СИСИМ
Парень, стоящий впереди меня в кассу, брал билет «на Абаканский». Увидел его в зале ожидания и, как бы, не специально, подсев к нему, спросил: «Что, тоже в Абакан?». «Нет, я ближе, в Сисим». «Родственники, или как?»- не унимался я. «Да нет, тянет, двадцать лет прошло, а всё снится». «Любовь прошлая или служба?». «Да нет, я не служил, а жена, любимая, у меня дома, особо против поездки не возражала». Собеседник был лет на двадцать меня помладше, белобрысый, с умным славянским лицом и чуть заметными начинающимися залысинами. Одет был по-походному, с большим брезентовым рюкзаком, из которого торчала ручка сапёрной лопатки. «А этот Сисим, город какой или что?» - брало верх любопытство. «Станция это на одноимённой речке. Двадцать лет назад я сам впервые услышал это слово и не думал, что оно застрянет в моей голове на всю жизнь. Хотите, расскажу, всё равно до поезда ещё почти час, а мне может легче станет». И он поведал мне историю, которую я никак не могу забыть, и она нет - нет, да и тревожит мою память.
«После второго курса института, я Бауманский окончил, Вовчик, мой одногруппник, предложил сплавиться по реке на байдарках. Его отец, наш профессор, каждый год с другом в отпуске путешествуют по рекам. В этот же год решили посмотреть речку Сисим. Родители меня, конечно, не удерживали, к тому же здесь в Красноярске живёт моя тётка.
До Красноярска добирались тоже на поезде, мы с Вовчиком ещё успели у тёти погостить. А вот с этого вокзала до Сисима, на Абаканском. Григорий Наумович, отец Вовчика, с Семён Семёновичем, подготовились основательно, всё повторяли: «Сибирь и Север ошибок не прощают». От станции до реки, хотя и не очень далеко, но с двумя байдарками, да и припасами особо не разбежишься. На каком-то старом ЗИЛе, вроде сто пятьдесят седьмой, как сказал шофёр, доехали до реки, разгрузились и решили здесь же заночевать.
Утром, когда я выбрался из палатки, солнце стояло уже высоко, но роса ещё не обсохла. Какой же таёжной свежестью обдало меня, сон сразу как рукой сняло. Передо мной открылась река, с вечера-то я, уставший, не приглядывался, и эта синева над тайгой так поразила меня. Семён Семёнович уже удил рыбу, засучив штаны по колено, стоял в воде. Он забрасывал удочку вверх по течению, и поплавок сплавлялся до тех пор, пока хватало лески. Я подошёл к нему и увидел в котелке несколько рыбок серебристых, с тёмной спинкой. Достав одну, заметил, что она походила на знакомых мне ельцов и сорожек, только по бокам были какие-то тёмные точки. «Что за рыба?» - спросил я. Не поворачиваясь, Семён Семенович ответил: «Благороднейшая рыбка, хариус называется, водится только в чистейшей воде, попробуешь сейчас».
Пока варилась уха, из палатки выполз Вовчик, с банкой сгущёнки, глаза его бегали по сторонам, вероятно в поисках ножа. Семён Семёнович подошёл к нему и со словами: «Это нам ещё пригодится, а пока, ребята, рыбка и только рыбка» - забрал сгущёнку.
Позавтракав и собрав байдарки, мы уложили в них наше имущество и тронулись в путь. Первое время мы, почти что, не гребли, а лишь поправляли лодки. Горный Сисим стремительно нёс свои воды в Енисей. Я знал, что маршрут рассчитан на две недели, и, упиваясь окружающей меня красотой дикой природы, блаженствовал. Прошли Татарские пороги, и стремительный бег реки замедлился. Когда мы «сушили вёсла», тишина просто давила на уши. В некоторых местах тайга расступалась, или когда проплывали выгоревшие участки леса, было видно, что река течёт среди гор, больше напоминающих огромные холмы, и только встав на вторую ночёвку, увидели отдельные скалы.
Остановились на небольшом плёсе. Мы с Вовчиком пошли собирать хворост, а старшие наши, закрепив концы нашей небольшой сети к палкам, стали тянуть её как бредень, и за каких-то пятнадцать минут наловили килограмм семь рыбы, в том числе и пару стерлядок. Когда я присел к костру отдохнуть, на коленке увидел клеща. Ужас охватил меня, я автоматически стряхнул его и услышал смех Семёна Семёновича. Продолжая смеяться, он выдал: «Здесь их тьма - тьмущая, так что заправляйте брюки в носочки, рубашку в брюки и капюшончик с головы не снимать». Нам с Вовчиком, как начинающим путешественникам, достались стерлядки.
Когда солнце зашло за верхушки деревьев, тучи комаров появились как бы неоткуда, и сколько бы мы потом не выгоняли их из палатки, всё равно засыпали под нестерпимый писк, а утром просыпались с припухшими рожами.
