Своей первой пробой заглядывания в волшебное зеркальце Василиса осталась недовольна. Ничего не прояснилось, а, кажется, только еще непонятнее стало. Варианты интерпретаций прибавлялись у нее в голове как тропинки в зеркальце.
«Это похоже на бесконечный множитель», - подумала Василиса. Такая зазеркальская программа, которая, как присоска, к голове прилипает и внимание человека перенаправляет в одно и то же место. Может даже к совсем незначительной детали. А куда внимание, туда и творческие силы: запускается процесс хаотичного размножения незначительных деталей. И потом этих блох уже целый рой, и забудешь, куда идешь, вязнешь, проваливаешься, а лицо будто в паутине. Неприятно. Можно на годы застрять.
Василиса знала, что единственный способ прекратить прирост этой дребедени в голове – усилием воли переключить внимание. Лучше на что-то, что действительно приносит радость и удовольствие. Василисе необычайное удовольствие приносили новые личные открытия. И решила она еще с ключом от многих дверей по своему дому побродить, авось, что-нибудь еще да откроется.
Ну, и пошла Василиса погулять по своему пространству. Зазеркальские дома, они удивительные. Раз лесенка - поднимаешься, два лесенка – спустишься, дверки, комнатки; идешь – многое знакомое, а многое будто впервые видишь наяву, а до этого только во сне. Чудеса! Набрела на совсем новую дверку: серебристая, блестящая, с какими-то гравюрами. На рисунках – целая история: вот воронёнок вылупился, вот глаз наткнул, вот воронёнку очки прописали, дальше зазеркальский мастер их изготовил, а дальше – всё стёрто, ничего непонятно. «Ну, смысл же не в истории, а замке и ключике», - подумала Василиса, отперла дверь ключом своим волшебным и внутрь зашла. Глядь – она в той комнате оказалась, которая пустая, деревянная и с круглым оконцем. Ничегошеньки в ней нет, только на полу монокль валяется. «Чудно! – подумала Василиса, - вот это точно не моя вещь. У меня, отродясь, зрение было «единица»!»
Вещица явно волшебная, но чужого волшебства Василисе не надо, ей бы со своим зеркальцем разобраться. Уж точно не до монокля, тем более чужого. Стала рассматривать: кажется ей всё будто в виде птичьего глаза вещица. Вспомнила, что на двери история воронёнка выгравирована, вышла посмотреть – действительно. Но только глянула – дверка захлопнулась и исчезла. А монокль у Василисы в руке остался. Вот странности! Что называется, хотела переключиться – и вот оно…
Еще одна загадка только добавила Василисе ощущение окутавшей ее туманности. Прошло еще некоторое время, и она решила сходить Ворона проведать. Знакомы они были давно, и Ворон всегда помогал Василисе, чем мог в том, что дело касалось особо причудливых загадок, ибо был несоизмеримо старше и опытнее Василисы.
Ворон обитал неподалёку. Совсем в двух шагах от Василисиного дома была светлая круглая полянка, куда приходили те, кто хотел найти совет, разговор или утешение. Сколько было лет Ворону – совершенно неизвестно. Когда-то давно, в начале своей жизни, он был человеком, а теперь, в основном, Вороном. Василиса знала, что Ворон служил Марье-Моревне. Не в смысле службы, а в смысле служения. Был он ей мужем. И, видимо, теперь жизнь его была на таком витке, что в мужчину он обращался только с ней. Василиса не раз видела, уходя от Марьи-Моревны, как перелетает Ворон в ее двор за высокий забор, птичья тень пикирует оземь, а дальше – мягко скользит навстречу Марье-Моревне тень мужчины. Сама же Василиса встречала его только в облике мудрого Ворона.
Сбежала Василиса с холма к полянке Ворона. Ворон, как всегда, на дереве сидит. Рядом на веточке – домбра, и он знай себе клювом да коготками на домбре «Светит месяц, светит ясный» наигрывает. Услыхал шаги – встрепеннулся, глаз прищурил: «Аа, это ты, Василиса? Ну, здравствуй! Чем порадуешь?»
