Игрушечный деревянный домик с треугольной крышей, украшенный искусно вырезанными еловыми ветками и шишками, с резной же дверцей, которая резко открываясь каждые полчаса выпускала наружу нервную птичку, был бережно упакован в коробку и обмотан клейкой лентой. Подарок обсуждали долго – Ларисе хотелось послать что-нибудь типично мюнхенское.
Я-то была уверена, что часы с кукушкой – изобретение русское, оказалось – немецкое.
В графе «получатель» значилось:
Израиль, Мёртвое море, Отель Давид, Пляж,
Хишаму и Давиду…
Я очень люблю путешествовать. А кто не любит, скажете вы. Особенно весело мы путешествуем с дочерью.
Она всегда и везде старается окружить себя максимальным комфортом: и в большом и в малом. И тут важны мелочи. У неё всегда с собой лучший кофе и чай, особые одноразовые фильтры и любимая чашка. Я бы в жизни не потащила чашку, но от её кофе не отказываюсь. А ещё, у неё есть искренний интерес к людям. Она подмечает детали разговора и поведения, видит что-то главное. С ней интересно.
Ну а я тащу её из постели в дальние походы. Смеюсь её шуткам. Так что со мной тоже хорошо.
Живём мы, к сожалению, в разных странах: я на Кипре, она – в Германии, но самолёты ведь никто не отменял. На этот раз мы встретились в Израиле, а именно, на Мертвом море.
Ей нужен был бром, но это отдельная история.
Несколько побитых временем и солью отелей на узкой прибрежной полосе, теснимых к воде желтыми, безжизненными на вид горами, незаконченные строения, облепленные рекламой – местный торговый центр – вот и весь курорт.
Меня встретил палящий зной, стоящего в зените солнца, горячий суховей, и даже на вид раскалённый асфальт у входа в отель: тридцать девять в тени, и это в ноябре.
Лариса «дышала» здесь уже целую неделю, оставались ещё две. Перезнакомилась с персоналом, отбиваясь от упорного внимания мужской его составляющей.
– Я замужем и у меня прекрасный муж, – повторяла она одну и ту же фразу.
Но время от времени кто-то тихонько скрёбся в номер, предлагая снова и снова поменять полотенца, а в ресторане за витриной с десертами застенчивый Ромео подкладывал на тарелку восточные сладости. Безмолвно, но с любовью.
Я подлетела на десять дней: бром – это хорошо, но после Кипра -лучше бы на север.
С балкона нашего номера я увидела бассейн и парк. Дальше, за территорией гостиницы – асфальтовое полотно единственной автомобильной дороги, прижавшейся к горам, по которой я и приехала сюда на такси из Тель-Авива. Правее ¬– голубое зеркало моря, обрамлённое кружевной кромкой соли с уходившей куда-то в сторону по морю грязновато-белой то ли дороги, то ли насыпи.
– Пойдём завтра с утречка пройдёмся по этой дорожке, – не ожидая, впрочем, ничего волнующего от этой прогулки, предложила я дочери.
– Ой нет, ради Бога, не буди меня, – ответила дочь, – у меня расписание. В семь на пляж, а потом на завтрак. Сходи одна.
Ну что же, ничего нового.
Я покинула спящий отель ещё в предрассветных сумерках. Вход на насыпь преграждали ржавые ворота, закрученные толстенной ржавой же цепью с огромным замком, и лист фанеры с текстом, набранным загадочной вязью.
Содержание могло означать лишь одно: Стой! Проход воспрещён!
Но справа и слева от ворот, протоптанные на солевом насте желтыми от песка подошвами предыдущих смельчаков, пролегали обходные тропки, и я, недолго думая, ступила на опасный путь нарушителя государственной границы. Скалистые берега соседнего не совсем дружественного государства были хорошо видны, значит, должна быть и граница.
Пройдусь немного, тут ведь ходил кто-то, и вернусь.
Вообще-то я трусиха, своеобразная такая: боюсь, но делаю. Дочь говорит, что во мне есть криминальная энергия.
Небо на востоке, позади иорданских гор, едва заметно начинало светлеть, и впереди, за морем, слегка обозначилась ломаная линия горного хребта.
Справа и слева от насыпи, образованные солью озера и озерца, пока еще бутылочно-темного цвета, хранили таинственные, застывшие в неподвижности, словно из царства льда и снега, предметы. Постепенно, с каждой минутой, кто-то невидимый прибавлял и прибавлял освещение. Пластиковый стул, унесенный когда-то ветром с пляжа, оброс солью и превратился в ледяной трон, стоящий посреди круглой залы подводного дворца, лежак – сходил за хрустальные сани Снежной королевы, другие, трудно опознаваемые, но отчетливо видные в прозрачной воде предметы просматривались в теперь уже бирюзовой глыбы.
