Находка
1
Скорый поезд, сбавив ход, уже осторожно вползал под своды Московского вокзала, когда зазвонил мобильный телефон.
– Привет. Что случилось?
– Виктор Петрович? - рыдала, едва ворочая языком, Галина.
– Ты что, мать, надралась, что ли?
– П-п-подожди. Не пер… не пер... не перебивай. Я тебе скажу, где Гоша. Молчи, я знаю, ты будешь его выгораживать. Я должна тебе всё сказать. Витя, ты настоящий, ты хороший мужик, и ты считаешь этого подонка своим другом. А он всю жизнь пользуется тобой, твоими мозгами, твоей добротой, твоими связями. И смеётся над тобой. Да! Смеётся. Да, и я смеялась. Да, мы вместе смеялись. А теперь я не смеюсь. Я плачу. Потому что… Нет, тебе лучше не знать.
– Галя, ну что ты несёшь? Гоша в Москве, приедет завтра, - ему было жаль женщину, но друг просил прикрыть в случае чего.
– А ты где? Почему твой телефон доступен, а его нет?
– А я вот на сутки раньше закончил дела. Галчонок, успокойся! Отсыпайся, приводи себя в порядок. Новый год встречаем, как обычно, у нас. Холодец сварила? Голубцы накрутила? Салат настрогала? Нет? Строгай, ты знаешь, как моя Лялька готовит. Никак. Всё, пока. Целую. Всё хорошо. Игорь скоро будет, может, даже сегодня.
Оставив без внимания «Ленд Ровер», дожидавшийся хозяина на привокзальной стоянке, Виктор спустился в метро. С учётом пробок так будет гораздо быстрее, подумал он. Ему не терпелось убедиться, что возникшее вдруг во время разговора с Галиной беспокойство ничем не обосновано... Внезапно его осенила мысль о странном совпадении во времени собственных командировок и просьб Гоши прикрыть, если что. Нет, такое вероломство просто недопустимо. Ведь они уже много лет друзья.
Виктор поймал себя на том, что не может вспомнить цвет мебели в спальне – так давно он туда не заходил, покорно перебравшись на диван в кабинете. В памяти вдруг всплыл случай, как однажды под коньячок он обмолвился другу о холодности жены и с каким радостным воодушевлением принялся Гоша разглагольствовать о подлой природе самки гомо сапиенс, страсть которой прямо пропорциональна молодости и успешности самца. Виктора покоробили высокомерный тон друга и его победительно-снисходительная улыбка. Да, именно после того вечера появились необъяснимая тревога и навязчивое воспоминание, пришедшее из времени, где нет ему от роду и четырёх. Он, босоногий мальчуган, размазывает по грязным щекам солёные слёзы, а по пыльной деревенской улице, чинно взявшись за руки, удаляются фигурки городской девочки Сони с огромными белыми бантами на курчавой тёмной головке и соседского рыжего мальчика Шурки. Девочка оборачивается и кричит: «Я с тобой не играю». «Мы с тобой не играем», – добавляет его бывший лучший друг
Потом это воспоминание превратилось в повторяющийся сон. И он, шестидесятилетний мужик, просыпался в слезах от невозможного в реальном мире чувства огромной любви к ним обоим, по раздельности и вместе, а ещё от раздирающего грудь ощущения покинутости и двойного предательства.
Окна спальни светились. Не дожидаясь лифта, Виктор взлетел на этаж и поспешно вставил ключ в замочную скважину. Ругая себя вслух последними словами, со смешанным чувством облегчения и вины перед женой и другом за чудовищные подозрения он переступил порог своей квартиры. В прихожей рядом с шубкой жены по-хозяйски висела верхняя одежда Игоря, а из спальни доносились музыка и звуки, говорящие сами за себя.
Виктор на ватных ногах, как зомби, прошёл в кабинет, выдвинул ящик письменного стола, смёл всё его содержимое в портфель, ещё несколько секунд постоял в оцепенении и, стараясь не шуметь, закрыл за собой входную дверь.
2
Новый год пятый день как наступил. Заваленный снегом Питер, за последнее время уверовавший в глобальное потепление всей планеты, удивлённо поблёскивал опасно зависшими над головами редких прохожих огромными сосульками и дымился морозом. Обдавая соседние машины сизыми клубами выхлопных газов, вхолостую стучали двигатели легковушек, стоящих в километровых пробках, нетипичных для выходного дня, но неизбежных в связи с недельным обильным снегопадом и полным бездействием коммунальных служб, – праздники.
