Стыдить лжеца, шутить над дураком
И спорить с женщиной — всё то же,
Что черпать воду решетом:
От сих троих избавь нас, боже!..
М.Лермонтов
1
Я ждал этого дня, как ждет ребенок подарка. День настал в мягкую октябрьскую пору, и моя сожительница Клава вышла на пенсию. Скромно и без меня молодая пенсионерка в кругу друзей и родственников отметили это событие в ресторане. Я лежал у дяди Гриши на старом матраце, чувствуя, как мне скверно и тешил себя надеждой, что с завтрашнего дня мы с Клавой начнем новую жизнь. Будем бегать, и заниматься на тренажерах. Но не утром, когда я её кое-как добудился, ни на следующий день мы никуда не побежали, а на тренажерах сидели голуби со смаком обсирая сиденья. Очухавшись и отблевав в бельевой тазик свое торжество, Клава мне призналась, что девчонки из больницы, сказали, что ждут её на работе. И она не устояла. Для меня это был крах! Ну, как же эти сплетницы и бездельницы, останутся один на один с работой, когда есть безотказная и на все готовая Клава! Я остался с большим носом и без подарка. Клава всю жизнь проработала медсестрой и на одну пенсию не собиралась жить. Она мне не говорила, но я знал, что моя сожительница втайне от меня собиралась уехать в Грецию, где хотела сойтись и там остаться на ПМЖ с русским греком Виктором Перисиди, который родился 26 марта 1949 года и, на момент обнаружения воздыхателя ему было всего на всего 71 год. Я ей даже завидовал. Как хорошо заканчивать свои дни в Элладе на берегу Средиземного моря на могиле своего любовника. О моем путешествии в страну Гомера и всяких там Геродотов и Платонов она даже не заикалась. Еще и поэтому она вернулась в свою задрипанную больницу, потому как усатый грек был жаден и на поездку нужны были деньги. Распределила всё по уму: зарплата на жизнь - еду и не слишком затратные развлечения, а пенсию откладывать на поездку к своему возлюбленному. Вначале своего полового пути выйдя замуж за перспективного комсомольского работника, после 20-ти лет мученического замужества она развелась и за десять лет сменила нескольких сожителей. В основном на их плечи ложились обязанность удовлетворять ненасытную и уставшую после работы медсестру и готовить ей обеды и ужины. Не знаю, как с этим справлялись мои собратья по ремеслу, но я за семь лет наготовил столько съестного, что за предыдущие полвека своего унылого бытия и половины не сварил, не поджарил, не испек, не перечистил и не разбил яиц. Клава ненавидела готовить кушать, а сразу после смены садилась за компьютер и в «Одноклассниках» тайком переписывалась с Виктором Эммануиловичем Перисиди. Она не подозревала, что я залазил на её страницу и был прекрасно осведомлен об их тёплой, любовной переписке.
Усатый и носатый эллин присылал ей музыкальные открытки и писал стихи собственного изготовления. Этакий современный Гомер решивший написать «Клавиаду». Знал чем покорить скучающей среди больных, недотепистых медсестер, ленивых санитарок и бухающих врачей, доброе сердце Клавы. Знал ли он о моем существовании, судя по перлюстрированной переписке то, нет. Что они говорили по Вацапу, могли знать лишь «комитетчики». Перед моим приходом в любовниках Клавы состоял молодой парень Алексей, который увёртывался от работы самыми изощренными способами. То он создавал образ человека ищущего должность с хорошим заработком, то притворялся ужасно больным человеком. Он попался нелепо: перебинтовал руку и сказал Клаве, что когда шел устраиваться на работу, запнулся о корень дерева, упал и сломал важную, для электрика четвертого разряда, правую верхнюю конечность. Месяц он ловко уклонялся, пока Клава в неурочный час не вернулась домой и не застала своего суженного в объятьях соседки Иры. Травмированная правая конечность крепко сжимала оголенную левую грудь коварной сучки. Клава тут же позвонила дочке с зятем и те с проклятиями и позором выперли бездельника и проходимца за дверь.
С возвращением пенсионерки Клавы в больницу мне приходилось каждый день выслушивать нудные рассказы о проделках ее коллег и больных. Это были тяжелые, изводящие меня слушания. В основе любого чистосердечного признания лежала история, когда некто вытаскивал у нее деньги из кармана пальто висевшего в шкафчике или какой-нибудь отставной полковник приставал к ней, предлагая ублажить медсестру или про старуху, испражнявшуюся в постель. Мне в такие минуты хотелось или себе заткнуть уши ватой или в её рот забить кляп. А однажды Клава призналась:
- Вчера я ездила на похороны.
- К кому?
- К Алексею.
- Он умер?
- Нет, погиб.
- Как?
- Как рассказала Лена – это его сестра, Алексей бросил пить и шел с работы, переходил железную дорогу и его переехал тепловоз….
Я проникся глубоким сочувствием к бывшему отъявленному тунеядцу.
- Как он мог не заметить такую махину? Они и гудят, и свистят за сто верст слышно!
