Дорогие коллеги и те, кто любит и читает романы. Сегодня 18.02. 22 я удалил мой роман "Однажды в СССР". Причина простая - буду писать по нему сценарий о жизни в СССР в 70-х. Кто не успел прочитать, тому оставляю одну главу - читайте то, что не успели прочесть когда-то. Искренне ваш, автор.
ОДНАЖДЫ В СССР
КНИГА ТРЕТЬЯ
ЧЕМ ВАМ ГРОЗИТ РОМАН С ЕВРЕЙКОЙ
Глава первая
СНЯТЬ ТРУСИКИ С ЖЕНЩИНЫ, КОТОРАЯ ВАС НЕ ХОЧЕТ
Дача редакции газеты «Красный факел», Юрмала, 3 сентября 1978 года
1.
Если вам не уснуть из-за красивой еврейки с карими глазами, считайте баранов, представляя во всех подробностях их тупые рожи. Если не помогает и все мысли только об этой девчонке, вспоминайте клавиатуру пишущей машинки марки «Ятрань» югославского производства:
я, ч, с, м, и, т, ь, б, ю – нижний ряд,
ф, ы, в, а, п, р, о, л, д, ж, э - средний,
й, ц, у, к, е, н, г, ш, щ, з, х, ъ – верхний.
А потом мысленно печатайте: «…Жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы и чтобы умирая, ты мог сказать, что лучшие годы были отданы борьбе за освобождение человечества!». Николай Островский, «Как закалялась сталь»... Кстати говоря, мой шеф Игорь, этот абстрактный лозунг сделал очень даже понятным, введя, как говорят, конкретику: «Жизнь надо прожить так, чтобы, умирая, ты мог оставить за собой горы пустой водочной посуды и толпы удовлетворённых тобой женщин…», другими, правда, словами. Нет, думаю, про женщин не надо, я вообще никогда не усну!
А в голове опять эта мутота: кто она, откуда она? Но только теперь, в ночной тишине я думаю не о том, как было бы хорошо завалить её на мой диван, тут что-то другое возникло, какое-то новое неизведанное чувство меня охватило. Просто видеть её и говорить с ней, вот, чего захотелось. О чём угодно говорить, да хоть и о работе.
Устав от дурацких мыслей, изведя себя, я провалился в сон, думая по ходу дела, что хорошо бы запатентовать упражнения с клавиатурой и продавать не за дорого тем, кто не спит, потому что не может уснуть. Сколько было бы денег! Мой личный вклад в общемировую борьбу с бессонницей...
Не скажу точно, сколько спал, только разбудил меня резкий стук в дверь. Плохо соображая, вскочил, думая, не случился ли на даче пожар, дверь распахнул, а там – Королева, еле на ногах стоит, выпила, видно, изрядно, а рядом Илонка скромненько так с ноги на ногу переминается.
- Значит так, - Королева на меня грудью попёрла, затолкала прямо-таки в комнату. – Электрички не ходят, на такси денег нет, девушка ночует у тебя… Всё, ша, Кандидов, не возражай, я сейчас рожу, как вы мне осточертели оба!
Р-раз, чёрт, и толкает девчонку прямо на меня. Полёт кукушки, серия вторая! То я на неё орлом, то на меня – орлицей! Я руки выставил, чтобы не пустить её в мою холостяцкую жизнь, как знал, как чувствовал, что не надо впускать, да где там, инерция была так велика, что понеслась она на меня со скоростью света и мои ладони легли прямехонько на её тёплые и упругие груди. Атас! Как будто разрядом в 220 вольт шарахнуло по пальцам! Наказание женским телом, музей истязаний и пыток! Я как заору: «Стоп, мы так не договаривались!», а Милка, слышу, уже дверью хлопнула, ключ провернула - а мы никак не договаривались, ничего не знаю, моя хата с краю... Вот ведь, зараза, её в дверь, она в окно!.. В комнате темно, ни шиша не видно, я никак не соображу, где этот чёртов выключатель! Вижу илонкин силуэт на фоне белой двери, копну чёрных волос и больше ничего. Зато от моей гостьи шёл отличнейший коньячный запах – видно, упоил её Стасик, пока я дрых!
- Я свет включу, - говорю, а сам чувствую, как голос дрожит. Ни фига себе, думаю, с чего это! Тянусь к выключателю, а она мне из темноты:
- Пожалуйста, не включайте!
Просительно так, жалобно и, что характерно, на «вы», держа дистанцию и делая заявку на соблюдение приличий и мною тоже.
- Почему? – спрашиваю.
- Мне стыдно.
- Из-за чего?
- Из-за всего.
Ладно, думаю, прикидываться невинной девочкой! Как коньяк дуть, так взрослая, а тут… Быстро подошёл к ней, обнял, только хотел поцеловать в губы, а она ка-ак пихнёт меня в грудь – двумя руками и со всей силы! Так и свалился на диван, хорошо, не мимо. Зато башкой о стенку вмазался прилично.
- Ах, извините, - говорит она, - я так не хотела.
- А как ты хотела? – пытаюсь ещё и острить. - Чтобы на смерть?
- Помогите такси поймать, я домой хочу.
Включил свет, а на часах – три ночи!
- Кто тебя повезёт, не смеши! Все такси давно спят.
- Тогда, - говорит без тени притворства, - я пойду на станцию, сяду на рельсы, и буду ждать электричку.
И ведь пойдёт, сядет, не шутит, я по голосу чувствую! Упрямая баба!
- Хочешь, чтоб в лесу изнасиловали? – я нарочно это сказал, меня вдруг раздражать стали эти китайские церемонии – сама влетела и ещё целку из себя строит!
- Да, хочу! Мечтаю!
С вызовом так, зло, как будто я ей обещал подогнать электричку к подъезду, но запил, собака и про всё на свете забыл!
Как у Высоцкого:
Я сперва-сначала с лаской:
То да сё…
А она к стене с опаской:
«Нет и всё!».
Вот и она так: «Мне сегодня нельзя!». А потом, оказалось, врала, сочиняла на ходу, было можно, да ещё как можно и что она при желании такое может устроить, что чертям тошно станет!..
- Иди, я тебя не держу. Давай, давай, топай!
Чуть не вырвалось из пацанского лексикона: «…кверху жопой»! Но это подразумевалось интонационно. Только почувствовала сталь в моём голосе, стала шёлковой, как зайка, села ко мне на постель, начала тихонько гладить меня по голове. Я к ней потянулся губами, она меня отпихнула с силой. Я тогда психанул – что я, кролик подопытный, что ли! Встал, и распахнув дверь в темноту, предложил ей валить.
- Всё, привет родителям!
Нет, а что прикажете, расшаркиваться среди ночи? Под утро?
- Уматывайте, девушка!
Сидит, губы поджав, размышляет.
- Куда хочешь – на электричку, к маньякам в лапы, да хоть к Змею Горынычу в пасть, – я от тебя устал! Пусть у Милки за тебя болит голова, я - пас.
А у соседки уже традиционно – диван на всю катушку пружинами грохочет, вой, стоны, вопли, визги, крики и мат-перемат: уй, бля! уй, бля! ещё, бля, не тормози, бля, - королевский таксист Стасик рекорды бьёт. Утром на пальцах покажет – сколько раз кончил – олимпиец, марафонец долбанный, герой Сиракуз! Не знаю, может этот аккомпанемент её взбодрил и возбудил, а может, что другое. Вдруг говорит:
- Закрой дверь и отвернись, я хочу раздеться.
Потом остаток ночи проплакала – ты меня насильно взял, ты ситуацией воспользовался, это не благородно!.. Ты мог и на пол лечь! Ну да, на доски с занозами. И поёрзать, поёрзать по ним голой жопой!
Но ведь врала, врала ведь, что насильно взял! Когда оттянул резинку её шелковых трусиков, приподнялась на локтях, чтобы помочь их снять. Когда не хотят, так не делают, а кто не верит, советую провести эксперимент и снять трусики с женщины, которая вас не хочет. Не хочет знать, видеть, слышать. Это будет похоже на игру «Зарница», когда «красные» должны отнять знамя у «синих». Вспотеете, охренеете и всё на свете проклянёте!
2.
Венчание дочери русского императора Александра II и сына королевы Англии Виктории I проходило 11 января 1874 года в Зимнем дворце. Познакомились молодые двумя годами ранее в столице герцогства Гессен городе Дармштадте. На меню торжественного застолья тиснули гербы двух стран - Англии и России, и вензеля жениха и невесты - «М» (Мария) и «А» (Альфред). Тосты за здравие новобрачных сопровождался выстрелами пушек. Праздник продолжались четыре дня. Традиционно выставлялось приданое невесты – четыре шубы (одна черного соболя), платья и украшения из бриллиантов и сапфиров.
Поставщик Высочайшего Двора Овчинников выполнил один из самых престижных заказов в своей карьере - Столовый сервис на 40 персон в русском стиле. Журналисты по принципу «какая свадьба без драки», стали раздувать на весь белый свет скандал: на приданное ушёл миллион рублей из казны! Царский Двор, ясное дело, сделал вид, что ничего не было. Ну да, приданое копеечное и великая княжна венчалась в пижаме!
Продолжение банкете было в Лондоне. Тоже палили пушки, проходили приёмы, праздничные обеды, торжества и тоже журналисты пытались все испортить. С чьей-то легкой руки пошло в мир, что Мария, как и все русские, надменна.
Родители новобрачных никак не могли договориться - как теперь называть Марию? (Что-то мне эта фраза напоминает? А, ну, конечно! "Как вас теперь называть?" - это Стржельчик в роли эсэсовского генерала выпытывает у русского разведчика. Ждите ответа, геноссе! До второго пришествия).
Александр II (папа) настаивал, чтобы Ваше Императорское Высочество, королева Виктория (свекровь) стояла на своем - Ваше Королевское высочество. Полный, как говорится, упадок и раздрай в среде класса эксплуататоров.
История умалчивает, как они обошли этот щекотливый вопрос, как умалчивает история и о том, кто надоумил общество дачников местечка Авоты на Рижском взморье сделать то, что они сделали. Поздравить русского императора Александра II с бракосочетанием дочери и нижайше просить переименовать их задрипанные, богом забытые Авоты в славный Эдинбург в честь свадьбы Марии Александровны и герцога Эдинбургского. Местечко наше, писали хитрые дачники, известно еще с 17 века и имеет полное право на такую честь. А заодно дайте денег на его благоустройство! И, если можно, на курхаус (концертный зал) – до кучи. Не исключено, что ещё что-то и ещё на что-то. Нет, но какой верный ход!
Широка душа русского человека, пусть даже и монарха! Растрогался царь, и денег дал, и название поменял, и город благословил.
При Ульманисе Эдинбург стал Дзинтари, куда селились люди небедные. Потом его дачи забрала советская власть и сюда вселился рабочий рижский люд, а с ним заодно и творческая интеллигенция. Среди прочих и я. Просыпаюсь с чувством причастности к истории и слышу за стенкой шестиэтажный мат. Это - таксист Стасик, Милкин дружок, который с помощью домкрата и разных полезных слов снимает колесо своей «волги». Чтобы заклеить дырку или порез. За ночь колесо спустило.
Интересно, а как он сам, не сдулся после бурной ночи?
3.
- Что, шеф? – говорю, выходя поутру на зарядку - попихать грушу, подвешенную меж двух сосен, вдохнуть грудью щемящий запах хвои. – Как божий мир? Что в нём творится?
- Падла! – отвечает Стасик, сваливая в траву тяжёлое колесо. – Болты, зараза, заржавели! Семь раз!
- Чего «семь раз»?
- Тупой, что ли? Семь раз Милке на сиськи! Как из нагана - бац, бац, бац! В «яблочко»! Ну, заводная баба!
- Снайпер! - говорю с притворным восторгом. Вот животное!
- Еле дышит, сучка крашеная! Свари, говорит, милый мой Стасинька, чашечку кофе, твою девочку ножки не держут, я в Нирване!
Укатал этот Сивка нашу Милку!
- Слушай, а что это за Нирвана? – морщит лоб любознательный Стас.
- Нирвана? А, ну это ванна, из нержавейки. Нер-ванна сокращенно
- В какой это она «из нержавейки»? - чешет он затылок. - В тазу, что ли?
Ишь, дотошный пролетарий! Но как жадно тянется к знаниям!
- А в гузку не дала, с-сучка! Не заслужил, говорит, еще… У нас не такие близкие отношения! Нет, ты понял?
- Что именно?
- Заслужить ее надо! Тоже мне - интеллихенция! Ну, ничего, я это дело доведу до ума, не боись. Из принципа. Будет вертеться, как пропеллер! Хошь, замажем?
Меня чуть не вытошнило!
- Меня Милкина жопа не волнует. Спорь сам с собой!
- Ну и дурак, - говорит эта чушка беззлобно, черпая из народного резервуара мудрости очередное изречение. – Монда тебя родила, а говоришь, что мама. Пойду, кофе сготовлю.
В то утро меня все раздражало. Особенно новый запах в моей комнате, коктейль из аромата духов, запахов женского пота и смазки, ночной постели и остатков коньячного перегара. Но только теперь, когда всё произошло, я понял, что раздражало меня совсем не это – Илонка ушла, когда я еще спал, не оставив даже записки, вообще ничего, словно бы и не было той ночи, воспоминания о которой разгоняли кровь, а сердце бухало так, словно хотело разорвать грудь. На простыне нашёл тёмное пятно – то ли из меня, то ли из неё после оргазма. Долго разглядывал, как идиот, пальцем потрогал и даже понюхал. Ничем не пахнет… В голове закрутило простую мысль: вот и всё, что остается от страсти, от телесного соития, от жаркой битвы за мимолетное удовольствие - лишь крохотное пятно на серо-белой простыне.
4.
А кое-кого, оказывается, подробности интересуют!
- Эй, Кандидов, - говорит Стасик голосом «гаишника», - наруша-аем!
- Правила дорожного движения?
- Какой движения! Правила мужской солидарности! Чего не рапортуешь Центральному комитету родной партии? – острит он, запихивая в багажник домкрат, насос и монтировку. - Давай, давай, делись! Сколько раз обмакнул?
- Что-о?
- Илонке палку бросил, говорю?
- Палку?
- Отупел с радости! Обныковенную палку, ну ты понял! Илонка-то подмахнула? Раздвинула коленки? Манду, говорю, Илонке взлохматил? Колись, а у тебя сколько разов было?
Осклабился, козел, ждёт подробностей. Меня, если честно, от его словечек просто подташнивает. Из какого подвала вынула Милка этого мамонта? Хотя, в чём, собственно, ты обвиняешь этого недалекого пролетария? Для секса в русском языке просто нет нормальныхслов.Не знаю, как вы, но лично у меня выражения «заниматься сексом», «делать любовь», тупые эти кальки с английского вызывают изжогу… В американских фильмах «делают любовь» так: он, вольготно развалился, она держит себя за сиськи, прыгает, как на батуте и кричит ему: «оу, гад»! Он, лёжа на спине, дергается внизу и тоже кричит: «оу, гад»! Почему не «оу, гадина»?
Лично я не желаю кричать «оу, гад» или «заниматься любовью», потому что в русском языке «заниматься» означает «иметь что-нибудь предметом своих занятий»; вы хотите иметь предметом своих занятий любимую женщину? И вообще, если «маются» дурью, то и «занимаются» у нас почему-то всегда чем-то дурным, бестолковым или даже преступным: богохульством, ерундой, хернёй, болтовнёй, онанизмом, всякой гадостью, приписками, подрывной деятельностью, пропагандой, захватом власти, свержением существующего строя, обманом, обвесом, обсчётом, бандитизмом, кражами, воровством, торговлей наркотиками, проститутками и оружием, продажей из-под полы «крутки», как латыши называют палёную, некачественную водку…
Выражение «заниматься» из того же ряда, что и «мучиться», «страдать»… Вроде как не делать что-то серьезно, а именно «заниматься», то есть, слегка, в пол-силы, поверхностно, по чуть-чуть, не прикладывая усилий… «Заниматься поисками» это как в носу ковырять рядом с сильным аналогом «искать»… Зачем «заниматься строительством», если можно просто «строить». И что такое «заниматься бандитизмом», если не просто насиловать, грабить и убивать… Только дурак набитый скажет: «занимаюсь писательством», ведь есть простое слово «пишу»… Народ, интутивно ощущая во всех этих выражениях какую-то недоделанность и недосказанность, начинает судорожно искать свой путь. Ну и находит: «бросить палку», «взлохматить», «подмахнула»… В легально-бытовом языке палку бросают собаке, она за ней бежит и приносит хозяину. Какая тут связь с сексом, никому не известно…
Потому-то и грядет у русских великая сексуальная революция, когда на смену аналогу импортному выражению «заниматься любовью» придёт как утро после ночи исконно славянское, кондовое, но понятное, как лопатой по тыкве - «****ься». Наши предки этот процесс звали короче: «еть», оно и вернее, и правильнее по всему - по форме, содержанию и, главное дело, по смыслу, чем «заниматься любовью».
Коротко и ясно, от того и прекрасно: я ее «вые...л»! Сравните: «я с ней занимался сексом»… Вроде как куличики из говна лепил… Вот только другого не пойму: почему слово «****ься» стало у русских синонимом тяжёлого, плохо оплачиваемого труда, который вызывает апатию и желание сачковать. Приятное во всех отношениях занятие вдруг обретает свое альтер эго в грязной и тяжёлой работе?.. Как в анекдоте: дядя, пое...ться хочешь? Хочу, девочка! Ну и иди, пое...ись, я тебе все колёса проколола!..
5.
Что-то, воля ваша, не так на русском сексуальном фронте! Почему слова, словечки и выражения, имеющие отношения к сексу – ещё хуже, намного хуже, глупее, тупее, просто одна большая чушь на постном масле и всё как-то не очень по-человечески, если вслушаться: «вести половую жизнь», «жить с ней (или с ним)», «спать с ней (или с ним)», «вступать в интимные отношения», «совокупляться», «отдаваться», «предаваться пороку», «сношаться», «иметь близость», «добиться близости», «предаваться соитию», «предаваться разврату», «развратничать», «выполнять супружеский долг», «трахаться», «трахнуть» (милое выраженьице!), «факаться», «иметь сексуальные отношения», «долбиться», «давать», «вздрючить», «сунуть», «засунуть», «прочистить фаллопьевы трубы», «вмандить», а уж про синонимы орального секса я и вообще промолчу, гаже некуда! За щеку сунуть – как вам?
Есть, конечно, весёлые словечки, настраивающие на добродушный и положительный лад. «Фелацио», к примеру. Что такое «фелацио», откуда «фелацио», но звучит красиво, как воспоминание о Сан-Ремо или о Венеции, где я не был и, наверное, не буду. Где-то в этих городах мой приятель Сережка Замащиков пропал с концами: удрал и попросил политического убежища, будучи руководителем группы, инструктором ЦК комсомола. Пора лететь в Москву, а его нет, только чемодан. А был он, между прочим, сыном высокопоставленного чиновника, тысячу раз проверенного-перепроверенного. Вот вам и «фелацио», кстати, синоним слова «миньет» (или «минет»?)!
А как вам «мандавошки»? Милые, незримые спутницы плотской любви! Русская рулетка: получу, не получу? Выводятся исключительно с помощью керосина! «Чем ты лечишь мандавошек?». «Да они у меня здоровенькие!». Слово-то какое ёмкое, русское, родное, исконное и посконное. От странного, не очень приятного, грубого и непрезентабельного слова «манда» (или «монда»?). Да у нас, у русских, всё в этом вопросе не очень презентабельно и не очень ясно.
Слово из трёх букв на букву «х» предки потому и писали на заборах, чтобы отпугнуть им злых духов и недобрых людей. Напиши «****а» на дверях, кого ты ею отпугнешь, наоборот, приманишь. И в драке наши предки вспоминали исключительно мужской половой орган. На крепостные стены высыпали толпой и обкладывали сверху завоевателей словечком на букву «х» - пугали, дезориентрировали, видимо. Что-то в этом слове было такое, что гнало по жилам адреналин.
