13:17
- Снежана, заявляю я... - На *ую дрожана! Стараюсь, чтобы голос звучал нагло, как провокация, как у Убийц Кристал, как у дерзкой девки с работы.
- Научилась у меня всякой *уйне!
Мы смеемся, он обнимает меня за плечи. Рано утром на безлюдной улице. Провожает меня на электричку.
Какой же он красивый! Спрятал свою гриву под маленькую чёрную шапку. И сразу нос большущий и рот, который я так люблю целовать, вышли на первый план. Такой он. Устремлённый вдаль. Ловлю взглядом его профиль. Мой! Весь он мой! Со мной, а я с ним! Я торжествую, я выиграла!
Снежана - это название парикмахерской. Вчера вечером учил меня запоминать дорогу до станции. Оранжевые столбики на разделительной полосе. Оранжевая вывеска "Парикмахерская Снежана" светится в темноте.
В комнате холодно. Насос перегревается и ревёт, как раненая корова, восставшая из ада. Приходится отключать. И скоро весь котел накроется, конечно зимой, когда же ещё. Летом всё работало и не орало. А зимой самое время ему накрыться.
Спим одетые, обнявшись, под одеялом и пледом. Мне тепло.
Пригодились тёплые чулки, которые я купила для поездки в Питер в феврале. Так и не поехали. Столько ещё всего может быть у нас и Питер и море и лето и свечи и праздник и смех и всё, что нельзя... Как это возможно, что мы сегодня расстанемся? Я чувствую, он меня любит, мне хорошо с ним, даже когда плохо, с ним лучше, чем без него!
Хотела вчера уехать, но пошли поесть и как-то закрутилось, что я не уехала. Шли мимо дома-музея Цветаевой. Деревянные домики, в саду фонари, похожие на большущие ягоды земляники, тени деревьев.
Я прочла ему её стихи.
"После бессонной ночи только одно светлеет у нас, глаза."
Кто-то вытрахал Марину Цветаеву до светлоты глаз, сказал он,
и мы смеялись.
Сегодня, я поняла, что переврала когда читала, забыла последние строчки, не вспомнила.
Темнеют глаза, там было, а не светлеют.
А я шла и мечтательно думала, до светлоты глаз, и какой он офигенный любовник, как же было хорошо мне. Ночью, утром, вечером. Ушли мысли все, ушел этот мучительный разговор.
Скоро бормотала я, вся в его руках, выше, добираясь выше, да, сейчас, выше, и пришло, и как не закрывала себе рот руками, подушкой, молчать не могла, пошла вторая волна, сердце билось как сумасшедшее, я закусила подушку, он положил мне руку сзади на шею, и я слышала, как я кричу, то ли рычу в подушку от наслаждения.
Он остановился и ласковый, целовал меня. Наверное видел, какая счастливая, я чувствовала, он рад.
- Сколько было? Два?
- Два точно... Больше, кажется, как это считать? Ммм, благодарная, прижималась к нему, как же хорошо! Теперь, пожалуй, можно и расстаться, рассмеялась, тут же получила по попе и погнали дальше. И у него тоже было сильно, я чувствовала, как он удивлён, содрогается всем телом, отдавая последнее уже, до дна.
Мои глаза светлы.
Я знаю, что он меня любит. Сегодня так. Да и что это, любовь, кто знает точно, как чувствует ее другой, что это, если не морок, иллюзия, состояние, искажающее пространство, время, экзальтация, пробуждение или туман, сон наяву, боль, что?
Встречаемся в Болшево. Обнимает меня и целует в губы, в лоб, прижимает к себе и сам жмётся, такой родной, любимый, как будто мы не виделись годы, как будто вернулся с войны. Снова и снова, ну что же, если расстаёмся, зачем он так... Я же мучаюсь от такого.
Идём по Загорянке. Он показывает мне сообщения от матери, которая жалуется, что сломался телевизор, и нет света.
Я не могу решить ее проблемы, говорит он. И я понимаю, чувствую, что он устал.
Говорит, что в хостеле барахлит насос, шумит, холодно спать, бесит сосед, работа идиотская, у него фронт на 360 градусов. Из-за меня был нервный срыв, то что я отказалась ехать, на пустом месте выращенная проблема, это край уже.
