У Анастасии сегодня день рождения. Родители — Тамара Ивановна с Петром Терентьевичем — и Раиса Никифоровна общими силами устроили праздничный вечер.
Гостей было немного: две школьные подруги — Людмила и Ольга (все остальные друзья разъехались к тому времени кто куда), Валерий, Сергей и Елена — трое молодых людей из литобъединения, где Анастасия занималась, и Виктор Анатольевич Быстров — доцент кафедры русской литературы зареченского педагогического колледжа, созданного в новое время на базе местного педучилища, известный в городе писатель и руководитель местного же литобъединения «Старт». Не было только Степана Алексеевича Боброва, друга Раисы Никифоровны. Сильная простуда не позволила ему приехать. Он звонил накануне, поздравлял Настю, свою крестницу, извинялся, что не сможет быть.
В два голоса, но, не перебивая друг друга, как-то слажен-но, как один человек, от души, обнимая и целуя, поздравили Настю родители.
Все чокнулись, выпили и закусили.
Встал Виктор Анатольевич со своим тостом:
— Дорогая Настя! Мне приятно поздравить тебя, .так как при этом получаю право поцеловать красавицу.— Настя зарделась в улыбке то ли от комплимента, то ли от выпито-го.— Но мне не менее приятно поздравить тебя и как та-лантливую писательницу и поэтессу, будущую покоритель-ницу читающей российской публики, как ныне покорила меня, скромного почитателя и поклонника.
— Ну, что вы, Виктор Анатольевич! Какая она покори-тельница? Она только-только стала публиковаться, да и то в районном масштабе. А вы уж так ее! Чуть ли не в героини бывшего соцтруда произвели. Да и себя представил скром-ным читателем-почитателем. Хитер, батенька, ох, хитер!..
— Раиса Никифоровна, я только собрался поцеловать, а вы... Не вас, заметьте. Вы, хоть и слабый пол, но…
— Слабый пол? Я что, похожа на гнилую доску?
— Позвольте! — Не отвечая, ловко обходя бабушку и все же чуть настороженно косясь на нее, поднявшуюся, чтобы принести очередное блюдо, Быстров чуть споткнулся, едва не наступив на дорожке на зеленую ящерицу, поморщился, но подошел к Насте, поднял ее со стула и расцеловал в обе щеки, при этом чуть-чуть привлекая к себе.
Всем стало немного неловко, и более всего Насте, крас-ной от такого напора признаний и поцелуев. Разрядил ситу-ацию Валерий, взяв пару аккордов на гитаре, кивнул друзь-ям, и они вместе запели любимый Настин романс. Его под-хватила Настя с подругами, а потом и все за столом.
Песня была напевной и душевной, настроила всех на добрый лад, на теплоту и доверительность, как это часто делает хорошая русская песня в небольшой компании, да за рюмочкой другой вина.
Настя попросила Сергея прочесть его новое стихотворе-ние. Тот, не жеманясь, спокойно стал декламировать
О, музыки пленительные звуки(1),
Все вновь и вновь волнуете вы нас,
В душе порой усиливая муки
Любви, тоски, страданья и разлуки,
И радость вы нам дарите подчас.
Порою обаятельно ленивы,
Порою вы, ликуя и звеня,
Словно капель весною торопливы,
Словно поток в горах нетерпеливы,
Словно бокал искрящийся вина.
Порою вы безмерно холодны,
Порою вы предчувствием объяты
Грозы, борьбы желанием полны
Со злом людским, за розовые сны
Вы в бой идете как солдаты.
О, музыки пленительные муки,
Когда вокруг все меркнет и молчит,
И лишь глаза и ласковые руки
В груди рождают сладостные звуки.
И вот душа с душою говорит.
Стихотворение поддержало лирический лад, но послед-ние слова, отнюдь, не отвлекли, а, напротив, вновь привлек-ли внимание к Виктору Анатольевичу и его «поздравлению». Однако Настя нашлась, подошла к фортепиано и заиграла из Моцарта.
Гости, воодушевленные музыкой, снова пели, читали стихи и в промежутках произносили тосты.
Только Бескрайнов ощущал себя как-то неловко в этой компании. С одной стороны, это была его среда — литера-турно-музыкальная, одним словом, художественная, с ко-лышущимися языками свечей, с душевностью общения и томным ожиданием новых чувствований и переживаний, но, с другой,— он предпочел бы здесь быть единственным ли-тератором или музыкантом. Внутри него шла борьба: участ-вовать: читать свои стихи, играть на гитаре — или не участ-вовать. Ему и хотелось, и не хотелось этого. Вот если бы вокруг были только слушатели. Он не хотел сравнивать себя с кем-то другим, или чтобы его сравнивали… Он закрыл глаза. Мягкая чернота объяла его…
Нужно сказать, что Бескрайнов никогда не ощущал доб-рого отношения к себе ни от начальника, в пору своей рабо-ты в учреждении, ни от других людей, кроме одного-двух близких ему. Многие считали Ивана недалеким и безответ-ным, хотя внутри он был уверен, что не так прост, как ду-мают. Поэтому он сторонился больших компаний, давно мечтая о независимости...
— Иван, а может, вы нам что-нибудь прочитаете или сыграете? — спросила Настя, одновременно весело, вопро-сительно и удивленно глядя на него.
