Она лежала на больничной кровати скрючившись, прислушиваясь к своей боли, и пытаясь определить какого та цвета. Боль была странной, непослушной, то вдруг резкой до черного цвета, то слегка режущей, оранжевой, а то вдруг притихала мышью и, по законам мимикрии, становилась серой. Даша замирала и слушала…
Не так давно, периодически, у неё стали появляться боли в левом боку. Нет-нет, да как схватит. И вот, прямо с приёма, от врача, её увезли на скорой в больницу. Принял Дашу врач, завотделением, - с чего ей была оказана такая честь, Даша не понимала, но воспринимала сей факт как-то опасливо. Ведь других женщин в палате вели другие, обычные врачи.
Заведующий отделением был мужчиной крупным, высоким. Разговаривал он резко, грубовато, но без хамства. Внешностью он сильно напоминал одноимённого доктора из фильма «Казус Кукоцкого». Соседки по палате сочувствовали Даше, они все, как огня, боялись этого врача. Но с Дашей доктор был мягок и внимателен, внимательно осмотрел при приёме, сказал:
- Будем готовиться к операции.
Для Даши, страшнее приговора трудно было придумать. Каждый день она сдавала анализы, ходила на какие-то обследования и ждала результатов. Для больницы Даше привезли из дома длинный, яркий халат, с отрезной юбкой-солнце. В нём Даша была похожа на маленькую хозяйку из какого-нибудь старинного поместья. Даша очень любила шить себе красивые вещи. Этот халат она сшила совсем недавно. Модели она придумывала сама. И спустя сезон, год или два, оригинальные элементы её моделей входили в «страшную» моду – да, так говорили:
- Это страшно модно сегодня!
Даша всегда смеялась :
- Опять у меня подсмотрели.
Брат привёз ей в больницу небольшой приёмник, и теперь, по вечерам, её палата наполнялась негромкой музыкой, а с ней начиналось представление под названием «Жизнь». Даша выходила на середину палаты, где было много свободного места, и начинала свой танец. Сначала это были медленные, почти медитативные движения, постепенно захватывающие ритм и такт, и переходящие то в испанские мотивы, то в восточные движения, похожие на танец живота, то вдруг переходя в залихвасткие цыганские кружения, чему весьма способствовал подходящий для такой музыки развевающийся яркий халат. Соседки по палате с восхищением смотрели во все глаза, подбадривали, хлопали и все улыбались…
Днём, боль опять заставляла Дашу лежать скрючившись, но соседкам она не показывала виду, рассказывала им юморные истории, подхихивала сама, поплотнее прижимая руку к своему боку, наполненному тошнотной серой болью.
Потом она тихо отворачивалась к окну, пряча выступившие слёзы и затихала….
Всего каких-то пару лет назад, у них в посёлке два парня разбились на мотоцикле. Не то, чтобы Даша их знала.., они были немного постарше, дружили друг с другом с незапамятного класса, играли на гитарах в ансамбле, и были довольно известными местечковыми личностями.
Когда случилась беда, кто-то в разговоре упомянул, что одного из них, Одинцова, увезли в Москву, вопрос стоял об ампутации ноги. Всё это было так страшно, что Даша тогда нашла больницу, где лежал Одинцов, сильно удивив его своим появлением.
Но каждый её визит здорово поднимал ему настроение, добавляя сил перед операцией. Такова была Даша.
Она не могла оставить без внимания ни одного знакомого или даже малознакомого больного, кем бы он ни был для неё. Если человек нуждался в чем-то, а Даша его не знала, это не было преградой для Дашиного альтруизма. Многие друзья, подруги, мамы друзей пользовались её добротой, Даша всегда была нужна – куда-то съездить, что-то рассчитать, к кому-то подъехать, что-то отремонтировать, что-то настроить, помочь в каком-то деле…. Неутомимая Даша. Её хватало на всё и на всех. А сегодня она сама лежит в ожидании ссудного для неё дня – операции…
Даша очень любила своё тело, оно платило ей той же монетой и никогда не подводило. Причём, Даша не занималась какими-то там билдингами, не применяла особые уходы, тело было надёжным от природы. Правда, Даша не могла похвастать пышной грудью, осиной талией, но откровенно сказать – это её совсем не волновало.
Даша часто думала, что будет с её телом после операции? Как это, разрежут живот, что-то там ещё отрежут, будут копаться в её внутренностях… Это было невозможно. Её тело неприкосновенно для хирургического скальпеля.
По вечерам её палата по-прежнему была самой весёлой, самой жизнелюбивой. Даша танцевала. Для всех и для себя.
Прошла неделя, и Даша стала забывать о боли. Об операции думалось всё меньше, и уже как-то отстранённо, будто не ей предстояло лечь под нож.
Наступил день, когда во время обхода, все затаили дыхание, увидев вошедшего в палату заведующего. Но он только кивнул Даше, пригласив её с собой, завтра операция. Даша вздохнула глубоко-глубоко…полностью выдохнула, и пошла догонять доктора, заметая свои следы развевающейся юбкой длинного халата.
Врач долго и глубоко мял её бока, живот, прощупывая всё, до самого позвоночника.
Даша замирала…и думала:
- Не болит…не больно...
Доктор, похожий на Кукоцкого, сказал:
- Странно, я ничего не нахожу. Но ведь на приёме было…
Даша вдруг почувствовала себя виноватой, что разочаровала такого именитого доктора, но не знала, чем его, такого большого и такого умного, она может приободрить…
Назавтра он её выписал, в качестве лечения дал направление к ещё более именитым докторам.
Вся палата дружно стояла у окна, размахивая руками, провожала Дашу домой.
Даша оглянулась на окна палаты, немного постояла на прибольничной площади, и весело помахала, соседкам по палате, в ответ.