Симфония

С И М Ф О Н И Я

1
Тихая, спокойная река протекала по лесному извилистому руслу. Она неспешно несла свои чистые холодные воды мимо высоких вековых деревьев. Ее берега были пологи и невысоки. Самый крутой и высокий берег не превышал полутора метров.
По берегам росли могучие кудрявые клены и толстые ясени с черными влажными стволами. Гибкие, тонкие и изящные ивы склонялись над прохладными водами. Пушистые ели и корявые бронзоствольные сосны ярко выделялись своей изумрудной хвоей на фоне более светлой зелени прочих деревьев. Рябины преимущественно росли парами или тройками из одного ствола. Густые заросли орешника и бузины произрастали чуть в стороне от реки.
Русло было неровным, часто петляло, загибало в крутые повороты. Временами попадались невысокие пороги-перепады. Тогда течение реки заметно усиливалось. Соскользнув с перепада, вода слегка пенилась и недовольно журчала, чтобы потом вновь успокоиться и приостановиться.
В этом месте река текла особенно спокойно. Казалось, что здесь природа замирает сама по себе. Никаких посторонних шумов. Даже звери и птицы вели себя осторожнее и тише, словно боясь нарушить какую-то особенную природную гармонию.
Через реку был перекинут горбатый мост. Каменную основу покрывали толстые деревянные доски, неплохо сохранившиеся за свою столетнюю историю. Парапетом мосту служили тяжелые черные цепи, крепившиеся к каменным и деревянным столбикам. Переправа казалась прочной и надежной, но все же идти по ней было опасно. В любой момент доски могли не выдержать и треснуть.
На противоположном берегу между молодыми, но достаточно высокими лесными деревьями просматривался одичавший сад.
Мостик примыкал к небольшой площадке, вымощенной ровными гранитными плитами. Сквозь плиты уже давно пробились лесные травы и мхи, но это лишь придавало определенный шарм данному месту.
Несколько неровных коротких ступенек поднимались к прогулочной площадке, огороженной невысоким каменным ограждением. На парапете в каменных шарах с отверстием в центре виднелись засохшие растения. Это уцелевшие и одичавшие останки некогда прекрасных и пестрых клумб. Некоторые шары-вазоны были пусты. В их дырах поселились белки и летучие мыши, обустроив вазоны на свой лад.
Когда-то от прогулочной площадки шла ровная утоптанная тропинка, посыпанная гравием и гранитной крошкой. Но она давно заросла. Высокие поросли крапивы и пушистые пучки осоки, густой папоротник заполонили все в округе. Разросшиеся кусты шиповника, одичавшие яблони и груши, росшие вперемешку вишни и черноплодная рябина господствовали в заброшенном саду.
Но уже через несколько метров сад постепенно уступал место лесу. Плодоягодных деревьев и кустарников становилось меньше. Чаще попадались ели и березы, дубы, ясени и рябины.
В центре этого лесного сада стояло старое строение, некогда принадлежащее музыкальной школе. Оно служило подсобным помещением, где хранилась старая ненужная мебель и сломанные музыкальные инструменты, находились архивы нот музыкальных произведений и личные дела учащихся. В недрах подсобки валялись старые рваные полотна занавеса и грязные потерявшие вид ковры. Все, что приходило в негодность, несли и складировали сюда.
Сама музыкальная школа — величественное здание с вестибюлями, украшенными колоннами, и просторными классными комнатами, с вместительными концертными залами и широкими светлыми коридорами — была полностью разрушена в годы войны. От школы уцелел лишь цокольный этаж. Да и тот был уже практически полностью захвачен и уничтожен лесом.
А вот подсобка уцелела. Через битые стекла в окнах внутрь проникал свет и корявые ветки близрастущих деревьев и кустарников. Паркетный пол давно сгнил. На его месте росла трава, папоротник и невысокие кустики бузины. Обшарпанные стены зияли дырами с обгоревшими бревнами, просматривающимися сквозь отколотую каменную кладку. На некоторых кирпичах еще можно было найти следы старой штукатурки, затерявшейся среди мхов и лишайников.
В одном из дальних концов помещения стояли старые шкафы. В пыльных кожаных папках, потрепанных временем, лежали полуистлевшие листы нотной бумаги. Сотни музыкальных этюдов и зарисовок были запечатлены на нотных станах. Это и известные произведения великих музыкантов, и лучшие дипломные работы выпускников школы за всю историю ее существования, и просто интересные и красивые музыкальные композиции. Все это бесцельно оставалось лежать в шкафах, обреченных на медленное исчезновение.
В другом конце помещения, за годы потерявшего все межкомнатные перекрытия, стоял большой сундук. Толстый амбарный замок давно проржавел и валялся рядом. В сундуке лежали истлевшие ткани. Возможно, когда-то они служили занавесками или покрывалами-чехлами на стулья.
Но было здесь одно место, которое ничуть не изменилось со времен своего существования. В самом центре здания, куда проникали косые лучи солнца через большой провал в дряхлой крыше, на уцелевшем паркетном пятачке стоял красивый белоснежный рояль.
Паркет был словно новый. Он блестел и сверкал чистотой, будто его только что натерли. Яркий белый инструмент с клавишами из слоновой кости и позолоченными педалями сиял отполированной поверхностью. Крышка рояля всегда была открыта, а нотный стан всегда был пуст.
Светившие солнце и луна четко попадали именно на это место, освещая музыкальный инструмент и днем, и ночью. Рояль стоял словно в ожидании музыканта, который вот-вот должен выйти из леса, чтобы нарушить привычную тишину старинной нежной мелодией. Он стоял и ждал, но музыкант все никак не приходил, и тогда рояль сам начинал играть симфонию…

