Начало: http://www.proza.ru/2015/05/13/1386
Остап очнулся в подвале на полу со связанными руками. От удара прикладом голова болела немилосердно. В подвале было сыро и холодно. По бетонным стенам стекали влажные струйки конденсата и Остап, страдающий от обезвоживания, жадно прильнул к стенам, ловя губами непослушные крупные капли. Немного утолив жажду, Остап огляделся. В подвале был полумрак, но вверху было небольшое оконце, пропускавшее микроскопические частицы света. Глаза Остапа постепенно привыкли к полумраку и он, наконец, стал различать окружающие предметы и людей. Рядом, со связанными руками посапывали Козлевич с Лоханкиным, а чуть дальше лежали лейтенант Гитлер и Загорулько-Баньковский. Вдоль противоположной стены стояли верстак, колеса от телег, лопаты, вилы и прочий сельскохозяйственный инвентарь.
На груди у Остапа тускло поблескивал орден красной звезды, который немец так и не решился снять. «Отстоял», - грустно усмехнувшись, подумал Остап, но какую цену пришлось заплатить.
Удивительно было то, что голова была перебинтована. Когда и кто успел ее перебинтовать. «Неужели немцы»? - вопрошал Остап, для которых такой поступок был странным либо кто-то из своих.
Остап дотронулся руками до головы и от боли чуть не потерял сознание. Будь череп у великого комбинатора не такой мощный такой удар мог вполне закончиться летальным исходом, но к счастью все обошлось. «А обошлось ли»? - думал Остап. Он знал, что немцы не церемонятся с политработниками и евреями, расстреливая их на месте. И если его еврейское происхождение доказать им будет весьма проблематично, то принадлежность к командному составу Красной Армии не вызывало сомнений: документы и форма были, как говорят,…налицо. «Жаль, что не успел гимнастерку сбросить, а документы зарыть, вот тогда и ищи ветра в поле», - с сожалением думал Остап. За недолгие первые месяцы войны он уже успел насмотреться на окруженцев, тысячами выходивших к своим без знаков различия и документов, попадавшим сразу в горнило следственных органов, для которых они все без исключения были предателями и дезертирами. Остап к ним относился с некоторой долей иронии, считая их «паникерскими войсками» и вот теперь он сам может оказаться на их месте.
«Что же будет теперь» - сквозь разламывающую головную боль думал Остап, пытаясь проанализировать свое положение, но выводы напрашивались неутешительные.
Немецкая прагматичность в таких щепетильных вопросах не оставляла сомнений в намерениях врага. Очевидно, что после короткого допроса его расстреляют, других же отправят в лагеря для военнопленных, где им будет оказан далеко не самый теплый прием со стороны радушного противника.
Еще была еще надежда, что кому –то могут предложить сотрудничество с новыми оккупационными властями, что может продлить жизнь, а в дальнейшем получить и свободу. Впрочем, такой вариант Остап хоть и рассматривал, как альтернативный, но для него он был почти неприемлемый. Идти на сотрудничество с врагом казалось ему низостью самого дешевого пошиба.
Перебирая фаланги веревок, стягивающих запястья, Остап думал, что, скорее всего это действительно финал его бурной и беспокойной жизни. Идея обогащения за счет помещичьих сокровищ зажгла в нем новый огонь энтузиазма, но, как и прочие оказалась провальной.
А если перед расстрелом еще будут пытать, - от этой мысли у великого комбинатора свело челюсти, а низ живота заныл теплым предательским страхом.
Остап не понаслышке знал о фашистских палачах. Несколько раз, по заданию редакции ему самому приходилось бывать в небольших городках и поселках отбитых у фашистов. Остап с содроганием вспоминал разрушения и зверства, творимые оккупантами на захваченной земле. Тысячи расстрелянных и замученных мирных жителей, виселицы на центральных площадях, тех, кто не желал смириться с новым режимом, а иногда и просто случайных людей.
Внезапно размышления Остапа были прерваны. Раздался грохот кованых сапог, и в подвал хлынул поток света. Появились двое немецких солдат с винтовками. Осветив электрическим фонариком лица пленных и перекинувшись парой слов, они подняли и увели на допрос Васисуалия Лоханкина. Васисуалий, подталкиваемый стволами винтовок с животной тоской посмотрел на друзей. В уголке глаза блеснула предательски выкатившаяся слеза….
