Первое пристальное обращение к Евагелию у меня и моих друзей, насколько я знаю, произошло с появлением в нашей жизни рок-оперы «Jesus Christ Superstar». Теперь я понимаю, что в этом опусе нет главного – Благой Вести о том, что Христос воскрес! Но главные смотрящие за зоной своей власти - КГБ, звериным чутьём и сатанинским разумом, сразу распознали в этом ИДЕЛОГИЧЕСКУЮ ДИВЕРСИЮ (ст. 70 и 72 УК РСФСР).
Достался мне альбом состоящий из двух пластинок, множества кадров из фильма и, главное, всех текстов исполняемых в альбоме. Музыка великолепна! А тексты интересны узнаванием того, что , как несуществующее, стояло под запретом для узнавания. Мы, конечно, скурпулёзно перевели всё и узнали направления, в которых можно двигаться в познании, или не двигаться, оставаясь в неведении.
Мне пришлось заплатить за этот альбом страшные, по тем временам, девяносто рублей. Такая трата требовала восполнения и я, по отработанной схеме, пошёл с альбомом по людям, желающим переписать его себе на магнитофоны. Цены на всё, и на нелегальные услуги тоже, в условиях «развитого социализма» были стабильными – два рубля за переписывание одной пластинки, значит за альбом – четыре. Выходило, что для восполнения потерянного при приобретении этой драгоценности, мне надо было обойти 23 человека. Отчитываться перед ревизионными органами мне не требовалось, и учёта своей работы я не вёл. Может быть я выручил больше денег, чем потратил, не знаю...
Не хочу даже думать, что кто-то из тех, кому я давал переписывать музыку, целенаправленно донесли в КГБ! Но однажды, когда я шёл с очередного сеанса переписывания, два добрых и вежливых «дяди» предложили пройти с ними «для разговора». По крепости рук, взявших меня за локти, я понял, что разговор будет о нетрудовых доходах, незаконном обогащении, комсомольской совести и всём том непоправимом вреде, который я причинил неустойчивой советской экономике своими хищническими спекулятивными махинациями. Я скис, и начал выдумывать грустную истори о безрадостном детстве в подворотне, но «дяди», к моему изумлению, привезли меня не в местный милицейский околоток, а совсем наоборот, в какую-то частную, на первый взгляд, квартиру.
К ещё большему удивлению меня привело то, что обыска карманов и личных вещей не последовало, а разговор повели о том, где именно я добыл свой экземпляр рок-оперы. Моё обьяснение о покупке с рук в «Детском Мире» на площади Дзержинского их не устроило, они ещё немножко меня помурыжили, слегка позапугивали до полусмерти, и отпустили с миром домой с повелением прибыть в следующий мой выходной по указанному ими адресу для дальнейших объяснений. Вот они какие добрые оказались эти самые «дяди»! Мне не пришлось ни с кем объясняться, для того, чтобы прибыть к ним на рандеву.
Немного придя в себя и начав трезво оценивать обстановку, я подвёл итоги встречи. Первое и главное – я идеологический диверсант! Второе – мои деяния подпадают под статьи 70 и 72 Уголовного Кодекса РСФСР, от трёх до семи лет, а при определённом старании следствия и все десять лет лишения свободы! Третье – можно выйти из воды сухим, но для этого надо стать их секретным сотрудником и заниматься всем тем же самым, только уже на пользу многострадальной Советской Родины! Так вот в чём, оказывается, состояла эта загадочная польза, побольше переловить и завербовать молокососов, создав тем самым мощную прослойку сексотов устремлённую в будущее! Все они, в недалёкой перспективе, получат разное образование, разлетятся по жизни, и тем самым раскинут невидимые сети для ловли успешно расследованных дел этими добрыми «дядями». Третий пункт, правда, сильно походил на добровольное ныряние в деревенский нужник, но зато без камня на шее, как во втором пункте.
Естественно, что родителям, друзьям и вообще всем говорить об этом было запрещено, да и не очень-то и хотелось. Пришлось «не спеша», за один день, по бросовым ценам избавиться от всей моей коллекции дисков, так как за неё по совокупности я мог получить четыреста лет тюрьмы из расчёта семь – десять за каждый диск, если верить «дядям». Труднее всего было вести себя, как ни в чём не бывало. Хорошо, что сдал хотябы зимнюю сессию!
В назначенную дату я отправился по указанному адресу. Это оказался неприметный, двухэтажный домик, красного кирпича, каких было много построено после войны пленными немцами. Распологался он по соседству с районным военкоматом, но раньше я, почему-то, не обращал на него внимания. Решения, что мне делать, у меня не было, душа не лежала одинаково к тюрьме и вступлению в ряды защитников режима. Вот ведь парадокс! Одна и та же дорога привела на распутье, как в сказке, и лишь маленький шажок в ту или иную сторону мог привести или за решётку, или в доблестные ряды людей с холодным сердцем, длинными руками и чем-то там ещё!