Теплый, ласкающий воздух не мешал моей фантазии представлять себе хрустально-ледяное царство.
Я шла и шла вперед, не в силах остановиться.
С каждой минутой картина менялась – солнце ещё не вышло из- за гор, но все вокруг стало окрашиваться в нежнейшие тона: появился розовый, потом немного кораллового на соляных островках, добавился желтовато-оранжевый, голубой и бирюза воды стали более нежными, не такими насыщенными. Как-будто талантливый художник, сделав сначала подмалевок, приступил к завершению своего шедевра, наполняя и наполняя его новыми оттенками и нюансами цвета. Вдруг все озарилось, заблестело, миллионами бриллиантовых искр засверкала соль – солнце взошло! Берег – горы и здания гостиниц, отразился в зеркале воды со стопроцентной достоверностью – где реальность, а где видимость?
Увлеклась, зашла далеко, кажется, что уже рукой подать до иорданских гор.
А где же граница? Сидят, смотрят на меня в бинокли или даже в перископы с противоположных берегов и, если что, «снимут» беззвучной пулей. Нужно возвращаться, хотя так и тянет дальше. Это есть во мне – желание заглянуть за поворот, назвала бы я.
Все-таки повернула обратно и увидела двоих, идущих мне навстречу. Вроде не военные. Останавливаются, фотографируют.
Итальянцы, муж и жена, здороваются, приветливо улыбаясь. Они приезжают сюда в течение двадцати семи лет два раза в год: у обоих псориаз. Помогают им исключительно бром и солнечные ванны, в море они не заходят. Только так могут держать болезнь в узде.
– Мы каждый наш день начинаем с прогулки по этой дороге и не можем насмотреться. И фотографируем опять и опять. Граница? Не слышали об этом, доходим далеко, туда, где дорога кончается.
Дорога кончается!? То, что надо! Завтра пойду до конца!
В путешествии главное – прочувствовать «жизнь» нового места, попробовать её на вкус, что возможно только, если ты внимателен к людям. Информация экскурсоводов забывается, а интересные встречи – никогда.
В семь, пока солнце ещё не поднялось высоко, мы вышли на пляж, в воде, как поплавки на невидимых лесках, уже балансировали курортники. Некоторые стояли компаниями – хороводиками, ритмично окуная свои тела в масляный, тяжелый раствор соли, который их выталкивал обратно, а они упорно погружались в него опять, громко общаясь, в основном на родном нам с дочерью языке, частенько вставляя знакомое «беседер».
Посмотрев сделанные мною утром фотографии, дочь произнесла:
– Завтра буди!
Я улеглась головой на резиновую надувную подушечку и отдалась целительному процессу. Просто лежишь на воде и не тонешь. Хоть газету читай. Шавасана!
Но легкое течение упорно подталкивало меня к хороводикам.
– Сеня, ты таки забыл свою панаму, хочешь неприятностей на свою лысину?
– А мы с Абрашей купили вчера грязь за 2,50.
– Это не настоящая, настоящая стоит дороже.
– Как вам понравился завтрак?
– Хороший, кошерный.
– Смотрите, смотрите, она опять с этим арабом: ну как же можно так –просто противно.
– Не успеют приехать и уже шашни заводят, да ещё с кем!
– А ты не смотри, дорогая.
Я приподняла голову: обсуждали, как оказалось, мою дочь.
Будка спасателей – белоснежный, как из соли, крошечный, но двухэтажный деревянный домик – единственное строение на пляже, утопала в цветах и зелени. Лианы тянулись от заборчика к крыше по натянутым веревкам, цветущие кусты окружали домик по периметру, небольшие клумбы суккулентов, диво-дивное для многих туристов, расположились в горшках вдоль дорожек.
Все это хозяйство – чистые лежаки и пластиковые креслица, тщательно выметенные дорожки, горшки с цветами, пляж без окурков – было в ведении Хишама. Он принадлежал, наверно, к самой низшей касте гостиничного персонала: «ответственный за лежаки». С ним и «водила шашни», а на мой взгляд, так просто разговаривала в этот момент моя дочь.
Всю предысторию я знала из наших телефонных разговоров ещё до приезда сюда. На этом, таком ничтожно-незначительном участке трудового фронта, мирно и дружно несли свою службу араб и иудей. Двадцать лет.
