Нежадва
– Не воруй! От воровства государства гибнут, – наставлял дед Матвей потомков своих. А их у него за девяносто шесть лет жизни наплодилось много. Почти всё население деревни так или иначе состояло с дедом в родстве. И звалась деревня Нежадвой. От слова «нежадный».
Дедов авторитет для каждого был непререкаем. Жили, двери на замки не запирая. Заборы ставили для оберега огородов от скотины. Сытно жили. Детей в техникумы да институты учиться отправляли. Многие возвращались. Случалось, чуток подпорченные душонкой: разбогатеть мечтали по-быстрому. Да скоро выправлялись. То ли воздух здесь был особый, то ли земля другая, то ли кровь дедовская – чистая, как родник деревенский, – пересиливала чужеродную, ту, что с душком.
А во внука (точнее, в праправнука) Витьку, видать, попало с избытком. Пробовали беса этого из Витьки выгнать все: и отец его, и прадед, да и сам дед Матвей. Ремнём не раз прикладывались, уговорами уговаривали, даже тюрьмой стращали. Бесполезно. Тащил Витька в дом всё, что можно было, а что не можно было, исхитрялся сделать так, чтоб можно. Рядом с домом под это дело сараюшку отстроил. И чего только ни пёр, особенно как мастером стал работать на литейно-механическом заводе. И прутья металлические, и сваи, и болты, и гайки. Всего не перечесть.
Как-то даже домкрат привёз. На дороге, говорит, нашёл. Едет по трассе домой и видит: стоит на обочине легковушка и моргает левым поворотником, мол, готова отъехать. А за ней в куче ветоши поблёскивает что-то металлическое.
Витька сбавил скорость, пропуская машину вперёд. Подъехал к тому месту, где машина стояла, – обомлел. Домкрат! Не погнушался и ветошь прихватить. Подумал, ещё на разок можно использовать.
Подъезжая к перекрёстку, Витька заметил, как, видимо, опомнившись, водитель легковушки разворачивается. Мелькнула мысль: надо бы отдать, если по-честному. Но не стал.
– А не фиг рот разевать, – сказал сам себе. Да громко, чтобы убедительнее звучало. Чувствовал: часть дедовской крови не одобряет его поведение.
А ещё случай был. Едет, опять же, Витька в своей «шестёрке» после трудового дня. Домой поспешает. Голодный, усталый. Нагоняет трактор с прицепом. Их, заводской. По номеру понял: Петька Рыжий за рулём. А в прицепе три пустые металлические бочки катаются. Спёр, видать, с завода, домой тянет. У Петьки тоже для таких случаев сараюшка имелась. Ну ладно, подумал Витька, пусть тянет, государство не обеднеет. Вон его высшие, так сказать, эшелоны что творят! Перестраиваются, мать их!
Собрался было Витька трактор Петькин обогнать, да увидел выезжающий с просёлочной дороги другой трактор, тоже с прицепом, но заполненный навозом. А навоз по причине безалаберности обильно вытекает через щели бортов. Да на асфальт. Да прямо под колёса Петькиного трактора. Трактору-то что будет? Только колёса свои огромные этим говнищем обмазал да след за собой по асфальту тянет. А прицеп с его маленькими колёсами из стороны в сторону мотает нешуточно.
Видит Витька: бочка норовит выпрыгнуть из него. Притормозил. Ждёт, когда вывалится. Дождался. А как Петькин трактор откатился подальше, обхватил её, родимую, двумя руками, как бабу желанную, и – на заднее сиденье. Багажник-то уже забит всякой всячиной. Прихватил, как нередко случалось, что смог. Нагнал Петькин трактор и едет поодаль. Прицеп кидает из стороны в сторону на скользком от навоза асфальте. Вторую бочку в салон затолкал. Можно бы и третью подождать. Да жаль, нет места в машине. Но и обгонять никак нельзя. Увидит Петька – сам мастер бочки спёр. Нехорошо. Так и тащился за трактором битый час, пока Петька не свернул в свой проулок. В сараюшке уже было восемь бочек. Ничего, будет десять! На что они нужны, Витька пока не придумал.
Перестройка шла полным ходом. Телевизор прельщал заморскими тряпками, пепси-колой, жвачкой и богатой жизнью. В ближайшем леспромхозе сменилось начальство. Да в один месяц, не таясь, из казённых брёвен дворец себе срубило. Нежадовские мужики, до того щепки без спросу не бравшие, тоже тащить начали. Стыдясь и таясь. Поначалу. К новой жизни приспосабливались. Бабы, обменяв ваучеры, возвращались из города гордые, накрест, как пулемётными лентами, обвешанные рулонами туалетной бумаги, и тут же прятали их в кладовки. Для особых случаев. Сами-то продолжали нарезать газеты. Благо, чего-чего, а этого добра хватало. Мужики ваучеры меняли в основном на водку и пили не откладывая. Муторно на душе у народа было. А после водочки вроде как легчало. Большинство вообще не понимало, что с этими бумажками делать. Витька исхитрился уговорить кое-кого обменять их на «прихватизированные» на родном заводе штыри или болты с гайками. Набрал таким макаром штук десять. К деду Матвею пришёл. Похвастаться да дедов взять. На что он ему?
А тот как раз выступление какого-то политика смотрит. Досмотрел и говорит, ни к кому не обращаясь:
– Вор рыжий. А от воровства государства гибнут.
А телевизор, надо заметить, марки «Горизонт-110». Чёрно-белый, если кто помнит. Сгрёб дед Матвей все Витькины ваучеры, присовокупил свой, помял в натруженных до венозных рек руках, потёр друг о друга для мягкости и вышел из дома. Витька от изумления застыл. Нагнал деда уже в отхожем месте, пристраивающего ваучеры на гвоздик, поверх газет.
– Подтереться и то больше пользы будет, – сказал он, обращаясь к Витьке.
Вернулся в дом, лёг и через три дня помер.
Пришла пора сварить и поставить вокруг могилы деда оградку. Поручили Витьке. Рассудили, что все необходимые материалы у него припасены с избытком. И сварочный аппарат работает исправно, им же с завода списанный как не годный к употреблению. У Виктора вот даже городские – и те оградки заказывают. Руки-то у парня откуда надо растут. Загребущие, правда. Это все знали. А оттого словами не передать, как уж удивились конторские да глазам и ушам своим не поверили, когда явился Виктор официально выписывать за свои деньги арматуру, сваленную для сдачи во вторчермет. Прежде так увозил. И не он один. А тут даже временное использование сварочного аппарата для собственных нужд пожелал оплатить.
- У тебя же свой есть, - удивился Петька, так и не узнавший, что честно украденные им бочки находятся в сараюшке мастера.
- Нельзя, - буркнул в ответ Витька.
Через неделю стоял он у могилы деда Матвея:
- Ну вот тебе, дед, оградка. Ни болта не украл.
Постоял ещё, подумал и добавил:
- Глядишь, и не погибнет оно. Государство-то.