Я ехал знакомой дорогой, но на этот раз уже не осторожничал. Я обгонял пышные кортежи знати, направлявшейся к замку, и с удовольствием наблюдал удивление на вытягивающихся лицах. От одного из таких кортежей отделился гонец, пустивший коня в галоп, но я не стал препятствовать ему, рассудив, что будет даже лучше, если новость о моем приближении поспеет раньше меня. Пусть знают о том, что возмездие неотвратимо.
Вскоре показались башни, расцвеченные праздничными штандартами. Судя по всему, я прибывал к самому началу торжества.
Люди, теснившиеся в воротах, расступились, и я беспрепятственно въехал в замок. Главная площадь была полна шумного народу, но при появлении всадника в доспехах все притихли, и цокот подкованных копыт Верного звонко отдавался от крепостных стен. Центр площади был свободен, образуя что-то вроде арены, и въехав на него, я осадил коня. Почему-то я был уверен, что никто меня не остановит, что ко мне со всех сторон не бросится вооруженная до зубов охрана и мне не придется отбиваться от них, как от разбойников. Ветер хлопал разноцветными полотнищами, люди перешептывались, робко указывая на меня пальцами. Первый раз в жизни я выходил на поединок в такой тишине, не имея за спиной ни преданных фанатов, ни даже пары секундантов в своем углу. Еще никогда я не ощущал такой колючей настороженности и такой открытой враждебности зрителей. Было ясно, что здесь я не могу рассчитывать не только на поддержку, но даже на каплю сочувствия. Но этих людей нельзя было винить. Все это царство целиком было заколдовано, все здесь видели мир иначе, чем его видел я. Ничего, когда мой кладенец поразит врага, все эти мерзкие чары рассеются. Кто знает, может все эти люди мне мерещатся и когда заклятие будет снято, я увижу вокруг себя пустыню. А пока я наслаждался эффектом от своего появления.
Напряжение росло. Казалось, что оно передалось даже коню, потому что Верный начал нервно переступать ногами, крутиться, а потом и вовсе загарцевал. Я осаживал его, но все же конь взвился свечой, и мне пришлось сильно натянуть поводья. Наконец мне удалось заставить коня опуститься на все четыре ноги. На несколько мгновений я отвлекся и прозевал момент, когда появился Кощей.
Он стоял напротив, облаченный в свои черные доспехи. Меч в черных ножнах висел на боку, ветер шевелил волосы на непокрытой голове.
Я впервые видел его лицо. Конечно, я ожидал увидеть нечто подобное. Исходя из того, как все выглядело в этом царстве, нелепо было бы предполагать, что под шлемом скрывается урод с хищными клыками и свиным рылом. По идее, он должен был сделать себя красавцем с белозубой улыбкой. Но его лицо оказалось вполне обычным. Я видал и покрасивее. Но вот что обращало на себя внимание, так это его открытость и прямой взгляд. Такого мужчину я мог бы уважать, не будь он Кощеем.
Тишина на площади стала прямо-таки нестерпимой. Каждый звук казался лишним, залетевшим сюда случайно, и рождал желание поскорее избавиться от него. Кто-то из нас двоих должен был эту тишину прервать. Тот, кто это сделает, покажет свою слабость. И это точно буду не я.
Кощей протянул ко мне открытую ладонь:
— Давай поговорим как мужчина с мужчиной.
Спокойный голос из груди, прямо заслушаться можно. Может при других обстоятельствах я и заслушался бы.
— Мы оба знаем, зачем ты здесь, Иван-царевич.
Еще бы! По крайней мере, я точно знаю, зачем здесь я.
— У тебя своя цель и ты стремишься достичь ее во что бы то ни стало.
В точку. По-другому и быть не может.
— У меня своя цель, и я тоже к ней стремлюсь. Беда в том, что если я позволю тебе достигнуть твоей цели, то я не смогу достичь своей.
Естественно. Но к чему ты клонишь?
— Тебе не кажется, что в данную ситуацию вовлечено больше двух сторон?
