(* этот текст основан на реально сказочных событиях)
Октябрьский вечер... близится ночь, и ноябрь недалёк: на балконе уже не посидишь. Но нам с Доминик повезло! – изрядно проплутав по окраинам города, мы уселись рядышком: плечи нам овевал Лучик Сакамото – словно тёплая шаль-невидимка из Тебриза, а глаз согревали городские огни – где-то далеко, на обратной стороне заката. Уже отзвенели колокола, а за ними - колокольчики стада, но где-то неблизко блеяли овечки, словно отблески солнца, зашедшего за надвинувшийся горизонт горы, вместе с отарой. И хотя солнце уже зашло, луна еще не повернулась к нам своею светлою стороной: она висела где-то, тёмная, потусторонняя.
А мы считали звёзды! – те только-только перестали прятаться от солнца, и проглядывали сквозь полумрак, робко и неуверенно. Стоит приглядеться – и вот они, звёзды, такие, какими они были на самой заре человечества, покуда не превратились в созвездия! одним словом, звёзды-сырцы, звёзды-в-себе.
- Помнишь, Георгий, – сказала она, с задорным и сдобным французским акцентом, – Как отражается луна в озере? Несильные волны на ломти нарезают круг, который отражается в воде, и... как это сказать... разные дольки, как карты... mеlangent. меланжируют... можно так сказать?
- Перемешиваются... может, тасуются?
- Да, тасуют! вот, так и эти тучи похожи на отражение... ну... какой-то большой фигуры, и только ветер разрезает ее на куски!
- Ой, если не знаешь, в чем дело, нипочём не догадаешься, что это круг! Ну, только если волны встанут... А тогда прекратится ветер, и покажется... нам покажется...
- Мы увидим ту самую большую фигуру!
К этому заключению мы пришли одновременно. Казалось невероятным: где-то там, на орбите туч, существует отражение чего-то огромного, а разные потоки вносят деформацию, или открывают нам отдельные ломтики – волны, блики и проблески, а может, мгновения? – скрывая от нас, до поры, единое целое.
- Oh-la-la! Ну ты, ну ты!..
- Не, это ты придумала! – вообще-то, хм, очень странное сравнение... Постой! смотри, как получается... les pensees verbale… Мысли вслух?
- Можно сказать так: Laisse-moi rеflеchir а voix haute! Давай-давай, Гиорги! – добавила Доминика, с явным энтузиазмом потирала ладошки.
- Итак... По странному стечению обстоятельств, в нашей метафоре сомкнулись миры, которые иначе несовместимы: луна и тучи, вода и звёзды... В эту минуту, они открыты нам в этом квадрате, – я раскрыл ладонь, насколько мог, и пропел, – В едином взгляде и в едином выражении!
- Гиорги, – сказала Доминик озабоченно, – Это звучит поэтично, но я не понимаю...
- Дело в том, что этот квадрат imaginaire есть единственное место во Вселенной, где могут сосуществовать столь разные миры, как условно вечные звёзды, многие из которых давно погасли, а другие недостижимо горят, в сотнях тысяч световых лет от нас... и эти городские огни, до которых десяток-другой километров, и облака, на том же расстоянии, но вверх – и они тоже изменятся, или исчезнут еще прежде, чем я закончу эту фразу... да еще цветы миндаля перед нами, которые осыпались полгода назад, когда ты приехала впервые, и возникнут вновь, спустя полгода. Смотри: ведь эти миры недостижимы и непостижимы друг для друга, в них действуют разные законы природы и глубоко непохожие условия жизни. Единственное, что их может объединить – наш взгляд и вот этот квадрат... Как-то так.
- …и еще l’act verbale! Метафора, которая условно объединяет их всех. Да ведь? Всё это – части сознание, как бы... А знаешь, что? В Средние века, у нас были такие карты, на которых, по соседству изображались Рим и Троя, Париж и Вавилон, Империя Шарлеманя и полумифическая Тартария, даже две Тартарии: пылающая страна горящего великана Сурта, и Нифльхейм, северный край инеистых великанов, как в Старшей Эдде. В Средиземном море - два корабля: один с веслом – это Улисс, второй с якорем – это Эней. В одном углу таких карт изображали Творца, а перед Ним - Адама и Еву, и позади них – Древо познания. Наконец, в противном углу стояло последнее событие видимой Вселенной: Второе Пришествие. То есть... ты понимаешь... Это не те карты, которыми пользовались мореходы, Афоншу Навигадор, Колумб или Фаддей Белинсхаузен. Это то, что в Италии называли «дизеньи», чертежи – на них показаны не расстояния, а... как это сказать? сочетания?