У окна номера гостиницы «Октябрьская» стоял седой, с лобными залысинами мужчина. Невысокий, широкоплечий, с заметным брюшком, совсем его не портящим, а напротив, придающим солидности. Затемнённые очки скрывали припухлые от бессонницы подглазья.
Невиданное безобразие, творящееся в городе, если и коснулось его сознания, то лишь по касательной. Мысль о собственной засыпанной по самую крышу снегом машине, уткнулась в злополучный вечер тридцатого декабря, скрючилась и завертелась в болевом припадке. Мужчина до зубного скрипа стиснул челюсти, и желваки стремительно забегали вдоль покрытых недельной щетиной скул.
Мобильный телефон беззвучно высветил: «Менеджер по персоналу».
– Я слушаю, - собственный голос после долгого молчания показался ему чужим.
– Виктор Петрович, это вы?
– Я.
– Вы мне звонили?
– Да. Надо встретиться.
– Скажите куда, я подъеду, – услужливо отозвался Григорий Моисеевич.
Ещё около получаса, пока наконец не раздался стук в дверь, Виктор не отходил от окна и даже не поворачивал головы, избегая в своей добровольной изоляции наткнуться взглядом на безликость стен, угнетающих его своей безучастностью.
Уединение и одиночество. Однокоренные слова, несущие разную смысловую нагрузку. Прежде он, находясь в уединении, которое нередко предпочитал общению даже с самыми близкими, знал (а вернее, думал), что не одинок.
И вдруг обрушилось одиночество, как вдруг обрушиваются снежные лавины и накрывают, сдавливая грудь так, что невозможно дышать.
Виктор не сразу осознал природу робкого стука, аккуратно повторяющегося через равные промежутки времени.
– Да-да, войдите, - опомнился он, трудно возвращаясь из недавнего прошлого в действительность.
– Виктор Петрович, вы позволите? - в узком дверном проёме показалась лобастая голова Григория.
– Да входи ты наконец.
– Здравствуйте, – вопросительно глядя на изменившееся до неузнаваемости лицо начальника, Григорий не находил ответа, зачем он вдруг понадобился в такой час и в таком месте. Похоже что-то недоброе случилось с шефом. Он молча достал из дипломата бутылку коньяка и закуску.
Вот и Григорий Моисеевич, иудей по рождению и даже по вероисповеданию - каждую субботу сопровождает маму в синагогу, пьянствует, как и вся бестолковая Россия, подумал Виктор, отмечая на лице гостя следы неумеренных возлияний. А и что за повод для радости? Всего лишь год поменял своё имя. Впрочем, никто и не радуется, разве что ещё верящие в чудеса детки. Остальные пьют и жрут, словно счастье в новом году зависит от количества выпитого и сожранного за десять дней безделья. Да и что оно есть, это счастье?
Но, следуя законам гостеприимства, Виктор Петрович поставил на стол два стакана и, указав рукой в сторону кресла, сам сел на край кровати.
– Вы… кушайте, - предложил гость, высвобождая из фольги фаршированную щуку, - мама готовила.
Не притронувшись ни к стакану с коньяком, ни к еде, Виктор продолжал смотреть в просвет меж раздвинутых гобеленовых штор, будто облегчение могло прийти только оттуда, из снежно-белого морока, расцвеченного праздничными огнями.
Он вдруг ощутил всё безумие и бессмысленность человеческой жизни, заключённой в утробу огромного чудища с закатанной в асфальт живой землёй, со спрятанным за высотными домами небом и редкой, дозированной растительностью.
Он нервно вскочил и подошёл к окну. Безумие, какое безумие! И эти металлические коробки, выбрасывающие в воздух тонны яда, с втиснутыми в них напыщенными глупцами... Бежать. Надо бежать отсюда, пока окончательно не сошёл с ума.
– Григорий Моисеевич, там на тумбочке заявление лежит, возьмите.
– Что это? Заявление об увольнении? Но...
– Как вы думаете, дружок, что самое страшное в жизни мужчины?
– Жена? – сделал попытку отшутиться Гриша. Он недавно женился.
– Предательство, Григорий Моисеевич, предательство. Давай выпьем. И с Новым тебя годом.
