Всё, что не убивает, делает меня сильнее.
Угу, товарищ Ницше, ну конечно. Похоже, я бессмертен и всесилен. Потому что ещё жив. Но это шутка. Шутка глупая и не смешная.
Вчера я пережил самые долгие полминуты во всей жизни. Лифт кряхтел, вздыхал как старый дед, и взбираться вверх не торопился. Если в правду меня должен прикончить лифт, то почему бы и не этот?
Распахнутая пасть лифта напомнила мне хищное растение. Те также, разбросав лепестки с приманкой, поджидали насекомых. Стоит наивной мухе или таракану польститься на запах свежего нектара, створки немедленно смыкаются, растворяя в себе жертву навсегда. Вчера мне показалось, что двери лифта закрываются навеки. Судьба моя остаться здесь, внутри. Лифт будет замирать на этажах, тревожно гудеть, не открывая дверцы, и снова устало ползти куда-то вверх, переваривая меня тысячу лет.
Пит сказал мне (вот странно, почему он Пит, когда его зовут Сергей?): укрыться можно здесь. Старенькая однушка, седьмой этаж панельника в спальном районе. Никто не сыщет. Выползать в ближайший магазин в случае необходимости и по возможности не озираться.
А если Пит заодно с ними? Тогда конец. Раздолбанная хата, где до меня никто не жил уже лет пять станет моим последним домом. Даже тело можно не выносить. Зароют в землю всю квартиру.
Я тревожно слушаю подъезд. Лифт скрипит дверьми на этажах. Сомневаюсь, что кто-нибудь ещё видит в нём монстра. Для всех он в доску свой – родной и старый, но не бесполезный. Он помнит первых детей этого дома, которые сегодня возят в нём уже своих детей. Их он не тронет. Для него они не люди – обычные игровые боты, часть виртуального мира.
«Если лифт сам не убьёт меня», - размышляю я, - то почему не может быть чьим-то сообщником?»
Перед сном гашу свет. Ночью, как ни хотелось бы, гореть не должен. Привлекать внимание нельзя. Тьма маслянистая и липкая, обволакивает всё пространство и не разрешает спать. Я вновь и вновь слушаю подъезд. Сейчас, быть может, сейчас… сообщник-лифт привезёт кого-то, кто тихо вскроет дверь, войдёт. И тьма его не испугает, в ней он абсолютно свой. Войдёт, и я оцепенею. Ужас, жуткий ужас вязальной спицей пройдёт сквозь моё сердце. Я не смогу пошевелиться и с какой-то обречённой неотвратимостью увижу, как будут убивать. Незнакомец в тёмном плаще и обязательно в шляпе, каких давно уже не носят, сольётся с тьмой. Только лицо, бесстрастное лицо сжатыми полосками губ разольётся отвратительно невнятным бежевым пятном.
Достанет ли он спицу? Или случится всё иначе? Я не знаю.
Ночами лифт работает редко. Пару раз я всё же испытывал то самое оцепенение, когда створки с противным визгом распахивались у меня на этаже. Наверное, на ветру так скрипят виселицы с забытыми останками повешенных годы назад.
«Неужели»?
Нет. Звенели ключи, раскрывались и захлопывались соседские двери, всё оставалось как прежде. Пока.
Забываюсь я ближе к утру. Когда прихожу в себя, сквозь давно немытое окно нагло лезут лучи солнца. Тревога отступает. Ненадолго. Сколько мне ещё здесь находиться?