Затворнический досуг

          
   "Чего в мой дремлющий тогда не входит ум?"   
                (Г.Державин)

Чтобы скоротать время вынужденной неволи и не дать закиснуть душе, сознательно ищу какой-нибудь предмет или явление для описания. А вместе с этим слова, сочетания слов и целые предложения.  Должен признаться, очень хорошее занятие, если не считать времени на чтение  любимой русской классики.
 
Хорошо, когда перемежевываешь чтение с составлением  чего-нибудь своего, а классика в таком случае выступает в роли камертона, то есть  и звуковым стандартом, и тем эталоном, с помощью которого происходит настройка собственного эстетического вкуса.
 
Тут важнее всего уберечь себя от графомании и попытаться найти свою тропинку к слову, которая не хожена еще никем, а ты её торишь сам, повинуясь только своему сердцу, собственной душе. А чужая классика пусть выступит инструментом сверки, настроя на тот лад, который подсказывает, не лжешь ли ты самому себе и людям, верно ли, не фальшиво ли ведешь мелодию фразы.

К.Г. Паустовский, один из самых любимых моих писателей, в предисловии к своей «Золотой розе», говоря о сущности писательской работы, признавался: «Но если мне хотя бы в малой доле удалось передать читателю представление о прекрасной сущности писательского труда, то я буду считать, что выполнил свой долг перед литературой»,

Мне кажется, что и многим нам, пишущим людям, САМОДЕЯТЕЛЬНЫМ писателям, можно и нужно  пооткровенничать, что для нас работа со словом. То есть  литературная работа, если мы не обременены болезненной потребностью к бумагомаранию.
Я нарочно выставил здесь границу между нами, САМОДЕЯТЕЛЬНЫМИ писателями, и теми, кого Бог наградил высочайшим талантом постигать мир с помощью слова, но того слова, которое дано только им. Искусный читатель, если станет так, что книга лишена обложки и автор далее не обозначен, способен по стилю определить, кого он читает. Он отличит Пушкина от Лермонтова, Тургенева от  Л.Толстого, Чехова от Бунина, Шолохова от Булгакова, Ахматову от Цветаевой, Есенина от Рубцова…

Но это вовсе не означает, что самодеятельному писателю надо писать как попало и прощать его просчеты. Если представить себе огромное писательское дерево, выросшее до самых небес, то  от ствола его ветвятся в высь поднебесную могучие ветви. И каждая ветвь самобытна, великолепна своей изумительной красотой и неувядающей силой звучания.
 Но и на самом низу есть веточки не столь значительные, но и они лопочут листиками, у них свое звучание, пусть малозаметное,  и их может увидеть зоркое око, услышать развитой слух. Споют листики свою незамысловатую песенку и облетят к осени, а веточка, пусть и малая, и  не на той высоте,  продолжит ответвление и будет жить, пока живет дерево литературы. Важно остаться живой веточкой, чистой, необходимой могучему стволу для питания, а потому никак не иссохшей.