Как дела, славяне? «Офуеть!» Умри, лучше не скажешь.
6.
К примеру, хорошее русские слово «б***ь». «Я не б****ь, а честная давалка». Говорят, что так звали солдатских вдов. Без комментариев. Есть русское слово «ещё», кто сексом занимался, знает, каким оно тут боком. Владимир Иванович Даль, видимо, не был мнахом, раз дал такую расшифровку: «ЕЩЁ. Ищо, ещо, ощо. Опять, снова; в другой, пятый, десятый раз; больше. ЕЩЁЖДЫ. Ёще раз, опять, снова».
Не словарь, а пособие по сексу!
«Ещё бы ты был этим не доволен!», «А кому дать ещё? Мне!».
Знаменитого слова, обозначающего мужские гениталии на букву «х» у Даля нет, есть какие-то «хубли», - снаряд, которым переплетчики обрезают книгу. И слово «еть» в его словаре 1867 года отсутствует. Есть «блудилище» - дом или притон разврата, распутства. Побоялся Даль чего-то, осуждения, явно. Есть из всех запретных слов только «херъ», но не тот, какой нужен, а просто буква. И к нему смешное выражение: «У него ноги хером», то есть, колесом. А вышеупомянутое «влагалище» по Далю и вообще – «вместилище, вещь, служащая для вложения в нее другой вещи; мешок, кошолка, чахол, ножны, футляр». Короче, приехали, оказывается, мы, мужики, мечтаем исключительно о хорошей «кошолке». Спим и видим во сне! Бедные, пытливые детки прошлого века, как вы-то разбирались во всём этом? Поди мучились с такими далями, ища ответы на насущные вопросы?
У исконно мужского слова «дрочить» («трухать», «онанировать», «мастурбировать») однокоренных слов всего-то два: «дротик» (древнее метательное копье на коротком древке) и «дрочёна» (запечённая лепешка из яиц, замешанных на молоке с крупой, мукой или тёртым картофелем). Из яиц, главное дело! «Между прочим, все мы дрочим», «я иду по росе, босы ноги мочу, я такой же, как все я ****ься хочу! Не ходи по росе, босых ног не мочи, хрен зажми в кулачке и спокойно дрочи!». Все кабинки и сортиры Юрмалы этими стишками пестрят. Откуда пошло «дрочить»? На чём остановимся? От «тёртого картофеля»?
Весёлые словечки в сексе редки. Секса хотим всегда, но слов хороших для него найти некогда, да и негде. Какая тут романтика секса? Где она? Есть медицина с её латинской терминологией, есть мораль, у которой на всё запреты, как в школе строителя коммунизма, где секса, ясное дело, не будет, а размножаться мы будем спорами, как какие-нибудь растения, есть грех плоти, плотские утехи, вожделение, грехопадение, коитус, куннилингус, фрикции, миньет, пенис, член, мастурбация, петтинг, оргазм, либидо, прелюбодеяние, порнография, вагина, климакс, клитор, лесбиянка, педераст, гомосексуализм, гетеро, овуляция, менструация, мужеложество, дефлорация, любострастие, анус, если на то пошло, – тьфу, это ж справочник по ремонту автомобиля «жигули»!
Сборка в русском Тольятти, а внутри ничего русского, все иноземное, от «варягов» в «греки»: шурузы, рессоры, амортизаторы, конденсаторы, аккумуляторы, карданы, картеры, поршни, магнетто, карбюраторы, радиаторы, генераторы, спидометр, термометр, реверс, тормоз, форсунка, инжектор... Домкрат?
Вот только «бардачок» наш. Как и «гондон», вышедший из иноземного слова «кондом», «презерватив», им можно смело назвать плохого человека, он поймёт и не обидится. На стене общественного туалета нашёл имена новых трёх мушкетеров: Отсос, Подсос и Ананист.
А как вам милое словечко «кончить», как синоним высшего сексуального наслаждения? Я вообще молчу... Это просто издевательство какое-то: ты «кончила», милая? Да, милый, я «кончила»! А ты «кончил»? О, да, я «кончил»! А они «кончили»? О, они тоже «кончили»! Чего, кого, за что, главное? Видимо, русских врасплох застигли; когда иные народы разбирали слова для определения этого самого процесса впихивания и вталкивания мужского органа в женский, процесса, который должен был, по высшим расчетам, привести к увеличению человеческой популяции, к радости материнства и отцовства, а привёл к грязнущему и бестолковейшему разврату и собственной погибели, русские опоздали. По какой причине, можно только гадать. Может, трамвай ушёл девятый номер, на подножке кто-то помер или лифт застрял, каблук сломался, попал в решётку слива на улице, пришлось к сапожнику завернуть за угол, или ещё какая уважительная причина?
Короче, прибежали в последнюю минуту на раздачу, а им говорят: всё, пацаны, поезд ушёл, вы тут к шляпочному разбору и у нас кроме как «хрюнькать», «брюнькать» и «телекузать» ничего не осталось для впихивания и вталкивания! Ну, еще «хрюбтеть». Как, берёте? Те: а ещё что есть? А им: бери, что дают. Те, бедные, усталые, голодные, замученные, злые как черти, что опоздали, стоят, чуть не плачут, платочки теребя, не знают, что и выбрать. Один другому говорит: дать бы тебе каменным топором по башке, из-за тебя опоздали; второй в истерике бьётся: я не хочу свою подругу «хрюнькать», «брюнькать» или «телекузать». Или «хрюбтеть»! Мне лучше вообще никак, завязать верёвочкой! Это ж позор на весь мир, я ж, говорит, со стыда сгорю!
А тут и очередь возмущаться начала: эй вы, двое, давай проходи, не фиг тут думать, раньше надо было думать! И тот, кто словами заведовал, тоже ворчать начал: «Давайте, кончайте уже!». И тут первый, который за словом приехал, закричал: «кончайте» это даже лучше, чем «брюнькать», дайте нам это слово для впихивания и вталкивания!
Тот, который отвечал за раздачу слов, встал в позу: не дам, говорит, это для других дел, вы что, да надо мной все смеяться будут! Кончить можно дело, разговор, спор, кого-нибудь. А как можно «кончить» впихивание и вталкивание? Нас люди не поймут. А эти двое уже рогом уперлись: не хотим «хрюнькать», «брюнькать» и «телекузать», да нас за такое сразу на шашлык, как вернемся! Короче, нудели, всех просто уморили, ну им и в порядке исключения и разрешили: будете «кончать». Дали бумагу с печатью. Но теперь ясно, что всё в спешке и, не посоветовавшись с народом.
«У меня папа-мама каждую ночь в домино играют. Только и слышу: «я кончил!», «ну и козел»… Или: «Ты кончила?». «Нет». «Ну ты кончай, а я пойду покурю». «Ты уже кончила?». «Нет, в восьмой класс перешла».
7.
Открываю словарь моего родного языка, автор С.И. Ожегов и нахожу: «КОНЧИТЬ, -чу, -ишь, -ченный. 1.что, кем-чем или с чем. Завершить, довести исполнением что-н. до конца. К. ремонт. К. проект. К. жизнь (умереть). К. с делом. Дело кончено. 2. Положить предел чему-н. К. работать в 10 часов. К. разговор. К. речь приветствием. К. на том, что… 3. Что. Завершить обучение где-н. К. университет. Кончить плохо или скверно – стать конченным человеком или трагически умереть…».
Любовь и смерть неотделимы? Их любовь была большой и сильной, только смерть сильнее оказалась? И что теперь? «Кончил дело, гуляй смело!» - это как? Или: «Конец – делу венец»? «Два кольца, два конца, а посредине два яйца» (загадка). «Дайте чаю, я кончаю!». «Нет конца и края». «Как зовут тебя, красавица?». «Меня зовут Кончитта!». «Ка-ак!?». И – пулю себе в лоб от такого позора!
«Кончен бал, погасли свечи», наша родная речь пестрит вопиюще ежеминутной двусмысленностью: «на худой конец», «из конца в конец», «кто бросает курить, тот оттягивает свой конец», «кто курит, кончает раком», «дело с концом», «со всех концов»...
«КОНЕЦ. Предел, последняя грань чего-н. в пространстве или во времени, а также примыкающая к этому пределу часть, кусок».
Поздравляю, вас, товарищи пацаны, с примыкающими «частью» и «куском»! Желаю вам, как говорится! А в ответ, хлестко и звонко, как пистолетный выстрел: «Пошел ты на ***!». «Ёб твою мать, - подумал Василий Иванович и грязно выругался». Но язык-то не мёртвая застывшая лава. Он меняется, осовременивается. Произнеси в приличной компании слово «влагалище». Атас, ступор у людей, застыдят, осудят, а то и по шеям надают. А при татарах да монголах на Руси влагалищем называли стремя. Да всё оттуда, если разобраться, от них пошло, от татар! Хотя где-то слышал, что в эпоху матриархата «ёб твою мать!» кричал русский встречному русскому, на всякий случай, как бы представляясь: мы, мол, родственники, мама у нас общая. Скажи это армянину, зарежет «за маму», и глазом не моргнет. Но предки-то наши и не предполагали, что будет большой такой Союз ССР и с нами будут и армяне когда-нибудь рядом жить! Мучайся теперь в поисках слов-заменителей.
Цена слова «****ься» сейчас 15 суток и штраф, но, выходит, лучшего словца для «этого дела» (еще один идиотский эвфемизм!) и не найти. Пройдет лет 30, парни, и вот эти частушки будут петь в открытую по телеку, могу спорить!
Паровоз идет,
Колеса катятся.
Тот, кто нынче не ****ся,
Опосля спохватится.
Какая барыня не будь
Все равно её ебуть.
Милый Вася! Я снялася
В платье светло-голубом.
Но не в том, в каком еб...ся
А совсем-совсем другом.
И чего тогда на дураков-стасиков пенять? На их пещерный лексикон, если это проблема целого огромного народа и народов, привязанных к нему. Только сообща, как в войну, её можно победить. Нет, ну чистой воды ханжество! Поэтому, чего жаловаться? А главное, кому? В ЦК КПСС? Остап Бендер советовал: жалуйтесь в Лигу сексуальных реформ. И где эта Лига, дайте адресок? Найдёте и всё будет «зашибись». Или «зае...сь»!
Глава вторая
ТАКСИСТ СТАСИК КАК ТЕОРЕТИК ЕВРЕЙСКОГО СЕКСА
1.
Наше общение со Стасиком продолжается у рукомойника в стене, где дачные жители совершают утренний моцион. На водопровод, извините, не заработали. Моюсь, чищу зубы и очень культурно, старательно сдерживаясь, общаюсь с таксистом-энциклопедистом.
- Слушай, Стасик, а кто твоя жена, если не секрет?
- Агент ЦРУ! – он смотрит на меня настороженно и подозрительно, не понимая, кто я, что я и куда гну? - Баба, кто ж ещё!
- Ясное дело, не мужик. И как она?
- В каком это смысле? – спрашивает еще более подозрительно, старательно морщит лоб, силясь понять, откуда у меня интерес к его дражайшей половине.
- Да я про твои ночные отлучки.
- А-а, это-то! Фигня! Извини, говорю, дорогая, я - в ночную! И – аля-улю! Ты, это, Кандидов, у тебя, я вижу, язык как помело, не проговорись, гляди, если вдруг ее встретишь…
- Кого?
- Того. Она у меня, будь здоров – бой-баба! – он расплылся в широкой улыбке. - Кулак – как арбуз, седьмой размер!.. По башке огреет, из штанов вылетишь! А какие у нее буфера!
- И кем работает ром-баба?
- Но-но, «ром-баба», полегче на поворотах!
- Ну, извини, шутка юмора.
- А хэ-хэ не хо-хо за такие шутки? И по зубам ведь можно. – Выпятил перед моим носом приличный бицепс. – Учти, студент, я бью два раза: первый раз в лоб, второй - по крышке гроба… Понял?
- Понял, - отвечаю, - больше не буду.
- Вот так. Ну, в мясном она, а чё?
- Да ни чё.
- Мяска, что ль надо? Могёт! Сколько угодно! Вырезка, печёночка, мослы на холодец. Холодец, я тебе скажу, пальчики оближешь! Надо? - и добавил гордо. - У нас пол-города в клиентах!И менты, и прокурорские, если что.
- Не, - говорю, – не надо. Гранд мерси. Так и передай своей Джульетте.
Не знаю, но меня так и подмывает залепить ему словесную плюху, да такую, чтобы с него вмиг слетела тупая жлобская спесь всезнайки из народа, чтобы смазалась с его гнусной рожи кривая и наглая усмешечка.
- Наше дело предложить, - зевает Стасик и я чувствую, что меня явно презирает, ну, или не считает серьезной личностью, вот и говорит со мной, как с больным, - а ваше дело – отказаться. Но, если что – любой каприз за ваши деньги. Не стесняйся, как говорится. Я тебе помогу, ты - мне. Напишешь чего-нибудь про меня, ха-ха-ха, пропечатаешь в своей сплетнице!
Это про мою газету. Нет, я прямо чувствую, быть у нас со Стасиком войне. Холодной или горячей, отечественной или империалистической, кратковременной или затяжной, но она будет, и это факт. «Если завтра война, если завтра в поход»… Начинаю понимать агрессоров. Просто руки чешутся перейти границы. Ну не из нашей песочницы этот фрукт! Всё в нем меня раздражает. Голос, походка, запах, его незатейливая наглость, всезнайство и эта поза человека, переполненного чувством непонятного превосходства, которое из него так и лезет. Или у таксистов их эго гипетрофированно, так сказать? "Ваши проблемы, а я в парк"! И хоть ты оборись и обосрись – он в парк и трава не расти. И все они одним миром.
- А ты, значит, ближе к культуре? Кино, телевизор? – накручиваю я круги, как орел над рожками мирно пасущейся, жующей травку жертвы. – Кругозор расширяем? С женой, ясное дело, о чем говорить? О мослах, о холодцах. О том, сколько в карман положила. А тут, как у Высоцкого: весь мир на ладони, ты счастлив и нем!
- Ты чё там бормочешь, толстовец? – настораживается, спинным мозгом чуя неладное. - Какой Высоцкий? Семёныч, что ли? Кстати, люблю, хоть папашка его и жидок порхатый! А что поделаешь, кругом они, как таракане. Одно слово: если в доме нет воды, воду выпили жиды.
Освобождаю ему место под краном, давя желание дать под зад пинка. Он поливает из ковшика свой мощный торс, бицепсы и плечи, с которых глядят татуированные звери, русалки, якоря, надписи и лики не то святых, не то хиппи, напевая: «Арлекино, Арлекино, надо быть смешным для всех». Вагончик цирка «Шапито», расписанный весёлыми картинками. Под струёй воды его жирное тело лоснится, как у бегемота. На плечах засосы, на лопатках - наскальные рисунки милкиными когтями.
- Смелый ты человек, Стас! Просто Дартаньян какой-то!
- Ась?
- Ты что жене скажешь?
- По поводу?
- По поводу милкиных засосов у тебя на шее и разодранной спины?
- А, это-то? Говно вопрос. Приеду ночью, то, сё, пятое-десятое, возьму её тепленькой, доставлю удовольствие, всё, как надо, семья – дело святое, ячейка общества, а утром скажу: милая, да что ж ты ночью-то творила? Вцепилась, скажу, в меня мёртвой хваткой! Порвала на британский флаг! Ещё и жалеть будет, пятёру даст на поправку здоровья. – Протягивает мне ковшик. - На, полей, не стой порожняком!
- Слышь, желтый листок, – командует он мне, – на плечи лей, во-во! Ух, хорошо! Холодная, бля, водичка!
- «Робко прячет тело жирное в утёсах», - вот откуда брал фактуру Максим Горький. Подглядел в бане, как таксист Стасик плещется.
- Ась?
- Фигась! Мускулы у тебя, как у Геракла.
- А-а.
Ну да, Геракл, в штаны накакал! Бочонок на двух ногах! Но ведь не мешает прыти пузо-то! И хорошо ведь его пристроил: жена мяска от пуза, Милка – коньячка для пуза. Ласковый теленок две матки сосет, как скажет мой шеф Игорь Зилов. Нет, Стасик – точно, животное. Подставляет под струю свои лапы, сложив их лодочкой величиной с кастрюлю, резко кидает воду на грудь, на шею, на затылок. Фыркает, хрюкает, сопит, сморкается… Там чешет, тут скребёт, под мышками шарит, плещется под струей, обливая и меня, и все кругом, даже не замечая, – натуральный Кинг-Конг, натянувший на жопу брюки!
Но что несёт этот деятель – тема для психиатров.
2.
- Знаешь, - говорит он, разбрасывая струи воды, - я те, фр-р-р, по секрету… По большому только... фр-р-р, секрету. Обещаешь?
- Ну?
- Я сам хотел её, фр-р-р, - фонтан брызг в мою сторону! – Уж очень, фр-р, сладенькая, аппетитненькая, прям конфетка, фр-р-р, хоть и жидовка, да Милка, фр-р-р, с-сучка, помешала, приревновала, орать начала, фр-р-р, разоряться…
- Стас, ты это о чём?
- Да я хотел, чтоб Илонка третьей у нас была… Ну, знаешь, шведский секс? Ты одну насадил, другая на шее висит, ждет своего часа. Но сам я ни разу не пробовал с двумями. А тут, думаю, чем чёрт не шутит, бабы уже пьяные обе, какая им, на хрен, разница? Хотел Илонку под себя пристроить, а Милка ка-ак заорет!.. А, бля-а, да ты чё, Кандидов!.. Офуел, что ли, говнюк! А-а!
Ах, как жаль! Целый ковшик да в штаны, ах, какая досада!
- Заставь дурака богу молиться! – орёт. – Дебил!
- Жаль, что не кипяток, - говорю ему, - а надо бы, чтоб не молол разную чушь, таксист херов!
Кинг-Конг он и в Юрмале - Кинг-Конг, он долго не разбирется, если чует обиду. «Мужик и охнуть не успел, как на него медведь насел»! Тут всё и началось - между восемью и восемью тридцатью, как пишут в протоколах! Скрёб он меня в охапку, пузом прижал, да как треснет об стену – из глаз искры и весь мир в цветных разводах, как в плохо настроенном телевизоре! Только успеваю фиксировать: морда тупая, злобная, глаза кровью налились, сейчас рогами забодает. Ну, я и врезал ему резко меж обоих, чтоб не обидно было ни правому, ни левому. Только такого хряка ударом не свалишь. Облапил, принялся тянуть на землю, выворачивая мою левую руку своей правой, чтобы не мешала меня придушить левой. Но мне очень повезло. Грохот поднял народ с насиженных мест и все сбежались в мойку. Опоздай немного и эта тушка расплющила б меня как каток бабочку. Стали разнимать нас, растаскивать по углам, а Стас вырывается,да ещё и орёт:
- Пусть эта паскуда скажет: «прости»! И встанет передо мной на колени!
- Колёса порежу! - кричу я в ответ. – И стёкла повыбиваю пидору!
- Это я - «пидор»!? Я-а?
- Ну не я же!
- Держите меня, - рвётся в бой изо всех сухожилий, - урою педераста!
- Руки коротки!
- Пидором? Меня! Рабочего человек, пролетария! Ах ты, корреспондентишка с-сучий!..
Никто ничего не понимает – из-за чего весь сыр-бор? Чего не могут поделить в воскресное утро мужики? Этот демонстрирует милкины царапины и всё на меня валит: царапается, как баба, ему теперь укол надо ставить против бешенства!
Свинье, кричу я в ответ, нужен не врач, а ветеринар! Как-то растащили нас, распихали по комнатам. Тот в дверь мою копытом садит: удавлю, кричит, говнюка при первой возможности, распоясались интеллигенция, на людей кидаются. Я свое гну.