Майору Эриху Лёве было 50 лет. Он командовал немецким танковым батальоном и был суховат и педантичен, как и большинство немцев. Типично арийской внешности: высокий блондин с орлиным носом и мощным немного квадратным подбородком. Он был из потомственной семьи военных и начинал он еще рядовым в первую мировую войну. Российскую компанию он считал закономерным продолжением европейской. Полученный им в боях за Францию рыцарский железный крест, свидетельствовал о мужестве и героизме его обладателя.
Дома у него остались жена и двое дочерей, от которых он с немецкой педантичностью получал три письма в неделю: ни больше не меньше.
Впрочем, в последнее время ввиду распутицы регулярность почтовых сообщений была нарушена, но это никак не повлияло на настроение майора. Германские войска с успехом продвигались вглубь Советской России, захватывая все новые области и города.
Единственное, что его беспокоило это все нарастающее сопротивление русских, которые ожесточенно продолжали сражаться до последнего патрона, даже будучи в полном окружении и майору уже несколько раз докладывали о внезапных нападениях на танки окруженных русских войск и партизан. За это время батальон несколько раз сменил личный состав, а также вынужден был останавливаться на перегруппировку и ремонт.
Это было так не похоже на европейский театр военных действий, где солдаты вермахта прошли походным маршем, почти не встречая серьезного сопротивления.
Впрочем, майор, считал, что до победы остались считанные недели. Он даже заказал себе новый мундир для парада в Москве, который, по его расчетам, должен состояться до наступления зимы, в окончание быстрой и победоносной войны, которую многие называли модным словом: блицкриг.
Приказ генерала Гудериана - наступать по болотистой местности, в обход центрального направления удара Эрих Лёве встретил с негодованием, считая, что Гудериан так поступил специально, не желая ни с кем делить славу полководца, разгромившего войска большевиков под Москвой. Но Лёве был военным и для него приказ не подлежал обсуждению, поэтому он скрепя сердцем повернул войска на север.
Пройдя несколько десятков километров по лесным дорогам, батальон почти не встречал сопротивления, но при подходе к ближайшей деревне немцы внезапно были атакованы непонятно откуда появившимися русскими танками. Бой был короткий, но ожесточенный, в результате чего передовые немецкие части вынуждены были отступить.
Потери личного состава составили: пятнадцать человек убитыми и раненными, три сгоревших мотоцикла, подбитое 37 миллиметровое полевое орудие и бронетранспортер.
Произведенная спустя час рекогносцировка обнаружила полное отсутствие противника в данном населенном пункте. Был найден лишь сгоревший легкий русский танк, убитые немецкие солдаты и разбитая техника. По следам второго танка была послана погоня, которая обнаружила в нескольких километрах на дороге взорванный Т-34, а спустя некоторое время в копне сена был захвачен и его экипаж в количестве пяти человек.
Майор бегло осмотрел документы и вещи, отобранные у плененного советского экипажа. В них не было ничего не обычного, одна мелочь: зажигалки, портсигары, личное оружие, документы.
Но возникал вопрос, с какой целью русские танки двигались на запад в немецком тылу? Лёве уже собирался отдать распоряжение о передаче пленных в полевую жандармерию или гестапо, как вдруг в одном удостоверении он прочитал такое, что не сразу поверил своим глазам. Майор неплохо знал русский язык, но тут требовалась точность.
Вызванный из штаба переводчик подтвердил правильность перевода. Майора сразу прошиб холодный пот, а по спине поползли мурашки.
Одно это слово приводило в трепет или благоговение целые народы и было священно для немецкой нации.
Кроме того, в захваченной у политрука полевой сумке нашлись документы, свидетельствующие о том, что их обладатель является представителем государственного комитета обороны СССР, а также несколько круглых печатей и штампов.
«Неспроста, все это и попахивает какой-то тайной разведывательной операцией большевиков», - попыхивая сигаретой, думал Эрих Лёве, неторопливо расхаживая по кабинету. Такой урон в бою могли нанести только профессионалы. Но зато и попались глупо, но с кем не бывает.
