Из сборника «Афганистан 1979-1982 Воспоминания связиста».
(на фото связисты узла связи ГВС на точке в одной из провинций, крайний слева – командир отдельной роты капитан Старчиенко 81 г.)
Как мы можем требовать, чтобы кто-то сохранил нашу тайну,
если мы сами не можем её сохранить?
Франсуа де Ларошфуко (1613–1680)
Чтобы тем, кому никогда не приходилось сталкиваться с военной «засекреченной связью»*, было понятно, о чём я буду рассказывать дальше, в двух словах поясню некоторые связанные с этим понятия.
Очевидно, что для руководства войсками в процессе военных действий необходимо иметь возможность надёжно управлять ими. Нарушение управления ведёт к большим потерям, и в конечном итоге к поражению, примером этому могут служить события 1941 года, когда в результате отсутствия надёжной связи с вышестоящим командованием и с соседями, некоторые части и соединения Красной армии оказывались в окружении и несли большие потери.
Очевидно и то, что при наличии бесперебойной связи, но в случае перехвата противником передаваемой информации, результат будет тот же.
Именно поэтому в советских вооруженных силах большое внимание всегда уделяли скрытности обмена информацией и во второй половине 70-х годов телефонные переговоры высшего командования шифровались c помощью аппаратуры засекречивания, а связь, защищённая от перехвата противником с её помощью называлась засекреченной (или сокращённо в войсках - ЗАС) . Она была двух типов:
- временной стойкости.
В этом случае противник, имея мощные вычислительные средства, мог рассекретить закрытые переговоры почти сразу же. Но при наличии в войсках большого количества телефонных сетей, засекреченных такой аппаратурой, делать это было бы нецелесообразно, так как передаваемая по ним информация имела ограниченную по времени ценность (например, команды и приказания по управлению подразделениями и частями в боевой обстановке). Учитывая, что всё же теоретически возможность рассекречивания в этом случае существовала, такую связь было запрещено использовать для секретных переговоров, о чём на корпусах телефонных аппаратов наносились соответствующие предупреждающие надписи («ведение секретных переговоров запрещено»).
- гарантированной стойкости,
когда противнику даже при наличии самых современных и мощных вычислительных средств не удалось бы рассекретить закрытую информацию в ближайшие сто лет. Понятно, что потом рассекреченная информация была бы уже противнику не интересна.
К концу 70-х годов прошлого века для обеспечения высшим органам управления Советских вооруженных сил телефонных переговоров, содержащих государственную и военную тайну, успешно использовалась аппаратура ЗАС гарантированной стойкости, которая стояла на вооружении в наших частях связи. Именно на такой станции ЗАС (она носила название Т222 – «Булава») и служил я в демократической республике Афганистан с 1979 по 1982 год её начальником.
Особенностью применения этой аппаратуры состояла в том, что гарантированная защита телефонных переговоров обеспечивалась только при строжайшем выполнении специальных правил по обеспечению безопасности засекреченной связи.
Вполне очевидно, что засекречивание переговоров осуществлялось только между двумя конечными комплектами ЗАС аппаратуры, на участках же между ними и телефонными аппаратами абонентов информация проходила в открытом режиме по так называемой абонентской проводке. Длинна её иногда могла быть значительной и зависела от расстояния между узлом связи и телефонами абонентов на пунктах управления.
Всем ещё из школьного курса физики известно, что при прохождении по проводам электрических телефонных сигналов переменного тока, вокруг них образуется электромагнитное излучение. Его противник может перехватить с помощью технических средств разведки, скрытно располагая их рядом, или даже на расстоянии,
Правила обеспечения безопасности засекреченной связи как раз и предусматривали комплекс мер, исключающих для противника такую возможность.
К самым простым из них, относились, например, требования по прокладке абонентской проводки только в пределах контролируемой зоны, то есть территории, на которой было исключено неконтролируемое нахождение посторонних лиц и была невозможна установка технических средств разведки противника. К этим же мерам относилось и требование использовать только специальные телефонные аппараты с экранированным корпусом, необходимость подключения их к коммутатору только экранированными телефонными кабелями и т.п. Ведение телефонных переговоров в стационарных условиях за границей, например, в помещениях зданий, разрешалось только находясь в звуконепроницаемой переговорной кабине, исключавшей прослушивание переговоров за её пределами. Она представляла собой тщательно экранированную будку, внешне напоминающую городскую телефонную конца прошлого века, разумеется без стекол. В ней был размещен столик для записей, с телефоном и стул. Подключение телефона к линии осуществлялось только при плотно закрытой двери.
О важности выполнения предусмотренных специальными правилами требований по обеспечению безопасности ЗАС говорит и то, что контролем за этим в войсках занималось специальное управление Генерального штаба, на которое возлагалась задача защиты государственной тайны в Вооруженных силах СССР в целом.