- Не знаю. Торопился, думал, успеет перебежать, поскользнулся на рельсах и его, на три части разрезало – голова, туловище и ноги всё отдельно! Представляешь!? Гроб даже не открывали. Я выразила соболезнование его сестре Лене, дочке Насте, отцу Валентину. Поминки отмечали в кафе «Рассвет»…. народу собралось под сотню, всем жрать охота…. И третьей рюмки некоторым было мало… Так что водки на девять дней не хватило. Придется дать им денег, надо помочь. Люди бедные. И бедный Алексей…
Слушал болтовню Клавы, а сам соображал: вот так не повезло мужику, с рукой вляпался, сочинил что упал, якобы сломал, устроил ****ство, выгнали от медсестры Клавы и тут его догнала такая ужасная смерть! Упал и, тебя на части перерезало, а не надо было притворяться тогда, может быть бог и помиловал душу его грешную и сейчас жил бы не пьющим и работящим, когда-нибудь и Клава простила и взяла под свое крыло. Она вон, красавица – лицо круглое, носик аккуратный, маленький, ну и что полная, за то грудастая и задница, как два астраханских арбуза! А есть в ней еще и милосердие и сердоболие, которое так и выпирает, никому не отказывает в приюте, даже мне бездомному. И родственников всех отшила, кто был против моей жизни у неё под горячим бочком. Расписываться было нельзя. Документы я потерял, а новые стоили денег и пока их не выправил жил, как вне закона. Подрабатывал я ремонтом квартир и на жизнь хватало. На документы только никак не мог скопить, а свои Клава не давала, берегла для Греции и своего Виктора Перисиди…. Фу, ну и фамилия у этого древнего грека – Пери - Сиди! Будто пересидеть меня хочет. Хрен угадал!
Кроме медицины у Клавы была страсть делать всем подарки. В основном это были открытки и газеты, которые она или покупала в канцелярских товарах или если хотела преподнести эксклюзив, то заказывала в маленькой полиграфической фирме. Руководил фирмой Валера Липкин бывший фотограф, пробавлявшийся в советские времена продажей из подполы порнографическими снимками и тем, что по выходным выходил на Набережную фотографировать отдыхающих. Роста он был под два метра с кривыми ногами и ленинской лысиной. Лицо имел приятное и сам, что очень согласовалось с его профессией очень доброжелательный, внимательный и льстивый. Когда валом повалили открываться частные газеты, Валерий Михайлович и там успел засветиться. А жена его Антонина там работала коммерческим директором. Её кто-то там соблазнил то ли редактор, то ли водитель, то ли щедрый рекламодатель, а быть может, никакой измены и не было. Тем не менее они жутко поссорившись, расстались. Но так как Липкин был разносторонне одаренным барыгой, то занялся полиграфией – портреты на холсте, надписи на кружках, ксерокопирование, значки и прочая дребедень, которая приносила не плохой доход.
Как раз после гибели Алексея, увидел я объявление, что его фирме «Экспресс-Студии» требуются дизайнеры и менеджеры, сразу же подумал, а почему бы Клаве не бросить непристойное занятие медициной, о которой я уже все знал, и не пойти работать в полиграфию, к которой она питала такую возвышенную любовь.
В тот же вечер, когда ужинали и, Клава с придыханием уминала запеченную мной в духовке курицу, вытирая масляный рот салфеткой и целуя меня в губы, признавалась мне в беспредельной любви:
- Ну, ты Альбертик сегодня класс! Тебе бы в ресторане поваром работать, а не бегать обои клеить!
Я слушал с достоинством и радовался, что угодил любовнице и на этой доброй волне говорю ей:
- А ты Клава не хотела бы у Липкина Валерия Михайловича работать? Приличный, знаешь ли человек. Ну, а то что порнографические открытки продавал, так с кем, знаешь ли, не бывает. Даже у маленького фотографа, соблазн к этому делу велик.
Клава замерла, вперилась красивыми зенками в меня и есть перестала, как будто я её десятикилограммовой гантелей пришиб и она потеряв дар речи, не понимает, то ли в обморок падать, то ли визжать и скакать от радости, что попал я ей в точку.
- В смысле?
- Ну, ему там требуются менеджеры и дизайнеры. Ты же любишь этим заниматься – подарки делать всякие из бумаги…
- Да, но кем я будут там работать?
- Менеджером. Дизайнером ты уже не потянешь, не обижайся, но уже поздно тебе осваивать азы.
- Ты издеваешься, кто старуху возьмет?
- Ну, дорогая в постели ты далеко не старуха….
- Это две разные вещи. Для секса, ума много не надо.
- Надо пробовать. Всегда нужно делать первый шаг. Бросать вызов, а то иначе ничего не достигнешь, так и загнешься в своей вонючей больнице!
- Я бы и хотела, но навряд ли меня возьмет Липкин. У него все девчонки молодые работали, а на меня пенсионерку он и не посмотрит.
- Давай попробуем. На хрен нужна тебе эта больница! Сама же постоянно жаловалась на своих проституток – что одни работать не хотят и всю работу перекладывают на тебя, начальство деньги тырит, а молодые после медколледжа приходят и не умеют ни то, что систему, а даже укол, внутримышечный сделать. Я умею – они не умеют. А ты пашешь, как папа Карло. Надо всегда в жизни делать новый вызов!
Мне самому понравилось, как умно я её убеждал. И она была согласна с моими доводами.
- Да, мне интересно было бы попробовать. И правда надоела мне эта больница.
- Вот и хорошо. Давай завтра, как бы невзначай, шутя придем и спросим, а не примет ли он тебя менеджером?
- Да я может и дизайнером стану!
