Умирая медленно, прислушиваясь к треску собственной плоти, давясь разлетающимися ошмётками, она оставалась в сознании, панически пытаясь выбраться из обрезков памяти.
8
«...В комнате шторы «болотного» цвета. Того самого оттенка, который оставался нетронутым в коробке карандашей. Странно, - со временем цвет приобрёл вкус дорогих фисташек и оливок в «Мартини».
Нюша размазывала по коленке соплю, предательски выскочившую из ноздри. Соль разъедала кожу вокруг опухших глаз. От противного пощипывания становилось обиднее...»
14
«....- Нюшаааа! - мать вжалась в стекло пухлым, видавшим сотню борщей, фартуком. Пытаясь попасть басом в форточку, она приподняла несколько подбородков. Звук выкатился прямиком к кустам роз, где дочь откашливалась от первой затяжки. - Нюююшааа! Мама приготовила галушек!...»
17
«...Она прижимает к животу небольшую подушку. Наденьке не везло с парнями. Почему-то никто за ней не ухаживал, не дарил цветы, не звал на свидание. Поэтому, она взяла инициативу в свои руки. Обольстить, влюбить. Да, она думала, что наивысшее откровение любви — это поступательные движения тел. И безгранично любила каждого, кому делала минет.
Секундное счастье. Кода ей кончали на лицо, заглядывая...нет, не в глаза, а глубже, где она настоящая, загадочная и волшебная женщина, - чувство пустоты уступало место ощущению того, что её понимают.
Виктор закончил. По-отечески потрепал Надюшу по голове:
Умница...как же я тебя обожаю! - слез с девочки, взял телефон и, что-то там читая, кинул, — Иди пописяй, так сперма выйдет.
Хуже ноющей боли была беспомощность. Добираясь после аборта в палату, Наденька держалась одной рукой за стену, другой прижимала грязную пеленку. Снова обида. Так всегда происходит, когда разбиваются иллюзии.
Потом она тихо плакала, прижимая к животу подушку...»
26
«....- Николай Иванович, - Надя тёрлась о серый пиджак, чувствуя аромат апельсин, зимы, жены и троих детей, - ты ведь обещал мне Рождество, - рука скользила по штанине, разминая пах. Женщина встряхнула волосами, смазала поцелуем узкие губы и опустилась на колени...»
Сухой звук рвущихся сухожилий. Воспоминания смешались в калейдоскопе ускоряющихся событий. Совершенно незначительные и далёкие.
32
«...- Больше не пью! Сказал — сделал!...»
33, 34, 35 …
«...- Рот закрой, мясо! Тварь, ты ценить обязана мою заботу о таком ничтожестве. Не вой! - Надя отлетела к стене, задев головой холодильник. В шее и спине хрустнуло, от чего она на секунду замолчала, прислушиваясь к ударам сердца. - Сказал - не пью. С завтрашнего дня...»
42
«...- Давай, Надюха, за тебя! - Зинка залихватски махнула из пластикового стаканчика, - мы тебя приоденем, припудрим, - будешь как молодуха....»
51, 63, 102...
Шредер дожёвывал глупый роман, смаковал каждую страницу, чувствуя, как она трепещет в его зубах мелкой рыбёшкой. «Надюша» умирала.