В августе 1980 г., дело было во второй половине дня, на узел связи «Алмаз», где я в то время находился, за мной заехал начальник узла подполковник Шапошников и на своём УАЗике повёз куда-то в центр Кабула. По дороге он пояснил, что мы едем на виллу, где теперь будет жить Главный военный советник, и там мне надлежало срочно, сейчас же, установить аппаратуру Т222, демонтировав её из стоявшей в резерве на «Микроне»*, станции Т222-П*. После чего нужно было войти в засекреченную связь с УС «Рубин»* и доложить там начальству об организации нового узла связи. Оказалось, что 4 августа 1980 г. в Кабул на смену Главному военному советнику генерал-полковнику С.К. Магомедову из Москвы прибыл генерал армии А.М. Майоров, который должен жить на этой вилле и для которого должна быть установлена ЗАС аппаратура, снятая с полевой станции.
От неожиданности я в первое время и не нашёл, что сказать. За уже к этому времени 5 лет службы в должности начальника станции Т-222, я ни разу не сталкивался с подобной задачей, да и не слышал о таких случаях. Даже инструкция по эксплуатации станции не предусматривала такой возможности. В этом не было необходимости, так как для организации стационарных узлов связи с аппаратурой Т-222 использовали стационарные комплекты, специально предназначенные для размещения в зданиях. Этим в Союзе занимался даже целый проектный НИИ минобороны. А непосредственную установку и ввод в эксплуатацию техники выполняли его специалисты. При этом тщательно соблюдались все требования по безопасности. Подробности того, как это все делалось, я не знал, да и не мог знать, т.к. это не входило в круг моих должностных обязанностей. А по правилам работы с государственной тайной и с засекреченной связью в частности, знакомить лиц с информацией, не входящей в непосредственной круг их обязанностей, было строго запрещено.
Кроме того, я не был уверен, что смогу один, без монтажных и электрических схем сначала разобрать, а затем перенести и установить всю аппаратуру Т222 (она представляла собой около 5 стоек оборудования) и коммутатор из аппаратной в помещение виллы. Любая серьёзная ошибка могла привести к неисправностям и, значит, к серьёзным неприятностям.
Все это я успел в пути объяснить Шапошникову. Но тот и слушать ничего не стал. Судя по всему, получив распоряжение от генерал-майора Кот, (нашего непосредственного начальника, занимавшего должность советника начальника связи вооруженных сил ДРА), он тут же, принял его к исполнению, даже не задумываясь, насколько оно отвечает требованиям по обеспечению безопасности засекреченной связи. Моим мнением, (какого-то капитана!) естественно, интересоваться он посчитал ниже своего достоинства.
Генерал же, видимо горевший желанием угодить своему новому начальнику, просто не знал требований по обеспечению безопасности засекреченной связи гарантированной стойкости, так как если и заканчивал академию, то довольно давно, в 50-х или в лучшем случае в середине 60-х годов, когда аппаратуры Т-222 и в войсках ещё не было (её приняли на вооружение в начале 70-х годов).
Шапошников конечно наверняка закончил академию связи, так как пришёл на замену предыдущему начальнику узла полковнику Назарову с подполковничьей должности офицера отдела связи штаба Киевского военного округа, на которую в те годы назначали уже только офицеров с академическим образованием. И очевидно закончил её намного позже Кота, но судя по всему, тоже не имел понятия о требованиях по размещению Т-222. То ли так плохо учил, то ли их этому тоже тогда ещё не учили.
К сожалению, это мне стало очевидно только когда что-то изменить, или исправить было уже невозможно. А пока, в машине я просто обдумывал полученные указания:
«Если начальник узла даёт мне такую команду, значит он согласовал свои действия с руководством Начальника связи. Там в управлении, отвечающем за действующую связь Генерального штаба с узлами связи главных военных советников за границей, этими вопросами занимаются ответственные компетентные лица и без их ведома и разрешения просто так установить аппаратуру и организовать новое направление связи невозможно. Да ведь и позывной узлу связи назначают только они.
А я вообще-то лезу не в свои дела. Тут ведь как всегда действует известное негласное армейское правило: начальник не обязан объяснять и доказывать правомерность своих решений подчиненным. Мне вообще обсуждать приказание по идее не положено. Нужно его беспрекословно и как можно быстрее выполнить».
Тем временем мы приехали на виллу и нужно было приниматься за выполнение поставленной задачи. Время было вечернее и посвящать этому ещё одну бессонную ночь большого желания я не испытывал.
Станция Т222-П к нашему приеду на виллу уже находилась в её дворе. С ней туда прибыл и солдат из моего экипажа, заранее выделенный из состава отдыхающей смены по приказу подполковника, чтобы сразу же заступить на дежурство.