Степана всегда привлекали старые заброшенные здания. Чем древнее они были, тем лучше. И неважно, что это было когда-то: столовая или конюшня, церковь или усадьба, больница или постоялый двор. Ему нравилось ощущать время и историю, угадывать, какие события и деяния происходили в стенах зданий, как они повлияли на ход истории или в чьей судьбе сыграли ту или иную роль.
Степан любил слушать тишину. Ведь она могла так много рассказать о постройке. Скрип половицы или оконной рамы на ветру, хруст ветки и мусора под ногой, шорохи на крышах и в темных углах, писки мышей и крики сов. Царапанье суков о гнилые стены и осыпающаяся крошка каменных кладей, тяжелое звяканье цепей и глухой звон случайно задетого колокола. Все это отголоски времени, которое завораживало и заставляло мечтать, думая о вечном и нетленном.
Из своих путешествий Степан приносил не только множество красочных, ярких, а порой мрачных и ужасающих фотографий, рисунков и поэтических зарисовок, но и кучу интересной информации об изученном объекте. Его исторический сайт, посвященный этим заброшенным зданиям, пользовался большой популярностью и у студентов разных направлений, и у ученых, и у простых обывателей, ищущих вдохновения для своих работ или просто интересующихся мистическими феноменами. Каждый находил здесь что-то свое, что-то интересное.
Однако Степан не считал себя ни блогером, ни ученым. Он путешественник по времени. История, природа и загадки насыщали его сильной положительной энергетикой. А если удавалось еще и выяснить, что за объект он исследовал, то это граничило с состоянием легкой эйфории. Этой жизненной энергии и вдохновения Степану хватало на все рабочее время, проводимое в офисе. Ведь путешествовал он только во время отпуска…

Зима в этом году выдалась снежная, но теплая.
Снег блестел и переливался всеми цветами радуги под ранними лучами солнца, окутывая ветви деревьев. Из нетронутых сугробов и наносов чернели корявые суки кустов и засохшие стебли трав. Там, где летом петляли тропы, на снежном настиле виднелись звериные следы. Стайки птиц облепляли рябины, уничтожая богатый урожай. Другие пернатые лакомились остатками семян из замерзших растений.
На невысоких холмах и на склонах оврагов снег порой и вовсе отсутствовал. Серая замерзшая земля с остатками опавшей листвы и сухой травой, запахами почвы и тлена, тонкими и толстыми полосками просматривалась среди могучих и изящных деревьев.
Степан остановился возле горбатого мостика, перекинутого через неширокую спокойную речку. Егерь сказал, что вода здесь никогда не замерзает. Даже в самые лютые морозы! А сейчас стояла хорошая зимняя погода. Немного морозная, но приятная. Степан пожалел, что одел на прогулку слишком теплый свитер. В сочетании с хорошей зимней курткой он оказался излишним.
Дойдя до середины моста, путник посмотрел вниз. Темные воды не спеша текли по своему привычному пути. Изредка в реке можно было заметить упавший сук или соринку. У противоположного берега речка сильно мельчала. Подводные камни выступали на поверхность. Одни из них непрерывно омывались водой. Иные, особенно крупные, оказались припорошенными сверху снегом. Вода тихо журчала, сливаясь с гармоничной лесной тишиной.
Постояв некоторое время на мосту и сделав несколько фотографий, Степан прошел дальше. Перейдя мост, он снял лыжи, на которых сюда добрался, и, воткнув их в снег вместе с палками, поднялся по ступеням на прогулочную площадку.
Пройдя вдоль заснеженного парапета, не привлекшего его внимания, молодой человек перешел в лесной сад. Здесь снега было больше. При первом же шаге Степан по колено провалился в сугроб. Однако возвращаться за лыжами не стал. Впереди виднелось несколько невысоких бесснежных холмиков, и он надеялся, что дальше сугробы окажутся не такими глубокими.
Но он жестоко ошибался. Отойдя от первого же холмика всего на пару метров, Степан по пояс провалился в снег! Путник на какое-то мгновение даже не понял, что произошло. Он просто шагнул, а в следующее мгновение снежный наст оказался чуть ли не под носом. Испуганная белка, наблюдавшая за ним с низкой ветки березы, стремглав рванула на макушку дерева. Любопытная сорока молча склонила голову набок.
Степан рассмеялся, поражаясь своей наивности. Ведь егерь предупреждал его, что в лесу полно больших ям и оврагов, ныне хорошо замаскированных снегом. Как он мог об этом забыть?
Выбравшись из ловушки, Степан отряхнулся и, вооружившись длинной палкой, продолжил свой путь…
Наконец впереди показались серые стены старого здания. Путник остановился сделать несколько фотографий. Уж больно выигрышно смотрелась разрушенная подсобка на фоне темных деревьев, украшенных шапками снега и высохшими плодами.
Степан продолжал фотографировать лесной сад и подсобку, когда ему показалось, что он слышит музыку. Тихую, спокойную и гармоничную мелодию, безумно красивую и завораживающую. Он прислушался, опустив фотоаппарат и перестав щелкать затвором. Может, ему померещилось? Кто мог так красиво играть в лесу на рояле? В местах, настолько удаленных от жилых поселений, что сюда редко кто добирался даже из чистого любопытства?
Нет, мелодия слышалась отчетливо. И доносилась она из уцелевших стен подсобки! Не раздумывая, Степан поспешил на звук симфонии, сгораемый от любопытства увидеть, что же все-таки происходит…
Он остановился в проеме огромной дыры в стене, некогда оставленной боевым снарядом, угодившим в здание в годы войны. Его взору предстал яркий пятачок света, внутри которого стоял рояль. Покрытый тонким инеем паркет блестел в лучах полуденного солнца. Гладкую крышку инструмента покрывали опавшие сухие желто-коричневые листья, небольшие тонкие веточки и гроздочки черноплодной рябины. На табурете воздушной горкой покоился снег.
Степан прошел внутрь здания и приблизился к инструменту. Клавиши из слоновой кости и позолоченные педали опускались и поднимались сами собой, извлекая из рояля чарующие звуки. Нотный стан был пуст.
Околдованный симфонией, путник сел на табурет, стряхнув с него мокрый липкий снег. Он прикрыл глаза, наслаждаясь волшебной музыкой, не прерывающейся ни на мгновение.
Так шло время. Степан не заметил, как сгустились сумерки и наступила ночь. Как похолодало, и как посыпал снег крупными кружевными хлопьями. Как усилившийся ветер завывал в стенах здания. Он не видел, что луна, вышедшая из-за туч, осветила путь огромному серому волку, бродившему неподалеку. Волк неспешно прошествовал к роялю и лег рядом с путником, так же покорившись звучанию симфонии…