На следующий день, мы нарочно пошли не утром, а ближе к обеду. Благо что, «Экспресс-Студия» находилась в 15-ти минутах ходьбы от дома. Зима обычно в наших краях начинается уже в первых числах ноября, а тут конец месяца, а снега не было и в помине и морозы стояли не больше минус пяти градусов. Я как и Клара волновались, как любой человек решивший перевернуть жизнь, пересесть с разваливающейся брички отечественной медицины в дилижанс роскошных полиграфических изделий. И нам было страшно, что нам откажут. Мы уже подходили к длинному книжному магазину «Эврика» (бляха и тут не без грека), где фирма «Экспресс-Студия» арендовала площадь, как мордастый парень, в длинному тулупе в скособоченной шапке-ушанке и лошадиными слюнявыми губами, остановил нас и взмолился, едва не падая на колени, почему-то обращаясь ко мне:
- Дяденька, тетенька умерла, сколько не жалко дайте на помин души рабы божей Светланы.
Деньги у меня редко водились, а если бы и имелись, то не дал бы. Видно же алкаш-попрошайка, а за аркой магазина «Счастье» наверняка его поджидают товарищи-собутыльники. Но Клара запустила руку в карман и высыпала мордовороту горсть мелочи в протянутую грязную ладошку, захлопнулись намертво пальцы и посыпались благодарности моей спутнице – доброй и сердобольной женщине.
Книжный магазин «Эврика» когда-то в позднее советское время привлекал горожан изданием ранее запрещенных книг. С раннего утра занимались очереди и за несколько часов до открытия все с нетерпением ждали, когда же отварятся двери, чтобы ворваться в него и смести с полок свежепахнущие типографской краской издание Солженицына, Виктора Некрасова, Владимира Максимова, Набокова и конечно же «Камасутру».
«Ну, ладно почитаем, что там за позы у индусов такие…» - говорили на кассе особы стеснительные и с тайными позывами к разврату. Авторы –антисоветчики с обтруханной юношеской спермой «Камасутрой» и положили начало конца коммунистическому режиму. Минули десятилетия и «Эврика» стала никому не интересным магазином ни народившимся буржуям, ни тем более маргиналам. Сюда приходили заинтересованные купить канцелярские товары, учебники и любители полистать классиков в красиво оформленных обложках и стоящие баснословных денег. Спрос на книги упал, сократился выбор, освободились торговые площади, которые владельцы «Эврики» стали сдавать в аренду. Здесь обосновались бутики по шитью, сапожная и часовая мастерская, отдел сантехники, бутик продажи сотовых телефонов, будка ювелира и собственно «Экспресс-Студия».
Липкин был удивлен нашим приходом. Вернее сделал такую гримасу, как будто мы вчера умерли, а сегодня воскресли.
- Слушай, Валерий Михайлович, вам требуется менеджер… – обратился я к Липкину развязанным тоном, будто бы, не ради интереса, а исключительно из любопытства обывателя.
- Ну, да требуется – слегка напрягаясь, ответил тот.
- А ты мою Клавдию не возьмешь?
Липкин напряг свою ленинскую плешь, пожал плечами, оглядывая нас взглядом следователя к которому с повинной пришли два старых преступника.
- Ну, не знаю… . А вы Клавдия, что серьезно хотите у нас работать?
Клава покраснела, кивнула головой и неуверенно сказала:
- Да, хочу попробовать.
- Попробовать то можно, вот только у меня недавно была одна женщина. Месяц отстажировалась, вроде все было замечательно, хотел с ней заключать трудовой договор, но она приходит и говорит: «Извините, Валерий Михайлович, не могу. Муж сказал, чтобы у Липкина не работала! Если пойдешь, сразу разведемся!…» Понимаете…? – он сделал удивленное лицо, всем видом показывая, что если муж его приревновал к нему, то он-то причем? Он же никакой-то там соблазнитель или насильник, он к чужим женам относится без всякого сексуального интереса. Липкин явно проверял, желая прочитать по нашим лицам, как мы к такому щепетильному известию отнесемся.
Я молчал, не выражая никаких эмоций, принялся размышлять: еще один Перисиди! Об этом я даже и подумать несмел. Липкин мужчина брутальный и в свои 56 лет выглядел вполне еще привлекательным и обаятельным. Конечно, латентно я ревновал Клавицу к ее греку по переписке, но Перисиди был за тремя морями и расстояние успокаивало. Будет ли оно для них преодолимо еще неизвестно. А этот здесь рядом, дышит зверем, пахнет лосьоном NIVEA, смотрит на женщину с красивыми и наивными зелеными глазами и у него где-то сидит в подсознании жучок, сверлящий мозг, пробуждая первый мужской инстинкт: а не мог бы я её поиметь…? Западать на чужую женщину все равно, что войдя в незнакомый дом, ты первым делом оцениваешь обстановку: угловой кожаный диван – прекрасно, удобные кресла – замечательно, югославская стенка – великолепно! Но ведь охота и полежать, и посидеть, и дверцу открыть, чтобы понюхать, пригубить, проникнуть в то, что тебе еще не было доступно, разве не мечта любого мужчины? Я оглядел, рабочую комнату, где мы беседовали, воображая и прикидывая где бы я мог бы пусть не Клаву, а любую другую женщину поиметь: у одной стены длинный стол с тремя компьютерами и принтерами, посередине высокий стеллаж на котором теснились коробки с краской, пачки бумаг на противоположной стене железный основательный стол с полиграфическим оборудованием. Тесновато. Быть может, здесь есть склад или потайная комната отдыха? Липкин взял паузу, жевал губы, задирал рыжие брови, гладил лысину.