Для установки аппаратуры выделили помещение, которое у прежнего владельца виллы использовалось как кухня. Это была комната метра два с половиной на 5-6 метров, с большой раковиной из нержавейки и столом для приготовления пищи вдоль окна. Пол и стены были облицованы кафельной плиткой,
Располагалось оно на первом этаже левого крыла двухэтажного здания (если смотреть с фасада), имевшего вид перевёрнутой буквы «П» внутри которой был небольшой внутренний дворик с садиком. Широкие окна выходили только на одну сторону - в этот дворик. В противоположной стене окон не было, только дверь, выходившая в узкий, шириной не больше полутора метров проход, который вёл от центрального входа вдоль левого крыла здания на задний двор, где тоже был небольшой сад.
Проход был слева ограничен забором высотой всего метра два, за которым располагалась другая вилла.
«Интересно, а кто там за забором живёт? Шапошников хоть это узнал? Если не наши, то тут вообще нет никакой контролируемой зоны, точнее она всего 1 метр! А если там размещается конспиративная квартира западной разведки? Вот будет здорово!
Заглядывать в чужой двор крайне нежелательно. Можно и на пулю нарваться, мне же о такой возможности рассказывали знакомые советники, – соображал я, осматриваясь на новом месте. - Ладно, потом нужно будет это у охраны уточнить».
Тогда я конечно ничего не знал о методах деятельности иностранных спецслужб по перехвату секретных переговоров.
Это уже много лет спустя мне стали известны подробности, например, «Берлинской операции».
Для тех не слышал о ней, коротко расскажу её суть.
В декабре 1953 года Центральным Разведывательным Управлением США и Секретной разведывательной службой Великобритании было принято решение о прокладке тоннеля из американского сектора Берлина к расположенным в советском секторе кабелям связи советских войск с генеральным штабом в Москве. Узнав об этом, руководство КГБ с целью исключения разоблачения передавшего информацию агента приняло решение, делая вид, что не знает об операции западных спецслужб, передавать по нашим линиям связи второстепенную и дезинформацию.
Для создания тоннеля, установки оборудования, подключения к кабелям связи американцам потребовалось почти полтора года. В мае 1955 года ЦРУ приступило к непрерывному прослушиванию переговоров советского военного командования и руководства министерства обороны Восточной Германии. Всего было записано 443 тысячи переговоров, из них 386 тысяч советских и 75 тысяч восточногерманских. Они легли в основу 1750 разведывательных донесений.
Весной 1956 года руководству КГБ стало ясно, что дальнейшее существование тоннеля может представлять угрозу интересам безопасности СССР и тогда советские связисты, «осуществляя срочный ремонт» телефонного кабеля, обеспечивающего связь между Восточным Берлином и Москвой, «случайно» наткнулись на ответвление. Отводные провода через лаз, круто уходящий в землю, и далее через тоннель около двух метров в диаметре уходили в сторону границы, разделяющей советский и американский секторы Берлина.
Советская сторона организовала пресс-конференцию, на которой обвинила американцев во вторжении на территорию советского сектора Берлина и заявила решительный протест. Собравшихся журналистов пригласили на «экскурсию» в туннель. Только в 1961 году всем стало известно, что советские спецслужбы были детально ознакомлены с операцией ещё до начала строительства тоннеля. Наш разведчик Блейк передал советской разведке сведения об операции американской и английской разведок ещё на стадии её первоначальной разработки.
Не зная ещё тогда этой истории, я прекрасно тем не менее понимал, что наверняка в Кабуле могут активно работать вражеские разведки, а вопрос обеспечения безопасности засекреченной связи гарантированной стойкости имеет большое значение.
Несколько часов мне понадобилось для переноса и установки аппаратуры в выделенное помещение. Войти в закрытый режим* удалось довольно быстро и, проверив качество связи, я доложил стоявшему рядом Шапошникову:
- Товарищ подполковник, связь установлена, качество отличное, а какой позывной* будет у этого узла связи?
- Резиденция 1»
Я опять подключился к каналу.
- Соедини меня с дежурным по спецкоммутатору*, - попросил механика станции на Рубине*.
Дежурным оказался мой давний приятель капитан Б. Услышав, о том, что я вышел на него с нового узла связи «Резиденция1», на котором будет находиться Главный военный советник в ДРА, он был сильно удивлён.
- Как же так? А я ничего об этом не знаю. Подожди, я вынужден доложить об этом генералу.
Через некоторое время в трубке я услышал уже голос генерала Драгуна*.
- Доброй ночи, товарищ Жданов, - с генералом мы были знакомы ещё с 27 декабря 79 года*. - Доложите, что у вас произошло.
- Здравия желаю, товарищ генерал! По приказу подполковника Шапошникова, начальника нашего узла связи , я установил на вилле, где теперь будет проживать Главный военный советник генерал армии Майоров, аппаратуру Т222, снятую с полевой станции. Качество связи хорошее. Позывной узла связи – «Резиденция 1»
- Ничего не понял! Какой узел связи? Какая «Резиденция»? А где сам подполковник Шапошников?
- Здесь, рядом.
- Дайте ему трубку.
Что говорил генерал Шапошникову я слышать не мог, но выражение лица подполковника стало таким, как будто на него вылили ушат помоев.
