, словно спрашивая друг другу — и кто из них теперь осмелится выпытывать у матери подробности?
-Господи, - наконец, выдавил глава семейства. - Врач-то хоть был? Или одна повитуха?
-Все были. Врач, правда, явился уже к потугам, - Софья Алексеевна вообще не стеснялась присутствия девиц. - А тогда мало пользы от его присутствия, сам понимаешь. Ее всю порвало, ребенок крупный...
Только теперь она отсутствующим взглядом посмотрела на дочерей и прочитала в глазах их явный ужас.
-Да жива она, жива, - бросила дама, отвечая на немой вопрос Мари и Элен. - Лечиться будет, правда, долго, и муж может считать себя соломенным вдовцом полгода, не менее.
-Зося, ну что ты, - упрекающе проговорил генерал.
-И что такого? Пусть знают, - резко произнесла она. - Тут вот одна, кровь из носу, замуж собралась выше себя, так ей полезно будет понять, что супружеская жизнь — не только розы, но и тернии. Лучше это сразу узнать, чем потом, по опыту...
-Мама, - непривычно робким тоном прервала ее излияния Мари. - Так кто же родился у нашей Кати?
Элен глянула на сестру так, словно та произнесла величайшую бестактность, и уже приготовилась к вспышке материнского гнева, но Софья Алексеевна отчего-то светло улыбнулась и произнесла:
-Ну что, поздравляю Николая Николаевича с первым внуком, а вас — с первым племянником. Мальчишка крепкий получился... На деда похожий.
И тут все перевернулось с ноги на голову. Прежняя мрачная атмосфера сменилась ликованием. Приказали принести шампанское, и, несмотря на довольно ранний час, все выпили за здоровье будущего Орлова-младшего. Девушки, конечно, захотели поехать посмотреть на маленького, но мать сказала, что еще рано, Катрин нужно поправиться, «да и вообще, сглазить можно».
-Его как назовут? - спросила Элен, у которой с души словно спал огромный камень.
-Ну как... - Софья Алексеевна многозначительно посмотрела на мужа, который невольно покраснел, угадав, к чему клонит дама. - Катрин сама так хотела с самого начала. Да и Мишель совсем не против.
-Не довольно ли Николаев в нашей семье? - попробовал возразить усталый генерал.
-Но это имя однозначно приносит всем удачу, - заключила его любимая дочь. - Поэтому, думаю, малютку так хорошо назвать...
-Признаться, я думала, что будет девочка, - произнесла, поджав губки, младшая Софи. - А то мне играть не с кем... Теперь уж точно.
-Ничего, Соня. Следующая будет у тебя племянница, - примирительно произнес генерал.
Дальше они все заговорили разом — и о крестинах, и о подарках матери и новорожденному, и о многом другом...
Следующие дни протекли в бурных хлопотах, которые вносит в рутину любое значительное событие. Элен и Мари бывали у сестры, которая, вопреки опасениям, чувствовала себя очень даже неплохо и даже сама кормила малыша. Элен долго вглядывалась в ребенка и не понимала — как в этом умиротворенном, потешно сморщенном личике кто-то умудряется разглядеть сходство...
-Зря maman говорит, будто Никки на папу похож, - шепнула ей как-то Мари.
-А на кого же еще? - задумчиво произнесла Элен, державшая племянника на руках — она и должна была стать его восприемницей у купели третьего дня.
-На Орлова и похож, ты что?
-И чем же? - Элен была раздражена на сестру, боясь, что она разбудит младенца, а тот закричит, словно труба иерихонская.
-Да такой же лысый, - проговорила ее младшая сестра со смешком.
-Ты совершенное дитя, Маша, - Элен передала малыша няне, видя, что тот открывает еще пока бессмысленные, белесо-синие глаза, а личико морщится в недовольной гримасе — правильно, она не пахнет молоком и вообще — чужая.