- Сопряженности! Точно! как сказал блаженный Августин, "Ничто не преходит, но всё пребывает как настоящее во всей полноте". Вот, перед нами несколько орбит. На первой – немерцающие огни большого города, на третьей – непостоянные фонарики звёздного неба, между ними – тучи с их непостоянным непостоянством. Эти миры сидят на своих орбитах, совершенно не соприкасаясь, и с одной не увидеть другую!..Только здесь они рядом – как мы с тобой, и только для нас двоих! Мы – еще один несоизмеримый мир, уникальное место во Вселенной.
- Да-да, Гиорги! Как этот квадрат за твоей рукой! – в нем пребывает все вместе. Прости за еще одну метафору: как улитка и вершина Фудзи, которые могут быть рядом только в одном мире – в маленькой вселенной хокку!
- В маленьком огромном космосе Мацуо Басё!
И мы уставились на небо. Пока мы говорили, значительно стемнело. Штиль, который был у нас, установился и в верхних слоях атмосферы: еще недавно, там, в вышине, ветер то нагромождал тучи словно плавучий бурелом, то кромсая их как стервятник падаль, беззвучно завывая, и открывая и закрывая безграничные межзвёздные пространства... а теперь, фигуры богов и демонов, сцепившихся на сцене театра теней, скрылись под завесой мглы. Престранно: драматично, но бесстрастно...
Тут-то началось самое интересное! Началось настолько внезапно, что всё, что мы созерцали и обсуждали до сих пор, как бы вышло из зоны ожидания...
Звезда!
Это была звезда.
Но звезда необычной яркости, и, так сказать, в неположенном месте... э-э-э... да звезда ли это? Самолет не может висеть на одном месте и без звука. Сигнальные ракеты появляются в другом месте и в другое время. Фейерверк-одиночка? – с какого бодуна? НЛО? НЛО любят посещать только те места, куда ездят журналисты от NASA... около полуночи, и в другой части неба.
Я вкратце обрисовал Доминик мои версии-гипотезы, что ее насмешило. Особенно позабавило ее выражение «La Lune de l’age Balzacien» (Луна в бальзаковском возрасте) – когда стало ясно, что «миска» и есть Луна – правда, стареющая, но пока еще вполне в форме. «Ягодка опять!» – пошутила в ответ Доминика.
Затем она посерьёзнела, погасила самокрутку, и спросила – то ли с тревогой, то ли с намёком:
- Ты можешь объяснить мне, каким образом Луна забралась так высоко - причем, настолько незаметно для нас? Мы же глаз не сводили с этого места, и со всего пути Луны, от горизонта до вершины! Нет, правда! ведь и туч почти нет – и проблеска не было видно!..
Голос Доминик звучал очень серьёзно, даже взволнованно. Да я и сам настроился на серьёзный лад: было вправду непонятно, как же мы проморгали восход Луны – добрых полчаса этого пейзажа, о котором мы вдобавок и говорили!
- Послушай меня, Доминик! Вот уже пятнадцать лет, как я живу в деревне, и вижу небо, полное птиц, облаков и светил. Это же почти двести лун! И обычно, бывает так: над горой к северо-западу от Тбилисского моря – вон, прямо перед нами! – появляется сияющий купол. Постепенно, этот купол отрывается от горы, и – это уже шар, белый, желтый или красный! – и даже облака ему не помеха. Поначалу, этот шар недолго висит над древнесоветским монументом (к западу от моря, мы там были, во второй твой приезд), а потом – минута к минуте, час от часа – восходит к зениту. А позже – уже глубокою ночью, а потому невидима – Луна начинает клониться к закату, на юго-западе от нас. О золотом рогалике над горой я молчу...
- Мне отлично знакомы все повадки Луны. Знаешь, ведь я до двенадцати, жила в деревне, в Нормандии – и мне тоже было открыто небо, и ночью, и днём! Tu sais, c’est bizarre (1): ведь день ото дня, Луна меняет размер, часто меняет и цвет или яркость... одно неизменно – общий цикл перерождений Луны...
- ...и одно лицо, всегда только одно! За миллионы лет, темная сторона так и не показалась, ни на миг, ни на градус!
- Это... так сказать, постоянство в переменах! Как на Оцукими – японском празднике любования Луной!
- Японцы, любезная Доминик, не проморгали бы восход Луны, как мы с тобою. Это ведь все равно что не заметить появления на сцене Призрака когда смотришь «Гамлет»!
Доминик рассмеялась:
- Ну, разве что ты смотришь постановку "Гамлета" в театре Кабуки!
- Мамма миа! - я даже присвистнул, - И такое бывает?!
