«Тьма странностей на свете. Кто тайны душ одолеет? Ка-
сательно женщин – вообще мрак сознанию». Так, примерно,
высказывался мой приятель, которому стоит верить. Доста-
точно поживши, много испытавший. К тому же в моря когда-
то ходил. Понимание жизни обнаружилось у нас полное. Даже
путать временами стал: не я ли это? До того сердце знакомо
задевало. Всё оставлю на ваше суждение. Сколь хватит скром-
ного мастерства, перескажу.
«Самое заманчивое было – дождаться пухлого отпуска.
Месяца на три, не меньше. Настрой души в первый день не-
обыкновенный. Одолеешь этажи, как на взлёте. Обнимешься
с заждавшимися предками. Разом у всех лица именинные. По-
дарочки раздам. Сувенирчики куда-нибудь приткну.
– Забыл, где штопор?
– Да как же! На прежнем месте.
Вот за столом с родными сидишь, маминым закусыва-
ешь. Кайфуешь, словом. После шестой рюмки выясняется:
радость пошла гулять, не взяв тебя. Оно понятно. Нет, не
перебрал. Просто горсть минут, чтоб всё прочувствовать,
отпущена.
Бездельные дни потянутся. Обязательно насморк подхва-
тишь. Грипп заломает. Обидно. В плаваниях, хоть бы хны. Из
машины в Арктике высунешься – благодать!
А тут манергеймовское пальто на меху не теплее битлов-
ки. С батей уже без причин стопочки начисляем. Дальнейшая
свобода ещё тускнее. Интересного – шиш. Домашняя каюта
начинает раздражать без перемен. Видишь, мать зряшне ис-
хлопоталась. Чтение запнулось на давно знакомом. Свежим,
занятным книгам всякие Сусловы появляться не дают. Что ж
получается? Родину закрасили в шаровый цвет?! Большин-
ство серость бытия устраивала. Сверху спустили подсказку,
как отвечать: «Лишь бы не было войны».
Недель через пять ощущаешь себя конкретным дураком.
Когда дойдёшь до мысли: «лучшее оставил в морях», обратно
хочется. Только с качающейся палубы даль чистая, неохватная.
По заходам в порты и портишки можно географию изучать. С
перерывом на рейс широту души показать в нашенском кабаке.
Не только сам от зимнего отдыха доканался. Отец прибо-
лел. Ему-то простительно: войну изведал. На ней солдатики
мёрзли в окопах. В траншеях, заливаемых дождями, свыка-
лись с мокрой кирзой. Наркомовской водкой глушили память
о человеческом житье.
На излюбленной генералами разведке боем сносило мозги
в прямом и переносном смысле. «Жми-дави» из никчёмных
противогазов весь употребили. От примерного курса молодо-
го бойца перестали кланяться свисту пуль. Уразумели: свою
не услышишь. С того началась у них война по-настоящему...
Врача участкового через регистратуру вызвал. Тот с прочи-
ми лекарствами прописал ему витаминные уколы. На следую-
щий день пожаловала медсестра. Сосредоточенная на своём,
быстро укольчик всадила. Ни на кого не поглядела толком. То
ли стеснялась, то ли профессиональное. Не один и больной.
В новый приход к ней присмотрелся. Из себя ладненькая.
Шатеночка. Над столом втянула содержимое ампулы в шприц.
Развернулась, чтоб сделать на секунду больно.
Моё зрение раздвоилось. И было от чего! На стенке зависа-
ла репродукция известной картины. Случилось на руанском
базаре неразорительно «шедевр» купить. Чем-то тронула из
18-го века милашка с полотенцем.
Ну, так вот. Обе лицами совпали. Разница в поправимом. Та –
в приятной оголённости. Живая – в строгом белом халате. Разве
от мечты художника претерпеть в тягость? Чего-то сморозил на
сей счёт. Она глаза карие на меня вскинула. Вроде и сама удиви-
лась. Как с клавиш аккордеона сорвалось неизбежное:
Под нашей старою луной
С тобой нам вышло встретиться.
На последнем десятом разике провитаминила батю. Уже
как-то очень расположенно стали прощаться. Волнение де-
вушки уловил. Что она больше всего в тот миг желала, то и
сказал:
– Вдруг придётся обратиться за милосердием. Как вас, Галя,
найти?
Та, в отличии от картинной, зарделась.
– Домашнего телефона нет. А терапевтического кабинета
вот. – И протягивает мне заранее написанный номерок. Кро-
ме этого взглядами обменялись. У кого их читать получается,
вышло бы: «Буду очень ждать. Позвони обязательно». – «Обе-
щаю не забыть. Вдруг судьба?» – «Мне тоже кажется. Не про-
падай».