– С Новым годом, Виктор Петрович. С новым вас счастьем. А что произошло? Почему вы здесь?
– А ничего нового, Гриша.
3
Виктор сидел в машине, скрестив на руле руки и упёршись незрячим взглядом сквозь заснеженное лобовое стекло в фасад Московского вокзала. Перед ним, как на огромном экране, разворачивались, сменяя друг друга, кадры его жизни: вот он студент Ленинградского строительного института, субтильный очкарик, тайно и, разумеется, безответно влюблённый в первую красавицу курса; вот он, молодой специалист, на строительных площадках города самозабвенно месит раствор и таскает носилки с кирпичом; вот уже главный инженер на стройках братских республик, а вот даёт практические уроки молодому рабочему Игорю Звягинцеву; вот они в Запорожье, в комнате общежития, которую, несмотря на большую разницу в возрасте и в социальном положении, делят на двоих; вот в местном клубе балагур и сердцеед Игорь-Гошка, захватив в охапку местных девушек, подталкивает их к смущённому Виктору, всё такому же нескладному, но уже заметно лысеющему холостяку; а вот и день свадьбы: они женятся на украинских девчонках - Гоша на спокойной молчаливой Галине, а он за компанию на её подружке Оле, быстроглазой, ласковой на язычок, с первого дня знакомства словно парализовавшей его волю; вот они возвращаются в родной город Виктора, весёлой гурьбой вываливаются на площадь перед Московским вокзалом и клянутся всегда быть вместе; вот он умоляет оформить мастером второкурсника заочного отделения института своего друга Игоря Звягинцева; вот пишет за него ночами диплом, а вот – Игорь уже депутат городского Совета; а вот - и его непосредственный начальник.
Слайды семейной жизни не столь разнообразны: Лялька дни напролёт валяется на диване, болтает по телефону, разглядывает собственные фотографии, листает глянцевые журналы и пялится в телевизор. В огромной неуютной квартире ни котёнка, ни ребёнка.
А он всё время работает, потому что всё время ей что-то должен: новую шубу, новые украшения, новую мебель… А как иначе? Она вышла замуж за старика и отдала ему свои лучшие годы.
Виктор включил зажигание, и заработавшие «дворники» беззвучно смахнули с лобового стекла вместе с остатками снега нерадостные картины его личной жизни. Прошлое пусть остаётся в прошлом.
4
Оставить работу и поселиться в Раковичах Виктор подумывал весь последний год. Пенсия приличная, кое-какие деньги удалось спасти от алчной жены. Места под Лугой прекрасные: озёра, чистый воздух, сосны. Он мечтал обустроить дом, обновить яблоневый сад и заняться пчёлами, как его отец когда-то. Но Ляльке нужны были деньги и его статус. И он работал. Их брак, смётанный наскоро желанием восемнадцатилетней девчонки из украинского села попасть в город Ленинград, но так и не спаянный ни общими интересами, ни детьми, ни любовью, все двадцать лет трещал по швам. Существовал лишь благодаря привитому с детства убеждению, что «мы в ответе за тех, кого приручили». Жене он прощал многое, как малому неразумному ребёнку. И капризы, и лень, и измены, о которых догадывался. Простил и ту, свидетелем которой стал сам. Он всегда знал, сердцем чувствовал главный закон мироздания: следствию предшествует причина. А теперь понял, что причина сегодняшнего одиночества - во вчерашней нелюбви. Если кого и винить, то только себя. На звонки Игоря и Ольги не отвечал, опасаясь вновь быть опутанным сетью лживых слов. Галине сказал то, что она хотела слышать: её подозрения беспочвенны, свой отъезд объяснил желанием жить на природе.
5
«Одинокий мужичок за пятьдесят, неухоженный...» Виктор заслушался, думая о том, что песня Трофима теперь о нём, и проскочил стоянку универсама с многообещающим названием «Находка». В свои редкие посещения недавно перестроенного домика, доставшегося ему по наследству от отца, он предпочитал отовариваться именно здесь, в центре Луги. Качество продуктов оставляло желать лучшего – зато со спиртным было всё в порядке. Похоже, хозяева провели серьёзный маркетинг и, узнав, что городок от самого своего основания звался «пьяной Лугой», отвели целый зал под алкогольные напитки. Здесь было всё: от дешёвой палёной водки до элитных дорогих напитков, припрятанных за толстым стеклом шкафов, ключи от которых имелись только у кассиров.
