Я выпрыгиваю из автобуса, а водитель все еще ругается: «Полгода ездим, а вы все карточки не умеете прикладывать!» Бог с ним, он, может, и полгода, а я только третий раз еду по этому маршруту и только один раз — без кондуктора.
Как мне идти к Дому — тот еще вопрос. Есть ламповая дорога через кладбище и белую церковь, а есть оживленное грязное шоссе, начинающееся у торгового центра (согласитесь, не очень воодушевляюще) и уходящее в бестротуарный ужас. Пока доберешься до знакомого леса, поседеешь от выныривающих из-за спины машин — идти по правилам здесь не особо выходит.
Но это наше с Домом дело, где я люблю ходить. Сегодня я пойду ламповой дорогой, а в прошлый раз шла грязной и, проходя мимо Леса, шептала, что сейчас занесу сумки, схвачу собаку и обязательно вернусь — бродить по топким весенним сугробам вокруг яблони, затерявшейся в ельнике.
Почему я так много помню о Лесе? Почему так точно знаю, где болото, а где от ЛЭП волосы встают дыбом, где маленькое озеро скрывается в высокой траве и где река дает возможность перебраться на другую сторону — сторону, принадлежащую Дому? Почему в этом Лесу так сложно заблудиться, почему в нем я никогда не пользуюсь навигатором, точно зная, что он выведет куда и когда нужно?
Так много «почему» и так мало на самом деле я встречалась с Лесом, но это были долгие, удивительные свидания.
Лес, первый раз я увидела тебя поздней осенью и подумала, что точно знаю, что ты из себя представляешь. И как же я ошибалась! Какой же ты оказался разный. Темный, светлый, болотистый и сухой, немного страшный, потому что я боюсь змей, и щедрый, потому что земляника и грибы — и даже лисички. По мне так лисички — это подарок, который запоминается навсегда. В моей жизни лисички были два раза и всегда там, где их никто и никогда раньше не находил. Мне иногда кажется, что у Леса сговор с Домом или, может, они соревнуются за мое внимание.
Наши встречи с Домом всегда были странными и оставляли впечатления нереальности происходящего. Когда я выбирала свое место в Доме, этого места еще не было; только небо над моей стремящейся на верхотуру головой. Дом знает, что я его выбрала, потому что он был лучшим из того, что было, а не потому, что он был лучшим. Но он же знает, что люблю я его от этого не меньше.
Дом знает, что я его почти предала, что все наши совместные планы в какой-то момент были отложены на неопределенное будущее, потому что мне так было удобнее. Он знает, что я на него злилась — и не потому что он плохой, просто надо было принимать решение. Не слишком легкое, а я не люблю сложных решений, я люблю, когда все легко и просто.
И он ждал, ждал и терпел того, кто его никогда не любил; и это тоже с моей стороны было предательством — отдать Дом тому, кто его никогда не полюбит, кто никогда не будет о нем заботиться. Мне стыдно и так хочется пожалеть и утешить Дом.
Я иду по ламповой дороге, и кажется — совсем же недалеко, когда есть время и все еще светит солнце. Хотя и ночью здесь тоже не страшно, я люблю эту дорогу — петляющую, почти без тротуаров. Помню, когда-то на веранде одного из домов стоял большой красный диван — на веранде дома в два этажа с восемью окнами на одну сторону. Для меня это было странно. А еще тут бегали стаями собаки, но я давно уже ни одной не видела. Не то чтобы я их боюсь. Собаки, конечно, опасны, но дворовые стаи, наверное, наименее опасны из всех, если вы выше их ростом и у вас нет на поводке своего пса. А иначе придется отбиваться и следить, чтобы превосходящие силы противника не заходили со спины, где они позорно постараются ухватить за заднюю конечность, пока их не видят.