- Не думаю, - хихикнула Доминик, - А какие будут объяснения? Ты же философ!
- Философы, – важно начал я, - не объясняют. Скорее, даже наоборот! Объясняют ученые! А еще мифы. Философы не дают ответы, но задают вопросы. Впрочем... знаешь, что?... у меня, пожалуй, есть своё видение.
- А-а! ты ведь не философ, а мифолог - то есть, обратная сторона философа... Виденье-невиденье: сначала мы не видели Луну, а потом – нате вам с кисточкой! - (ну и ну, Доминик!)
- Ну да, ха-ха! А сейчас серьёзно. Ты провела детство в нормандской деревне, а я... ну, в общем, за тридевять земель – три тысячи километров, а в те времена – намного больше: это ведь была совершенно другая страна! Ты рассказывала, что твой дедушка был похож на Сталина. Это странно, ведь Сталин не был чем-то реальным в 70-е годы - и у вас, и у нас. Но тебе в детстве так казалось – а главное, что Сталин для тебя был связан не столько с Советским Союзом, сколько с Грузией! Это необычно... ну, а затем образовался узелок: любимы дедушка – Сталин – Грузия. Образ Грузии возник в сознании нормандской девушки-крестьянки уже в детстве. А ведь тогда, до развала СССР, мало кто в Европе слышал о Грузии!...
- Ну да. Только специалисты по Ирану и Турции, наверное.
- Потом была работа: исследователь, лектор, организатор – и всякий раз, возникали, так сказать, культурные элементы из Грузии. А гости с солнечного Кавказа – причём, не криминалы и прощелыги, а ученые и артисты – тогда были нечастым явлением...
- Гиорги, ну... – с укоризной сказала Доминик.
- Ну, ладно, хорошо, всё это сугубо антрэну... А теперь – финал твоей истории с Грузией. Хэппилог, так сказать.
- Хэппилог – это хорошо! – весело рассмеялась Доминик.
- Итак, Грузия полностью вошла в твою жизнь: ведь ты взяла на воспитание мальчика и девочку из грузинского детдома. Страшно вспомнить, на ЧТО была похожа эта страна в конце проклятых девяностых! Но еще страшнее представить себе будущее этих детей!.. Когда ребята из более-менее благополучных семей попадали в клешни ОПГ, гибли в локальных военных конфликтах, или, «просто», в разборках, а то и становились рабами ипотеки, казино, наркоты и алкоголя... ЧТО ждало наших бедолаг-беспризорников? А сегодня они, слава Богу, граждане Франции – и, что еще важнее, члены крепкой семьи и верные друзья своей молодой и заботливой мамы!
- O, merci, Guiorgui! Tu es tres-tres gentil!.. А какая твоя история?
- Она тоже родом из детства. По пятницам, когда мы с папой возвращались из школы домой, всегда тормозили у киоска на полпути. У меня в нуляшке была вторая смена, папа как-раз выходил с работы, которая была в двухстах метров от школы, а в том киоске – самом большом в нашем районе – по пятницам были свежие Юманитэ (2)! Видишь? – всё как по нотам! – а последним аккорд была фраза «Мэ шэрзами...», телепередача «Изучим французский язык». Забавно: я и грузинский только тогда начал изучать, и французский понимал немного лучше! Ну да... Пятничный вечер, понятно, дело особое и приятное, поэтому у Франции сразу появился позитивный пи-ар, и отличные ассоциации: завтра выходные – обед перед телеком – листаем Юманитэ…
- Ты читал Юманитэ? – это удивило и развеселило Доминик.
- Да нет... я тогда только по-русски читал... а газет не читал вообще. Я любил смотреть картинки – непонятно, почему. В политике-то я тоже ничего не понимал, да ее и не было в СССР. А персонажи вроде Рейгана, Арафата, Пиночета или Хомейни были еще менее симпатичны, чем привычные Кащей, Бармалей и Карабас-Барабас.
- Это там было написано, в Юманитэ?
- Oh, je suis mort de rire, Dominique (3)! Об этом не пишут в газетах, тем более, в Юманитэ! об этом говорили карикатуры этих политиков. О, прости, я едва не свернул в политику – она ведь как кашель: нет-нет, да и прорвётся...
- А ты хотел рассказывать историю твоей Франции, так ведь?
- Верно! Э-э... должен признаться, у меня был сборник французских народных сказок, который я очень любил, и прекрасное издание Шарля Перро. Еще я очень любил пластику, на которой наш прекрасный артист, Ростислав Плятт, читал детские стихи современных французских поэтов: там были Алэн Боске, Робер Деснос... И как читал!.. Кстати, пластинка называлось «Лунный мальчик»!