«Вот так стужа! Всего лишь восьмой час, а в городе ни одного прохожего, – думал Виктор, сдавая назад. – А нет, стоит какая-то женщина на остановке».
Покупателей в магазине оказалось на удивление много, особенно в рядах с дешёвыми напитками. Ну да, конечно, грядёт ночь перед Рождеством, праздники продолжаются. Пришлось отстоять четверть часа в очереди.
Сгрузив продукты в багажник, он выехал на проспект. Надо же, женщина всё ещё стоит. В такой мороз. Съёжилась. Перетаптывается с ноги на ногу.
Виктор ударил по тормозам. Внедорожник, оставив блестящий тормозной след, встал метрах в десяти от остановки. Женщина продолжала смотреть в противоположную сторону. Он включил заднюю скорость и остановил машину прямо напротив женщины. Она по-прежнему не обращала на него никакого внимания. Виктор открыл дверцу и, перегнувшись через кресло, громко скомандовал:
– Немедленно садитесь в машину!
Женщина отрицательно помотала головой.
– Да садитесь же вы, черт вас побери!
Ещё раз взглянув в сторону, откуда должен был появиться долгожданный автобус, женщина неловко взобралась на сиденье и кое-как разместила свои пакеты у ног.
– Вам куда?
Она махнула рукой: мол, прямо. Значит, по пути, подумал он, готовый, впрочем, подвезти куда угодно – уж очень жалкий был у неё вид. Виктор крутанул регулятор обогрева на максимум. За мостом она так же молча указала рукой направо, в направлении перегородивших дорогу металлических ворот.
За воротами дорога вела вверх по довольно крутому склону. Виктор остановил машину и взял пакеты. Женщина, словно забыв о сумках, не оборачиваясь, пошла по дороге, ведущей мимо запорошенного снегом озера к мерцающим на холме огонькам. Он двинулся следом, думая, что бедная женщина не в себе. Уж не немая ли?
Женщина открыла ключом сначала одну дверь, затем, пройдя по неосвещённому коридору, вторую и вошла в крохотную комнатку.
– Чай? Кофе? – на него смотрели умные голубые глаза.
Виктор от неожиданности кивнул. Немного потоптавшись на пороге, решился спросить:
– Вы позволите? Где у вас удобства?
Она так же молча махнула рукой в направлении тёмного коридора. Понятно, коммуналка.
В туалете, погромыхав свисающей из-под потолка ржавой цепью, бачок не выдал ни капли. Рядом стояло пластмассовое ведро с водой. Виктор догадался слить её в унитаз и отправился искать, где можно его снова наполнить. Он с детства помнил коммунальные порядки. В кране на кухне с провалившимся на подходе к раковине и под ней полом воды тоже не оказалось.
Он вернулся в комнату. Женщина сидела, закрыв лицо руками. Услышав, что он вошёл, не отнимая рук, тихо сказала:
– Извините, воду отключили.
– Похоже, и отопление?
– Почти.
– Так. Надевайте всё, что у вас есть самое тёплое, дом не сразу прогреется. Вы поедете со мной.
– Всё, что есть тёплое, на мне.
Она покорно встала и направилась к двери.
6
Уже начали проступать сквозь высвеченную рассветом и выбеленную снегами вуаль ночи силуэты сосен, и залаяли выпущенные из соседних коттеджей на вольную прогулку собаки. К этому времени Виктор убедился в следующем.
Морщинки на лице Женщины заметны только на первый взгляд. Потом они исчезают.
Буквально несколько секунд беседы с Женщиной незаметно переносят обоих в возраст юности.
Женщина умеет внимательно слушать.
Женщина умеет грамотно и образно выражать свои мысли, которые на самом деле являются невыраженными его мыслями.
У Женщины самое красивое в мире имя - Светлана и такой же ясный, светлый взгляд.
И к ней хочется прикоснуться, обнять, прижать к себе.
На последнем открытии Виктор решил, что пора расходиться от греха подальше по комнатам.
7
Едва очнувшись ото сна, Виктор не открывал глаз, стараясь удержать присутствие мамы, которая вот только что прижимала его к своей пахнущей печёными яблоками груди и тихонько покачивала вперёд-назад, вперёд-назад, как прежде, когда для горького его горя, не помещающегося в маленьком детском сердце, она подставляла своё - большое, материнское.