Человек я не горячий. Снял трубку и накрутил пять цифр
лишь перед концом отпуска. По Галиному голоску понял: об-
радовалась нежданно. Предложила встретить её вечером у
поликлиники. Что и говорить. Меня всё это кольнуло. Неко-
торую виноватость перед ней почувствовал. Не без причины,
конечно. Недавнее прошлое ещё цепляло.
Трудно дался тупиковый романчик с одной питерянкой.
Сам, небось, заканчивая ЛВИМУ, обзавёлся подругой. Архан-
гельску, однако, изменить не мог. Потому-то ничего, кроме ду-
шевных переживаний, не вышло. А Танечка (тут он жалобно
подвыл) была изумительно как хороша! Вспоминалась и вспо-
миналась...
Оделся так, что маман, не утерпев, аттестовала:
– Форсун питерский.
– Иным не подражаем.
На который-то раз, прохаживаясь вдоль крыльца на виду
всей Павлиновки, увидел знакомое миру личико. Медсе-
стричка застыдилась своего обтрёпанного пальтишка, сапо-
жек местной фабрички «Северянка». Против этого сразу по-
жарные меры принял. Правую руку браво кренделем и выдал
комплимент. Не совсем строго на север курс взяли. Разговор
повели шутейный. Незаметно перешли на «ты». Жила вопло-
щение деятельного сестричества в начале Обводного канала.
За ним – дикое поле да створами торчали трубы ТЭЦ.
При долгом шагании пыталась путаную мою судьбу прояс-
нить. Посчитал: эк, некстати! Серьёзное – совершенно против
лирических правил. К тому же робкие звёздочки зажглись. За-
частили двухэтажные запущенные деревяшки.
Под верхними окошками забавно свешивались провиант-
ские авоськи. Благоразумней, одначе, было смотреть под ноги.
Вот где почти что предусмотрено вмиг сковырнуться. Край
города, как-никак, и власти с её дворниками, ментами, депу-
татами.
В подъезд подобного дома вошли. Честно исполненное про-
вожание нуждалось только в одном. Я привлёк Галю к себе.
Губы наши встретились. Теперь она сама, как истосковавшая-
ся по ласке, растворилась в чувственном поцелуе.
– О-о, ты целуешься сладкой женщиной.
– А я и есть женщина. Ещё немного и поплыву. Позвонишь?
– Спрашиваешь?! Тебе бы винные склады с расстояния под-
жигать, чтоб мужики наконец-то вашими сёстрами занялись.
Галя засмеялась, раскрепостившись на глазах. Стала юмор-
ной и крайне притягательной. Я почти уже любил её. Опять
нас замкнуло. Желанно припали друг к дружке. Оказалось: мы
напрасно порознь жили на свете. Слава Богу – нашлись.
Следующий свой вечер сочинили в соавторстве. Сперва
проделали тот же путь. Правда, я обдуманно не одолел по-
следние мосточки-досочки. Артистка по вдохновению сыгра-
ла маме, что идёт на день рождения к подруге. Из этого вы-
текало: там и ночевать останется. Когда же к нам пришли, в
лицедея обратился я. Организовал кофепитие, достав боль-
шую банку заморской развески.
Старики мои гостье обрадовались. Тары-бары. По общей
задуренности пустую киношку по телику посмотрели. Аль-
бом, гитарка. Ох, времечко уже двенадцать! У всех троих вы-
рвалось:
– Куда на ночь-то глядя? Останься.
Галочка ресницами внутреннюю борьбу изобразила и...
сдалась. В моей комнатке очутились. Перед отплытием в сча-
стье – лёгкое волнение. Выходя из образа, славная медичка по-
казала кулачок.
– Если и обманывать, так только вместе. Порознь – ни сама
себе и ни тебе не позволю. Ведь я замужем побывала. Оттуда
вынесла: враньё ужасно.
С улыбочкой смягчилась.
– Ты ведь не такой?
– Да я робкий, домашний, ну и малость туповат.
– А я тихая вода. В моём имечке это заложено. Сам уви-
дишь.
Искрила напропалую редкая подарочная ночь. Перед тем,
как сном забыться, благодарно коснулся её груди. Почувство-
вал исходящий от Гали блаженный покой. Будто опустил ла-
донь в реченьку, где лодочка – надёжный корабль.
Разрядившимся в ноль от счастливой встречи, вновь в ма-
шинной яме очутился. Поставили нас и многих на линии снаб-
жать страну зерном. Своего, де, не хватает. Это поносно болт-
ливые горбацёвцы принялись топить державу. Быстрёхонько
организовали перебои во всём. С такими – ненавозишься.