«А если тут и какие–то родственные связи имеются», - подумал он взглянув на портрет фюрера, висевший на стене. Навряд ли, ..хотя. Надо сперва самому их допросить.
- Helmut, F;hren russischer кriegsgefangener (Гельмут, прикажи привести русского военнопленного), - скомандовал майор переводчику, указав на красноармейскую книжку Лоханкина!
- Jawohl Herr major (слушаюсь, господин майор), - послушно отозвался рядовой, выпрямившись по стойке смирно!
Спустя пару минут солдаты привели упирающегося Васисуалия Лоханкина. У него был довольно жалкий вид, хотя он и старался держаться мужественно. Один солдат остался в комнате, другой же вышел в коридор и встал возле двери. Эрих Лёве не случайно первым вызвал на допрос Лоханкина. Майор был неплохим психологом, и едва взглянув на фото Васисуалия, сразу же уловил неустойчивую линию во внешности бывшего интеллигента.
- Deutsch sprechen (говорите по немецки), - спросил Лёве у Васисуалия?
- Name, nachname, тitel, die nummer des аrmeekorps(имя, фамилия, звание, номер воинской части), - задавал пленному вопросы майор.
Переводчик, коверкая слова, повторил по-русски, но Лоханкин молчал, решив, что для него лучше быть героем, чем предателем и трусом, однако хватило его ненадолго. Не получив ответа ни на один из вопросов майор усмехнулся, а потом попросил показать ему свою руку. Васисуалий недоуменно раскрыл ладонь, о которую немец тут же потушил зажженную сигарету, крепко сдавив ладонь интеллигента второй рукой, при этом состроив на лице зверскую гримасу.
Лоханкин взвизгнул, заорал, а затем с неожиданной силой вырвал руку из стальных тисков майора. Охая и жмурясь от боли, Лоханкин забегал по комнате, растирая и дуя на обожженную ладонь.
Майора, казалось, немного удивила такая реакция солдата вражеской армии, которого он считал профессиональным разведчиком-диверсантом. Немного погодя допрос продолжился.
- Имя, фамилия, с каким заданием следовали в тыл, - с неприятным булькающим акцентом вновь продолжил спрашивать переводчик?
Не получив ответа майор, словно хищная гиена, вновь стал приближаться к Лоханкину, однако второй сигареты не потребовалось.
-Прошу вас! Не мучьте меня! Мне больно! Я все скажу, - шмыгая носом страдальчески бормотал бывший интеллигент –пулеметчик, закрывая в страхе лицо руками! Я ..я кушать хочу!
По реакции допрашиваемого Эрих Лёве быстро понял, с каким человеком ему приходится иметь дело и тут же щелкнув пальцами, приказав часовому: ern;hren schnell (накормить быстро)!
Солдат, щелкнув каблуками с железными набойками, удалился, а спустя некоторое время вернулся с подносом с солдатским завтраком и горячим кофе.
Отведав роскошных бутербродов с маслом и запив все это ароматным эразац-кофе с непривычным для него запахом, Лоханкин уже через пять минут быстро отвечал на все поставленные вопросы.
Однако из сбивчивого рассказа Лоханкина, майору мало, что удалось узнать. Лёве лишь понял, что танк Т-34 следовал в немецкий тыл для выполнения какого-то важного задания, а по пути они случайно встретили танк молодого лейтенанта, экипаж которого присоединился к Бендеру. Экипаж в танках был сборный, из различных армейских частей. Васисуалий подробно описал майору, как танки следовали через деревни, выдавая себя за передовые части Красной Армии, перешедшие в контрнаступление. Про скоротечный, жаркий бой с передовыми отрядами немецких мотоциклистов. Закончив говорить Васиуалий, сытно икнул, замечая какой приятной истомой, покрывается его тело после предательства.
- Ошень карашо, - с улыбкой произнес по-русски Эрих Лёве, закончив допрос. Ви, есть верний дрюг великий Германий, - продолжал майор, кладя свою руку на плечо Лоханкину! Ви будет слюжить великий Германий и фюрер, и помогать нашей борьба с большевьизм!
