Омыв длани водкой "Ледник", дабы не нарушить санитарно-эпидемиологическую обстановку на одной из своих родин, автор решил заняться вопросами ценообразования.
Толчком для этого, не слишком сложного по отношению к глубинам авторской мысли вопроса, послужило вынужденное посещение магазина, оторвавшего его от увлеченного чтения рукописи преподобного протопопа Аввакума Петрова. Автор тем более был раздражен, что он перемежал штудирование этого первоисточника изучением атаки на иудаизм со стороны Спинозы и влияние последнего на труды Моше Мендельсона.
Видимо, по наивности и слабой образованности в экономических вопросах, автор полагал, что при падении цены на бочку нефти в три раза, с учетом, конечно, налога с продаж, цена на бензин и дизелюгу должна упасть хотя бы раза в два.
Что, надо сказать, всегда исправно происходило, происходит и, видимо, будет происходить на других родинах автора. А падение цены на бензин, соответственно, приводит к неплохому понижению цен на все на свете, в первую очередь на сельхозпродукцию.
Это простенькое рассуждение автор, дабы не опозориться своим невежеством и примитивизмом перед читателями рубрики "В Рабочий Полдень", решил сверить с профессиональными воззрениями, предварительно изложив свои соображения одному из старых друзей, человеку весьма сведущему в вопросах ценообразования.
Настолько сведущему, что другая родина автора, доверила этому совершенно необыкновенному, следует заметить, человеку, возглавить соответствующую кафедру в одном из самых известных в мире университетов. Нет, вы не угадали. Это не Кабардино-Балкария и не "Институт права экономики и финансов" г. Нальчика.
Уважаемый профессор, обладатель всех мыслимых званий, автор сотен трудов и книг, основатель целых направлений в экономической науке, услышав рассказ об этой особенности туземного ценообразования, долго и заразительно, со слезами, смеялся, как в годы давно ушедшей юности.
А потом напомнил забавный эпизод, произошедший с ним много десятилетий назад. Дело было в городе Нью-Йорке.
Будущий профессор подрабатывал тогда водителем микроавтобуса, отвозя каждое утро группу из где-то десяти русских эмигрантов на некое пошивочное предприятие. Привозил он их на точку ровно к семи утра, а забирал оттуда часов в шесть вечера.
Учитывая, что все эти люди могли выдавить из себя по-английски едва ли больше шести слов в лучшем случае, да и вообще к жизни были как-то мало приспособлены, он поневоле стал для них чем-то вроде папы, бесконечно решая миллион разных возникающих и придуманных проблем.
Это отнимало время и силы, но деться было некуда, - как-то помогать этим несчастным, жившим на гроши людям, было необходимо. Мой друг оформлял им всевозможные документы, водил гуськом в магазин, договаривался с врачами и переводил надписи с банки консервированных кабачков.
Возраст у его мальчиков был солидный,трудный, от 40 до 75. Многие были семейными и норовили попросить еще и посидеть с "внуками".
Так вот. Один из самых молодых воспитанников, тот кому было крепенько за сорок, однажды объявил, что у него есть очень серьезный и абсолютно конфиденциальный разговор.
Утащив будущего светилу экономической науки в укромное место, этот уважаемый господин, бывший советский инженер, а ныне закройщик швейной фабрики, поведал историю вполне достойную аббата Фариа, из небезызвестного сочинения Александра Дюма - отца "Граф Монте-Кристо".
Он объявил, что у него есть клад. И сообщает об этом, во-первых, так как "полностью доверяет" интеллигентному юноше из хорошей ленинградской семьи. А во-вторых, просто "время пришло".
Советский инженер, как выяснилось, привез из Союза некую картину. Привез он ее, рискуя жизнью и свободой, "на себе". То есть под одеждой, обернувшись ею, на голое тело.
И тут же, нырнув в гору тряпок, закройщик вытащил с победным видом небольшой холст с изображением длинноносого женского профиля в чепчике.
"Семнадцатый век", - горделиво сообщил держатель сокровища.
И с длинной, вполне театральной паузой, торжественно добавил, - "Италия, автор неизвестен".
Советский инженер, по-видимому, считал эту, давно заготовленную им фразу, пропуском в мир тишины картинных галерей, едва слышной классической музыки, официантов в сверкающих белизной перчатках и черных смокингах, с подносами хорошо охлажденной, но, разумеется, не подмороженной "вдовушки Клико". В мир, где смешивают, но не взбалтывают.
Там, где аристократы-покупатели в белых панталонах, заправленных тесемками в слегка запыленные мягкие сапоги, прямо со скачек, дают указания своим представителям, что одеты уже, как положено, в клубные пиджаки с бабочками, наклонить украшенную благородной сединой голову и поднять палец с перстеньком на 5 карат, обозначая прием ставки ведущего на "Sotheby's".
Понятия "провенанс", "двойная независимая экспертиза", "залоговый депозит", "аукционная страховка", контракт, в конце концов, листов на двести, да и вообще, вся эта глупая буржуазная муть, были держателю клада, естественно, незнакомы.
Не сделав никакого перерыва, на том же выдохе, что и "автор неизвестен...", начинающий контрабандист объявил, что хочет за картину 149500 долларов. Мой (эх, как давно это было!), тогда еще молодой друг, имевший к торговле контрабандной живописью такое же отношение, что и к вопросам оценки краденного, позволил себе все же полюбопытствовать, откуда взялась столь точная, словно на жестком аукционном поединке выверенная сумма.
И получил великолепный, просто исторический ответ, -
"Сто тысяч мне нужно на первый взнос за квартиру, сорок девять стоит лицензия на такси. А еще пятьсот долларов я должен Семиной жене".
Бархатный занавес падает.
Теперь, благодаря любимому автору, с помощью его друга, известного профессора экономики, читателю удалось, наконец, проникнуть в таинственные закоулки психологии поведения акторов отечественного рынка, как сказала бы Катя Шульман.
Секреты нашего ценообразования перестали быть тайной и стали доступны десяткам тысяч соотечественников, читающих Великие Скрижали в этот, не такой веселый, да и не такой уж "Рабочий" полдень...
19.04.2020