Ночью в поезде Марине снилось землетрясение. Подземный гул был глухим, но грозным. Земля под ногами ходила ходуном, звенели и вздрагивали окружавшие её предметы. Даже окончательно проснувшись и сообразив, что вагон на большой скорости покачивает, а на стыках рельсов постукивают вовсю расходившиеся колёса, она не избавилась от остатков невольного страха и напряжения, нагнетённых предутренним кошмаром. Землетрясение всегда снилось к приезду свекрови, которая о своём прибытии к ним в отпуск никогда заранее не извещала, но чья побывка в их семье никому не была в печаль.
Сон оказался пророческим. Пока Марина добиралась домой, там, заняв самую просторную комнату, уже вовсю обживалась Лидия Кузьминична. Это не значило, что она временно принимала на себя хозяйственные заботы о своём сыне и внуках. Все домашние хлопоты до возвращения командированной продолжали оставаться на плечах старшей несовершеннолетней дочери хозяев Вики, а бабушка приезжала в гости на курорт и вела себя соответственно - не заморачивалась скучными и однообразными кухонно-прачечными делами. Обложившись кроссвордами, телевизионной программой и очередным модным литературным бестселлером, мать мужа удобно устраивалась в мягком уголке и, придвинув поближе журнальный столик, наслаждалась состоянием безделья и отдыха, тем блаженным отпускным временем, когда ей не нужно было ходить на работу, варить деду супы да управляться во дворе собственного частного дома.
Марина всякий раз воспринимала приезд свекрови как объективную неизбежность. Горячей дочерней любви к ней не испытывала и притворной нарочито не проявляла, но доброжелательность, заботу и внимание ко всем бабушкиным нуждам гарантировала. Это значило, что помимо обязательной домашней опеки, заключавшейся в обеспечении матери мужа приличными условиями для проживания и готовке блюд кавказской кухни, особо почитаемых сибирячкой, ещё возила её по ближним городам, демонстрировала исторические и курортные достопримечательности, организовывала семейные вылазки на природу с костром и шашлыками, купания в городском озере, встречи с родственниками и интересными людьми.
Гостье нужно было отдать должное - она никогда не отказывалась от всевозможных вояжей, экскурсий и дальних прогулок. Как и от бесед, вкусной еды и крепкой выпивки. В застолье употребляла спиртные напитки на равных с мужчинами, но несмотря на возраст, не пьянела и вела себя ровно и с достоинством. Голоса ни при каких обстоятельствах не повышала. Разве что щёчки слегка зарумянятся, да на беседу с сотрапезниками расположится. Только это и выдаст количество принятого в застолье алкоголя.
Однако в этот приезд Лидия Кузьминична была необычайно молчалива и вроде даже опечалена. Расспросы игнорировала, на прогулки не набивалась и даже "приняв на грудь", оставалась слегка отчуждённой и грустной. Будто носила в себе неизбывное горе, которым почему-то не желала ни с кем делиться. Попытки сына и внуков, бывших к ней поближе, уяснить причину такого поведения, а вернее состояния духа, тоже не увенчались успехом. Заговорила она только через месяц, перед самым возвращением к себе домой. Причём заговорила безо всяких наводящих вопросов, добровольно, доверительно и так горестно, что с первых её слов у Марины начало болезненно покалывать сердце.
Застолье накануне проводов в дорогу подходило к концу, дети легли спать, и только Марина с мужем и свекровью тихо сидели в гостиной, тоже вот-вот собираясь расположиться на отдых. И тут Лидию Кузьминичну будто прорвало.
- Вот у нас какое горе, дети. Завтра вы меня проводите домой, а послезавтра моя средняя сестра Шура умрёт. Я буду ехать в поезде от вас в Красноярск, а она в это время на нашей родине, в своей квартире будет умирать. И никогда с ней мы больше не увидимся.
- Мам, ну что за фантазии? С чего вы взяли, что тётя Шура должна умереть? - посчитала за выдумку слова свекрови Марина.
- С того и взяла, что она сама мне об этом сказала.
- Да Господь с Вами! Мало ли что могло почудиться тёте Шуре? Она же ещё крепкая женщина, нас с Вами переживёт.