Бескрайнов как-то стушевался, покраснел, что-то промы-чал и, наконец, выдавил:
— Я?.. Не-нет… Нет, вы не подумайте… Потом…
Некоторое время он глядел на нее с удивлением, будто пытаясь что-то вспомнить. В ее спокойном лице с большими голубыми глазами было столько знакомого и вместе с тем неизвестного... Она, если и изменилась со времени его по-следнего приезда, то немного. Только выросла и стала кра-сивее, чем тогда. Постройнела, взгляд стал более задумчи-вым и глубоким. И улыбка чаще появляется на лице.
Настя, подняв брови, посмотрела на него долгим при-стальным взглядом: «Не плохо ли ему? — Но, решив: — Да, бог с ним!»,— отвернулась к своим друзьям.
«Вот интересно — я ведь так хотел почитать что-то свое, а когда представилась такая возможность, то не захотел,— подумал он.— Не воспользовался той свободой, которая есть, а стремлюсь к большей. Почему так?..»
Старшие потчевали молодежь и друг друга отменно при-готовленными кушаньями и следили, чтобы в рюмках не кончалась домашняя наливочка. Но, устав, в конце концов, от пения и еды, люди перешли к разговорам.
Незаметно образовались две группы. Старшие, как во-дится, перешли к обсуждению житейских и городских во-просов, начиная с непрекращающегося роста на все и про все цен и тарифов и до новейших веяний в администрации. Молодые же стали, полушутя, вспоминать школьные годы и своих товарищей: кто, где и чем занимается, события ли-тобъединения, мечтать и планировать свою будущую жизнь или просто болтать и смеяться между делом, и все это, слов-но играя, как умеет делать только молодежь.
Бескрайнов, отвлекаясь от своих мыслей и не забывая при этом закусывать — уж очень все было вкусно,— с инте-ресом наблюдал за теми и за другими, прислушивался и впитывал все, о чем они говорили. Нельзя было сказать, что ему это было интересно, но уж точно любопытно — может, что-нибудь вставит в свой будущий роман.
А еще он заметил, что слова каждого имеют свою особую интонацию, и если, не вникая в смысл говоримого, просто слушать, то речь звучит как музыка души этого человека. Жаль, что он не умеет записывать звуки нотами...
Сейчас уже трудно восстановить, кто первый сказал о России. И незаметно две группы непроизвольно слились в одну и сразу же наметились две точки зрения. Старшие, как люди, перешагнувшие пятидесяти — шестидесятилетний рубеж, следуя возрастной психологии, склонялись к тому, что все лучшее уже произошло в прошлом (хотя, и впрямь, без всякой психологии, многое в минувшей действительно-сти было лучше нынешнего). Молодежь в основном говори-ла, что и раньше были хорошие моменты, но жить нужно настоящим, и все главное происходит сейчас. Виктор Ана-тольевич имел собственное мнение. Он упирал на то, что на Западе все уже выработано и опробовано, и нам не нужно ни восхищаться прошлым, ни измышлять неведомое будущее, а требуется только взять это готовое и применить у себя. О будущем же не говорил никто.
Конец дебатам положила Раиса Никифоровна. Она завела свою любимую пластинку с песней «Русское поле», и запела сама, слова песни подхватили Тамара Ивановна и Петр Терентьевич, Валерий подобрал аккорды на гитаре, и часть молодежи стала тоже подпевать. Даже те, кто не пел вслух, пели в душе, это было видно по глазам.
Иван, как наяву, увидел поле, по краям усеянное лютиками и васильками.
Ах, песня, обыкновенная песня! Но какое большое дело творит. Радость и любовь зарождаются в сердцах, созвучие душ происходит. Даже печальные звуки и слова в итоге укрепляют, а уж жизнеутверждающие и подавно. Она может разбудить людей и подвигнуть на поступок и на великие деяния в самое тяжкое время. И даже в самой обычной по-вседневности может напомнить нам о родных полях и о ми-лых глазу березах... Вот что такое песня в России!
— Хорошая песня, что и говорить! — сказала бабушка, когда закончили.— Умели написать!
— Да уж, песня хоть куда…— насмешливо протянул пи-сатель.
… Время было уже достаточно позднее, когда гости, по-пив чаю с тортом «Наполеон» домашнего производства, стали расходиться. Остались только школьные подруги, Люд-мила и Ольга, они еще долго разглядывали старые фотографии, шутили и говорили о чем-то, о своем, о девичьем.
Бескрайнов вышел из дома, решив прогуляться перед сном. От дневного зноя не осталось и следа, было прохлад-но, и улица буквально звала идти и идти, обещая покой и отраду, как это бывает тихой летней ночью. Он слегка ка-сался руками листьев росших на обочине тротуара деревьев, это смиряло резвость мыслей и чувств, так не нужную в эту пору суток. Сквозь ветви подмигивали фонари, а там, где не было городских огней, в небе сверкали звезды — в Москве такое изобилие их редко можно увидеть. Кругом стояла тишина, также непривычная московскому уху, лишь иногда раздавался шум редкого автомобиля или всхлип гитары и смех молодежи.
(1) Здесь и далее стихи Якова Шафрана
© Шафран Яков Наумович, 2020