За тонкой фанерной стенкой продавцы-сантехники играли в нарды и на мгновенье в наступившей тишине четко слышны были их голоса и деревянный стук бросаемых кубиков и шуршание передвигаемых шашек.
Кажется, мы выдержали испытание и Липкин спросил:
- Клавдия, а где вы до этого работали?
- Я больше сорока лет проработала в больнице.
- Врачом?
- Нет, медсестрой. А еще я подрабатывала тамадой.
- О, это хорошо. Значит, имеете опыт общения. И что так резко хотите поменять профиль?
- Да тяжело, работа посменная, устаешь. Бывает по нескольку суток в больнице.
- Так вам же сейчас повысят зарплату.
- Да мне она как-то и не к чему, у меня и пенсия не плохая.
- А сколько бы хотели у меня получать?
- Да мне хватило бы и восемь тысяч рублей.
Липкин заулыбался и сказал:
- Клавдия, у вас документы с собой?
Он посмотрел на ее удостоверение личности, повертел, как карточный шулер его в руках и отдавая назад, спросил:
- Клавдия Ивановна, когда вы можете выйти на работу?
- Да хотя бы и завтра могла.
- Хорошо. Завтра в десять утра я вас жду.
Нас переполняла радость, звонящая во все колокола и прохожие, глядящие на нашу парочку, кажется, слышали этот звон, видели свет излучаемый нашими глазами, когда в душе каждая атрофированная клеточка пробуждается и рвётся наружу, уверенной походкой по выбитой брусчатке, когда ноги не идут, а летят, когда не судьба, а ты управляешь ею . В самом деле, как мало надо человеку, стоит только преодолеть свои комплексы, воплотить или вернее материализовать на первый взгляд, одно несбыточное желание и нет тебя удачливее и счастливее.
2
Под впечатлением от рассказов Клавы о сотрудниках больницы, я совершил почти невообразимое: вырвал свою любимую женщину из цепких лап загнивающий медицины! Увел из коллектива напоминающее змеиное скопище медсестер, где в какую не плюнь та либо отъявленная сплетница, либо скрытая негодяйка, либо просто тварь двуногая и от этого я ощущал себя победителем, в одночасье вознесшимся из преисподней на седьмое небо.
В обязанности Клавы входило: прием заказов, ксерокопирование, подсчет выручки, которую она складывала в деревянный ящичек и замыкала его маленьким ключиком. По окончанию дня я приходил за ней, Клава подсчитывала выручку, мы отключали оборудование, свет и закрывали «Экспресс-Студию». На выходе из «Эврики» нас томными взглядами провожали три продавца из книжного отдела. Две женщины, одна была подобием другой, как блочные и необъятные многоэтажные серийные дома, а третья была суха, как струна и словоохотлива, как китайское радио. Её постоянно тревожили наши нежные, вернее нормальные человеческие отношения, и ей живущей в азиатской закрепощенности, всегда это удивляла и каждый раз с небольшой интерпретацией повторяла:
- Я еще ни разу не видела, чтобы мужчина так любил женщину…!
- Завидует, дура! – бурчала Клава.
Пока мы шли до дома, я выслушивал полный отчет о дне минувшем. Местами было увлекательно слушать, про то, как Валерий Михайлович звонил по телефону своему роботу-пылесосу, давал задание убраться, а потом…
- А потом он спрашивает меня, а ты знаешь Клава, как он в гараж заезжает…? Повернулся ко мне спиной и давай жопой крутить….
Мне это не понравилось, вроде бы взрослый, солидный мужчина и перед женщиной своим задом крутить, показывая какие справные и крепкие у него ягодицы и я поинтересовался:
- У него случайно резиновой бабы нет? Или он «дунькой кулаковой» увлекается?
- Что за Дунька Кулакова…? – всполошилась Клава.
Я рассмеялся.
- Так зэки говорят, кто онанизмом занимается.
- Ну, ты и скажешь тоже
- Так если он не стесняется жопой перед тобой вертеть, значит, он озабоченный чувак и соскучился по своей резиновой чувихе. Встал в позу примата и привлекает самку.
Клава обиделась, но виду не подала. Уж больно ей работа была по душе. Вначале у нее не получалось ксерокопирование, особенно двухстороннее, а затем освоилась. Несколько раз на её сотку звонили медсестры из больницы и спрашивали: «Куда это вы Клавдия Ивановна потерялись»? Вначале Клаве, женщина она была все-таки совестливая, скрывала, что работает менеджером и говорила, что сидит дома, а трубку городского телефона не беру, потому что «мой придурок может позвонить…». Придурком по её списку проходил бывший муж, который в минуты тоски и будучи в подпитье названивал Клаве, интересуясь: «Никто там из наших не умер…»?
Дни летели пулями из винтовки и мой менеджер, уже не таилась и не комплексовала ни перед кем. Работу она полюбила, той последней любовью, которая бывает, не менее сильна и дороже, чем первая. Обычно идя домой она радостно сообщала, что научилась штамповать значки и быстро вырезать картинки . В следующий раз с восторгом рассказывала, какой разносторонне развитый человек Валерий Михайлович. По его словам, он и лучший журналист, и превосходный фотограф, и дизайнер которого еще поискать.