- Я? - оторопело бормотал Лоханкин, еще не понимая, что обратной дороги уже не будет.
- Да, ви! - утвердительно кивнул майор. Ви шеловек образованний и фас тянит к европейский культура. Ми вас посылайт учшить в разведшкола для борьбы с большевьизм!
-Да, но я не готов, господин майор, мне бы обратно домой. Видите ли, воевать вообще не мое дело, - словоохотливо жестикулируя, бормотал Лоханкин, но немец его уже не слышал!
- Идьите господин Лоханькьин и карашо подумайт, - распорядился майор, и Васисуалия отвели обратно в подвал!
Следом привели Адама Козлевича, но в ходе он лишь сообщил, что ему нечего сказать, так как он ничего не знает. Майор напрасно делал зверские глаза и тушил о его ладонь сигареты. Козлевич только отрицательно качал головой. Выйдя из себя Лёве ударил водителя армадиллы по лицу, а потом позвал на подмогу караульных солдат, которые начали его избивать кулаками и ногами, но Козлевич молчал. Зря потеряв время караульные сволокли его в подвал. На Козлевиче не было живого места. Лицо было в кровоподтеках. Седые виски были в крови, а седые кондукторские усы висели, словно две веревочки.
Увидев водителя армадиллы в таком неприглядном виде Остап лишь присвистнул. Дело было плохо, но его удивило другое. Васисуалий Лоханкин после допроса довольно посапывал носом, словно не сомневаясь в своем счастливом будущем. Немцы его не тронули и даже развязали. Нехорошая мысль закралась в голову великого комбинатора, но тут солдаты взяли и повели на допрос молодого лейтенанта.
Лейтенант также ничего не сказал майору. Лёве не помогли ни знание лейтенантом немецкого языка, ни дружеские жесты в виде горячего кофе и сигарет, ни обещание много немецких марок и ювелирных изделий, если он перейдет на сторону Великой Германии. Лейтенант, не смотря на громкую фамилию своего воинственного тезки, ни в какую не соглашался работать на немцев, и более того заявил, что является советским человеком, преданным целиком и полностью идеям коммунизма. Когда же Лёве, упирая на принадлежность лейтенанта к немецкой нации, попытался пристыдить последнего, молодой лейтенант с криком: «за Р-родину» внезапно кинулся на майора и, схватив за горло агитатора, попытался его задушить, и лишь вмешательство солдат спасло майора от неминуемой гибели.
Лейтенанта били нещадно прикладами винтовок, пинали коваными сапогами, но он не сдавался и время от времени, заикаясь, кричал: смерть н-н-немецким оккупантам. И даже всегда невозмутимый Лёве схватив винтовочный шомпол, в ярости наносил удар за ударом. Внезапно осознав, что он наносит побои немцу с такой громкой фамилией, он остановился и, остановив своих солдат, приказал им снести лейтенанта вниз в подвал.
Остап из подвала слышал отдаленные топот, крики и ругань немецкого майора, после того как лейтенанта Гитлера увели на допрос. «Дурак, мальчишка.. погубит только всех нас», - со злостью думал Бендер, напряженно прислушиваясь к звукам наверху.
Лейтенанта приволокли примерно в таком же состоянии, как и Козлевича и вот настала очередь Остапа. Испытывая дрожь в поджилках, великий комбинатор, подталкиваемый солдатами, стал подниматься наверх.
Несмотря на страх и неизвестность мозг Остапа четко фиксировал все, что удавалось увидеть.
Остапа по скрипучей деревянной лестнице привели на второй этаж и втолкнули в просторную комнату с высокими потолками, оклеенную серо-зелеными обоями. На стене висел портрет Гитлера, изображающий фюрера в непривычно-одутловатом виде, опирающегося на камышовое кресло, словно вождь немецкой нации изрядно был с похмелья, когда художник его рисовал.
Скорее всего, это было бывшее здание сельсовета. В комнате было два окна, которые выходили во двор. В окно были видны стоявший возле здания немецкий танк и развевающийся красно-белый флаг с паукообразной свастикой, висевший возле входа.
Через двор с глухим тарахтением проехало несколько мотоциклистов с солдатами в колясках, которые, повернув за угол, выехали на центральную улицу.
Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта, и Остап, скосив глаз, видел стол, за которым сидела грудастая девушка машинистка, одетая в немецкую форму под диктовку какого-то офицера, набиравшая текст на пишущей машинке. Рядом на столе находилось несколько телефонных аппаратов, которые поминутно звонили. На подоконнике стоял патефон, из которого лились звуки бодрого немецкого марша.
Возле стола, держа в руке шомпол, стоял немецкий майор танковых войск. За спиной у Остапа встали двое караульных солдат. Переводчик с вопросительным выражением на лице расположился у окна.
Несколько секунд Эрих Лёве, и Остап испытующе смотрели друг на друга. Майор медлил, не зная, какую тактику при допросе ему избрать. По всему было видно, что этот политрук был крепким орешком, расколоть который будет очень не просто. Наконец Лёве принял решение.
- Sie verstehen deutsch (вы понимаете по-немецки), - спросил Лёве?
- Нихт ферштейн, - с неплохим произношением буркнул Бендер, гордо выпрямив голову!
- Gut (хорошо), - буркнул Лёве!
- Ви, долшн знайт, - внезапно Лёве, перешел на русский, - сопротивленьие ваше беспалесно! Ви умний и опразованый шеловек и долшн панимайт, что ви попадать плен и тепьерь учшасть ваша завьисеть только от вас!
- Ви, героичный шеловек и храбрий зольдат, - подчеркнул майор, указывая рукой на орден, висевший на груди Остапа, но тепьерь это слишком мало, чтобы сохранить ваш шизнь!
Вас зовьют гоподьин Бендер, не так ли, и ви есть политрюк красний армий, - напористо спросил немецкий майор?
Райскажите кто ви, и с какой заданий шли в тыл немецкий армий, и ви полушите шизнь, кароший питаний и бесплатний медициньский помощь. Германский командований ошень гуманный и предлагайт вам шизнь и свобода в обмьен на цений сведений.
Ми знайемь, что ви бальшевиски шпьиен, паэтаму расказывайт мни бистро все, иначи ми вас расстреляйт! Ми не хатим играть с вамьи в бириюльки, как говорийт рюски!
Эрих Лёве видимо рассчитывал на значительный эффект, произведенный на допрашиваемого, когда переходил на русский язык, но Бендер лишь молчал и думал, где же он собака так правильно научился балакать по-нашему, а если и вправду расстреляют.
-Ну? - после некоторой паузы спросил Лёве, – хатите расстреляйт?
- Нет, - покачал головой Бендер!
- Тогда, говорийт, - настаивал майор!
- Я готов, герр майор, все вам рассказать,- преданно глядя в глаза немцу ответил Бендер, но уж очень болит голова. Ребята ваши перестарались, - кривясь от боли, говорил Остап, дотронувшись до головы! Так, что пока ничего не могу вспомнить. Дайте подумать до утра, и может, тогда я все вспомню!
- Ви хатите, чтобы ми освежайт ваш паймять, - с улыбкой отвечал Лёве, сжимая в руках ружейный шомпол?
- Нет, но я хочу все вспомнить, - пробормотал Бендер!
По знаку майора к Остапу приблизились двое из солдат, но как только они начали избивать Бендера, он вдруг упал на пол без сознания, высунув язык и пуская из за рта пену!
- Weichei schei;e, bringt ihn zur;ck in den keller, metzger (слабак, дерьмо, несите его назад в подвал, костоломы) – бушевал Лёве в ярости топая ногами!
- Verflucht, - выругался майор. Он пытался закурить, но пальцы его дрожали, он сломал несколько спичек, прежде чем удалось зажечь сигарету. Лёве судорожно затянулся, мысленно ругая, на чем свет стоит всех русских и эту проклятую Россию. Но постепенно майор успокоился. Мысли его прояснились, и он, словно шахматный игрок, анализировал действующую ситуацию, пытаясь понять, как же ее разрешить.
Если завтра не заговорят, то передам всех в гестапо, - размышлял Лёве. Там и не такие языки развязывают.