Он заметно побледнел, резко изменился и его обычный надменно -самоуверенный вид.
Очевидно, зная, что рядом с начальником узла нахожусь я, но слов его слышать не могу, генерал высказал подполковнику всё, что он по этому поводу думает, а затем, не задавая вопросов, приказал доложить ему лично подробности на следующий день, так как мой ошарашенный услышанным начальник, завершил разговор словами
«Есть, товарищ генерал», и положил дрожащей рукой трубку на место.
По указанию Шапошникова в помещении на ночь дежурить остался рядовой А. Кукушкин, который с этого момента так и жил там, дежуря на станции круглосуточно. Для сна ему привезли из расположения нашего узла постельные принадлежности и матрац, который он должен был класть ночью на кафельный пол, так как в помещении мебели для отдыха не было.
Последнее обстоятельство, кстати, привело к тому, что в одну из ночей в щель под входной дверью со стороны двора в помещение станции заполз скорпион и ужалил солдата в спину. Хорошо, он успел вовремя сообщить об этом через дежурного по «Микрону» мне ( у меня у кровати в общежитии стояла «вертушка»*) и с нашим врачом, старшим лейтенантом С., мы на санитарке успели быстро приехать на виллу, оказать парню помощь.
Телефон Главному военному советнику от коммутатора поставили у него в спальне, на прикроватной тумбочке. Ни о какой переговорной кабине, конечно, и речи не шло. Я доложил Шапошникову, что это грубейшее нарушение правил по обеспечению безопасности ЗАС, но реакции опять не последовало. Мало того, несколько дней спустя он приказал удлинить провод телефонной трубки чуть ли не до 5 метров, хотя вносить конструктивные изменения в телефонный аппарат П171 «Булава», было тоже категорически нельзя.
Видимо генералу зачем-то нужно было, разговаривая по телефону, скажем с министром обороны, или с Генеральным секретарем КПСС, который тоже, правда очень редко, звонил в Кабул, передвигаться по комнатам второго этаже, где были расположены его с женой жилые комнаты и санузел.
Уже на следующий день я был вынужден заняться другими, текущими делами, но мысли всё время возвращались к вчерашнему. Правильно ли я поступил, грубо нарушив требования по безопасности? И, если нет, то каковы могут быть последствия и что я мог сделать в такой ситуации? Выводы были неутешительными. Из разговора с дежурным по СК капитаном было понятно, что об организации нового узла связи в управлении начальника связи ВС СССР никто ничего не знал. Стало понятно, что это была личная инициатива генерала Кот, выполнявшего, судя по всему, просьбу генерала армии. Скорее всего эту идею он сам генералу и подбросил, хотя делать это без согласования с управлением не имел никакого права. Отсюда такое удивление и негодование генерала Драгуна.
Ещё в мае 1978 г. после победы апрельской революции по просьбе народного правительства для обеспечения связи Главного военного советника генерал-полковника Магомедова с Москвой, в Кабул прибыл узел связи «Микрон». Его разместили в паре километров от Советского микрорайона на территории бывшего офицерского клуба афганской королевской армии «Аскари». Там круглосуточно дежурил оперативный дежурный штаба ГВС. Магомедов С.К. жил в хрущёвке-пятиэтажке советского микрорайона, в обычной трёхкомнатной квартире. Мне как-то пришлось там устранять неисправность городского телефона, стоявшего в одной из комнат. Обстановка генерала показалась слишком уж спартанской: обычная стандартная мебель, простые шторы на окнах (к тому же даже разорванные кое-где внизу). Единственное украшение - ковер на стене у кровати с красивой кривой саблей, видимо подарком афганских руководства.
В этом же доме располагался штаб ГВС, включая финотдел, отдел кадров, медслужбу и находилось помещение дежурного по штабу. Генерал-полковнику для переговоров с Генеральным штабом, как и всем офицерам и генералам его аппарата необходимо было приезжать на узел связи «Микрон". Переговоры велись из специальной переговорной кабины, которую тогда же, в 1978 году, доставили самолетом из Москвы и установили специалисты.
Новый же Главный военный советник генерал армии Майоров был одновременно первым заместителем главкома Сухопутных войск и его жилищные условия очевидно должны были быть значительно лучше, чем у предшественника. И поэтому он стал жить с женой на роскошной вилле в центре Кабула, в тихом аристократическом районе.
Вилла была украшена многочисленными чучелами диких зверей, гобеленами и коврами на стенах и полах. Помимо роскошной мебели на первом этаже в гостиной стояли высокие красивые китайские вазы, такие в детстве я видел в музее восточного искусства в Киеве, куда мы в суворовском военном училище ходили на экскурсию. Наверху в жилых комнатах многие стены у входных дверей были украшены вделанными прямо в них старинными серебряными монетами, среди которых легко были заметны и российские царские рубли с профилями императоров.