- А какой он юморист! – захлебываясь говорила Клава. – Мужики-сантехники, ну те, что за стенкой разговаривают, а он слушает-слушает, а потом такое словечко как ляпнет, что все хохочут. Вот только тяжело
ему одному работать, еще одного бы дизайнера….
Место дизайнера пустовало долго. Клава терзаемая мыслью самой освоить эту профессию, когда не было посетителей, вставала за спиной Липкина и наблюдала, как он работает в фотошопе. Не надо было иметь длинные руки, чтобы дотянуться до её ляжек и талии. Меня это беспокоило и только после старого Нового года в «Экспресс-Студии» появилась молоденькая девушка и я успокоился. Новенькая, двадцатилетняя девушка имела внешность привлекательную, но двойственную, что-то роилось в ней подноготное. С одной стороны пухлое круглое лицо, между курносым носиком блестели синими пуговичками глаза, прядь русых волос спадала волнами на плечи и высокую грудь, только настороженный исподлобья взгляд таил какую-то недосказанность и плохо скрытое презрение к окружающим, которое и портило весь её облик.
- Это Маша, наш новый дизайнер. Валерий Михайлович сказал ей, что она месяц будет стажироваться, а после этого он уедет на несколько дней в Дом отдыха, подлечиться ему надо. Радикулит. А она вместо него останется. После работы Маша еще преподает танцы. И она уже интересовалась, а вы со своим мужем, не хотели бы заниматься танцами.
Потом стало известно, что мама Маши когда-то работала в «Эврике» и какое-то время жила вместе с Липкиным.
- Валерий Михайлович сказал, - просвещала меня Клава, - она не выдержала его склочного характера и убежала от него к молодому мужчине, от которого родила братика Маше. Когда она приходит к маме она с ним играет и балует подарками.
Я никогда не интересовался отношениями между мужчиной и женщиной, тем более интимной жизнью других людей, считая, что это все равно, что залезть в карман чужого человека. Но сравнивая лица Липкина и Маши, я и без проведения теста ДНК видел какие-то общие, родственные черты. Хотя иногда случаются сходства между людьми, живущими на разных континентах. Я видел в Москве одного негра сильно похожего на моего сослуживца из Красноярска блондинистого Сашку Пересыпкина – толстые губы, кучерявые волосы, ноздреватый толстый нос, так и подмывало подойти и спросить этого эфиопа: «Санька, ты что ли…»? И только сине-лиловая кожа удерживала меня подойти к внезапно почерневшему сибиряку Пересыпкину. Так что генетика вещь тонкая и лишний раз доказывающая, что мы произошли от одного примата. Но мне как-то не хотелось быть собратом Липкину, а кем он приходился Маше, отцом или всего лишь любящим отчимом никто ведь под кроватью не лежал, когда он играл в папу-маму. Хотя яблоко от яблони не далеко падает.
Голос у Маши был тихий и, говорила она вежливо и учтиво, можно было подумать, что она получала образование в швейцарском пансионате Monte Rosa. Клава её с первого дня почему-то невзлюбила всей своей широкой и доброй душой.
Зима в том году выдалась снежной и не морозной. Бывали дни, когда наступала настоящая оттепель и деревья, обманутые природой, начинали просыпаться, а птицы веселее щебетать. По утрам я выходил на балкон открывал рассохшуюся фрамугу, закуривал сигарету, и от первой затяжки появлялось легкое головокружение, высовывался из окна и вместо градусника и флюгера вещал, какая нынче погода и насколько сильно и куда дует ветер. Провожая Клаву до «Эврики», мы по засыпанным снегом тропинкам пересекали парк «Победы». Она любила фотографироваться у покрытых инеем елочек. Я расчехлял маленький и простой LUMIX. Потом она размещала снимки на своей страничке в «Одноклассниках» и Перисиди изливался весь от восторга как Гомер в «Илиаде». Кстати поэт плохо отзывался о прекрасном поле и предупреждал еще две тысячи с гаком лет назад: «Нет ничего пагубнее женщины». Если бы он знал, в какую кабалу попадут мужчины позволив установить гендерное равенство. И совсем уж рассмешил, когда сказал такие богохульные слова: «Женщину украшает молчание». Клава любила украшения, только не такое. И она своими признаниями меня не смешила. С появлением Маши надвигалась пока еще не понятная буря, но в обществе таких девушек не может обойтись без каких-то эксцессов. Буквально за неделю я знал о новом дизайнере почти всё: первое - Маша была замужем, с мужем жили богато, а у неё был сейф, в котором хранились драгоценности, а затем близкая подружка каким-то образом вскрыла его и украла всё содержимое. Второе – исчезли фамильные драгоценности, а вскоре исчез и муж, которого она обнаружила у лучшей подружки. Третье – перед «Экспресс-Студией» Маша работала в Торговом доме «Седьмой Континент», продавая свадебные платья. Её выгнали за растрату денег. Ездила с Липкиным забирать вещи, и он бегал к хозяевам, но те ему сказали: «Пока не вернет долг, вещей не отдадим…»! Четвертое – она сказала Клаве: «Я родилась 15 апреля 1999 года, в день, когда Лев Толстой закончил писать «Анну Каренину», наверное, и судьба у меня такая, как у неё. Меня не любила мама, и я воспитывалась у бабушки. Я как Анна Каренина хотела покончить жизнь самоубийством, травилась – откачивали, резалась – зашивали и спасали. Я несчастнее Анны Карениной»! Пятое – она признавалась, что тупая и никак не может запомнить, усвоить, чему учил вежливый и внимательный дядя Валера. И она сомневается, уезжать ли ей в Караганду, куда зовет любовник Саша, работающий официантом в ресторане и получающий хорошую зарплату, но еще больше чаевых. Шестое – Маша постоянно жаловалась Клаве, что у неё нет денег, но каждый день заказывала в фирме по доставке на работу пиццы, испеченной на веточках вишни курицы, мантов, пирожных и других вкусностей. Но седьмое известие по-настоящему настораживало: когда утром Клава пришла на работу, выдвинула ящичек с кассой, то обнаружила, что деньги лежат аккуратными стопками, их кто-то пересчитывал, но никто не тронул, а кроме Маши этого никто не мог сделать. Быть может, кто-то спугнул или она передумала брать деньги из кассы. Клава пожаловалась Липкину, и тот отобрал ключи от фирмы у Маши.