Лицо мамы постепенно меняло очертания и превращалось в лицо женщины с голубыми глазами. Оставался только запах печёных яблок.
Виктор открыл глаза. Полдень. Он потянулся к халату, но, вспомнив о гостье, быстро надел брюки и свитер.
На столе в турке остывал кофе, а запах печёных яблок исходил от его любимого пирога - шарлотки. Здесь же белел листок бумаги. Как он его ни вертел, ничего не обнаружил, кроме короткого «спасибо», написанного ровным чётким почерком.
Удивительная женщина. Пожалуй, красивая. Немолода, конечно, но сквозь годы и усталость просвечивает внутреннее благородство. Виктор вспомнил, что в их ночной беседе что-то показалось ему странным, противоречивым, даже невозможным. Но что? Ах да, она работает горничной у каких-то местных дельцов. С её-то родословной, умом и интеллектом? Странно!
8
Вечером в канун старого Нового года он заехал в «Находку» не без надежды встретить свою рождественскую гостью.
Уединения ищет тот, кто не одинок. Одиночество стремится к общению. Из всех возможных на сегодня вариантов общения самым желанным был невозможный. А почему невозможный? Ведь он знает, где она живёт.
Она открыла сразу, но не сразу узнала в чисто выбритом опрятном мужчине своего спасителя. А узнав, не удивилась.
- Здравствуйте, Виктор, проходите, сегодня я всё-таки напою вас чаем. Или вы предпочитаете кофе?
Она усадила его в кресло напротив тахты, на которой устроилась сама. Между ними едва умещался низкий столик.
Виктор отметил изящные чашечки из тонкого китайского фарфора и серебряную ложечку для сахара. Вся обстановка в комнатке свидетельствовала о явной стеснённости в средствах и состояла из тахты, небольшого зеркального шкафа у левой от входа стены, письменного столика, кресла и тумбы с крохотным телевизором - у правой. И книги. Книг было много, казалось, больше, чем могла вместить десятиметровая комната.
– А это моя дочь Татьяна. Она студентка факультета журналистики Петербургского университета, – указала женщина на фотоснимок девушки с тонкими чертами лица, чем-то неуловимо похожей на маму.
– Трудно вам приходится?
– Ничего, справляюсь.
– А как же отец? - вырвалось у него.
Холодный проблеск во взгляде Ирины подтвердил бестактность вопроса, но она великодушно пояснила:
– Я родила её после развода с мужем.
– И больше не пытались устроить свою жизнь?
– Вы имеете в виду замужество? Знаете, я думаю, что суть любой драмы в несовпадении ожидания с действительностью. Я пережила нечто подобное двадцать лет назад. Пере-жила. Что означает «глубоко прочувствовала и осталась жива». С тех пор мужчин в свою жизнь не допускаю. Предпочитаю независимость. Хотя предложения были. И даже выгодные с материальной точки зрения. Но я лгать не умею, и это один из моих недостатков. А на любовь… Видимо, душевных сил не осталось.
Она немного помолчала и резко добавила:
– И ничего не собираюсь менять в своей жизни.
Эта фраза больно задела его самолюбие, на котором и так после недавних событий места живого не осталось. И он, инстинктивно защищаясь, не менее резко ответил:
– Можете быть спокойны: на вашу независимость я не покушаюсь.
Виктор вдруг явственно осознал, что если сию же минуту ничего не придумает, то их сегодняшняя встреча будет последней.
– Вообще-то я к вам по делу. Для начала позвольте ещё один вопрос, – начал он сухим деловым тоном, – если не хотите, можете не отвечать. Сколько вам платит ваш работодатель?
Он чуть не сказал «хозяин», но вовремя сообразил, что у такой женщины не может быть хозяина.
– Мне платили пятьсот рублей в день, - с достоинством ответила она. В её коротком взгляде промелькнули вопрос и… надежда.
– Я буду платить в два раза больше. Расписание свободное. Можете жить в доме, места достаточно. Ваша задача – помогать мне по хозяйству. Буду вам очень признателен, если согласитесь готовить еду. Ваша шарлотка просто великолепна.
– Но это очень много. Там была семья из четырёх человек. А у вас... – Светлана запнулась, - вы будете жить один или...