И по тому, как он говорит, я понимаю, что он действительно не вытягивает.
Самый лёгкий участок фронта решил отсечь, меня? Хорошо, если так тебе легче, говорю я грустно, сжимаю его руку. Он не обвиняет, не упрекает меня.
Говорим друг другу, что очень тяжело расставаться.
Он ищет выход, но не видит.
Я готова расстаться, очень больно.
Предлагает встретиться через месяц. Зачем?
Я отказываюсь от этого месяца. Это пытка, каждый день ждать, то надеяться, то бояться, что конец. Мне не выдержать. Сейчас давай расстанемся. Надо было по телефону попрощаться и не приезжать мне... Нет, хотел попрощаться, чтобы по хорошему.
Он думает, что меня так дрессирует, отвергая? Что я изменю за этот месяц поведение? Перестану нагружать?
Ничего не могу обещать, что я не буду раниться об его какие-то слова, не буду испытывать без причины ревность. Не доверяю, наверное не смогу доверять. Не могу обещать, что у меня все будет нормально. Он единственный смысл, последняя радость, дома ад, на работе не могу ничего, как больная сижу, не соображаю.
Говорю, что не справляюсь тоже, что думала о психотерапии. За деньги сливать психологу. Плюс таблетки. Найду нормального специалиста... Говорит, что через полгода психолог аккуратно подведёт меня к тому, что нужно менять условия. Я и сама приходила к такому выводу. Что нужна стабильность, отсутствие психотравмирующих ситуаций и время, и само всё придет в норму. У меня нет денег, да если бы и были, я бы лучше ему привезла поесть, чем тратить на эту байду. Кто-то ещё, подруга, так нет никого, группы не могу, тошнит потом от самой себя, когда вижу сходство с теми, кто высказывается.
Дрессирует меня отвержением?
Он не отвергает, любит меня.
Зачем тогда расставаться? Тебе нужны "ништяки" от этих отношений, но не нужны проблемы? Я не жду от тебя решения, просто рядом побудь, я понимаю, что нет решения. Но он не может не искать решения и не переживать.
Ничего ему не нужно, устал повторять, только я нужна.
Я не понимаю, чего он хочет от меня.
Предлагаю встречаться только для секса. Не говорить ни о чем кроме. Ему такое не нравится, говорит, мы так не сможем.
Говорит, что ищет выход и не видит выхода. Говорит, что ему нужно собраться с мыслями, пусть улягутся эмоции.
Снова уговаривает меня встретиться через месяц.
Я отказываюсь, нет. Расстаёмся. Этот месяц мне не выдержать, я отказываюсь. Прячу лицо, держусь, чтобы не плакать, не истерить, молча. Я готова расстаться.
Значит, приезжай в пятницу, он сдается.
Мне кажется, он играл со мной, блефовал, чтобы меня проучить. За то, что я отказалась ехать и он не выдержал, изругал меня, он так жалел, что я отказалась, ну почему ты не приехала в пятницу? По тому, как он меня встретил, как говорил потом, очень нежно, какой он увидел меня, заплаканную, в смешной шапке, с мешком, рюкзаком и пакетом... Кукуся везёт всякие кукусины вещи...
Но мне казалось, он хотел быть хозяином своего слова.
Сколько можно уже "расставаться". Ещё и перед Анькой засветились, Константин, но это же... Пиzdец! Она ему сказала.
А мне, с отвращением ко мне и к нему, предложила слать его в *уй.
Мне стыдно и перед ней, и перед ним особенно, что я такой истероид. Зарекаюсь так себя вести, но сколько раз так уже было. А потом снова!
- Мы же снова к этому придем. Каждую неделю на ровном месте конфликт, снова ты подводишь к расставанию.
- Если я в тягость, то решай. Не месяц в подвешенном состоянии, сейчас. Давай попрощаемся сейчас. Я готова уехать немедленно от него, но не можем найти кукусины очки. А без них я не вижу ни черта.
Зачем обрывать контакты, а зачем их оставлять? На прозапас? Я не согласна на полумеры. Или продолжаем или конец. Жаль, но что я сделаю.