Внутри домика всё было похоже на милицию или военкомат, только дежурный прапорщик был в фуражке с васильковым околышем. Да, пожалуй, обстановка была более официальной и напряжённой, в отличие от разухабистых ментов и вечно прикалывающихся над призывниками вояк. По опыту прибытия в упомянутые заведения, я доложился дежурному, сдал паспорт, дождался пока дежурный выяснит, что со мной делать (хорошо, что не расстрелять, я бы не удивился), я тяжёлыми от навалившейся судьбы шагами побрёл на второй этаж...
В кабинете сидел один из моих «дядей». Он обрадовался мне, как родственнику, видно хочет ободрить перед вступлением в их железные ряды. После проверки каких-то записей у себя в папке, он сказал мне выйти в коридор и подождать... Ждать просто так не хотелось и я спросил, можно ли у них курить, хозяин кабинета, желая проявить гостеприимство, весело указал на лестничную площадку, где стояла напольная пепельница. Когда я докуривал вторую подряд сигарету, рядом со мною встал на перекур человек в штатском. Он откурил от своей сигареты едва треть, повернулся лицом к стене, чтобы затушить окурок в пепельнице и, не поворачивая ко мне головы, быстро сказал: «Уходи в армию! Оттуда доставать не станут!» Больше я этого Человека никогда не видел! После его подсказки я почувствовал себя Томом Сойером, которому открыли выход из пещеры, после многодневного плена! Значит, не все сотрудники железного ведомства добросовестно выполняли свою работу! Значит и у кое-кого из них осталось нечто человеческое!
Дальше, внимательно проведя беседу с моим «дядей», чтобы ни в коем случае не проколоться и не показать ему, что я знаю лазейку, я помчался домой с намерением немедленно приступить к осуществлению плана ухода в армию.
Для решения моей задачи у меня были плюсы и, почти непреодолимые, минусы! Дело было в начале марта, и, как раз в это время, начался очередной призыв - это плюс! Я учился на вечернем факультете одного из московских ВУЗов и работал на военном заводе, почтовом ящике, который давал мне бронь от призыва в армию – это тот самый труднопреодолимый минус! Буквально осенью, по направлению военкомата, я закончил автошколу ДОСААФ, с отрывом от производства, и получил военную специальность – водитель – это плюс! Моя мама - противник любой военной службы для своего дитяти – это, почти непреодолимый, минус! Моя Оля, как и мама, не будет в восторге от идеи пойти мне послужить – это ещё один минус! Говорить об истинной причине моего поворота в сторону призыва нельзя никому – минус, ещё и какой!
Я начал с главного, с обработки мамы. Я изобразил, что не сдал сессию, что не справляюсь работать на заводе и учиться, и что если меня отчислят из института, то сразу призовут, и куда я попаду никому не известно. Что-то похожее я начал продвигать и Оле. Простите меня, мои родные, за тот обман, но сообщить правду было выше моих сил! Мама, поняв, что я могу попасть служить на крайний север, да ещё на флот, а это уже не два, а совсем даже три года, решила взять всё под контроль. Отец, к тому времени, уже был подполковником, и связи простирались и в военкомат. Родители узнали какая команда призывников идёт служить поближе к дому и договорившись в призывной комиссии о зачислении меня именно в эту команду, почувствовали, что спасли меня от северов, и, с трудом, смирились с моим уходом на службу. С Олей всё обстояло хуже, она чувствовала, что что-то тут не чисто, но я стоял на своём...
Совсем плохо обстояли дела с заводом. Там не увольняли меня ни в какую! Говорили, что я на брони и в армию идти не могу, а наоборот должен работать. А в военкомат надо было принести какие-то бумаги с работы, чтобы, по советскому законодательству, за мной сохранялось рабочее место до возвращения со службы. Пришлось уже мне, без папы и мамы, найти их контакт в военкомате, и уже в свою очередь «договориться», чтобы меня забрали закрыв глаза на мою неуволенность с работы.
«Дяди» успели побеспокоить меня всего два раза, я изобразил размышления на тему поступления на службу в их доблестные ряды, и они прозевали меня.
После того, как я уже прослужил пару месяцев, меня вызвал командир полка и потребовал правдивой истории о том, почему ему пришло письмо с режимного предприятия, что в его части служит незаконно призванный солдат. Отказать в правде нашему Кэпу было невозможно, и я поведал ему всё, как было на самом деле. Он выслушал, подумал и сказал: «Ладно! Служи!» Видимо это было в его власти. Мне выдали какую-то справку, и моя мама с этой справкой уволилась с секретного завода вместо меня.
Вот так, добровольцем, я прорывался на службу в Советскую Армию.