Сестра пожала плечами. Она несколько обижалась, что Катрин не ее выбрала в крестные. Элен к этой чести отнеслась довольно ровно. Все это время, проведенное у Орловых, она думала, готова ли стать сама матерью. Пыталась представить, - вот она выйдет за Сержа замуж и родит... Кого же? Конечно, всем мужчинам хочется иметь сына и наследника... И в этом смысле Михаилу Орлову, который почему-то ходил бледный и озабоченный, так, словно, по меткому выражению его тещи, «рожала не Катя, а он», повезло. Так и сказал papa. Возможно, князь Серж — не такой, как все... Возможно, ему захочется дочь. Но когда дети — такие крохи, то между ними покамест нет никаких различий. Интересно так же спросить у Катрин — каково ощущать себя беременной? Помнится, та вечно была всем недовольна, но у старшей сестры всегда был неровный нрав. Кто знает, как все будет у нее...
Тем временем, в состоянии ее здоровья ничего не менялось. Элен насчитала — регулы уже запаздывали на целый месяц. Каждое утро она просыпалась с ощущением, что сейчас все начнется, но проходил день, и все оставалось так, как есть. Ее встревоженное состояние не укрылось от матери, которая в хлопотах о первом внуке и недавно родившей дочери присматривала и за другими.
Наутро после крестин, когда все позавтракали, мать, пристально поглядев на Элен, произнесла:
-Иди-ка сюда со мной. Поговорить надобно.
Девушка, не зная, что ее ожидает, покорно пошла за матерью.
-Ты никаких писем от князя не получала? - резко спросила Софья Алексеевна на пороге собственной спальни.
Элен отвечала отрицательно.
-И сама тоже никуда не писала?
-Я не знаю, куда писать, - выдавила она.
-Отвратительно, - отрезала дама. - Уж не знаю, кого упрекать — его или тебя.
Ее дочь испуганно поглядела на нее, и выражение покорной робости взбесило Софью Алексеевну.
-Ну вот теперь и ходи, и страдай до скончания времен! - продолжила мать. - Пусть сие послужит тебе уроком. Главное, не разболейся тут у меня, а то совсем расклеилась, как погляжу.
-Я очень постараюсь, маменька, но, кажется, уже начинаю заболевать... - пролепетала Элен.
Дама осмотрела ее внимательным взором и, как видно, не найдя внешних признаков какой-либо хвори, испытующим тоном произнесла:
-Да, и что же у тебя болит?
Элен не сразу нашлась с ответом. В самом деле, с матерью лишь изредка доводилось говорить о подобных материях. В свое время Софья Алексеевна, собрав дочерей-подростков, сухо и кратко прочитала им лекцию о том, чем девушка отличается от девочки, а девушка — от женщины. Ни у одной из барышень не нашлось смелости задать вполне закономерные в таких случаях вопросы.
-Бывало ли так у вас, maman, что... не было кровотечения в этом месяце? - тихо, почти шепотом спросила Софи.
-Бывало. Столько раз, сколько я в тягости была, - госпожа Раевская пристально взглянула на дочь. - А почему ты спрашиваешь?
Пришлось говорить все, как есть. Долгое время Софья Алексеевна стояла оглушенная.
-Подожди-ка... Ты туда три недели назад отлучалась, - обманчиво спокойным и задумчивым голосом проговорила она, как только почувствовала, что может собраться с мыслями.
Элен робко кивнула.
-Три недели назад, - повторила ее мать многозначительно. - И ты мне смела лгать!
-Но между нами не было ничего... - быстро произнесла девушка, отходя подальше изменившейся в лице дамы.
-Да ты это вранье еще и повторяешь! - крикнула Софья Алексеевна. - А сама ломалась... ах, не знаю, надо ли выходить или нет. Да ты дрянь! И шлюха!
Последнее слово — la putaine — слышать из уст матери было непривычно и ужасно. Барышня почувствовала, что надо бежать, но мать схватила ее за руки.
-До чего ты довела себя! - воскликнула она. - Посмотрела бы, устыдилась. Да и тот хорош... Впрочем, а что ему делать, - явилась одна предлагаться! Но поберегся бы, право.
-Я клянусь, вот вам крест, все святые в свидетелях, что я... Что князь на меня не покушался. - Элен не знала, куда деваться от стыда.