Тяжёлый мучительный разговор, то и дело возвращаемся к нему. В промежутках занимаемся любовью, ужинаем, говорим на отвлеченные темы, смотрим Ютуб, завтракаем, он возится с окном, из которого адски сквозит, с котлом, показывает новые потрясающие фотографии...
Зачем расставаться, нам хорошо вместе. Или только мне?
А он отдает последнее, терпит с трудом?
Мы идём поужинать в город. Мир вокруг бесприютный и враждебный. Я не доверяю ему. Дома я говорила, сейчас отведешь меня подальше, чтобы не кричала и всё же расстанешься. Хорошо, если скажешь, а не просто молча исчезнешь.
Он несёт какой-то смутный бред. Мне кажется, что он не здоров или измотан до предела. О том что надо пробираться наверх. Никого не спрашивая. О том, как неправильно устроена платформа и пандус для инвалидов. О том как ужасны эти города. Платформы с решетками, люди, утратившие человеческую сущность. Отец учил его уважать человека просто за то, что он человек. Но это не люди... Как замусорен лес. Какие уродливые дома. Отец умер пять лет назад. Нужно быть внимательной на дороге, и всё это нескончаемый поток слов, фраз.
Я чувствую, что он обессилен, измучен. И мне жаль, что ему досталась я, тоже больная и враждебная, как весь мир. Истероид. Маниакально-депрессивный псих.
В кафе отвратительная попса играет. Мне все равно хорошо, оттого что я с ним. А он терпит, у него музыкальный чуткий слух и измотанные, чувствительные нервы.
Шашлык не несут. О нас просто забыли. Я рада, что остаюсь. А он говорит, что ноги его в этом кафе больше не будет,ни в жизнь. Что это за сервис, если он должен напоминать о себе, стоять над душой, что им пренебрегают.
Я размышляю, избегая смотреть на него, что когда мы начали жить вместе, я настроила себе целые конструкции из напрасных ожиданий. Напрямую спросить боялась. И очень хотела с ним быть. И я это взяла, не в силах была отказаться.
Потом узнавала его и иллюзии рушились. Что он не хочет общий быт. Не хочет делить со мной жизнь, хочет свою, отдельную от меня, не хочет дружить с моими детьми. Каждый раз больно было. И страшно узнавать правду.
Но я ни о чем не жалею. Он свалился на меня как сокровище, я боялась выпустить из рук, потерять, сходила с ума. Но всё равно была очень счастлива, как никогда в жизни.
Подняла на него глаза. Он смотрел с нежностью и грустью.
Он ведь одиночка, он сказал. Не может ничего делать в команде. Ему нужен пример, как кто-то один... Но он не встречал таких. За каждым успешным семья.
Я думала, что это тупик. Один в поле не воин. Но если такой он, как ему?
Нужно помогать, а не топить, выбираться. Если он выберется, он сможет помочь мне. Или утонем оба, он говорил.
Обратно шли, он замёрз сильно. Я чувствовала, как его трясет. Шашлык унесли с собой. Взяли эклеры и фисташки. За все платила я.
Я окончательно поняла, что ждать помощи от него напрасно. Это игра в одни ворота. Я буду платить, ездить. Просить ни о чем не стоит, он не поможет. Была ясность и было легко.
Он был мне дорог и нужен всё равно.
Я была с ним счастлива. В моей жизни был смысл. Помогать ему, слушать его, любить оберегать.
Оберегать и от самой себя, ничего не требовать, ни на что не рассчитывать. Беречь его нервы.
Я вспомнила, как он хохотал над моими малиновыми трусами, на которых пчёлка была нарисована. Как нежно прощался утром. Его длинные ресницы, улыбку, руки его, любимые мои, все в болячках на костяшках пальцев, ободрал, отжимаясь на кулаках.
Написала ему спасибо. За время, за терпение. Обещала, что буду стараться, поддерживать его, а не нагружать. Что я рядом, и всё, что смогу, сделаю для него. Что я его люблю.
Он долго не отвечал, наверное спал.
На какую-то минуту испугалась, что не ответит никогда.
И он тут же, стоило мне подумать это, ответил, что тоже любит, что все будет хорошо.
И снова стало спокойно.
Последние иллюзии растаяли в сером небе.
На траве и на платформе был иней. Я больше ничего не ждала и была готова ко всему, без разницы к чему.