Разумеется, ездить в Клуб «Аскари» каждый раз, когда его вызывали из Москвы к телефону, генералу армии было совсем неудобно. Гораздо лучше иметь телефон ЗАС дома и тогда большую часть времени суток он всегда был доступен министру обороны, начальнику ГШ и другим абонентам Минобороны.
Всё было бы прекрасно, кроме одного «но». Генерал Кот и подполковник Шапошников превысили свои полномочия, не имея права развертывать новый узел связи с телефоном ЗАС «Булава» без разрешения управления начальника связи ВС СССР. Когда это Шапошникову и затем генералу Кот стало понятно, было уже поздно. Докладывать генералу армии, что станцию нужно убрать с виллы, никто бы из связистов по понятным причинам не рискнул.
«Интересно, что же будет, если из Москвы приедет комиссия по проверке безопасности связи и все нарушения будут обнаружены?
А если, ещё не дай бог, благодаря этим нарушениям произойдет утечка совершенно секретной информации? – эти мысли не оставляли меня ни на минуту.
- Хотя может быть я слишком сильно всё преувеличиваю. Возможно на это вообще не стоит обращать внимания? Кот то ведь должен знать, что делает.»
К сожалению, проконсультироваться было не с кем и оставалось только переживать всё молча самому и ждать, чем всё это кончится.
Прошло некоторое время и от своих подчиненных на узле связи «Опера» мне стало известно, что там появился капитан Анатолий Л. С ним мы с служили вместе несколько лет на 14-м полевом узле связи генштаба. Я - командиром взвода, он - инженером нашего отделения. Потом Толя улетел в командировку на Кубу и, вернувшись через два года, попал служить в проектный НИИ войск связи в Москве. Он тоже закончил Киевское высшее военное инженерное училище связи на два года раньше меня, причем, мы даже дипломные проекты защищали у одного дипломного руководителя, по почти одинаковым темам и я удачно использовал его работу в качестве "рыбы"*.
Разумеется, опыта эксплуатации «Булавы» у него было больше и, встретившись с ним, я решил проконсультироваться по больному для меня вопросу.
И тут оказалось, что в командировку он прилетел вместе с группой гражданских инженеров, задачей которых была как раз разработка проектной документации по размещению в бывшем дворце Амина стационарных комплектов Т-222, которые должны были заменить полевые станции узла связи «Опера». К этому времени видимо руководство в Генштабе увидев, что пребывание ограниченного советского воинского контингента в ДРА затягивается на непредсказуемый срок, приняло решение организовывать в 40 армии стационарный узел связи. Толя посоветовал проконсультироваться у специалиста - старшего группы, который как раз уже много лет занимался проектированием и установкой ЗАС аппаратуры гарантированной стойкости в советских представительствах за рубежом.
Прекрасно понимая, что рассказывать постороннему человеку о развертывании где-то на частной вилле в городе аппаратуры ЗАС и о допущенных при этом нарушениях правил обеспечения безопасности ни в коем случае нельзя (товарищ сразу сообщит информацию куда следует) я наплёл ему какую-то ерунду о том, что заинтересовался вопросом чисто теоретически, на всякий случай, мало ли что может прийти в голову начальству.
Конечно же он очень удивился моему вопросу и объяснил, что заниматься самостоятельно развертыванием в стационарных условиях станции Т222 за границей категорически нельзя, т.к. мы наверняка не сможем обеспечить необходимые условия. Вот только недавно их специалисты, к примеру, в нашем посольстве в одной из зарубежных стран занимались монтажом переговорной кабины. Там после спайки вокруг неё металлического экрана были проведены испытания по проверке отсутствия в нём мельчайших трещин и щелей между листами, которые могли бы стать источником утечки электромагнитных излучений. Для этого требовались соответствующие приборы, умение и опыт, чего у нас, естественно, быть не могло.
По его словам, для размещения этой аппаратуры за границей даже в посольстве, проводились специальные работы, включающие целый комплекс мероприятий по проверке безопасности связи. А уже после установки аппаратуры в специально подготовленных и проверенных помещениях перед вводом её в эксплуатацию, специальная комиссия тщательно с помощью технических средств проверяла насколько защищены все средства связи от возможности перехвата совершенно секретных телефонных переговоров.
В заключении нашей беседы, он посоветовал, если у моих начальников возникнет такая идея, сразу предупредить их о недопустимости её воплощения. Так как, по его словам, в случае нарушения правил пользования я, как непосредственный исполнитель, могу понести самую строгую даже не дисциплинарную, а уголовную ответственность.
«Эх, знать бы мне об этом раньше, - думал с горечью. – А теперь дело сделано. И если это нарушение обнаружит любая комиссия по проверке безопасности, то мои начальники, разумеется, свалят всё на меня. Пойди потом кому-то докажи, что я действовал по их приказу, предупредив их о недопустимости этого».