Ответом стала хлесткая и болезненная пощечина, от которой у нее загорелась левая щека.
-Она еще и божится! - громко вскрикнула дама. - Послушайте все, она считает, что невинна!
За дверью послышалось какое-то движение и разговоры. Кажется, Элен смогла услышать встревоженный голос отца: «Что у вас там всех происходит? Зося! Олена!»
-Маменька, я не знаю, как еще доказать, что ничего не было, - Элен пыталась вырваться из железных тисков матери, так, чтобы не ударить ее, но не получалось.
-А это мы сейчас проверим! - мадам Раевская встряхнула дочь и с силой отбросила ее на кровать. - Давай, раздвигай ноги.
-Maman, вы что?! - закричала девушка не своим голосом, и ей вторил отец:
-Как хотите, я ломаю дверь!
-Да погоди ты... - женщина с силой пыталась развести ноги дочери, и прошипела ей:
-Быстрее, не хватало еще и упрямиться...
-Что вы со мной делаете... - слабо простонала Элен, прислушивалась к звукам, становившимся все громче, и старалась не концентрироваться на неприятных ощущениях, вызванных резкими действиями ее родительницы.
-Да, князь честный человек оказался, - проговорила слегка удивленно Софья Алексеевна, и в ту же минуту дверь с грохотом распахнулась, а Элен потеряла сознание окончательно...
***
...Шел поздний вечер, необычайно тихий после случившейся третьего дня драмы. Генерал Раевский не хотел нынче принимать гостей. Но для зятя всегда был открыт его дом — тот сам приехал справиться о здоровье тещи, с которой случился тяжелый нервический припадок — опасались даже, что это удар, и Элен, которая так и не приходила в сознание два дня. «Очень похоже на летаргию», - произнес доктор, осматривая девушку. По словам Софьи Алексеевны, пока та еще в силах была говорить, они имели со второй дочерью напряженный разговор, повздорили — хотя Николай Николаевич и не мог представить, что его тихая Оленка могла бы хоть в чем-то возразить его супруге, особенно без всякого на то повода — та потеряла сознание, и мать пыталась ей помочь. Раевскому показалось, что в рассказе жены что-то не сходится, но не стал на том заострять внимание, ибо с той случился приступ, вылившийся в нынешнюю болезнь. Дома было необычайно тихо, все ходили на цыпочках и старались громко не разговаривать. Приезд Орлова поэтому прошел незамеченным. Тем более, тот приехал по делу.
-Ты просишь у меня невозможное, Мишель, - скорбно произнес Раевский, выслушав зятя, сбивчиво пояснившего цель своего прибытия и передавшего письмо князя Волконского, в котором он просил руки Элен и описывал все, чем на данный момент обладает и чем надеется обладать.
Услышав это, граф заметно поник, опустив голову.
-Я предвидел такой ответ, - выговорил он. - И князь Сергей тоже.
-Я вижу, что он любит мою дочь, - после паузы проговорил его тесть, подливая в бокалы красного вина, к которому, впрочем, ни один из них так и не притронулся. - В ее чувствах я не был бы так уверен. Олена — она же скрытная у нас...
-Ее поступки говорят лучше слов, - вставил Михаил.
После мгновений отчаяния, охватившего его от отказа тестя в исканиях руки его дочери, он решил любой ценой добиться благословения. Пусть даже придется лгать и выкручиваться, произносить неловкие и неуместные вещи.
-Она нынче больна и тяжко, а то бы позвал, - вздохнул Николай Николаевич. - И все было бы куда лучше.
-Может быть, тогда нам следует дождаться выздоровления мадемуазель Элен? - с некоей надеждой в голосе подсказал Орлов.
-Этого никто не может предугадать, Мишель, - проговорил Раевский, глубоко вздохнув. - У нее же от такого все может обостриться, сам знаешь... И горазды были девчонки мои ссориться, вот как назло. Твой друг, однако, ждет утвердительного ответа.
-Не столько утвердительного, сколько однозначного. Как я понял, от этого ответа зависит срок его отпуска.
