Внучатый племянник

Александр Тяпкин-Чурсин
               
               
                ВНУЧАТЫЙ ПЛЕМЯННИК
                ( Параллельный мир № 79)

  Сегодня пенсионер Сергей Конюхов проснулся поздно. Он сделал зарядку и вышел в зал.
  За компьютером, спиной к нему, сидел его внучатый племянник Жорка, противный двенадцатилетний мальчишка с глазами цвета гнилого банана.
  После того, как родители Жорки погибли в автомобильной катастрофе, Конюхов взял племянника к себе, поскольку других родственников у мальчишки не было. Сергей старался привить Жорке хорошие манеры и внушить любовь  к литературе и  искусству, но все его попытки разбивались о врождённую тупость племянника, как морские волны разбиваются о дамбу.
  - Привет, - поздоровался Конюхов с Жоркой.
  - Угу, - отозвался тот, не оборачиваясь. Он увлечённо играл в какую-то компьютерную игру.
  Сергей почувствовал раздражение, которое появлялось у него почти всегда, когда он общался с племянником.
  - Вместо того, чтобы играть в эту дурацкую «стрелялку», ты бы лучше почитал электронную книгу,- посоветовал Жорке Сергей.
  - Ненавижу книги, - процедил племянник сквозь зубы.
  - Если ты скажешь такое в культурном обществе, то тебя сочтут дураком.
  - Это вас, дядя Серёж, дураком сочтут.
  «Идиот!» - подумал Конюхов. И зашёл в санузел.
  Умывшись и одевшись, он хотел было закурить, но обнаружил, что пачка «Беломора», лежавшая на пластмассовой полке настенного зеркала, пуста. Тогда Сергей направился в кладовку, где висела на крючке полиэтиленовая сумка с папиросами. Он достал одну пачку и сунул её в карман.
  И тут Конюхов заметил на одной из деревянных полок, заполненных стопками книг, поллитровую банку с желтоватой жидкостью. Что бы это могло быть? Он поднёс стеклянный сосуд к носу – и брезгливо сморщил лицо. Моча!
  Сергей вышел с банкой в зал.
  - Это твоя работа? – поинтересовался он у Жорки.
  - Моя. И что?
  - Ничего. Нужно ходить в туалет, а не в банку.
  - Туалет был занят. Вы там умывались.
  - А ты что, не мог постучать? Я бы тебе открыл.
  - Я не мог терпеть.
  Конюхов неодобрительно покачал головой.
  В санузле он выплеснул содержимое банки в унитаз, слил воду и, разбив сосуд молотком, собрал осколки, отнёс их на кухню и выбросил в мусорное ведро. Потом опять двинулся в санузел.
  Помыв руки, Сергей покурил и пошёл завтракать.
  Он открыл банку кабачковой икры, стал набивать ею желудок.
  Неожиданно что-то ткнулось в его спину, и он услышал громкий Жоркин голос:
  - Пу!
  Конюхов чуть не подавился. Он долго откашливался и смотрел перед собой слезящимися глазами. Затем сказал племяннику:
  - Ты что, с ума сошёл?
  - Это вы сошли, дядя Серёж.
  С этими словами Жорка состроил страшную рожу и, кривляясь, вышел.
  «Осёл!» - выругался про себя Конюхов.
  Доев икру и выпив чай, он зашёл в санузел.
  В нос ему сразу же ударила сильная вонь.
  Сергей посмотрел в унитаз – и увидел две какашки, прижавшиеся друг к другу.
  Конюхов задержал дыхание и, нажав на кнопку сливного бачка, заглушил неприятный запах освежителем воздуха.
  - Ты почему за собой не смываешь? – обратился он к племяннику, выйдя в зал.
  - А вам что, трудно смыть?
  - Если ещё хоть раз такое повторится, я тебя носом ткну в твоё дерьмо. Понял?
  - Дядя Серёж, не приставайте ко мне.
  «Пустая башка!» - мысленно обозвал Конюхов Жорку.
  Ему опять захотелось курить.
  Сергей зашёл в санузел, сунул в рот папиросу и поднёс к её кончику горящую спичку.
  Несмотря на то, что он минуту назад побрызгал здесь освежителем воздуха, до его ноздрей долетал слабый запах кала.
 Плюнув с досадой в унитаз, Конюхов вышел в коридор и стал курить там.
  Как его бесил этот Жорка! Временами он готов был задушить племянника собственными руками. А впрочем, Жорка выводил из себя не только Сергея, но и учителей. Мальчишку даже хотели перевести в школу для умственно отсталых детей, - четыре года назад. Его бы и перевели, если бы родители, которые в то время были ещё живы, не упросили директора оставить Жорку в родной школе.
  Раздавив окурок в пепельнице, стоящей на полке зеркала, Конюхов вышел в зал.
  Жорка опять сидел за компьютером.
  Увидев Сергея, он побарабанил кулаками по своей груди и издал дикий вопль:
  - Пр-р-р-у-у-у!
  Так как грязные ступни племянника находились на белом сиденье табуретки, Конюхов сделал ему замечание.
  - Жор, мне надоело каждый день мыть табуретку с мылом. Убери с неё ноги.
  - А мне так удобно.
  - Плевать мне, удобно тебе или нет. Ты всё сиденье испачкал.
  - Это вы его испачкали своими штанами.
  - Сваливай с больной головы на здоровую.
  - Это у вас – больная голова.
  - Если бы у тебя была такая голова, как у меня, ты был бы в тысячу раз умнее. Убери ноги, я сказал.
  Племянник неохотно подчинился.
  Вдруг Сергей ощутил какую-то слабость в теле и боль в голове, словно её сдавил железный обруч.
  Конюхов сел в кресло.
  Посмотрев на Жорку, он увидел, что его босые немытые ступни опять покоятся на сиденье табуретки.
  «Горбатого только могила исправит» - подумал Сергей.
  Он поднялся, взял с серванта градусник и, сунув его под мышку, снова сел в кресло.
  Через десять минут Конюхов вынул градусник и взглянул на ртутный столбик – тридцать восемь и две. Ему бы сейчас очень пригодились таблетки антиболтемпа, которые снимали головную боль и одновременно понижали температуру.
  - Жор, сходи в аптеку за антиболтемпом, - попросил Сергей племянника, кладя градусник на трюмо, стоящее рядом с креслом.
  - Я сейчас не могу, - отозвался Жорка, ковыряясь пальцем левой руки в носу.
  - Почему?
  - Вы же видите, что я играю. Схожу попозже.
  Боль в голове у Конюхова стала ещё сильнее. Невидимый обруч уже не сжимал голову, а врезался в неё.
  - Жор, мне нужны таблетки.
  - Я ещё не доиграл.
  Спустя пятнадцать минут Сергею показалось, что обруч врезается уже не в череп, а в мякоть мозга. От невыносимой боли Конюхов стал вертеться в кресле, как гусеница в раскалённой жестянке.
  - Жор, ты сходишь за таблетками или нет?
  - Дядя Серёж, если я сейчас не доиграю, то потеряю очки.
  Сергей застонал и откинул голову на спинку кресла.
  И тут ему показалось, что в его черепной коробке произошёл взрыв.
  Лицо Конюхова стало белым, как античные стихи, а взгляд устремился в потолок, но его глаза уже ничего не видели.