А в день, когда Клаве выдали её восемь тысяч рублей мы вечером зашли в магазин, чтобы купить что-нибудь на ужин, то открыв кошелек, она замерла, и подняла на меня полные ужаса и непонимания глаза:
- Не поняла…- тихо промолвила Клава - У меня оставалось семь пятьсот, а осталось две с половиной! Куда делись пять тысяч…!?
Я пожал плечами. Неприятно когда воруют у тебя. Это было со мной. В Омске я был проездом и, до отправления поезда оставалось уйма времени. Гуляя по-летнему пушистому от тополиного пуха городу зашел в пивную палатку. Охладился пивом до не приличия. И когда заходил в автобус, молодая субтильного вида молодые муж и жена, попросили поддержать ребенка. Я торжественно зашел с дитем в автобус, и какое-то время держал малыша на руках, а потом он перекочевал к отцу, тепло поблагодарившего меня за помощь. И только когда я на вокзале вышел и хотел купить в киоске газету, то обнаружил, что у меня в кармане пусто. С тех пор хилые и невзрачные у меня вызывают чувство тревоги. Одно дело у тебя стыбрят, но когда пропадают деньги у человека, с которым живешь бок о бок, делишь один кусок хлеба, то появляется такое ощущение, будто бы и ты виновен в этой краже.
- Я не тратила денег, только купила в магазине себе пирожок – возмущалась растерянная Клава, расстегивая все кармашки желтого внушительного вида кожаного кошелька.
- Ты выходила! А кто оставался?
- Валерия Михайловича не было, а была только Маша и я… .Неужели она…?
- Ну, а зачем ты сумку держишь в комнате, где они сидят, почему возле себя не ставишь…! – расплескивая кипяток негодования, за такую детскую наивность, что все люди настолько бескорыстны, что им можно доверять сумки, бурча, втолковывал я Клаве.
Вечер ушел на обсуждение, куда пропали деньги и кто мог их спионерить?
Клаве пришлось снять пенсию, которую она берегла на поездку в Грецию. Она охала и вздыхала, конечно, думал я, накрывается твоя поездка к Песериди медным тазом и мне приятно об этом думать, но совсем неприятно, когда у твоей любимой вытаскивают нагло и беззастенчиво деньги из кошелька. Банально, но ведь никто никого за руку не ловил, и претензий не могло быть к Маше, хотя кроме неё, как бы и некому было. Мы договорились, что пенсию она оставит дома, но утром когда мы пошли в «Эврику», Клава всполошилась:
- О, господи, я же забыла свои сорок тысяч оставить…!
Каждое утро мы шли по засыпанным снегом тропкам и скользили по льдистым тротуарам, встречались с одними и теми же прохожими, спешившими на работу только в обратном направлении. И как по часам выводящие на прогулку своих собак пенсионеры провожали нас любопытными и томными взглядами людей, которым уже некуда было торопиться. В Ухане уже бушевал, срывая как мандарины с веток жизни китайских товарищей, незнакомый короновирус, и нам было невдомек, что он когда-либо доберется и до нас.
- Жрут что попало змей, тараканов, летучих мышей, вот и заразились – ставила медицинский диагноз Клава.
- Нам он не грозит – успокаивал я. – Мы насквозь проспиртованы, никакой вирус нам не страшен.
На скамейке у магазина «Эврика» сидели разбитная молодая женщина и двое её кавалеров, одним из которых оказался толстомордый и он, увидев нас, закричал, пугая дворников с лопатами у дверей магазинов:
- Дяденька, дайте сигаретку!
- Нет у меня сигарет!
- У, - осклабился толстомордый, - я знаю, ты мафизатор!
Мне стало весело, от этого слова, к тому же сегодня день Валентина и я достал пачку сигарет и замерзшие красные пальцы профессионального попрошайки со словами, можно и моим друзьям, извлекли из неё три сигареты.