Раевский ничего не сказал, в уме просчитывая, как и что ему необходимо нынче сказать или предпринять. Да, он не мог нынче пообещать руку Элен. Мало того, что у девушки нет никакого приданого, хотя Волконского, похоже, это не слишком-то волнует, так она же еще жестоко больна... И, кто знает, доживет ли до свадьбы, если Раевский согласится. Но, с другой стороны, упускать такую партию было бы по меньшей мере опрометчиво. Через два месяца следовало внести очередную сумму для купчей, а неоткуда было ее взять. Хоть объявляй себя несостоятельным должником... Мать денег не даст, можно было и не спрашивать, да и ее дела уже не столь блестящи, как представлялось. Ждать князь не станет — если они затянут с ответом, то Волконский, возможно, и не вернется в Киевскую губернию. Так что необходимо было не упустить нужного момента, чтобы потом не кусать локти.
-Волконский состоит в том же обществе, что и ты... Признайся, ты оттуда и не вышел, - вспомнил вслух Раевский. - Так что хорош расклад — два зятя во главе заговора, а я вроде бы как и не причем...
Орлов пристально посмотрел на своего собеседника. Тот, видимо, принял это как данность и не станет требовать от Сержа выйти из общества прежде помолвки. Которая, впрочем, грозила никогда не состояться, но по иным причинам. «Если написать, что Элен больна — приедет ли князь или нет?» - гадал Орлов про себя. - «Но за то время, пока она приедет...» Он не хотел додумывать эту мысль. Равно как и не хотел говорить жене, кормившей малютку сына, что стряслось с ее сестрой и матерью.
-И что будет, когда вас всех накроют медным тазом? - продолжал рассуждать Раевский. - Вы же там не шутки шутите, это прекрасно известно...
Мишель продолжал молчать. Он отлично понимал, что тестю было известно — обещания граф не исполнил, тайного общества не покинул, хотя честно пытался сделать это. Но Николай Николаевич его до сих пор в этом не упрекнул, хотя имел полное на то право.
-Я никак не могу понять, насколько серьезны намерения этого вашего секретного союза, - говорил генерал, глядя куда-то вдаль. - Вы, похоже, ничем не занимаетесь, кроме как разговариваете друг с другом, да трактаты какие-то философические пишете. И так уже сколько лет-то... Возможно, тем и закончится. А может, мне чего-то не говорят.
«Вы просто не очень внимательны. Если бы посмотрели мои с Сержем перемещения по армии, назначения и увольнения, то поняли бы — дела идут, двигаются вперед, враги тоже не дремлют, но пока это происходит негласно. Достаточно повода — и вы очень удивитесь, проснувшись утром в другой стране», - подумал Мишель, которого даже злость разобрала по поводу неоднозначности собеседника.
-Мой долг — повторить то, что вы и так знаете, - проронил Орлов. - Князь Волконский состоит в нашем тайном обществе. Мало того, он является одним из старших членов оного. Он сам попросил меня напомнить о сем факте, ежели вы его не ведаете.
-И он, конечно же, пожертвует счастьем семейным ради своего дела? - неожиданно спросил генерал. - Равно как и ты, погляжу... Но все зависит от вашей с ним решительности, понимаешь?
Михаил покачал головой и добавил:
-Никто не может предугадать, когда нам доведется случай выступить. Равно и то, чем наше выступление закончится. Это война...
-Я так и понял, - кивнул Николай Николаевич. - Сашка так и говорил мне давеча. «Война», мол. Я тут же и спросил: а с каким, мол, врагом?... И сын замялся, уж на что умник. Конечно же, пролепетал про произвол и беззаконие. Я и уточнил: давай, назови по именам своих врагов и что они тебе — лично тебе — сделали. Ничего не услышал внятного, вот так вот.
-Было много попыток заключить перемирие, - вздохнул граф. - Право слово, мы прекрасно понимали, что нас ждет война гражданская, а она всегда самая тяжелая... Но, увы, враги так и остались врагами.
-Может, теперь ты назовешь их поименно, Мишель? - внимательно поглядел на него тесть.
-И назову. Враг один у нас, - резко отвечал граф. - Его Величество.
