Врач встречается со смертью поневоле, такова уж наша судьба. Пришлось мне видеть умирающих и пытаться их спасти. Иногда это удавалось, иногда нет. В конце концов, к смерти привыкаешь, как студент-первокурсник привыкает к виду трупов в формалине. Но к чему я не мог привыкнуть – это к смерти детей и подростков от лейкозов. Для меня это мучительное зрелище. Но не менее тяжелое, тягостное впечатление производят и дети, больные лейкозами, которые в данный момент вовсе не умирают. Тем тяжелее смотреть на ребенка, разговаривать с ребенком, твердо зная его трагическую судьбу в ближайшие дни и месяцы. Надо ведь при этом сохранять нейтральный дружеский тон, ничем не давая понять, что ты ЗНАЕШЬ.
Несколько случаев протекали у меня на глазах, хотя я и не был лечащим врачом этих детей. Но в Березниковской областной больнице врачи наперечет знали тех немногих несчастных, которые проходили через стационар. Никогда не забуду Валерку Ховрича. Мальчику было 12 лет. В ноябре 1971 года он заболел ангиной. Назначили антибиотики, все как положено. Однако болезнь не проходила, лихорадка держалась. Мальчик слабел. Через 10 дней участковый фельдшер-педиатр назначила анализ крови, после которого ребенок немедленно был отправлен в отделение гематологии. Я как раз оказался в приемном покое, когда оформляли историю болезни. Валера был красивый мальчик. Бледность лица придавала ему почти ангельский вид. Но он был так слаб, что даже не мог сидеть на больничной кушетке и тихо заваливался набок. В периферической крови – картина острого лимфобластного лейкоза. Мальчика лечили по стандартным протоколам того времени – большие дозы гормонов и пр. На некоторое время я потерял его из виду, только слышал, что удалось достичь ремиссии. Но при выписке, во время беседы заведующей отделением доктора Ненашевой с родителями мальчика, я случайно присутствовал. Сам Валерка к этому времени превратился в толстого парня с розовым лунообразным лицом, что обычно и бывает при таких дозах преднизолона. О былой красоте не было и речи. С точки зрения врачей мальчик - жив, и это главное. Но родители, особенно отец, водитель по профессии, были недовольны. Мать, медсестра, все же молчала, говорил отец. Для начала он спросил: – Можно ли ребенку «моржеваться»? Доктор Ненашева не поняла и растерянно переспросила: – Что делать? Ну, моржеваться, в проруби плавать, - разъяснил отец. Заведующая даже в лице изменилась и еще раз подробно объяснила, какой режим должен быть у ребенка в ремиссии на фоне поддерживающей терапии. Отец, однако, остался недоволен и спросил: - А как же красота? Доводы, что главное – ребенок жив, а красота – дело второе, отца не убедили. Ну не скажите, красота тоже имеет значение, - сказал он. И все в таком стиле… Спустя полгода мне написали друзья, что Валерка поступил в стационар снова. Бедный мальчик…
Примерно в это же время лежал в отделении пятнадцатилетний парнишка из города Соликамска. Тот же острый лейкоз. Мальчик был хорошо сложен, мышечный такой, однако так слаб, что даже утку не мог взять со стула у кровати. Страшная мышечная слабость – вот что мучит этих больных больше всего. И к этому парню приехал отец, такой же бесчувственный, как и отец Валеры Ховрича. Отец объяснил сыну, что он уже взрослый и должен знать, что скор умрет, держись, мол. Чем закончилось это свидание, не знаю, но парнишка сказал врачу, чтобы больше отца к нему не пускали… Еще одна девчонка 16 лет. У нее была очень нестойкая ремиссия. Она, очевидно, поняла, что скоро умрет, и неожиданно исчезла из стационара, а через неделю вернулась. Как она провела эти дни, неизвестно. Но, видимо, из последних сил пыталась пожить свободной жизнью перед смертью. Через неделю она умерла.