Какие еще стороны? Что ты имеешь в виду?
— Ты же должен понимать, что Василиса не медаль для победителя, не кубок, не награда. Ее нельзя разыгрывать, как приз. Она не вещь, она — человек.
И поэтому можно запросто красть ее из-под венца? Кто-то из нас двоих демагог.
— Разве не будет правильным дать ей возможность самой сделать выбор? Дать возможность выбрать то, чего хочет она, а не то, чего хотим от нее мы?
Ах, вот оно что! Теперь мне все понятно. Дать возможность делать выбор человеку, воля которого полностью подавлена чародеем? Человеку, который будет говорить то, что требует от него хозяин заклинания? Дать выбирать тому, у кого нет выбора? Вернее, есть только иллюзия этого выбора. Нет уж, увольте.
— Разве это будет по-мужски?
На «мужика» давим? На «слабо» берем?
Я понимал, что он хочет втянуть меня в переговоры. Возможно, в этом и заключается его хитрость, его коварный план заговорить мне зубы, сбить меня с толку, дождаться момента, когда я утрачу бдительность и наложить на меня чары, как он уже наложил их на свое царство, на своих подданных, на Василису, и превратить меня в своего почитателя, поклонника, обожателя. Какая мерзость! Нужно было кончать с этим как можно скорее.
— По-мужски будет сразиться со мной! — Крикнул я, вставая в стременах.
Кощей вздохнул, и его лицо исказила гримаса, будто своими словами я заставил его страдать.
— Просто представь на минуту, что ты осуществил задуманное, Иван. Каков будет результат? В одном случае отец лишится сына, в другом — невеста лишится возлюбленного. Неужели ты не видишь, что последствия обоих вариантов ужасны? Подумай, не будь дураком.
Если его тактика заключалась в том, чтобы вывести меня из равновесия, то у него это с блеском получилось. Это слово… Лучше бы он меня ударил. Лучше бы плюнул в лицо. Одно дело, когда о тебе судачат за спиной и там между собой придумывают обидные прозвища. Совсем другое, когда унизивший тебя враг, открыто называет тебя…
В глазах у меня потемнело от гнева.
Я выхватил меч и вонзил шпоры в бока Верного.
Конечно, расстояние было слишком мало, чтобы конь смог как следует разогнаться. Кощею ничего не стоило увернуться не только от копыт, но и от моего рубящего удара. А мне пришлось тормозить и разворачивать гнедого. Что же это такое? Он снова заставил меня промахнуться! Неужели все повторяется? Нет, я ему не Авдей! Довольно с меня этой клоунады! Он заплатит сполна!
И тут у меня внутри будто что-то щелкнуло, будто лопнула струна. Нет, не струна, это лопнул какой-то запор, удерживающий внутреннюю пружину во взведенном состоянии. Однако вместо шквала эмоций, вместо гейзера ярости, бьющего в небеса, я просто почувствовал, как уходит напряжение. Сознание прояснилось. Мои руки и губы больше не дрожали. А еще я услышал внутри себя голос, который тихо, но уверенно скомандовал «Ан гард».
Я спешился. Шагнул на воображаемую линию. Левую ногу вынес немного вперед и большую часть веса тела перенес на нее. Проверил, не торчит ли вперед колено, находится ли над ним подбородок, не расставлены ли стопы. Развернул корпус. Ухватил кладенец под гарду и наклонил клинок в сторону противника.
«Эту прэ» вновь скомандовал голос. Я сделал глубокий вдох и выдох. Теперь я был действительно готов.
Кощей уже стоял в позиции.