В воздухе повисла пауза. Раевский нервно вытер пот со лба, глядя на невозмутимое лицо родственников.
-Как же ты с эдаким-то грехом венчался, эх... - проговорил он. - Вот вам и семейка... Орловы — этим все сказано. Но Волконский-то как между вами?
-Вы отказываете князю в руке вашей дочери? - столь же бескомпромиссным тоном откликнулся Михаил.
-Не отказываю, - твердо проговорил Раевский.
-Значит, я пишу ему, что вы согласны.
-Не надо. Я сам с нему свяжусь. Без посредников. Хотя тебя остается только поблагодарить, - проговорил тесть другим, вполне спокойным тоном.
...После отъезда Орлова Николай Николаевич еще долго сидел у себя, обхватив голову руками. Итак, он не отказал. «Я его фактически благословил на брак с полумертвой», - подумал он. - «И что теперь делать?» Мысль он обдумывал и так, и эдак. Начинал и прерывал письмо к князю Сергею. Описывал ситуацию со здоровьем Элен, но тогда послание казалось ему слишком уж безнадежным и тоскливым. Пытался скрыть обстоятельства, но при этом становилось непонятно — почему же тогда нужно торопить с приездом и свадьбой? Наконец, под утро пришла идея — и Раевский долго потом смеялся над собой: совсем уже из ума выживаю, что ли? Ведь все просто. «Маша», - сообразил он. - «Она-то и станет женой Волконского. Все равно Элен вряд ли поправится, а если поправится, то не будет такой, как раньше... И он, не став толком мужем, будет вдовцом. Грустная история. А тут... Ну чем Машка не княгиня у меня? Точно, скажу ей, что князь к ней сватался. А станет возражать — упомяну, что уже согласился». С тем он, наконец, и улегся спать на диване в кабинете, подумав, что лучшего придумать и не мог.
***
Сестра спала. Мирно, без беспокойства и метаний. И уже не напоминала умирающую. Мари должна была этому радоваться, но не могла. Слишком много всего случилось за сутки.
-Я не хотела, Элен, - наконец произнесла она, не понимая, слышит ли ее больная или нет. - Но папа... он дал понять, что сватались ко мне. Я сама не знаю, как твой князь смог так жестоко поступить. Назло, что ли, кому-то? Или мать его бесприданницу не захотела? Матушка вчера мне так и сказала... Ей получше, кстати, и, думаю, тебе будет хорошо. Но я не хочу у тебя его отнимать! Не хочу!
Тут барышня не выдержала, отвернулась и заплакала. Все случилось действительно резко и неожиданно. Отец после завтрака так и сообщил — мол, князь Сергей сватается к ней самой. «Давно влюблен и просит руки», - добавил генерал. От растерянности Мари не могла произнести ни звука. Словно в горло вставили комок ваты.
-А Элен? - почти беззвучно прошептала она.
-А что она? Стало быть, влюблен Сергей Григорьевич был не в нее, а в тебя, - нарочито благодушным тоном проговорил Раевский-старший. - Да, такое бывает... Виделись со одной сестрой, потому что приглянулась другая. Вот и тут такой же случай.
-Неправда. Так нельзя, - Мари чувствовала, что скоро потеряет голос совсем. Каждый звук давался ей с трудом, причиняя невыносимую боль в глотке.
-Поздно, я уже дал согласие, - произнес ее отец. - А тебе что, значит, князь не мил?
-Я его совсем не знаю, - еле выдавила из себя девушка.
-У тебя будет столько времени узнать его вдоль и поперек, - нарочито бодрым голосом продолжал ее отец. Мари уже сердилась на него — неужели он не видит, что так, как он нынче поступает, делать нельзя?
Далее генерал говорил о свадьбе, о помолвке, о том, что надо дождаться приезда Волконского, «и все наладится», о том, что браки заключаются на небесах, но Мари уже не слушала его. И при первом удобном случае, когда отец отвлекся, убежала к сестре. И нынче стояла перед ней на коленях, прося прощения за все.