Майор недаром считался знатоком России и русских. Он даже стажировался в 30-х годах в Казани на советском танковом полигоне, перенимая бесценный боевой опыт и знания у советских танкистов. Теперь же он был уязвлен, так как эти русские шпионы молчат, как столбы либо падают без сознания после первых же ударов его солдат. Но нет, - думал Эрих Лёве, передать их гестапо значит, самому расписаться в бессилии перед их стойкостью, а это уже недопустимо.
Надо вызвать из караульного взвода фельдфебеля Ганса Майера. Уж он то точно заставит пленных говорить. Ганс Майер был здоровенным двухметровым детиной с обезьяньим лицом и огромными волосатыми руками. До войны он работал мясником и был совершенно равнодушен к виду и запаху крови, а также какому-либо проявлению жалости.
Садист по призванию, он был специалистом по развязыванию любых языков. С помощью подручных средств он легко добивался признаний даже у самых стойких патриотов. Слава о его жестокости гремела по всему батальону, давно выйдя за его пределы.
С детской умильной улыбкой на лице он с такой непринужденностью и легкостью плющил жертвам пальцы молотком и вспарывал животы, что даже на видавших все эсэсовцев нападала оторопь, и они отворачивались не в силах глядеть.
Именно этого монстра и собирался использовать на следующий день Лёве, чтобы заставить говорить русских диверсантов….
Остап был в ярости. Схватив, связанными руками Лоханкина за горло он со словами: предатель, сволочь, убью, пытался задушить бывшего интеллигента. Лоханкин хрипел, и как мог пытался защищаться и только помощь других членов экипажей, которые оттащили великого комбинатора от интеллигента-предателя, помогла избежать Васисуалию заслуженной участи.
Поводом послужила неожиданно сытая физиономия, а также неведомый запах эразац-кофе, которым пахло от бывшего интеллигента. Кроме того, на лице Лоханкина не было никаких следов пыток, за исключением сигаретного ожога на ладони. Припертый к стене Лоханкин под давлением улик вынужден был во всем сознаться товарищам, за что и едва не погиб в результате самосуда, учиненного Остапом.
Сам Бендер в ходе допроса лишь получил несколько чувствительных тумаков, не считая разбитой головы. Если бы не искусный обморок, который Остап симулировал специально, чтобы избежать избиения, то великому комбинатору пришлось бы весьма плохо, но к счастью его план удался на славу. Пленные получили небольшую передышку, что было весьма кстати в их сегодняшнем положении.
Подумав о ближайшем будущем, Бендер содрогнулся. Очевидно, что немцы их так просто не выпустят. Остап понимал, что завтра начнется новая серия допросов и побоев, выдержать которые смогут далеко не все. А если не удастся убежать, то спустя некоторое время в результате пыток и побоев их превратят в хрипящие мешки с костями.
Как бы то ни было, Бендер решился. Он понимал, что это последняя ночь пригодная для побега. Однако для осуществления плана побега требовался здоровый водитель.
- Адам! - Остап приблизился к уху Козлевича, - вы знакомы с устройством немецкого танка?
- Что? – недоуменно прохрипел избитый водитель.
Спустя минуту, лихорадочно сверкая зубами и белками глаз, великий комбинатор шепотом излагал экипажам план побега, с которым все были согласны, кроме Козлевича.
- Я не смогу, я не знаю, как водить немецкие танки,- качая головой, - возражал избитый Козлевич! Надо оставаться на месте, тогда есть шанс спастись. Поймите, нас все равно поймают, даже если мы сможем выехать из села. А если танк не заправлен горючим, что тогда делать?
- Поймите Адам, это единственный шанс, которым надо воспользоваться, пока нас не перевезли в настоящий каземат с бетонными стенами, откуда света белого не увидишь, и сегодняшний немецкий допрос покажется вам детской сказкой, - убеждал Козлевича Остап! Ну же! Решайтесь?! Сейчас или никогда!
- Хорошо, я согласен, но если я не смогу завести танк, то во всем будете виноваты только вы, - шевеля разбитыми в кровь губами, шептал сдавшийся Козлевич!
Для осуществления побега армадилловцы решили привлечь Васисуалия Лоханкина. Во время изложения плана побега он сидел отдельно от других танкистов, старательно прислушиваясь к шепоту Остапа, хотя и боясь к нему приблизиться.