2
Его нашел егерь.
Обеспокоенный долгим отсутствием туриста, Борис на рассвете отправился на его поиски. За ночь навалило много снега. Все следы оказались заметены. Даже видавшие виды опытные псы не могли взять след. Единственное, что знал Борис, это то, куда именно хотел попасть его гость. Борис подробно объяснил маршрут Степану и снабдил его точной картой. Егерю оставалось надеяться только на то, что путешественник никуда не свернул с пути, ничего себе не сломал и на него не напали дикие звери…
Егерь нашел гостя в старой подсобке. Степан спал, свернувшись калачиком на заледенелом полу в обнимку с волком. Их обоих прилично припорошил снег.
Услышав лай собак, волк встрепенулся и навострил уши. Встречаться с еще одним человеком и его питомцами зверю совсем не хотелось. Потянувшись и сладко зевнув, волк отряхнулся, прогоняя остатки колдовского сна. Оглядевшись по сторонам, волк потрусил в чащу леса.
Борис придержал собак. Он знал этого волка.
Когда-то давно егерь спас его от браконьеров, устроивших подпольную охоту на диких зверей. Браконьерам было все равно, кого стрелять — волка или лисицу, зайца или косулю, белку или лося. Тогда Борис, заручившись поддержкой в верхах и призвав на помощь разные службы, денно и нощно прочесывал лес в поисках бандитов. Наследили те немало! Поломанные кусты и деревья, растерзанные туши животных, кровь, пепелища костров и горы мусора. Браконьеров нашли здесь же, в стенах подсобки музыкальной школы. Все они спали крепким сном. Никого из них разбудить не удалось. Спустя несколько месяцев бандиты скончались в больнице, не приходя в сознание. Какой вывод и заключение сделали правоохранительные органы, Борис не знал. Для него было важно только то, что браконьеры понесли наказание за содеянное.
А волка егерь тогда вытащил из капкана. Худого, изможденного и обессилевшего. Борис выходил зверя и отпустил на волю. Но волк часто захаживал к нему. В основном, чтоб поживиться в курятнике…
Егерь подошел к спящему Степану и попытался его разбудить. Он толкал и пинал путника, пока тот не открыл глаза.
Степан с удивлением смотрел на бородатое лицо егеря, не понимая, как тот здесь оказался. И где, собственно, это самое «здесь»? Почему он лежит на снегу? Он спал?
Борис помог путнику встать. Ноги Степана дрожали и подгибались от слабости. Он еле шел, поддерживаемый Борисом, ругающимся на чем свет стоит…

Первое, что сделал Степан, вернувшись в город, это кинулся к компьютеру, чтобы лучше рассмотреть и распечатать фотографии.
Все они были потрясающими! Четкие, красочные, насыщенные. Все! Кроме фотографий старого здания. Эти снимки были немного странными. Природа, животные и птицы, попавшие в кадр вблизи разрушенной подсобки, выглядели мрачно и зловеще. Деревья, получились более темными и корявыми, с кривыми стволами и сучьями, торчащими в разные стороны. Само здание скрывалось в плотном тумане. Его очертания не просматривались. Дневные и вечерние снимки ничем не отличались друг от друга по контрасту и четкости. Смазанные, размытые пятна и серый бледный фон присутствовали на каждой такой фотографии.
А еще оставалась симфония. При взгляде на туманное облако, окутывавшее древнюю постройку, в голове начинала играть мелодия. Но не та нежная и чарующая, которую смутно помнил Степан, а совсем иная — грубая, прерывистая, глухая и зловещая. Она проникала в сознание, вызывая панический ужас, заставляя внутри все сжиматься и трепетать, вздрагивать от малейшего шороха и пытаться забиться в какой-нибудь угол от беспричинного страха.
Придя в себя после подобной панической атаки, Степан обнаружил себя сидящим в шкафу. Он зарылся в старое постельное белье, которое давно хотел выбросить, но все забывал, потому и сложил его в это место. Выбравшись из своего укрытия, Степан прислушался.
Нет, никакой мелодии не было и в помине. Через приоткрытое окно в комнату проникал холодный зимний воздух. Где-то на улице через небольшой лесопарк шумела трасса. Ее даже можно увидеть, если выйти на балкон. Внизу у подъезда лаяли собаки. Это соседка Марина вывела своих питомцев на прогулку — трех красивых породистых хаски. Мимо окна пролетела ворона, приземлившись на соседнем балконе. Там тетя Глаша оставляла для этих птиц миску с угощением.
Степан закурил и вышел на балкон. Холодный воздух сотнями колючек пронзил его разгоряченное тело. Но это было даже приятно. Он не докурил, затушив сигарету о бортик. Сложив руки на груди, Степан устремил взгляд к закатному солнцу. Кроваво-красному, в обрамлении розовых и фиолетовых облаков, плавно меняющих цвет на бежевый и золотистый, на фоне нежно сиреневого постепенно темнеющего неба.
Он прикрыл глаза. Ему вспомнились тихие и неспешные воды темной вертлявой реки и горбатый мостик, занесенный снегом. Чистота и девственность природы, свобода и простор, но вместе с тем дикая безысходность и отчаяние.
Симфония. Та самая. Нежная, волшебная, чарующая. Она родилась в отдаленных уголках сознания Степана. Но он не мог вспомнить ее целиком, хотя очень этого хотел. Основной мотив непрестанно ускользал от него, мучая томительными и бесплодными попытками воспроизвести в памяти лесную симфонию.
Окончательно измучавшись и замерзнув, Степан вернулся в квартиру. Он поспешил стереть и сжечь неполучившиеся фотографии, оставив только снимки дикой природы в окрестностях здания.
Однако это не помогло…