-Оно наладится, Элен. Непременно наладится. Твой Серж приедет, ты поправишься, папа все увидит — и вы будете вместе. Я обещаю, Элен, - умоляющим тоном произнесла она.
Больная еле открыла глаза.
-Маша? - прошептала она. - Пить хочу...
Из глаз ее сестры брызнули слезы — то ли радости, то ли горя.
-Сейчас, сейчас, - засуетилась она. - Вот, все будет хорошо, все будет в порядке...
Она позвала служанок, доктора, который, осмотрев Элен, строго приказал Мари уйти и дать сестре еще и отдохнуть.
-Вижу, вы сами чем-то потрясены, - обратился он к девушке. - А ваше волнение может передаться сестре, которая очень слаба и еще будет таковой не менее недели. Не говоря уже о том, что вы сами можете захворать.
Мари покорно подчинилась медику, внутри себя ликуя. Ей казалось, что все образуется, стоит князю приехать. Она сама объяснится с ним. И тот обязательно скажет отцу, что это какая-то ошибка... А вдруг не ошибка? Вдруг он на самом деле посватался к ней самой, в обход Элен? От этой мысли Мари засмущалась. Но ведь вполне может быть такое... Что ж, даже если так, то она совсем откажется от брака. Этими соображениями она потом и поделилась с мамой. Та, хоть еще пребывала у себя в спальне, чувствовала себя на редкость спокойно. Возможно, отец, проведший у нее в комнате почти сутки, как-то успокоил ее, объяснил ситуацию со сватовством Волконского.
-Ты будешь большой дурой, если от брака с Волконским откажешься, - с деланным спокойствием проговорила Софья Алексеевна, отвлекшись от чтения одного бесконечного английского романа.
-Я его не люблю, - честно призналась она. - А Элен любит.
-Элен?! - воскликнула матушка. - Ни слова о ней теперь.
-Почему? - растерянно спросила Мари.
-Потому что я так сказала! - отрезала дама. - И вообще, нечего мне действовать на нервы. Я еще неважно себя чувствую, а ты еще тоску нагоняешь.
-Простите, maman, - покорно проговорила барышня. - Но... я не знаю человека. Испытываю к нему только уважение — и то, потому что он старше меня и в чинах. И... он меня тоже не любит. И не знает толком. Мы с ним и десятью словами не перемолвились.
-Я считала, что ты умнее, Машка, - покачала головой ее мать. - Для брака влюбленность не обязательна. Только помеха. Да и что за чушь — не любит? Не любил бы — не сватался так быстро.
-Но...
-Никаких «но»! - заявила мать. - Ты что, не хочешь быть княгиней? Жить в роскоши? К твоему сведению, мы почти разорены. Соне нашей ничего не хватит. А ты туда же — перебираешь женихами. Этот тебе старый, понимаешь, и не разговорчивый. Успеешь еще наговориться.
Мари поняла, что возражать матери бесполезно. Некстати вспомнилось, как она жутко кричала на Элен...
-Я буду ждать его приезда, - покорно произнесла она.
-То-то же, - проворчала Софья Алексеевна. - Ступай уже, умойся, а то выглядишь как чушка с заплаканной физиономией.
Мари поднялась и вышла из комнаты, спустившись вниз. Подошла к роялю, открыла крышку, взяла пару нот. Желания играть не появилось... Пальцы словно застыли — равно как и голос, все еще остававшийся непривычно приглушенным, тихим. «Что со мной?» - подумала она. Пересилив себя, Мари попыталась сыграть сонату, разученную недавно, до всех семейных радостей и трагедий. Тщетно — она не могла выбрать нужный темп исполнения — выходило то слишком растянуто, то слишком суетливо. Раз шесть или семь она брала неверные ноты — словно пальцы намеренно жали не те клавиши, какие нужно. Во отчаянии Мари легла на клавиатуру, отчего по всей комнате раздался громовой рев нажатых одновременно клавиш, постепенно стихающий. Она заметно дрожала — что если она никогда уже не сможет играть и петь? Что если Господь ее так накажет за то, что она украла счастье у сестры? Плакать она уже была не в силах, поэтому покорно встала с табурета и прошла к себе.