Старший группы, безусловно, был достаточно опытен в своем деле, чтобы поверить моему объяснению такого повышенного интереса с моей стороны к затронутой теме и, естественно, проявил бдительность. Скорее всего, он обратился с вопросами к начальнику войск связи 40 армии, а тот рассказал об этом Коту, с которым был в дружеских отношениях, так как через некоторое время меня вдруг вызвал к себе наш генерал.
Само по себе событие было необычным. Просто так офицера узла связи он не стал бы вызывать и я, сразу сообразив с чем это может быть связано, не ждал от встречи ничего хорошего.
Обычно он совсем не отличался вежливостью при обращении к подчиненным офицерам. Но хотя на этот раз грубости себе не позволил, его видимо с трудом сдерживаемое недовольство было хорошо заметно в строгом взгляде, плотно сжатых губах и нахмуренных бровях.
- Вы, капитан, что там вынюхиваете? Что лезете не в свои дела? Вам дали команду установить станцию на вилле главному военному советнику, что вам ещё нужно? Зачем сюда посторонних людей впутываете? Что и кому вы рассказывали о «Резиденции», о каких это там нарушениях вы им говорили?
- Товарищ генерал, в мои обязанности входит строгое соблюдение правил обеспечения безопасности засекреченной связи гарантированной стойкости на станции Т-222. У меня нет к сожалению самих «Правил», я могу рассчитывать только на то, что помню из усвоенного ещё в училище, так как установка Т 222 в стационарных условиях не входило до сих пор в мои обязанности, вот я и хотел уточнить некоторые детали у специалиста, именно по вопросам, касающимся развертывания стационарного варианта станции. Тут ведь как раз на «Оперу» приехали проектировщики- специалисты по размещению Т-222 на стационарных объектах. Я и поинтересовался у их старшего некоторыми вопросами по монтажу и установке аппаратуры, чтобы у нас не было нарушений и к нам потом не было никаких претензий, если приедет комиссия проверять из Генштаба. Хотелось бы подстраховаться на всякий случай.
Но я ведь, товарищ генерал, ему ничего о Резиденции не рассказал, интересовался только техническими вопросами. Он ни о вилле Главного военного советника, ни о других наших станциях ничего не знает.
- Вот больше и не лезьте никуда с расспросами. Выполнили поставленную задачу, остальное вас не касается. Теперь обеспечивайте там бесперебойную связь. Учтите, будете совать свой нос, куда не нужно, у вас будут крупные неприятности.
Разговор оставил неприятный осадок. Я ведь не сделал ничего предосудительного, как раз наоборот, другой начальник сам был бы заинтересован, чтобы у нас не было нарушений, а тут меня ещё и отчитали. Если при проверке обнаружатся недостатки, а не заметить их просто невозможно, то я буду первый, кто будет за это отвечать. И кому потом доказывать, что допускал нарушения по приказу начальника? Никаких письменных распоряжений у меня не было.
Ну, а что можно было сделать в этой ситуации? Звонить кому –то в Москву, но куда? Генерал Драгун уже знал о самовольном развёртывании станции, правда не знал о том, какие при этом были допущены нарушения. Но, как специалист наверняка понимал, что они в таких условиях неизбежны. И если не предпринял никаких мер, то, или уже не мог ничего изменить, или в этом не было необходимости.
«Ну, что же, делать нечего, придётся ждать, чем всё это кончится. Время покажет, – думал я,- Конечно, я могу подстраховаться, доложив о нарушениях Шапошникову письменно. Может быть он оставит на рапорте свою резолюцию, хотя вряд ли. Для этого он слишком осторожен.»
И действительно, реакция Шапошникова на мой длинный рапорт с перечислением всех имевшихся недостатков была ожидаемая. В них он просто обвинил меня же и приказал самому их и устранить. Причём очевидно или даже не удосужился вникнуть в суть написанного, или настолько глуп оказался, что не понял, что все они были неустранимы. Иначе, какой же смысл мне было докладывать рапортом начальнику о том, что я обязан был обеспечить и не обеспечил?
Рапорт он вернул мне, правда, как я и думал, без своей резолюции.
В результате по его команде лишь обили металлическими листами входную со стороны улицы дверь и поставили на её внутренней стороне прочный засов. Это хоть и не обеспечило полную безопасность помещения, но по крайней мере исключило для врагов возможность в случае нападения на виллу, ворваться туда внезапно. А дежуривший там солдат теперь, правда, если бы догадался, что происходит, мог бы предпринять хоть какие-то меры по уничтожению аппаратуры. Средства для этого у нас были - несколько килограмм тротила в шашках по 200 г, с запалами (их нужно было вставить в отверстия шашек и привести в действие) и канистра с напалмом (им нужно было облить документацию и узлы с грифом «особой важности» и «совершенно секретно» и поджечь). Хотя я понимал, что один дежуривший круглосуточно на станции солдат, вряд ли смог предпринять действительно эффективные меры по уничтожению техники.
