Когда Ольке исполнилось восемь лет, она случайно услышала, как мама говорила своей подруге, что они с папой не сошлись характерами. Из этого разговора она поняла, что, вообще-то, люди сходятся этими самыми характерами где-то в одном теплом и уютном месте и им там хорошо, а если не сходятся, надо ехать и искать то место, где можно сойтись.
И вот они едут в поисках того самого места. Едут в далёкую Хакасию. Там, у мамы сёстры, которые помогут ей «сойтись характерами» только уже не с папой.
В стёкла настойчиво стучится, просится погреться проливной дождь. Мама снова рассказывает про неуживчивость характеров, теперь уже таксисту. Дождь льёт по окнам уже сплошным потоком, так, что дорогу почти не видно. У Ольки в голове крутится песенка: «Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня, самая нелепая ошибка, Мишка, то, что ты уходишь от меня». Нестерпимо жаль Мишку, то есть папу, себя и маму. К горлу подступает комок, по щекам течёт дождь. Она вытирает его так, чтобы мама не видела, но ей не до дочери. Она всё еще объясняет незнакомому человеку причины и следствия несхожести, делится надеждами на будущую счастливую, ждущую её с нетерпением жизнь.
«Теперь я свободна от вечного «должна», - последнее, что, уже засыпая, услышала Олька.
Хакасия встретила щедрым, приветливым солнцем. Ольке понравилось здесь всё с первого взгляда. Но что поразило особо – это Небо! Оно было огромное, просто бесконечное, где-то внизу к самому его краешку была приклеена эта загадочная Хакассия. После двухчасового разглядывания небес, она, наконец, опустила глаза на Землю и поразилась еще больше. Земля была не черная, как все привыкли считать, а серая, с проступающей то тут, то там солью, местами её украшали рыжие подпалины. Позже Олька узнала, что такая почва называется солончаками. Их украшали, торчащие в беспорядке волосатые кочки. А весной еще и целые поля диких, голубых, а реже желтых ирисов. Казалось, все остальные места занимала полынь, наполняющая снизу до верху головокружащим ароматом.
Запах полыни, тополей, и лета, бесконечность неба, степной ветер как-то сразу проникли, пропитали насквозь Олькино сердце изрядно измученное «несхожестью родительских характеров». На какой-то миг ей показалось, будто за спиной прорезаются крылья. Это чувство усилилось, когда её провели через огороды на яр. Отсюда открывался вид на степь, бежавшую до далеких неясных гор, гулял ветер свободы. Он рвал Олькино новое платьишко и расправлял пока еще скукоженные, но уже начавшие крепнуть крылья.
Впечатления от Хакассии усилились, когда она вошла в дом своей тётки – здесь им теперь предстояло жить: домотканые дорожки, салфетки, вышитые руками бабушки и тёти белоснежные скатерти. В зале на окнах капроновые шторы с кистями, такие она видела впервые, массивный комод ручной работы. Сколько на нём разных безделушек! Но больше всего удивил черный кожаный диван, царствующий в этой комнате, а еще проигрыватель с пластинками. С тех пор запомнились и полюбились «Ямайка» в исполнении Робертино Лоретти, «Шербургские зонтики» и многое другое.
В спальне самой интересной вещью стала самодельная этажерка с книгами. Сколько бы Олька не возвращалась позже в этот дом, этажерка была для неё тайной. Сидя на половичке, она перебирала часами книгу за книгой, перечитывая понравившиеся места, иногда находила в них засушенные листочки деревьев, какие-то пометки, выписанные рецепты блюд. И это тоже была тайна, которую она тщательно расшифровывала.
В бабушкиной комнате телевизор – большая редкость по тем временам, кровать с блестящими металлическими шарами на спинках и уютный чудо-сундук с крепдешиновыми и шелковыми красивыми платьями, в которые они наряжались с подружками, когда дома не было старших.
В кухне главное место занимала огромная русская печь. Она была настоящей спасительницей – сюда ребятишки, нашкодив, прятались от гнева родных, здесь согревались после долгого пребывания на лютом морозе, сидели за занавеской, когда приходили гости, чтобы не мешаться под ногами и не докучать взрослым. Печь была кормилицей всей семьи, её украшали особо тщательно – чистыми занавесочками, частой побелкой, отчищенными до блеска чугунками, удобным, приставленным к ней ухватом.
Позже она разглядела, что все дома в этом маленьком, но аккуратном селе – за высокими плотными заборами, к каждому пригорожен палисадник, за которым росли какие-то неприхотливые цветочки или аккуратно подстриженные акации. Посреди улицы, прямо у дороги цвели пикули – так местные жители называли дикие ирисы. Любимым занятием всех ребятишек было плетение из их длинных листьев поясочков и плёточек.
Прошло полгода счастливой жизни, но, однажды, уехав в городскую больницу на обследование, Олькина мама потерялась. Надо было выходить на работу, а она все не приезжала. Олька слышала, как тётя говорила бабушке, что Анна – мать Ольки, должна завтра пойти на завод и, если она не приедет, то потеряет работу, а раз так, то пусть поищет других дураков, которые её будут кормить.
Олька не верила своим ушам! Как же так, ведь, когда они ехали в Хакасию, мама говорила, что отныне она никому и ничего не будет должна!
Полночи Олька не могла заснуть и со страхом думала, где же им теперь жить. А утром твердо сказала тёте, что знает, где её мать - она у своей подружки Вальки. Олька съездит в город, и сегодня же они с мамой вернутся. Ехать за её матерью больше было некому – тётя – на работе, бабушка слишком стара. Третьеклассницу Ольку посадили в автобус и отправили в город, подробно проинструктировав, где купить билет во время пересадок в Минусинске и Абакане.
И вот она уже бежит по знакомому городу, в котором до переезда к тёте, они с матерью прожили около года, по пути забегая в столовки и пивные, куда любила заходить мать. Но там её не было.
Вот и знакомая улица Ленина, а вот и дом, в котором они жили в коммунальной квартире. Во дворе на лавочках те же бабули:
- Олька, здравствуй! Ты мамку ищешь?
- Да, здрасьте…
- Так она сейчас только перед тобой к Вальке-подружайке зашла. Иди, там она.
Олька долго стучалась в знакомую дверь, наконец, она открылась. На пороге, не пропуская Ольку дальше, стояла тётя Валя. Она уверила девочку, что матери здесь не было.
- Доча, а матеренка-то твоя пока ты там стучалась, вылезла в окно и убежала.., - сказали сердобольные старушки, жалостливо глядя на вышедшую из подъезда Ольку.
Она не поверила им – не может мама бегать от неё и прятаться.
Надо было возвращаться, чтобы успеть на последний рейс. Она бежала на вокзал, боясь остаться одна в чужом городе. И только сев в автобус, вспомнила о матери. Понимая, что та спивается, она всю дорогу искала для неё оправдания. И находила их: мама не может жить одна, и должна найти то место, где живет её половина, с которой она обязательно сойдётся характерами.