***
Потоки дождевой влаги стекали с дорожного плаща князя. Раевский вгляделся в гостя и охнул:
-Да на вас же лица нет! Что ж вы прямо так, с дороги?
-Ваш дом — теперь и мой, - произнес гость, расстегивая крючки у горла.
-Промокли да промерзли ужасно, - проговорил Николай Николаевич. - Пошлите ко мне, я распоряжусь, чтобы вам выдали платье.
Серж последовал за генералом покорно, как ребенок. Он чувствовал, что его тело словно застыло в глыбе льда, - так промерзли руки и ноги, так плотно охватывала их промокшая насквозь одежда. Мысли и чувства, правда, застыли еще раньше. С тех пор, как он получил это письмо. Как накричал на Орлова, встреченного им в Дорогобуже — а потом напился с ним. Как потом мучился от тошноты и решил выехать в дорогу, несмотря на проливной дождь, срывающийся в снег — ранняя в этом году зима будет да по всем приметам суровая...
С трудом, не без помощи лакея, стащив с себя вымокший насквозь мундир, жилет и рубаху, он надел новую рубашку, сюртук и подбитый беличьим мехом халат и прошел к генералу, который времени зря не терял — предложил пунша, не принимая никаких отнекиваний («Вы заболеть и помереть хотите? Нет уж, мне вы нужны здоровым!»). Серж взял чашу, чуть не выскользнувшую из застывших и негнущихся пальцев. Пить он пунш не собирался, достаточно было чувствовать живительное тепло и созерцать пляшущий по поверхности голубой огонек.
-Ну же, не упрямьтесь! - уговаривал его тот, которому суждено будет стать его тестем. - Вы себя действительно уморить хотите, Сергей Григорьевич.
«А мне ничего иного и не остается», - чуть было не произнес он вслух. Он отхлебнул пунша. Глоток резко согрел его, поселив в груди острое чувство тепла.
-Собственно, я приехал объясниться, - начал он.
-Ни слова больше! - хлопотливо прервал его Раевский. - Сначала вам нужно отдохнуть... Можете у нас заночевать, час уже поздний. А завтра решим все дела, какие у вас есть.
-Благодарю вас за гостеприимство, но лучше мне закончить их сегодня, - отвечал Серж, поставив чашу с пуншем на стол и скрестив перед собой пальцы с порозовевшими ногтями.- Мое объяснение будет кратким... Я надеюсь.
Он не хотел выпрашивать у генерала, как же так оказалось, что его невеста нынче — Мария, а не Елена Раевская. От первой он получил длинное и сумбурное письмо, в котором она просила его поскорее приехать, писала о противодействии всей семьи его браку с Элен и выказывала уверенность, что его личное присутствие все поправит. Так он и думал — пока не поговорил с Мишелем Орловым.
-Дохлый номер, - отвечал друг. - Теща об ином и слыхать не хочет. Жена свою мать тут во всем поддерживает.
-А как же Элен?
Орлов пожал плечами.
-Молчит. Это и опасно — что молчит. Но поправилась уже совершенно, - Орлов плеснул себе еще вина в бокал. Потом он, собравшись с силами, рассказал еще раз то, что ему тогда написал — как сватался от лица Сержа, как произошло то, что он сперва счел путаницей, а потом — намеренным подлогом, как Элен была больна и потом выздоровела. Не упомянул только, как она восприняла новости о том, что ей не быть вместе с нареченным.
...-Увы, ежели вы хотите поговорить с Марией, то вам придется отсрочить этот разговор, - проговорил Николай Николаевич.
-Почему же? Она себя плохо чувствует? - участливым тоном поинтересовался Серж.
-Ну как... С неделю уже болеет. Три нарыва в горле вскрыли, говорят, четвертый зреет, - слишком легкомысленно откликнулся Раевский. - Говорить не может, да ей и нельзя — есть риск утратить голос окончательно.
-Ужасно, - вздохнул князь. - Очень сочувствую ее болезни. А ее сестра здорова?
-Сонюшка в добром здравии, - уклончиво произнес его собеседник.