Первым и наиболее грубым, а самое главное, неустранимым нарушением в моем перечне было то, что станция находилась за границей, в частном доме в самом центре города, где находилось множество официальных и неофициальных представительств зарубежных, в том числе западных стран. Причем до забора ближайшей соседней виллы от ЗАС аппаратуры было всего два- три метра, вместо необходимых ста, то есть не обеспечивалась контролируемая зона. Кто жил там я узнать не мог. Мои скрытые попытки заглянуть в её двор ничего не давали- там никогда никого не было видно. На плоской крыше второй виллы, примыкавшей к первой справа, из мешков с песком было оборудовано пулеметное гнездо и стоял на треноге пулемёт.
Позже я заметил, что когда в городе ухудшалась обстановка, там дежурил одетый в традиционную афганскую одежду* боец с автоматом. От десантников удалось лишь узнать, что на этой вилле жили беженцы, якобы прокоммунистической ориентации, поселившиеся на ней после военного переворота в Пакистане в 1977 году, но насколько эта информация была достоверной, было тоже неизвестно.
Электропитание станции обеспечивалось от городской электросети, что тоже было крайне недопустимо.
Не было переговорной кабины. То есть то, что говорил в трубку генерал армии у себя в спальне можно было записать с помощью средств перехвата речевой информации из соседних зданий, или даже из припаркованной на этой же улице автомашины.
Эти и другие нарушения я при своем самом горячем желании устранить не мог. Так что оставалось только не обращать на всё это внимание. Ведь помимо проблем с «Резиденцией» у меня было еще очень много других не менее важных и сложных задач .
На их фоне постепенно моё беспокойство отошло на второй план.
Прошло несколько месяцев и Шапошников вдруг сообщил, что на «Микрон» из Москвы прибывает комиссия по проверке выполнения требований по обеспечению безопасности ЗАС и мне необходимо на время её работы планировать свой рабочий день так, чтобы не попадаться ей на глаза. На следующий день, например, он выделил мне машину для поездки на узел связи «Опера» в штабе 40 армии.
А вечером ребята, дежурившие на «Микроне» рассказали, что приезжавшие к ним в тот день проверяющие беседовали с инженером узла и искали меня.
На следующий день по распоряжению начальника я поехал на «Резиденцию», а проверяющие, как мне рассказали, были в это время на «Алмазе». То есть начальник фактически вынудил меня играть с комиссией в прятки.
Продолжалось так, впрочем, не долго.
Руководитель комиссии, видимо опытный офицер Генштаба, быстро понял, что меня от него скрывают. И вот как-то через несколько дней на очередном узле связи дежурный механик на станции доложил, что меня просят к телефону.
- Капитан Жданов, слушаю вас.
- Товарищ капитан, здравствуйте, полковник П. Я тут в Кабуле четвертый день, возглавляю комиссию по проверке безопасности связи из Москвы. Что-то мы никак нигде не можем вас застать. Мы приезжаем, а вы уезжаете в другое место. Сейчас вот находимся на узле связи «Алмаз» и от ваших подчиненных удалось с трудом добиться, где вы находитесь. У нас создалось впечатление, что вы специально избегаете встречи с нами! В чём дело, товарищ капитан? Вы коммунист?
- Да, конечно, товарищ полковник.
- Тогда не понятна ваша позиция. Вам, что есть что скрывать? Что за мальчишество? Вы, что не понимаете, что все равно вам от нас никуда не уйти? Рано, или поздно, но встретиться нам всё же придется. Мы из Кабула не уедем, пока не получим исчерпывающие ответы на интересующие нас вопросы.
- Товарищ полковник, о том, что вы меня разыскиваете, я впервые слышу от вас. Для выполнения служебных обязанностей я вынужден постоянно ездить по разным узлам связи, на которых работают мои подчиненные. Но всё это я делаю не только по своему горячему желанию, а по прямому указанию начальника узла связи подполковника Шапошникова. Не могли бы вы обратиться к нему? И я буду в вашем полном распоряжении. Тем более, что для передвижения по городу могу использовать только транспорт, который он мне выделит.
На этом разговор наш разговор закончился. Оставалось ждать, чем закончится вся история.
Но прошёл день, потом другой, Шапошников уже не требовал, чтобы я куда-то уезжал, но и никто из комиссии меня тоже не находил. Я занимался своими обычными текущими делами.
Наконец, спустя неделю, стало понятно, что моя встреча с полковником из Москвы не состоится. Но что же произошло? Что побудило его отказаться от неё?
Скорее всего, поговорив с Шапошниковым, он встречался с Котом. Но какие аргументы нашёл генерал, как ему удалось убедить полковника закончить проверку, даже её фактически не начиная?
Ответы на эти вопросы я так никогда и не получил. Как не получил ответы и на вопросы: вела ли техническую разведку виллы главного военного советника разведслужба США, была ли утечка совершенно секретной информации в совершенно не защищенной по сути абонентской сети Главного военного советника?
Или все это было нашей контрразведкой так задумано с целью дезинформации ?
