Ночь была окрашена желтым светом полнолуния. Пока ещё светили звезды можно было что-то разглядеть, но ветер уже подгонял серые в свете луны облака и принёс запах сырости. Он быстро затянул небо в свинцовую пелену . Желтый диск изредка появлялся в рваных просветах, пока окончательно не утонул в темноте. Первые капли дождя редкими колющими касаниями легли на лицо и руки человека, заставив его торопливо поправить капюшон серого плаща-халата. Человек сидел на корточках, подперев спиной широкие доски забора. На его коленях лежала длинная палка. Битый час перед этим человек стучал, чтобы ему открыли. Он знал, что в этом доме, спрятавшимся за высоким забором, есть живая душа. И эта душа была ему нужна. Необходима. Без этого человека ему было не жить. Точнее, жить было возможно - все-таки как-то он жил, но совсем безрадостно. Раньше бы ему открыли эту дверь, что врезана в широкую створку ворот. Но это «раньше» уже давно прошло, и сейчас никакие уговоры или мольбы не смогли помочь ему пройти внутрь. Даже просто поговорить. Применять своё Умение он не стал. И не пытался пробовать. Не он один обладает им в Мире, и такие вопросы решают по-другому…
*
Владислав сел на водительское сидение девятки и прислушался к себе. С утра пораньше шел дождь, и голова немного гудела. Точнее дождь начался еще ночью. Но тогда сквозь сон ему было плевать на этот факт, а сейчас дождик вызывал сонливость, весьма неуместную в столь ранний час, когда надо успеть на работу до начала утренних заторов. «Машаня» завелась как обычно: на второй раз, и уверенно загудела, затряслась и зазвенела панелями. Порегулировав туда-сюда тугим подсосом и добившись мягкого гула двигателя, он уютно уселся за рулём. Глядя на криво текущие по стеклу струйки воды, Влад стал вспоминать прошлую ночь: что именно ускользнуло от пробуждающегося сознания, когда из сна его вытащил шум ливня, усердно застучавшего по железному карнизу за окном…
*
Шуршали ржавые, скрюченные тополиные листья. Ветер, отрывая очередной лист от коричнево-жёлтого вороха, крутя его и подбрасывая, смотрел: что еще можно с ним сделать. И, не найдя ничего лучшего, начинал гонять вместе с другими по дороге или иногда бросал в ближайшую лужу для разнообразия.
«Хреново»,- решил человек, сидящий у забора. «Лучше бы и вовсе не приходил сюда. Становится всё холоднее. И дождь намечается». В лучшем случае это будет осенний покрапывающий дождик. Но, может быть, он передумает и будет лить, как будто захочет смыть всю летнюю пыль и осеннюю грязь, накопившиеся на деревьях и домах, заборах и амбарах, чтобы все это встретило зиму чистым и умытым. Только одно дождь не может учесть: сидящий на корточках человек в отсыревающем плаще не разделит его радости от привнесения чистоты в этот ночной мир. Еще прошло несколько влажных и холодных минут. Капли зачастили. Человек тяжело встал, опираясь руками о колени. Подошёл к запертым воротам и вновь постучал. В ответ дом молчал: внутри не было ни звука. Даже намёка на шорох или скрип. Всё так же белел приглушенный свет через занавешенное окно, часть которого была видна в заборную щель. «Столько лет прошло, а забыть её не смог. Сколько ещё должно пройти жизненных отрезков в одиночестве, в которое переросла моя независимость? Как пройти остаток Пути? Если б Искусство могло переносить меня в прошлое или хотя бы давало возможность общаться с самим собой в молодости. Увы-увы, такие выкрутасы мне недоступны. Хреново. Как всегда мешает бы».
- Ну и дура вы, моя дорогая, — сказал негромко человек. Такой голос может быть у уставшего человека в том возрасте, когда седина ищет себе место на голове. И когда не может его найти, тогда седина оккупирует что ей осталось на поле битвы времени против молодости: виски, щетину на лице. Он развернулся на каблуках, переступил через канавку и побрёл по скользкой дороге, идущей по окраинной улице и дальше через лес, распластавшийся впереди тёмным пятном. На его груди замигал неяркий свет. Человек осторожно распахнул отворот плаща. Оттуда скользнул огонёк и слабым светом высветил часть лица. Следы прожитого отпечатались тенями морщинок у глаз и рта. Но молодость ещё жила в блеске темных глаз и не отпускала. Потом огонёк затрепыхался, спустился к земле, успокоился и поплыл немного впереди, освещая своим тёплым светом дорогу человеку. Вслед уходящей фигуре присоединилась вышедшая из ближайшего куста гладкошёрстная черная кошка с белым треугольным пятном на грудке. Почти не видимая в ночи, она выбирала места на дороге с остатками травы и подорожника, там где посуше, и переступала, аккуратно отряхивая грязь с лапок. Человек, опирающийся на длинную палку, и кошка неспешно удалились. А ветер размётывал за ними по лужам увядшие листья старых чёрных тополей, которые стояли слева от дороги торжественным караулом.
Через полчаса полило как из ведра. Зашумели деревья, теряя остатки листвы, под напором падающей воды застучали, забубнили медные крыши домов, зашуршали укрытые соломой крыши амбаров. Лес принял дождь менее громко, но не менее мокро. Потекли осенние ручейки по канавам и тропинкам. Происходила очередная смена времен.
*
Из забытья его вывел невнятный, как через вату, звук. Это были вопли нерусской соседки по дому, разорявшейся из окна третьего этажа из-за карбюраторной вони «Машани». «Реально уснул. Спасибо тёте, разбудила», — удивился себе Влад. Мозги никак не хотели переключаться на деловой лад, пелена дрёмы отслаивалась вместе с остатками каких-то теней и образов. Смахнул дворниками распластавшийся жёлтый кленовый лист с лобового стекла, утопил тугую кнопку заслонки и в этот момент подумал о дочери. Он откровенно скучал по ребёнку, но признаться себе в таких чувствах ему не приходило в голову. Просто тоска какая-то и всё. Полтора года съедающей его душу тоски. Такого ещё не было в его жизни, и дать этому какое-либо объяснение молодой человек не мог. Вчера он думал о своей неудавшейся семье и о своей нескладывающейся личной жизни. Может ещё не все потеряно для него и бывшей жены? Стоит ли ему так упираться в своём одиночестве? Может простить им друг друга, попытка не пытка. «Подъеду сегодня вечером, узнаю как у них дела, как дочка. Для отвода глаз спрошу как там Пончик, может у них уже есть котята. Нет, лучше позвоню. Может она там с тем. При нём получится больше молчать, чем говорить. Скажу ей день, когда отдам алименты. А там видно будет». И, бормоча себе что-то под нос, стал потихоньку выводить скрипящую дворниками, начинающую местами желтеть белую девятку на просторы уличных пробок города Москвы.
ноябрь — декабрь 2009 г.