Esse Panis Angelorum
Замерев перед входом в костел, я огляделась и вслушалась, те, первые ощущения, вырвутся ли они навстречу новым? Но, скорее, память об ощущениях предложила мне ту картину «католической» умиротворенности, привычной с детства, которая складывается из свежеокрашенных фигур святых в нишах на фасаде, аккуратных, строгих клумб, простых удлиненных крестов. И только стены - верные хранители моих ощущений: их формы и наклон, прикрытые штукатуркой неровности, вертикальные и горизонтальные выступы сигнализируют прежним, устроившимся в пространстве памяти и памяти пространства, - мы те же, мы растем из глубины веков, как и тогда, когда были увидены впервые. Учла я и табличку «фотографировать запрещено», смиренно решив не фиксировать убранство храма своим цифровым третьим глазом.
Умиротворенность, тем самым, удалось сохранить. Едва шуршащий и позвякивающий хвост из многочисленных экскурсантов вполз в костел, как раздалось многократное «уберите фотоаппараты», подобное щелканью затвора.
Вслед за голосом экскурсовода фарный костел в Несвиже становился первым архитектурным сооружением в стиле барокко на территории современной Беларуси, равно как и исторической Речи Посполитой. Созданный архитектором Джованни Бернардони в1584-1593 годах, он был основан орденом иезуитов вкупе со зданием иезуитского коллегиума, продержавшегося, впрочем, недолго - до постановления папы Климента 14 о ликвидации ордена иезуитов в 1773 году. Повернутые во все стороны головы туристов сливались с обильной росписью стен, силившейся восполнить недостающие волюты и капители, сопереживая живописцу Ф. К. Д. Гескому, столь мужественно сотворявшему убранство храма, как очередное «уберите фотоаппараты» холодно и чеканно ударилось о стены. Стало беспокойно, как некогда на комсомольском собрании - чем-то все-оно может обернуться.
В правом нефе располагался портрет Людвига Кондратовича - знаменитый Сырокомля одно время работал при костеле «завхозом», пояснила экскурсовод, предчувствуя недоброе. И тут, к абсолютному ужасу всех присутствующих, под купол костела синем пламенем взлетела вспышка и раздался щелчок. Гневное и молниеносное, с неизменным холодком «немедленно уберите фотоаппарат», ловя вспышку руками, взвилось под купол, на миг заставив окаменеть весь костел. «Пани Агата, это не наша группа!», - почти рыдала экскурсовод. Неукротимый дух крестоносцев в лице пани Агаты грозно бил духовным копытом. Оставшееся пространство костела заполнялось польскоговорящими туристами, щелкавшими затворами. После приглушенного шипения пани Агаты воцарилась полная тишина.
А мы как раз подходили к тому, что во времена гитлеровской оккупации костел уцелел благодаря одному из Радзивиллов. Породнившись с Муссолини, князь попросил мэтра передать Гитлеру, что костел этот очень ценен и следует взять его под охрану, что, впрочем, не смогло изменить траекторию вражеского снаряда. «Ребятки, опустите руки», - зашла пани Агата с другой стороны. Не собиравшиеся делать снимки люди в изумлении вытянули руки по швам.
Ну, а после войны кто-то из Радзивиллов породнился с племянницей Дж. Кеннеди, благодаря чему настоятель храма, ксендз Г.Колосовский благополучно отводил от костела все угрозы и напасти. На этом этапе мы спустились в крипту костела, родовую усыпальницу Радзивиллов (сравниваемую порой экскурсоводами с испанским Эскориалом и австрийским Кайзергруфтом) вполне взбодренные иезуитской практикой пани Ядвиги.
Насладившись духом старины и исторической важностью некогда происходившего, я окинула костел прощальным взглядом. Туристы вышли. Было пусто, просторно, розово и ветвисто, как во многих костелах, основанных иезуитами. Маленькая пожилая женщина, похожая на неровную стопку книг, как на картине Арчимбольди, чуть покосившись, сидела за столиком с иконами, календариками и открытками. Взгляд ее не был ни добр, ни зол. Он был чуть усталый и очень твердый. Серые глаза тонули в зеленоватой полутьме, словно окруженные патиной, а, может, напоминали окрестные пруды, затянутые ряской. В трепещущем приближениии к пани находились три молодых человека, видимо, обдумывающих ее решение. «А если мы зайдем, но заплатим не сколько установлено, а сколько сочтем нужным?» - решился, наконец, один из них. Минутное молчание пани можно было принять за согласие. Но тем более уничтожающе прозвучал ответ: «Можете даже не входить» (по-видимому, речь шла об усыпальнице). В диснеевской постановке юноши должны были бы несколько раз перевернуться в воздухе и приземлиться в почтенном отдалении. Собственно, так оно и произошло. «Ну вот, видите», - опомнившись, развел руками один из них, глядя на меня и обращаясь к остальным. Дух крестоносцев завыл, как бездомный пес, на сей раз в лице пани Агаты торжествовала твердыня Ватикана.
Я вышла в неожиданную для августа тридцатиградусную жару, в синее небо и певуче-цветочный воздух. Листья на деревьях Радзивилловского парка шумели и перешептывались, силясь поведать какую-нибудь легенду или историю из жизни Радзивиллов. Может, о вере Радзивилла Черного, может, о духовных метаниях Радзивилла-Сиротки, о сожженных им книгах, может, о бедной Басеньке, отравленной итальянской свекровью. Как хрупка земля, чьи пространственные формы выражены временем, кажется, закроешь глаза, и все исчезает, слышно только, как бьются мифы, шелестя подробностями. Как беззащитна история, - не расскажешь, и нет ее. И несвижский костел - история, которую рассказывает и охраняет пани Агата, наполняя временем гулкие клети.