Сон для меня - изумрудное время. Набивной тёмный узор по атласу, малахитовые разводы, нефритовая холодность проступающая через черноту спальни. Южная, уездная ночь в апреле или августе. Спящее поле в полночь при полной луне, совий крик в веющее прохладой, открытое с заката окно. Запахи чистые ночные. Я закрываю глаза и погружаюсь в ласковые изумрудные воды сна, что бы открыть их по ту сторону в ином месте.
Помните ли вы, милый мой Натан Николаевич, писал я как то, что зазноба моя явно крови не чисто человеческой? Я такие вещи чую, но больной любовью разум не придавал этому значения, тем более не придавало этому значения мое тело, изнывающее от непрекращающегося, полыхающего пламенем желания. Здесь же, немного придя в себя я вдруг мельком подумал - так он же дракон. Подумал, согласился сам с собой и забыл. Дел сейчас, сами понимаете, не мало. А потом как то заснул глубоко и оказался на руинах замка вокруг драконьей пещеры. На расшитом бархате, наброшенном разными отрезками поверх соломы, веток, драгоценных камней, золота и яичной скорлупы поблескивали пластинки чешуи. Я поднялся по грубым каменным ступеням выше, на площадку, бывшую, видимо когда то залом а теперь зияющему пустыми дверными проемами в никуда и раскрывшему обломки стен небу. Долина выглядела достаточно безжизненно но некоторые окна сияли совершенно иным светом, отчего становилось предельно ясно, что это просто перекрёсток между разными пространствами и придавать особое значение пустынному виду и голым деревьям не имеет смысла.
Он стоял в домашней но строгой тёмной юкате и улыбался.
- так ты дракон? - я подошел, ощущая эту простую ясность объяснения всего.
Он потянул меня к себе и поцеловал. На вкус это было как звезды.
В такие моменты некстати вспоминаешь что в рукавах японской традиционной одежды свободно прячут оружие, и, например, змей.
- и что будет, - спросил я, на какой то момент оторвавшись от его губ -; если меня поцелует дракон? Я умру или мне сегодня будет сопутствовать удача?
В ответ он рассмеялся и сказал, что конечно же ядовит. И я уже давно отравлен а лекарства нет. И удача меня хранит все это время потому что он все это время во мне.
И как я раньше не распознал эти хищные приметы - властность, могущество, природный магнетизм и животную привередливость вместе с привязанностью? Этот стан, движения, блеск глаз и особое ощущение наэлектризованности пространства рядом.
Вот почему он мыслит другими категориями времени, спокойно относясь к дням и считая сразу десятилетиями.
И мне ведь говорил, точно говорил самурай что именно в этой префектуре и обитают драконы. Я услышал, запомнил и не придал значения. Мы ведь гуляли по Эносиме, одному из главных гнёзд, а я смотрел на тануки и духов, не задумываясь о том, что вокруг меня червленным серебром шуршит драконья чешуя, перетекая покровительствующими кольцами и холодными морскими волнами.
Я проснулся бодрым и отдохнувшим, прокомментировал про себя на японском случившееся, отправился по делам а вечером, с первыми изумрудными предвесниками сна сел за письмо вам. Как думаете, драконы ведь обычно хранят что то? Замки, пути, жемчужину под языком или сундуки сокровищ. Что может сторожить такой сильный, искрометный, сумасбродный, сексуальный и могущественный молодой дракон как этот? Отдать ему что ли на сохранение иглу смерти своей? Петлю для повешания, последний глоток морской воды перед тем, как захлебнусь? Интересно, что за услуги нужны таким как он взамен? Ведь явно не сокровищами платят. Первенца у меня нет и не предвидится пока, возлюбленным является он же сам, поместье мое существует уже разве что на бумаге да в воспоминаниях поля, болота, леса, что его поглотило. Служить ему? Только попросил бы, у драконов я еще в помошниках не ходил.
Чуете? Такая ткань реальности тонкая, изумрудно переливается, просвечивающая иным, изнаночным, тайным под этой мировой сумятицей. Сон колышится отражением в дивных драконьих глазах.