Темными (все-таки полярная ночь) Ново-Уренгойскими вечерами моя кукла Лена обладает коротким халатикам и бесконечно длинными ногами с пышными бедрами. Занята она при этом приготовлением нам поесть и взыванию к моей совести. Суть ее претензий самая разнообразная — начиная от того, что мы, евреи, якобы распяли Христа и кончая тем, что я привлекаю ее к переговорам с потенциальными контрагентами нашей компании, а это не входит в ее обязанности содержанки.
Кукла Лена женщина, конечно, красивая. Но в бескомпромиссном нежелании готовить ее было бы обвинить трудно. И, главное, несправедливо. А еще в ее голосе часто звучат интонации оскорбленной подозрениями в излишней половой беспечности гимназистки. Хотя, до встречи со мной, и в гимназии она не обучалась, да и,...
...Я же, в ожидании пищи и любви, сижу, развалившись за столом, и отбиваюсь от ее призывов к моей совести проснуться как могу. Вот и сейчас:
— Насыщенные будни нашего дурдома, блин, — включая плиту начинает кукла Лена, как бы ни к кому не обращаясь, — По красивой древней традиции — всё через жопу...
«Дурдомом» кукла Лена называет компанию, где я ударно тружусь (см. картинку над текстом) на ниве поиска клиентов и заключения с ними договоров на получение услуг, предоставляемых нашей компанией. А кукла Лена в этом оказывает мне посильную помощь.
— ...Да это просто песТня! — я охотно соглашаюсь с ее утверждением. Потому, что со своей куклой Леной я вообще всегда соглашаюсь. Даже в тех случаях, когда мне и неизвестно, о чем идет речь. Как в данном случае.
— Молчи уж, — плавно переходит кукла Лена к призывам к моей совести проснуться, — Я продолжаю прилагать величайшие усилия, а этот...
«Этот» — как вы уже догадались, это я. Кукла Лена любит обращаться ко мне в третьем лице. Таким образом она, как бы, взывает к небесам. Образно, конечно.
Далее наш диалог вскипает как волна, хотя собственно тема беседа для меня все еще остается тайной.
— Вы опоздали, обормот. И боржоми Вам уже не поможет, — зловеще предрекает мне кукла Лена. И голос ее при этом звенит металлом.
— Не поможет — ну и не надо, — я не настаиваю на боржоми, хотя мне его, собственно, никто и не предлагает. Более того, боржоми у нас в доме в принципе не бывает, — Может тогда вина?
Кукла Лена следит за тем, чтобы хорошее вино у нас не переводилось. Благодаря ее усилиям, надо отдать ей должной, наша квартира в Новом Уренгое вообще — это очень уютное гнездышко. А наш попугай породы розелла, клетка которого стоит на кухне, всегда накормлен.
— Что, как говорят представители Малых народов Севера: «Мы на Пурим пьем и курим!»? — как бы на что-то намекает кукла Лена. — Слушай ты, почетный московский оленевод, сколько раз тебе повторять: «Вино: красное – подается к темному мясу, а белое – к птице и рыбе».
А я тебе что готовлю, христопродавец? Или в Талмуде об этом ничего не написано!? (Ага! Значит то, что в Талмуде есть ответы на все вопросы мироздания, я ее все-таки уговорил).
— Да, я твоя содержанка. Но ты же, нехристь царя небесного... Как пела Красная Шапочка: «То есть абсолю-утно!». Вносит он смуту и сумятицу своим просьбами — а мне тут думай...
...Суть претензий куклы Лены к моей совести сводится в конечном итоге к тому, что, за ее любовь и дружбу, я действительно плачу кукле Лене деньги. Вернее, наша компания переводит ее зарплату ей на карточку.
А этой карточкой кукла Лена очень дорожит. Потому что ее мама, у которой эта карточка и заходится, с сыном куклы Лена Антошкой живут в моей квартире в Москве на Новослободской. И полярная зарплата куклы Лены, вместе со скромной пенсией ее мамы, и являются их источником существования. Таким образом, кукла Лена зависима от меня, в материальном плане, целиком и полностью.
Так что говорить она при этом может все, что угодно. Все равно вечером кукла Лена, обладая коротким халатикам и бесконечно длинными ногами с пышными бедрами, приготовит нам поесть что-нибудь вкусное. Далее мы это съедим, пока оно теплое. А потом, ни на минуту не прекращая взывать к моей совести, она покорно пойдет со мной в спальню...