Люся.
Рассказ
Люся Маканина ненавидела все советское, пыталась всеми силами вырваться из «всего этого», в чем жили ее родители в одной из деревень N-кой области. Красивая, статная, спортивно развитая, она взахлеб учила английский язык, позарез нужный ей, чтобы уехать «туда». Выучила, поступила во ВГИК, почти вышла замуж за сына известного кинорежиссера, менее талантливого, чем папа, но по амбициям не уступавшего знаменитому отцу, родила в гражданском браке дочь и стала «звездой».
Прошли годы. На месте СССР уже почти три десятилетия как Российская Федерация без бывших союзных республик, разбежавшихся по своим углам, точно за ними гналась свора призраков.
Сын известного кинорежиссера, так и не сумевший преодолеть медийное гравитационное притяжение мэтра-родителя, от нее ушел, сын вырос и женился, карьера давно устоялась, поездки «туда» стали регулярными, как покупка хлеба. Инстаграм Люси пестрел полными счастья её фотографиями и видами от Гоа до Лондона.
И все бы ничего, но не было в этом «джентльменском» наборе одного — личного счастья.
Да и в творчестве всё было как-то лощёно, повседневно-пафосно, без изюма вечности.
«Я очень понимаю Тригорина», — говорила она.
Она и была Тригориным в юбке. Только если чеховский персонаж из «Чайки», несмотря на свою известность, никогда не нравился себе, не любил себя как писателя, пребывал в каком-то чаду и часто не понимал, что он пишет, то актриса Маканина, напротив, себе нравилась и любила себя как актрису. Чад же она сама себе словно специально создавала, бежала от себя со скоростью сверхзвукового истребителя, люто ненавидя при этом слово «искусство» и всех тех знакомых, кто им действительно занимался. Это не относилось к «тамошним», заграничным, живым или ушедшим от нас творцам вроде Пины Бауш, чей гений не подвергался Люсиному сомнению ни на йоту. Втайне она мечтала рано или поздно достичь медийных вершин того самого папы ушедшего от нее гражданского мужа, и даже самой Пины Бауш.
Но время шло. Было уже за сорок. Тьма йогических и прочих модных практик давно разъела мозг некогда очень светлой девушки, мечтавшей о прекрасной, светлой жизни не в «этой стране». Внешне ее жизнь была светлая и прекрасная, инстаграмно-глянцевая, но под покровом всего этого был какой-то босховский чад жизни (хоть и довольно обеспеченной) и бегство по кругу от самой себя.
«Я — чайка», — говорила Нина Заречная.
«Я — бизнесвумен», — могла бы сказать про себя Люся.
Но не говорила. Ей не приходило это в голову. Точнее приходило, и даже осознанно жило в ее глубине, но наверх никогда не поднималось — табу сознания. Она просто жила и надеялась на лучшее. Она даже позволяла себе верить в любовь, давно похоронив в себе это недостойное делового человека на культурной ниве опасное чувство.