-Так, - резко отвечал Серж, вставая из-за стола. - Эти ваши отговорки меня выводят из себя. Я поступил очень зря, что приехал к вам.
Он скинул с плеч халат и, переступая через него, направился к двери.
-Постойте! - воскликнул Раевский. - Не отказывайтесь от свадьбы... Как мне людям в глаза-то смотреть?! Машу никто не возьмет в жены после вашего ухода.
Волконский остановился и с изумлением взглянул на генерала, который нынче казался ему смешным растрепанным стариком. Где эта гордость, храбрость, орлиный взгляд, запечатленный на знаменитом портрете, снятом с него каких-то три года назад? Остался лишь жалкий хлопотливый помещик.
-Я понимаю, - кратко произнес князь и вышел из кабинета.
...Надобно было одеться в свое — наверняка еще ничего не высохло, увы, - и поехать к себе домой, уснуть и не видеть никаких снов, что было бы сложно. А нынче он в чужой рубахе... Что за пакость! Небось, собственная хозяина дома. Направившись уже в комнату, из которой вышел, он передумал. «Я сюда приехал с известной целью. Держу пари, Мария не больна», - подумал он и прошел дальше.
...Тихие девичьи голоса послышались за третьей дверью в восточном крыле. Серж постучал и, не дождавшись ответа, вошел в скудно освещенную комнату. В глаза бросилась кровать под балдахином, нынче закрытым, и он чуть не задохнулся от густого запаха лекарств. Ему захотелось броситься к кровати, раскрыть полог, но путь ему преградила плотная фигура горничной.
-Вы что это так, барин, без предупреждения? - сердито выговорила ему девушка. - Тут больные... Ходить не велено.
-Прошу прощения, - тихо произнес он.
-Это князь приехал, барышня, - проговорила служанка, обращаясь к той, которая находилась в полумраке.
Навстречу ему ступила Элен. Сильно похудевшая, так, что он ее не узнал, подурневшая, закутанная в какую-то серую шаль, с растрепанной косой, обернутой вокруг головы.
-Так вы здесь, - выдавил он.
-Тише, - произнесла она. - Маша спит. Кризис, похоже. Исстрадалась.
-А вы сами не страдали? - спросил он, протянув ей руку, которую она не взяла.
-Я исцелилась. Благодарю вас, - сухо произнесла Элен.
-Я не вижу этого...
-Очень плохо, что не видите, - пожала плечами девушка.
-Помнится, раньше мы были на «ты»... - отчаявшись, прошептал он.
-Здесь не время и не место говорить, - прервала его Элен. - Когда сестра придет в себя, я вам отпишу. Или мама, как получится.
-Я здесь ради вас, - прошептал он, отходя к двери. - Ведь вы прекрасно знаете... Это...
-Это судьба, Серж, - Элен подошла к нему и положила руку на плечо. - И я с ней уже смирилась.
-Что ж, похоже, я ей непокорен, - вздохнул он. - И теперь не знаю, что делать.
-Покоритесь Господу, князь. Он все устроил верно, - Элен отошла от него.
Тут кровать заскрипела, лежащая в ней больная заворочалась и застонала, и его собеседница сделала ему знак удалиться. Серж ушел, закрыв за собой дверь. И только потом, когда уже подъезжал к дому, позволил себе разрыдаться.
«И ведь никуда мне от этого не деться», - проговорил он уже через полчаса, лежа у себя в постели под тремя одеялами. - «Попал я... Навсегда».
Его заметно знобило — и Серж впервые за долгое время обрадовался своей болезни. Оставалось надеяться, что она окажется достаточно серьезной. Но почему-то знал — в этот раз, как назло, все обойдется. Потому что так хочет судьба и Господь. Потому что браки совершаются на небесах, вне зависимости от твоего желания и воли. Да не только браки — все творится там, куда человеку не проникнуть ни силой тела, ни силой разума.
...11 января 1825 года в Киеве, в храме св. Симеона, князь Сергей Волконский, в присутствии своей родни обвенчался с Марией Раевской. На счастье и несчастье — и на всю жизнь.