Отлично, подумал я, все слова сказаны. Обожаю этот момент, когда судьбу уже не могут определять болтливые языки и остаются только чистая сила и воля. Уже ничто не может исказить смысл. Закончились все половинчатые решения. Отныне либо да, либо нет. Либо он меня, либо я его, и никаких промежуточных вариантов, никаких полумер. Никаких отговорок и смягчающих обстоятельств. У каждого было время подготовиться и сейчас точно выяснится, как каждый распорядился этим временем, на что его потратил. Не знаю, родился ли я для этого момента, но точно могу сказать, что жил я именно ради него. Я шел к нему долгие годы. Я не обходил преград, но каждую из них принимал как вызов, и штурмовал как последний бастион. С каждой победой во мне росла уверенность, что этот момент настанет, что я приближаюсь к нему и ему от меня не уйти. Что когда он наконец настанет, я войду в него со всей силой, какая только у меня будет, брошу в топку и сожгу все, что у меня есть, чтобы выйти победителем. И это будет мой триумф. Моя слава. Мой миг.
«Алле» сказал я себе.
Сделав шаг вперед, я тут же провел атаку в голову. Кощей парировал.
Странное ощущение новизны противника. Мы ведь уже сражались. Откуда оно?
Еще шаг вперед и атака тремя ударами подряд. Я лишь каждый раз немного изменял траекторию. Кощей выдержал и ответил контратакой. Я отразил ее.
О, теперь я понимаю, откуда это ощущение! В прошлый раз его клинок был лучше, мой уступал. Теперь мы на равных.
Провожу атаку в корпус. Делаю вид, что ударов будет несколько. На самом деле после первого, который Кощей успешно отклоняет, я возвращаюсь в стойку. Но лишь затем, чтобы тут же нанести молниеносный укол в голову. Парировать его Кощей не успевает, ему приходится уклоняться. А мне в свою очередь приходится защищать корпус от ответного выпада.
Ах да, вот еще одна деталь, которая придает новизну ощущениям. В прошлый раз его техника превосходила мою, а теперь — мы на равных!
Атаки, контратаки. Пока все идет так, как я задумал. Он, без сомнения, уже понял, что сейчас я подготовлен гораздо лучше, чем при нашей первой встрече. Теперь его манера сражаться, его приемы, его финты, не кажутся мне такими необычными. Теперь я понимаю его. Я бы сказал, что сейчас преимущество на моей стороне, сейчас я навязываю ему свой тактический рисунок. Я показываю ему простую схему, приучаю его к ней, чтобы потом взорваться серией неожиданных приемов.
Например, вот так. Я резко меняю уровень атаки. Предыдущие удары шли в голову и корпус, а сейчас я атакую ноги. Это очень опасный прием. Если мне повезет, бой закончится через полминуты.
Спросите меня про везение. Про везение я знаю все. Это просто такое красивое слово, за которым стоят упорнейшие тренировки, пот, синяки, кровь, травмы, боль. Только тот, кто тренируется переходя грань, а не балансируя на ней, может надеяться на везение. Потому, что везение это не случайность, как думает толпа, это умение увидеть возможность и воспользоваться ею.
Но пока везение не на моей стороне. Кощей ловко отбивает мои удары и контратакует в голову. Он рассчитывает на то, что я не успею вернуть клинок для ее защиты.
Он ошибается, я успеваю. А по пути к тому же атакую его в кисть, сжимающую меч. Это не просто опасный прием, это хитрый и подлый прием. Но мы же не на соревнованиях, где приз за победу — кубок или кошель с золотом. Здесь никто не крикнет «Па конте!». Мы на войне, где, как известно, хороши все средства.
Я слышу, как лезвие моего меча скользит по металлу кощеевой перчатки. Какой приятный звук! Да, пока мне не удается его ранить, зато я теперь точно знаю, что это возможно.
Я прессингую, наступая. Кощей пятится, теряя пространство, но отступая, он движется по кругу, не давая себя запереть. Теперь совершенно ясно, что никакого плана на бой у него нет, ему приходится импровизировать, исходя из действий противника, а это значит, что он не готов. Это значит, что я буду опережать его как минимум на полшага, и в конце концов я сделаю полный шаг, а это будет означать только одно — мою победу.
Начинаю замечать, что мое наступление замедляется. Куда бы я ни направил лезвие своего меча, там же оказывается лезвие меча Кощея. Наши мечи будто прилипли друг к другу. Ясно, он пытается контролировать мой клинок, чтобы почувствовав начало моей атаки, поймать меня встречным выпадом. Нужно менять тактику, нужно разорвать клинки.