Нашей коронкой стала кривая Архангельск – Ипсвич. Там
под кишку элеватора становились. За несколько часов улажи-
вали и свои делишки. Благо, портишко не велик. Имелся ба-
зар, пяток синих* дверей.
По возможностям четвёртого механика купил красивое
шоколадное платье. Сам же обошёлся приличным секэнд-хэн-
дом. Неношеный с жилеткой жениховский костюм в точности
на меня. Карманные часы под брегет. Отпад!
Как раз на день родного города заявились. Галинка обомле-
ла, взглянув в обновке на зеркала трельяжа. (Распространён-
нейшей штуки из тех лет). По набережной незабвенно прогу-
лялись. На что-то народ там внимание заобращал, сгрудился.
И мы примкнули. Картинная подружка оказалась впереди.
Меня же учтивость губила. Пришлось ей вмешаться. Взяла
мои руки и притянула к себе. Таким нужным я ещё ни для ка-
кой не был.
Назавтра выпало мне суточное дежурство. После него с Га-
лей смотались в Пустошь, где стоял их родовой дом. Совсем
иной мир. Трогательная русская старина: иконы в красных
углах, большая печь, самовар. Само собой чугунки, ухваты,
вековой обиход. Во дворе денёк весь залит солнцем. Воздух –
будто в букет полевых цветов носом ткнули. И никаких тебе
моторов.
– Давай на мою любимую речку сходим?
– Шикарная мысль!
Приветливей мест ещё не видал. На чём бы взгляд ни останав-
ливался, хотелось умилиться. Первопроходцем вбежал на приго-
рок. Иллюзион на блюде – игрушечная часть Архангельска.
– Как здорово у вас!
– Не тем любуешься. Догоняй!
Звонко рассмеялась, лифчик сбросила и амазонкой вдоль
бережка. Быстро-быстро замелькала. Флот позорить не годит-
ся. Рванул вдогонку. На призовой стометровке настиг-таки.
О, какой поцелуй со сбившимся дыханием был наградой! Не
потрогал бы Галину грудь, точно бы сердце выскочило.
– Как речку звать?
– Кавкалянка.
– Пойду, брошусь. Может, остыну.
Слепая наивность! И в новом рейсе недавнее жгло. То вы-
явленную поморку извлечёт, то замечательный июньский день.
Любо стало на свете жить. Торопя время, заранее восторженным ждал
встречи. Ну что там до Англии туда и обратно со стоянкой
в несколько часов?! Валюты без депонента хватило лишь на
мелочёвку. Оторвал уценённую блузку с симпатичным мы-
шонком. Набрал диковинных для Союза шоколадок. Ударно
выглядевший кошелёк в шотландскую клетку призвал довер-
шить праздник вкуса. Вот и всё, что смог для душечки.
С приходом после обязаловки дежурства смотались в дере-
веньку. Дождило не слабо. Затопили печь, баню. Потребова-
лось зелени к столу нарвать.
– Если что, считай поручиком, – и нырнул под небесный
душ.
Из распахнутого оконца команды:
– Эту сорви, теперь на другом рядке, теперь...
Когда мокрым вбежал, удостоился трёх наград. Первой – к
печке поставила.
– Действительно поручик! – потвердила. Мило смутившись, пообещала:
– В баньку с собой возьму.
Тикали ходики. На перине лежал как на облаке. Неосужда-
юще с фото смотрел строевой николаевский пехотинец в ли-
хой фуражке. Наследник его, погибший на гидрографическом
боте, деликатно приглядывался к дочкиному выбору.
Галюшка с нежной теплотой прижалась в полудрёме. Я по-
нял, что обвёрнут с головы до пяток счастьем. Именно так.
Дождик едва слышно шелестел. Подружка тихой водой помо-
гала плыть в сон. Ручку свою забыла на мне иль хотела убе-
речь от всего...
С московских начавшись, дошло до туместных кочек: всё
позволено. Самая масть госимущество расдербанить и деньги
спереть.
Так закрутилась карусель избавления от вполне «живых»
судов. Нашего «поляка» тоже приговорили. Через промежу-
точные рейс-задания упекли аж в Бангладеш! Оттуда безло-
шадными с двумя одесскими экипажами самолётом Дакки –
Москва. Странно: летим вместе и не общаемся. Совсем не
потому, что им по полной гостиничные выдал жуликоватый
земляк – представитель морфлота. Нам же – мелочь из одно-
долларовых бумажек. Просто хлопцы задурились насчёт объ-
едания Украины москалями.