Диспут был в самом разгаре, когда с моря, насвистывая что-то из «Риголетты», заявилась Королева, наяда наша в белом махровом халате до щиколоток, надетом на голое тело. Она каждое утро бегала трусцой, невзирая на выпитое накануне, купалась, заботясь о цвете кожи и фигуре. Живёхонько осадила нашего дурака-шефа, тот побухтел-побухтел, жалуясь, а потом, слышу, диван у них в комнате – скрип-скрип сперва, а потом затрещал, завыл на все голоса, а через час Стасик, как будто ничего и не было, припёрся ко мне с бутылкой «Арарата».
3.
«…Дачный размах Рижского взморья не сравнится ни с какими курортами. Мостики, клумбы, палисадники, стеклянные шары тянутся нескончаемым городищем, все на желтом, каким играют ребята, измолотом в пшеницу канареечном песке, - читаю я про чертову Юрмалу, куда занесла нелегкая еврейскую девушку Илону. – Латыши на задворках сушат и вялят камбалу, одноглазую, костистую, плоскую, как широкая ладонь, рыбу. Детский плач, фортепианные гаммы, сотни пациентов бесчисленных зубных врачей, звон посуды, рулады певцов и крики разносчиков… и по рельсовой подкове, на песчаной отмели, сколько хватает глаз, бегают игрушечные поезда, набитые «зайцами», прыгающими на ходу, от немецкого чопорного Бильдерлингсгофа до скученного и пахнущего пелёнками еврейского Дуббельна».
А вот мы со Стасиком, сидя в Юрмале, никуда не прыгаем, зубы не лечим, камбалу не вялим, не поём и не танцуем. Стас дует коньяк, а я ему подливаю. Выпили прилично и у Стасика развязался язык. Оказывается, Илонка давно приставала к Милке – познакомь, да познакомь с кем-нибудь путным из конторы! Шеф мне честно признался, что поначалу и сам был не прочь оказать девушке соответствующие услуги – формы Илоны подкупили! Но Королева! Эта такая страшная б***ь!
- Нет, но ты представь, - говорил он, кругля глаза, - пообещала такое, что сказать страшно.
- Да говори, не бойся, - подбадриваю я.
Она ему сказала просто и ясно:
- Запомни, дорогой мой Стасинька! Заруби на своем шнобеле: если мне изменишь с кем-то,окромя твой Зинки, я тебе физию бить не буду. И плакать тоже не буду, еще не хватало! Плакать у меня будешь ты - горячими слезами. Я позвоню твоей толстожопой, и всё про нас расскажу. Со всеми интимными подробностями – что, как, куда и сколько раз. И про мои засосы на твоей шее - тоже. Признаюсь в авторстве, открою инкогнито, мол, извини, Зинка, не сдержала я с твоим Стасом, порыва, пошалила в экстазе, послала тебе свой отзыв на шеё милого дружка…
Вот, баба, - мужик в юбке!
- А тут ещё ты, - говорит он с укорозиной.
- Кто старое помянет, - отвечаю примирительно, - тому и глаз вон! Выпьем!
Стас, опрокинув ещё коньячку, признался, что перспектива свести вместе жену и любовницу, даже его, сильно закалённого в амурных делах, напугала до дрожи в коленках. Видимо, Зинка была ещё тот фрукт, под стать Королеве.
- Она что, сама не в состоянии? Поводырь нужен?
- Кто, Зинка? Всё она в состоянии, даже чересчур.
- Да какая Зинка! Я про Илонку. Мужика, гворишь, завести не может, подругу просит помочь. С чего бы это?
Оказывается, боится не угадать с выбором. Симптом недавнего развода. Только-только разбежались через суд. Муженек её, кровосос, видимо, сгоряча дав согласие на развод, раздумал отпускать. И следит теперь за каждым шагом, грозится убить любого, кто до его бывшей сучки дотронется. По словам Стаса, слюнтяй, говно, неудачник Илонкин мужик, ей и в подмётки не годился.
Но на Илонку мы вышли не сразу. Процесс примирения шёл далеко не просто.
4.
- Ты чё, земляк, из-за Илонки попёр? – выдала эта чумичка незлобливая, грохая коньячным донышком об стол.. – На меня, на ру-усского челове-ека?
Это у него вышло тоном Пьера Безухова из «Войны и мир», где он там выступал про бессмертную душу и русский народ.
- Из-за какой-то жидовки? Эх, Саня, Саня.
Но на всякий пожарный в сторонку отступил. Усваивает уроки, пролетарий!
- Не бери в голову, Стас, погорячился я. Прости дурака. Дай обниму.
- Да ладно, проехали! – обрадовался, как дитя, распахнул объятия. – Нет, а если так разобраться и чё ты на меня возбух? Жидовка ведь и есть жидовка, не я ведь придумал... Их так зовут, пейсатых этих, а что такое? Жиды они и в Африке жиды! Нет, ну ты понял! Илонка ж не чукча и не якут, а ты на меня баллон катишь!
Эх и врезать бы ему меж мохнатых квадратных ушей, но после побоища в мойке куда-то исчез запал, я словно бы перегорел, а может, просто понял, что наш Стасик – железобетон, его не пробить, ссы в глаза, все божья роса, ну и не стал.
- Да не качу я на тебя, Стасик, не качу. Всё нормально, не бзди, как говорится.
- Другой разговор! Мужской! Ты, кстати, хорошо мне врезал, уважаю. Аж в ушах звон! Ты как, таво, как насчёт… этаво?
- Чего «таво-этаво»?
- Ну, в смысле, - говорит, - трубы загасить?
- Трубы?
- Ну, в смысле, полечить птичью болезнь?
- Триппер, что ли?
- Сам ты триппер, типун тебе на язык! – даже сплюнул под ноги, растёр плевок. - Не знаешь, что такое «птичья болезнь»? Что ты тогда вообще знаешь, а ещё корреспондент! «Птичья болезнь» это – перепил! Птица такая есть. В курсе?
- Теперь в курсе, спасибо.
Я - сама любезность. По той простой причине, что хотел у него выведать хоть что-то, хоть какую-то малость про мою ночную гостью, про Илонку. Странное дело, но меня просто бесило от мысли, что появилось вдруг желание про неё слышать, её видеть и что даже от упоминания её имени всё внутри переворачивалось. Нет, что за чушь такая, столько девчонок через мой диван прошло, да ещё каких – не чета ей, - но уже на следующий день я и не вспоминал про них – не больше, чем про размазанных по стенке комаров, которые клубились у меня тучами, поскольку Королева наша кроме лавров в постельных делах, снискала лавры интриганки порядочной – подговорила девчонок конторских, когда шла делёжка дачных углов, те, организовавшись, попёрли на меня клином – кто стращал, кто увещевал, кто, по дружбе просил, и единственно мои окна оказались с видом на дачную помойку, где и была комариная база подлёта!
Новая корректорша Регина закатила истерику, напирая на своё одинокое, несчастное материнство, на то, что докторами предписано дочке спать при открытой форточке. Секретариат с визгом доказывал, что тоже, быть может, с божьей помощью, матерью станет. Пропаганда заявила, что её и так без конца обижают все, кому не лень, заставляя перерабатывать и выкидывая её сверхпатриотические материалы из номера ради всякой ерунды. И тэдэ, и тэпэ. Вцепились, короче, в мой загривок, волчицы!
- В конце концов, - распиналась эта Регина, - окошко можно и ставнями прикрыть. Нет, разве? Ведь так просто, Сашуля!
Добрая, щедрая душа у нашей корректуры. Но странное дело. Ещё вчера мысль о вероломстве коллег-дачниц меня раздражала и бесила. А сегодня я думаю о них с теплотой и благодарностью; убогая, сраная хижина с окнами на общественную помойку, доставшаяся мне на сдачу, стала для нас с Илонкой тем же, чем и Версаль для шалой и страстной Марии-Антуанетты и не менее страстного и шалого Людовика, Короля-Солнце – местом грёз, сладостных утех и жарких страстей.
Кстати, округлый коньячный стакан и придумал (по легенде) влюблённый Людовик. Увековечив в нём размер и форму груди своей Марии-Антуанетты. Та (тоже по легенде) ответила адекватно – длинной-длинной, но узкой рюмкой – по форме дружка её милого друга.
Нет, помойка у меня не под окном – помойка у меня в голове: столько в ней разной чуши напихано, а случись вспомнить что-то серьёзное, необходимое – по словарям и справочникам шарюсь. Впрочем, это занятие я люблю, успокаивает.
5.
Стас, увидев лист, заправленный в пишущую машинку, спрашивает недоверчиво:
- «Войну и мир» кропаем? Слава Толстого покоя нам не дает?
- Книгу пишу, - вру на ходу. И брякнул, зевая: - «Роман с жидовкой».
- Как? С кем-кем? С какой жидовкой? С той, что ночью? Роман? Да ладно, что там описывать? Роман – это как Толстой, страниц сто. Или тыща даже! А тут что – тыр-пыр, восемь дыр.
- Это роман про КГБ, - вот тут я, кажется, уел нашего «извозчика», презирающего всё и вся. – Просто название такое.
- Да ты чё? – он чуть со стула не упал. – Как про КГБ? Прямо про него самого?
- Ну да, - говорю важно и сам чёрт мне не брат. - А что тут такого?
- Тебя ж посодят!
Я промолчал смиренно, чем вызвал у него что-то похожее на уважение.
- Нет, Саня, ты мне расскажи, что за роман? Ещё пойдёшь с тобой, как свидетель,
ну тя на хер! Скажут: ты знал, а не доложил, куда надо!
Вынь ему, да положь! Струсил Стасик, аж побледнел. И чтобы добить эту заразу, я стал на ходу сочинять то, что даже в сумасшедших фантазиях не могло стать книгой. Но, странное дело! Рассказав Стасику канву романа, я уже не мог остановить свою фантазию и даже начал сочинять роман про КГБ. Вот, как бывает! Не встреть Гоголь Пушкина, не подскажи тот сюжет «Ревизора», не знали бы мы Хлестакова. Не подскажи Катаев Ильфу и Петрову сюжет с бриллиантами, спрятанными в стуле, не родились бы Киса Воробьянинов и Остап Бендер. Не открой Пушкин - случайно! – немецкий журнал, где была напечатана сказка про волшебную рыбу, не было бы его «золотой рыбки». Кстати, в первом варианте у Пушкина старуха требовала сделать её не «владычицей морскою», а - «римским папою»! К сведению.
- Значит, Стасик, слушай. В одном большом-большом городе на берегу моря жил один хороший одинокий человек лет 25. Он был большой фантазёр и он написал страшный рассказ про подводную лодку, которая лежит на дне Средиземного моря. Про то, как в специальном секретном помещении, отделенный от всего экипажа целыми сутками сидит в ожидании команды «Пуск!» простой матрос и смотрит, смотрит, смотрит на большой экран, вмонтированный в переборку, расчерченный вдоль и поперек специальной шкалой, ожидая, когда начнётся обратный отсчет: 10, 9, 8, 7…
Вспомнился пионерлагерь имени Гагарина, в котором я проводил лето за летом, ночные истории про чёрную-чёрную комнату, в которой стоял чёрный-чёрный гроб и это всё подстегнуло мою буйную фантазию.
-…и тогда задача матроса сведётся к простому действу: разбить молотком (он закреплён скобами на столе) стеклянную полусферу над красной большой кнопкой и вдавить эту кнопку в пульт, когда отсчёт закончится. Всё, другой задачи нет, и этот сигнал матросы, которые тут дежурят, ждут сутки напролёт месяцами. От такой работы можно сойти с ума, поэтому на пульте дежурят люди с закалённой психикой.
- А лодка-то наша? – трусливо спросил Стасик.
- А чья ещё?
- Серьёзная?
А как же, говорю, дальше некуда! И шпарю, память-то будь здоров, не совсем пропил, - из рассказов друга моего детства Бурлика, ныне подводника, про то, что моя лодка - это атомный подводный ракетоносец, длиной в 155 метров, с двумя реакторами ВМ-4С, 16 ракетами Р-29Р, с боекомплектом в 20 торпед и ЗРК «Стрела». Имеет двухступенчатые баллистические ракеты комплекса Д-9Р с разделяющейся головной частью и с блоками наведения. Такие ракеты сотрут в порошок не то, что город или целую страну – всю Европу или всю Америку, только дай! Пуск ракет может осуществляться из подводного положения по одной цели или сразу залпом со значительными интервалами между пусками. Повышенной точности стрельбы способствует система компенсации динамических ошибок, она измеряет мгновенные значения параметров качки корабля и передаёт их в систему управления ракетным комплексом.
- И чёрта лысого достанет её враг! – говорю я уверенно Стасику, а тот, видимо, от груза информации, аж съёжился. - Гидроакустический комплекс «Рубикон» за 200 километров обнаружит любого самого хитрого противника, а ещё на лодке есть комплекс «Молния-М», который имеет выход на космическую связь «Цунами»; чуть что, «срочное погружение!» и ищи, свищи, на глубине в 320 метров!
- В 320! Да ты чё!
- Вот тебе и чё!
- Слушай, а откуда ты знаешь про метры? – обалдевает Стасик, облизывая губы.
Я, естественно, молчу про Бурлика.
- Это не я знаю. Это знает тот, кто пишет страшный рассказ. Откуда мне знать?
- А-а, - говорит Стасик, - теперь понятно. А то я, бля, голову сломал – откуда парень верхушек набрался? А это не ты!
- Лодка из Северного моря вышла в Атлантику, прошла мимо Грендландии, проскочив людный район, где туда-сюда из Америки в Европу курсируют все, крму не лень - от крейсеров и авианосцев до дорогущих яхт и современных "титаников"; через Банку Джорджес галсами вошла в Саргассово море и всё так тихо, как на бархатных лапках. Перископ подняли ввиду Нью-Йорка и ни одна американская собака не унюхала, а ведь кичатся, гады, своей техникой обнаружения!
- Во, даёт! – восхищается Стасик. – Ни одна собака! Здорово, что ни одна, достоверно! Знай наших!
И даже пропел, но от волнения фальшиво, тоненько и не в лад:
- Родная армия идёт уверенно!
6.
И тут, меня, подстёгнутого восторгом публики, просто понесло!
- Но когда зажглась в сферическом экране команда «Пуск!» и пошёл обратный отсчёт, случилось непредвиденное! То, что никакими инструкциями не было прописано. Цифры во весь экран сменяют друг друга: 4, 3, 2, 1… Ноль! Но нет, не ноль, на экране опять и опять маячит единица, остановилась, застряв, она пульсирует! Чёрт, чёрт, чёрт! Палец матроса лежит на кнопке, но единица не уходит, стоит, как и стояла. Уже и рука матроса начинает дрожать от напряжения, пот пробивает, залив лоб, глаза, а волосы под резиной капюшона стали мокрые! Где чёртов ноль? Что за сбой, почему? Рука матроса тянется к трубке переговорного устройства и тут – он чуть в штаны не наложил, услышав за спиной тихий, спокойный голос: «Остановись, человек!».
Тут я и сам обалдел – кого это я придумал и куда мне девать этот продукт моих фантазий? И кто он – женщина, мужчина? Инопланетный гость? Но – поздно думать, вперёд!
- Матрос обернулся, оставив палец на красной кнопке, хотя цепенел от страха: кто мог проникнуть за закрытую дверь, кроме нечистой силы или видения! Прижавшись спиной к переборке, перед ним стоял… - тут я запнулся на долю секунды. - Перед ним стоял…
Почему-то представился худой старик с белой пушистой бородой.
- Худой старик с белой пушистой бородой и горящими глазами. Он был одет в какую-то странную долгополую хламиду и он тревожно вглядывался в экран. «Остановись, человек», - повторил он. «Вы кто? – матрос попытался придать строгость голосу, но ничего не вышло, и его голос сорвался на мальчишеский фальцет. – И как вы сюда попали?». Матрос задал два идиотских вопроса, а их было две тысячи два: как этот человек оказался на лодке, где сел, когда, как не заметили вахтенные, часовые? Где прятался, чем питался?
«Не нажимай кнопку, - вдруг сказал человек. – Иначе случится непоправимое! Ты уничтожишь весь мир!». Матрос смотрит на диковинного старика, а в его голове роятся мысли: как сообщить о ЧП в главный пост и что делать в такую минуту? Инструкцией предусмотрено, что если кем-то будет предпринята попытка помешать нажатию кнопки в момент приказа, его надлежит уничтожить всеми возможными способами! Матрос глядит в глаза старику, гипнотизируя его взглядом, а рука тем временем медленно тянется вниз, к голенищу сапога, за которым большой десантный нож, его лезвие режет даже проволоку.
Они смотрели друг друга, матрос на старика, старик на матроса и не успел старик даже глазом моргнуть, как матрос, выхватив нож, швырнул в него, что есть силы! Сталь точно вонзилась гостю в горло, пришпилив как бабочку булавкой к переборке отсека!
- Ах, вскрикнул Стасик и двумя руками схватился за горло.
Матрос ждал, что тот начнёт задыхаться, захлёбываться собственной кровью; хлынув, она должна была залить тут всё, - и подволок, и пайолы, и комингс, но случилось то, что просто лишило его дара речи: старик, не моргнув глазом, просто отошёл в сторону и нож остался торчать в переборке, покачиваясь на кончике лезвия, гася инерцию броска.
- Твою мать! - Стасик был подавлен, смят и сокрушен. – Уважаю. Прямо в горло – это сильно!
Но в один момент закалённые в житейских боях железобетонные Стасики не исправляются. Ухмыльнулся и говорит с презрительной усмешкой: а врал, что про КГБ, а это про лодку. Но я, войдя в сочинительский раж, быстро сажаю его на место:
- Так ты не понял! С этой лодки всё КГБ и начнётся, она ж секретная, как чёрт знает, что! Ты просто вперёд не забегай. И вот именно этот рассказ, про эту лодку, а в рассказе будет страшный-престрашный конец, прочитал один очень плохой человек и понёс его в КГБ. Там сразу поняли: что-то тут не то, утечка секретной информации. Значит автор – кто?
- Ты!
- Да какой я! Автор - вредный элемент.
- А-а…. «Враг народа»?
- Ну да. И решили его нейтрализовать. Арестовать и засадить. Но один умный чекист сказал: зачем сажать, давайте лучше возьмём его в оборот, выявим все его связи. Откуда, например, он всё про суперсекретную лодку знает? Значит, какой-то или гад, или ротозей, снабдил его секретной информацией. Но кто этот гад? Давайте внедримся в его жизнь, сделаем его послушным орудием КГБ. И как они, по-твоему, поступили?
- Ну?
- Везде, где жил этот хороший молодой человек, где ел, работал, встречался с девушками, агенты из углового дома на Ленина-Энгельса понаставило ему «жучков» и подслушивающих устройств. Так он стал врагом государства и попал «под колпак». Теперь он как на ладони! Каждый его шаг, каждый чих, каждое его слово фиксировала день и ночь специальная умная аппаратура.
Стасик поёжился и, на всякий случай, заглянул под подушку.
- Однажды, когда он работал на даче, к соседке по имени Милка, жившей в комнате напротив, приехала подруга. Эффектная молодая женщина.
- Еврейка! Так страшнее!
Я пожал плечами:
- Пусть еврейка, - говорю, не понимая, что тут страшного. – А соседка была женщина разбитная, весёлая, она страстно любила мужчин. В тот вечер в её постели ночевал таксист по имени Стасик…
Но Стасик возразил:
- Стоп, машина, так не пойдёт! Какой Стасик, я, что ли? Нет, ты чё? Заложить меня вздумал? А Зинка прочтёт, мне ж конец!
- Какая ещё Зинка?
- Жена, ты чё!
- Хорошо, - говорю, - пусть не Стасик. Пусть Вася.