С каждым днем, проведенным в городе, Степану становилось все хуже.
Когда-то любимая работа не приносила удовольствия. Начальство требовало идей и креатива, но у Степана их не было. Он чувствовал себя выжатым и уставшим. Все идеи по работе, приходящие на ум, казались серыми и бессмысленными, избитыми и абсолютно ненужными. Молодой человек часами сидел перед экраном монитора и не мог написать ни строчки.
В голове постоянно крутились отрывки симфонии. То мелодичные и красивые, которые хотелось слушать и слушать, соединив в единую музыкальную композицию, то резкие и грубые, вызывающие беспокойство и панику.
Он стал мало есть и перестал спать ночами. Ибо во время сна Степану снились старая подсобка и белоснежный рояль на новеньком блестящем паркете. Рядом с роялем сидел здоровенный волк и тихонько подвывал в такт симфонии, звучащей из инструмента. Клавиши и педали рояля неторопливо опускались сами по себе. Роялю не нужен пианист!
Но эта картина быстро сменялась другой.
Старинный зал старой музыкальной школы, красиво украшенный к празднику. В центре стоит новенький рояль с поднятой крышкой. Перед ним сидит молодой человек в парадном фраке. Он играет красивую и нежную мелодию, непрерывно смотря на нотный стан. Но там нет нот. Лишь портрет неизвестной молодой девушки, почти ребенка. С задорными ямочками на розовых щечках и пышной копной вьющихся каштановых волос. Она улыбалась с портрета всем, кто ее видел, но прежде всего ему, пианисту.
Потом видение снова менялось.
Охота на волков. Собаки напали на след волчицы. Они гнали ее к притаившимся в засаде охотникам. Вот слышен заливистый лай гончих, вот среди дальних деревьев мелькнул хвост волчицы, а вот и сам зверь. Охотник приподнялся и прицелился. Новенькое ружье не дало осечки. Пуля попала в лапу зверю. Волчица споткнулась и взвизгнула, но все еще продолжала бежать. Кто-то придержал собак. Охотник выстрелил во второй раз. Точно в цель! Волчица упала в снег и не шевелилась.
Выбравшись из своего укрытия, охотник подошел к добыче. Но на снегу в луже крови лежала молодая девушка, почти ребенок, с задорными ямочками на щеках и копной вьющихся каштановых волос. Ее глаза были закрыты, рот остался приоткрыт в улыбке, больше похожей на оскал. Из раны на ноге текла кровь. А на груди зияла огромная дыра, прорванная пулей плоть вывернулась наизнанку.
Охотником, который убил волчицу, оказался пианист…

Степан вздрагивал и просыпался, покрытый холодным потом. Он курил и часами стоял у окна, вглядываясь в темнеющую полосу лесопарка или в мерцающие уличные фонари. Равнодушные и бесчувственные.
Молодой человек понимал, что так не может продолжаться вечно. Эти сны и страхи, мучительные попытки вспомнить музыку, звучащую в лесу, изматывали и медленно убивали его. Панические атаки повторялись все чаще, как и страшные сны. Степан нигде не чувствовал себя в безопасности. Ему мерещились волки, казалось, что за ним кто-то постоянно следит, сжимая в руке заряженное ружье. От недоедания и недосыпа он сильно похудел, под глазами пролегли темно-синие круги. Молодой человек шарахался от всех, кроме собак, птиц или кошек, и вздрагивал на каждый мелкий звук…

Настало лето.
Степан уже два месяца как уволился с работы и сидел безвылазно дома. Он никому не звонил и не отвечал на звонки, ни с кем не общался и не ходил в гости. Все покупки и прочие платы он совершал через интернет, неохотно приоткрывая дверь курьерам, привозившим заказы. Степан не стригся и не брился все это время, потому походил на одичалого тощего и косматого зверя.
Но в этот день что-то изменилось. Во время уборки Степан натолкнулся на обугленную фотографию, затерявшуюся под кроватью. На снимке отчетливо виднелись стройные деревья и тусклые очертания старой подсобки, окутанной облаком белого тумана. Степан прекрасно помнил, что ни на одной из тех фотографий здание не просматривалось и деревья выглядели совсем не так. Что же произошло? И когда? Тогда или сейчас? Или вообще?
Порывшись в папках с документами, Степан нашел телефон егеря, у которого останавливался во время своего зимнего путешествия. Это был первый его звонок за последние месяцы. Голос измученного отшельника звучал хрипло и неуверенно. Кажется, он отвык так долго разговаривать.
Борис его сразу узнал. Гости у него бывали не часто. А тех, кого приходилось разыскивать по лесу, и того меньше! После довольно продолжительного разговора они договорились о встрече…