В аэропорту Внуково остолбенение нашло. Хочешь – сразу
в Архангельск. А желаешь – через Питер. Некоторые второй
вариант предпочли. Была не была! Проведаю-ка Танечку. Не
пуд, так килограмм соли на их кухне съел. Случалось свобод-
ное времечко – водил её Наташку в детский садик или вече-
ром забирал. По воскресеньям в парке кормили уточек. От-
туда виднелись нечёткими силуэтами краны и судовые рубки.
Не хухры-мухры. Гавань Туруханских островов!
– Видишь корабли морские? Мы там когда-то стояли.
– Как далеко ты бы-ы-л! – восторгалась восседающая на
плечах. И тут же неупустительно вставляла:
– Давай, по тайне, две конфеты купим.
Будущая белокурая обворожилочка верила в волка, грею-
щегося по ночам в подъезде. Изумлялась фокусу держания
носом карандаша. Подучено декламировала:
Вернись, я всё прощу:
Упрёки, подозренья.
Когда госы сдав, с номерной Комсомольской отчаливал,
безутешно ревела. А мне каково рвать проверенную дружбу?!
Татьяна сдержанной дворянкой на испечённый пирог с це-
дрой капнула слезинку. Сущие ножи под сердце ...
В Питере уже другое лето наступало. Только-только ос-
вежили всё майские ливни с грозами. Парк Победы буйно
зеленел островком средь асфальтового штиля. Крохотная
часть судьбы, навроде дёрганья за рукав, требовала продол-
жения. Под компас рассудка, как в приключенческом филь-
ме, кто-то подложил топор. Зато какая накатная музыка
жизни!
Осталось пересечь до мелочей знакомый дворик. Ещё ми-
нута. Высокая, широкая дверь на втором этаже «сталинки».
Жму кнопку звонка. Татьянка открывает. За её спиной муж-
ская особь. Этакий городской нервический хлыщ. Понятно:
просто так с газеткою зашёл. Страшно огорчаюсь. Всё ж, не
глядя, метко вешаю козырное кепи. С плеча снимаю ремень
перегруженной сумки. В ней честно поделённая тушёнка из
судовой артелки.
Мой океанский видок по-новому расставил фигуры. Соб-
ственно одну, лишней нет. Прохожу на кухню, где плачет бед-
ная Танечка.
– Полно, полно, матушка. Где Наташка?
– В детском пансионате. Тебя всё ждала.
Два коротких денька и ночки промелькнули, как станции
метро. В Архангельск грустным заявился. Позвонить Гале не
счёл нужным. С ней долгая жизнь впереди. Воз радостей бу-
дет. Двух бы питерских голубушек за приют и простоту от-
благодарить. Взял да и подался обратно возвращателем сер-
дечных долгов.
Жаль: маленькая подружечка ещё на летнем оздоровлении
была. Со звоночком динькающим купил ей велосипедик. Та-
тьянке – обновки из чекового «Альбатроса». В Петродворце
погуляли около серебряных струй роскошных фонтанов. Пи-
теряночка моя бесспорно перекликалась с ними красотой. По
такой, любя, сохнуть положено – и никак не иначе. Надума-
ем дома посидеть – отрады не меньше. В просторной комнате
вышивки хозяюшки, рукоделия отменного её вкуса. На бан-
гладешной новенькой клеёнке кушанья ресторанного класса.
Куда как превосходно, кроме одного. Не мог я без Архангель-
ска, а она без великого города. Простились горько. Ничуть
неутешенный, с теми же приумноженными долгами убрался
восвояси.
Быстро переключаться с душевных состояний не удавалось
никогда. На этот раз и подавно. Сижу небритым, затрапезным,
вообще никаким. Кто-то с площадки позвонил. Пошаркал.
Ручку тяну. Галя! На личике у неё вспыхивает радость, как от
тысячи английских платьев. Портретные глаза одновременно
и в слезинках, и смеются.
Вдруг сияние прекрасной чувственницы стирается. Она
поняла: долгожданный давно приехал – и … ни звоночка!
Притворной ложью не защитишься. Даже пытаться не по-
пробовал. Разбирающаяся в чести куда строже, разворачива-
ется на каблучках. Дверь подъезда хлопает крахом последнего
романа. В треугольниках злодейки судьбы случаются истории
похуже. Тем и утешился.
Опять костяшку-год на тайных счётах кто-то за нас от-
бросил. Очередной отпуск влечётся жалкими днями. Нечем
его вспомнить, кроме одного потрясения. Встретил Галину в
интересном положении, как в старину говаривали. Должно
быть, я глупо обрадовался. С того совсем плохо с юмором и
арифметикой вышло.