- И не таксист, у неё, знаешь, какой нюх? Собачий! Сразу расшифрует, хоть и Вася! Как Шерлок Холмс. Я четвертак в отворот шапки спрятал. Нашла, сучка! Знаешь, как орала, у-у. Я тут пластаюсь, ни сна, ни отдыха, всё в дом, а ты деньги от семьи прячешь!
- Ладно, - обещаю, - и не таксист. Саксофонист. Во, точно! В тот вечер с ней спал саксофонист по фамилии Зилов, сбежавший из сумасшедшего дома. Раньше он играл в ресторане «Сените» (Грибок) под Цесисом, потом у него началась белая горячка. Он сбежал из психушки и по инерции притопал в ресторан. Сам не понял, зачем. А там – она. Ест капустные оладьи.
- Во, другое дело! – просиял Стасик. – А то она духи женские за километр чует, ты чё! Приходится на себя бензин брызгать. Она мне: чего от тебя всё время бензином пахнет? Пьёшь его, что ли?
- Высокий, стройный, красивый. Слегка помешенный на этом деле, на бабах. И влюбился он в Милку. Она говорит: я твоя, поехали на дачу. Ничего, что твою подругу мужик дерёт?
- Плохо, конечно, - чешет, чешет репу в поисках решения и, не придумав ничего, машет рукой. – Да ладно, кто её только не дерёт! Но пусть я буду лучше чекистом? По рукам? Только настоящим! Таким, как железный Феликс или Петерс, хоть тот и латыш. Нет, ты смотри, какой у меня профиль? Римский! – Стасик показал профиль. – Руки горячие, ноги холодные.
Кажется, горячим должно быть сердце? А холодным?
- Ладно, Стас, уломал. Быть тебе чекистом. Майором Петровкиным или Лубянкиным. Дадим тебе красивый римский профиль и суровые брови. Будешь ими туда-сюда двигать: «но сурово брови мы насупим, если враг захочет нас сломать», понял?
- Понял, - ответил Стасик покорно.
- Твоя задача разоблачить врага общества. И этот ещё не разоблачённый враг, увидев соседкину подругу, в неё влюбляется, не зная, что она - тайный агент КГБ.
- Кто-о? – Стасик сначала растерялся, а потом вскочил и – к двери. - Илонка – агент КГБ? Да ты чё молчал? Срочно рвём когти! Она ж меня жене заложит!
- Дурак, это она в романе агент! Сиди!
Тот плюхнулся на диван, держась за сердце.
- Ну, ты дура-ак! Как ты меня напугал, я чуть не обосрался. Надо выпить срочно!
Налил и срочно выпил вторые полстакана.
- Больше так не шути, - погрозил мне Стасик пальцем. – Коня двинуть можно с твоим романом. Так, а дальше-то чё? Ну, он влюбился. А я когда буду действовать? И что я должен делать? Пытать кого-то?
- Подожди ты – пытать! Успеешь! Эта женщина любит его по заданию, а он, попав в её лапы, влюбляется в неё по уши и уже жить без неё не может. Он мечтает взять её в жёны, но вдруг в один прекрасный день она исчезает.
- В смысле?
- Ну, исчезает. Без следа. Вот она была и нету!
- А мне что делать?
- Да подожди ты про себя? Давай сначала с врагом общества разберёмся. Он везде бегает, ищет её, ищет, теряет голову, переживает, а тут ему звонят и говорят…
- Положи деньги в дупло дуба?
Ого, думаю я, Стасик-то наш не лишён дара сочинительства! Лезет только не с тем.
- Нет, Стасик, - говорю ему, - пока нет ни дуба, ни дупла, всё это будет позже, подожди чуток… Ему звонят и говорят.
- Она от тебя беременна!
- Типун тебе на язык! Это из другой оперы, какой тут шантаж? Если бы враг был женат, да на дочке какого-нибудь партийного босса, тогда – да. А так-то чего ему дёргаться?
- Нет, извини, - говорить Стасик. – Она ж от тебя беременна, твой ребёнок. А ты его, может, никогда и не увидишь. Она родит, а они его продадут в рабство. Не по-человечески, факт!
Стасик, говорю я, не уклоняйся от курса. Они говорят другое: ты её не увидишь, пока не признаешься, что написал гадкую антисоветскую штуку. Кстати, как она попала сюда?
- Гадкая штука?
- Илонка!
- Живая или та, что в романе?
- Живая.
- А хрен её знает, - Стасик зябко пожимает плечами и говорит, кругля глаза, полные страха. – Во, на хрен, конфуз – КГБ пришло в наш дом! А я про Брежнева вчера заливал. Надо ей сказать, что шутил с пьяну…
- Не выйдет, Стасик, - говорю ему мстительно. – Пьянство не освобождает от ответственности. Знаешь, почему?
- Ну? – того уже колотит.
- Баранки гну! Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, понял?
- Вот, чёрт!
- Я тебе так скажу, - он придвигается ко мне и говорит, понизив голос. – Это ты правильно её агентом делаешь. Такой и должен быть секс-агент! Ты посмотри, какие буфера, просто атас! Она любого задрочит, не то, что этого гондона, который пишет против советской власти.
- Ты про кого?
- Да в твоём романе.
У Илонки, по словам Стаса, муж тоже какой-то антисоветчик был, что-то там писал в ЦК КПСС, чтобы евреев отпускали в Израиль. А теперь все дела бросил, бегает за ней по Риге, в подъезде её ночует.
- А как издевался, как ревновал! У-у!
- Да ладно, как?
- Она мне, бедная, говорила: только в сортир одну и отпускал... Да хрен с ним, с жидком, накатим по маленькой! Первая – пташечкой! Вторая…
- Говняшечкой! Слушай, Стас, а откуда она?
- Илонка-то? – я его сбил с мысли. - Да весь народ из одних ворот.
- А всё-таки?
- Для романа, что ли?
- Ясное дело, для чего ж ещё!
Вот те на! А живет, она, оказывается, на Дзирнавас иела (Мельничная улица), через дорогу от нашей редакции – в угловом, где книжный и продовольственный. Вход со двора, а во дворе торгует по ночам водкой знаменитый спекулянт Янка, мы с Зиловым у него пару раз брали. Живет она не то на пятом, не то на шестом этаже. Там у них целый кагал: дед её, бабка, дядя, тетя и племянников куча. Где раньше работала и кем, шеф не помнил. Но вспомнил зато такое, от чего я чуть дара речи не лишился.
- Она же к вам секретаршей идёт! Забыл сообщить! В «Красный факел»! Милка упросила главного, он и взял, дубина стоеросовая, как я мог забыть! Запиши для романа: секс-агент КГБ стала секретаршей главного редактора газеты «Красный факел» и спит с ним.
- Как это – спит?
- А так и спит, - отвечает мне мстительно этот юрмальский Жюль Верн.
7.
От смелых фантазий Стасика я чуть не поперхнулся! В зубах была сигарета, я столько дыма глотнул, что ещё чуть и лежать мне на моем диванчике, продавленном спинами бесчисленных визитёрш, бездыханным, если бы не мой гость. Ка-ак ткнул свой пудовый кулак мне между ключиц, так в глазах сперва померкло, а потом к жизни вернуло.
Первое, что я спросил, обретя дыхание:
- А Нелька? Нельку-то куда?
Нелька – нынешняя пассия нашего шефа, про***** страшенная, вот с таким ртом и славой первой давалки Риги и окрестностей, секретарша его по совместительству. Красивая - как весна! А как она одевалась, просто сказка! Белый свитерок тончайшей шерсти из Голландии, белая юбочка из Швеции, белые сапожки из Италии, белые ажурные чулочки с рисунком, каких никто не видал, из Парижа, а сверху – белая дублёнка из Германии. Трусики, думаю, тоже белые-белые. Просто Снегурочка! Замели её деды морозы в погонах аж в общественной уборной, рядом с кафе «Луна». Фарцевала импортными колготками среди грязных унитазов.
- В декрет Нельку, рожать! А Илонка заменит, делов-то куча!
- Заме-енит?!
Перед глазами у меня как будто поплыло. Правда, видение оказалось совершенно не таким, какое бывает от большого кайфа; муть вдруг проредилась, рассеялась и перед глазами выткались, замаячили зазывно Илонкины груди с наливающимися сосками, такими тугими, такими живыми, что, казалось, они сами выскакивали из моих губ, ноги её со слегка худыми лодыжками, которые не портили общег впечатления и с которых, зазывно обнажая белизну кожи, в свете раннего утра сползали по-змеиному под длинными пальцами чёрные шёлковые чулки. Я встряхнулся, выйдя из оцепенения, хотя кто б знал, чего мне стоило вернуться даже не физически, а мысленно на грешную нашу дачку, в милкину коморку, где при свете старенькой, стибренной в конторе лампы, плавились мы на жаре с шефом, не открывая ставни, боясь напустить всю эту жалящую помоечную сволочь; шеф, безмятежно сцеживая остатки кайфа в свою посуду, бубнил себе что-то под нос.
Про то, что с бабами он любит при свете, поскольку их кривляния в минуты оргазма возбуждали это животное больше всего на свете.
И еще, что в зад любит!
- О, туда - настоящий секс! – цокает кабан языком. - Первостатейный! Кто не пробовал, тот не жил.
Нет, я всё-таки двину ему меж ушей, поросших рыжими кустами! Озираюсь по сторонам в поисках чего-нибудь потяжелее, а этот, бубнит и бубнит, не заботясь, слушают его, не слушают, про то, как всю жизнь мечтал трахнуть еврейку, поскольку, говорят, у них от женских прелестей какой-то особенный запах идёт, или, на худой конец, негритянку, но как-то всё больше русские бабы попадаются на дороге.
- Ну, ничего, у меня кореш в Анголе, в посольстве, зовёт туда шОфером, - объяснил он, - он там завгаром: они ж там, говорит, в повязочках ходят! За стеклянные бусы самая красивая раком даст!
- Ты со временами Кука не путаешь насчет бус? – говорю ему.
- Чё ку-ку? Ни хрена ни «ку-ку»! Какой путаешь? Кореш рассказывал, ****ь, говорит, буду, если не так! Бусы и водка!
- А её величество Королева? – перевел я разговор.
- А чё Королева? – он презрительно дернул плечом. – Какое она величество, держи меня! Обыкновенная баба. Между нами, девочками, хоть и слаба на передок, но по секрету скажу – Милка ещё не самый кайф!
- Это ж почему?
- Да по кочану! Я её деру, а она глаза открывает и говорит, как ни в чём ни бывало: «Стасик, а ты «Солярис» видел? Ты на него похож».
- На кого на него? На Солярис?
- А хер его знает, кто-то там играет, артист на «с». Ну, как его, а?
- Какая разница? Радуйся, что похож.
- Твою мать, забыл!
- Ну не суть. Похож и похож…
- И он туда же! – сжимает Стасик кулаки. - Для меня, Кандидов, закон жизни: когда я бабу деру, она должна думать про то, что это я в ней, а не дядя Вася и не Фантомас! Чтоб потом туда заглядывала полгода, не остался ли там мой конец! И рыдала от счастья, что я с ней был! А не про мудака какого-то думала, как там его, Сал, Сил, Соль… Ну как его, к хренам? А, вспомнил - Солженицын!
8.
За что люблю рабочий класс – с 1917 года никому не дают скучать! Вот и со Стасиком не скучно! Теперь у нас тема кино.
- Может, Солоницын? Раз «Солярис»? Давай-ка, глянем на вас повнимательнее! Ну-ка поворотись-ка, сынку, какой ты стал смешной! – я разворачиваю Стасика в анфас и в профиль. – Нет, Стас, а вы с ним точно похожи, две капли водки! С Солоницыным!
- Да пошёл ты!
- Радуйся, что Солоницын, а не Солженицын, - делаю попытку его успокоить. – Если спутают - тебе ж конец! По башке настучат, как пить дать. Как диссиденту, в твоём же подъезде. Полезут потом извиняться, а у тебя уже печенка отбита и не выпить ни грамма. Нет, с Солоницыным тебе крупно повезло, хороший актёр.
- Э-э, мастер, не надо, вот без этого, плиз! – говорит он с угрозой в голосе. - Простых людей не стоит обижать. На простых людях земля стоит. Солженицын твой, потом этот, как его, солярис-хералис, одна, к хренам, шайка-лейка жидовская! В гробу я их видел! Культурные, а - бегут! И все эти штоштаковичи да растроповичи, мы их всех в лицо знаем и гад этот главный - Солженицын, который там гадосчти катает против Советской власти, я всех осуждаю! Не читал эту гадость, не буду, но осуждаю. Потому что: падаль! Грязь! Позор страны! Мы их кормили, учили, а они? Насрали любимой родине в карман! У нас в таксопарке все только шёпотом: шу, шу, шу, Солженицын, Солженицын – боятся, к хренам, имя произнести.
- Ну, а ты?
- А мне чего бояться? – он пожимает плечами. - Я ничего в своей стране вообще не боюсь! Я тут дома! Мой адрес – Советский Союз! Всё вокруг колхозное, всё вокруг – моё! Потому что я – рабочий класс, я – становой хребет, к хренам, общества, базис для баламутов-интеллигентов, я вкалываю честно от и до, я и живу честно, как Христос! Я как стеклышко прозрачен! Как хрусталь!
- Христос? – нет, это он сильно загнул! - Не боишься, атеист, Христа поминать? Честный он! А что баба на стороне?
- Так то - баба! А баба не политика, ни фига, мастер, не надо, я знаю. Это – аморалка. А тут против природы не попрёшь, если хер стоит до подбородка! Мне, между прочим, при моей массе одной мало, медицинский факт! Я много спермы выделяю. Могу в банк сдавать. Но у нас такое дело не приветствуют, поэтому я иду к бабам. Прикажет если родина: ша, Стас, с бабами, завязывай, только Дунька Кулакова, только сам, я отвечу: есть, родина родная! А так, я честно признаюсь: мне для психической устойчивости много баб надо, две – это минимум. Я в мусульмане запишусь, как Кассиус Клей, у них там у каждого гаремы в сто квадратных метров, - хорошо!
- Ёпэрэсэтэ, - говрю я, - как у Высоцкого прямо:
Пять бы жен мне – наверное,
Разобрался бы с вами я!
Но дела мои скверные,
Потому – полигамия.
- Во-во, - говорит это животное, - прям беда с этой гамией. Всех баб хочется, а кто ж разрешит, чтоб всех?
- Но ты же русский, Стас, куда тебе многоженство?
- А ты – китайский! С жидовкой кто спал? Докатился! Не я, извини, конечно, - говорит, правда, с опаской, учтя, видимо, опыт прошлого. - Теперь ты не отмоешься, не замолишь!
Приехали, приплыли, прискакали! Сидит – дово-ольный: срезал он меня. Прямо по-Шукшину!
- Ты антисемит, Стас? – спрашиваю его прямо в лобешник.
- Анти чё? – не понял он.
- Анти ничё. Антимоль. Проехали, быльем поросло.
Хоть без рукоприкладства обошлось и то ладно.
Налил себе коньяку, хлопнул и говорит.
- Не, не жизненно.
- В смысле?
- Да херня все! Твой роман. Какую такую страшную штуку ты мог написать, чтобы стали прослушивать и уж тем более, засылать агента-жидовку? Да ещё такую первостатейную красавицу? Много чести!
- Я тут при чём? Это же литературные образы!
- Образы! – перекривил он меня. – А то я не знаю, кто эти образы. Я их каждый день у синагоги вижу, образы! Образины!
А потом придвинулся ко мне поближе, лапой тяжелой прижал нажал на моё плечо и говорит с непонятной теплотой:
- Слышь, Сань! Парень ты хороший, перспективный для страны и нашего общества. Жалко мне тебя, поэтому и скажу. Не пиши ты этот роман, ну его в задницу! А ещё лучше, это мой тебе братский совет, бери-ка ты ноги в руки и беги ты от этой жидовки - далеко и быстро! Хоть до канадской границы. Вот, бля буду, чую лажу с этой девкой! Дьявол она в юбке, что-то в ней не настоящее, какой-то, на хрен, опасностью от неё тянет. Нет, не будет тебе с ней счастья, с еврейкой. Точно тебе говорю, я жопой чую. Точно, эта баба - агент КГБ!
- Дурак ты, Стасик, это ж роман!
- Роман – не роман, не будь болван! Поверь моему опыту!
Обменялись литературными впечатлениями, короче говоря.
Глава третья
СИМБИРЦЕВ ГОТОВИТ «МЕДОВУЮ ЛОВУШКУ»
За месяц до событий на даче в Юрмале. Рига, август 1978 года
1.
15 октября 1917 года на стрельбище военного полигона крепости Венсенн приводили в исполнение расстрельный приговор Гертруде Маргарет Зелле, шпионки германского генштаба, кодовый номер Н 21. Она попросила не завязывать ей глаза, а когда солдаты вскинули винтовки, распахнула пальто, представ во всей своей обнаженной прелести. По легенде, приговор привел в исполнение офицер, так как подчиненные отказались стрелять. Незадолго до этого она обольстила надзирателя своей камеры, который, потеряв голову в её объятиях, был готов её спасти, но не успел.
Ещё по одной легенде над местом расстрела кружил самолет, за штурвалом которого был её любовник-лётчик, немец по национальности. Он попытался сесть, но его самолет зацепился за ветки деревьев и разбился. Пятая или шестая легенда утверждает, что офицер, командовавший расстрелом, тоже был её любовником, которого она соблазнила на допросе, встретив его абсолютно голой. Якобы подменил боевые патроны на холостые. Ещё один любовник Ксавьер Руссо, богатый биржевый делец, дал денег, чтобы солдаты не закапывали гроб, а только закидали землёй. В стенках были отверстия, чтобы она могла дышать. Предполагалось, что так её вывезут в Испанию. Эту роль брал на себя русский капитан Вадим Маслов, которого она любила больше всего на свете. Немецкий офицер Альфред Киперт, с котором она тоже была в любовной связи, должен был обеспечить её новыми документами, а преданные ее воздыхатели Жюль Камбон и Мэтр Клюнэ снабдить деньгами. Отказался от этой женщины лишь генерал Месими, который содержал её до войны; он прислал в суд телеграмму: не знаю и знать не желаю эту мерзкую шпионку.
На самом деле не было ни холостых патронов, ни лётчика, ни гроба с отверстиями. И русский капитан Маслов не гнал коня, чтобы спасти свою возлюбленную. Все было прозаично, буднично и грустно. Быстро объявили приговор и быстро привели его в исполнение. Доктор констатировал смерть и спросил, приедет ли кто за телом? Офицер пожал плечами, ему было всё равно. За телом никто не приехал, поэтому его увезли в анатомический институт. Прозектор, назовем его Жан Радвани, готовясь к вскрытию, залюбовался стройным телом. Вздохнув, сказал помощнику:
- На эту женщину я смотрел только издалека. Она брала за ночь любви сто тысяч франков.
Помощник не поверил:
- А почему не миллион! Она кто, королева?
- Она танцовщица.
- Всего-то? – помощник не по-доброму таращился на женщину, пытаясь сопоставить услышанную сумму и хладный труп. – И что у неё такого на огромные деньги?
- Это Мата Хари, - ответил прозектор просто.
- Как Мата Хари?
- Да-да, - сказал прозектор, таинственно улыбаясь.
- Вот она и есть продажная шпионка? Та, которая выдавала бошам наши военные секреты? Дрянь, по вине которой погибли тысячи французов! Купалась в ванной из молока в апартаментах, подаренных богатым бездельником, а Париж пух от голода! Эта стерва думала о гладкости кожи, когда французские матери, сходили с ума от голода и ели своих детей, а их мужья гнили под Марной и Верденом! Нет, профессор, извините, я – патриот Франции, а только потом мужчина. Будь моя воля, я скормил бы этот мерзкий труп свиньям!
