— Водка! — прохрипело с порога.
В растворе дверей стоял тот самый старик, с которым Самоха встретился во время своего приезда в вестибюле университетского общежития, там, где дежурные студенты коротали бессонную ночь, играли в «Мафию» и время от времени вытирали лужи за людьми, попавшими под дождь. Прошло четыре дня, а погода всё ещё была капризной.
— У меня нет водки, — ответил Андрей. — Я не пью.
Молодому человеку Самоха дал бы от ворот поворот. Его раздражали пьющие люди. Но перед ним стоял ветеран, награждённый орденом Славы во время Великой Отечественной войны.
— У меня своя, — пояснил старик. — Это — наша советская водка.
И действительно. В руках у деда была бутылка, на которой виднелась зеленоватая этикетка «Три шестьдесят две». Такие наклеивали в семидесятые годы.
— Где вы её нашли?
— Мне показали русский магазинчик.
В прошлом или позапрошлом году Самоха, гуляя по пардубицкому замку, наткнулся на это место и словно на минуту вернулся в старые времена. На прилавке лежали конфеты «Кара-кум». На их фантиках красовался высокий верблюд, идущий по пустыне. Между его горбами сидел сказочный человек. Будучи ребёнком, Андрей Иванович верил тому, что это — добрый волшебник. В воображении тот походил на Хоттабыча, любившего детей. Не часто такие конфеты перепадали маленькому Андрею. Разве только на новогодние праздники одна из них или две лежали в подарочных наборах от Деда Мороза. Поначалу мальчишка их поедал второпях, но потом, понявши, что никто его долю не тронет, оставлял напоследок и подолгу хранил в далёком углу письменного стола. Ощущение праздника не утихало много дней. Кроме этих исторических конфет на полках русского магазина стояли давно забытые Андреем консервы «Завтрак туриста», тушёнка и пыльные трёхлитровые банки вечнозелёных помидоров. Кажется, был какой-то коньяк. Не богато.
— Да-а, я видел эту лавочку, — признался Самоха, — однако водки я что-то не помню.
Организация Варшавского договора приказала долго жить, но стратегические запасы где-то, по-видимому, остались, и люди, близкие к старым военным складам, начали торговлю.
— Я к вам зайду? — попросился старик.
— Да, пожалуйста, проходите, не стойте на пороге.
Гость поставил бутылку с водкой на стол.
— Вчера, проходя мимо вашей двери, я услышал «Смуглянку». Это песня военных лет. Мне в ту пору было семнадцать.
— Вы воевали?
Самоха знал о том, что этот человек воевал, но общались они впервые.
— Я родом из Сталинграда. В сорок втором к нам дошла война. Я работал на тракторном заводе. Мы выпускали танки. Они уходили прямо на фронт. А когда начались бои на окраинах города, то я напросился в ополчение. Был тяжко ранен и очень долго лечился. Потом меня отправили в танковый корпус.
Песни военных лет у Андрея находились на жёстком диске дорожного ноутбука. Среди безумного современного шансона их было немного. Самоха нашёл «Смуглянку».
— Вот она.
— Включите, пожалуйста, погромче. Я, ведь, почти не слышу, — отозвался старик, поправляя слуховой аппарат.
Было видно, что он командовать отвык или не любил. Андрей Иванович увеличил звучание до предела.
— Я всё-таки выпью, — решился гость. — Как вас зовут?
— Меня Андреем.
— А я — Иван.
— А по батюшке?
— Буду Иван Михайлович.
— Как вы сюда попали?
— Я, ведь, тоже шахматист, как и вы.
— Ваша внучка играет в шахматы вместе с вами? Или только сопровождает?
— Да-а… И внучка моя играет, и дочка играла. И я научился играть на фронте между боями. Попалась книга…
— Мне тоже попалась книга.
— Как жалко, что вы не составите мне компанию с водкой.
— Я перенёс обширный инфаркт, — признался Андрей. — Вот мой сосед по комнате тот любит выпить. Банку с пивом не выпускает ни на минуту. Он чемпион среди слепых.
