Ночью. В Гнезде.
- Объясни, почему так происходит? Каким таким неведомым образом получается, что в моменты самого чёрного отчаяния старой Птицы, рядом оказываешься именно ты? Не Сфинкс, как я надеялся, не Лорд и даже не Р Первый, чьи добродетели, порой, весьма преувеличены, а ты?
Вкрадчивый, обманчиво-спокойный тон Его голоса заставляет меня покрываться мурашками. Не покидает чувство затаённой опасности. Становится зябко. Не отрываясь слежу за Его руками. На руки смотреть легче, чем в глаза. Появляется хоть какая-то возможность сосредоточиться…. Пальцы, с отрощенными ногтями, покрытыми чёрным лаком, теребят обёртку от конфеты. Закрытая поза. Нервы. Стервятник не владеет собой так, как ему хотелось бы. Не удаётся расслабиться или же, замерев, взять ситуацию под абсолютный контроль.
В воздухе повисло напряжённое ожидание ответа.
Вы приручали когда-нибудь дракона? Того же громадного зубастого птеродактиля? - это дано сильнейшим, а не какой-то маленькой недоптичке-недособачке, каковой кажусь себе я.
Проницательно помолчав, не дождавшись быстрого ответа, Стервятник продолжает:
- Это могло бы показаться наваждением; нам всем свойственно принимать желаемое за действительное. Но я почему-то уверен в своей правоте. Должен признаться, я очень ценю эти минуты. Это как глоток свежего воздуха.
Птица оборачивается на отражение Тени за плечом, а после опускает голову: будто извиняется перед братом, что тому, как раз, свежий воздух уже недоступен. Обёртка от конфеты складывается пополам, затем ещё раз пополам, затем по диагонали.
- Это всё – стечение обстоятельств, - наконец подаю голос я, стараясь не вжимать голову в плечи. – Оглянись на всех этих девочек-птичек, заселяющих Гнездо. Поверь, каждая из них сочувствует не меньше, чем я. Каждая готова стоять рядом и скорбно молчать, в надежде, что тебе от этого легче.
- Не говори мне о других, в то время как я говорю о тебе. Ты боишься меня, Зо?
- Да. Но… «боишься – значит уважаешь», не так ли?
- Уважение, основанное на страхе, холодно и немощно. Если появился шанс хоть что-то изменить в сформировавшемся раскладе, в сформировавшейся политике, неужели ты не воспользуешься этим? Неужели не воспользуюсь я?
Я напрягаюсь, стараясь уловить суть разговора.
- Ты – Вожак, - в конце концов сдаюсь я. – Тебе все карты в руки. Только, знаешь… Птички не слепые и у каждого на всё есть своё мнение. В данный момент ты разговариваешь со мной так, как не разговаривал ещё ни с кем. Это похоже на фаворитизм. И хотя в Гнездовище к «табелю о рангах» относятся достаточно спокойно и рационально, в коллективе всё равно находятся те, кто считает мою «приближённость» обыкновенным заискиванием. То есть, грубо говоря, я «лижу задницу» верхам, чтоб не быть заклёванной. Основа выживания в Стае.
- Это преславутое «общественное мнение», - горько усмехается Стервятник. - Вот так под ворохом долгов и обязанностей теряется сама человечность. Вожак перестаёт быть личностью, зато становится машиной общественного порядка. А машинам не подобает испытывать какие-то там личные чувства и переживания. Те, кто уже вжился в эту роль, те воспринимают отсутствие доброты и тепла как само собой разумеющееся. Странно только, почему же нам так трудно к этому привыкнуть?
Слушаю жадно, стараясь не упустить ни слова из потока птичьих откровений. Казалось бы: с чего бы это? Но Стервятник сам начал разговор, сам спросил «почему?» так что…
- Да, - Папа Птиц пытается улыбнуться, но у него плохо получается. – Это, как я правильно понял, и есть та самая «человечность». То, от чего я начал целенаправленно отказываться. Какой дурак.
Глядит одну точку, куда-то мимо меня и, кажется, занимается мысленным самоуничтожением. Опять же, жуткий и несчастный одновременно. Я теряю бдительность. Хочется взять Его за руку и заверить Его, что не смотря на штамп «Монстр Дома» Он всё равно очень хороший человек.
Меня начинает знобить.
- Если хочешь, я уйду. Вам наверно необходимо побыть наедине друг с другом.
- Нет.
- ?
- Прошу тебя, не уходи, - тихо произносит Стервятник и тут же спохватывается. – Или ты хочешь в туалет?
Наши взгляды встречаются. В памяти одновременно всплывает эпизод из Кофейника, в котором Птица уже задавал мне этот вопрос,а я в ответ с жаром обвинила Его в бестактности.
В удивлении обоих проскользнули искорки неожиданной улыбки.
- Я хочу взять тебя за руку, - как на духу выдаю я. Желание, терзающее меня последние две минуты, слетело с губ помимо моей воли. Я замерла, осознавая, что только что сказала. Испугалась.
Искорки улыбки снова исчезли за удивлением. Видимо, Стервятнику никогда не высказывали ничего подобного. Он снова переглядывается с Тенью.
- Ты очень, очень смелая девочка, - после долгой паузы находится с мыслью Папа Птиц и срывается на зубастую открытую улыбку. – Я удивился так, будто ты предложила мне поставить клизму.
Я вспыхнула. Птица беззвучно рассмеялся.
Протянутая через стол рука заставила меня несколько опешить. Честно. Не ожидала. Я проглотила своё удивление.
Когти… Кольца… Заинтересованный взгляд… Я сглотнула и поёжилась. Неуверенно обхватила Его пальцы двумя ладонями. Холодные.