- Она - красавица, - повторил прозектор, глядя на женщину. – Она просто красавица. Как же я мечтал увидеть её на сцене «Трокадеро». А этот шрам на её груди - это капитан Маклеод. Полоснул кинжалом, узнав, что ему изменила. Вот почему она никогда не танцевала полностью обнажённой.
- Какая гадость! – сказал помощник прозектора и сплюнул.
Симбирцев вспомнил о легендарной секс-шпионке, когда ехал на встречу с секретным агентом КГБ. Несколько лет назад она выступила как Мата Хари, сыграв главную роль в операции «Медовая ловушка» по вербовке французского инженера Филиппа Лабура. Ведущий специалист в разработке систем наведения ракет средней дальности, он приехал в Ригу на какой-то научный симпозиум.
Слежку за ним установили, едва он сошёл с трапа самолёта. В КГБ знали, что Лабур – не равнодушен к слабому полу и было принято решение использовать агента-женщину.
2.
Спецоперацию по вербовке француза возглавил Симбирцев, тогда еще майор отдела по работе с иностранцами. Всё шло как по маслу. В отеле у француза возникла проблема: номер гостиницы, забронированный «Интуристом», оказался вдруг занят бизнесменом из Канады. Перед Лабуром извинились и предложили другой, гораздо лучший номер. В порядке моральной компенсации с него даже не потребовали доплаты. Вечером, спустившись в ресторан, инженер встретил интересную женщину. Она пила кофе в ожидании подруги. Они познакомились. Женщина назвалась Анной, она была русская и знала английский язык. Лабур предложил продолжить знакомство в ночном ресторане гостиницы «Латвия». Женщина отказывалась, ссылалась на семейные обстоятельства, но француз настаивал, умолял и добился своего. Ужин закончился в его номере на 13-м этаже. Лабур, наслышанный о методах работы КГБ, выключил свет, а потом долго и тщательно зашторивал окна. Чтобы исключить возможность тайной фотосъемки, объяснил он своей новой подружке. Он слышал, как в Москве пытались шантажировать президента Индонезии Ахмеда Сукарно. Сотрудницы КГБ, представившись стюардессами «Аэрофлота», зацепили его прямо на борту Джакарта-Москва. В столице Сукарно пригласил девушек в номер «люкс», где устроил настоящую оргию. КГБ снимал ее сразу двумя камерами на лучшую американскую цветную пленку.
Симбирцев был в курсе, чем закончилась история с Сукарно. Когда тому продемонстрировали снятое, он кинулся благодарить сотрудников КГБ за прекрасный фильм, обещая показать его в своей стране.
«Анна» хохотала над страхами француза: ты же не президент Сукарно! Утром она ушла, а Лабура вызвали в администрацию гостиницы. Там его ждал Симбирцев, который предъявил женатому французу весьма качественную съемку его любовных утех с русской девушкой «Анной». Лабур не знал, что сверхчувствительной фотокамере, установленной за зеркалом, хватало даже слабого сумеречного света вентиляционной решетки.
Но это были цветочки, пришло и время ягодок. Симбирцев проинформировал его, кем была женщина, с которой он провел ночь, - женой высокопоставленного военного Генштаба. И высказал предположение, что через знакомство с ней он пытается получить секретные сведения. Лопуха-ракетчика обвинили в попытке шпионажа, за что ему светила в СССР тюрьма. После допросов инженер передал все секретные сведения, которыми располагал, и согласился стать агентом КГБ. Улетая в Париж, слезно умолял прислать к нему «Анну».
Надо ли объяснять, кем была та девушка? Спецагентом, о которой в КГБ говорили: эта ****ь и мертвого в себя влюбит! Симбирцев ехал к ней не по своей воле, а после непростой беседы с генералом Майским. Вчера позвонил в Москву, чтобы сообщить, что обнаружен предположительный автор антисоветской поэмы «О конвергенции».
- Ну и кто он? – генерал был очень доволен сообщением и этого не скрывал. – Не латыш?
- На подозрении двое. Один русский, Кандидов. Мелочь пузатая, лопушок. Ферт какой-то, шелкопер, бумагомарака, - перед Симбирцевым лежало личное дело журналиста.
- Кандидов? Что-то было в кино? Плохо, что не латыш! «Эй, вратарь, готовься к бою»?
- Так точно!
- Ишь, засранец! Не псевдоним?
- Никак нет, товарищ генерал!
- Ну, ну, дальше? Второй?
- Второй поинтересней. Еврей с очень большими связями. Знаком со многими диссидентами Москвы и Ленинграда. Фамилия Петр Байль. Зав отделом информации газеты «Красный факел». Пока нет доказательств его авторства, но я думаю, что будут. Очень мутный субъект с большими претнзиями на лидерство и первенство. Умеет хорошо говорить, убедителен, обладает большим словарным запасом, пишет хлёстко, в газете поднимает самые каверзные темы и всегда остро критикует власть. Что не материал, то разбор полётов, скандал. Он, на мой взгляд, наиболее вероятный автор.
Генерал задал вопрос: а что Кандидов? Симбирцев, не придав значения этому интересу, как-то быстро и скомкано сообщил, что, изучив личное дело Кандидова, он понял, что ловить особо нечего и думал доложить об этом генералу. И что вполне можно ограничиться с этим молокосом профилактической беседой.
- Вызовем в контору, пугнём чуток. И – в архив.
3.
- Не понял, - сказал генерал голосом, в котором Симбирцев услышал стальные нотки. Это, по его опыту, не предвещало ничего хорошего. И вдруг, непонятно, по какой причине, генерал стал заводиться. – Это в какой еще, к хренам, архив? Какая беседа? Ты что, Армия спасения на водах, богадельня, какая, к чертям, беседа?.. С кем?.. Ты куда спешишь? На пляж - жопу греть? Пиво дуть в Булдури на госдаче? Ты что, умнее всех?.. Ты считаешь, что мы тут в Москве сплошь мудаки, зря деньги получаем! Из говна слоников лепим? Ты что? Архив? Да я тебя самого сдам в архив! Я что, должен пойти к Ю.В. и сказать: товарищ Председатель, всё фигня, подполковник Симбирцев всё выяснил, сходил к парню на дом, с папом-мамом поговорил, выяснил: детские игры, сопливый пацан балуется! Переходный возраст! То на фотку подрочит, то поэмку попишет. А так – хороший пацан, отличник боевой и политической подготовки!..
Генерал так глубоко вдохнул, во всю силу легких, готовясь что-то сказать ещё, что Симбирцев с большой опаской, зная характер генерала, понял: сказанное ранее – только артподготовка. Война начнётся, как только он наберёт побольше воздуха. Как воздушный шар Монгольфье. Так оно и вышло.
- Отли-и-ичник значит? А если новый экземпляр поэмы этого сраного отличника найдут во Владике? В Мурманске? В Ленинграде? Или ещё где? Сообщат Ю.В.! А если она давно по всей стране и все читают и над нами смеются?
Генерал так орал, что Симбирцев чуть не оглох. Он поморщился – перегибают палку в Москве, ой, перегибают.
- Симбирцев, это – враг, хитрый враг! Изворотливый и страшный! Прикинулся овечкой, засрал тебе мозги, а ты, мать твою, уши развесил – «пацан», «мальчик»! С этих маленьких мальчиков начинаются большие проблемы. Я чувствую, что он, а не еврей! Эти мальчики пишут херню, а читают дураки-взрослые и делают свои выводы. А выводы – против нас! Против системы! Ты понял? Нет, ты понял или я тоже делаю выводы?
- Так точно, понял.
Симбирцев навострил уши – или вожжа попала под генералов хвост, или что-то иное?
- Значит, так. Что обнаружил гада – молодец, зачёт! Что недооценил опасность – незачёт, первое китайское предупреждение. Второго не будет. Есть у меня сладкое местечко в Магадане старшим опером. До пенсии, без права переписки. Тебя ждёт. Нет, Симбирцев, от тебя не ожидал. Не дурак ведь, напрягай извилины, что и зачем. Через пару лет в Москве Олимпиада, нам грозят бойкотом. Етит твою мать, со всех сторон говно летит. Подняла головы разная нечисть. Подрабинеки, Амальрики, всякие абрамы терцы, синявские и прочие подпевалы. Разваливают СССР, жопой чую, дай им волю! Против партии, против всего святого, что у нас есть! Взрыв в метро, Шевченко сбежал, Сахаров воду мутит, апелляции к Западу, «Хроника текущих событий». И никого не посадишь, сразу вопли: Хельсинки, права, твою мать, человека, 37-й год, гэбуха и прочая херня, еврейский вопрос! Не надо нам никаких вопросов! Пусть будет русский, пусть будет вратарь или кто он там, но - русский! Чтоб весь мир видел, что никто их евреев не трогает! Вербуй его. Бабу ему подсунь, понял?
- Какую бабу? – растерялся Симбирцев от такого напора. Он так всё здорово высчитал с Петром Байлем, такой вскрыл нарыв в газете ЦК комсомола, а тут на овцу, на безусого мальчишку-хулигана стрелки переводят и не желают его выслушать!
- Как какую! Которой стены рушат, какую! Круглую, чугунную, по башке чтоб! Ты чё там, одичал? Бабу живую! С руками, глазами и с жопой! И чтоб его в бараний рог! До розовых соплей!
У него этих баб, подумал, Симбирцев о Кандидове. До Москвы не переставишь. Нет, что-то тут не то. Уж больно рьяно взялся за Кандидова генерал. И то ему не так, и это…
- Симбирцев, алло, ты слышишь? Или уже на пляже?
- Так точно, слышу!
- Злишь меня, Симбирцев, злишь! Вы там в Риге вообще нюх потеряли! Тебе говорят – делай, значит, делай! Запомни: мне сверху видно всё, ты так и знай! Забыл, что у меня там свой агент? «Мадонна»? Я тебе кое-что перешлю, есть, есть, что тебе продемонстрировать, нос твой гордый утереть, чтобы не задирал!
Какой нос? Какой гордый? Симбирцев ничего не понимал. Видимо, на генерала так давили сверху, что тому уже и старая дружба – по боку. Спасти даже не честь мундира, а мундир. Чтобы так с Симбирцевым разговаривал, такого не было никогда. И эта, чёрт её дери, «Мадонна». Ещё один КПК (Комитет партийного контроля), надзирающая организация.
Симбирцев был удручен, но быстро справился с собой. Агент не должен видеть шефа в разобранных чувствах.
4.
Агент, на встречу с которым ехал Симбирцев, оказалась уникальным приобретением КГБ. На её счету были десятки распутанных дел, вербовка через постель иностранцев, её использовали в войне разведок и в разборках бандитов с милицией. По заданию переехала в Москву, стала содержанкой Резо Гантелидзе по кличке Гантеля, большого говнюка, который наследил и в деле Елисеевского гастронома, и в деле с бриллиантами, в котором оказалась замешана и дочка Л.И. Брежнева, о чем высокое начальство тут же посоветовало Симбирцеву забыть навсегда. Забыть, так забыть, он солдат и приказ вышестоящих для него свят.
От неё поступил сигнал, что Гантеля готовит план захвата самолета рейса Адлер-Москва, чтобы угнать его в Турцию под видом побега диссидентов, которым советский режим уготовил сибирские рудники. Симбирцев встречался с ней на секретной квартире КГБ напротив Хаммеровского центра; она опоздала на два часа. Оказалось, Гантеле приспичило, и все два часа он буквально насиловал её, не проронив при этом ни слова. Только сопел, скотина, обливаясь горячим потом. Кинул ей пачку в пять тысяч рублей, буркнув: «Тебе на шпильки!» и только тогда отпустил. Так с ним бывало перед каким-то опасным делом. По её сведениям, в самолётном багаже люди Гантели вывезут за рубеж картины старых мастеров, золото и большие суммы денег и все будут вооружены до зубов.
Симбирцев слышал, что Гантеля был человеком расчётливым, хитрым, но и гнусным садистом. Заходил с дружками в ресторан и тут же держал пари на большие деньги, что директор отрежет себе палец по его просьбе. Естественно, никто не верил. Вызывали директора. «Покажи указательный палец. – говорил Гантеля. Тот показывал. Гантеля спрашивал. – За сколько продашь?». Люди таращились обалдело: «Вы пьяны, товарищ? Я милицию позову!». «Зови, зови, - говорил Гантеля, - там все мои карифаны. Так сколько стоит твой палец? Даю пять тысяч. Нет, если деньги не нужны, я снимаю свое предложение. Куплю новую машину». И тут начиналось: «Десять!». «Пять пятьсот!». «Девять девятьсот!». «Пять шестьсот!». Шёл бешенный торг, и Гантелю это страшно заводило. Почти как секс с его русской подружкой.
Останавливались на большой сумме.
- Отдай свинье! - говорил Гантеля брезгливо, когда директор приносил свой палец на блюде. Пересчитывая выигрыш, Гантеля морщился. – Ненавижу торгашей. Мать родную продадут. Интересно, а за сколько себе хер отхватят?
Благодаря агенту группа Гантелидзе была нейтрализована, угон не состоялся, все изъятые ценности были сданы в казну и музеи. После ареста Гантели, агент, получив новые документы и новую легенду, вернулась в Ригу. Гантелю приговорили к расстрелу, и приговор привели в исполнение. Но из воровских кругов пришла информация, что перед уходом на тот свет попросил «позаботиться» о его подружке. А это означало только одно: агента приговорили.
5.
- Симбирцев, всего сказать не могу, - гудел и гудел генерал. А с ним и в голове Симбирцева начало гудеть тоже. – Это ж телефон, хоть и ВЧ! Ставлю задачу. Нужен реальный успех, громкое дело. Нет если, создай! Было дело елисеевского магазина, было по валюте, хлопковое, икорное, меховое, дело врачей. Пусть будет новое, но чтоб прозвучало - «Рижские шпроты», «Латвийский бальзам», «Юрмальское сало», хоть горшком назови, только в печь не суй.
- Не ставь.
- Чего это ты? Что не ставь? А… Да какая, на хер, разница! Ставь, ложи… Не решим задачу, нас с тобой и поставят и положат, понял? Я тебе канву рисую, а ты – думай, развивай, пробуй. Докажи, что не зря жрешь народный хлебушек! Чем несуразнее, тем быстрее поверят. Твой Кандидов – ярый антисоветчик! На ворованном мотоцикле удирает в Швецию и сбивает на смерть Раймонда Паулса. Обыскивают, а тут - ага, поэма! Обокрал твой Кандидов квартиру, да хоть Вии Артмане! Поймали, в форточке застрял! А в кармане, глядите, господа журналисты, пасквиль на советскую власть и родную родину!.. Кто там у них еще? Вайкуле? В ночном кабаке ногами дрыгала? Пусть и он подрыгает. С иностранцем-засранцем. Их там много ошивается в ночном ****ушнике, как там его, а, «Лидо»! Задержан в «Лидо» при передаче «Конвергенции» западной прессе… Улики, суд, раскаянье, статьи в газетах, большой поучительный сюжет в программе «Время» в 21 ноль-ноль! А нам с тобой – спасибо от Ю.В. А как иначе, преддверие Олимпиады! Пусть они там ****ят о правах человека, а мы им – такое вот дельце, нате. Ваше тлетворное влияние? Страну хотите развалить? Не дадим! Симбирцев, продай «конвергенцию» подороже, как можно дороже, по фантастической цене! Продашь – дырки в кителе и на погонах. Медаль, орден, знак «Почетный чекист». Не продашь – в голове. Жаль, не латыш! Ой, как жаль! Или латыш?
- Русский. Отец – военный моряк.
- Ну и хер с ним! Отец – военный моряк? А этот – сорняк! Заруби на носу: писака - не пацан, он - угроза безопасности твоей, твою мать, Родины! Ты все понял? Если не понял, встретишь старость в Магадане, я тебе обещаю!
И на прощание напомнил:
- Бабу, бабу ему! На бабах все горят. Пусть скрутит в бараний рог! Забудет, как его зовут! А ты, Симбирцев, слушай старших. Или я тебя – в бараний рог, понял?
- Так точно!
- Жизни нет в голосе, стали нет, вата одна! Ну?
- Так точно, товарищ генерал! – проорал трубку Симбирцев, подумав про себя: - Да чтоб ты треснул!
- Действуй!
И генерал бросил трубку.
6.
- Говорят, вы любого окрутите? – шутит Симбирцев, разливая по чашкам ароматный кофе. – И меня тоже?
Напротив, закинув ногу на ногу в чёрных чулках и короткой кожаной юбке, сидит женщина и покачивает носком туфелек-шпилек. На ней длинный белый плащ, затянутый на талии поясом. Сев в кресло, даже не расстегнула верхней пуговицы и не опустила высокий воротник. В длинных тонких пальцах вертит сигарету, которую вынула из пачки и ждет, когда Симбирцев предложит ей зажигалку.
- Извините, - говорит Симбирцев. – Простите мужлана.
Оба молчат. Симбирцев смотрит на женщину и не узнает её. Не потому, что шёлковый платок, завязанный по моде шестидесятых, спрятал её волосы, а глаза скрыли большие черные очки, судя по оригинальной форме, иностранные. Просто помнил её юной, смешной, наивной, испуганной, а теперь перед ним женщина, строгая, таинственная, отстраненная. И еще от неё исходит опасность, он почувствовал это, а, почувствовав, решил сказать хоть что-то, чтобы снять напряжение. И сказал, кажется, глупость. Это её работа и какой смысл что-то обсуждать?
Симбирцев вспомнил, как вербовал её. Она училась в политехническом институте, зачастила с подружкой в интерклуб рядом с Балалайкой Восса, как прозвали в народе вантовый мост через Даугаву, стала валютной проституткой, обслуживала иностранцев, а попалась на фарцовке и спекуляции. Её вызвали в деканат и оставили наедине с Симбирцевым, который показал ей фотографии, на которых она покупала сапоги у фарцовщика возле магазина «Торгмортранса», где отоваривали чеки и боны моряки дальнего плавания. Он пообещал ей серьезные неприятности вплоть до отчисления из института. Потом они встретились ещё раз, и Симбирцев спросил, зачем она ходит в интерклуб. «Я учу английский!» - сказала она с вызовом. Он тогда прозондировал почву, обрисовав перспективы: если она и дальше «учит английский» в объятиях пьяных иностранцев, то в один прекрасный день окажется за решеткой из-за валюты. Она вспыхнула: «Все так живут!». «И ваша мама торгует собой? - пожал плечами Симбирцев. – Не думаю».
В одну из встреч Симбирцев, в его традиционной иронической манере предложил ей послужить своим крепким телом на благо отечества, тем более, что она и так себя не жалеет на фронте сексуальных утех: «Раз уж бежите марафон, возьмите хоть флаг родины в руку!». Взамен пообещал забыть о спекуляции, а впоследствии помочь найти нормальную работу.
«В ваших занятиях великим и могучим английским языком ничего не изменится, - сказал в шутку. – Только заниматься будете с теми, на кого мы укажем! Какая вам разница?».
Она долго не соглашалась, даже сделала попытку покончить с собой, выпив пачку снотворного. Чудом осталась жива, и уже через неделю после больницы подписала бумагу о сотрудничестве. С того дня началась её уникальная карьера самого успешного секс-агента УКГБ Латвии.
7.
Надо сказать, что та девчонка была чем-то симпатична Симбирцеву. Он и сам не знал, чем. Просто симпатична и все тут. Сказать, что в этой девушке он видел свою дочь, о которой мечтал, было бы преувеличением. Она была проституткой, но с большими странностями. Например, мало пеклась о деньгах и могла пойти с клиентом бесплатно, ради удовольствия. Вот это «ради удовольствия», сказанное ею как-то раз, между прочим, без всякой задней мысли и сыграло главную роль в ее становлении как агента. Наблюдательный Симбирцев сразу выделил её из сонма дур, ошивавшихся в барах интерклуба и готовых удавиться за лишний доллар, чулки или банку духов, и взял над ней негласное шефство. Ей теперь не приходилось, как другим валютным проституткам, работавшим на КГБ, болтаться в холлах гостиниц в ожидании «съема». Симбирцев звонил ей с вечера и назначал на следующий день встречу. Он показывал ей фотографии будущего клиента, давал исчерпывающую информацию, касающуюся его личной жизни, увлечений, привычек и слабостей. Потом они обсуждали, как лучше организовать знакомство.