Днём, блаженствуя, плыли почти голые, но к обеду появлялись слепни, и приходилось одевать ветровки. Иногда, останавливаясь на обед, и если была не наша очередь готовить его, мы с Вовчиком забирались на скалы и фотографировались или разглядывали окрестности. Фотографии эти сохранились у меня до сих пор. Однажды прямо со скалы увидели сохатого. Он стоял, задрав голову, рассматривал нас, на наши крики никак не реагировал, и как бы насмотревшись, медленно скрылся за деревьями.
Плавание наше продолжалось без особых приключений и, когда прошли Гремячий порог, которого я побаивался, захотелось уже домой.
Течение реки заметно успокоилось и Григорий Наумович, когда остановились на последнюю ночёвку, сказал: «Всё ребятки, завтра по моим расчётам будем в устье, а там, на пароме через Красноярское море и считай дома. Паром по пятницам приходит, надо до завтра доплыть, так что набирайтесь сил, а я пойду сеточкой перегорожу речку, может, засолим, да и рыбку до Москвы довезём. Сисим, говорят, путешественников без приключений не отпускает, а у нас смотрю, обошлось…». Взяв сетку, он направился к речке, впадающей в Сисим, я видел её, когда проплывали метрах в ста пятидесяти от нашей стоянки.
Утром, ободрённые приближающимся окончанием столь длительного путешествия, мы с Вовчиком натаскали хвороста, и, подкидывая его в не потухший с вечера костёр, разглядывая окрестности, непрерывно болтали о том, как будем рассказывать сокурсникам о нашем путешествии, жаль, конечно, что приключений не было, ну да ничего, придумаем. Старшие проснулись сегодня позже нас, и, не умываясь, Григорий Наумович пошёл снимать сеть. Вовчик было увязался за ним, но отец как отрезал: «Завтрак готовьте, Семён Семёнович скарб будет укладывать». Мы подкинули сушняку в костёр и с той стороны, куда ушёл Григорий Наумович, донеслось короткое: «Ой!». Подождав немного, Семён Семёнович, не отводя взгляда от того места, сказал: «Пойду, посмотрю, может ногу подвернул, этого ещё не хватало, да и молчит почему-то?»
Не прошло и двух минут, как мы увидели бегущего со всех ног Семёна Семёновича, а за ним лошадиными прыжками летел медведь. Семён Семенович бежал не к нам, а к лодкам, и, столкнув одну из них, плюхнулся на неё плашмя. Медведь, оттолкнувшись от берега и, пролетев метров пять по воздуху, упал прямо на Семёна Семёновича, и лапой с маху, как мужик, ударил его по голове, сорвав скальп. Байдарка перевернулась, и медведь оказался в воде. Семён Семёнович так и не всплыл. Река снесла медведя за поворот, и как только он скрылся, мы как по команде бросились к другой байдарке и, усевшись в неё, оттолкнулись от берега. За поворотом, на берегу мы увидели медведицу, вода ещё стекала с неё, а рядом играли два медвежонка. Медведица долго смотрела нам вслед, пока мы не скрылись за другим поворотом.
Немного осмотревшись, увидели в байдарке валявшуюся удочку, ещё не распакованную, без удилища, кокой-то обрывок верёвки метра два, да в руках у меня трёхлитровый термос из нержавейки, который перед отъездом буквально впихнула мне мать со словами: «Пригодится», а отец добавил: «Смотри, не потеряй». Вот его, машинально, я, видать в горячке, и схватил. Мы решили не жалея сил грести весь день, теперь не до еды, поспеть бы к парому, а то неделю мы точно не протянем.
Где-то в полдень решили пристать к берегу, чуточку отдохнуть. Присмотрели тихую заводь и направили байдарку туда. Хруст внизу как будто проколол не лодку, а нас. Заострённый сучок сантиметра три в диаметре пробил днище, и вода стремительно начала наполнять лодку. По обе стороны от байдарки просматривалось дно. Выскочив из лодки, по пояс в воде, мы сняли её с сучка и побрели к берегу. Что-то надо было придумать. Я снял майку и попробовал заткнуть дыру, вроде получилось, но когда опустили байдарку на воду, через намокшую майку вода стала просачиваться, а при уплотнении рвалась ткань лодки. Мы всё же решили плыть. Один из нас грёб, а второй вычерпывал воду крышкой от термоса. Когда лодка наполнялась до критической отметки, мы приставали к берегу, и, опрокинув лодку, полностью сливали воду. Успеть к парому не было никакой возможности. В очередной раз, пристав к берегу, уже на второй или третий день, я сказал Вовчику, что бы он, далеко не отходя, посмотрел ягоду, должна быть черника, а сам, сломав какое-то деревце, смастерил удилище, решил порыбачить. Порывшись в земле не нашёл ни одного червячка, да и бабочки как испарились. Я вспомнил, что отец рассказывал, на Июсе они ловили хариуса на медвежью шерсть, иль на вьющийся волос с интимного места. С медведем встречаться больше не хотелось. Закинув снасть, сразу почувствовал, что удачно, и выхватил буквально с поверхности харюзища, но наживка, которую я с трудом привязал к крючку, исчезла. Провозился с новой наживкой минут десять, и вторая рыба была выброшена на берег. Больше не клевало, сколько бы я не менял наживку. Тут появился Вовчик, и заявил, что ягоды нет. По его чёрным губам и правой руке я понял, что рыбу я мог бы съесть один. Наверно пожалев его, я поделился добычей, с которой мы мгновенно расправились и тронулись в путь.