– Не мой ли, – спрашиваю, – животик? Вам лучше алимен-
тами или сочетаться?
Дорогая потеря находчиво приструнила.
– Лучше завтра прогуляй меня по набережной.
В назначенный час пересеклись у кузнечевского моста.
Приуставшая от попажи на стрелку нуждалась более в скамей-
ке. Присели почти сразу. Бережок эффектно высоковат. Чайки
черноголовочки с криками носятся. Сначала бы начать! Эх! Со
стороны мы, вероятно, смахивали на счастливую парочку. На
самом же деле из кривого зеркала донимала нас злая насмеш-
ка рока. Разговор не клеился. Шоколадка, которую из куртки
извлёк, и та язвила переводным названием: «Кот и кошечка».
– Прими заместо цветиков.
Попыталась ловкими пальчиками вскрыть – не получилось.
– Ой, в иностранщине зарочило* – рассмеялась прежней,
до боли знакомой да осеклась.
Молчанка иль коробящая нервы пауза при конце про-
вальной пьесы. Никто иной – мы, оба бестолковых, её же и
написали.
Некой аллегорией катерок влёкся течением Кузнечихи.
Должно быть, пакостник, резвясь, отвязал. Его владелец не
ведал о том ни сном, ни духом. На заводе, поди, гнал вдохно-
венно в это время стружку из-под резца.
В самостоятельном плавании сшитого из тонюсеньких до-
щечек «соломбальца» несло боком. Косо заклиненный руль
правил им.
Сравнил невольно:
– Почти нас напоминает.
– Ещё как! – виновато отозвалась Галина, – приди сюда завтра.
– Во-во. «Теперь с другого рядка».
Оба позволили себе примирительно улыбнуться.
По такому же свойству уступчивой натуры младенца из
роддома вынес. В крестинах участвовал. Мать с отцом совето-
вали Галю вернуть. Пусть и с чужим ребёнком. Но это уже не
по силам души оказалось. Она-то попытаться понять тогда не
захотела. Теперь не хотел я ...
Главная мечта не сбылась. Хоть исполнима вроде бы. Да за-
мены редким сударушкам нет.
Перед тем, как телефонные номера сменились, вечерний
звоночек.
– Елки зелёные! Сама Галина Васильевна! Как поживаю,
спрашиваешь? Да вот одинёшенек у разбитого корыта. Ни па-
пеньки, ни маменьки – сирота. Заходи на огонёк.
Больше из вежливости предложил, чем в надежде пови-
даться. Однако пришла.
Ставшие сдержанней, обошлись без чмоканья и обнима-
ний. Просто говорили и говорили, что накопилось сказать за
годы. С кофием вообще никакой сонливости. Светлым седь-
мым часом Галя, в неизменой манере, тихой водой ушла в
свою жизнь. О ней-то достаточно мне поведала.
Живёт-де на юге(!) губернии в городке Котласе. Квартиру
купили, продав памятный поморский дом. Сын и дочь – под-
ростки. Муж законный. Всем детям – родной. Словом, как бы
ничего не упущено. Всё алентово. Глаза почему грустные?
Может, встреча подействовала? Или что-то не досказала?
Странная есть почта погасших судеб. Через пятых, деся-
тых людей возьмёт и доставит. Случайности исключены. Ведь
окольные дороги – не шараханье впотьмах. Одна из них на
меня вывела. Мало ль горького изведал? Так нет же, заполу-
чил ещё! Жестокое известие заставило с киношной скоростью
пережить давнишнее. Будто разрывная вспышка высветила
затаённое в последней встрече.
На том северном юге что-то стряслось. Сердце Галинки
никак не растворяло нестерпимую обиду. Объясниться со
скандалом – иной родиться надо. Но и простить голубушка
не смогла.
Отвергнут же какой-то Сашка и я, пытавшийся быть благо-
дарным. Новым руслицем свернула вольная прочь. На этот раз
терзал её совершенно другой расклад. Достало бы времечка
как-нибудь излечиться душе! Спасает Вера, спасает щедрость
дней с терпением и привычкой жить. Злая бесовская сила, бо-
ясь проиграть им, внушила поторопиться …
Галинка, Галинка, что ты наделала?! На бережку занебесной
реки, где мается душенька, знаю, жалеешь нас. Милосердней,
похоже, меня, ибо видела наказанного больше всех».
* Синие двери – признак секэнд-хэндовских магазинов в Англии.
* Зарочило (поморская говОря) – запуталось.