В белоснежной майке и черных шортах, крепко сложенный, лет пятидесяти, с коротко стриженой головой, Хишам крутился в своём оазисе с утра до вечера. В рвении к порядку он больше походил на немца.
Давид – спасатель, начинал свой день с молитвы. Его склоняющуюся в частых поклонах голову можно было видеть в окне домика-будки через прозрачную белую занавеску. В девять часов утра в динамике раздавался легкий треск – это Давид включал микрофон – начинался его трудовой день.
Он объявлял, что «пляж открыт», предупреждал, что в воде нужно быть предельно осторожным («на спине, на спине» – по-русски вставлял он) и желал всем хорошего отдыха, после чего погружался в медитативный процесс приготовления кофе и общения с друзьями. Он был худым, черным от загара, с продублённой солью кожей, лет сорока, сорока-пяти, всегда в красных шортах и красной бейсболке.
На пляже (а также в ресторане, кафе, парке, зрительном зале….) , в отличии от меня, моя дочь не плюхнется сразу на любое место, а будет выбирать: чтоб под пальмой ( немножко в теньке, но и на солнышке), чтоб подальше от других ( хочется почитать в тишине), чтоб лежак был новый ( не продавленный), ну и, естественно, чтобы вид. Одним словом – максимальный комфорт.
Когда Лариса появилась на пляже во второй раз, Хишам поставил ей тот же, новый лежак, на то же место под пальмой, которое она облюбовала в первый раз.
– Доброе утро, профессор, – произнёс он.
– О, доброе утро. А почему «профессор»?
– Ты так много читаешь.
– А ты любишь читать?
– Не знаю, я не умею читать, – он поливал из шланга свои цветы.
– А можно мне? Скучно лежать.
Хишам неуверенно передал шланг.
– А почему ты не попросишь своего друга научить тебя?
– Да он пробовал…Но как-то не пошло.
Так началось это знакомство.
Спасать утопающих надлежало с девяти утра и до пяти вечера, но служебные обязанности, кажется, не особенно обременяли Давида.
Мы сидели в тени домика, пили кофе и разговаривали.
– Люди пытаются плавать обычным способом, на животе, но их переворачивает и от неожиданности они могут глотнуть воду, а это – мгновенная смерть. Если у человека нездоровое сердце, находиться в воде ему практически нельзя, но они лезут в неё и сидят там подолгу. А русские ещё и выпивают вечером изрядно. Так что я могу сделать? – подливая мне кофе, сказал Давид.
Я с беспокойством посматривала в сторону моря. Спасатель – в противоположном направлении.
– А если что- то случится? – спросила я.
– Вряд ли я успею, – философски произнес он.
Хишам между тем подбирал окурки, поливал цветы, «тасовал» лежаки (пустые сложить друг на друга, чтобы соблазна не было у того, кому на них лежать не положено).
Подъехал автобус, и на пляж выкатилась большая группа туристов. Женщины принимали водные процедуры в длинных чёрных одеждах и паранджах, что не мешало им радоваться точно так же, как и оголенным купальщицам.
В отличии от нас, многие туристы прибывали сюда на одни сутки или даже на пару часов, проездом на Красное море: просто посмотреть на это чудо. Таких Хишам не любил. Намусорят только. Другое дело – постоянные клиенты. Они – как друзья, как родные: из года в год здесь.
Завтрак в отеле, больше похожий на обед и ужин вместе взятые, радовал свежестью и ассортиментом. Некоторые соотечественницы с большими пляжными сумками деловито «отначивали» в заранее заготовленные пакетики салаты и блинчики – день-то впереди длинный. После завтрака до пяти – куча времени, целый рабочий день. Нужно чем-то заниматься.
До торгового центра метров пятьсот – всего-то, но по раскаленной асфальтовой пустыне. Надо идти – не валяться же в номере. По дороге – Бриллиантовая биржа, а по-простому – ювелирный. Паренек преграждает дорогу:
– Добро пожаловать!
– Спасибо.
– Девушки, зайдите, покупать ничего не нужно. Просто посмотрите! Вам подарки дадут, – кричит он нам вслед.
Торговый центр окутал ностальгией. Продавщицы с пышными прическами и ненавязчивым сервисом как-будто перелетели сюда из советских времен. Смотрят оценивающе. Вроде бы свои, но не совсем. Косметика Мертвого моря – крема, от больших, грамм по триста, банок, до маленьких «эксклюзивных» – якобы с золотом и черной икрой – в изобилии. Грязь Мертвого моря в пакетах и банках. («Не берите», – предупредил Хишам, – «просто глина».) Купальники мирового израильского бренда.