– Так вы согласны?
– У меня нет другого выхода. Именно сегодня я вынуждена была уволиться, – почти шёпотом сказала она, глядя на фотографию дочери.
- ?
Но она не сочла нужным что-то объяснять.
- Тогда поехали? Отметим наш договор бутылочкой отличного вина у камина. И старый Новый год заодно. А завтра с утра за работу.
- А поехали, – махнув рукой, улыбнулась наконец Светлана.
9
Если бы она не уезжала каждый день последним автобусом в Лугу, их можно было бы принять за супружескую пару. Они вместе ездили за покупками, ходили на лыжах, просто гуляли вдоль озера или сидели у лунок, увлекшись подводным ловом. Заходившие невзначай соседи заставали их то за работой по дому, то за совместным приготовлением еды, то сидящими у телевизора или с книгами в руках у камина. Многие утверждали, что женщина – никакая не горничная, а его любовница, хотя и сомневались, как это возможно при молодой красавице жене, которую, впрочем, несколько лет никто не видел.
Но они не были любовниками. Их объединяло нечто большее – нечто, чему они ещё не дали имя ни вместе, ни по отдельности. Пока жители деревни терялись в догадках об истинной роли немолодой, но очень симпатичной женщины в жизни хозяина особняка, наступила весна.
Апрель, в своём начале пошумев дождями с мокрым снегом, вдруг к двадцатым числам зазеленел травой. В два дня природа, соскучившись по теплу, совершила прыжок, как часто бывает в этих краях, прямо в лето. Обнажив спины для весеннего загара, в огородах сгребали прошлогоднюю траву и жгли костры аборигены и наехавшие дачники. Царило всеобщее весёлое возбуждение. Пахло свежей землёй, дымом и шашлыками. Светлана, облокотившись о грабли, о чём-то беседовала через забор с соседкой. Её дочь Татьяна, приехавшая на выходные, помогала Виктору сажать яблоньки в саду. Они о чём-то весело переговаривались и громко смеялись.
Никто и не заметил, как к дому подкатило такси. Из него, хлопнув дверцей, вышла яркая брюнетка в красных сапогах на шпильках, в розовых лосинах и полупрозрачной чёрно-зелёной тунике, посыпанной золотыми блёстками. Нелепость её наряда довершал завалившийся на бок шиньон, плохо сочетающийся с цветом родных волос.
– Дорогой, будь ласка, заплати таксисту, - визгливо и нарочито громко прокричала она.
Все многочисленные свидетели, разом оставив дела, повернули головы.
– Люди, посмотрите-подывытэся: седина в бороду - бис в ребро. Та вона тоби во внучки годится! Ты шо, сдурел на старость лет? – на деревенский манер голосила Ольга, указывая пальцем в сторону Татьяны, единственной не обращавшей на неё внимания, а спокойно ласкающей приблудившуюся кошечку. – Я твоя жинка и имею право знать, что происходит на моей даче.
– Всё сказала? – никто и не подозревал, каким властным может быть Виктор. – А теперь послушай меня. Напоминаю, если ты забыла: уже три месяца, как мы разведены. Прав на эту дачу у тебя меньше, чем у этой кошки, и в отличие от неё тебя в дом я не пущу. Питерскую квартиру я оставил за тобой. Вот возьми деньги и поезжай, Оля, с богом.
Взяв гостью за плечи, он развернул её и подтолкнул к такси.
- Я в суд на тебя подам, на раздел имущества, старый козёл, я лучшие годы тебе отдала! А ты девчонку молоденькую себе нашёл. В суд, я в суд на тебя подам! Ты у мэнэ ще побачишь, - снова сбилась она на родной язык.
- Не советую, - спокойно сказал Виктор, захлопывая дверцу такси. - Давай, шеф, трогай!
Проводив машину взглядом, Виктор подошёл к Татьяне и громко, чтобы слышали все вольные и невольные зрители, сказал:
– Танечка, я прошу у тебя руки… твоей мамы. Ты не против, если она станет моей женой, а ты – дочерью?
– Я не против, я очень даже за, - как ребёнок запрыгала девушка.
– Светлана, вы согласны?
– Да, - глядя ему в глаза, чуть помедлив, ответила женщина. – Я согласна. Пойдёмте в дом. Будем обедать.