Больше всего Самоха боялся, что этот огромный дед и ветеран самой страшной войны на свете начнёт говорить о нынешнем поколении, как о чахлом и недостойном Великой победы, но он ошарашил Андрея своим горем.
— И сын мой, и дочка, и жена скончались от ишемии. Им было по пятьдесят. И внучка в них удалась, а всё играет, переживает, живёт без мужа, никому не нужна. Уже попала на карандаш — стенокардия. Я начинаю бояться остаться на этом свете совсем одним. Мне девяносто с лишним лет…
Не желая того, Самоха задел у этого человека больное место и почувствовал себя виноватым.
— Вас любит бог, Иван Михайлович. Из Волгограда доехать в такую даль — это непросто.
— Мы верили Сталину, а не богу. Мой город не Волгоград, а Сталинград.
Когда за «Смуглянкой» раздался «Марш артиллеристов», появился сосед Самохи по комнате. Это был огромный тяжеловес, храпун и шахматный чемпион. Тем вечером он слонялся по этажам, выискивая старых знакомых. У этого человека была повышенная потребность в общении. Лёха, так звали соседа, недавно женился и теперь повсюду рассказывал об этом, получая одобрения от терпеливых старых семейников и подтрунивая над теми, у кого не сложилась личная жизнь. Он был инвалидом с детства. Ожирение, катаракта и ряд иных болячек — не украшение для молодчика. В жизни Лёху часто дразнили. Человек стеснялся своих физических недостатков, но наконец-то обзавёлся семьёй. Ставши таким же, как все, полноценным членом общества, он теперь спешил похвастаться женитьбой и чемпионством. Счастливый человечек Лёха смело тратил бюджетные деньги и глядел свысока на тех, кто его пытался когда-то принизить или уязвить. Гены его не скисли в Истории мира. Отцовство было не за горами. В биомассе отныне он выглядел достойно.
— Вы с ума сошли, — сказал Алексей. — Убавьте эти несовременные звуки.
— А разве их слышно? — удивился Самоха. — Это же полудохлый ноутбук…
— Конечно, слышно… Даже на лестничной площадке. Напротив нас проживают немцы из Дрездена и бухают уже три дня. Когда я уходил, они орали и вели себя по-хозяйски. Сейчас возвращаюсь обратно и вижу, как один из них тихо возится на кухне, считая банки с пивом, да при этом косится на вашу громкую дверь.
— Приумолкли немного боши, а значит — уважают.
— Знаю я этих немцев, — проговорил Иван Михайлович. — Вчера один из них разговаривал со мною на русском языке.
— О чём же вы говорили? — спросил Самоха.
— Я рассказал ему, как ездил в Прагу к маршалу Коневу и возложил у пьедестала цветы. Был ливень. Хочу проехать в Берлин.
— А он?
— А он у меня интересуется удивлённо: разве вы ещё не забыли про ту войну? А как я её забуду? Я рассердился и ответил, что мы готовы повторить.
Алексей рассмеялся, принимая это за шутку.
— Вы, дедушка, террорист.
— Я сяду за рычаги любого танка и доеду до Гибралтара.
— Броня крепка и танки наши быстры, и наши люди мужеством полны, — поддакнул ему Самоха, включая эту песню. — Пускай твои немцы, Лёха, послушают это да помолчат, остерегаясь.
Тот повертелся немного и вышел из комнаты вон, понявши, что появился в недобрый час.
— Это твой чемпион? — удивился старик, обращаясь к Самохе. — Да разве он слепой?
— У него — катаракта.
— Это у меня катаракта от встречного огня, который снится много лет.
Повторно выпивши водки, Иван Михайлович долго сверлил глазами полы и перед уходом добавил: — Слепые шарят руками по шахматной доске и смотрят при этом в потолок. А этот человек — не слепой. Это — мелкая шельма…
18 апреля 2020 года.