На следующий день тайга расступилась, и мы увидели настоящее море. Мы причалили к берегу. На кустарно сооружённом причале не было не души. Валялись обрывки газет да полиэтиленовые мешки. Обшарив весь берег и не найдя ничего съестного, мы пригорюнились. Перед нами встала дилемма, умереть здесь или быть съеденными рыбами. Разломав причал, прикрепили обрывком верёвки две доски, поплыли. Я с двойной энергией отчерпывал воду, но она прибывала и прибывала. Проплыв с километр, поняли, что тонем. Отвязав доски, сплыли с утопающей лодки, и опять в руках у меня оказался тот термос.
Нас разносило течением, и доска, потолще, которую выбрал Вовчик, медленно, но верно, уходила под воду. Лиственница, осенило меня. «Бросай её, давай ко мне!» - крикнул я, но Вовчик ещё крепче ухватился за доску и начал прихлёбывать воду. Я, взяв в левую руку термос, а правой обхватив доску, решил подплыть к нему. Пока разворачивался, оглянувшись, не увидел ни доски, ни Вовчика. Несколько пузырьков всплыло на поверхность и всё стихло. Ужас охватил меня, и силы были на исходе. Я огляделся, и, не увидев ни с одной стороны берега, ещё больше запаниковал. Вся моя короткая жизнь в мгновение ока пролетела перед глазами, а жить нестерпимо хотелось. Буду бороться до последнего, решил я, может куда-то прибьёт. Немного полегчало, и, вспомнив, что не заметил, где было солнце, когда входили в море, обругал себя, так как не знал, где противоположный берег.
Доска неожиданно выскользнула, и сил догнать её уже не было, в руках у меня оставался только термос. Я подтянул его под подбородок, и так столбиком какое-то время держался на воде, иногда вместе с термосом окунаясь в неё. В одно из таких погружений, ясно услышал странный звук. Такой звук я слышал, когда купался на Чулыме, гостя в детстве у бабушки. Стоило нырнуть, и звук приближающейся моторки можно было расслышать за километр. Теперь мне казалось, что этот звук то приближается ко мне, то удаляется от меня, и кто-то пытается вырвать у меня из рук термос.
Очнулся на каком-то полу, среди толпы людей и какой-то матрос тянул термос и кричал: «Пальцы разожми!», а молодая девушка, подносила к носу нашатырный спирт, говорила: «Вода вышла, сейчас очухается». Оказалось, меня заметили с «Ракеты», возившей туристов по Красноярскому морю, вот и подобрали.
Когда я, вернувшись в Москву, зашёл в университет, сразу за вахтой увидел некрологи. С фотографий на меня смотрели Семен Семёнович, профессор Фишман Герш Нухмович и студент Вольдемар Гершевич.
Родителям я ничего не сказал, а отец все ныл, что я от такого хорошего термоса внешнюю крышку потерял.
«А что, в Бауманском при социализме евреи тоже были? Их же, вроде как, кроме института Связи, да Стали и Сплавов никуда не пускали?» Собеседник мой усмехнулся: «Да, я и сам не знал, что Вовчик еврей. Ну да ладно, я пойду, уже посадку объявили». Он встал, накинул вещмешок и зашагал к выходу.
«Что я не видел в этом Абакане?» - думал я. «Я там был, когда строили ГЭС, даже к одноклассникам Толику и Галине Сахновым заходил, так даже в дом не пригласили, не то что, покормить с дороги, люди с годами не меняются. ГЭС к тому же сейчас охраняется, ближе, чем за километр, не подойдёшь».
Подойдя к кассе, сказал: « Один, на пятьдесят пятый, до Москвы». «Вы же только что, кажется, до Абакана брали?». «Девушка, делайте, что Вам говорят», впервые нагрубив женщине, сказал я.
За минуту до отправления поезда в моё купе постучали, и в дверях я увидел своего недавнего собеседника, за плечами которого был вещмешок, из которого торчала сапёрная лопатка.