«Да я, Ворон, благодаря Марье Моревне нашла ключ от многих дверей, а с его помощью волшебное зеркальце в своем доме отыскала. Только вот понимаю, что зеркальце-то у меня есть, а пользоваться я им совсем не умею: стала вопросы задавать – только еще больше запутываюсь», - Василиса вздохнула.
Ворон головой покрутил, один глазом посмотрел на Василису внимательно, другим, подумал еще немножко и спрашивает: «А какие ты вопросы задавала, про себя или про других?»
«Конечно, про себя. Во-первых, я всё всегда сначала на себе пробую, а во-вторых, ко мне самой с вопросами пока не обращались», - ответила Василиса.
«А что хоть в зеркале-то видела?»
«Ну, сначала мужика какого-то из обыденного мира, а потом я про Ивана спрашивала, но зеркало столько версий выдало, что я не знаю, какой и верить».
«Ну, видать, ты действительно пока не очень готова, раз такие гадалки себе устраиваешь… Но и незначительного ведь зеркало не покажет. Видела ты, это значит, что я рассудить не смогу. Тобой увидено, тобой и понято быть должно. Одно скажу: зеркало тебе принадлежит, но устроено оно так, что пользу может приносить, только если ты его на благо другим людям используешь. Они помощь получают и новые знания, а ты через их истории учишься своему. Иначе невозможно. А если в своих корыстных целях использовать, то оно у тебя быстро чернотой покроется», - Ворон задумчиво смотрел на Василису. Точнее не на неё, а будто куда-то вглубь.
«Ты вот, например, в обыденном мире как работаешь?» - Ворон прищурил один глаз.
«Ну, на их обыденной работе я вообще не работаю. А по-зазеркальски - никак почти, - Василиса заёрзала, - можно подумать, в обыденном мире кому-то мои знания нужны! Там большинство людей даже не задумываются о том, что мир из многих слоёв состоит, а Зазеркалье для них – сказочка для глупых малышей».
Ворон добродушно заулыбался: «Ну, не ершись. А вот – допустим – тот мужик из обыденности, которого ты в зеркале видела, он, по-твоему, совсем уж такой пропащий, что ли? Без шансов на развитие?»
«Аркадий Семёнович этот… Да я ж его толком и не видела, - Василисе стало стыдно, - что я могу про него знать?»
«А других видела и знаешь?»
«Вижу в общественном транспорте, например. Одна злобная тётка с котомкой может весь автобус до белого каления довести, просто потому, что ей внимания не хватает, или она немножко ведьма, а все эти люди потом домой приедут и на детей эту черноту и злость сорвут. Главное, зубы чистят и одежду хотят красивую, опрятную, а о чистоте своего внутреннего пространства и о том, что они в мир несут – ни одной мысли. Неужели мне в маршрутках лекции о психогигиене читать?» - Василиса начала смутно чувствовать, что есть в этом всём какая-то загвоздка.
«Ну, и кто из них к тебе придет вопросы задавать, если ты так про людей думаешь?» - Ворон посуровел и тут же отошёл и добавил с улыбочкой, - это ж у тебя Великобритания сплошная получается. Делим людей на тайных волшебников и рядовых тупиц».
«Ага, на Иванов и дураков», - Василиса беззаботно засмеялась.
«Я слышал, что тут кто-то очень хотел Ивана от дурака научиться отличать, - нарочито закатив глаза, пробормотал почти про себя Ворон, - что? Пыл уже утих?»
«Ворон, ты так говоришь загадочно, ходишь вокруг да около, я уж сама себя полной дурой чувствую. А всё равно не понимаю, где ошибка», - Василиса погрустнела.
«Ну, уже тепло. Расскажи, что еще в обыденной жизни видишь?»
«Ну, вот, например, совсем недавно у меня прямо открытие было», - начала Василиса. И стала рассказывать про одну свою прогулку недавнюю по обыденному миру.