В тот день мы с моим напарником Женей стелили одной старушке линолеум. Трехкомнатная стандартная квартира представляла такое нагромождение мебели, что её хватило бы на несколько малообеспеченных семей, а не только на старушку с её незамужней дочкой музыкантом. Мебель приходилось двигать из комнаты в комнату. И когда мы перетаскивали маленькое, но тяжелая, как каменная глыба, пианино, мой напарник Женя, сухощавый, но необычайно жилистый и сильный парень, не рассчитал силы, чересчур резко дернул инструмент и он краем задел рядом стоявшею хозяйку квартиры и та, запнувшись о свернутый в рулон палас, упала навзничь. Старушка крепко грохнулась, и мы уже было собирались вызывать скорую, помощь, но она сказала, что ничего страшного, в детстве она с лошади падала и ничего живая осталась. Но после этого она ушла на кухню, откуда не появлялась, пока мы не завершили стелить линолеум.
В тот же холодный, ветряный вечер я пришел за Клавой – они уже собирались уходить. Липкина не было, видимо ушился, как обычно, пораньше. Маша тихо и мило пролепетала: «Здравствуйте, как ваши дела…?» Такой интерес к моей скромной персоне меня разозлил, и я хотел ей напихать что-нибудь этакое грубое и дерзкое, но воздержался. Помня, что воздержание великая сила!
Пока Маша, стоя в дальней комнате и глядя на меня немигающим одним глазом из-за воротника шубки, переминалась с ноги на ногу. Я облокотился на прилавок с металлическим колокольчиком, и смотрел, как Клава, приблизившись ко мне показывала глазами, мол, пусть уходит у меня есть что-то важное тебе сказать.
Как только Маша вышла на улицу к вызванному такси, я зашел внутрь «Экспресс-Студии». Клава подвела меня к столу, открыла сумку и достала желтый кошелек, открыв его, мы увидели, что стопка купюр изрядно отощала.
- Ах, зараза какая! – воскликнула Клава, пересчитывая деньги – двадцать пять тысяч рублей осталось! Пятнадцать спёрла гадина!
- Ну, и что делать за такси бежать…? – съехидничал я.
- Альбертик, не до шуток!
- А ты знаешь, где она живет? Может, успеем перехватить твою Машу с Уралмаша…?
- Да не знаю я, где она живет! – в отчаянии сказала Клава и, покрываясь густой краской, сокрушенно сказала – Ведь я только на пять минут в туалет отлучилась…!
- Ты сама виновата, поставила сумку с кошельком, а это великое искушение для любого вороватого человека! Нате берите, мне не жалко!
- Альбертик, как можно такое делать? Ведь вместе работаем, как она смеет, стерва!
- Да, сколько ты не ругайся, что с этого толка – денег уже не вернешь….
- Как не вернешь? – недоумевала Клава
- Не вернешь и всё! Хана им!
- Нет, эти деньги не принесут ей счастья!
Весь вечер мы посвятили обсуждению и подготовке, как поймать Клаву на воровстве. Я попросил свою любовницу достать старый кошелек, положили в кармашек пачку долларов купленных в канцелярских товарах, а кромки обмазали чернильной пастой выдавленной из стержня. Пусть отсканирует свои пальчики!
- Только умоляю, Клава – просил я, - ничего пока не говори Липкину!
- Почему?
- Он человек заинтересованный в том, чтобы о воровстве никто не узнал и, во-вторых, Валерий Михайлович её привел на работу….
- Нет, - перебила меня Клава, - она сама пришла.
- Хорошо, пусть сама пришла, но он же жил с матерью Маши. И пусть они расстались, но чувства остались, и Маша когда-то доводилась ему падчерицей. Не говори, Липкину ничего….
- Ладно, - согласилась Клава.
Но в тот же день призналась, что всё рассказала Липкину. Я обессилено упал в кресло, как будто мне подрубили ноги.
- Ну и что он сказал?
- Он сильно удивился. Сказал, что не надо ничем мазать кошелек, а у него есть настольная лампа с видеокамерой и он завтра её привезет. Да, он спросил, а может это Альберт сделал?
- А ты что?
- Я сказала, не знаю….
- Как «не знаю»…?
- Ну, я ему сказала, что Альбертик не может такого сделать, я его все-таки пять лет знаю. Он не такой….
Как я и предполагал Липкин любыми способами скроет воровство Маши.
На следующий день он поставил лампу с синим пучеглазым оком, которое видно за версту, в конце рабочего дня снял, шепнув Кларе, что он не правильно его установил. На следующий день он свою видеокамеру не успел поставить, потому, как Маша уже была на работе.
Она проявляла к Клаве повышенное внимание и постоянно спрашивала, а чем вы так обеспокоены, может плохо себя чувствуете, а вы что в театр собираетесь, а может быть, вы и меня с собой возьмете…?
В конце концов, Липкин во всеуслышание заявил, что она ничего не умеет делать, не смогла освоить компьютерный дизайн и может уходить на все четыре стороны. Маша спокойно собралась и уходя, как девушка воспитанная тихо сказав Клаве: «До свиданья…».
3
Подлость, как один из видов человеческой низости бывает самого неожиданного пошиба. Скрытая подлость и оговор иногда принимают масштабы всей страны, но в людях, которым надо сиюминутно отстоять свои интересы она просыпается при первом толчке. Толкнули Липкина в дерьмо им же произведенное, им же выпестованное и в нем пробудилась натура подлая и гнилая, чтобы только выкарабкаться и не испачкаться, а лучше измазать других, чтобы и они понюхали, чем это дерьмо пахнет.
Я смирился, как и Клава, что у нее украли деньги, но где-то подсознательно во мне сидела мысль, выяснить, я-то в этой краже причем? Неужели я обладаю такими уникальными способностями, что могу на расстоянии нескольких километров проникать невидимкой в чужие офисы, открывать кошельки и вытаскивать деньги…?