В Доме я отдыхаю, его тишина обволакивает и убаюкивает, я все еще не люблю его запах, пыльный и цементный, но понимаю, что это всего лишь маленькая месть за мои проступки, несерьезная обида, которой на самом деле никогда и не было, но не показать ее было бы ниже достоинства Дома.
Дом вдохновляет, мягко подталкивая мысли в нужном направлении; но я, наверное, не всегда слушаю его так внимательно, как он этого заслуживает, иначе, того и гляди, превратилась бы в гениального писателя.
Я прохожу мимо церкви и кладбища, зажатая между двумя заборами: невесомым в своей прозрачности кованым — и глухим, прячущим могильные тайны зеленым. Во дворе церкви стоит высоченный деревянный крест, потемневший от дождей, но от этого не менее величественный. В церкви я так ни разу и не была, и внутренний голос говорит, что пока не стоит. То ли тем я разрушу ее внешнее белоснежное очарование, то ли дух ее еще не готов меня принять.
Мы с Домом договорились, что будем друг друга любить, не сильно напрягаясь и честно посылая всех, у кого есть к нам претензии, куда подальше, то есть за порог. Потому что в окно — слишком жестоко и уголовнонаказуемо. А еще — непременно будем пользоваться всеми теми законами, по которым он еще на гарантии и поэтому чудеса с электропроводкой и невозможностью перекрыть холодную воду должны быть устранены без вложения наших нервов и денег. В общем, я за узаконивание отношений, так оно надежнее. Мы-то с Домом друг в друге не сомневаемся, но миру вокруг на это наплевать, пока мы не сшиты связующей нитью, которая скрепляется канцелярской печатью на гербовой бумаге.
Я выныриваю из оврага и вижу Дом. Окруженный другими зданиями, похожими на него и не очень, Дом возвышается над дорогой, с этой точки он именно такой. Будто стоит на самом краю быстрой горной реки, и проносящиеся мимо машины вновь и вновь обдают его волнами воздуха и воды. На самом деле, это — всего лишь иллюзия: как оазис в пустыне, Дом кажется ближе, чем есть.
Я вроде как точно знаю, чего хочу... точнее, я точно не знаю, чего хочу, но надеюсь, что Дом мне расскажет, чего хочет он, и мы вместе постараемся.
Если смотреть глазами Дома на внешний мир, то чего-то не видно, а на что-то просто не хочется смотреть. Но в какой-то момент понимаешь, что Дом показывает каждому что-то свое, что-то, что видно именно под этим углом и освещением. Сейчас дома живут меньше человека, но в них обитает намного больше людей, чем раньше, и поэтому дома мудреют быстрее, намного быстрее нас.
Прохожу под мостом, Дома давно не видно, нужно сделать еще три поворота, чтобы он возник в поле зрения. Тут все еще что-то строят, каждый день что-то меняется, ведь строят сейчас очень быстро, погребая старое под новым, поэтому я предпочитаю наслаждаться несовременными странностями вокруг, ведь совсем скоро все будет покрыто коробками — слишком однообразными, чтобы наслаждаться. Но Дом – не коробка, в основном потому, что у нас с ним отношения, поэтому он не такой, как другие, и бла-бла-бла.
Выныриваю из крытого перехода, под активно возводящимися высотками-свечами, и почти бегу, пальцы замерзли на весеннем ветру, а так часто встречающая на пути близость воды привела к тому, что замерзло все, но пальцы – особенно, они почти потеряли способность двигаться.
В какой-то момент я поднимаю голову: «Ну вот и я», – говорю, находясь в тени Дома, и пытаюсь разглядеть те самые окна на почти последнем этаже, но еще не умею, пока еще не получается совместить то, что внутри и снаружи, но я непременно научусь. Очень скоро, совсем скоро, ведь я знаю, что ты меня ждешь и будешь ждать всегда.
Кого-то дома ждет семья, кошки или канарейка, а меня ждет Дом, и в этом нет ничего удивительного, ведь он – часть моего сердца.