Степану не понадобилось много времени, чтобы привести себя в порядок и собрать кое-какие вещи в дорогу. На все у него ушло пару дней. А еще через неделю он встретился с егерем…
Они сидели на открытой веранде перед входом в небольшой деревянный дом. По опорам веранды вился плющ и дикий виноград. Ветви жасмина и сирени протискивались сквозь резную деревянную изгородь строения, наполняя воздух ароматом цветов.
Борис поставил перед Степаном кружку травяного чая и сел напротив, внимательно изучая юношу. Турист сильно изменился. Похудел, осунулся, выглядел уставшим и изможденным, но полным решимости во всем разобраться. Молодой энтузиазм!
— Зачем ты вернулся? — спросил Борис.
— Я хочу понять, что со мной происходит, — честно ответил Степан.
— А что с тобой происходит? — хитро прищурившись, поинтересовался егерь.
И Степан понял, что не знает, как ответить на этот вопрос. Что-то случилось, но что? Что-то сломалось в нем, Степане, но как? Что-то было не так, но когда и по какой причине?
— Не напрягайся, — проговорил Борис, заметив замешательство гостя. — Такое иногда случается в этих краях.
— Что случается? — напрягся Степан. Слова егеря его нисколько не успокоили.
— Люди теряют себя, — загадочно ответил егерь…
После чаепития они отправились в лес, в то самое место, где находилась подсобка музыкальной школы…

3
Они шли по лесной тропе. Степан сильно удивился, когда где-то через час в просвете между деревьев показался горбатый мостик. Он не ожидал, что постройка находится так близко от дома егеря. Чтобы добраться сюда зимой, у него ушло гораздо больше времени.
— Я тебе тогда специально самую длинную дорогу показал, — ответил Борис на немой вопрос гостя. — Все надеялся, что ты передумаешь и вернешься.
— Почему? — спросил Степан, но ответа не получил.
Они прошли на мостик. Старые доски опасно прогибались под их шагами.
Дерево скрипело, но все же держалось. Воды в реке стало больше. Камни у противоположного берега, которые Степан видел зимой, скрылись под тихими потоками. Сквозь гранитные плиты пробилась и цвела трава, практически полностью похоронив под собой камень. Прогулочную площадку заняли мхи и лишайники. Цепкий белый вьюн опутывал каменное ограждение. Из круглого вазона-норы торчал беличий хвост. Степана так и подмывало тихонько за него дернуть, но он сдержался.
Лесной сад был полон запахов и звуков. Под ногами шуршали травы и трещали упавшие ветки. На диких плодовых деревьях зрели мелкие еще совсем не съедобные плоды. В кронах деревьев и кустарников щебетали птицы. Впереди из-за холма выглянула настороженная морда лисы, но практически сразу скрылась обратно. Вот мимо ломанулся заяц, испуганный приближением людей. Крупный волк остановился на почтительном расстоянии от путников неподалеку от подсобки.
Борис остановился и достал из заплечной сумки завернутое в фольгу печенье. Развернул и положил на поваленный ствол ясеня.
— Она их любит, — пояснил Борис, кивая в сторону зверя. — Волчица.
Путники прошли дальше. Степан услышал за спиной, как волк аппетитно хрустит печеньем.
Они остановились у большой дыры в стене, откуда хорошо просматривался освещенный солнцем пятачок с белым роялем.
В стенах старой подсобки, как и везде сейчас, царило лето. Росла невысокая сочная трава, в которой наперебой стрекотали кузнечики. Над мелкими лесными цветами порхали бабочки и жужжали дикие пчелы. Покрытые свежими зелеными листьями ветви деревьев просачивались сквозь разбитые стекла в окнах, упирались в трухлявую мебель, углы стен или просто свисали до пола.
Рояль молчаливо стоял на своем месте. Как всегда, готовый в любой момент воспроизвести таинственную симфонию. На нотный стан села бабочка, замерев на мгновение, греясь под лучами солнца. По крышке инструмента проскакала сорока. Несколько кленовых семян-сережек спикировало с ветки на табурет и поверхность рояля.
— Мне эту историю еще прадед рассказывал, — проговорил егерь, разглядывая зачарованный солнечный пятачок. — Здесь ведь раньше музыкальная школа была. Слышал, небось?
Степан утвердительно кивнул. Это всем известный исторический факт. Одна из лучших музыкальных школ города была разрушена в военные годы. Но еще задолго до начала войны школа оказалась заброшена. И восстанавливать ее никто не собирался. Что было тому причиной — большие финансовые затраты или глупые суеверия, ожесточенные кровавые междоусобные бои или массовый отток населения из близлежащих городов и поселений — не известно. Как итог, полностью уничтоженное красивое архитектурное строение, ныне уже никак не подвластное реконструкции.
От всего величественного комплекса осталась только подсобка — маленький домик с мансардой и входом, украшенным колоннами. Но и домик находился в плачевном состоянии. Покосившиеся колонны, две из которых давно упали. Сломанные деревянные двери входа и разрушенный дверной косяк, больше напоминающий дыру. Битые стекла и оторванные рамы. Пробитая снарядами крыша и практически полностью разрушенная мансарда. На заросшем полу еще можно было найти крупные куски расколотой черепицы, вдавленной в землю. На уцелевшем участке потолка остатки лепнины. На земле, в траве и мхах проглядывали основания колонн…
— Дело давно было, — продолжил егерь. — Я не знаю, насколько это все правда. Но у меня есть основания полагать, что эти события реально происходили. Присядем?
Борис кивнул на проем в стене. Он постелил свою куртку на обломки и уселся, вытянув ноги. Степан присел рядом, как и егерь, спиной к солнечному пятачку. Он периодически боязливо оглядывался на рояль, словно опасаясь, что инструмент начнет играть. Но рояль хранил молчание.
— Это была одна из лучших школ города, — сказал Борис. — Здесь учились дети состоятельных вельмож и прочей знати. Простой люд сюда не допускали. В школе были самые лучшие преподаватели, в том числе и иностранные. В те далекие времена, когда школа отметила свое пятнадцатилетие, и произошел тот случай…