Поскольку у одного Лоханкина не были связаны руки, то на него возложили работу по развязыванию веревок. Немного поломавшись Лоханкин пальцами начал перебирать веревки на руках у Остапа, но дело не шло, слишком туго были завязаны узлы. Наконец после получасовой работы, пустив в ход ногти и зубы, веревки были развязаны и довольный Остап, охнув, стал тереть запястья, восстанавливая кровообращения.
Освободившись от узлов, Остап подошел к сельхозинвентарю и, немного покопавшись, нашел старую зазубренную косу и вилы. С помощью косы уже через несколько минут все танкисты были освобождены от веревок. После этого еще некоторое время шло согласование деталей побега.
- Ну, как говорят: «жребий брошен» - произнес Остап известное высказывание Ю.Цезаря и посмотрел на армадилловцев, вооруженных лопатами, граблями и вилами!
Следуя намеченному плану Лоханкин начал настойчиво колотить в железную дверь, требуя, чтобы его срочно отвели к немецкому майору
Караульные солдаты, не понимали по-русски, но, желая разобраться, открыли дверь и, галдя по-немецки, спустились в подвал. По сигналу Бендера на них тут же навалились экипажи советских танков и оглушили лопатами.
- Так, Лоханкин, – вперед! Загорулько и Гитлер переодевайтесь, - командовал Бендер!
Через несколько минут, переодетый в немецкий караул Загорулько-Баньковский и лейтенант Гитлер с винтовками наперевес поднимались на второй этаж, ведя впереди себя трясущегося Лоханкина.
По счастью было вечернее время и народу в коридоре не было. Эрих Лёве в мягких скрипучих сапогах, расхаживал по кабинету, диктуя симпатичной машинистке очередной армейский приказ, когда в кабинет без стука вошли караульные солдаты, толкая вперед Васисуалия Лоханкина.
Лёве с удивлением посмотрел на Васисуалия, а затем на караульных, физиономии которых несколько отличалась от вышколенно -подобострастных лиц его солдат.
- H;nde hoch (руки вверх)! - произнес Гитлер на безукоризненном немецком языке, вскидывая винтовку!
- Was (что)? – еще не понял майор, пытаясь вытащить из кобуры парабеллум, но тут из-за спины караульных с быстротой дикой кошки выпрыгнул Остап и с такой силой ударил Лёве черенком лопаты по голове, что последний, как подкошенный рухнул на пол.
Машинистка взвизгнула, но Остап был наготове и вовремя закрыл ей рот рукой, в который потом втолкнул кляп, предусмотрительно изготовленный из портянки немецкого солдата. Затем машинистку привязали к стулу, откуда она с ужасом взирала на распоясавшихся армадилловцев, переодетых в немецких солдат.
- Все обыскать. Забрать оружие и переодеться, - командовал Бендер, напяливая на свои могучие плечи немецкий мундир, снятый с оглушенного майора!
Армадилловцы метались по комнате, собирая оружие, документы и прочий хлам.
- Есть д-д-окументы, - радостно подал голос лейтенант Гитлер, вытаскивая из верхнего ящика письменного стола тугой сверток с красноармейскими удостоверениями!
В других ящиках оказались много коричневых папок с вытисненным орлом и свастикой посередине. Остап открыл одну и увидел листок машинописного текста на немецком языке, - «вероятно, какое-то донесение», - подумал он, - «надо прихватить на всякий случай».
- Тут еще сейф, - раздался хрипловатый голос Козлевича из соседней комнаты, который из за своей любви к технике за неимением лучшего бережно укладывал в холщовый мешок трофейный патефон с черными граммофонными пластинками.
- Баньковский, Гитлер, - к сейфу, скомандовал Бендер, одевая на голову немецкую фуражку с невероятно высокой, выгнутой тульей!
Фуражка была великовата великому комбинатору, но Остапа это не смутило. Как не смутил его и вражеский мундир немецкого майора. Он один из немногих понимал, что счет идет буквально на секунды.