Симбирцева восхищали её выдержка и хладнокровие. Бывало так, что работники КГБ врывались среди ночи в номер отеля, где она обрабатывала очередного клиента, и уводили её босую, в одной ночнушке «снимать показания». И никогда ни слова в ответ, ни одной жалобы. Надо так надо. Вдруг заинтересовалась темой секс-шпионажа: правда, что в разведках мира готовят таких агентов?
- Нет таких вещей, которые умная и обольстительная женщина не в состоянии сотворить с мужчиной, - начал Симбирцев издалека. - Нет таких тайн, которые он, находясь в любовной эйфории, может утаить от нее. Эта истина известна столько, сколько существует цивилизация. У секс-шпионажа, насколько я знаю, богатая и разнообразная история, полная тайн и вымыслов. Например, Че Гевару погубила его любовница Лаура Мартинес, сдавшая его боливийским властям. А ведь кто только за ним не охотился, да все разведки мира! Фиделя едва не убила его пассия, завербованная ЦРУ. Наш разведчик Рихард Зорге «погорел» на женщине.
Разумеется, говорил он, богатые возможности женщин по части получения информации не могли не навести спецслужбы на мысль поставить на поток производство секс-агентов. Слухи о существовании в разных странах спецшкол по подготовке таких специалистов циркулируют столько, сколько существует разведка. В свое время в фашистской Германии появился знаменитый «салон Кити» - бордель, замаскированный под фешенебельный отель. Он был создан в конце 30-х годов и курировал заведение сам Вальтер Шелленберг, шеф разведки. Отель он нашпиговал подслушивающей аппаратурой с целью проверки лояльности высших чиновников и военных рейха. В объятиях женщин у многих развязывался язык. Кто-то позволил себе критику фюрера, за что потом обвинен в предательстве и казнен. Непристойные фото, сделанные специальной аппаратурой, разведка использовала для шантажа.
- В 42-м году бордель Шелленберга разрушила американская авиабомба, - рассказывал Симбирцев. - Но коллеги из Штази опыт нацистов используют и по сей день в разведцелях. Агентов подобного направления называют «Ромео».
Рассказывали, что в ГДР будущих агентов для «сексуальных ловушек» обучали основательно. Они получали обширную информацию о физиологических особенностях мужских и женских тел, сексуальных обычаях и самых популярных позах людей тех стран, где им предстояло действовать. Для того чтобы освоить специфику сексуального поведения, они просматривали множество литературы и порнофильмов из этих стран. Помимо этого, курсантов обучали технике владения телом и чувствами в сексуальной обстановке. А поскольку все обучаемые были тщательно подобраны из наиболее способных к длительным и высокоэмоциональным сексдействиям, то они успешно совершенствовали, шлифовали, так сказать, качества, которыми их щедро наградила природа. Обучение не ограничивалось теорией - курсанты систематически претворяли ее в практику. Именно для этих целей в школе были оборудованы специальные помещения, где будущие разведчики полностью освобождались от любых сексуальных ограничений и учились вести себя раскованно при половых контактах как наедине с партнершей, так и под наблюдением, а также — в групповом сексе. Этим, однако, курс не ограничивался. Курсанты обучались даже гомосексуальным контактам. Никто, впрочем, не собирался менять их сексуальную ориентацию, ломая психику. Однако поскольку за рубежом нелегалы вполне могли оказаться в числе участников какой-нибудь оргии, то должны были быть не только готовы к сексу с любыми партнерами, но и демонстрировать при этом высочайший класс.
8.
- А в КГБ есть такие школы? – спросила женщина.
Симбирцев пожал плечами:
- Если честно, не знаю. Болтают у нас всякое.
Да уж, болтают много чего. Что дочку миллионера Онасиса взял в оборот сотрудник КГБ. Что у Мерилин Монро был русский любовник, которого она обожала, и который даже тайно привез ее в Москву, показать Кремль. Тоже натасканный в сексе сотрудник КГБ и что именно он инструктировал эту красавицу, как «закадрить» Кеннеди. И отравил ее он, чтобы не проболталась. Странно, что не подсунули КГБ-Распутина английской королеве!
- Нет, а если серьёзно? Есть?
- О да, конечно есть! Там женщин спаривают с орангутангами, чтобы создать существо, которое не будет болеть, жрать только ростки бамбука. Ну и воевать, как робот. Никого не боясь.
- Правда?
- Ну да, школа в спецпитомнике Сухуми. Плюс экономия на мясе.
- Вы шутите!
Симбирцев искренне рассмеялся.
- Вот вы не поверили, а народ-то верит. Секс-школы КГБ! Да вы сами представьте – какие там могут быть занятия?
Да уж, представил и сам. Так, товарищи, сегодня у нас Кама-сутра, Фрайд, а потом – практика? Агент Перепелица, ногу партнерше за ухо! А вы, девушка, попку левее, левее. Глазки навыкат, язычок на плечо! Вот так, еще разочек! Побольше достоверности, забейтесь в конвульсиях! Бейтесь, бейтесь! Товарищи, ну вы что, как вареные сегодня? Ах, Маркса ночью штудировали? Ночью надо спать! Так, продолжим! Кусайтесь, царапайтесь, изображайте страсть! Нет, оргазм вы изобразили плохо, незачет. Так, пока отдыхаем. На второй паре – страшная групповуха с извращениями, не забудьте взять тапочки, ножи и вилки. Товарищ инструктор, а почему «два», я же учил! А тот: ничего не знаю, придете с родителями. И во всю стену - плакат про моральный кодекс строителя коммунизма! Как вам такое?
- Не знаю. Но мне идея нравится. Секс-курсанты.
- Вы серьезно?
- А почему нет? Я бы там работала инструктором каким-нибудь. Передавала, так сказать, опыт молодым.
- Нет, ну сами знаете, мы это дело, так сказать, держим под контролем. Этикетку «столичной» помните, водки?
- Где здание?
- О, это не просто здание, это гостиница «Москва», - Симбирцев решил щегольнуть эрудицией. - Есть легенда, что поместил её на бутылку сам товарищ Берия. Как рекламу отеля для всего мира. Чтобы ехали именитые иностранцы. А внутри были размещены разные технические средства – запись, съёмка. Кто туда попадал, тот там и пропадал!
Однажды спросила о Мата Хари, как та кончила? В богатстве и славе?
- Её расстреляли, - честно сказал Симбирцев.
- Вот вам и мужики, - сказала она зло. – Свиньи какие-то! Мы отдаём им себя, а они нас убивают!
9.
В середине 70-х она исчезла из поля зрения Симбирцева. Это случилось в год мятежа на большом противолодочном корабле «Сторожевой». Симбирцева привлекли к расследованию дела Валерия Саблина, капитана 3-го ранга, который и подбил команду на бунт. 7 ноября 1975 года корабль участвовал в морском параде на Даугаве. Сообщил о мятеже комсорг корабля, который смог незаметно перебраться на подводную лодку, которая стояла рядом со «Сторожевым». Всё началось с показа фильма «Броненосец «Потёмкин». После просмотра Саблин объявил «Большой сбор», изолировав перед этим командира. Арестовал его и посадил под замок. На нижней артиллерийской палубе собрал экипаж и призвал плыть в Ленинград к «Авроре», чтобы «делать новую коммунистическую революцию». Саблин надеялся на поддержку моряков Кронштадта и рабочих ленинградских заводов. У него были понятные народу, но очень вредные идеи: изменить систему выборов и отнять монополию у КПСС. Только так, говорил он, можно покончить с коррупцией в «верхах», поднять уровень жизни в СССР. Саблин служил на флоте уже 15 лет, был великолепным оратором, пользовался авторитетом. И за ним пошли. «Сторожевой» покинул Ригу в сопровождении пограничных катеров с заряженными пушками и пулемётами. Радиостанция корабля передавала в эфир: «Всем! Всем Всем!». На большом противолодочном корабле «Сторожевой» поднято знамя грядущей коммунистической революции!». И что-то ещё вроде: кто не с нами, тот против нас. Три ночи подряд горели окна в здании на углу улиц Ленина и Энгельса, в КГБ Латвии не спал никто; Симбирцев был в гуще событий, так как все решения «по мятежу» Военно-Морской флот и Главное разведывательное управление принимало вместе с его учреждением. А потом начались согласования с ВВС. О, бардак был неописуемый! Москва сообщает: есть информация, что Саблин бежит в Швецию. Откуда, кто сказал, какой дегенерат пустил слух? Приказ соответствующий: поднять с базы в Тукумсе самолеты 668-го бомбардировочного полка и атаковать БПК! В случае сопротивления – топить.
В воздух подняли целых восемнадцать «Як-28». На каждом по две 500-килограммовых бомбы. Но где искать мятежника не знал никто. В панике взяли курс на остров Готланд, где настигли дымящий трубами корабль и без промедления приступили к бомбардировке. Тот вышел в эфир: «SOS! Спасите наши души! Бандитское нападение на мирный сухогруз в территориальных водах СССР!». Лесовоз из Вентспилса попал под раздачу! Скандал потом замяли, Минобороны это стоило цистерны спирта-ректификата и пяти тонн масляной краски. Симбирцев ездил к морякам, просил за авиацию. Но сухогрузом дело не кончилось. Вторым попал под бомбежку пограничный катер, который преследовал беглеца. И его приняли за мятежника! Тот окрысился таким зенитно-пулемётным огнем, что авиация запросила подкрепление!
И только потом удалось обнаружить «Сторожевой», которой, как и обещал Саблин, шёл на Ленинград. Обозленные двумя конфузами лётчики в этот раз сработали на «отлично». Одна бомба взорвалась прямо на палубе, повреждено было рулевое устройство и БПК потерял ход. Высадившиеся десантники арестовали мятежный экипаж.
Следствие провели быстро, потому что факты были на лицо.
Наказали моряков не очень сурово, «восьмёрку» получил только матрос Шеин, который не захотел каяться. Все остальные вину признали. Офицеров разжаловали или уволили, матросов демобилизовали. Симбирцев собирал со всех подписку о неразглашении происшедшего на «Сторожевом». Москва требовала смертной казни для Саблина – за «измену Родине». Симбирцев, перлюстрируя письмо изменника к родным, нашёл его рисунок – Дон-Кихот дерется с ветряной мельницей. С припиской – «делать добро и никому не делать зла».
«Они, значит, Дон-Кихоты, а мы для них кто? Ясное дело, говно на палочке, - подумал Симбирцев с неприязнью. – Подрывают авторитет страны, а выставляют себя охрененными патриотами! Начнись новая война, всю страну сдадите и продадите.
Потом Симбирцева отправили в Челябинск, по делу известного диссидента Убожко, снова вернули в Ригу, а его подопечная, как узнал позже, все это время была задействована в нашумевшем деле банды Гантели. И проявила, как говорили, героизм.
10.
Встреча была назначена на секретной квартире КГБ в районе площади Латышских красных стрелков. Симбирцев отогнул занавеску: троица стояла напротив и вразнобой глядела на север, юг и запад. Памятник называли в народе «на троих», но даже мало кто из латышей знал, что судьба его висела когда-то на волоске. Его ваяли к 100-летию со дня рождения Ленина внутри деревянного сарая, который служил защитой от дождя и пронизывающего ветра с Даугавы. В один прекрасный день сарай загорелся. Тирлим-бом, тирли-бом, загорелся кошкин дом! Все как в детской считалке. Прибыли бравые пожарные, навалились дружно. Да так обильно полили раскалённый гранит, что тот треснул, а у каменных стрелков отвалились головы. Вызвали, ясное дело, КГБ. Естественно, Симбирцеву всё было ясно-понятно, и что диверсия, и что, скорее всего, дело рук латышских националистов, но что делать с памятником? Скоро ж юбилей Ильича! И решили сделать стрелкам обрезание, на целый метр. Головы ваяли из плеч, а размер их сапог уменьшили втрое. Дело легло в архив, поджигателей не нашли.
- Ну что, - предложил Симбирцев агенту, - по чашечке? Тут и пирожные есть, если нет противопоказаний? С кофе?
- Противопоказаний нет. Просто не хочу. Только кофе.
Ему нравился её спокойный, выдержанный тон, несуетность движений. Чувствовалось, что она стала серьезным, опытным агентом. Молодая женщина вызывала у Симбирцева уважение ещё и к себе самому – он же её такую отыскал, перспективную!
- «Клиент? Ксива? Гонорар?».
- Не поняла?
- Шутка, извините. Помните, «Бриллиантовая рука»? Где Папанов и Светличная. «Шеф, все пропало»!
- А, вы про это, - сказала без интереса. - Я не люблю кино.
- Не верю! – ответил Симбирцев фразой Станиславского. – Во-первых, все молодые женщины любят кино, этот волшебный мир грез. А во-вторых, Владимир Ильич учил: кино является важнейшим из искусств.
- Плевать. Там все неправда. Всё фальшь. Как ходят, говорят, целуются. А грезы оставьте девочкам.
Симбирцев не стал спорить. Вздохнув, вынул из папки фотографию улыбающегося юноши.
- «Клиент», так сказать.
- Я его знаю, - сказала женщина, мельком взглянув на фотографию.
- Что, близко? – Симбирцева новость огорошила.
- Да нет, шляпочно. Он журналист. Ему где-то 23-24 года. Газета «Красный факел», если мне не изменяет память.
- Вот это да! – восхитился Симбирцев. – Память вам не изменяет, 23.
Женщина пожала плечами:
- Рига – маленький город. Тут все всех знают.
- А вы его откуда?
- Что он натворил? – ответила женщина вопросом на вопрос.
- В смысле?
- Фарцовка? Солженицын? Инакомыслие? Вряд ли уголовка.
- Нет, не уголовка, упаси Бог, интеллигентные все люди! И не фарцовка. Инакомыслие? Скорее да, чем нет. Написал парень поэму. Можете её прочитать, я сделал копию, только не уносите. Черт её знает, о конце света, бред сплошной. Но Москва как-то странно возбудилась, требует принять меры и всё такое. Вплоть до гильотины. Мне кажется, выйди поэма в Москве, никто б внимания не обратил, не заметил. Какие-то свои игры - Рига, Латвия, националисты, хотя какое отношение к этому имеет этот малый? Не знаю, но Москву он здорово напугал. Ставят передо мной тысячу задач сразу: окрестить в нашу веру, сделать информатором, получить подпись: «добровольно обязуюсь», признать измену Родине и расколоться, что готовил покушение на Сталина.
- На какого ещё Сталина? – удивилась женщина.
- Да это я так, извините. Поток сознания. Короче, такая вот задача.
- Понятно, - сказала женщина и спросила сухо. – Моя легенда?
Любит конкретику и это хорошо! – думал Симбирцев, глядя на неё. Чёрные очки скрыли её глаза, но ему показалось, что он видит их, таким пронзительным был её взгляд. Он даже хотел попросить снять очки, очень было любопытно увидеть, какой она стала, но себя пересилил, вспомнив, что такого рода чувства не принято демонстрировать во взаимоотношениях с агентами.
Раз хочет в очках, значит ей так лучше.
11.
- Будете работать в газете. В какой и кем вас устроят, решим по ходу пьесы. Будем, так сказать, посмотреть. Но за вас похлопочут наши люди.
Подумал и спросил.
- Вы не ответили на мой вопрос. Что-то про этого парня вы знаете?
Она пожала плечами.
- Только то, что журналист. С ним была моя подружка. Говорит, что порядочная свинья. Легко сходится, легко бросает. Обещал жениться и продинамил.
- Вот оно что. А вот если попрошу вас сделать, так сказать, прогноз ситуации? Предположить его реакцию? Быстро ли заглотнёт крючок? В общих чертах? Что и как?
«Ещё спроси, куда?» - подумал, рассердясь не ясно, на что. Хотя, какой не ясно, всё тут ясно. Была когда-то девчонка, а теперь он, взрослый мужик в чине подполковника крутится перед ней, скачет на цырлах, как перед английской королевой – вам чай? кофе? сигаретку? Им помыкает и над ним наверняка потешается! Вздохнул, подумав философски: жизнь такая штука. Папа клана Кеннеди тоже вон начинал как торговец запрещённым виски, тюрьма по нему плакала. И что? Сын стал президентом. Убили, правда. Она, словно прочитав его мысли, ответила дерзко, его фразой:
- Будем посмотреть.
Симбирцев, проглотив издёвку, спросил:
- Нет, а всё-таки? Вот по вашему опыту.
- Как пойдёт. Будет упираться. Но только первое время. Я сделаю всё, чтобы стать незаменимой. Буду преданной и нежной, растворюсь в нём. Стану желанной и любимой. Вас волнует моя искусность в сексе? Об этом не думайте, это, поверьте, не так сложно. Дело техники, простая физиология и, честное слово, ничего интересного, у всех одно и то же. Надо быть интересной не только в сексе, понять, чем дышит и какие у него интересы в жизни.
Симбирцева смутил её ледяной тон наставницы. Ну да, тайны профессии!
- Что, потеряет голову? – спросил, иронично улыбаясь. Хотя это было неправильно - ставить под сомнения возможности агента.
- И голову тоже, – ответила, как отрезала.
- Нет, а всё-таки?
Было видно, что ей не хочется рассуждать на эту тему.
- Вам по пунктам? – спросила с вызовом. - Сначала секс. Доведу до поросячьего визга. Вылижу с головы до пяток, как сука щенка. Буду для него идеальной женщиной, дам испытать то, чего не испытывают миллионы мужчин. Это я обещаю. Превращу его в дикое, похотливое животное. В самца. У него останется одно желание - день и ночь делать со мной то, чему я его научу. Но в тот момент, когда он решит, что так будет всегда, я исчезну из его жизни. Он бросится искать меня, он захочет вернуть радость любви, не понимая, что это только физиология по заказу. Но ради того, чтобы быть со мной, он будет готов на всё – он захочет убить меня, убить себя, сбежать за границу, предать Родину. Сделает любое признание, подпишет любую бумагу, если пообещаете вернуть ему любимую игрушку!
- Игрушку – это вас?
- Считайте, что к слову. Вашему журналисту я не завидую. Его ждут трудные времена. Будет ломать, как наркомана, он потеряет сон, лишится работоспособности, уйдет в запой, и жизнь ему будет не мила. Страдания заставят его делать ошибки. И он сам придёт в ваши руки.
Симбирцев поёжился: как-то легко и просто она все разложила. Как лягушку препарировала на столе рядом с чашкой. И спросил то, что спрашивать не имел права:
- И я бы визжал?
Она посмотрела на него внимательно и усмехнулась. Подполковник смутился, поняв причину усмешки: опять дал маху! Он не должен был это спрашивать, а, спросив, вышел за рамки дозволенного. На что она и намекнула изящно своей усмешкой.
- И вы бы визжали. А еще бы хрюкали, - сказала без тени смущения, просто констатируя. - Бегали б за мной на карачках и лизали мне пятки. А я бы хлестала вас плетью по голой заднице.
Подполковник закашлялся, подавившись кофе.
- Вас стукнуть? – спросила она, не вставая. – По спине?
- Спас… кха-кха… плетью? Нет уж, не надо!
По голой заднице! Да она просто издевалась над ним! Мстила, что когда-то знал её глупой, наивной девчонкой? Его мужское самолюбие было задето, ему даже захотелось сказать ей что-нибудь обидное, мол, тоже мне, Екатерина Великая, еб твою мать, шлюха валютная, ты забыла, кто ты есть и кто тебя породил? По рукам ходила за рубль двадцать! Но, вовремя взяв себя в руки, вежливо улыбнулся и стал говорить серьёзно.