От прикосновения Стервятник вздрогнул, но, вопреки ожиданиям, руки не убрал. Лишь сосредоточился на моих действиях. А я…
Я с не меньшим удивлением обнаруживаю для себя, что человек сидящий напротив, обладающий отталкивающей внешностью и харизмой, оказывается, тоже состоит из плоти и крови. Мне кажется смешным, тот факт, что даже накладывая примочки на его увечную ногу, в момент болевого приступа, я никогда не задумывалась над тем, что передо мной живой человек, а не призрак или какое-то потустороннее божество.
Холодный металл перстней и колец. Холодная кожа подушечек пальцев. В сравнении, мои собственные руки кажутся мне нестерпимо горячими; закрадываются подозрения, что я могу ненароком обжечь.
Выкрашенные в чёрный цвет ногти - острые и загибающиеся, почти не отличимые от настоящих птичьих когтей. На костяшках прощупываются засохшие корки былых ссадин. Через вздувшиеся вены прощупывается пульс.
Уловив мгновение, когда это "согревание рук" стало не по-дружески интимным, я сама отстранилась со словами:
- Вот. Всё. Стало теплей?
Вожак молчит. Смотрит на меня в упор своим замораживающим взглядом и молчит. Освобождённая рука лежит перед ним на столе, будто не имеет к Стервятнику никакого отношения. Проходит долгая минута осознания того, что ОН позволил и что Я сделала. В том не было бы ничего эпичного, если бы Папа Птиц хоть кому-то ранее позволил бы взять себя за руку, прикоснуться к Нему так, как сейчас.
Это сродни лишению невинности и первому оргазму.
- Гораздо, - хрипло признаётся Стервятник. - Гораздо теплее. Спасибо.
На языке вертится бойкая фразочка "Не за что! обращайся!", но я вовремя её проглотила. Нужно поспешно встать и уйти, скрыться с глаз долой, разделить свои внезапные переживания с лилейником. Но вместо этого я сижу, краснею и волнуюсь всё сильней и сильней.
Птица в который раз переглядывается с Тенью.
- Пожалуй, пора снова поставить чайник, - наконец делает вывод Стервятник. - Лучший выход из любого ступора - заняться практическими делами.
- Да, ты прав, - тихо отзываюсь я, и мы одновременно встаём из-за стола. Согретая рука схватилась за трость. Лицо повернулось в профиль. Папа уже не думает о том, что меня так взволновало. Глупо придавать дружескому жесту столь огромное личное значение.
Только... дружескому ли?
- Прости, - говорю невпопад, жалея, что не встала из-за стола первой. Вслед за щеками начинают полыхать ещё и уши. - Кажется я слишком многое себе позволяю... а это чревато.
Не успевший отойти к электроплитке и чайнику Стервятник оборачивается. Не смотрю на него, но чувствую Его взгляд. Жду холодной насмешливой реплики, в тоне которой следует угадывать соблюдение дистанций и иерархий. Это похоже на замедленный удар. Мной, почему-то, воспринимается именно так.
Но...
Но в следующую минуту когтистый коготь неожиданно повернул моё лицо, упёрся мне в подбородок будто дуло пистолета. Не успеваю удивиться действию и жёлтым глазам собеседника, оказавшимся так близко, и встречаю смелый требовательный поцелуй. Не отстраниться. Не сбежать никуда.
Запах ментоловых сигарет и вишнёвого леденца. Горечь и странная нежность сухих настойчивых губ. Это почему-то очень приятно. Это, к моему вящему удивлению, заставило меня затрепетать ещё больше, застесняться собственного восторга. Захотелось растянуть, продолжить этот момент, хотя, по закону жанра, мне следовало бы гневно отпрянуть от целующего и полоснуть его звонкой пощёчиной. Однако же, мне не хватает ни смелости - ни темперамента. Да это и ни к чему.
За такими поцелуями обычно следуют признания в любви. Даже испытываю некоторое разочарование, когда воображаемое не становится действительностью и вдребезги разбивается в окружившем меня реализме. Как глупо! я ждала слов... хоть не о любви, хоть не о чувствах, но каких-то других тёплых, приятных слов. Можно было ьы и солгать, но при этом потешить моё самолюбие. Видимо, я захотела слишком многого. Папа Птиц не разбрасывается пылкими признаниями. Он, в конце концов, не Рыжий.
- Даже если это фаворитизм, - Его дыхание щекочет мне лицо, - пусть так оно и будет. Я не хочу ничего менять.
Незримое присутствие Тени ощущается внезапной дрожью. Странно, что я успела забыть о том, как мне было зябко и неуютно. Окольцованная рука у меня на щеке по-прежнему тёплая.
Снова тишина.
- Ложись спать, уже поздно, - Стервятник будто бы нехотя отпускает меня, но не делает шага назад. - Ещё раз спасибо и...
- И? - шёпотом переспрашиваю я.
- Мне жаль, что мы так и не попили с тобой чаю. К хорошему быстро привыкаешь.
Вновь захотелось ляпнуть про клизму, чтоб улыбнуться двоим, но опять же вовремя прикусываю себе язык.
- Иди, - Папа отводит взгляд первым.И будто бы меркнет в луче фонарика. - Иди...
- Спокойной ночи, - говорю я и безропотно ухожу.
- Иди, - в третий раз повторяет Стервятник едва слышно, уже мне вслед. - Иначе мне захочется большего...
Вздрогнула на слове "большего" и попробовала улыбнуться. Мне никогда не хватит сил и смелости признаться Ему, что у Него самые потрясающие глаза в Мире, что его поцелуи просто фантастичны, а сам Он как солнце, которое нужно согреть.