- Не переживёт. Раз она решила, то обязательно исполнит. У неё характер - кремень! Мы с Шурочкой уже попрощались навсегда. Обычно я билеты покупаю туда и обратно, и моя средняя сестричка заранее подсчитала в какой день ей лучше всего выполнить своё намерение. Чтобы я была вторые сутки в пути, а она тем временем смогла уснуть навеки. И я не смогла даже поехать к ней на похороны. Сказала, выпьет на ночь пачку крепкого снотворного и больше не проснётся.
- Мама, а причина-то в чём? Ведь она гром-баба, всегда в лидерах, всегда на переднем крае. Крупная, сильная. Раненых мужиков, будучи медсестрой на передовой, на себе из-под огня вытаскивала.
- Когда это было! Растеряла Шурочка здоровье, постарела и почти ослепла. Раньше всю семью обихаживала: убирала, стирала, обшивала, готовила. А теперь сидит целыми днями в кресле на кухне, тычки от внучки Алисы получает, а вечером спать уходит, ей кровать в проходе между комнатами поставили. Там тесно и она всем мешает. Взрослые не могут пройти не зацепившись за кровать, да чтоб лишний раз вслух не ругнуться.
- А почему не в комнате? У неё же спальня была, - в два голоса воскликнули Марина с мужем.
- Была да сплыла! Их там теперь живёт до чёрта! Сама Шура, её дочь Валентина с мужем, ещё внучка с мужем, внук-подросток и маленькая правнучка. Квартира трёхкомнатная и каждый хочет не ютиться, а жить, как человек. Вечером отдохнуть, почитать, телевизор посмотреть. А бабка кряхтит и если уснёт, то похрапывает, всем мешает, никто с ней делить комнату не соглашается. Вот Александру Кузьминичну и выпроводили в тёмный узкий проход, чтобы не бубнила и глаза не застила.
- Так квартира же в её собственности! Она стояла в очереди на жилплощадь в жилищном кооперативе и лет пятнадцать немалую сумму выплачивала.
- Всё верно, - безрадостно согласилась мать, - но недавно Алиса такое удумала, что больше Шура не захотела оставаться на белом свете. Она зажала старуху в дверном проёме, схватила за руки, больно придавила к косяку и стала грубо укорять и попрекать родную бабушку.
- И когда ты уже сдохнешь, старая вонючка? Сидишь на кухне и дымишь своими погаными папиросами, а в доме растёт твоя правнучка, которая вынуждена дышать дымом, этой вредной для ребёнка гадостью. Скажи, что от тебя толку? Хоть бы, как раньше, шила платья маленькой Олесе или, к примеру, вязала красивые вещички, как мне в своё время. А то сидишь в продавленном кресле и ждёшь пока тебя накормят-напоят, будто паразитку какую.
- Алиса, что ты такое говоришь, разве я паразитирую? Всю свою пенсию вам отдаю, а она у меня ветеранская и, как у бывшей фронтовички, с льготами, совсем даже не маленькая. Мне кроме тарелки супа и курева ничего больше не требуется. А шить я уже не могу, потому что ослепла - не вижу нитку и иголку, ровной строчки не сделаю.
- Не можешь, и не шей! Только жизнь нашу молодую не заедай, сдохни уж поскорей! Мать с отцом привыкли при тебе существовать и мирятся с твоими пристрастиями. Отец по натуре покладистый. Мать, видите ли, любит тебя. А вот моему Федору не нравится ошиваться под боком у старухи, зависеть от неё и терпеть её дурной нрав и поганые привычки, вроде курения в доме. Пусть ты куришь редко, на кухне и в открытую форточку, но всё-равно дымишь, как паровоз. Фронтовая привычка, видите ли у неё! Валила бы уж в приют для старпёров, а то четыре поколения ютятся в одной квартире и трём из них приходится под тебя, противную, косить, закидоны твои вредные терпеть. Не слишком ли многого ты хочешь?
- Выходит, я заедаю ваш век, лишаю радостей жизни только тем, что в углу кухни занимаю кресло, а в коридорчике стоит моя старая узкая кровать? Признайся честно, дорогая внученька, может вам проще найти способ как от меня единым махом избавиться?
- Почему бы и нет? Я бы лучше посадила тебя на луб, как делали с ненужными дедами и бабками в старину, да столкнула в пропасть, чем ругаться по ночам с Фёдором и ждать от него развода. Или же оставила замерзать в шалаше у речки, чтоб ты больше о себе не напоминала.