- Что нам надо? Никаких тайн, явок, адресов, связей с миром криминала или диссидентами. Их у него нет. Фамилия журналиста Кандидов. Он должен почувствовать: земля уходит из-под ног. Лишите его точки опоры, заставьте банально страдать и мучиться. Фильм «Юность Максима» помните?
- Да, помню, смотрела в детстве.
- Как там было? «Максим почувствовал себя между небом и землёй». Мне нужен такой Кандидов! Пусть болтается в невесомости! Пусть с ужасом обнаружит, что жизнь пошла наперекосяк, что вылетел из колеи. Это ваша задача. Подготовьте мне его. А потом приду я. Но я для него буду спасением от кошмара, который организуете ему вы. Отдушиной, той последней соломинкой, за которую он ухватится. А дальше дело техники.
Он увидит у меня небо в алмазах, думал подполковник! Не велика шишка! Москва требует стереть писаку в порошок? Симбирцев его сотрет! Москве нужен шум, шумное дело? Есть, будет шум! С агентом Симбирцев проговорил больше часа, выкурив целую пачку сигарет и выпив три чашки кофе. Женщина почти не курила и от кофе отказалась. Она мало говорила, больше слушала, но в этом её молчании Симбирцев почувствовал холод склепа. «Охотники за черепами» - почему-то вспомнилось Симбирцеву название книги Ганзелки и Зигмунда, двух путешественников из Чехословакии. Какая, на хер, «медовая ловушка»? Нет хуже пытки, чем пытка фальшивой любовью. По мне так сразу к стенке, подумал Симбирцев, пулю в лоб, чем в такое рабство, зависеть от чьей-то сраной матки. Тьфу, херня какая!
Но в свой кабинет в доме на углу Ленина и Энгельса он вернулся в хорошем настроении и с чувством исполненного долга – цель оправдывает любые средства, так его учили и он так действовал. И шут с ним, с Кандидовым, пусть мучается, наказан!
Глава четвёртая
СЕКС НА КОНВЕЙЕРЕ «ТИТАНИКА»
1.
Завод «ВЭФ» имени В.И. Ленина – флагман СССР в производстве транзисторных приемников. Располагается на огромной территории и его старинные кирпичные корпуса высятся вдоль немаленького отрезка улицы Ленина. Целых две троллейбусных остановки. На сборочных конвейерах предприятия работают свыше 20 000 человек. Есть свои столовые, клуб, спортивные залы, бассейн и даже радиостанция с позывными UQ2КLW, где желающие осваивают специальность радиотелефониста.
Сегодня на заводе «ВЭФ» день открытых дверей для журналистов. Выполняя решение Пленума ЦК КПСС, тут развернули соревнование за отличное качество выпускаемой продукции. Нас, разнокалиберной прессы, человек 50. В годы буржуазной Латвии радиоприёмники «VEF» получили два «Gran Prix» на двух выставках - в Брюсселе (1935 г.) и в Париже (1937 г.). В советское время количество призов перевалило за сотни. До 1940 года завод «ВЭФ» выпустил 33 самолета, несколько автомобилей, пылесосы, акустику и разную электрику. Даже освоил выпуск «шпионских» фотокамер «Minox», изобретенных Вальтером Цаппом. Тут было произведено всего 22 тысячи таких камер. А уже в середине 60-х, когда в соответствии с решениями партии и правительства началась модернизация завода с конвейера «ВЭФ» каждые тридцать секунд сходила одна радиола «Латвия», а транзисторных приёмников выпущено несколько миллионов штук!
Гид - толстяк из профкома завода «ВЭФ», шпарит, как по писанному, рекламируя свою продукцию:
- Самой популярной моделью нашего завода является «ВЭФ-202», выпуск которого начат еще в 1973 году. Обладает великолепной чувствительностью для аппарата этого класса, которая составляет у него 70 мкВ на КВ-поддиапазонах при приёме на встроенную телескопическую антенну. От своего предшественника «ВЭФ-201» эта модель схематично не отличается. Его экспортная модификация «VEF-206» (или «VEGA-206») с диапазоном от 2 МГц, обеспечивает прием 19, 16 и 13-метровых диапазонов, которые в СССР не используются в связи с определёнными трудностями при создании на этих частотах помех «вражеским голосам». В нашей стране эти диапазоны изымают простой операцией на барабане с планками диапазонов. Оригинально решен вопрос с блоком питания. Он имеет название БП9 и приобретается отдельно. У приёмника имеется гнездо для наушников или внешнего громкоговорителя, гнезда подключения магнитофона и внешней антенны. Приём на средневолновых и длинноволновых диапазонах осуществляется на внутреннюю магнитную антенну на ферритовом стержне. «VEF-206» - великолепный переносной радиоприёмник.
Взяв в руки новенький «вэф», демонстративно перенёс его с места на место, прижимая к груди, как величайшую драгоценность. Теперь все поверили – переносной! Во, дурак-то!
- На сегодняшний день наш «VEF-206» самый популярный в мире транзисторный приёмник!
Кто-то даже крякнул: ну да, а «Грюндик» - говно на палочке?
- «Грюндик»? Кто сказал «Грюндик»? – спросил толстяк с плохо скрытой угрозой в голосе. – Забудьте это название! Люди всех континентов слушают только «VEF-206»!
Тут все заулыбались: ну да, а едят только рижские шпроты и катаются на автобусах марки «РАФ»! Догнали и обогнали весь мир! Ни фига, толстяка так легко не собьёшь! Кто, говорит, не так давно переплыл на шлюпке Атлантику? Зря спросил, ушлые журналисты все знают: Колумб! Как это «нет»? И, как камни с горки: Магеллан? Васко-де-Гама? Пржевальский? Афанасий Никитин? Беренг? Миклухо-Маклай? Толстяк отбивался: я же говорю, недавно! Все, как один: тогда Алла Пугачёва! Оказалось, чета Папазовых! Так я узнал про этих милых болгар. Но они тут каким боком? Сейчас узнаете!
2.
По цехам завода «ВЭФ» мы ходим в белых халатах, похожие друг на друга, как транзисторы на конвейере, организованно и под присмотром бдительных людей. Видимо, боятся, что или приёмнички стырим, или свалимся в бассейн, одно из двух. Вдруг вижу – на меня направила свой мощный «ФЭД» девчонка в таком же белом халате и щёлкнула, ослепив вспышкой. Камеру опустила, улыбнувшись, и ослепила уже не вспышкой, а собой! Очаровательный экземпляр с копной рыжих волос, забранных и стянутых под гребешок рукой небрежной и вкусом художественным, хрупкая, с нежным овалом лица, пушком, еле заметным на щеках и тоненькой длинной шейкой.
Тоненькая шейка, нежный овал, небрежно взбитые волосы – это всё! Это - конец света! Пройти мимо, не заметив неземную эту красоту – значит, оскорбить природу невниманием! Это преступление! Разве не так? Продираюсь к ней через блокноты и толстые животы коллег: дорогу, еретики! Не вы потеряли кошелёк у проходной?
- Здравствуйте, - говорю, продравшись. – Вам, девушка, придётся засветить плёночку в фотоаппарате.
- Это ещё почему?
- А меня нельзя снимать, я засекречен! Спецагент безопасности завода «ВЭФ» Скрудж.
Она прыснула:
- Врать-то! Я тут всех знаю.
- Это как понять? Не первый раз, что ли?
- Я тут фотокором. И моя фамилия Бедина.
- А почему, - говорю, не Победина? С такой красотой и статью надо иметь фамилию соответствующую!
Только собрался задать вопрос в лоб: а что делает вечером фотокор Бедина, как толстяк-гид, у которого я вызывал непонятное чувство – раздражение, смешанное чуть ли не с ненавистью, вдруг, таращась в меня, стал громко орать про путешественников Папазовых, не давая мне голову поднять из окопа и переговорить с девушкой:
- О Папазовых мир узнал летом 1972 года. На шлюпке «Джу-III» они всего за 26 дней пересекли Чёрное море. Болгарские смельчаки пустились в путь, не имея, по существу, мореходных навыков, ориентируясь лишь по компасу и звёздам. Питались в пути преимущественно планктоном, который вылавливали в море. Они оказались абсолютно здоровыми, хотя и похудели в общей сложности на 18 килограммов. А потом они решили переплыть Атлантику, доказав, что человек, потерпев кораблекрушение, способен на многое. Их просто обескураживали цифры. Оказывается, за год около 200 тысяч человек терпят кораблекрушения. Спасается в шлюпках около 50 тысяч, но из них в первые три дня погибают до 90 процентов.
- Слушайте, - задаю я вопрос, обнимая Бедину за талию, - что это он про шлюпки, да крушения? Папазовы, тысячи терпящих бедствие? Он кто - жертва «Титаника»? А что вы делаете вечером? Или он бывший моряк?
- Да он просто дурак! Втрескался в меня по уши и это он для меня всё рассказывает. А обычно ля-ля-ля про приёмники. Недавно мне говорит: Бедина, пойдём-те в плавание? Вместе! Да хоть по Киш-озеру, как муж и жена Папазовы! Позна-аем, - перекривляет она толстого гида, - ярость стихии, а заодно друг друга. А на фига мне его ярость, если он толстый и потный всё время?
- А со мной пойдёшь?
- Куда? В плавание?
- Нет, - говорю, - за угол? Целоваться?
Прикрыла рот ладошкой, чтобы не рассмеяться. Уже хорошо!
- И на какой вопрос отвечать, любознательный агент Скрудж? По поводу вечера, про Папазовых или – целоваться? Что тебе важнее?
- Целоваться вечером, однозначно!
- Вечером я занята. Буду проявлять снимки, и готовить репортаж о сегодняшней экскурсии. 200 строк! И потом, что за поцелуй без любви?
Но, как оказалось, это сокровище лишь на словах была моралистка!
3.
Она стояла так близко, что её волосы щекотали мою щеку. Изящным жестом убрала за ушко прядь, и я увидел, что оно прямо-таки пылало – не от желания ли быть со мной? Я потянулся к нему губами, она пихнула меня больно:
- Ты спятил, все таращатся!
- А и пусть! Завидуют, и таращатся. Поехали ко мне!
Она сделала во-от такие глаза!
- Ты псих, куда?
- В номера! – во мне проснулся Киса Воробьянинов, бабник и транжира.
- Да я тебя даже не знаю!
- Кандидов, - представился, как положено, хоть и с опозданием.
- Ой, слышала фамилию! Кино «Вратарь», да? Там ещё песню пели: «Эй, вратарь, готовься к бою, часовым ты поставлен у ворот!». А я считала, что придуманная фамилия!
Ну вот, опять двадцать пять!
- Нет, это мой дедушка по матери. Он такой шалун! Мяч гоняет под окном – с утра до вечера, с утра до вечера. Я ему: дед, быстро за стол, всё готово, остывает! А он: ну, внучо-ок, ну дай еще пару голов забить! Без мяча за стол не садится! Все Кандидовы по линии Вольтера. Наш прапрадед Москву поджигал. Попал в плен к сестре Василисы Кожиной, была такая партизанка, влюбил её в себя и после поражения Наполеона остался в России. По-французски «кандид» значит «простодушный». Вольтер написал про него в шутку: «Объятья липкие, губки душные, ну и влип же ты, простодушный»!
Она держалась до последнего, но от «простодушного» расхохоталась, заставив толстяка заскрипеть зубами. А тот как раз живописал, как у Папазовых исчезла в море связь с внешним миром и спас их, конечно же, приёмник завода «ВЭФ»! Поймал Лас-Пальмас, который передавал музыку и рекламу, и Папазовы узнали всё про самые важные магазины город. С помощью ферритовой антенны «ВЭФ-206» смогли определить направление на Канарские острова, и это их спасло от гибели. На средних волнах определить направление можно лишь приблизительно, рассказывал неугомонный толстяк, но по радиомаякам, передающим сигналы на длинных волнах, можно поддерживать достаточно точный курс.
- И какой там «Грюндик», о чём вы говорите! «ВЭФ-206» заливало волнами, соль разъедала его корпус, солнце нагревало его нещадно, но наш приемник работал, как часы! Благодаря отважным путешественникам он попал в кадры хроники, в газеты и журналы, став желанным гостем на всех континентах!
А я, меж тем, спешу стать желанным гостем фотокора Бединой и ставлю вопрос ребром: давай умножим нашу радость и разделим пополам.
- Это как?
- А это так!
И взял её ладошку в свою руку. И она её не выдернула! Гид-толстяк смотрел-смотрел на меня с отвращением, а потом ка-ак заорет поверх голов:
- Товарищ! – кому это он, думаю, а он: – вам, вам, который башкой, мол, крутит! Что вы всё время разговариваете? Вы кто? Вы из какой газеты?
- Я-то? Кандидов, «Красный факел». А что?
- Я вижу, вам не интересен рассказ про нашу продукцию? Можете сдать свой пропуск. Вас проводят до проходной.
Вот же гад! Вы знаете, говорю, всё мне страшно интересно, но вот у коллеги проблема. У нее плёнка кончилась, а я так хочу, чтобы ваша фотография была на первой полосе нашей газеты! Тут приёмник, там – вы. И подпись: справа приёмник, слева – его создатель, большой патриот завода мистер икс-игрек. И мы обсуждали, как это сделать незаметно.
От этих слов моя новая подружка чуть не покатилась со смеху, спряталась за мою спину.
- Слушай, Кандидов, - говорит мне шёпотом, - в вашем «Красном факеле» все такие?
- Какие?
- Чокнутые! Болтуны и бабники?
Нет, говорю, я один такой, остальных уже излечили. Никак не могу перебеситься.
- И не боишься? – говорит, глядя на меня с интересом.
- А чего мне бояться? – отвечаю по-гусарски.
- Что муж узнает?
- Чей муж, твой муж? Уж не этот жиртрест? Так он меня давно убил и в фарш перемолол. Просто испепелил орлиным взором.
- Дурачок! – говорит она, лучезарно улыбаясь. - Обыкновенный, законный муж, с печатью ЗАГСа в паспорте.
- А где ж твое кольцо, муж? – Ой, думаю, красотка, что-то мне не верится, что есть муж! У кого, у кого, а у замужних, если они, конечно, не законченные ****и, не такой гибкий стан, не так он послушен чужим рукам и не так податлив. И чертей таких нет в глазах!
- Тебе-то что? – говорит, дразнясь.
- Без кольца не считается. Будь ты моей, я б тебя без кольца даже в коридор не выпускал! Украдут!
- Кольцо в ломбарде. Заложили. Покупаем «жигуль», красную «пятёрку». Во-от с такими круглыми колесами.
- Ясно, не с квадратными, - расстроился я немного. Такая девушка и – замужем. Дурак какой-нибудь заурядный, всегда на цыпочках и небогат словами. И ведь припрётся, скотина, к проходной, провожать молодую жену домой! Я б точно за ней припёрся, сколько вокруг шпаны сексуально озабоченной, и я её первый представитель.
4.
Если твоя рука на пояснице у милой фемины, это ещё ни фига не значит. Или значит, что ей это фени. Мало ли, опёрся человек, чтобы не упасть, жалко, что ли? Не значит, что она с тобой пойдёт и она на всё согласна. Но надо иметь терпение! Мало ли, по какой-такой причине тебе может отказать девушка в самом начале пути. Набор этих «нет» у цивилизованного человечества один и тот же, если читать не только «Мойдодыр» или «Дядю Стёпу»: «У меня «дела», я не могу сегодня», «В другой раз», «Не сейчас», «Нет настроения», «Не могу так сразу», «Так быстро - это нехорошо», «Ты ж меня первым уважать не будешь, если я тебе сразу отдамся», «Завтра! Завтра я тебя поцелую, честное слово! И всё разрешу!», «Нет и нет, я так не хочу, я должна к тебе привыкнуть!», «Мне нельзя. По кочану, потому что - «месячные»! Не понял? Мен-стру-ация, дурак!», «Ой, не снимай с меня трусики, меня мама ждет!», «Я не буду в такой спешке».
«Я что, дура набитая, с малознакомым? А вдруг ты маньяк?», -это, кстати, Катя из города-Героя на Неве. И ещё миллион вариантов!
У Сэлинджера (память надо закалять, чтобы всё помнить и вовремя вставить!) нашёл миллион первый; он, видимо, тоже был озабочен поисками ответа на вопрос, почему не все девушки дают тотчас, как их попросишь:
«…Как только дойдёт до этого – так девчонка, если она не проститутка или вроде того, обязательно скажет: «Не надо, перестань». И вся беда в том, что я её слушаюсь. Другие не слушаются. А я не могу. Я слушаюсь. Никогда не знаешь – ей и вправду не хочется, или она просто боится. Или она нарочно говорит: «Перестань», чтобы ты был виноват, если что случится, а не она… Они говорят «не надо», а я их слушаюсь. Потом жалеешь, когда проводишь её домой, но все равно я всегда слушаюсь»… Ну, не «перестань» она говорит, а, предположим: «stop»! или «don' t do it»! Или еще чего покрепче, что у них там в Америке есть?
А где-нибудь в жаркой Африке милая юная каннибалка, сбрасывая со своей груди руку такого же юного каннибала, отвечает жеманно: «Я не такая, я жду трамвая!». А нахал краснеет и не знает, куда деть свои натруженные руки, которыми он только что свежевал дядю из соседнего племени.
Бывают, но редко и такие контр-аргументы: «Не трогай меня, у меня жених в армии» (Лена, город Полярный) и «Не приставай, я другого люблю» (Кэт из Орджоникидзе). Мило! Ну и сиди тогда дома, если другого любишь, а не разъезжай по курортам и не таскайся на танцы поздним вечером!.. А бывают и совсем короткие, как выстрел по приговору суда: «Отвал!», «Руки убрать!», «Без тебя тошно!», «Вали отсюда!», «Отстань!», «Дурак!», «Кретин!», «Хам!», «Невежа!», «Жлоб!», «Не морочь голову!», «Ты себя в зеркале-то видел?», «Денег у тебя не хватит!», «Я похожа на сумасшедшую?», «Ну да, всю жизнь с тобой мечтала!», «Я не по этому делу!», «Счас, ищи дуру!», «Испарись!», «Мужа позову, с ним потанцуй!», «Нет настроения! Когда будет? Для тебя-то? Да никогда!». Или ты только рот открыл, а тебе: «Свабо-оден»!
Ну и всякое такое, муть, короче, разная, осколки кораблекрушений, мусор, чепуха, отходы производства, утруска, усушка, допуск, проценты убыли. Бывают и накладки в виде оплеух, пощёчин, тычков, поджопников и даже уверенно-точных попаданий в область паха. Но это такие крайности, которые возникают только в случае не соблюдения правил безопасности поведения на производстве. Например? Если взялся за дело, хорошо поддав и не рассчитал свои силы. Не пей за рулем, не стой под краном и все такое. На физический конфликт, на рукоприкладство идут, как правило, представительницы прекрасного пола бальзаковского возраста по вполне понятным причинам: больная психика, сломанная жизнь, безденежье, не досталась кофточка, была большая очередь, плохая погода, климакс начался, зараза, плохо выкрасили волосы, порвались последние колготки, муж, собака, поднял на меня руку, повышенное атмосферное давление, подруга увела любимого, муж ушёл к соседке, изжога от перчёного и жареного, косточка на ступне... Все эти факторы и толкают их на необдуманные проступки.
А так – тишь, гладь, божья благодать и яркие, часто на всю жизнь, впечатления в конце тоннеля, если всё сделано по уму и наступление твоей армии хорошо подготовлено, подтянуты обозы, подкрепления, солдат одет, обут, нос в табаке и заранее проведена мощная артподготовка.