По дороге в гостиницу («Девушки, зайдите на минутку, посмотрите ювелирку!») обсуждали, а чем же теперь вечером заняться.
На ужин нарядились: пятница, шабат.
Подошли к лифту, жмем кнопку вызова – не работает!
– Шабат, – говорит мужчина, тоже ожидающий лифта.
– Шабат, шабат, – закивали мы, продолжая тыкать в кнопку вызова.
– Шабат, – улыбается он, показывая на второй лифт.
–Да шабат, шабат, – соглашаемся мы, думая, что это приветствие. «Шабат» с «Шаломом» перепутали.
Подходит набитый лифт, еле втискиваемся в него и плавненько, « со всеми остановками», то есть буквально на каждом этаже с семнадцатого по первый, спускаемся к ресторану.
Русскоговорящая официантка объяснила, смеясь:
– В шабат нельзя работать, даже нажимать кнопку лифта, поэтому есть специальный, который сам останавливается на каждом этаже.
Ужин – роскошный, кажется, что здесь есть просто все.
Религиозные семьи совершают ритуал. Тут и там слышится: Шабат шалом!
На столах – скатерти, маленькие бутылочки с красным вином. Мужчины читают молитву, дети радостные, все счастливые.
Атмосфера праздника окутывает и нас. Помню, мне рассказывали, что глава семьи начинает пятничный ужин словами благодарности богу, за то, что он дал ему такую хорошую жену и таких прекрасных детей, какими бы шалопаями они ни были. Разве это не замечательная традиция! Хотя бы по пятницам.
Вечером остается только прогуляться к торговому центру.
– Девушки, посетите наш магазин…
Зазывала у ювелирного не сдается…
Рано утром, вдвоём – на «запретную» дорогу.
Посмотрев вчера мои фотографии, дочь сделала над собой героическое усилие («Ну почему так рано-то!») и идёт со мной.
Сегодня ветерок и легкие облачка и уже немного другие краски, делаем йогу, радуемся восходу. Чудо повторяется. Лариса счастлива, что пришла сюда.
А вот и мои итальянцы – подходят, улыбаются.
На пляже обычная рутина: Давид молится, Хишам наводит порядок. Ему предстоят два выходных, и он поедет в Иерусалим навестить свою мать. С женой он в разводе, но, конечно, помогает. Там дети. Очень волнуется, что в его отсутствие на пляже будет раскордак. На наших лежаках находим пакетик фиников.
На берегу плоская широкая спасательная лодка – скорее доска для виндсерфинга, только пошире.
– Можно покататься? Я заплачу.
Хишам смотрит на меня, насупившись.
– Бери катайся, зачем платить. Но лучше с Давидом для первого раза.
Поплыли по вязкой масляной воде.
– Ты так много молишься, – говорю я, – грехи замаливаешь?
Он посмотрел на меня внимательно.
– Содом и Гоморра… где все погрязли в грехах и разврате, где не нашлось и десяти праведников… эти города были сожжены огнём и серой посланными с небес. Они были здесь, эти города. Под этим морем.
Давид уступает мне весло и неожиданно ныряет, а вынырнув, открывает глаза, демонстрируя тем самым «смертельный номер».
– Я уже привык за двадцать-то лет! Я знаю как надо.
В днище лодки – дыра, и вода хлюпает в её полости, но затонуть в этом киселе ей всё равно не суждено.
Завтрак, сиеста, торговый центр, мальчик у ювелирного, ужин…я пишу свои заметки. Читаю про Содом и Гоморру. Об этом есть во всех религиях. Учёные ищут доказательства существования этих городов: скалы у крепости Масада носят следы сильного огня, снимки из космоса указывают на аномалии на дне Мёртвого моря, где- то здесь…они были. Содом и Гоморра…
Хишам рассказал о водопаде, который тут неподалёку в ущелье.
– Здесь вода мёртвая, а там – живая. Сходите туда.
Перед самым рассветом пустилась в путь. Перешла скоростную дорогу, какие-то заросли, тропинка, ручеек…не верится, что где-то тут меня ожидает водопад.
Иду одна. Кое у кого – низкое давление, и подняться в такую рань трудно. Я понимаю. Сама была такая, а теперь вот ни свет ни заря уже на ногах. Бирюзовая речушка бежит, извивается между камней и зарослей тростника. Иду в босоножках прямо по воде – она теплая. Это удивляет. На Кипре все горные речки ледяные даже в разгар лета.