В этом уединенном музыкальном учреждении учился один очень талантливый юноша. Сын князя Доронина, Димитрий. Все в округе восхищались его игрой на рояле. Его считали лучшим музыкантом и начинающим композитором. А некоторые уважаемые в обществе люди пророчили юноше карьеру музыканта при королевском оркестре.
Известные музыкальные произведения знаменитых композиторов звучали в его исполнении по-особенному нежно и ярко. Это были живые звуки, полностью передававшие насыщенность и эмоциональный подтекст каждого шедевра. Чарующую музыку Доронина можно было слушать часами и не переставать наслаждаться ее красотой и полнотой, контрастностью и живостью, нежностью и любовью.
Но сам Димитрий был довольно скромен. Он говорил, что играет не ради денег, славы, положения в обществе или иной выгоды, а для людей и для души…
На одном из вечеров Доронин встретил молодую девушку, больше похожую на ребенка. С большими серыми глазами и пышными вьющимися каштановыми волосами. Когда она улыбалась, а улыбалась она очень часто, на ее щечках появлялись задорные ямочки.
Это была дочь старого егеря Потапа, придворного из ближайшей усадьбы. Ее звали Лизой.
Девушка с первого взгляда очаровала Димитрия своим обаянием и умом. Утонченная и нежная, она обладала невидимой внутренней силой и необычайно притягательной энергетикой.
С того вечера молодые люди стали видеться чаще. Именно для Лизы Димитрий сочинил симфонию. Их отношения быстро развивались. Димитрию казалось, что его и Лизу связывает не только дружба, но и настоящая искренняя любовь. Едва получив диплом, после окончания музыкальной школы Доронин пришел к отцу возлюбленной, чтобы просить ее руки.
Старый егерь ничего не ответил молодому человеку. Он позвал дочь и вышел, оставив Димитрия и Лизу наедине.
— Отец сказал, что вы просили моей руки? — робко проговорила девушка, присаживаясь на софу возле окна.
— Просил и прошу! — пылко ответил Доронин. — Я полюбил вас с первой нашей встречи, тогда, на концерте. Я не был уверен, что наши чувства были взаимны. Но после стольких встреч, после стольких часов, проведенных рядом с вами, я убедился! Вы ведь тоже любите!
Лиза ответила не сразу. Какое-то время она молчала, раздумывая над словами Доронина.
— Мне жаль, — наконец вымолвила она, опуская глаза. — Мы не можем быть вместе.
— Почему? — спросил юноша, наклоняясь вперед и всматриваясь в ее бледное миловидное лицо с легким розовым румянцем.
— Пожалуйста, не перебивайте! Дайте мне договорить, — быстро проговорила Лиза и уже спокойней продолжила. — Мне очень стыдно за то, что своим неосторожным поведением я ввела вас в заблуждение. Мне было так легко и интересно общение с вами, что я забылась и стала неосторожной. И, возможно, позволила себе некоторую фривольность.
— Вы не должны винить себя, Лиза, — сказал молодой человек, когда девушка внезапно замолчала. — И я не замечал за вами…
— Прошу, не перебивайте! — вновь напомнила Лиза. — Я позволила себе забыть, что уже обещана другому! Моя свадьба назначена на конец лета, когда мой будущий муж вернется из своей поездки за границу.
— Кто он? — вскочил Доронин. — Я буду требовать дуэли!
— О, нет! — воскликнула девушка. — Я протестую! Я люблю своего будущего мужа, и наш союз заключается по обоюдному согласию! Прошу вас, Димитрий, простите меня за мое поведение! Уходите. Уходите и не ищите больше со мной встреч!
— Лиза! — остановил возлюбленную Димитрий. — Если на то ваша воля, я выполню ее и больше не приду. Но я всегда буду надеяться, что вы передумаете. И если уж вы запрещаете мне приезжать к вам, разрешите хотя бы писать!
— Мой ответ не изменится, увы, — в дверях она остановилась и, полуобернувшись и улыбнувшись своей чарующей улыбкой, проговорила. — Я буду ждать вашего письма, Димитрий…
В дверях Доронина нагнал егерь. Он остановил молодого человека и, взяв его под руку, тихо прошептал:
— Не сердись на нас. Моя дочь тяжело больна. Ее болезнь не заразна, но неизлечима. Будет лучше, если ты сможешь забыть о ней навсегда и не терзать ни себя, ни ее воспоминаниями и бесплодными попытками воссоединения. Ваши отношения обречены. А с тем, с другим, у Лизы есть шанс быть счастливой.
Димитрий ничего не ответил, стряхнув руку старика со своей. Он молча покинул дом егеря, полный решимости через какое-то время после переписки вновь попытать счастья…

Время шло, но ничего не менялось. Доронин и Лиза обменивались посланиями, рассказывая друг другу о своем времяпрепровождении и достижениях, обсуждая значимые события в городе и последние слухи в обществе.
Димитрий не раз просил Лизу о встрече. Но каждый раз она упорно игнорировала его просьбы. Он пытался разузнать что-нибудь о ее будущем муже и о коварной болезни. Но никто ничего не знал и не слышал. Слухи и домысли, сплетни и предположения, теории и бессмыслицы — это все, что он смог найти и собрать…
Минуло лето.
Лиза отвечала на письма все реже. От знакомых егеря Димитрий узнал, что девушка вышла замуж и сейчас ждет своего первенца, переехав в дом избранника.
— Кто он? — кричал Доронин, нервно расхаживая по комнате. — Кто он? Где живет? Как его найти?
— Увы, это никому неизвестно, — отвечал знакомый. — Этот Золотов — весьма скрытная особа. Поговаривают, что он состоит в каком-то тайном обществе, куда обычному непосвященному люду дороги нет.
— Что это за общество?
— Почем мне знать? То всего лишь слухи.
Димитрий впал в отчаяние. Он замкнулся в себе и перестал выходить в люди. Он не выступал на званых вечерах и не подходил к роялю. Он изолировал себя от всего и вся, заставив сильно переживать своих друзей и родителей за свое психическое здоровье…
Вскоре Лиза перестала писать письма. Их хрупкая, ненадежная связь разорвалась окончательно…