- Не открывается, вражина, - донеслось из соседней комнаты. Это лейтенант Гитлер с Загорулько –Баньковским безуспешно пытались вскрыть немецкий сейф, вставляя штыки немецких винтовок в узкую щель между дверями. Вконец отчаявшись, молодой лейтенант стал колотить в сейф прикладом винтовки, от чего по всему зданию раздались резкие металлические звуки, словно кто –то стал колотить по железной крыше деревянным молотком.
- Ну натурально, Гитлер, - вскричал Бендер и кинулся в соседнюю комнату. А ну-ка прекратить, смирно, - схватился Остап за окованный железом приклад винтовки, пытаясь вырвать ее у молодого лейтенанта.
- Ну, натурально молодой львенок, германской породы, - ворчал Остап, созерцая отобранную у Гитлера винтовку. Вас, что лейтенант соседи по коммуналке не учили любить тишину и вести себя тихо и спокойно?
Молодой лейтенант взглянул на Бендера и обомлел. Перед ним стоял подтянутый майор германских войск и лишь знакомые черты позволяли усомниться в его арийском происхождении.
- Оставьте этот сейф. Поверьте, на наш век хватит и открытых, - убедительно произнес Остап!
- С-с-слушаюсь, - ответил Гитлер!
- Все взяли? Так, сейчас все выходим и спокойно садимся в танк, - голосом доброго волшебника вещал Бендер!
- У входа часовой, - предупредил Загорулько-Баньковский, выглянув на улицу!
- Без паники. Часового беру на себя, - ответствовал Бендер!
Армадиловцы прокрались на первый этаж и столпились у входной двери. Затем дверь тихонько открыли и лейтенант Гитлер по немецки попросил часового войти в дом. Но стоило часовому войти, как общими усилиям экипажа он был оглушен и обезоружен. Затем с него сняли форму и Остап заставил Лоханкина напялить на себя немецкое обмундирование.
- К-к-командир, на противоположной стороне д-д-двора тоже ч-ч-часовой c п-п-пулеметом, - шептал в ухо Гитлер !
- Знаю, но надо рисковать. Другого выхода у нас нет. Если он откроет стрельбу наше дело плохо,- с тоской произнес Остап, а затем добавил, - ну, вперед, голуби мои!
Стараясь не привлекать к себе внимания танкисты вышли из дома и направились к одиноко стоящему неподалеку немецкому танку. Немецкий танк заметно отличался от отечественного Т-34 укороченным стволом орудия, немного приземистой башней с прямоугольным люком с левой стороны.
Без лишнего шума армадилловцы влезли в танк и с любопытством оглядывали его внутреннее устройство. Внутри было грязно и холодно. На стенах висели фотографии каких-то полуголых девиц и бравого военного в немецкой танкистской форме на фоне Эйфелевой башни в Париже.
- Бендер, я узнал этот танк. Это средний немецкий танк Т-III с 12-ти цилиндровым бензиновым двигателем типа «майбах» водяного охлаждения. В училище я видел такой танк, но самому водить не приходилось, - произнес Козлевич, напряженно разглядывая панель управления!
- Хорошо. А завести его сможете, - с робкой надеждой спросил Бендер ?
- Не знаю. Попробую, - в тон отвечал Козлевич!
Козлевичу действительно еще не разу не приходилось водить немецкий танк, но он четко помнил инструкцию, которую ему приходилось изучать в училище. Чтобы завести немецкий танк Адам Казимирович сперва поставил передний рычаг в среднее положение коробки передач, затем открыл бензокраник, поставив в вертикальное положение его рукоятку, после чего нажал и повернул рычажок переключателя массы, одновременно утопив до отказа ключ в замке зажигания. Козлевич с улыбкой посмотрел на своих друзей, которые вопросительно и с мольбой смотрели на него, а затем решительно нажал кнопку стратера. Танк чихнул, подпрыгнул, а потом вдруг заработал, изрыгая из себя клубы выхлопных газов. Козлевич подмигнул своим друзьям, а затем стал плавно отпускать педаль сцепления, одновременно нажимая педаль газа. Танк неожиданно дернулся, а затем, плавно набирая скорость, выехал прочь со двора. Вслед ему удивленно смотрел немецкий часовой, не понимая какая необходимость заставила майора выехать так поздно.