Всё дальше и дальше топаю по ущелью, и оно принимает меня, открывая свои красоты. Справа и слева круто поднимаются скалы, кое-где огромные каменюки висят, готовые, кажется, вот-вот сорваться. Табличка с предупреждением держаться подальше от скал; но, если, действительно сорвётся такой, то тут уж держись не держись.
Тропинка хорошо видна. Горы все выше, большие птицы – орлы? парят надо мной. Надеюсь, не надо мной, а просто над ущельем. А вот и водопад – небольшой. Вода вырывается между двумя мощными валунами. Какой кайф стоять под этим теплым, пресным! душем. Вода живая и вода мертвая, вспоминаю я. Так вот это о чём! Сказка ложь, да в ней намёк… вода живая и вода мёртвая, повторяю я.
Но нужно посмотреть, что же там дальше.
Скалы раздвинулись, речушка моя змейкой обходит все препятствия, создавая небольшие озерца. Посередине этой площадки огромный, какой-то правильной формы – почти что куб, валун. Похоже на сакральное место. Легко представить, что здесь собирались древние люди и совершали свои ритуалы. Купаюсь в озерке. Опять немного трушу. Величие природы подавляет: понимаешь, как ты слаб и мал – муравьишка…
«Трус» просыпается во мне. Вспоминаю, читала – в этих горах водятся дикие хищники, кажется, гепарды. Ну и змеи, конечно. Почему бы ему, гепарду, не прийти сюда попить водички. Боюсь, но иду. Поглядываю наверх, на скалы. Мне бы и горной козы хватило, чтоб дать дёру.
Хоть бы пришёл кто-нибудь ещё.
Следующий поворот за скалу и вот она, моя награда.
Водопад и озерцо, о чудо! О радость! Купаюсь, хожу по скользким мокрым валунам в босоножках – не скользко. Я здесь одна, всё это – моё!
Хочется пойти дальше, но тропинка, упершись в гору, предполагает наличие альпинистских навыков: скобы вбиты в отвесную скалу. Раздумываю, лезть или не лезть. Думаю о дочери – она бы не разрешила.
Осторожность берёт верх, и я возвращаюсь. Где-то на половине пути встречаю целый отряд: девчонки и парни, красивые, весёлые, смеются, громко разговаривают. Некоторые с автоматами. Для чего? От кого? Здесь…От диких зверей, наверно.
«Напарница» с низким давлением смотрит фотографии:
– Завтра – буди!
Пляж, ювелирный («Парень, отстань ты от нас, пожалуйста»), послеобеденная сиеста…ужин.
Новый день начался совместным! походом в ущелье. Вдвоём восторги и впечатления ещё ярче, и не так страшно. Купаемся в теплой бирюзовой воде, стоим под живительными струями. Дошли до отвесной скалы со скобами:
– Даже не вздумай, – говорит мне дочь.
На пляже совершенно расстроенный Хишам: сегодня воскресенье, и у него выходной, но он вернулся из Иерусалима досрочно. Пляж полон окурков, дивные алоэ оборваны и украдены, лежаки и кресла разбросаны по пляжу…Давид молится.
– Так я и знал. Не мог дома оставаться, – говорит Хишам. – Утащили все мои растения: неужели не понимают, что ворованное не поможет. Я бы сам дал им алоэ, если бы попросили.
Но, по-моему, его дом давно здесь, на этом пляже.
Никаких нареканий Давиду. Никаких обид. Видимо, это сложившийся порядок.
На завтраке кондитер с пушистыми ресницами тихонько говорит дочери:
– А я видел, как ты рано утром гуляла с мамой по морю, – и вздыхает. Не знаю про пограничников, но, кажется, всё-таки за нами здесь присматривают.
Перед отъездом в аэропорт прибежали на пляж. Давид только что закончил свою молитву. Прощаемся.
– Помолись в следующий раз и за меня, пожалуйста, – попросила Лариса.
Он вскинул брови:
– Я каждый день молюсь за тебя. И за всех – всех людей на этой земле.
Он взял её руки в свои:
– Ты должна знать – все твои проблемы у тебя в голове. Выбрось их из головы – и всё будет в порядке. Веришь мне? Верь!
Хишам достал из кармана два шекеля:
– Брось в море, тогда ты обязательно вернешься, чтобы отдать мне долг…
Вернуть долг пока не удалось, но мюнхенская кукушка в белом домике спасателей кукует и кукует и, кажется, совсем скоро мы будем снова там…