Подходит она давечи посреди рабочего дня к площади, в такое время в таких местах немноголюдно. Да, кругом машины, но не такой плотный поток, как в часы пик. Ритм провинциального города-миллионника. Буквально всей кожей ощущается Василисе что-то жёсткое, повисшее в воздухе. С чего бы? В самом начале площади в мегафон сотрудники патрульно-постовой службы напоминают гражданам, как правильно и безопасно переходить улицу. Слегка механистично. До боли знакомый голос. И не то, что подумалось, просто чья-то записанная речь. Надо же, все представители власти, что ли, разговаривают похоже?
Шагает вглубь площади. Вот оно что, откуда это чувство. Сейчас голоса и текста уже не разберёшь, но ощущения остались: над площадью будто сетка повисла. Так на одном из уровней Зазеркалья ощущается информационный капкан. Это только один из инструментов убеждения, донесения информации. Иногда слов уже не слышишь, но тело чувствует главный посыл: бдительность! Неустанная бдительность! Если не знаешь, откуда ветер дует, то возникает беспричинная тревога.
Вспомнив, куда идет, про себя ухмыльнулась. Да, точно так же работает и та структура, в которой не один год Василиса изучала себя, людей, коллективное бессознательное – масс медиа. Строгая сетка, излучающая определенные волны, растянутая над человечеством. Речь не о радиоволнах, нет. Множество мегафонов одновременно, что называется «изо всех утюгов», передают информацию, а люди принимают, настраиваются на эту частоту, если своих сил недостаточно.
Эмоциональной диапазон весьма узок: страх и тревога, низменные развлечения, конфликты – так создается информационный каркас. Не то, что он норма, просто слой жизни, из которого не так-то просто выйти во что-то иное. Зато относительно стабильно.
Телевышка возвышается над городом, зазывно сверкая огнями в тёмное время суток. За турникеты попасть можно, только если там, внутри, остался кто-то из хороших знакомых. Пространство внутри густое и наэлектризованное. Первый год после ухода отсюда при случайных визитах у Василисы минут через 15 начинала болеть голова. Сейчас, видимо, она существует в каком-то другом режиме и может просто наблюдать.
Здесь, несмотря на многоэтажность, есть ощущение какого-то подземного бункера: длинные серые коридоры с редким ядовитым и холодным неоновым светом сменяются комнатами, в которые ведут толстенные старые звуконепроницаемые двери. За дверьми – сверкающие видеостены, яркие цвета, громки звуки, смех (нередко надрывный), иногда ругань, всегда суета. «Кто в этот мир попал, навеки счастлив стал…» Иллюзия активного участия в жизни здесь настолько сильно работает, что большинство обитателей не верят в существование жизни за пределами этого огороженного турникетами и высокими заборами с колючей проволокой пространства. Именно поэтому Василиса для местных как призрак: возможность видеть ее имеют только те, кто верит в существование жизни за пределами колючки.
У этой системы множество лиц: информированность, компетентность, объективность, творчество, изобретательность, взаимопомощь. Когда за ними начала в свое время (не сразу) проступать нездоровая ревностность, диктат, амбиции, самоуверенный и самовлюбленный самообман, стало неуютно и местами страшно.
«А теперь как-то иначе. Не страшно за себя, потому что загодя чувствую это влияние – кожей, всем телом, эмоционально даже - и могу настроиться на более жизненное, а большинство эти искусственно сформированные чувства, мечты и цели за свои принимают», - Василиса вздохнула.
«Ну, так и чем Иван от дурака отличается?» - Ворон ехидно заулыбался.
«Чем-чем? – начала злиться Василиса, - да всем! Да они между собой похожи так же, как жёлудь и дуб!» Вскипятилась и открыла рот от удивления, услышав, что сама же и сказала.
Ворон, сдерживая добродушное хихиканье, ковырялся клювом в лапе, деликатно скрывая удовлетворение от наблюдения за тугим Василисиным процессом познания.
«То есть ты меня ведёшь к тому, что Иван и дурак – это одно и то же, только на разном уровне развития? И Иван вырастает из дурака, как дуб из жёлудя?»
