Иерусалимские зарисовки. Часть I

Екатерина Делюкина
(памяти Тамары и Марии посвящаю)
Первая ночь
*********
Прокручивая свою новую старую жизнь, я часто возвращаюсь в дни, проведенные в Иерусалиме. По неведомым мне причинам, спустя шесть самых страшных месяцев после постигшего нас удара, я оказалась в Горненском монастыре, расположенном на западной окраине города, в местечке Эйн-Карем на горе Ора в Иудейских горах. Видимо, так судьбе было угодно, чтобы я перенеслась именно туда, проведя две недели в атмосфере относительного уединения и совершенно другого восприятия мира. Все сложилось само собой, без препятствий и каких-либо сомнений с моей стороны, поэтому вопрос о том, ехать или нет, не стоял абсолютно. Я готова была бежать на край земли, лишь бы найти ответы на свои вопросы, лишь бы почувствовать поддержку и небольшое облегчение. Райский уголок в теплом Иерусалиме особенно прекрасен в мае. Все цветет, благоухает и завораживает своей красотой под лучами жаркого восточного солнца. Огромные металлические двери монастыря распахнулись, приглашая в свою тихую обитель, а потом с шумом за мной захлопнулись. В голове мгновенно всплыла Дантовская фраза: "Оставь надежду всяк сюда входящий." Да нет. Оглядываясь по сторонам, понимаю, что попала в Горний мир: огромные кипарисы, оливковые деревья, цветущая сирень и белая акация, аккуратно вымощенные дорожки, крутые подъемы и спуски с фонтанами и тенистыми лавочками создавали впечатление безудержного великолепия. Меня поселили в чудном домике для гостей со всеми удобствами вместе с милой женщиной из Мариуполя. Она была лет на пятнадцать старше и от нее сразу повеяло какой-то материнской теплотой и любовью. Через пару дней сложилось стойкое ощущение, что я знакома с этим человеком много лет. Тамарочка- так ласково и нежно я величала свою спутницу с ее позволения.
Первая ночь запомнилась очень отчетливо, хотя, потом были сюрпризы и "повеселее". Лишь только мы улеглись, чтобы наконец-то отдохнуть от долгого перелета, как неожиданно со всех сторон нас обступил нечеловеческий, леденящий душу вопль, напоминающий крики демонов из гоголевского "Вия". Можете себе представить мое состояние? Что это? Ад поднимается из приисподни и спешит за новыми грешниками? Ни больше, ни меньше. Вскакиваю с кровати и обращаюсь к Тамарочке с вопрошанием объяснения этих диких звуков. Она уже второй раз останавливается в этом месте, а потому дала мне успокаивающее разъяснение.
- Шакалы, Катюша, не бойся. Здесь их много. Живут на склонах гор, днем прячутся, а ночью выползают, чтобы поохотиться, порезвиться и покричать.
Так мы и не заснули с ней в эту первую ночь на Иерусалимской земле. Тамарочка поведала мне свою печальную историю, явившуюся причиной ее нахождения в этом месте. Оказалось, что она не первый год борется с онкологическим заболеванием и приезжает на лечение в израильскую Клинику Хадасса, расположенную в нескольких сотнях метров от монастыря. Огромное, современное строение клиники из множества корпусов поразило меня еще при подъезде к монастырю. Именно в нем Тамарочке предстояло пройти очередное обследование и химиютерапию. Стоимость лечения с проживанием для иностранцев в этой больнице стоит баснословных денег. Вот русский монастырь, по возможности, и отказывает приют страждущим соотечественникам. Ассоциация на лицо: в клинике лечат тело, а в монастыре душу.
- Как я хочу жить, Катюша. Как я хочу жить, - начала свое повествование Тамарочка. Она повернула свое уставшее, измученное лицо к окну и, поправив прядь густых волнистых волос, продолжала:
- Ведь у меня две прекрасные дочери: одна замужем и живет с семьей в Севастополе, другая уехала в Норвегию, где закончила Университет и нашла хорошую работу. Я должна была поехать оперироваться к ней, в Норвегию, но там поменяли законодательство, и мои доченьки решили, что я буду лечиться в Израиле. Это так дорого, Катюша. Старшая взяла кредит для меня. Бедная моя девочка. Я продала дачу и одну квартиру в Мариуполе. Живу пока в маленькой, которую тоже придется продавать, скорее всего.
Опять пауза. Я чувствовала, как ком отчаяния подкатил к ее горлу.
- Если бы ты знала, милая Катюша, как мы хорошо жили, какая прекрасная у нас была семья. Муж был капитаном на судне, плавал по всему миру, а я работала в порту. Но счастье не долго нам улыбалось. Муж погиб и я осталась с двумя доченьками на руках. Потом все развалилось в стране и надо было выживать. Все было на мне, но я не роптала, а смиренно несла свой крест. Болела, а по врачам не ходила, не проверялась, что и привело меня к такому финалу. Береги себя, Катюша.
Слезы бежали из наших глаз и мы уже не слышали завывания шакалов. Все переключилось на самое сокровенное.
- Ох, Тамарочка, дорогая моя, а я здесь совсем по другой беде. Я потеряла единственную прекрасную доченьку Машеньку и я больше не хочу жить. Совсем не хочу. Если бы такое было возможно, я без промедления отдала бы вам свою жизнь. Она вам нужнее.
Глаза Тамарочки округлились, она закрыла их своими натруженными руками и заплакала еще больше.
- Господи, горе какое! Как такое возможно? Нет, Нет и нет. Не говори так, Катюша. Ты должна жить. Пока ты не понимаешь зачем и для чего, но пройдет время и ты найдешь ответ, обязательно найдешь.
На улице стало тихо. Тьма медленно уступала свои права рассвету.
Так и просидели мы почти всю ночь друг перед другом: Тамара и я: та, которая хотела жить и та, которая хотела умереть.