- Ага! это про тебя...
- А откуда ты знаешь? когда в детстве меня называли «солнышко», я протестовал: «я – луна»!
- Ты был поклонник лунного культа, а не солярного?
- Не иначе. Ну, не знаю, ха-ха... В общем, после школы я продолжил изучать французский. Благо, обстоятельства этому способствовали: надо было занимать очередь за хлебом в пять утра, а то и в четыре, не то была опасность остаться с носом. Хм, с носом, но без хлеба. В очереди стоять было уныло и долго, вот я занимал себя: в плохом настроении и в плохую погоду – немецким, а когда было тепло, безветренно, и без депрессии – я брал с собой учебник французского...
- Надо понимать, что в немецком ты больше преуспел?
- Ха-ха, в точку! Тем более, что французский язык – это царство гласных, а их необходимо практиковать... ну, если в очереди я начал бы разговаривать сам с собой, да еще по-французски... хм!
- Да уж, было бы неожиданно! – засмеялась Доминик.
- Мягко говоря! Но вот, Доминик, САМОЕ неожиданное! Мои родители с давних пор увлекались Китаем (даже когда мы с КНР не дружили - я тогда был совсем маленьким). И вот, получилось так, что когда мне было 14, я попал на ФОП, Факультет общественных профессий при Институте иностранных языков. Там я два года изучал китайский. Из-за этого, лет пять спустя, меня пригласили на радиостанцию, чтобы я вел уроки китайского. Правда, на радио я занимался всем чем угодно, кроме китайского, но... Именно ТАК я попал к нашим соседям, на телеканал. А там ведущий кинопередачи по истории нестандартного кино меня заметил – еще бы, я так ловко трепался о философии кино! – и он предложил мне поехать во Францию, чтобы принять участие в Atelier du travail – они занимались проблемой трудоустройства в странах бывшего Союза.
- Вот как? Началось с китайского, а закончилось Францией...
- Неисповедимы Пути Господни! Впрочем, КТО мог это знать? меня ведь сто раз посылали с университета – и в Прагу, и в Берлин, и в Балтимор, и в тот же Пекин... Но всякий раз, я попадал не туда, хе-хе, не в ГДР, США или КНР, а на другие три буквы. А в тот раз, я наконец оказался во Франции! – река Рона, хребет Веркор, посёлок Мольер-Гландаз, рядом с историческим городом Ди, провинция Дром, в Оверни.
- Тебе понравилось?
- Не то слово! Это была настоящая сказка... Знаешь, когда мы приземлились в Париже, была уже ночь. Я успел увидеть только Tour d ’Eiffel – и то, в иллюминаторе и, увы, не во время заката, а после. Беспилотное метро Orlyval и кафе перед Gare-de-Lyon меня впечатлили, но... как это сказать... я ждал того момента, когда я, наконец, почувствую: вот, я во Франции!
- По-моему, я понимаю... все эти вещи были как-будто формальности. Без чувства, без индивидуальности – без ТВОЕЙ личности... Ну, а когда началась ТВОЯ Франция?
- Была еще ночь. Я стоял в проходе поезда и ждал. И вот! Когда начало светать, первое что я увидел, были бескрайние поля: они светились лиловой лазурью на фоне сентябрьской зари. А когда рассвело, оказалось, что это плантации лаванды! Потом был городок Шатийон-ан-Диуаз, который словно и не изменился с XII века. Был крест Мартуре, с которого виднелась вся долина Роны. Была мрачная крепость в Крэ, перед которой я оказался в предрассветных сумерках, когда я понял, что шел в другом направлении (и заночевал на кладбище автомобилей). Была улица Рембрандта в Париже – короткая, всего шесть домов, но бесконечно красивая (каждый фасад - шедевр!). Был еще пьяненький болельщик в метро, который доказывал нам: «Пэжэ ганье – льмоако сон нюль!» (4)
Но главное – милейший и гостеприимнейший Пьер Ка. Мало того, что он принимал меня две недели и развозил по всей Оверни! перед расставаньем он подарил мне с полдюжины книжек – Гастон Башляр, Антонен Арто... да еще прекрасный диск группы Malicorne – с исполнением их композиций а-капелла. А через три месяца, под Новый год, он прислал мне просто невероятно теплое и душевное письмо, еще и с карточками Ди... (5)
Тут я встал и поднял руки – я был необычайно взволнован:
- И, наконец, самое главное – это ты, Доминик. Прости мне мой пафос, но... тебя подарила мне судьба через долгие, слишком долгие, двадцать лет после того, как волшебная Douce France навсегда утвердилась в моей душе и в моей жизни!