Мне удалось лишь много лет спустя случайно найти утверждение бывшего сотрудника КГБ в Кабуле в его мемуарах* о том, что в американское посольство в начале 80-го самолетом из США прислали специальную аппаратуру для прослушивания и перехвата передаваемой по нашим каналам связи информации. Но смогли ли американцы её использовать и с каким результатом, ответа на этот вопрос пока найти не удалось.
Возможно, Коту удалось уговорить комиссию, объяснив нарушения, тем, что генерал армии при разговоре с Москвой никогда в разговорах в спальне не касается секретных сведений, для их передачи пользуясь только переговорной кабиной в штабе? Но это всё равно никому не давало никаких оснований нарушать правила обеспечения безопасности засекреченной связи.
Тем не менее, факт, оставался фактом- комиссия уехала, не сделав никаких замечаний, как будто ничего и не было. Мне лично никто никаких претензий не предъявил. Все оставалось по-прежнему и станция Т222 на «Резиденции» продолжала работать.
Приезд комиссии из Москвы с моей активностью по выяснению возможных нарушений на «Резиденции», мои начальники официально не связали, по крайней мере упреков мне по этому поводу ни от кого не было. В ноябре 1981 года, то есть спустя месяц после отъезда комиссии, меня за успехи в "боевой и политической подготовке" к празднику первый заместитель Главного военного советника генерал-лейтенант Черемных наградил грамотой, а в декабре, за месяц до замены и отъезда в Союз, я получил досрочно очередное воинское звание «майор».
________________________________________
Примечания:
* «засекреченная связь» или ЗАС – наиболее широко распространенный и оперативный вид скрытой связи. В СССР обеспечивалась аппаратурой автоматического засекречивания информации, предназначена для закрытия всего потока секретных и служебных сообщений, передаваемого по техническим средствам связи.
* - «Микрон» -позывной узла связи Главного военного советника в ДРА, был развернут в Кабуле в 1978 г., с января 1980г., место размещения личного состава и резервной техники связи.
* - Т-222П - полевой вариант станции «Булава», размещенный в КУНГе (кузов унифицированный, герметизированный- предназначен для оборудовании на шасси автомашин техники связи и др. оборудования) на базе грузового автомобиля ЗИЛ-131 (в 1979 г.).
* - «Рубин» - позывной узла связи ГШ ВС СССР.
* - «закрытый режим» - то есть засекреченный режим – перед тем, как в него войти, необходимо было в начале войти в обычный, то есть открытый телефонный режим,
* «позывной узла связи» - слово русского языка, как правило, с открытыми слогами, например: «Ананас», «Лира», «Визит» и т.д. обозначающее условное (уникальное) название данного узла связи во всей системе связи страны ( в неё входили узлы связи всех военных и гражданских воинских частей, организаций и предприятий) .
* «спецкоммутатор (СК)» - коммутатор на узле связи ГШ ВС СССР, обеспечивавший связь высшему руководству ВС СССР , в обязанности дежурного офицера СК (как правило старший лейтенант, или капитан) входил поиск по требованию абонента СК (маршала, или генерала) необходимого абонента и соединение с абонентом СК, со словами: «Товарищ генерал! Вас вызывает маршал Советского союза Огарков. Разрешите соединить?»
Бывали случаи, когда нужный генерал (например, командир дивизии) находился в поле, селе, или в лесу, тогда дежурному офицеру СК приходилось искать его даже с помощью гражданской телефонной связи и сообщать, что ему для переговоров с маршалом О. нужно срочно прибыть на ближайший узел связи Минобороны.
* - «генерал Драгун» - Анатолий Андреевич, генерал-лейтенант, в то время руководил управлением войск связи центрального подчинения, обеспечивающим действующую связь ГШ с аппаратами главных военных советников за пределами Союза. Скоропостижно скончался в г. Кабуле в 1984 г.
* - «…знакомы ещё с 27 декабря 79 года»* - см. мой рассказ «Афганистан, Кабул 27 декабря 1979-го.» .
*- "рыба"- использовать в качестве "рыбы"- в 70-х годах в Киевском военном училище связи курсантский жаргон, означает - использовать в качестве заготовки, основы для написания дипломного или курсового проекта.
* - «вертушка» - полевой телефонный аппарат ТА57, в нем для посылки вызова нужно было крутить вызывную ручку.
* - ЗИП – сокращение от «запасные части, инструменты и принадлежности» - в технике связи комплект предназначенный для технического обслуживания и ремонта техники связи.
* - "традиционная афганская одежда" - свободная длиннополая рубаха до колен, жилетка, (или национальная безрукавка) и чалма, широкие штаны, суженные книзу.
* - «Опера» - узел связи 40 армии, располагавшийся рядом с дворцом - бывшей резиденцией Амина, в котором с 80-го года размещался штаб 40 Армии.
* - "сотрудника КГБ в Кабуле в его мемуарах" - С.Г. Бахтурин. Афган, снова Афган..." Так это было". Москва, Воениздат, 2002 г.