Пора в дорогу, мальчик

Олеся Луконина
«Бэш чаворо» — «Собирайся, мальчик, пора в дорогу»
(Вольный перевод с языка рома — цыганского)


Испокон веков цыгане угоняли коней. И в третьем тысячелетии от Рождества Христова ничего не изменилось. Земляне колонизировали множество миров, и в каждом из них рано или поздно появлялись цыгане, пусть даже в кибитках из лёгких полиметаллов, и кони, которых они угоняли, были шестиногими или с крыльями.

А десятилетний Лёха угнал космический корабль.

Произошло это на планете под названием Паллада.

Корабль стоял на ярмарочной площади среди каруселей, ярких торговых палаток, рядом с полосатым куполом цирка-шапито. Он был очень стар, этот корабль, и его обшивку избороздили не только шрамы от росчерков метеоритных дождей, но и старательно выведенные краской надписи на космолингве — что-то вроде: «Здесь были такие-то и растакие-то».

Уроды.

Лёха не очень-то читал на космолингве, учился он урывками и нехотя — их табор часто срывался с места и отправлялся кочевать, благо обитаемых миров существовало великое множество. И кочевым цыганам-рома обычно легко удавалось найти транспортник, который летит туда, где можно погадать доверчивым сельским простофилям или угнать шестиногого коня с крыльями или без.

Собственных космических кораблей у цыган-рома сроду не водилось. И космолётчиков среди них никогда не было, слыханное ли дело! Но, когда Лёха стоял, запрокинув голову и вглядываясь в лёгкое, несмотря на всю его мощь, и стремительное тело застывшего на вечном приколе корабля, он с замиранием сердца понимал, что хочет только этого коня. И никакого другого!

Та надпись на космолингве, что была не намалёвана краской, а выбита на его борту, гласила «Гром». Лёха сумел её разобрать. Значит, так и назывался этот некогда могучий и гордый корабль.

Гром. Подходящее имя для коня.

Лёха подошёл к нему совсем близко, спотыкаясь, потому что всё ещё не смотрел под ноги. Чтобы коснуться обшивки, надо было влезть на спущенный из люка блестящий трап. Но возле него продавала билеты сухопарая тётка с выпирающими, как у крысы, зубами, и при взгляде на её раздражённое некрасивое лицо Лёха сразу почуял, что за «спасибо» влезть на трап и потрогать обшивку «Грома» ему не удастся.

Он тяжело вздохнул и попятился прочь от корабля, уже твёрдо решив, что непременно вернётся сюда ночью. Трап к тому времени, конечно, уже уберут, но он что-нибудь да придумает. Ярмарка совершенно пустела после полуночи, когда торговцы разбредались кто куда, запирая свои палатки.

От одной из таких палаток Лёха и утащил несколько пустых технопластиковых контейнеров. Он взгромоздил их друг на друга и проворно, как белка, взлетел на самый верх этой опасно раскачивающейся пирамиды. Взлетел и, погладив тёплую, нагревшуюся за день обшивку, позвал:

— Гром! Гром!

Но, когда прямо у него в голове вдруг раздался тихий рокочущий голос, он всё-таки не удержался на верхушке своей шаткой пирамиды и кувыркнулся вниз.

Голос сказал:

— Приветствую, капитан. Рад снова вас слышать.

Капитан!

Сидя на земле и машинально потирая ушибленный локоть, Лёха с разинутым ртом взирал на заговоривший с ним корабль. Он не знал, что произошло редчайшее совпадение, выпал один шанс на миллион — ментальные волны его мозга почти с абсолютной точностью (хотя некая погрешность, конечно, всё-таки была) совпали с мозговыми излучениями бывшего командира этого корабля, давным-давно погибшего на какой-то новооткрытой планете. После его смерти на корабле несколько раз менялся экипаж. «Гром» в конце концов безнадёжно устарел, был продан на утилизацию, но выкуплен хозяевами этой ярмарки в качестве прибыльного познавательного аттракциона.

— Каковы будут ваши распоряжения, капитан? — осведомился рокочущий голос.

Лёха сглотнул и кое-как выдавил срывающимся полушёпотом:

— Гром, спусти трап.

Он тут же спохватился и добавил:

— Пожалуйста.

Опять же, сам того не подозревая, он отдал правильную команду. В любой из них должно было звучать название корабля.

Створки входного люка бесшумно разошлись, и вниз упал узкий серебристый трап, возле которого утром маячила крысовидная тётка.

Но сейчас рядом с Лёхой не было ни единой живой души.

Кроме старого корабля.

— О, дэвлалэ! Господи, — прошептал Лёха пересохшими губами материну обычную присказку.