Доминик - прежде всего, патриотка, и она сильно растрогана. А я сразу вспомнил о Луне – ведь о ней, а не о себе, я должен был рассказать. Надо было объяснить, откуда она появилась!
- Я понял... я всё понял, Доминик! С самого рождения, ты жила в стране, совершенно непохожей на ту страну, в которой довелось жить мне. Жизни наши были словно во тьме, за тучами или за звёздами – невидимо друг для друга. В общем-то, и для нас самих. Но что-то вело тебя ко мне, а меня к тебе – или Кто-то вёл нас к этой встрече, непонятно, незримо. И вот сейчас, как эта Луна... – она ведь не прилетела из космоса, не откололась от Земли! Она пряталась где-то до этой самой минуты. А тут, внезапно, Бог сотворил её специально для нас, минуту назад... Да-да, только что! – точно так наша встречу, наша любовь – так они засверкали над нами, нежданно-негаданно, в безмерно глубокой вышине.
________________________________
(1) Ты знаешь, это странно (фр.)
(2) L’Humanitе — ежедневная коммунистическая газета во Франции. У главного органа французских коммунистов была, в целом, та позиция же, что и у нашей массовой печати – левацкая. Но у нашей прессы были совсем другие интонации \ симптомы: неубедительное хвастовство, тупая и упёртая агрессия, ложь и лицемерие. Кстати, добавьте еще русофобию – и получите тот же джентльменский набор, что у нынешней прессы в тоталитарно свободной стране, США! Надо еще отметить, что именно эти показатели выдают слабость народа лучше, чем все эти индексы... Что же касается Юманитэ... перефразируя Михаила Булгакова, быть коммунистом еще не значит быть жестоковыйным идиотом - тем самым, который подарил всё советское наследие буржуям, разрушил страну, и едва не уничтожил советский народ!..
(3) О, я умираю от смеха (фр.)
(4) Какой-то усач, приятный хотя и пьяненький, пристал к нам в метро. Он вполне интеллигентно объяснял нам, что-де «Пеже (пэ-эс-жэ – Пари Сен-Жермэн) победит! А Монако (команда, не страна) – просто нули!» - хотя мы не только не были таргет-группой, но являлись неприкрытыми иностранцами!..
(5) Диск был новым и стоил 150 франков, а каждая книга – издательства Gallimard, не хухры-мухры! – продавалась не везде, и стоила около 75 франков. По тогдашнему курсу, мсьё Ка заплатил примерно полтораста долларов. Такие подарки, согласитесь, весьма необычны – тем более, в адрес иностранца, с трудом говорящего по-французски, да еще из никому не известной страны. Упомянутое письмо прилагается без перевода, и адресовано людям, которые читают по-французски.
___________________
ПРИЛОЖЕНИЕ
Moliеrе Glandaz
de 14 Novembre 1997
Cher Georges,
Je m’applique avec mon ecriture pour te permettre une lecture facile et j’espеre que tu me dechiffreras aisement.
Je pense a toi:
Ami de quelques jours chez et qui reparti si loin, si vite_
Ami attentif et discret_
Ami avec qui je partagee des moments heurese et qui a fait d’estimables efforts pour communiquer en francais.
Au travers des expressions quelque fois difficiles j’ai devine une noble et belle ame.
Je me souviens en particulier, un soir ; la maison, sur la terrasse, la contemplation du vaste ciel, des etoiles, ton interet ; l’astronomit, des moments de silence ou il m’etait pas necessaire de faire du bruit avec les mots inutiles – la sont aussi des moments de communication.
J’espere que les photos que tu as prises pendant ton sejour ; Die ont reussi. Pour prolonger ces images que tu as en memoire je t’envoie ces 4 vues que tu reconnaitras, toi (= tu?) qui as march;, de nuit en ville…
J’espere que tu garderas un souvenir precieux de ce voyage dans notre petite region. Nous avons fait notre possible pour que tu sois ; l’aise chez nous et nous avons en bien du plaisir (?) dans ta compagnie. Si tu as le desir de revenir l’annee prochaine au Festival avec la Georgie, je te souhaite que se r;ve puisse se realiser et avec de la chance nous aurons peut-etrele a nouveau le plaisir de te revoir.
Avec cet espoir je te souhaite de faire du bon travail a la radio, de reussi dans tes etudes, de faire encore longtemps des rencontres interessantes.
Sois assure que je conserve comme un bien precieux d’avoir fait un jour ta connaissance.
Avec toutes mes sinceres salutations.
Pierre.
Pierre KAH. 26150 MOLI;RES. GLANDAZ (France)