Недаром говорят, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Недели через две я хорошо выпил с Женей, когда у него дома обмывали очередной «калым». Приехал за Клавой и увидел сверкающую ленинскую лысину Липкина и крикнул на всю «Эврику»:
- А вот-то ты мне и нужен! Пошли, выйдем на улицу друг мой ситцевый!
Липкин трус еще тот и вышел с каким-то товарищем. Охрана была излишней. Я пьяный страшно вежлив и совсем не драчлив.
Мы встали под озябшие березки и лохматые ёлочки, Липкин закурил тонкую дамскую сигаретку и я спросил:
- Валерий, так теперь говори, почему ты сказал, что деньги, наверное, я своровал?
- Я не говорил, а это Клава предположила. Она так и сказала: «А может, это Альберт ночью, когда я спала…»?
- Давай мне адрес Маши!
- А я не знаю его….
Разговор с наскока получился невнятным. Да к тому же алкоголь туманил и путал мысли. Но одно я понял ясно – меня и предали, и подставили, и даже Липкин хотел натравить на меня своего знакомого следователя.
В ту ночь и во многие последующие я ночевал у дяди Гриши на матраце.
А затем нашу страну накрыл короновирус. Вначале в стране ввели ЧП. Через две недели город закрыли на карантин. На въезде выставили блок-посты, людей освободили от работы и без особой надобности приказали не выходить из своих квартир. Но он мне нипочем. Когда ты уже пережил душевный короновирус, то разве физический опаснее него…?
Я зашел в «Одноклассники» и написал Клаве, простое сообщение:
[05.04.2020 16:37] Альберт Гридин: В городе людей мало и много венков
[05.04.2020 16:47] Клава Усаева: Каких венков?
[05.04.2020 16:52] Альберт Гридин: ехал на 126 маршрутке. в городе пусто, даже на Базаре почти никого, кроме солдат в вашем районе, в парке Победы и у нас в зеленых, желтых и сиреневых костюмах химзащиты и в противогазах. приезжаем на Телецентр а между рынком и магазином торгуют огромными охапками то ли цветов, то ли венков. Это шутка. намек на смертоносный вирус, который со всех короны посшибает
[05.04.2020 16:55] Клава Усаева: скоро родительский день вот и продают
[05.04.2020 17:01] Альберт Гридин: Точно. Спасибо за то, что просветили! но тут ассоциация. посмотри фильм, вчера смотрел, кажется, называется "Однажды в Германии" - балдежный фильм и полезный.
[05.04.2020 17:10] Альберт Гридин: тишина в доме, как будто я у тебя. И ты на кухне готовишь ужин.
[05.04.2020 17:12] Клава Усаева: отдыхай пользуйся случаем
[05.04.2020 17:13] Альберт Гридин: какой отдыхай, мне на работу надо.
[05.04.2020 17:15] Клава Усаева: ну тогда работай. Будь счастлив!
[05.04.2020 17:15] Альберт Гридин: если бы было у меня счастье, я бы и продавал его, а так я это счастье в глаза еще не видел.
[05.04.2020 17:35] Альберт Гридин: вернее сказать я не источник счастья, а лишь умею фонтанировать несчастьями. поэтому и разносить мне нечего.
[05.04.2020 17:45] Клава Усаева: разве ты был несчастен со мной
[05.04.2020 17:49] Клава Усаева: а что, по-твоему, счастье?
[05.04.2020 18:17] Альберт Гридин: счастье вещь многоликая - любимая работа, понимание и помощь близких, здоровье, доверие близкого человека и т.п. не даром есть расхожее выражение: "на мое счастье..." или " счастливый случай". С тобой я не был несчастен, но ты воспринимаешь меня, как последнего дурака, советы которого глупы и не стоит им следовать. Я дурак, а значит, всегда счастлив.
[05.04.2020 18:29] Клава Усаева: это не так я прислушиваюсь к твоим советам но принимаю решение сама
[05.04.2020 18:31] Клава Усаева: ты тоже не слушаешь меня и делаешь по своему
[05.04.2020 18:34] Клава Усаева: можно было сесть поговорить но ты предпочитаешь бежать как будто ты это специально делаешь а потом считаешь меня виноватой
[05.04.2020 19:00] Альберт Гридин: поговорить всегда можно, но в чем цель таких разговоров, чтобы все вернулось на круги своя?. наши мысли - это наши поступки. я тебе говорил, не говори пока Липкину о краже, ты рассказала, а он тебя на понти-монти, а может это Албертик сделал и ты сразу согласилась с ним, да может быть и он украл. А он вообще мне на улице заявил, что не он, а ты первая предположила. и ты не представляешь, какой это болтун. Ему не выгодно было обнаруживать эту Машу, потому как он жил с ее матерью, возможно и с ней, а быть может это его дочка - слишком уж фейс похож. Он её по-тихому и убрал. Он даже её адрес обосравшись забыл. Но морально, чисто для себя я ему уже отомстил за эту подляну.
[05.04.2020 19:03] Клава Усаева: ну молодец пусть у тебя будет все хорошо
[05.04.2020 19:12] Альберт Гридин: это не я молодец, а ты молодчина. я удовлетворен своим расследованием - кто такой Липкин, ну а тебе то я как облупленную знаю.
…про Перисиди я не стал упоминать.