— Доктор сказал, что тебе необходимо как можно чаще бывать на свежем воздухе! — сказала мать Димитрию в один из ясных весенних дней. — Отец с друзьями собираются на охоту завтра. Съезди вместе с ним.
— Неохота, матушка, — ответил Димитрий.
— Ты заставляешь нас волноваться! — настаивала мать. — Что толку просиживать дома в такую хорошую погоду?! Съезди, развейся. Вот увидишь, сразу полегчает!
— Мне уже ничего не поможет, матушка…
— Димитрий! — сурово проговорила женщина. — Себя не жалеешь, так хоть меня с отцом пожалей! В чем мы виноваты перед тобой, что на склоне лет вынуждены так переживать о твоей судьбе?! Я уже не говорю о том, что тебе давно пора жениться и подумать о наследниках, продолжателях нашего рода! Я молчу! Не настаиваю, не лезу! Но начни хотя бы посещать наши семейные вечера. Вернись в жизнь, — она сделала паузу, убеждаясь, что сын ее слушает. — А отец?! Он так волнуется, что сильно похудел за последнее время! А в его возрасте это так опасно! — мать наигранно всхлипнула, прикрыв лицо веером.
— Не плачьте, матушка, — поспешил успокоить ее Димитрий. — Я съезжу с отцом на охоту! — тяжело вздохнув, выговорил он.

Ранним утром, когда солнце только вышло из-за горизонта и на траве блестели капли прошедшего ночью дождя, Димитрий с отцом и товарищами отправился на охоту.
Всю дорогу до леса он думал о Лизе. Вспоминал тонкие черты ее лица и нежный аромат духов. Как наяву, воображение рисовало ему приветливую улыбку возлюбленной и задорные ямочки на ее щеках. А в голове играла симфония, беспрерывно и навязчиво…
Собаки быстро почуяли зверя и рванули вперед. Охотники затаились в засаде. Псы напали на след волчицы. Они застали ее на поляне, тащащую в зубах жирную недавно придушенную куропатку. Волчице ничего не оставалось, как, бросив добычу, запутать след, уведя собак от норы, где мирно спал маленький волчонок. Скоро к ней присоединился и большой матерый волк. Он, почуяв опасность, пришел на помощь своей семье. Прорычав что-то своей избраннице, он метнулся в другую сторону. Часть собак рванула за ним.
Но одна ловчая упорно продолжала преследовать молодую волчицу. Пес гнал ее прямо на засевших в кустах охотников.
Димитрий устроился в густых зарослях орешника за невысоким бугорком, надежно скрывающим его присутствие от дикого зверя. Доронин всматривался в просвет между деревьями и прислушивался.
Вот совсем близко послышался лай собак. Вот за ближайшими деревьями мелькнул волчий хвост. А вот и сам зверь!
Димитрий привстал из-за укрытия и прицелился. Новенькое ружье не дало осечки. Пуля попала в заднюю лапу зверя. Волчица споткнулась и заскулила. На мгновение она остановилась, посмотрев в сторону стрелка, но уже в следующий миг продолжила бежать.
На долю секунды глаза волчицы и Димитрия встретились. Сколько мольбы он успел прочесть в глаза зверя! Мольбы и непонимания. «Зачем ты стреляешь в меня? Ты меня не узнаешь? Разве ты не слышишь нашу симфонию, как слышу ее я? Пощади!» — кричали глаза волчицы.
Доронин зажмурился и потряс головой. Он действительно сошел с ума, раз видит знакомые черты Лизы в диком звере! Он, верно, и впрямь болен умом. Как права матушка, когда говорила, что ему пора возвращаться в жизнь! Пока он еще совсем не потерял себя!
Собак придержали. Димитрий выстрелил еще раз. Точно в цель! Волчица упала и больше не шевелилась.
Отдав ружье слуге, Доронин выбрался из засады и побежал посмотреть на свою добычу. Но уже на полпути, он понял, что что-то не так. Подойдя ближе, Доронин в ужасе закричал, хватаясь за голову.
Под кустом в крови лежала молодая девушка, почти ребенок. Ее густые вьющиеся каштановые волосы растрепались. Длинные ресницы прикрывали красивые серые глаза. Губы изогнулись в полуулыбке, больше напоминающей оскал. На бледных щеках были задорные ямочки. Правая нога оказалась простреленной, а в груди зияла оставленная пулей кровавая дыра с рваными вывернутыми краями плоти. Темно-зеленое платье сливалось с зеленью трав.
Вдалеке раздался громкий волчий вой, полный боли и отчаяния. Раздался выстрел и вой стих…
Димитрий узнал Лизу. Но как? Как такое могло быть? Как она тут очутилась? Почему она убита? Ведь он стрелял в волчицу, дикого лесного зверя, а не в нее!
В ужасе Димитрий бежал из леса. Он не помнил, как добрался до усадьбы, где жил. Не помнил, как вбежав в свою комнату, запер тяжелые двери и занавесил окна тяжелыми плотными шторами. Как кинулся к рукомойнику и умывался, умывался и умывался, пытаясь смыть с рук и тела кровь, которая ему мерещилась. Не помнил, как, залпом осушив графин воды, забрался под одеяло, сжавшись в комок и дрожа всем телом…
Он не вспомнил себя и стоящим на горбатом мостике, находящемся за территорией музыкальной школы. В руках у него был большой тяжелый камень, к которому была привязана веревка. Другой конец он намотал на шею.
Была теплая и ясная ночь. Большая оранжевая луна выглянула из-за облака. Созвездия из крупинок-звезд мигали на небосклоне. Доронин поднял голову вверх. Там, высоко в небе, ярко сияла одна крупная звезда. Она отличалась от всех остальных потому, что была ближе к земле, крупнее и имела зеленоватый отблеск. Он знал, что это она, Лиза. Она обязательно простит его. Ведь она ждет. Ждет его там, наверху. И он придет к ней, чтобы быть вместе навсегда…
Тело Димитрия Доронина так и не нашли. Зато нашли расстрелянные тела Лизы и ее супруга. Их первенца, крошечную малышку Ольгу, отыскал и забрал к себе старый егерь…
Обезумевшая от горя мать Доронина, поняв, что ее сын пропал навсегда, прокляла в сердцах Лизу и музыкальную симфонию, которую так любил играть Димитрий и которую посвятил своей возлюбленной.

