После такого сна я решила не торопиться с предъявлением полученного от подруги козыря. К тому же, мне было интересно, как Вадик поведёт себя после инцидента с Яной, не имея уверенности, что та сохранила его похождения в тайне.
Казанцев позвонил мне на той же неделе. Я говорила с ним как ни в чём не бывало и ни звуком не выдала, что мне что-либо известно. Он как бы между прочим спросил, давно ли я видела Яну.
– На днях, – ответила я.
– Что у неё новенького?
– Всё по-старому.
Тут Вадик вздохнул с облегчением – решил, что Яна ему посочувствовала и не стала мне ни о чём рассказывать.
И вдруг я задала ему неожиданный вопрос:
– Вадим, а ты стихи не пишешь?
– Нет, такого таланта Бог не дал. Но хорошие стихи люблю под настроение – и даже учу наизусть. Тебе почитать что-нибудь?
– Почитай.
Он очень выразительно прочёл «На холмах Грузии».
– Это из школьной программы… – заметила я скептически. – А кроме Пушкина ничего не прочтёшь?
– Легко. Посвящается моей любимой девушке:
Дремала душа, как слепая,
Так пыльные спят зеркала,
Но солнечным облаком рая
Ты в тёмное сердце вошла.
Не знал я, что в сердце так много
Созвездий слепящих таких,
Чтоб вымолить счастье у Бога
Для глаз говорящих твоих.
Не знал я, что в сердце так много
Созвучий звенящих таких,
Чтоб вымолить счастье у Бога
Для губ полудетских твоих.
И рад я, что сердце богато,
Ведь тело твоё из огня,
Душа твоя дивно крылата,
Певучая ты для меня.
– Даже не догадывалась, что в прошлом воплощении тебя звали Николай Гумилёв и твоей любимой девушкой была Елена дю Буше...
– У Гумилёва было много возлюбленных, а у меня одна. Ей и посвящаю стихи всех поэтов, которых знаю наизусть.
– Еще что-нибудь помнишь из Гумилёва? – поинтересовалась я.
– Конечно.
– Прочти. Очень люблю его лирику.
И он прочел:
Ещё не раз вы вспомните меня
И весь мой мир волнующий и странный,
Нелепый мир из песен и огня,
Но меж других единый необманный.
Он мог стать вашим тоже и не стал,
Его вам было мало или много,
Должно быть, плохо я стихи писал
И вас неправедно просил у Бога.
Но каждый раз вы склонитесь без сил
И скажете: «Я вспоминать не смею.
Ведь мир иной меня обворожил
Простой и грубой прелестью своею».
Это было уже ближе…
– Ты решил со мной попрощаться?
– Нет, что ты… По собственной воле – никогда!
– А почему тогда именно эти стихи?
– На тот случай, если ТЫ вдруг решишь попрощаться со мной. Тогда вспоминай иногда стихотворение, которое я тебе сейчас прочёл.
– Теперь уже точно не забуду… – заверила я.
А далее задала ему ещё один странный вопрос:
– Вадим, а с какой шахматной фигурой я у тебя ассоциируюсь?
– Ты? – Он на секунду задумался, а потом уверенно сказал: – С Ладьёй.
– А почему именно с Ладьёй, а не с Королевой или с Пешкой?
– Ну для Пешки ты слишком хороша, а для Ферзя слишком прямолинейна. На шахматном поле ты была бы Ладьёй. Потому что Ладья ходит только прямо – и ты точно так же. Ты не обиделась?
– Нет. Напротив, всё очень логично. А с какой фигурой ты ассоциируешь себя?
– Со Слоном, – ответил он не задумываясь.
– А с каким?
– Мы с тобой играем на одном поле, – усмехнулся он.
– Не уверена. Мы же противоположности по гороскопу.
– Даже если бы я оказался по ту сторону баррикад, я бы действовал в твоих интересах. Как сын Тараса Бульбы…
– И был бы проклят собственным отцом… Перспектива незавидная… – констатировала я. – А почему бы тебе не влюбиться в свою Королеву?
– Моя Королева – ты. «Нежнее, чем польская панна, а значит, нежнее всего…» – процитировал он Бальмонта.
– Я же Ладья…
– Среди шахматных фигур. Но, как Д’Артаньян пел Констанции: «Я уйду и вернусь, как велите мне Вы, я не знаю других Королев…»
– Знакомая песня, – улыбнулась я, вспомнив свою «минуту славы»… – Но пел-то он Констанции, а сам бегал за Миледи…
– Я мою милую Констанцию ни на какую Миледи не променяю, – уверил Вадик.
– А вот она как раз Королева. Твоей масти. Просто ты её ещё не встретил.
– Если и встречу – не замечу.
– Такую даму не заметит только слепой.
– Я уже давно ослеп. Не вижу никого, кроме тебя.
«Ну да, как же…» – подумала я. – «И пешек держишь в поле зрения…»
А вслух произнесла:
– Это печально…
– Ещё как! Надеюсь, ты меня пожалеешь?
– Не надейся!
– Тебе еще рано быть Снежной Королевой.
– Я Снежная Ладья. А ты огненный Слон. Или ты меня испепелишь, или я тебя заморожу. Другого не дано.
– Ну почему же? Есть и более оптимистичные варианты: тебе не удастся меня заморозить, а я смогу растопить твой лёд.
– Значит, для Снегурочки ты опасен.
– Для Снегурочки, может быть... Но не для Снежной Королевы или Снежной Ладьи.
– Да… Вечные снега до конца не растопишь…
– Мы растворимся друг в друге. И это лучший из вариантов.
– Ничего не останется от обоих?
– Наоборот, перейдём в новое качество.
– В какое?
– Узнаем, когда преображение произойдёт.
– Боюсь, оно не произойдёт никогда.
– Раз боишься, значит, в глубине души хочешь, чтобы произошло. Поэтому надежда есть.
– Ну да. Надежда умирает последней.
– Наша не умрёт.
После этого телефонного разговора я по-прежнему не знала: приходила ли ко мне во сне душа Вадима или это игры исключительно моего подсознания? Но Казанцев теперь уже наяву сравнил меня с той же шахматной фигурой, с которой сравнивал во сне. А самой мне никогда и в голову не приходило подобное сравнение.
Вадим мыслил с моим подсознанием в одном ключе.
http://proza.ru/2020/04/21/2297