Спустя пять лет уже в московской больнице лежал юноша 19 лет. Сначала он был в приличном состоянии, любил поболтать с молодыми медсестрами. Но потом резко сдал, навалилась та же непреодолимая слабость, ногу в постели не мог передвинуть и с раздражением говорил медсестре: – Да положите ее на бок. Мать сидела с ним постоянно. И так она измучилась, что однажды в 10 часов вечера, мы отправили ее в пустую палату, чтобы она прилегла и хоть немного отдохнула. Женщина уснула. А в 12 часов мальчик вдруг попросил: – Поднимите меня, выше, еще выше. И когда его подняли выше, он глубоко вздохнул в последний раз, обмяк и умер… Больше мне уже не пришлось видеть как умирают дети. В те годы в СССР острый лейкоз у детей был практически неизлечим. Позднее я прочел воспоминания Андрея Ивановича Воробьева, как на каком-то международном съезде гематологв он слушал доклад французского профессора о том, как они вылечивают острые лимфолейкозы у детей. Он не поверил и поделился своим сомнением с Иосифом Абрамовичем Кассирским. И тот, якобы, сказал: – Так этот французский профессор известный фантазер. Два ведущих гематолога страны слыхом не слыхивали, что за рубежом уже спасают детей от прежде смертельной болезни. И не может быть, что в специальной литературе не описывали эти первые случаи излечения. Не могу поверить, что ведущие гематологи СССР были не знакомы с международными публикациями. Что говорить о гематологах периферии. Да…
Бывало и другое. На севере Урала в реках рыба сплошь заражена дифиллоботриозом. Есть такой глист – широкий лентец, по латыни - дифиллоботриум латум. Его основной хозяин - человек, а промежуточные – хищные рыбы и рачки. Промежуточные хозяева не болеют. Однако носят в себе цисты. Когда последние попадают в кишечник человека, там рождается сам широкий лентец – длиной до 10 метров. Он выбрасывает с калом хозяина огромное количество яиц, те попадают в сточные воды, а с ними – в водоемы. Конечно, при тепловой обработке рыбы яйца лентеца гибнут и отварная или жареная рыба безвредна. Но дело в том, что дикий северный народ любит строганину из мороженой рыбы. Особо для этого годится хариус, поголовно зараженный лентецом. Замораживание безвредно для яиц лентеца. И происходит заражение. Когда широкий лентец живет в кишечнике человека, он вызывает катастрофическую потерю витамина В12, в итоге развивается тяжелейшая пернициозноподобная (В12-дефицитная) анемия.
Из райцентра привезли мальчишку 10 лет. Сначала он полежал в участковой больнице, где его, естественно, не лечили ( там и врача не было), потом перевели в райбольницу, а уже оттуда – к нам. Не помню входного диагноза, но речь о гельминтозе не шла. Когда у мальчишки брали кровь из вены, я в первый и последний раз в жизни видел такую картину – сначала в шприц вливалась прозрачная плазма, а потом в эту жидкость втекала тонкая красная струйка и сразу же оседала на нижней стенке шприца. Скорость оседания оставшихся эритроцитов была огромна. Больной – маленький бледный полумертвый и озлобленный не по-детски пацанчик сердито говорил, что его плохо лечили, даже кровь не переливали. Выяснилось, что его привозят с подобными симптомами уже второй раз, вот откуда у него сведения – как надо лечить. Конечно, в участковой больнице фельдшер и права не имеет на переливание крови. У пацана широкий лентец, длиной наверняка побольше мальчишеского роста. Я крайне изумился – пацана уже лечили от гельминтоза и наверняка внушали ему, маленькому негодяю, что это за болезнь и как зараза проникает в организм. Ведь втолковывали и ему и родителям не лопать строганинку. Без толку. Мне сказали, что это обычное дело – вылечишь взрослую женщину, все объяснишь, вроде бы поняла. А через пару лет она снова здесь и с той же симптоматикой.
Если вначале и были сомнения в отношении диагноза, то быстро отпали. А дальше – как обычно. Два или три раза перелили кровь или эритромассу и, когда общее состояние мальца улучшилось, начали антигельминтозную терапию. Тогда практически использовали только препараты мужского папоротника, ничего другого не было. Я завертелся в рабочей суете и упустил пацана из виду. Спустя недели три вижу – по широкому больничному коридору с заливистым смехом несется какой-то розовощекий пацан. Говорю: – Что такое? Нешто это детсад, что этот весельчак делает в больнице? И мне объяснили - это тот самый злобный умирающий мальчишка с широким лентецом. Как же мне было приятно, даже радостно, смотреть на этого жизнелюбивого ребенка! Все же наша медицина кое-что умеет! Но какая пропасть между ним и такими же детьми с лейкозами! Дети с преднизолоновыми лунообразными лицами не веселятся, они ведут себя тихо. Может быть, они чувствуют, что болезнь только затаилась и готова выскочить вновь? Но! Что за люди? Как можно пожирать сырую рыбу, зная, что она наверняка нашпигована паразитами?! К слову сказать, один мой знакомый матрос, служивший на большом рыболовном траулере, никогда не ел консервированную печень трески. Он говорил, что видел, как эта печень выглядит в натуре вместе с паразитами!