Он сам не помнил, как очутился внутри корабля, где в тусклом свете аварийных ламп принялся благоговейно бродить из отсека в отсек. Почти все они были заперты, но «Гром», повинуясь Лёхиному желанию, сразу же снимал блокировку.

Наконец Лёха добрался до главной рубки. Он мгновенно понял, что это именно она. На мерцающих экранах вокруг него отображались бесчисленные сверкающие созвездия. Конечно, это была голограмма, а возможность посидеть в пилотском кресле — просто часть аттракциона, но Лёха уже понял, что вся эта иллюзорность вполне может стать явью.

Если он постарается.

— Гром, я не умею тобой управлять, — сознался он покаянно. — Ты мне покажешь, как это сделать?

— Разумеется, капитан, — невозмутимо ответил корабль. В его памяти предусмотрительно содержался и вариант, при котором командир получит тяжкое ранение или потеряет память. В таком случае корабль должен был помочь ему восстановить утраченные навыки.

И именно по причине возможного ранения или мутации корабельные системы были настроены на распознавание именно мозговых волн, а не голоса капитана.

— Но мне необходимо горючее, — добавил он, тоже почти виновато.

— Понял тебя, Гром, — звенящим от ликования голосом выпалил Лёха.

У баро их табора, дяди Михая, были знакомцы, способные раздобыть хоть чёрта лысого, не то что топливозаправщик с космодрома… если им хорошенько заплатить, само собой.

Где их найти, Лёха знал. А деньги он собирался одолжить всё у того же дяди Михая. Без его ведома, конечно. Он знал, что, если попадётся, баро так отходит его плетью, что он неделю сесть не сможет, а мать — та наверняка оторвёт ему уши, но… «Гром» того стоил.

Кроме того, Лёха попадаться не собирался.

— Ты подожди меня, Гром, — попросил он, спрыгивая с пилотского кресла. — Я вернусь.

Он вернулся на третью ночь, когда две фиолетовые луны этой планеты перешли в фазу роста. На деньги, взятые под матрасом баро Михая, ему удалось купить не только топливо, но и помощь водителя заправщика, который сперва потешался над Лёхой, но после потешаться перестал. Он только непрерывно снимал происходящее на свой голографический девайс, ошалело приговаривая:

— Твою мать… ну твою жеж мать…

Лёха весело помахал ему, ныряя в закрывающийся люк, промчался по коридору и ворвался в главную рубку. Корабль давно взял управление на себя и теперь только вибрировал всем своим древним, но прочным корпусом, готовясь взлететь. Дрожь эта немедленно передалась Лёхе. Забравшись в пилотское кресло, он крикнул:

— Гром, старт!

— Есть, капитан, — тут же отозвался «Гром», и Лёхе почудилась искренняя радость в его механическом голосе.

Через несколько минут Лёху вдавило в кресло перегрузкой.

Он не знал, что с корабля перед отправкой в утиль были сняты все приборы, кроме тех, что выполняли самые примитивные функции, необходимые для организации аттракциона. Он не знал, что на борту нет запасов воды и пищи, и единственное, что «Гром» сумел закачать в резервуары с Паллады — это воздух.

Но даже если бы Лёха это знал, то всё равно бы полетел на «Громе» к звёздам.

Яркая вспышка в небе разбудила спящий неподалеку табор, земля содрогнулась под ногами, заверещали дети и залаяли собаки.

Это Лёха отправился в космос.

* * *

Через двое суток эсминец имперской Космогвардии, пустившийся на поиски, перехватил старый корабль. Гвардейцы выдернули оттуда отчаянно сопротивлявшегося Лёху, выкрикивавшего такие слова на космолингве, какие детям знать не положено, и в тот же день вернули его на Палладу. К матери.

«Гром» на Палладу не вернулся. Его от греха подальше отправили на окончательную утилизацию. Повторения подобного инцидента его хозяева ни в коем случае не желали. Хотя эту историю показали в новостях по всем межпланетным каналам связи, такая реклама была не самой лучшей для ярмарки. Чего стоит уровень безопасности аттракционов, если любой сопливый цыганёнок способен угнать из-под носа охраны космический корабль!

Несколько ночей напролёт Лёха проревел, завернувшись в драное одеяло. Но не потому, что мать теперь не выпускала его из фургона. И не потому, что баро Михай его, конечно же, нещадно выдрал. Он отчаянно жалел погибший старый корабль.

Но он точно знал, что тот был рад в последний раз перед смертью отправиться к звёздам.

И ещё знал, что обязательно выучится на космолётчика.

Бэш чаворо!