«Образ с дубом и жёлудем все-таки не совсем удачный, хоть и помог тебе приблизиться к правде, - без всякого смеха серьёзно начал Ворон, - в русской традиции дурак – это не пожизненный диагноз, вот что я бы сказал. У него есть возможность стать Иваном, то есть человеком, не только изучающим законы всех слоёв мира, но и живущим на деле так, чтобы созидать, а не разрушать».
«Получается, что зеркало мне показало, что мужчина из обыденного мира – тоже может стать настоящим Иваном, что ли?» - Василиса в недоумении почесала затылок.
«Ну, в соответствии с Русскими Сказками – так. Так правильно было бы. Но в практической жизни, конечно же, наоборот тоже бывает».
«Из Иванов в дураки?» - Василиса удивилась.
«Точно» - Ворон кивнул.
«Только вот при чём тут я – еще больше непонятно! Я ж всю эту дурь, которую на себя люди повесили, чувствую, и раздражаюсь неимоверно: этот мог бы быть Иваном, эта хорошей доброй женщиной, а вместо того – слёзы одни, в общем… А отвернуться и не видеть совсем тоже не могу», - Василиса вздохнула.
«И давно это с тобой?» - Ворон с любопытством заглянул Василисе в глаза.
«Вообще как будто всегда было, но недавно даже усилилось. Сил моих дамских, честно говоря, больше нет! – Василиса порылась в карманах, достала найденный в доме монокль и продолжила, - я думаю, что вот эта вещица виновата. Это я у себя дома нашла». Василиса протянула Ворону предмет.
Вообще такое бывает в Зазеркалье, что в твоем пространстве, откуда ни возьмись, появляется чужой предмет. И это не про воровство, а про то, что зыбко тут все и изменчиво. Неизвестные дороги сами себя плетут. Обнаруженное чужое лучше хозяину вернуть, потому что, каким бы оно полезным для того человека не было, в твоем мире оно будет только искажения вносить.
Ворон посмотрел на предмет одним глазом, потом другим, потом сказал: «Да, такие предметы могут внутреннего зрения и чувствительности добавлять. Но только тому, у кого изначально такое качество есть. А у тебя есть, раз ты волшебное зеркальце в своем доме нашла».
«Ты хочешь сказать, что всё взаимосвязано: и волшебное зеркальце, и вот всё то, что я про других людей вижу?»
«Раз это спрашиваешь – сама уже ответ знаешь», - Ворон не на шутку увлёкся моноклем , и почти всё его внимание перешло с Василисы на него. Такое с ним бывало. Это означало, что беседу пора заканчивать.
«То есть ты хочешь сказать, что я могу людям помогать больше узнавать о себе и зазеркальском мире?» - затараторила Василиса.
«Может, можешь, а может и нет. Откуда я знаю. Тебе виднее».
«Ворон, ну, очнись! Какие у меня знания и умения? Это вот ты или Марья Моревна, например…» - Василиса задыхалась от переполнявших слов и чувств.
Но Ворон, кажется, окончательно ушёл в себя: «Даааа… Помню был я молод и несдержан. И Вороном-то путным еще и не был тогда, только Иваном… да и то не был еще, а только считал себя… И выклевала мне одна сорока глаз. Обижался я. Долго обижался, даже когда мастер Зазеркальский волшебный монокль мне сделал, чтобы я мог новый глаз себе отрастить… А потом забыл. А когда восстановился глаз, то это мне уж не понадобилось, и ушла вещь. Теперь вот снова тут. С чего бы это? Это, выходит, что поблагодарить надо сороку, ведь со своим-то первым глазом я только зазнавался, лишь благодаря потерям Иваном стал, а потом Вороном». Потом легонько подпрыгнул, будто очнувшись из забытья: «Извини, что-то я в воспоминания ударился. Чего только в Зазеркалье не бывает!»
Василиса поняла, что Ворон и так сказал ей больше, чем она сейчас может осознать, тихо откланялась и пошла домой переваривать.