Приятель Ибрагима, чабан Исмаил, пришел в село на побывку. Ибрагим, узнав об этом, навестил своего друга, поинтересовался бытом друзей, роднни и здоровьем самого Исмаила. Когда Ибрагим уходил, хозяйка дома срезала кусочек брынзы и отдала его приятелю мужа.
– Ибрагим, где ты взял, брынзу? – поинтересовался Курамагомед, встретившийся на улице.
– В магазине, у Абдурашида, – пошутил Ибрагим.
КураМагомед вернулся домой и крикнул с порога:
– Жена! Загляни в магазин, говорят, брынзу там продают!
То, что узнавала жена Курамагомеда, узнавал весь аул, так как она тут же оповещала всю свою многочисленную родню. А родня оповещала всех своих знакомых. Так и летел слух по всему аулу, передаваясь из уст в уста, как по исправному телефону, опережая даже горный ветер. Услышала эту весть и Ашура.
– Ва Патимат! – во весь гортанный голос крикнула Ашура своей соседке, говорят, в магазин сыр привезли! Все уже побежали в магазин. Выходи скорей, пойдем и мы, а то нам ничего не достанется!
– Куда спешишь, сосед? – спросил Ибрагим, увидев, как бежит Хамид.
– В магазин! Говорят, привезли брынзу. Все побежали туда, и я бегу. Если бы брынза была плохой, не бежали бы все в магазин.
– Вах, раз все бегут, и, видимо, брынзу привезли на продажу, – подумал Ибрагим и тоже побежал в магазин.
Узнав, что все обмануты слухом, аульчане решили узнать истину, кто первым сказал , что в магазин брынзу привезли. Круг опроса замкнулся на Ибрагиме.
– Ты зачем прибежал сюда, в магазин? Ты вздумал над нами посмеяться? – с упреком посмотрели они на Ибрагима.
– Все бежали в магазин, и я подумал, что действительно брынзу привезли на продажу.
– Смотри на него, он еще и улыбается, – недовольно посмотрел на него Курамагомед, только теперь догадавшись, что Ибрагим пошутил в тот момент, когда шел с кусочком брынзы.
– Наказать надо этого паршивца, чтобы в следующий раз знал, где раки зимуют, если ему ещё раз вздумается обмануть односельчан, – прошипел в ярости Али.
– Правильно! Впредь будет знать, каково бывает тому, кто обводит вокруг пальца односельчан.
Катанухцы собрались в клубе, чтобы наказать Ибрагима за обман. Одни кричали:
– Надо заставить его петь песни до утра!
Другим этого показалось мало:
– А мы требуем, чтобы он без передышки танцевал до утра!
Третьи настаивали на том, чтобы он до утра рассказывал анекдоты.
В конце концов, пришли к единому мнению, что Ибрагима надо отправить на далёкую ферму «Абшикати», расположенную в ущелье.
Все согласились. С решением односельчан пришлось согласиться и самому Ибрагиму. А Пирмагомед, уставший от поисков сменщика-чабана, от радости три раза пожал руку шутнику.
Провинившийся Ибрагим стал работать чабаном. По воскресеньям в гости к нему ходили его друзья, а в пятницу появлялись проверяющие отару пятеро колхозных хакима. И тем и другим Ибрагим резал барашку. И те и другие ели горячие шашлыки и пили холодное пиво.
– Шашлыки, Ибрагим, за тобой, а пиво – за нами! – улыбались хакимы, поглаживая пухлыми руками полные животы.
Если после пиршества голова не болела, то на желудки ни те, ни другие не жаловались. Так, отмечая встречи с шашлыками и без них, для Ибрагима незаметно прошел год, данный в наказание за провинность. Когда проверили поголовье мелкого рогатого скота, в отаре Ибрагима не хватило тридцати голов баранов. Друзья ахнули:
– Мы шашлыки у него ели?
– Ели. А кто не есть шашлыки? Только волки, которые боятся огня, и предпочитают есть мясо в свежем виде.
– Раз шашлыки ели, – тихо сказали они, – надо помочь собрать несколько штук голов баранов.
– Да, с головами баранов не шутят, тем более с такими головами, в ушах которых торчат бирки с номерами, – сказали громко ответственные работники колхоза, безответно оставляя за собой право, не думать о съеденных шашлыках.
После добровольной помощи родственников и друзей у Ибрагима еще не хватило пяти баранов.
Опять клуб забурлил, как пруд, взволнованный ветром. Аул Катанух зашумел, требуя наказать Ибрагима. Одни предлагали:
– Отдать под суд Ибрагима, чтобы знал, как растрачивать колхозное добро.
Другие предлагали:
– Надо конфисковать у него дом и выселить в соседний аул.
Громче всех кричали те, которые ездили в гости к Ибрагиму и ели шашлыки в каждую пятницу.
На трибуну, где сидели ответственные работники колхоза, поднялась Патимат. Стройная, как березка, красивая, как горная гвоздика, Патимат обвела взглядом всех собравшихся горцев:
– Подруги мои, аульчане дорогие, как же это так вы опрометчиво решаете, выселить Ибрагима в соседний аул? А как же мы будем без его песен? В соседнем селе будут слушать его песни, а мы с позором выселим его из родного села?
– Верно, говоришь, Патимат! – вскочила с кресла Кавсарат.
– Катанухцы, недопустим такой позор!
Имацци, внимательно слушавший выступающих, вдруг встал и поднял руки, призывая сидящих в клубе к тишине:
– Дорогие мои аульчане, у меня есть предложение. Пусть Ибрагим сегодня споёт нам свои самые хорошие песни, а мы соберем деньги и восстановим недостающих баранов! Если за хорошую песню урахинцы штрафовали Батырая и резали его быка, мы, катанухцы, за хорошую песню подарим Ибрагиму пять баранов.
– Верно, почтенный Имацци! – подтвердил Залкип.
Сидящие в зале хором крикнули:
– Давай, Ибрагим, песню! Пой, Ибрагим!
– Давай, Ибрагим, подари нам песни!
В клубе воцарилась колдовская тишина. Тихо, как мелодия свирели, зазвенел чарующий голос Ибрагима. Казалось, кроме Ибрагима и его песни, никого в клубе нет.
Аплодисменты, раздающиеся после каждой песни, сотрясали низкий потолок сельского клуба. А слушатели всё требовали и требовали песен. До глубокой ночи Ибрагим, восхищенный реакцией аульчан, пел и пел свои песни.
На следующий день катанухцы во главе с Имацци пригнали с базара пять баранов:
– Бери их, Ибрагим, и не жалей, что готовил шашлыки для друзей. То, что потрачено на друзей, никогда не пропадает.
Глядя на счастливого Ибрагима, Имацци подумал: «Как мало нужно человеку, чтобы он сиял от счастья. Ибрагим даже, наверное, и не знает, скольких людей осчастливил он сам своими песнями».