- Чего уж там, не стесняйтесь! Лес прямо за дорогой, вон из окна видать. Привяжите родную бабушку к дереву, оставив без тёплой одежды и обуви. Загнусь в три счёта!
- Может и привязала бы, да докопаются, ты же у нас героиня войны. Отвечать за тебя ещё придётся.
- Вот с того дня Шура и решила дожить до моего отпуска, побыть напоследок вместе, проститься и потом наложить на себя руки, - подвела беседу к логическому завершению Лидия Кузьминична.
- А Валентина, её мать, о выходке Алисы знает? - в сердцах аж задохнулся муж Марины Андрей. - Надо же было поставить её в известность! В настоящее время, скорей всего она "рулит" в доме.
- Конкретно об этом случае нет. Шура не стала жаловаться на внучку, - поникшим голосом ответила мать. - Но она и раньше крепко обижала свою бабку. Бывало придавит её к стенке и стебает словесно, издевается - говорит гадости, изощрённо и зло унижает старого человека.
Я, в надежде на её совесть, попробовала пару раз пристыдить Алису, но та взвилась бешеной кобылой: "Ты, баба Лида, не лезь в наши дела, а не то быстро выпишу билет до самой Сибири!" А в другой раз так окрысилась, что мы с ней разругались и разговаривать с тех пор совсем перестали.
Слушала Марина исповедь свекрови и ей не верилось, что старая женщина говорила абсолютную правду. Неужели на подобные гнусные поступки была способна та длинноногая девочка с нежной кожей и пышными бантами в русых, туго и умело заплетённых косах, которую бабушка Шура водила в танцевальный кружок и на музыкальные занятия? Ведь она была такой милой, такой хорошенькой! Красивые, идеально отглаженные платьица, сшитые бабушкиными руками, были всегда нарядные, праздничные, все в кружевцах, волнистых складочках и рюшах. А сама девочка казалась в них прекрасным эфирным созданием, распускающимся цветком, под стать очаровательной юной принцессе, о которой любила слушать бабушкины сказки.
О тёте Шуре, поскольку они жили в разных городах и виделись нечасто, Марина знала немного. Ещё до начала Великой Отечественной войны женщина вышла замуж и родила дочь Валю. На фронт они с мужем ушли добровольцами, оба выжили. Домой вернулась одна тётя Шура, а её муж каким-то странным образом затерялся. Тогда многие имели так называемых фронтовых подруг и далеко не все возвращались в родную семью, к своим жёнам и детям. Некоторые отдавали предпочтение новой пассии и оставались в дальнейшем с ней.
Тётя Шура имела крупные черты лица, грубоватый мужской голос и обладала жёстким нравом фронтового командира. Одновременно она до самозабвения была предана обожаемой дочери Валюше и внукам Алисе с Валерой. При надобности круто и безжалостно умела укрощать свой характер ради счастья и удовольствия любимых. Могла оставаться бесконечно терпеливой, ласковой, смиренной и покладистой лишь бы всем родным было рядом с ней комфортно и удобно. Мирно жила и ладила сначала с первым зятем - мужем единственной дочери, а затем приняла под своё крыло и второго зятя - мужа драгоценной внученьки. О её прирождённых чистоплотности и трудолюбии ходили легенды. И вот на тебе! Пришло время утраты здоровья и физической бесполезности. А вслед за ними обнажился по-звериному жестокий оскал молодой хищницы - её родной и, как казалось, любящей внучки. Вот такие финты преподносит порой жизнь "когда того совсем не ждёшь."
Едва Лидия Кузьминична добралась до Красноярска, как тут же позвонила и поделилась дурной вестью - все худшие планы тёти Шуры, предварительно озвученные ею, были в точности исполнены. Свекровь плакала в трубку и повторяла, что перед волеизъявлением своей старшей сестры была бессильна. И что из пятерых братьев и сестёр их большой семьи, она осталась теперь одна.
Позже свекровь неоднократно ездила на свою Малую родину, гостила у родственников и только с внучатой племянницей Алисой старалась, по возможности, не встречаться. Потому что так и не смогла простить доведения ею до смерти родной бабушки и своей старшей сестры-фронтовички - храброго человека с жертвенным характером и твёрдой волей.