«Профессор психиатрии пал жертвой собственного эксперимента по сокрытию памяти, став пожизненным пациентом своей же клиники...» — вещало новостное радио.
Раз, два, три, четыре. Пять.
Ключ раз — начинается рассказ,
открывает свою дверь
в день начала всех потерь.
Ключ два — любовь навсегда,
утопила всё вода.
Ключ три — мама, не реви,
успокойся и умри.
Ключ четыре — снова ты в своём дурацком мире.
Обращает время вспять
ключ возврата — пять. Опять.
— Что это за ключи? Какого чёрта?
Собрав силы, Андрей попытался разжать непослушные окоченевшие пальцы, но боль от пронзившей тело судороги провалила его в черноту, оглушив при этом звуком металлического лязга. Тут же яркая вспышка фосфоресцирующей молнией вернула уходящее сознание, осветив помещение, похожее на комнату с несколькими дверьми.
— Зачем в одной комнате столько выходов?
Кое-как встав на ноги, держа руками голову, Андрей постарался сохранить равновесие. Он ощущал себя осью жуткой карусели: двери вращались вокруг, меняясь разными цветами света, струящегося из замочных скважин.
— Сколько их? Раз, два... Раз, два, три, четыре...
Нестерпимый звон, перемежающийся с навязчивым звяканьем и бряцаньем возвращался многократным эхом, отталкиваясь от невидимых преград. Он то нарастал и становился отчётливее, то затихал, превращаясь в неясную, но настойчивую звуковую кашу.
Шаги давались с трудом. Руки стали немного послушнее. Он шёл, медленно перебирая ключи, словно чётки.
— Сколько их? Раз, два, три...
Двери, словно части тела одного живого организма, отзывались на зов ключей, пульсируя и подсвечиваясь зыбкими отсветами.
— Я найду выход. Я его найду.
Первый ключ сначала никак не хотел попадать в скважину, из которой сочился тёплый и чем-то знакомый свет. Он привлекал и, казалось, сулил выход из этого ужасного места. Или состояния. Наконец, дверь отворилась.
Тихий плач проникал всюду, заполняя собой кажущиеся рыхлыми стены, пол, потолок. Но в комнате никого не было.
— Иди сюда. Я тебя отведу к маме, — тихо позвал Андрей, на секунду задумавшись, почему он разговаривает с пустотой, и тут же забыл свой вопрос.
Ощущение страха и одиночества внезапно завладело сознанием. Он закрыл глаза, пытаясь прогнать наваждение. И в этот момент увидел дрожащие плечи мальчика лет шести.
Открыл глаза — никого. Закрыл.
Мальчик что-то шептал, стоя у похожего на окно без рамы проёма, за которым клубился густой туман.
Туман приковывал внимание, создавая и растворяя смутно знакомые образы, вклиниваясь болью в давно закрытое пространство памяти. Неожиданно разозлившись, Андрей с усилием оторвал взгляд от меняющихся туманных лиц и прислушался.
— Я отсюда никогда не уйду. Я их вижу! Они там! Там...
Мальчик стоял спиной, прижимая к лицу плюшевого зайца и повторял, и повторял одно и то же.
Андрей подошёл ближе. Протянул руку, на мгновение замер и вдруг с силой толкнул ребёнка в туман.
Всё исчезло, и он снова оказался перед той же закрытой дверью. Ключа больше не было, как и света в замочной скважине. Прислушался — тишина.
Облегченно вздохнул. Отвернулся, забыв всё, что сейчас было.
— Где же выход? — очнулся он от заданного им же вслух вопроса.
Взглядом поймал пульсирующий красноватый свет. Стало не по себе. Тревожность нарастала, он понял, что не может сопротивляться этому свету. Пальцы сжимали следующий ключ — второй. Сердце стучало всё сильнее. Ему необходимо было войти туда. Начала болеть голова. Призма зрения сузилась до яркого красного пятна, струящегося из скважины. Боль кроила сознание на бесформенные куски и, казалось, что именно за этой дверью закончится его мучение. Есть. Открыл. Боль исчезла так же внезапно, как и появилась.
Девушка лежала в ванне. Пахнущая клубникой воздушная пена обрамляла отливающее сероватым перламутром мёртвое лицо. Цветочные лепестки как живые подрагивали от лопающихся с мягким потрескиванием ароматных шариков и сердечек. Андрей, склонив голову, ухмыльнулся странной недоброй усмешкой, что-то вспомнив.
— Алла. Да, я помню тебя. Что ты здесь забыла, Алла? Твоя любовь была только твоей. Ты так этого и не поняла. И ты сама виновата. Если бы только не эта дурацкая память, которая винит во всём меня. Я всегда говорил: любовь — это болезнь психов, от неё надо избавляться. От неё и от её носителей.
Достала ты своей смертью во имя меня и своей идиотской любви. Убирайся к чёрту!
Отчаянно захотелось, чтобы знакомые черты навсегда исчезли под этими сердечками из клубничной пены. Не в силах бороться с желанием избавления, рука решительно потянулась, и ненавистное лицо скрылось, а пузырящаяся поверхность стала девственной и спокойной, как будто ничего не было.
Снова свет — холодный, дневной. Снова ключ — третий.
Женщина в кровати. Белые простыни, белое изношенное тело. Она звала:
— Андрей, Андрей... зачем ты так?
Отвращение исказило его лицо.
— А ты зачем? Зачем ты появилась в моей жизни? Только я знал, только я всё знал! Ты сказала, что станешь мне мамой, если я буду приносить тебе тапки, готовить утром кофе в постель, расчесывать и нюхать твои волосы... А потом ждать, пока не позовёшь, чтобы услышать, какой я сегодня хороший или плохой мальчик и выбрать, какой плёткой меня похвалить или наказать.
Ты продавала меня им! Ты мной жила и говорила, что любишь. А я ждал, когда ты сдохнешь. Я очень долго этого ждал. Я хотел убить тебя изнутри. Хотел, чтобы твои органы постепенно отказывали. Хотел наслаждаться тобой так, как ты наслаждалась мной.
Он злобно опрокинул стакан с остатками воды и отвернулся. Просящая рука безжизненно опала. И всё опять исчезло.
Четвёртый ключ. Неужели последний? Это что, конец? Света в скважине не было, если только он не чёрного цвета. В этот раз Андрей без труда открыл замок. Дверь отворилась и там была тьма.
Только звуки. Пищащие и шипящие звуки исследовательской аппаратуры. И его ложе.
— Уберите от меня это, избавьте!
Ему казалось он кричит, но его никто не слышал. Сигналы наблюдения за жизнью мозга немного изменились, затем быстро вернулись в обычный ритм.
Андрей всё понял. Он не выйдет, не выберется, не найдёт выход. Он понял, что из этой ловушки нет выхода.
Пальцы наконец разжались, и четвёртый ключ упал в темноту, так и не отозвавшись ударом.
— В реанимацию! Срочно!
— Будет жить!
Раз, два, три, четыре. Пять.
Звоном и тяжестью отозвались ключи в сжатых ледяных пальцах.