Я перехожу к рубке. Если бы мы были мальчишками с деревянными мечами, то махали бы ими непрерывно. Однако в реальном бою очень сложно сделать более трех ударов подряд. Но я молод и силен, я делаю четыре! Потом отбиваю три, и снова рублю четыре раза. Кощей отступает. Сколько еще я смогу поддерживать такой темп? Удар! Удар! Еще! Сталь летит, будто у нее есть крылья.
О, снова этот звук! Это мой меч чиркнул по вражеским доспехам. Я наслаждаюсь этим скрежетом, как сладостной мелодией. Я хочу услышать эту симфонию целиком! И скоро она зазвучит не только в моем воображении. Мой кладенец, как дирижерская палочка, будет извлекать эту музыку ненависти до тех пор, пока мой противник не падет, пока моя месть не насытится кровью. И это время близко!
А вот и удачный момент. Парируя укол, я чувствую, как черное лезвие легло мне на гарду, и тут же начинаю вращать кисть, уводя его наружу, а сам, слегка сместившись вперед, готовлюсь сделать выпад, цель которого — левая сторона груди, где под черной броней бьется ненавистное сердце. Вращение продолжается. Я уже перенес вес тела вперед, уже расслабил плечо, уже нацелил острие. Этот удар невозможно будет отразить. Вращение продолжается. Я чувствую нарастающую боль в кисти, влекомой вражеским мечом, ее больше невозможно терпеть. Рука вывернута до хруста. Пальцы разжимаются, рукоять меча выскальзывает из ладони, и тут же, подхваченная черным клинком, сверкнув, уносится куда-то в сторону, ввысь. Пока я инстинктивно возвращаю вывихнутую руку поближе к телу, под колено моей опорной ноги обрушивается удар. Я теряю равновесие. Следующий удар я получаю рукоятью меча в грудь.
Я лежу на спине и в горло мне упирается холодное острие. В голове еще продолжает играть музыка боя, но бой уже окончен. И с ним окончена моя жизнь. Не думал, что все случится именно так. До слуха долетает далекий звон: где-то в стороне на мостовую упал кладенец. А сверху вниз на меня смотрит Кощей, и я не могу понять выражение его глаз.
— Послушай, Иван-царевич… — Начинает он.
Он что-то говорит, но я не могу понять что именно. Я вообще ничего не понимаю. Я не должен был проиграть. Я должен был победить. Зло должно быть наказано. Почему же добро проиграло? Почему я повержен и отсчитываю последние мгновения своей жизни? Почему мир так несправедливо устроен?
Я не понимаю, почему ржет Верный. Что это за звук, похожий на треск спелого арбуза? Почему вдруг тело Кощея проносится надо мной? Почему народ на площади ахает как один человек? И куда от моего горла делось смертоносное лезвие? Не понимаю.
Приподнимаюсь на локтях, оглядываюсь.
Кощей лежит на мостовой. Под его головой растет багровая лужа. Рядом гарцует Верный, его копыто в крови. Я поднимаюсь и подхожу к Кощею. Он еще жив. Губы шевелятся, но я не могу разобрать слов. Наклоняюсь ближе.
— Какой же ты дурак, Иван…
Его взгляд застывает. Все. Конец.
Это я понимаю. Но я не понимаю, почему ничего не происходит. Почему не исчезают чары? Со смертью Кощея колдовство должно потерять силу, все должно появиться в своем истинном виде. Почему к животным не возвращается человеческий облик? Почему богачи не превращаются в оборванцев, а нищие не становятся принцами? Почему не рушится замок? Почему не разверзается земля, чтобы поглотить весь этот кошмар? Не понимаю.
Сквозь толпу бежит Василиса. Ее удерживают, но она прорывается к телу и падает перед ним на колени. Она плачет и кричит. Мои голова и уши будто забиты ватой, я не понимаю того, что она кричит. Единственное, что мне сейчас понятно, это непоправимость происшедшего.