— После смерти Дорониных рояль, который находился в их доме и за которым Димитрий писал свою симфонию, передали музыкальной школе, в которой он учился, — рассказывал егерь. — Но никто не смог на нем играть. Инструмент никого к себе не подпускал. К роялю просто никто не мог подойти. Словно невидимая стена стояла между ним и музыкантами. Тогда рояль решили отнести в подсобку, где он и находится по сей день.
— Так что произошло в лесу? — спросил Степан, мало что понимая из рассказа Бориса. — Как и почему там оказалась Лиза?
— Это все ее «болезнь», — ответил егерь. — Лиза была неполноценным человеком, хотя и обладала отменным здоровьем.
— Я не понимаю.
— Лиза была оборотнем.
— Кем? — Степану показалось, что он ослышался.
— Ты все правильно услышал, — подтвердил Борис. — Лиза была оборотнем.
— Но они же только по ночам, в полнолуние… — Степан напряг память, стараясь припомнить все, что знал об оборотнях.
— Это не так, — покачал головой егерь.
— А симфония? — после продолжительного молчания вновь спросил Степан. — Что делает симфония?
— Рояль был приобретен для Димитрия Доронина. И рояль ждет его, своего пианиста и хозяина. Ведь тело Доронина так и не нашли, да и не искали толком. Он не был похоронен, а значит должен когда-нибудь вернуться.
— Но это невозможно! Он же утопился! Да и сколько времени уже прошло!
— Раньше слова имели большую силу. Видимо, проклятие Дорониной сказывается. Впрочем, это всего лишь легенда, — пожал плечами егерь. — Хотя тело не нашли, — напомнил он.
— Значит, может быть, что Димитрий тоже стал оборотнем?
— Все возможно, — согласился Борис. — Но тогда он наверняка бы вернулся в эти края.
— Симфония, — проговорил Степан. — Он вернулся бы, чтоб сыграть ее от начала до конца. Но почему она так странно действует на меня?
— Симфония действует на людей по-разному, — признал егерь. — Тех, кто хочет причинить вред лесу и его обитателям, она убивает. На остальных влияет более или менее одинаково — сводит с ума, усыпляет, заставляет возвращаться в эти края снова и снова, пока человек не находит своего места в этом мире. А еще в лунные ночи, когда на небеса восходит большая оранжевая луна, симфония созывает волков со всей округи.
— Зачем?
— Рояль ждет. Ищет и ждет, когда придет хозяин…

Ночь выдалась по-летнему теплой. В небе сияли созвездия. Две звезды, наиболее большие и яркие, с зеленоватым отливом, мерцали над крышей старой подсобки. Из-за облака показалась луна. Большая, оранжевая и неимоверно красивая. Ее свет пролился сквозь дырявую крышу, освещая заколдованный пятачок с роялем.
За инструментом сидел Степан. Он играл красивую мелодичную нежную симфонию. Таинственную и завораживающую настолько, что все прочие лесные звуки стихали в округе.
Сквозь дыру в стене здания пролезла волчица. Молодая и задорная. Она подошла к пианисту и села возле его ног, положив свою морду ему на колени. Он опустил руки и погладил ее между ушей. Волчица тихонько завыла, словно продолжая напевать знакомый музыкальный мотив.
Степан взглянул в ее глаза. Большие и карие, они внимательно изучали его. Волчица поднялась и игриво отпрыгнула в сторону, негромко тявкнув, словно приглашая его поиграть и порезвиться на просторах леса. Степан улыбнулся. Он встал с табурета и, сделав несколько шагов, упал на четвереньки и побежал. Побежал следом за своей волчицей, увлекающей его, крепкого матерого волка, в самую чащу леса.
Рояль умолк навсегда, дождавшись своего музыканта. Умолк и, превратившись в трухлявую доску, рассыпался в прах…

Эпилог
Борис сидел на открытой веранде и пил утренний чай. На краю огорода он заметил двух волков. В пасти у одного из них торчала куриная тушка.
— Вот разбойники! — усмехнулся егерь.
Присмотревшись, он заметил, что волчица ожидает потомство. А ее кавалер, настоящий добытчик, обернувшись на егеря, радостно махнул хвостом. После чего оба зверя быстро скрылись в лесу.
— Ты нашел себя в этом мире. Лес принял тебя, — усмехнулся егерь, провожая пару внимательным взглядом. — Ты доиграл свою симфонию.