Если встречают без цветов и улыбок, не делайте из этого трагедии, не вешайте нос и не помышляйте о суициде. Можно шутками отделаться, проглотив обиду и перетерпев боль: «лучше поздно, чем никому» или «насильно мил не будешь», а потом тихо и незаметно свалить, если есть ощущение полной бесперспективности что-либо исправить. Скажешь себе: не повезло сегодня, повезет завтра, тебя не убудет. Если обида захлестывает, можно слегка огрызнуться, уходя: «В парандже ходи, не пугай лицом детей!».
Но это на любителя острых ощущений и запоминающихся диалогов.
Та, у которой «жених в армии», вообще была девочкой в 22 года и, кажется, даже не знала, для чего господь бог одарил её прелестями под животиком и что с этим делать в свободное от работы время. Чувствовала «там» томление и желание, но желание чего, понять не было возможности. Оказалось, что, уходя на два года, женишок распалил её, запустил-таки, гад, свою клешню в её трусики, изловчился и она, бедная, не знала теперь, куда ей деваться от этих воспоминаний.
Когда потом лежала рядом, спросила, зевая: «Это и есть секс? А я всё по-другому представляла». «Как, милая?». «Ну, не знаю». Всё реже слышишь категорическое: «До свадьбы – нет и нет!». В век сексуальной революции это не модно. Знал я, правда, одну деваху (город N), которая берегла невинность для любимого, зато делала минет «с заглотом», кажется, всем, кто её попросит. И не считала, что изменяет будущему мужу.
Которые «до свадьбы нет и нет» сопротивляются, как герои Брестской крепости, до последнего патрона. Потом бьются кирпичами, вырванными из крепостной кладки, кусаются и царапаются, когда уже нет подручных средств. Но зато после этого «потом» их не остановить и именно они могут легко задрать юбку в лифте, заголить себя, предложив «быстренько», пока лифт ползёт всего-то на третий этаж…
Или, втолкнув тебя в кабину женского туалета кафе, став коленками на унитаз, розовая попа на уровне твоего носа, зашипеть: «Давай скорей, сейчас кто-нибудь зайдет!»… Ещё они предпочитают примерочные в магазине готового платья: «Зайди и помоги мне расстегнуть молнию!». А потом хватают тебя за руку: «Не уходи! Я хочу!» и тянут твою пятерню в мокрую промежность, а трусики уже давно сняты и спрятаны в сумочку. Не откажешь в хитроумии и организационном таланте…
Интересно, думаю я, мелко дрожа всем телом, а эта красотуля Бедина какая? Из таких, или «до свадьбы нет и нет?».
5.
Движется под музыку конвейер завода «ВЭФ», сотни молодых парней в белых халатах заняты сборкой самых популярных в нашей стране приёмников. Кто-то что-то паяет, кто-то собирает отдельные детали в общий кожух, кто-то настраивает готовую продукцию, меняя каналы и щёлкая рукояткой, кто-то капает сургуч куда-то там на заднюю крышку и ставит штамп отдела технического контроля, «отк».
- Муж-то не конвейерный? – киваю на ребят, вон, мол, сколько женихов. – Или штучный?
- Штучный, штучный, он следователь. По особо важным делам, «важняк».
- Прямо-таки и следователь!
Очень интересная и обнадеживающая информация! Дел, наверное, у «важняка» по вечерам воз и маленькая тележка, ночует, бедолага, без горячего в прокуренном кабинете, голова на столе рядом с пепельницей, забитой окурками? Я держал её за талию, боясь пошевелиться, выдохнуть, чтобы не задуть ненароком свечечку пробуждающегося во мне (или в нас?) чувства и так мы стояли, ощущая биение молодых сердец, отдающееся в жилках рук, под назойливый и монотонный зуд толстяка, который стрелял и стрелял в меня злыми глазами, ожидая, видимо, минуты, когда разберётся со мной по-мужски. Не иначе, мне экспортным «вэфом» по кумполу! Жалко мне стало бедного человека, и едва он отвернулся, чтобы обратить на что-то внимание взыскательной публики, меня как возжой подстегнуло:
- Бежим, Бедина! - Я боялся, что заартачится, не был уверен до конца, что пойдёт за мной, что не начнёт, как начала бы любая другая: мол, что, куда, зачем, но она резвее меня сорвалась с места и мы помчались, сцепившись руками, вдоль конвейера с «вэфами», вдоль красных аппаратов с бесплатной газировкой, досок объявлений и навсегда перепуганных передовиков на Доске почета. Желанная моя! Смелая моя! Я тепла хотел, сердце мое искало ответного чувства, и, кажется, нашло его в этой хрупкой девочке! Мы кубарем скатились по лестнице и спрятались под ней в ожидании преследователей.
- От кого бежим? – спросила деловито, переводя дух.
- Не от кого, а куда? Друг к другу. Ремарка читала? – обнимаю мою гибкую спутницу и целую её приоткрытые жадные губы. Ремарк - это как артподготовка перед атакой. Но и руки пора распустить, чтобы не ускользнуло сокровище. Руки жадные, но одновременно нежные и ласковые. Их у меня сейчас как у Шивы – штук шесть, а может и все шестьдесят.
- Не люблю я твоего Ремарка! – вырвалась передохнуть, сбилось дыхание из-за бега. - Ай, хорошо целуешься, засранец, сладко!.. Сопли-вопли твой Ремарк! Все нежизненно, придумано, такой любви не быва-ает…
Закрыл ей рот поцелуем.
- Не бывает? – оторвавшись от неё, зыркаю по сторонам в поисках укромного места, где нас не найдет толстяк из профкома.
- Не бывает и всё. Еще целуй!
- Ты просто ни фига не любила. И не страдала.
- Ой, а ты, что ли, страдал? Ещё целуй!.. Стой, дышать нечем! Ремарк твой страдает! Садист какой-то! Кого не возьми, все умирают в страшных муках. Кто от чахотки, кто от рака, кто в аварии. И так, и эдак, а он сидит, придумывает: а как мне вот этого героя убить? Чем? Может, утопить? Нет, лучше я его под колеса кину. А женщин он не жалеет вообще ни чуточки! Твой Ремарк меня не вдохновляет, всё. Какое-то собрание смертей. Целуй меня!
- Все умрём, - говорю я философски. Нет, но в такой ситуации я совершенно не готов к защите дорогого моему сердцу Ремарка, прости, старик: Сократ мне друг (или Платон?), но истина, на фиг, дороже.
Я ищу запасной выход для нас и не нахожу его. Тихую незаметную пристань, где бы я мог дать волю моим рукам, натруженным за долгое плавание иной, прозаической работой; теперь, когда смолкли шторма, они тоскуют по иным струнам и звукам, по работе иного свойства.
Бодро грохнула из динамиков, вдохновляя людей на труд и подвиг, понеслась под высокие своды торжествующая песнь песней:
Да, надо дерзать,
детям орлиного племени.
Есть воля, есть смелость
у нас, чтобы стать
героями нашего времени!
Согласен, надо, надо дерзать, и чем скорее, тем лучше; есть и воля, и смелость, и, кажется, есть даже место, куда спикируют дети орлиного племени; под лестницей из мрамора мой требовательный, острый взгляд углядел-таки тихую пристань в виде пыльного, непарадного закутка, куда шмыгнули мы дружно, держась за руки, как маленькие детки-шалуны, спотыкаясь о ведра и метлы. И вот что мне показалось сперва не совсем отчетливо, а потом вполне себе очевидно: не я придумал с метлами, а она нашла закуток! Вот так фокус! Вот так выдержка и резкость у фотокора Бединой!
5.
Кто это тянет меня (меня!) в пучину порока и разврата? Это милое, нежное, ангелоподобное с виду создание! Воистину, мир спятил! Но с другой стороны, говорю я себе, какая разница? «Хочешь или нет, - звучит в динамике, - парню дай ответ: что успел ты сделать за свои семнадцать лет?». Конечно, хочешь, о чем речь? У нас равноправие, в конце концов, все имеют право на отдых и на труд, и на оплачиваемый отпуск, на пенсию в конце жизни и место на погосте. А на секс – само собой! Что из того, что рвётся в лидеры, разве стала менее желанной? Непривычная роль, но разве сердце бьется реже, когда соприкасаются наши тела?
- Ой, миленький, - шепчет жалобно моя новая подружка. – Что я делаю? Меня ж уволят, слышишь!
- Не уволят!
- Мне диктовать!
- Надиктуем, любовь моя! Всё у нас получится!
Двести строк в номер, а главная, наикозырнейшая, первейшая после абзаца – здесь, на месте событий, что должны быть описаны, самая яркая, жгучая, обжигающая, на линотипе строкоотливающем моих рук, бесстыже шарящих по её стрункой натянувшемуся телу. Я-то, дурак наивный, полез со своими россказнями, как привык на юрмальской даче:
- Иди ко мне, любовь моя, что я тебе расскажу… В 1914 году молодой лётчик… Иди сюда, ближе, там дверца с гвоздями… Влюбился он, да не стесняйся ты… В юную красивую-красивую девушку с голубыми, как у Мальвины, глазками…
А она мне:
- Да иди ты к чёрту! Ну их, лётчиков! Был у меня лётчик, такой дурак, высоты боялся… Да я не стесняюсь, я и так иду… Не тащи меня, ой, не щекочи только! Стой, фотоаппарат сниму, кофр мешает.
Рассудительная ты моя!
- Да я не про лётчика, дурёха, я про любовь!
- Про любовь?
- Романтичная история!
- Хватит болтать, историк! Иди, ну что ты топчешься! Иди, пока не накрыли!
Не верю своим ушам!
- Снимай дурацкий галстук! И рубашку. Покажи свои сосочки! Ну как же ты копаешься, милый! Меня зовут Марина, а тебя?..
Рука моя, шныряя под отвлекающие поцелуи по её нервно взрагивающей спине, спускается все ниже и ниже, и вот уже идёт скользит по юбки, ниже, ниже, вот спускается на бедра, а потом, уже из-под юбки, взяв резко выше, вдруг утыкается в мокрые трусики. И это финиш! Это и есть момент истины! Редко какая сожмёт, а не раздвинет свои ноги. Или сожмёт, но на какое-то мгновение, чтобы совесть успокоить.
- Ах, какая разница, ми-илый!
И как музыка, как струны Эола:
- Ми-илый, ми-илый!..
Грохочут прессы титана (или «Титаника»!), выкидывая штамповку для приёмников – или это грохот наших сердец? Визжат пилы плотников, вырезая деревянные детали для корпусов – или это её визг, приглушенный моей рукой, зажимающей ей рот? Рокочущие прибойно овации в честь передовиков производства – или это наша кровь в венах разносится по жарким, потным телам, приближая к заветному концу слаженную нашу работу в унисон происходящему где-то за стенами вовремя подвернувшегося нам жилища – ещё секунда, ещё краткий миг и мы придём к заветному финишу, опередив на крутом вираже всю эту бестолковую шайку-лейку на верхней палубе, которая не представляет, что кто-то внизу уже открыл кингстоны громадного корабля-левиофана, и тот, не успев дать прощального гудка, медленно, но верно идёт на дно у пирса благодаря умелым стараниям двух влюблённых в своё дело диверсантов.
- Милый, милый! Хочу, хочу, хочуууууууууууууууууу!
И дал течь лайнер по имени «ВЭФ» – грохот наверху раздался нешуточный, бабахнули над нашей головой отворенные разом двери и сыпанули вниз по лестнице, стуча башмаками, сотни матросов и пассажиров нового «Титаника» - спасайся, кто может!
- Пожар, что ли? – испугалась Маринка, быстро приходя в себя. – Куда это они? Бежим!
Вылезли из своего убежища, а перед нами – люди в белых халатах во главе с толстым гидом.
- Что вы там делали? Отвечайте!
- Как что делали, пленку проявляли! Для съёмки. Марин, предъявите людям аппарат «ВЭД», хорошая, кстати, оптика.
Молодец, успела юбку оправить, волосы пригладить и спрятать трусики в кофр для фотоаппарата. Но лицо-то, лицо, Маринка, радость моя, а краска, потёкшая с глаз, весь твой умелый макияж! «Куклы так ему послушны»! Как говорится, «на лице» следы преступления.
- Товарищи, - дрожит от обиды толстый, из-за того, что не ему счастье привалило. – Он не плёнкой с ней занимался, он чем-то другим с ней занимался! Они тут чёрт-те чем занимались, товарищи! На нашем заводе-флагмане! Аморальные типы, товарищи, вы все свидетели! Нужно вызвать милицию, протокол!
- Да пошел ты на хер, толстый! Мы сами из милиции.
Короче, на «ВЭФ» я теперь ни ногой. Говорят, на проходной записали фамилию, пообещав стрелять по жопе солью, если подойду ближе чем на сто шагов. Дураки! Я же утащил с вашего завода самое главное сокровище, Маринку Бедину! Цинично, нахально и бесповоротно. А теперь жалуйтесь, куда хотите, хоть маме, хоть папе Римскому!
6.
Как выбрать самую-самую? Гоголевская Агафья Тихоновна, обалдев от изобилия женихов, решила, что лучше всего кинуть жребий. А поначалу очень сильно мучилась: ах, если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча, да, пожалуй, прибавить к этому еще дородности Ивана Павловича… Так и я в том сентябре мучил себя рассуждениями – на ком остановить свой выбор и с кем связать свою судьбу? Если идти путём Агафьи Тихоновны, для идеальной женщины я бы взял голубые глаза и горячие сладкие губы Маринки, моей подружки с завода «ВЭФ»… Мы после той истории не раз встречались и наша дача ходила ходуном. Маринка в сексе как Ульяна Семёнова в баскетбольной команде «ТТТ» - никто не переплюнет. Орала так, словно пытали, я ей подушкой голову накрывал. Чуть не задохнулась, бедная. И всё равно: давай ещё, давай ещё! Дали мы с ней шороху, напугав конкурирующую парочку Милка-Стас!
У меня есть подруга - Ленка с радио, холёная, лощёная, капризная, царица-Несмеяна, лишённая напрочь чувства юмора, циничная до мозга костей. Мы встречались, но это не перспективный вариант, уровень её житейских запросов уж очень высок: квартира, машина, дача, курорты. Это не к нам. Одевалась исключительно по фирмЕ, от советского ширпортреба её тошнило. Я, говорила, в Даугаву головой, чем советские панталоны от «Лаумы»! Искала богатого жениха, и, боясь расплескать чувства (её слова), спала исключительно со мной, чтобы далеко не ходить. Что с неё взять, если у неё только шмутки на уме? Все разговоры про импортное барахло – ах, белая голландская юбочка, ах красный батничек, ах, шпильки! Нет, конечно, если больше не о чем, то можно и про французские шёлковые трусики и про итальянские чёрные сапожки. Но я-то тут при чём?
Ножки я взял бы Светки Деевой, моей сокурсницы. Была первой красавицей на факультете. Я вам так скажу, деваха, что надо! Каштановые густые волосы, карие глаза, ноги точёные и добрый, покладистый нрав. Хотела поступить во ВГИК на актерский, но не прошла по конкурсу. На журналистке решила переждать годик-другой, чтобы снова ехать в Москву. Нет, она вообще стопроцентная актриса по всему, по стати, по характеру, по умению головы парням кружить. Но вот в один прекрасный момент пошли по Светкиному лицу угри. На лбу, на щеках, на подбородке! Мама дорогая, какой-то кошмар! Оказалось, Светка-то наша – девушка, давно созревшая для половой жизни, а дать кому-нибудь боялась страшно. Вроде как мама заругает. И что вы думаете, стала за мной ухлёстывать, проходу не давала. Я понять не могу, чего это она задирается, надо мной насмешничает, всячески меня дёргает. И оказалось, что выбрала меня, чтобы я лишил её обременительной невинности и тем самым излечил от угрей, которые как раз из-за воздержания и бывают. В один прекрасный день пригласила меня в гости, отпраздновать именины. Папа-мама, говорит, уехали кататься на пароходе «Адмирал Нахимов» по Чёрному морю. Поэтому можно танцевать под «битлов» хоть до утра и пить портвейн «Три семёрки» (или «Три топора», кому как больше нравится).
7.
Я на подъём лёгок, сел в такси, поехал. А никого кроме Светки в квартире и нет. Стол накрыла, котлет нажарила, я, как пижон, шампанское притаранил, сидим, культурно отдыхаем, ждём гостей, говорим про наших из группы и обсуждаем преподавателей. У нас тогда пришла читать философию некто Грета Александровна, редкостная стерва, от которой мы быстро охуели и дали ей кличку Тётя Гретхен из СС – за всё хорошее, она нас просто измочалила своими сверхтребованиями. Как меня Ленка с радио!
Потом Светка куда-то вышла – я, говорит, на минуточку, - а вернулась в прозрачной ночнушке до пола, такой прозрачной, что я решил – голая! И предлагает переместиться в папину-мамину спальню. Я говорю: а на фига и тут хорошо, у котлет. Она: ты что, Кандидов, дурак, а ну, идём! Плечами пожимаю, может, хочет показать мамины украшения, дочки ведь любят мамины туфли, платья, безделушки примерять, ну и пошйл за ней. Только порог спальни переступили, она оборачивается, и – р-раз мне на шею - целоваться! «Возьми, - говорит меня, - я тебя хочу!». И начинает с меня одежду сдирать. Уж лучше б сразу кожу! Я чуть не заорал: «Грабят!», так это было неожиданно. В кровать свалились, она ласкается, как припадочная, а я как будто меня по башке ударили – ноль эмоций, как слон! Она и так, и этак, а я всё равно никак. Не могу я со своей однокурсницей, вроде как кровосмешение! Или угри виноваты? Она говорит: «Ты не волнуйся, отдохни, а потом ещё раз попробуем». Чуть не плачет, так хочется ей от прыщей избавиться. А я, скотина, тужусь, тужусь, но - не могу и всё!
До Илонки у меня была Регинка, новая наша корректорша. Разминулись буквально неделей-двумя! Свалилась откуда-то именно в эти дни и не говорит, главное, откуда. Поселилась с маленькой дочкой за стенкой. Ну, это не баба, это просто туши свет! Если от неё что-то брать, то не губы и не ноги, а именно то, что между ног. И откуда только такие берутся! Едва вселилась на дачу, тут же ко мне шмыгнула. И стала приходить с регулярностью электрички Рига-Тукумс. Уложит дочку и на цыпочках к моей двери. Подойдет и давай ноготками свой секретный шифр выстукивать – открывай воротА, купец! Регина в сексе – конец света, я таких баб никогда не встречал! Неутомимая, как марафонец. Только и слышу: давай, давай, Кандидов, ещё! Войди в меня сзади, войди спереди, давай я на коленках, давай я сверху, давай ты сбоку! Что она со мной творила – просто китайская пытка. После неё ты как выжатый лимон. Такое чувство, что тело ни фига не весит, а в голове – пустота и только мысль – а ещё разок слабо? На вид – ничего особенного, не королева английская, но какая-то в ней дикая первобытная сила, если говорить о сексе, прямо завораживающая. Но теперь всё позади. В мою холостяцкую, вольную жизнь ворвалась как торнадо, как смерч Илонка. Как ни прикидывай, у кого там лучше ноги, губы, задница, всё равно выходит, что лучше неё нет никого на свете. Я так и Регине сказал: извини, подруга, нашёл себе другую. Та психанула: посмотрим, говорит, сказал слепой. В ярмо голову суёшь!
Маринка обиженно пожала плечами: звони, говорит, развернулась и упорхнула. Ленка, та орать начала, мою фотографию разорвала на мелкие куски. Ты, кричит, тварь сексуально озабоченная, я тебе полжизни посвятила, а ты – скотина неблагодарная! Нет, какие полжизни, что она такое говорит?
Короче, я сделал свой выбор. И мой выбор звать Илона Каплан, еврейка на сто процентов. А как не выбрать, если я только о ней и думаю? Ночью глаза закрою, а эта девчонка стоит передо мной?